- Есть у меня заветная дума, – говорил Сергей Тимофеевич Аксаков.
- Я желаю написать такую книгу для детей, какой не бывало в литературе.
- Я принимался много раз и бросал. Мысль есть, а исполнение выходит недостойно мысли...
- Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намека на нравственное впечатление и чтоб исполнение было художественно в высшей степени.
Так в 1856 году в Абрамцево были закончены «Детские годы Багрова внука». Книга, превосходящая по языку и щемящему чувству любви к русской природе многие образцы классической русской литературы, в том числе и принадлежащие перу Ивана Сергеевича Тургенева, частого гостя в Абрамцеве.
Оставив государственную службу, с 1843 года Сергей Тимофеевич Аксаков живёт на покое в новоприобретённом Абрамцеве со своей семьёй: женой – Ольгой Семёновной Заплатиной, дочерью суворовского генерала, и своими детьми, коих было семь.
Три книги воспоминаний о детстве стоят у меня на полке: «Лето Господне» Ивана Сергеевича Шмелёва, «Детские годы Багрова внука» и «Другие берега» Владимира Владимировича Набокова. Эти люди прожили разные жизни - и тяжелейшую из них Шмелёв – но в своих воспоминаниях, самых чистых, самых светлых они ещё в начале пути. Ничто так не греет душу – как счастливое детство.
Впрочем, писательский период в жизни Абрамцева, записки об уженьи и охоте – не в счёт, на кассе только студенты художественных вузов имеют скидку. Нынешнее Абрамцево - царство художников, и мастер классы здесь отнюдь не писательские.
После одиннадцати лет запустения, с уходом Аксакова из старой жизни, Савва Иванович Мамонтов спас усадьбу, вдохнул в неё новую жизнь и открыл собственную студию-мастерскую с двумя комнатами для друзей-художников. Усадьба обросла самыми разными постройками, стала приобретать сказочный вид; бани-теремки, скамья Врубеля, где не врубаешься, как на ней сидеть, сказочные мостики для натурщиц и певиц.
Когда в Абрамцево мало людей, чего не бывает вовсе, разве в дождь, оно возвращается в свой писательский плен.
Старый английский парк пропитан насквозь грозовым ливнем. Жидкая ртуть прудов взорваны потоками воды. Мы бежим к шатру ближайшей ели, но минут через пять дождь пробивает и её. Дети на корточках, под зонтами – два серых гриба – слушают шумящий дождем парк.
В воздухе – тонкая туманная взвесь, и, кажется, вдалеке мелькает чёрный Гоголь: собирает грибы, чтобы картинно - по-мамонтовски – расставить их перед старым подслеповатым Аксаковым, вышедшим на браньё белых, и видеть детскую радость его абрамцевскому изобилию.