В те славные времена, когда лесом правили лешие, ведьмы нашёптывали законы и занимались целительством, а русалки служили богатырям да купцам в VIP-сопровождении, когда в берегах кисельных текли реки молочные, а не из разбавленного водой пальмового масла, а над полями летали натуральные жареные куры, а не объевшиеся антибиотиков бройлеры с ножками Буша, правил в стольном граде Киеве князь Владимир — Красно Солнышко. Казну князя сберегал, да над княжеским златом чах К. Бесмертный. Казначеем-скарбником (прим.: скарбник — злой дух, хранитель кладов) он был отменным: терпеть не мог, когда у него просили деньги на хозяйственные расходы. Но сам ручку шаловливую в закрома княжеские запускал выше локтя и без стеснения. На чём погорел, получил княжеский выговор за неправомочное присвоение княжеского злата и угрозу укоротить рост казначея на пять-шесть вершков считая от макушки, ежели не вернёт уворованное. А как ворачивать, ежели злато к пальцам так прилипло, что не отодрать? Заявил Бессмертный летописцам-борзописцам, что от такого позору хочет наложить на себя руки, но подумал и вспомнил, что дело это сложное, потому как он бессмертный. А проблему усечения головы можно решить проще, сдёрнув за бугор со всем нажитым непосильным трудом и открыв там новый бизнес по старому бизнес-плану, зиждищемуся на изымании чужих денег в собственную пользу.
Засуетился Бессмертный, по дому бегает, вещи к побегу собирает, а тут не ко времени пришла Еленушка, троюродная племянница князя. Злато уворованное по карманам-сумкам рассовывать мешает, а выгнать нельзя — всё ж таки сродственница княжеская… Да и как выгонишь такую ядрёную?!
***
— За каким … ты попёрлась к чёрту старому?! — корили потом Еленушку бабки-няньки.
— Хотела спросить у него секрет долголе-е-етия-а-а… — ревела коровой волоокая Еленушка, размазывая обильно текущую из носа жижу по румяным щекам.
— Накой чёрт тебе этот секрет? Твоё «летие» только начинается. Впереди век целый — жить надоест! Это нам, старым, такое любопытство в пользу. Спросила, хоть?
Бабки-няньки уставились на подопечную с большим интересом, раскрыв рты и земерев в ожидании очень любопытной для них секретной информации.
— Спроси-ила-а-а… — ревела Еленушка.
— И что? В чём секрет? — чуть не возопили хором бабки-няньки, выпучив от нетерпения глаза.
— Секрет долголетия, сказал, прост. Но секрет есть секрет. Его хранить положено.
— Ты б его хитростью обхитрила… Пообещала бы чего-нибудь, — разочарованно сникли бабки-няньки.
— Я пообещала… что дам... ы-ы-ы... наглядеться на себя, красавицу... А потом дам… ы-ы-ы... поцеловать в щёчку.
— Ну и?!
— Он сказал: сначала обещанное, а потом секрет.
— И?
— И-и-и… Как и все мужики-и-и… После «дай посмотреть» — «дай потрогать». Потом — «дай попробовать». А там уж: чего добру пропадать! И всё не для своего удовольствия, а чтобы девушку уважить.
— И в щёчку поцеловал? — с лёгкой завистью уточнили бабки-няньки.
— Не-е-ет… Недосуг, говорит, бежать надо.
— Ну, а про секрет долголетия?!
— А про долголетие сказал: знаю-то я много секретов, да забыл вдвое больше.
— Гад! — коротко и в один голос решили бабки-няньки.
Вызвал князь Владимир Ивана — боярского сына, известного в Киеве буянством и скандализмом богатыря. Народ, правда, про его богатырство имел особое мнение: хулюган и охальник.
— Сходи, — велел Ивану князь, — в тридевятое царство. Найди там ренегата Бессмертного — растратчика нашей казны и обидчика беспорочной девы Елены, возверни пред мои светлы очи. Казну похищенную не забудь. Будем его судить, да по заслугам наказывать — на кол нанизывать. А за то награжу я тебя золотом. Ну и в жёны отдам племянницу, роднёй будем.
Насчёт награды племянницей Иван сделал вид, что рад, но про себя решил, что обещать — не жениться, а время пройдёт — то ли князь помрёт, то ли девица замуж выйдет... Но про золото уточнил из практических соображений:
— Сколько?
— Чего? — прикинулся непонятливым князь.
— Награды.
— Тебе хватит, — буркнув недовольно, закрыл тему князь.
«Ощутимо оттопырить карманы однозначно не получится», — вздохнул Иван.
С тем и ушёл.
***
Все жданки князь прождал, а от Ивана — боярского сына вестей нет.
Решил князь ещё кого послать. Только бояре сыновей своих попрятали, посылать некого.
А тут мимо терема идёт парень, косая сажень в плечах, песни от избытка сил и настроения распевает притным голосом. Схватили его бояре под белы рученьки, повлекли в княжеские палаты. Сказали: князь ждёт.
— Вот, надёжа-князь, — говорят, — герой-богатырь, отличиться жаждет, аж песни поёт, соловьём заливается. Думу думает, какой бы геройский поступок в княжескую честь совершить.
— Ты кто? — спрашивает парня князь.
— Я-то? — удивляется парень. — Дык, меня все знают. Я — Иван, крестьянский сын.
— Князю послужить хочешь? — спрашивает князь.
— Я-то?
— Ты-то! — сердится князь. — Надобно в тридевятое царство сходить Ивана-княжьего сына отыскать, беглеца-мздоимца Бессмертного спымать, да на суд княжеский привлечь, чтоб на острый кол навлечь. И казну уворованную вернуть в родные закрома-подвалы.
— Я-то послужил бы… Да в поле дел полно: рожь колосится, репа кустится, ухода требуют. Недосуг мне. А ты, надёжа-князь, стрельцов пошли. Они у тебя без дела маются, вон рожи какие наели!
— А меня кто охранять будет? — возмутился князь. А рожь с репой и без тебя дозреют. Так что, собирайся, отправляйся… Вернёшься — в награду денег получишь целую телегу... Медных. Ну и... руку племянницы, ежели она сердцем к тебе, крестьянскому сыну, ляжет.
«А чё ей не лечь? — подумал Иван. — Парень я хоть куда… Любая со мной…».
Идти в тридевятое царство, не зная адреса, глупое дело. А где информацию собрать? Сходил Иван в людскую, про Бессмертного поспрашивал. Челядь про господ все секреты знает. Сказали, что была у Бессмертного полюбовница, баба Яга — завскладом — должна знать, где искать желанного мужичка.
Попросил Иван князя направить его к Яге, снаряжения сказочного подобрать, чтобы в поход отправиться. Князь благословил:
— Скажешь: от меня.
***
Избушка складская стояла за городом, в дремучем лесу.
Идёт Иван, от хорошего настроения посвистывает, траву-мураву на дорожке потаптывает, ворон в небе считает — в арифметике упражняется, под ноги не глядит. Ну и споткнулся о бревно, поперёк дороги лежащее, зелёным мхом поросшее, упал пузом оземь, ушибся.
— Тьфу ты! — ругнулся. — Какой чёрт тебя на дорогу уронил?
— Не тьфукай, — одёрнул его голос с другого конца бревна. — Никто меня не ронял, я сам приполз, — пояснил другой голос. — А тебя какой чёрт принёс? — спросил третий голос.
— Я тоже сам… пришёл, — удивился говорящему на разные голоса бревну Иван. — А ты кто?
— А я Змей Горыныч, бродяга бездомный по кличке Зелёный.
— То, что ты зелёный, это понятно. А почему Горыныч?
— А я куды ни дыхну — усё горыть. И у нутрях у мине тоже горыть… Опохмелки трэба. Потому меня и прозвали Зелёным змием Горынычем. А зелёный я от природы. У меня родственник в Африке есть, брат троюродный, крокодил. Тоже зелёный.
— А тоска зелёная, случаем, тебе не родная сестра?
— Не, такой родни у меня нету.
— И давно ты тут лежишь?
Из кустов выглянули три драконьи головы, все зелёные. Переглянулись, задумались.
— О, да вас трое! — удивился Иван.
— Один я. Трёхголовый.
— Трёхголовый? Как говорит народная мудрость: одна голова хорошо, а три — мутант.
— Давно тут лежу, — дошёл, наконец, вопрос Ивана до всех трёх голов. — С тех пор, как об меня споткнулся сильный и храбро непобедимый богатырь Иван — княжий сын. Ох и славно мы с ним покутили! Только зря он со мной тягался насчёт выпивки. Я-то в три горла пил, а у него одна глотка, хоть и лужёная. Одним словом, сгорел княжий сын, белый и горячий. Ну, а я… Не пропадать же горячему блюду… — Горыныч поковырял указательным когтем в зубах, цвиркнул, прочищая межзубье пространство, и сменил тему: — А тебя как звать?
— Иваном.
— Тоже, что-ль, княжий сын? Младшенький? — чему-то обрадовался и облизнулся Горыныч.
— Нет, просто Иван. Точнее, Иван — крестьянский сын. Меня послали княжьего тёзку искать, а заодно коррупционера-мздоимца Бессмертного привлечь. Для насаждения на кол. Казну, опять же, вернуть.
— О, сколько дел на тебя навьючили. Давай твои дела обмоем для успешного завершения? — предложил Горыныч, щёлкнул когтистым пальцем по одной из чешуйчатых шей, плотоядно глядя на Ивана, и снова облизнулся.
— А чего это ты всё время так подозрительно облизываешься?
— Я всегда облизываюсь, когда ко мне хорошие люди захаживают и интересные вещи про свои дела и насаживание на кол рассказывают. Ты вовремя пришёл, я как раз хотел пообедать.
— Спасибо, я сыт.
— Это хорошо. Но я не про тебя, я про себя. Слышишь: «Бур-бур-бур… Дыр-дыр-дыр…»? Это мой голодный желудок революционные марши играет, в жертву кого-нибудь принести требует.
— На что намекаешь, ящерица перекормленная, мутант трёхголовый? Есть на голодный желудок вредно! И вообще… Будешь хулюганить, получишь по шее... мечом-кладенцом.
— Что за народ нынче пошёл? Чуть что — сразу: «по шее»… Нету у тебя кладенца.
— Для святого дела топор крестьянский найдётся. Снесу пару голов, чтоб на нормального человека похож был!
— Народ не позволит. Помнится, князь Горох по кличке Горбатов давно тому назад призвал на службу в столицу заморского лыцаря Жоржа Победоносцева: «Истреби, говорит, Змия Горыныча Зелёного, народишко спаивающего. Честно признаюсь, одолел он меня по причине моей нетрезвости. Но людишки беспечные, голи кабацкие отбили меня у лыцаря. Подняли, отряхнули, на руках в кабак отнесли, живительным зельем отпоили-опохмелили… Ну, заходи в тенёчек. Горылочки по жбанчику выпьем, про жизнь погутарим.
— Не, жбанчик я не приму. Разве что кружечку. Я малопьющий.
— Малопьющий — это хорошо. Это ты песню сочинил: «Я пью — мне всё мало, я пьяною стала…».
— Нет, женщина какая-то.
— Ну, бог с ней, с женщиной. Все беды от них. Как там, в Киеве, друг мой поживает, Илья Муромец?
— Прозябает в общаге, не дают ему квартиру по причине отсутствия прописки. Служил начальником военной академии. За экзамены мзду брал зельем. В результате — пьяный дебош, темница.
— А Добрыня Никитич?
— Его князь за бугор послал, кого-то усмирять.
— Алёшка, разгильдяй Попович?
— С Алёшкой беда. Правильно ты сказал: разгильдяй! Приударил за Забавой Путятишной, молодой женой Добрынюшки. Муж вернётся, нехорошее с обоими сотворит.
— Ну, ежели он возвернётся, когда они будут складываться в двухспинное пресмыкающее… ся, тады — ой. А ежели застанет без смыкания, отбрешутся. Скажут: вражьи наветы. Нет, не понимаю я этих женщин: ну, вот, чего ей не жилось спокойно? Муж — известный богатырь, на службе у князя… Плохо, когда мужское либидо затмевает женское рацио.
— Ра... Чего?
— Ну, практическое мышление на основе рационального восприятия окружающего мира.
— Че-его-о? Слушай, ты угостить обещал.
— Полезай в тенёчек, чтоб голову не напекло.
Выпил Иван с Горынычем кружечку зелья веселящего, и дальше собрался. Спросил у похмельного, как на склад к бабе Яге пройти.
— А иди всё прямо, — пояснил Горыныч, — у камня, что не велит поворачивать, повернёшь направо. А до болота дойдёшь, у Кикиморы болотной спросишь, она путь укажет.
***
Так всё и случилось. После болота вышел Иван на поляну большую. Видит, стоит за тыном из острых брёвен, увешанных звериными черепами, избища на курьих ножищах — терем зело велик, не каждый столичный боярин такой себе позволить может.
Старик Леший чинит крыльцо, приколачивает отвалившуюся ступеньку, ему Домовой помогает.
Подошёл Иван к воротам. Над воротами, украшенными рогами неизвестных тварей, прочитал плакат: «Вы имеете право не только на жизнь, но и на её здравоохранение. Оплата по таксе!». Все знали, что баба Яга по совместительству работает народной целительницей.
Потянул носом Иван. Не понравился ему дух, шедший от необработанных черепов: то ли скотомогильником, то ли вскрытой могилой попахивало. Но смелости оттого у него не убавилось, потому как угощение Горыныча помогло. Всем известно, что сто грамм зелья — это для храбрости. А кружка — это уже для подвигов.
Культурно приложился кулачищем в ворота. Потом — нетерпеливо и недовольно — забухал ногами.
— Чего дебоширишь? — сердито отозвался Леший. — Тебя, что, в детстве не учили вежливостью заниматься? Калитка рядом, заходи.
Глянул Иван: сбоку от ворот калитка неприметная, из берцовых костей крупных животин сделанная.
Вошёл, поприветствовал Лешего с Домовым:
— Здорово, мужики.
— Мужики у тебя в деревне сохой землю пашут, — недовольно проворчал Леший. — А я, к примеру, хозяин леса. Навроде, как староста в твоём околотке.
— Да я не в обиду, — оправдался Иван. — Я в том плане, что вы работу работаете с прилежанием.
Глянул Иван на крыльцо, на дверь входную. Над дверью начертано не очень грамотно: «Само лечение опасно для вашего здоровья». Слева от двери: «Снимаю». Справа: «Порчу».
— Хозяйка-то где?
— А тебе пошто?
— Дело у меня к ней.
— Не принимает она нынче просителей. От ревмотизьмы застарелой у неё ломота в костях и настроение скверное. Да и нету у неё зелья-для-веселья! Аппарат волшебный-самогоночный сломался. И закуски нету: скатерть-самобранку мыши погрызли. Теперь что у скатерти ни закажешь с доставкой, всё в дырку просыпается.
— Я не за зельем-для-веселья. Я от князя Владимира посланный.
— Это другое дело. Только, прежде чем к хозяйке войти, тебе надыть от царской болезни предохраниться.
— Зачем мне предохраняться? Я к бабке пришёл не...
— Не от любовной болести предохраниться, а от царской, — ткнул в небо заскорузлым пальцем Леший.
— Что за царская болесть?
— Из-за бугра торговыми людьми занесённая. Как выпьет человек зелья-для-веселья, так кажется ему, что на голове у него корона, и повадки у него становятся, аки у короля заморского: требует почестей всяких, других за холопов принимает. Забугорные лекари так и назвали эту хворобу нехорошую: корона вырусная. То есть, применительная к Руси корона. Очень вредная болесть для наших мест: пить нельзя. А известно, что питие есть веселие на Руси.
— А как от той хворобы предохраняют?
— По-разному. Одним укорачивают то место, на которое корону надевают. Чтоб не на что было надевать. Другим на этом месте кол тешут, чтобы, опять же, корону несподручно было носить.
— Не, это мне не подходит.
— Ну, тогда прививку придётся делать.
— Это как?
— Просто. В зад прививателем шыряют, — решительным жестом пояснил Леший.
Руки Ивана, независимо от его воли, прикрыли зад.
— Прививок нынче напридумывали разных. Например, Ви-Мой-Спутник — это ежели из-за бугра купец приедет, да «партнёра» себе тут найдёт… Почему-то забугорные гости ныне не блондинок с брунетками, или, на худой конец, рыжих, любят, а мужиков голубых мастей. Вот от прививки Ви-Мой-Спутник партнёры и гулубеют — согласными голубками становятся. Никогда у нас такого не было!
— Все блондины на Руси голубоглазые, — возразил Иван и поерошил собственную блондинистую шевелюру.
— Голубоглазые — это не то. Забугорным надо, чтобы евойный партнёр был душой и телом гулубком. Другие прививки, «ЭтоКвакКорона» и «КолиКвак» — на лягушках настоянные, для местного применения. После них человек квакнуть может. Но ежели не квакнет, то прыгучести и прыти у него прибавляется немерено.
— Не, — покачал головой Иван. — Ни голубком становиться, ни квакуном я не хочу. А есть ещё способ иноземной болести избежать?
— Есть секретный способ. Намордник надеть.
— На болесть? — обрадовался Иван.
— Не, на тебя.
Но намордник на Ивана надеть не успели. На крыльцо вышла недовольная баба Яга, один глаз, как у пирата, чёрной повязкой повязанный, заговорила страшным скрипучим голосом:
— Чуфыр-чуфыр! Чую, русским духом пахнет!
— А чем тебе русский дух не по ндраву? — обиделся Иван. — Что за расизм с сегрегацией?
— Никакого сере… А русский дух очень даже мне по ндраву. Я как раз в тарелочку с голубой каёмочкой глянула, а ты по лесу идёшь, ко мне направляешься. Я и печь успела растопить, тебя поджидаючи.
— А печь зачем топила?
— Искупать же ж тебя, касатик, надо с дороги! Я всегда путников в печи купаю, потому как баню Леший с Домовым всё никак не выстроят.
— Не мы дело стопорим, — буркнул Леший. — Баенник енеральный план не даёт. Потому и стоит дело.
— Ладно, бездельники, всё бы вам только и делать, что ничего не делать, — проворчала баба Яга.
— Не надо меня в печи купать, я вечор дома в баньке напарился, — на всякий случай отказался Иван.
— Ну, тады, надо тебя спать уложить, ещё там чего-то сделать… Хлопот-то, хлопот с этими гостями! А-а! Зубы наточить.
— А зубы зачем точить?
— Я ж тебя должна зажарить и съесть.
— Невкусный я.
— Обычай блюсти придётся. А невкусных людей не бывает, бывают недожаренные.
— Что за день нынче задался? Солнце на полдень не взошло, а второй уже съесть хочет…
— Шуткую я, не бойся. Сказывай, Иван, зачем пришёл?
— От князя Владимира я, от Красного Солнышка. Велел он снарядить меня волшебной амуницией, чтоб в поход за тридевять земель идти.
— Зачем тебе туды идти?
— Тёзку маво искать, Ивана — боярского сына. Не проходил он тут?
— Не проходил. Ну, раз от князя... Отойди-ка от избы, поворочу её. Склад у меня с другой стороны.
Стала бабка с высокого крыльца вниз спускаться с кряхтеньем, стонами и чертыханьем. Пока спускалась, Иван спросил у Лешего:
— А чего твоя хозяйка одноглазая?
— В детстве в замочную скважину подглядывать любила, — ухмыльнулся Леший.
Сошла баба Яга с крыльца, закричала громким голосом:
— Поворотись, избища на куриных лапищах, к лесу передом, а ко мне складом!
Заскрипела изба, заохала, поворотилась как велено. Со складского заду избища оказалась в десять раз больше, чем с переду.
Дверь в склад засовами из костей заложена, вместо замка череп навешен. Баба Яга снова кри¬чит:
— Эй замочек мой верный, отомкнися! Эй, засов мой крепкий, отворися!
Да видит Иван, что баба Яга замок-то ключом отпирает, засовы-то сама снимает.
— Что-то замки-засовы твои сами не отмыкаются, не отпираются, — заметил Иван недоверчиво.
— Не вмешивайся, — отвечает баба Яга. — Так положено. От воров дополнительная защита: пусть думают, что без секретного слова-кода дверь им не открыть.
Вошёл Иван следом за бабой Ягой в склад на курьих лапищах. На полках да на столах склянок-банок, мешков-кульков да добра всякого видимо-невидимо.
— Руками ничего не трогай! — стукнула клюкой о пол бабка. — Был у меня тут один... Тронул ларец, выскочили три молодца из ларца, да давай тронувшего дубасить. Потому как не с той стороны он ларец тронул. Еле откачали живой водой.
— Ну, раз трогать нельзя, сама покажи мне, хозяюшка, чем богата.
— Вот тут шкурка лягушачья в банке заспиртована. Ежели захочет девица-красавица добра молодца на предмет сурьёзности жениховства испытать, наденет ту шкурку, прикинется лягушкой... Доброта-то с иного молодца мигом и слетает. Вот башмаки да посохи железные, — старая указала под стол, где горой ржавели ортопедические изделия. — Тоже для девиц-красавиц. Коль захотят ценных суженых найти, даю им по три пары. Как сотрут башмаки железные, так суженых и найдут.
— А что это за сапоги рядом стоят, дырявые?
— Сапоги эти скороходные, да только на них подошвы прохудились, побежишь в дырявых — ноги до колен сотрёшь. А кожи волшебной на заплатку нету.
— А унитаз жёлтенький тебе зачем? Чтобы зимой на улицу не бегать? — пошутил Иван.
— Тю, глуп-пы-ый! Это золотой унитаз. Министр всех дорог и телег — Соловьёв-Разбойников заказал. Намедни забрать обещался.
— А что в этом унитазе волшебного? Золото, как золото, — постучал пальцем по унитазу Иван. — В нём даже дырки внизу нет. Воде смывной утекать некуда.
— Ценность не в золоте, полезность не в дырке для смывной воды, а в волшебстве. Посидишь на нём — и всё, что из тебя извергнется, в этом унитазе в золото обращается. Даже сам унитаз, вон, озолотился.
«Полезная вещь, — подумал Иван. — А я столько добра на удобрения зазря перевёл!». И тут же засомневался:
— Эдак и зад может золотым стать!
— Тут, главное, лишнего не пересидеть, вовремя с «насеста» слезть, — согласилась баба Яга и перешла с другому столу. — А это ящик волшебный, телявизер называется — новости со всего свету показывает. Опять же, князь Владимир Красно Солнышко через него народу разные блага и радости обещает. Вот на этот сучок нажмёшь, новости расскажутся, радости пообещаются.
Говорящая голова из ящика сообщила: «В научно-исследовательском центре по изучению питания змеев Горынычей уже две недели подозрительно тихо... Ежегодно на Руси тысячи несовершеннолетних преступников становятся совершеннолетними…».
— А в этом мешке что упрятано?
— Ой, не трогай! Там Кузькина мать упрятана. Жутко страшная. Показать кому — со страху помрёт.
— Что за таракашки членистоногие в банке? — решил блеснуть познаниями в зоологии Иван. Эту тему в церковно-приходской школе он как раз не прогулял.
— Не таракашки, а, как ты правильно сказал, члены стоногие. Наживка такая, русалок на удочку ловить.
— А вот эти грибочки, бабуль, ядовитые. Это ложные опята.
В грибных делах, как сельский житель, Иван хорошо разбирался.
— Опята, может, и ложные, но очучения от них очень даже реальные. А вот это, — бабка указала на пустое место, — ковер-самолёт.
— Нету же ничего! Пустое место.
— Ты его не видишь, а он есть! — с гордостью уверила бабка. — Потому как изготовлен по технологии «стэлс». На нем поля, реки, города разные расписаны. Куда ткнёшь пальцем, туда и летит. Только списанный он, моль его потратила, в зримое состояние не возвращается. А в незримого можно пальцем не туда тыкнуть, улетишь за Кудыкину гору, не найти тебя потом вовек.
Баба Яга перешла к столу, на котором лежала огромная книжища, с поеденной мышами обложкой из старой кожи.
— Это летопись от Тугарина-Сванидзарина. Он у прошлого князя был летописцем Руси. Хвалил князя, отца всех народов, предоставившего им свободу, счастье… и всё хорошее. Книга эта волшебная, всё видит, где что делается. Но, видать, настройка сбилась, врёт безбожно о былом.
Баба Яга пренебрежительно махнула рукой и повернулась к полке с аптечными пузырьками.
— Вот два пузырька: угадай, что в них налито?
— Вроде как вода.
— Угадал, — расстроилась баба Яга. — Вода двухкомпонентная. Только я не знаю, в котором пузырьке вода живая, а в котором мёртвая — тикетки, вишь, облетели, не разберешь теперь. Раньше ворон у меня занимался оживлением. Родичей-воронов спасал от птичьей головной болести, от воронобесия. Что это за болесть, не ведаю, а спросить не у кого — угораздило ворону в лапы к коту Баюну заморскому попасть, который Владимиру-князю на ночь сказки рассказывал. И никто теперь не ведает, сколько капель надо брызгать на мёртвого, чтобы он полумёртвый стал, с восточной али с западной стороны к телу полумёртвому подходить, чтоб дальше оживлять. Ладно, черт с ней, с водой, на-ка лучше стрелу посмотри гиперзвуковую. Цирконом называется по-иностранному, но производства отечественных колдунов. Идёшь ты, к примеру, на битву лютую. Оставляешь стрелу жене своей, или суженой, коли жены нету, и велишь: «Как из стрелы кровь закаплет, знай, что со мною беда». Вот из этой дырочки кровь и должна капать.
Баба Яга в дырочку подула, ногтем поковыряла.
— Засорилась дырочка. Хочешь спасти, мол, меня, пускай стрелу в ту сторону, куда воевать я ушёл. И никакая противострельная оборона супротивника от волшебного Циркона не спасёт. Дырочку щас только прочищу... И-эх всё в упадке, потому как мущщины в доме нет, а моих рук женских на всё не хватает!
Расстроилась баб Яга, слезу пустила. Расчувствовалась, про жизнь свою стала рассказывать:
— Отец мой, купец-боярин Василий, в давние времена взял в жёны девушку благородных кровей из французского королевства. Она увлекалась ведовством-чернокнижием, за что во Франциях её хотели сжечь. Ведьмой её признали: рыжая, зеленоглазая, красивая, к тому же — умница. Тогда во Франциях умных да красивых, особливо рыжих, всех жгли. С тех пор французы все чёрные. Батюшка Василий как раз товар из Парижу вёз, заодно и матушку от сожжения спас, в Киев умыкал.
— Это как же он исхитрился? — удивился Иван.
— Да проще простого. Матушку в застенках держали, пока следователь инквизиции дело расследовал. Дал батюшка следователю пару золотых монет, да увёл матушку. А следователь записал, что ведьма в туман оборотилась, и в замочную скважину из застенков утекла. Это сейчас чиновники мзду мешками да сундуками берут, а раньше честнее было.
Баба яга махнула рукой, покачала головой, тяжело вздохнула и продолжила:
— Когда я родилась, мать назвала меня на французский манер Эжен, а по-русски — Евгения. Так меня и звали: Эжен, дочь Василия — Евгения Васильева.
Баба Яга вздохнула ещё тяжелее, посетовала:
— Эх, жизнь моя, горемычная! Придёшь в избушку, сваришь кофе, сядешь в кресло, а вокруг тишина-а! И думаешь, что это: одиночество или свобода! Некому пожаловаться на невзгоды жизненные, нет плеча, чтоб седую голову приклонить в слабости…
— Не печалуйся, бабушка, — утешил старую Иван. — Найдем мы тебе женишка.
— Мне мущщинка сурьёзный нужон, не из смазливых красавчиков, каких некоторые старухи в примаки берут (прим.: принятый в семью жены), надежный спутник жизни, сильный, интеллигентный. Чтоб постарше меня по возрасту, — оживилась и деловито перечислила качества жениха баба Яга.
— Мы тебе богатыря-отставничка, енерала Сердюка сосватаем, — пообещал Иван.
— Знаю я того Сердюка, — отмахнулась старушка. — Никакой он не енерал, бутафория одна. Любит, чтоб перед ним спины гнули-чинопочитали, а на хозяйстве никакой. Да и молод он для меня.
— Есть и другая кандидатура, — смекнул Иван, как ему нужное у старой выведать. — Хозяйственный, каких по всей Руси не сыскать! И на тебя глаз давно положил. Я сам слышал, как он князю намекал, чтобы тот сватом к тебе пошёл. И возраст у него подстать твоему — тыща лет.
— Кто ж такой? — насторожилась баба Яга.
— Уважаемый мущщина, казной княжеской заведует. Бессмертным его кличут. Правда, в командировке он, не знаю, где. А то бы и сам к нему пошёл, сговорил бы вас, не откладывая.
— Сватов, говоришь, ко мне хотел слать? — расплылась от счастья баба Яга.
— Хотел! Чтоб у меня уши отвалились! — уверил Иван и на всякий случай придержал ужи обеими руками. — Чтоб тебе всю жизнь на костылях ходить и видеть меня одним глазом, если вру!
Старая глянула на клюку, потрогала повязку, прикрывающую глаз, недоверчиво качнула головой.
— Только вот не знаю, куда Бессмертного князь в командировку заслал, — ещё раз поправил Иван разговор в интересующее его русло.
— А это мы щас узнаем, — засуетилась старая. — В тарелочку с золотой каёмочкой глянем, всё увидим!
И увидели они в тарелочке, как Бессмертный в каменной пещере выплавляет золото из драгметаллолома, вычитывая в древних книгах сложные формулы и произнося заклинания.
— Ишь ты, научными опытами занимается! — похвалил Иван. — Учёный! Ну что, бабка, собирай меня в дорогу. Путь далёкий к твоему суженому.
— Да не! — успокоила Ивана баба Яга. — Не далёкий! Я тебе сапоги скороходные дам, быстро тридевять земель обегаешь!
— Они ж дырявые! — возмутился Иван. — Ноги до колен сотру, меня ни одна девка не полюбит!
— Ишшо как полюбят! Потому как девки любят не за ноги до колен, а за то, что до колен… Шучу, шучу! Я тебе шлёпанцы железные дам, ты их вместо подмёток проловкой подвяжешь, век не сотрёшь! Я эти шлёпанцы пожилым мужикам напрокат выдаю, пензию искать. Как сотрут железные шлёпанцы до пяток, так ту пензию и найдут.
— А кто она такая, та пензия?
— Тебе она не нужна. Она от стариков на пять лет сбежала… Щас я тебе самобранку выдам, только дырку лентой самоклеющейся заклею, чтоб харч не высыпался. Ты здесь подожди, яблоки, что в валенке не ешь — они молодильные, дозревают на стволовых клетках, а я тебе самобранку вынесу.
Заковыляла прочь, напевая: «И дым копченостей нам сладок и приятен».
Иван на всякий случай сунул пару яблок за пазуху, да два по карманам. Шапку-невидимку за пояс заткнул, подолом рубахи прикрыл. Почесал в затылке, пошнырял взглядом по полкам, стрелу циркониевую за пазуху сунул.
А баба Яга уже узел тащит, упирается.
— Вот тебе, — говорит, — скатерть твоя, самобранка, прими и распишись в ведомости.
— А что ты в скатерть завязала?
— Как это что? Сухпаёк, суточные на время командировки в тридесятое государство, всё по закону!
— Какие пайки-суточные? — удивился Иван. — Скатерть-то самобранка, волшебная должна быть, сама едой обеспечивать!
— Да тут такое дело, — смутилась баба Яга. — Думской дьяк знакомый заезжал. Он по случаю получения вотчины обещал друзьям-боярам рыбалку знатную на реке устроить, поляну накрыть. Вот и попросил скатерть-самобранку на время. Ты уж князю-то не рассказывай… Вернёт дьяк скатёрку-то. А тебе и простая сгодится. Харч кончится, из нее шатёр на привале поставить можно. Скажешь: шатер златеверхний, белополотняный, будь! Он и будет. Я слово волшебное счас про шатёр нашепчу, для меня это баловство одно.
Баба Яга, прикрывая рот ладошкой и косясь на Ивана, зашептала над скатертью волшебный наговор.
— Готово! Дам я тебе, добрый молодец, шапку-невидимку. До тебя эту шапку озорники-хулиганы брали: кому в бане за девками подглядеть, кому тайны княжеские подслушать. Но глуп же народ! В бане, как девку голую увидит, так от нетерпения не токма портки снимают, а и шапку о земь кидают! Как будто в шапке нельзя удовольствие получить. Ну и получают шайкой берёзовой по голове. Оживляй их потом водой живой да мёртвой. А который в княжескую гридню проберётся тайны выведывать, как князя завидит, по холопской привычке шапку долой и падает на колени. Бьют их смертным боем стрельцы княжеские, а мне за ними ходи, шапку казенную разыскивай. Да где ж она? Туточки была…
— Может, не вернул кто? — неуверенно предложил версию исчезновения шапки Иван. — В баню-то, в женский день много желающих, небось…
— Эх, пора сову из счётной палаты звать, переучёт хозяйства делать. Ладно, без шапки обойдёшься. Иди, Иван, с богом. Поклон передавай Бессмертному. Намекни ему, что согласная я.
2021 г.
(продолжение напишу)