Часть 2. ДОМОЙ
Глава 1. В стране Туманного Альбиона
Степан шёл по многолюдной улице города. Туман сгущенным молоком залил дома, улицы, скверы. Надрывно сигналили авто, пытаясь своими слабыми фонарями пробить молочный занавес. Люди, как призрачные тени, появлялись и исчезали в серой густой массе. Сырой холод лез за ворот бушлата, пробегал по спине, заставляя собраться в комок и поёживаться. Степан никак не мог привыкнуть к этой сырости, слякоти, которые вызывали уныние и тоску. Он тосковал по отчему дому, по старенькой матушке, которая ждёт его где-то далеко далеко, в родной сторонке, по русской заснеженной зиме с трескучими сухими морозами. Всё это умещалось в одно, но такое ёмкое слово - «Отечество». Степан свернул в небольшой скверик, медленно опустился на скамейку. Воспоминания размеренно и чётко чеканили даты, возникая в ярких картинах прошлого и вновь укладываясь в кладовые памяти.
Прошло 3 месяца с того момента, как их, тонущих моряков с «Пересвета», спасло английское судно. Кажется, будто вчера швыряло на волнах море, сковывая ледяной водой каждую клеточку организма. Не все выжили, не всех удалось спасти. Степан горько вздохнул. Спасенных разместили в казарме портового города. Крепкий организм моряка справился с переохлаждением и стрессом. Друзья навещали в лазаретах своих обожжённых, раненых, отравившихся газами собратьев. В лазарете «Святой Магдалены», куда пришли русские матросы, на излечении находились трое своих ребят с «Пересвета». В одном из них Степан с радостью узнал Ивана Шадыгина.
- Иван! Ты? А я уж думал, не придётся нам больше свидеться. Вот здорово!
- Я ещё поживу, - улыбнулся в усы Иван.
С тех пор Степан, как только появлялась свободная минутка, навещал друга. Там, в «Святой Магдалене», он заприметил сестричку милосердия - молодую рыжеволосую девушку, тонкую, как тростиночка, с большими весёлыми глазами. Доброй и заботливой показалась она Стёпе. К каждому подойдёт, то подушку поправит, то водой напоит, одеялом укроет. И для каждого ласковое слово найдёт, а как улыбнётся, будто солнце в тусклое окно заглянет. Светло вокруг станет, радостно. Понравилась Стёпе сестричка Кет, в душу запала. От зоркого глаза Шадыгина не ускользнуло то, как Степан смущался и краснел при виде Кет. Да и она спешила к русским больным морякам, когда Стёпа появлялся. Как-то, поторопившись, Кет уронила чайник с тумбочки. Степан наклонился поднять его, да с Кет чуть не столкнулись. Её рыжие непослушные завитки из-под косынки выбились, Стёпе лицо защекотали, прикоснувшись на миг, будто солнышко лучиком обожгло. За чайник разом схватились. Её маленькая ладошка в Стёпиной руке оказалась, трепыхнулась, как рыбёшка, и выскользнула. Щёки девушки зарделись румянцем, глазами зыркнула, как искрами Степана обожгла, такой в сердце и запала. Смутившись, Кет убежала.
- Огонь девка! А заботливая какая. Ты ей, Стёпа, видно понравился. Не теряйся, парень, - улыбнулся Иван. - Эх, кабы не мои годы…, - лукаво вздохнул он.
- Да, ладно шутить-то, - смутился Степан.
- Э, в каждой шутке правда сидит. Вот выпишут меня скоро, и не увидишь больше Катюшу. Некого навещать будет. Так, что не тяни.
- А что я ей скажу? Я и английский плохо знаю.
- Ничего. Разберётесь. Она русские слова понимает. Ты английские некоторые знаешь. Эх, Стёпа, когда любишь, слов не надо. Сердце подскажет.
И действительно, Иван оказался прав. Очень волновался Степан перед тем, как пригласить Кет на свидание. А как встретились, будто сто лет знали друг друга. Так легко, просто с ней было. Душа, как птица, взлетала, пела, целый оркестр внутри играл.
Степан огляделся. Ему казалось, что он один в сказочном лесу, заколдованном волшебником. Заиндевелые деревья стоят, как стражи, безмолвно, не шелохнувшись, растворяясь своими нечёткими очертаниями в тумане. Стайки воробьёв, появляясь из молочной густой массы, вспархивают на ветки, скачут по грязной мостовой и улетают никуда, в бело-серое облако, плотно окутавшее скамью и сидящего на ней Степана. Неожиданно из глубины молочной пелены стал появляться силуэт с нечёткими очертаниями, будто облако, концентрируясь, превращалось в живой образ и двигалось навстречу Степану. Вскоре этот мираж превратился в юную фею в белой меховой шапочке, в тёмно-синем пальто с меховой опушкой и такой же муфтой. Из-под маленькой шапочки выбились густые локоны непослушных золотистых волос. На лице играла открытая улыбка, обнажая ровный ряд белоснежных зубов.
Степан поспешил навстречу Кет. Они обнялись. Он нежно поцеловал её в эти зовущие полуоткрытые алые губы. Сейчас смело можно выражать свои чувства, которые кипят в груди и просятся лавиной вырваться наружу. Днём можно свободно идти в обнимку с девушкой. Никто не обратит внимания на влюблённую пару. Но стоит спуститься сумеркам на холодный чужой город, зажечься огнями улицам и окнам домов, как стражи порядка зорко начнут следить за нравственным обликом горожан. После 8 часов вечера за такую вольность с девушкой парня могут оштрафовать полицейские.
Сегодня у Степана увольнительная до 21 часа. Кет обещала провести с ним весь день и показать ему интересное заведение. Этим заведением оказался городской каток. Степан никогда не катался на коньках. Он боялся быть смешным и неуклюжим, стараясь отговорить Кет от этой затеи. Но она была неумолима. Кет весело смеялась над неумелостью Степана, такой большой, сильный и такой беспомощный на льду. Осторожно держась за поручни, он медленно последовал за ней. Ноги не слушались, подгибались и разъезжались на скользкой поверхности. Кет изящно оттолкнувшись, заскользила по льду, затем резко развернувшись, закружилась на месте. Она уверенно стояла на коньках, каталась с азартом, с какой-то лихостью. Её маленькая тоненькая фигурка появлялась то тут, то там. Копна огненных волос, окончательно освободившись от плена маленькой шапочки, развевалась на ветру. Степану казалось, что она напоминает комету в своём стремительном полёте. Кет резко остановилась, обдав его снежной пылью вспоротого коньками льда. Она взяла Степана за руку и повела на середину катка. Он напоминал неуклюжего русского медведя, оказавшегося на скользкой зеркальной плоскости. Удержать его от падения хрупкая девушка не смогла. Степан рухнул всем корпусом, распластавшись на льду. Мало того, он увлёк за собой девушку, в отчаянии цепляясь за неё, как за соломинку. Кет хохотала, не в силах подняться. Это разозлило Степана вконец. Он резко попробовал встать, но не тут- то было. Коньки, как нарочно, разъехались в стороны, и он вновь растянулся на льду. Степан с ожесточением срывал злополучные коньки с ног. В ушах серебристым колокольчиком звенел хохот Кет. Он злился на себя, на этот проклятый лёд, на неё, на то, что привела его сюда. Размашисто отмеряя шагами мостовую, Степан решительно направился в сторону казарм. День был испорчен окончательно.
- Стив! Стив! - кричала Кет, догоняя Степана. Она взяла его под руку, заглянула в глаза и мягко улыбнулась. - Не надо сердиться, Стив. Я люблю тебя, - и прижалась щекой к его плечу. Вся злость и раздражительность улетучились мгновенно, уступив место нежности и любви. Оставшийся день они счастливо провели вместе. Не хотелось расставаться. Следующая увольнительная будет не скоро. Он украдкой крепко поцеловал её на прощанье и решительно направился к казармам.
Шло время. Матросы поговаривали, что по весне их отправят домой. Судно «Млада» уже готовили к длительному походу через Средиземное море, Индийский океан на Дальний Восток. Степан ещё не знал об этом, лелея в душе мечту жениться на Кет. Он наивно верил, что никакие силы не смогут разлучить их, но время разлуки неизбежно приближалось.
- Кто тебе, военному моряку, позволит жениться на иностранке? Скоро уходим в Россию. Останешься, тебя, как дезертира, судить будут, - разъяснил ситуацию Шадыгин. - Забудь её, Стёпа, не судьба видно.
Последнее свидание было прощаньем навсегда. Это понимал Степан, это знала и Кет. Она привела его за город, в небольшой домик с палисадником. Весна набирала силу. Ярким цветом заалел кустарник, набухли почки на деревьях. Кое-где появились молодые зелёные листочки, подставляя себя нежным лучам солнышка. Весело чирикали воробьи, прыгая с ветки на ветку. Всё дышало свежестью, новой зарождавшейся жизнью. Просыпалась природа, отогреваясь от зимней скованности холодом. Обновлялась земля, даруя жизнь новым, молодым силам.
- Здесь нас никто не найдёт. У нас будет весь день, до ночи. Я буду с тобой, - Кет обняла его за шею и, потянувшись на носочках, припала к горячим губам страстным поцелуем.
Маленькая нимфа с белоснежной кожей, с ажуром тоненьких голубых вен, трепетно пульсирующих на тонкой изящной шее, ласкала сильное мускулистое тело атлета, сплетаясь с ним в одно целое. Огненные кольца волос разметались по атласной подушке. Влажные губы открылись, издавая лёгкий стон истомы и вожделения. Маленькая родинка над розовым соском вздрагивала и колыхалась при каждом напоре сильного мужского естества. Тело зарделось от жарких горячих поцелуев. Души, иссушённые любовным жаром, впитывали влагу страсти, сливаясь воедино душой и телом. И казалось, нет на земле блаженства более совершенного и более прекрасного, чем это.
- Я знаю, мы расстаёмся навсегда. Я хочу, чтобы частица тебя осталась со мной. Я хочу от тебя ребёночка, твою кровиночку, - шептали в мольбе губы Кет.
- Но как ты одна справишься с этим, ведь неизвестно, когда мы увидимся снова?
- Я сильная. Меня сделала сильной твоя любовь.
- О, Кетти! Милая. Я обязательно вернусь к тебе. Я найду тебя. Пусть даже на это уйдёт вся жизнь, - горячо отвечал Степан, покрывая поцелуями златокудрую нимфу.
Глава 2. Фламенко
Посыльное судно «Млада», полностью укомплектованное моряками с «Пересвета», приближалось к берегам Испании. Степан стоял на палубе, вглядываясь в показавшуюся на горизонте кромку скалистого берега. Утреней свежестью обдало тело. Лёгкий ветерок обдувал лицо, развевал Андреевский флаг и ленты бескозырки. Море было спокойным, будто водный исполин, ещё не проснувшись ото сна, лениво разминал своё огромное тело, рябью покрывая водную ширь. Солнечный диск поднимался над горизонтом, роняя свои лучи на гладь воды, скользил по гребням, будто щекоча и играя с ленивым исполином - океаном, пытаясь стряхнуть с него остатки ночной дрёмы.
Степан нащупал на груди простенький овальный серебряный медальон. Его подарила на прощание Кет. В нем хранился золотой завиток её волос. Сердце тоскливо сжалось в груди. Вновь перед глазами встал милый образ любимой девушки.
- Как жестока судьба. Придётся ли свидеться когда-нибудь? Образ Кет останется в памяти, а может со временем сотрутся и забудутся её черты, - с грустью думал Степан.
«Млада» не спеша, средним ходом в 8 – 9 узлов, входила в великолепную бухту, обрамлённую с двух сторон горными хребтами Пиренеев, покрытыми густой растительностью. По берегу раскинулись рыбачьи посёлки. Каменные постройки гнездились на склонах гор. Салютуя испанскому флагу, «Млада» направилась вглубь бухты и бросила якорь на виду небольшого портового городка. Над ним возвышалась цитадель крепости, из которой загремел ответный приветственный залп орудий. Стоял безоблачный солнечный день. Лёгкий бриз приводил в движение зеркальную гладь зеленовато-синей прозрачной воды. Лениво покачивались у берега баркасы и лодки рыбаков. На берегу шла оживлённая торговля дарами моря. Деловито сновали с тележками грузчики.
После обеда команду отпустили на берег. Моряки чётко помнили инструктаж: они - представители российского флота, и ни в коей мере не должны позорить Отечество недостойным поведением. Не торговаться за цену предлагаемого товара, платить названную продавцом или отступиться, не буянить и в драки с местным населением не вступать. Много было пунктов в предписании, и всё сводилось к тому, чтобы блюсти честь российского моряка. Степан, Иван Шадыгин и ещё двое матросов отправились на пристань: Митяй Бакланов - молодой безусый парнишка, лет 20-ти, с белёсым чубом и голубыми глазами, балагур и весельчак и пожилой, видавший виды, кочегар Прохор - грузный мужчина с пышными усами и бакенбардами, припорошёнными серебристым инеем седины, мясистым носом на пористом лице и глубоким колючим взглядом из-под кустистых бровей. Они медленно шли по пыльной улице портового города. Достопримечательностей особых здесь не было. Осмотрев город, выпив прохладного пива в таверне, моряки узнали, что жители города готовятся к празднику, который начнётся с восходом первой звезды и будет длиться всю ночь до рассвета. С сумерками тихие сонные улочки города забурлили своёй вечерней жизнью. Дома украшались гирляндами цветов и лент. Прямо на улицах разводились костры и на вертелах жарили мясо. В воздухе разносились ароматы пряностей и кулинарных шедевров, вызывая обильное отделение слюны. На центральную площадь города со всех примыкающих улиц двигались жители в ярких праздничных нарядах с факелами или цветами в руках. Звучала зажигательная музыка. Девушки, сплетая руки, кружились в хороводе. Здесь же, на площади, молодые женщины в национальных костюмах разносили праздничное угощение с терпким красным вином. Повсюду звучали шутки и смех. К морякам подошли две девушки. Та, что повыше, черноглазая с крутым разлётом бровей, россыпью чёрных кудрей по смуглым открытым плечам, озарила белозубой улыбкой и протянула деревянную чашку с угощением. Вторая, пониже, с пышными формами, которые стягивал корсет, с красным цветком в распущенных волосах, налила в чарки вино. Во рту таяло мясо, обжигая острой приправой, а по телу разливалась горячая волна от выпитого спиртного. Вновь заиграла музыка. Черноглазая испанка, отдав подруге миску с едой, взяла за руку Ивана и, весело хохоча, увлекла за собой в танец.
- Ну, пропал Иван. Такая девица его окрутила! Огонь, - ухмыльнулся кочегар Прохор.
- А тебе, дядька Прохор, слабо? Завидно, что в сторонке стоять приходится? - хихикнул Митяй.
- Не боись, пацан. Не таких видали. Есть ещё порох в пороховнице. В амурных делах торопёж ни к чему, - улыбнулся Прохор и задал юнцу лёгкую затрещину. Тем временем ритм танца ускорился. Партнёрша Ивана выбивала дробь стройными ногами, гордо запрокинув голову, при этом всё тело её вздрагивало под лёгкой тканью алого платья, чёрные кудри разлетались в стороны, обнажая тонкую лебединую шею. Неожиданно она замирала, закинув руки с цветастой шалью за спину, грациозно, скользящим движением протягивала шаль по плечу и, резко вскинув её вверх, подобрав юбку и обнажив сильную упругую икру ноги, медленно поводила плечом и стройной ножкой чертила полукруг. А затем вновь с азартом пускалась в бешеную пляску. В вихре танца мелькало алое платье девушки, обтягивающее её стройную фигурку. Сильные ноги отбивали ритм, взметая многочисленные оборки платья. В ярком калейдоскопе кружились чёрная цветастая шаль, блестящие глаза испанки, открытые плечи обрамлённые тканью цвета зари и смоляные кудри.
Иван нерешительно стоял рядом, спрятав руки за спину и притопывая ногами. Его нерешительность таяла на глазах. Он расправил плечи, гордо вскинул голову, весело и азартно глянул на свою партнёршу и, взяв её за талию крепкой рукой, закружился в танце. Откуда взялась эта страсть, это чувство ритма? Танец будто сам шёл из сердца, овладев душой Ивана. Надрывно звенел голос певца. Он пел о своей нелёгкой судьбе, о несчастной любви. Эта песня будоражила душу, заставляя кровь быстрей бежать по жилам. Столько невыносимой тоски, экспрессии было в его простуженном голосе. И, казалось, совсем не нужен перевод слов. Они западали в сердце, вызывая печаль и страсть, любовь и ненависть, тоску и нежность. Быстрая дробь стройных ног, гордая осанка непокорной сути, испепеляющий взгляд чёрных глаз - всё, что впитала история фламенко - не только танца испанского народа, а выражение его свободолюбия, непокорность жестокой судьбе, южной страсти и ещё чего-то такого, что неуловимо впитывалось с кровью потомков цыган Каталонии.
Видимо, кровь деда Матео заиграла в сердце Ивана Шадыгина. Его невозможно было узнать. Куда делась сдержанность и флегматичность этого человека? Всё тело напряглось в горделивой осанке, азартом и страстью горели глаза, не на миг, не отводя взгляда от жгучей испанки. Ноги, улавливая ритм, отбивали чечётку, русскую чечётку в стиле фламенко. Закончился танец. По площади двигалось карнавальное шествие в костюмах и масках. Всё кружилось, пело и танцевало вокруг. Веселье продолжалось до рассвета. С первыми лучами солнца девушки, распустив волосы и надев на голову венки, поднимались по тропинке в горы. Молодые парни шли следом. Звучала мелодичная песня - гимн восходу, солнцу, молодости и любви.
Глава 3. Когда скорбит душа
«Млада» неторопливо бороздила воды Средиземного моря. Осталась позади Франция, запомнившаяся морякам своими гостеприимными портовыми кабаками. Матросы «Пересвета» после того, как вместе с кораблём ко дну ушли их рундуки с небогатым содержимым (гостинцы для родных и близких, диковинные заморские вещицы, всякая мелочь), своё скромное жалованье тратили в портовых кабаках и рынках, спуская всё до копейки. Французы сбегались посмотреть, как пьют русские моряки. Этой особенностью широкой русской натуры отличался кочегар дядька Прохор. Сделав короткий выдох в сторону, он прикладывался к пол-литровой кружке и, не отрываясь, выпивал водку до дна. Шумно, как паровозная труба, выдыхал воздух, занюхивал рукав форменки, удовлетворённо крякнув, вытирал ладонью пышные усы. Зрители с замиранием наблюдали весь процесс пития, затем одобрительно похлопывали Прохора по спине, с восторгом обсуждая явление, заказывали угощение за свой счёт. Начиналось весёлое застолье. Лицо Прохора багровело, взгляд колючих глаз становился ласковым и приветливым. Широкое лицо расплывалось в добродушной улыбке. Обняв, рядом сидящего француза, кочегар чувственно затягивал: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…». После чего он смахивал слезу широкой натруженной ладонью с въевшейся чёрной угольной пылью и просил налить ещё водки. Кабатчик предусмотрительно интересовался у русских моряков, до которого часа у них увольнение. Если они напивались до изнеможения, он оставлял их ночевать в кабаке. Если время не позволяло, не продавал больше спиртного. Полицейские, увидев на улицах пьяного, штрафовали того, кто напоил. Поэтому, выгоднее было оставить подвыпившего у себя в кабаке, чем иметь дело с полицией.
Италия встретила моряков «Млады» солнечным ярким днём, мягким климатом. От лёгкого бризового ветерка рябью покрывалось добродушное лицо водного владыки. Кричали чайки над морем, высматривая свою добычу. Зазывали, расхваливая свой товар, торговцы рыбой. Сновали шустрые мальчишки, предлагая мелкие услуги за гроши. Степан неторопливо шёл по пристани, возвращаясь на корабль. В памяти звучала песня, случайно услышанная Стёпой. Разгуливая по узким улочкам небольшого городка, подмечая всё до мелочей, Степан удивлялся густой застройке улиц. Дома кустились один за другим, плотно прижавшись, тянулись к солнцу красными островерхими черепичными крышами. На открытых небольших балкончиках цвели в горшках цветы, зеленел плющ, увиваясь и цепляясь за каждый каменистый выступ постройки, упрямо полз к солнечному свету. Над головой на верёвках, тянущихся от дома к дому, висело постиранное бельё. По грязной мостовой бегали бездомные кошки и собаки. Тёплые лучи солнца не проникали сюда. Веяло сыростью и гнилым запахом нечистот. Степан остановился. Его внимание привлёк необычный мелодичный напев. Чистый женский голос звенел хрусталём в тяжёлом воздухе, возносился к небу и звучал завораживающей песней. Степан поднял голову, пытаясь взглядом отыскать дивный источник такого совершенства. На балконе одного из домов девушка в белой блузке и ярком красном сарафане развешивала бельё. Обнажённые тонкие руки порхали над верёвкой парой белых голубок. Чёрные волосы, небрежно стянуты красной лентой. Не обращая внимания на прохожих, она увлечённо делала свою работу и пела. Закончив развешивать бельё, она раскинула руки, повернула лицо к солнцу и, зажмурившись, впитывая ласку и негу тёплых лучей, допела свою серенаду. Затем взяла таз, выплеснула из него остатки воды и скрылась в доме. Степан едва успел отскочить в сторону, иначе она окатила бы его водой. Это не испортило ему настроения. Чарующий голос всё ещё звучал в ушах, проникая в сердце. Он стряхнул капли воды с форменки и пошёл дальше. На набережной Степан стал невольным свидетелем совершенно неприглядной сцены. Две торговки, не поделив что-то между собой, сцепились в крикливом обмене «любезностями». Одна, с пышными формами, грязным фартуком, подоткнутым с боков и прикрывающим тёмно-синее выгоревшее платье, с засученными по локоть рукавами, стояла подбоченившись и кричала на соперницу, обдавая её порцией отборной брани. Её мощная грудь взволнованно ходила ходуном, волосы седыми грязными прядями выбились из-под клетчатого платка. Лицо раскраснелось и покрылось потом. Её соперница - худощавая женщина, лет сорока, с глубокими и чёрными глазами из-под густых бровей, длинным носом с хищной горбинкой и тонкими ноздрями, большим ртом на бледном впалом лице, которое свидетельствовало об её нервозности или нездоровье. Она активно жестикулировала, тыча пальцем в толстуху, и кричала что-то обидное и гадкое в её адрес. Её чёрные глаза метали молнии из-под широких бровей, рот исказила гримаса гнева. Она подскакивала к сопернице, размахивая вяленой рыбиной, но огреть её, всё же не решалась. Толстуха стояла, как неприступная крепость, из орудий которой изрыгался громогласный рык. Скандал привлёк массу зевак, которые обступив бранящихся, с интересом ждали развязки. Степан не стал дожидаться конца маленькой трагикомедии. Купив кусок копчёной форели, он отправился на судно.
Служба на флоте оставалась нелёгкой. Зуботычины и окрики, карцеры и гауптвахта раздавались старшими по чину налево и направо. В глазах командующих матросы представляли собой «быдло», не способное мыслить. Они считали, что матрос должен осознавать своё ничтожество перед начальством. Команду нужно хорошенько «драить». «Надраенная» команда - это гордость каждого командира и старшего офицера. На вызов начальства матрос должен подлетать незамедлительно и преданно смотреть в глаза, как хорошо дрессированная собака. В этом виделся залог морской дисциплины. Не все офицеры следовали таким драконовским традициям.
Иван Шадыгин захаживал в каюту капитана 2-ого ранга Сивцова Ильи Спиридоновича. Он давал ему читать разные книги, часто они беседовали, обсуждая прочитанное. Сивцов внимательно выслушивал Ивана, отвечал обстоятельно на все вопросы. Говорил чистым приятным голосом, серые глаза смотрели внимательно. Шадыгин видел не только заинтересованность молодого офицера, но и его соучастие, стремление понять. Иван с интересом читал «Овода» Войнич, Максима Горького, Короленко. Своими мыслями всегда делился со Степаном, пересказывая прочитанное. Кое-что давал читать Джугле. Известия из России о беспорядках и революционном накале масс просачивались на судно, распространяя вольный дух среди матросов. На корабле знали о революции в России, о том, что власть захватило Временное правительство. Свободомыслие, прогрессивные взгляды всё больше овладевали умами низших чинов. Те из офицеров и среднего звена, кто частенько распускали руки, теперь не рисковали раздавать зуботычины, встречая прямой гневный, непокорный взгляд иного матроса, страшились получить достойный ответ. Атмосфера накалялась всё больше.
Следующая стоянка была в преддверии Суэцкого канала - Порт-Саиде. Каждый моряк с тревогой и скорбью в душе вспоминал тот роковой день, когда громаду броненосца «Пересвет» сотрясло взрывами. Всё, что было после, отдавалось болью в сердце каждого. Никто не мог уснуть в эту ночь. Вспоминали своих товарищей, погибших при взрывах, утонувших в морской пучине. Перед глазами стоял раненый «Пересвет», задрав высоко к небу острую корму, как подбитая чайка, крылом устремлённая ввысь, стараясь в последний раз взлететь над водой. Сейчас, по истечении времени, оказавшись на месте гибели «Пересвета», острее чувствовалась трагедия случившегося. Видавшие виды моряки не стыдились скупых мужских слёз, блестевших на глазах, скатывающихся по обветренной щеке.
Рано утром «Млада» остановила ход, засвистели дудки капралов. Команда в парадной форме выстроилась на палубе. Командир корабля капитан 1-ого ранга Кропотов обратился к морякам. Он говорил о российском флоте, о славном «Пересвете», о той вечной памяти, которой достоин боевой броненосец, говорил не торопясь, чеканя каждое слово. С замиранием слушали моряки своего капитана, стояли смирно с непокрытой головой. Отец Никодим отслужил молебен за упокой души погибших моряков. Поимённо названы офицеры: И.И. Рентшке, инженер-механик П.А.Куровский, лейтенанты Кузнецов, Ивановский, мичман Перре, доктор Рокицкий и 82 матроса. В траурном молчании команды приспущен Андреевский флаг. На воде плавно колыхался венок, обвитый георгиевской лентой - последняя дань погибшим. Раздалась команда «Пли!». С борта «Млады» со всех орудий салютовали в честь погибших моряков «Пересвета». Каждому выдали по три чарки вина. Не было обычного веселья и поднятого настроения, не звучали шутки и смех. Вино пили за обедом молча, стоя поминали своих товарищей. Кто-то смахнул набежавшую слезу, кто-то не сдержал сдавленный печальный вздох, горькое саднящее «э- эх …», и сжатый до боли кулак - каждый по своему выражал ту душевную боль, скорбь, завладевшую сердцем. И не стыдились моряки, побывавшие в разных переделках, прошедшие штормовые моря и несущие нелёгкую флотскую службу, своих слёз, скупых мужских слёз, выразивших глубину постигшего горя.
Глава 5. Дочь раджи
«Млада», выйдя из Красного моря, бросила якорь в Аденском заливе у Французского Берега Сомали. Здесь необходимо было загрузить судно углём. В этих местах осадков выпадало мало, температура воздуха поднималась выше 40 градусов. Климат тропический - жаркий и сухой. Загрузкой угля занималась вся команда, разбившись на две смены. Страшная тропическая жара изматывала все силы людей. Матросы чувствовали себя, как в печке. Ночью температура не падала ниже 22 градусов, и утомлённое тело не отдыхало, плавилось от жары. Казалось, кровь вскипала в венах. Особенно было тяжело тем, кто находился в трюме. Там матросы работали голые. Чтобы не задохнуться от угольной пыли, они держали во рту паклю, другие обвязывали нос и рот ветошью. Некоторые не выдерживали и валились с ног, теряя сознание. Их выволакивали на палубу, отливали водой, давали немного передохнуть и вновь ставили на работу. В машинном отделении никакие вентиляторы не могли понизить жару хотя бы до 40 градусов. В кочегарном отделении было ещё хуже. Просочившиеся на судно слухи о свержении монаршей власти в России, о Временном правительстве усилили революционные настроения матросов, их недовольство росло с каждым днём. Дисциплина на корабле, не смотря на все старания офицеров и унтеров, заметно падала. Иногда недовольство возникало стихийно. Матросы грубо орали, не подчинялись. Зачинщиками таких конфликтов были бузотёры и неврастеники или, доведенные до крайности непосильной работой и изнурительной жарой, матросы. Их ожидал карцер. Но и это наказание не оказывало должного воздействия. Появлялись небольшие группы матросов, в которых проводились разъяснительные беседы, шла агитация за новую власть. В этом принимали участие некоторые инженеры и младшие офицеры. Иван Шадыгин не пропускал такие сходки, активно участвовал в обсуждении, смело высказывал свои мысли. Капитан Сивцов по-прежнему снабжал его литературой. Однажды на глазах Ивана боцман ударил по лицу матроса.
- За что? - воскликнул тот. В ответ последовал ещё один удар, сбивший матроса с ног. Шадыгин грозно надвинулся на боцмана. Тот замахнулся ещё раз, но сильная рука Ивана мёртвой хваткой сжала руку боцмана. В его лице отпечаталась такая решительность, а глаза загорелись таким неистовым гневом, что боцман, выдернув руку, зашагал прочь. Вслед ему звучало улюлюканье и свист матросов.
Степан Джугла внимательно слушал, о чём говорят на сходках старшие товарищи, но сидел тихо, помалкивал.
«Млада», пересекая океан, приближалась к берегам Индии. В ясные дни океан тёмно-синей громадой простирался до горизонта, смыкая там свои воды с бледно-голубым небом. Однообразная водная пустыня утомляла взор. Казалось, безжизненная масса воды, вздымаясь волнами, тихо дышит и нежится под лучами жаркого солнца. Иногда на поверхности появлялись живые существа, решившие покинуть глубокий сумрачный подводный мир, это разнообразило монотонную водную гладь и вызывало живой интерес у моряков. Где-то вдали поднимался фонтан, пущенный китом. Беломраморные акулы следовали за судном некоторое время, пожирая все сбрасываемые отходы. Глядя на этих гладких прожорливых чудовищ, накидывающихся на пищевые остатки, становилось жутко, и холодок бежал по спине. Часто над поверхностью воды взлетали стайки летучих рыб. Они неслись над океаном, сверкая блестящей чешуёй на солнце. Длинные острые, как ласточкины крылья, плавники рассекали воздух. Пролетев значительное расстояние, они падали, поднимая мелкие брызги.
После обеда дымчатой кромкой показался берег Индии. Над кораблём носились фрегаты, иногда снижаясь до мачты. Они парили в солнечных лучах коричнево-чёрные с алым отблеском на груди, с острыми длинными крыльями и длинным раздвоенным хвостом. Медленно кружась над водой, морские стервятники высматривали добычу. Заметив выпорхнувшую из воды летучую рыбку, камнем падали вниз, хватали её и, взмывали вверх, неся в крючковатом клюве трепещущую жертву.
«Млада» пришвартовалась у причала. Утром команду отпустили на берег до вечера. Степан, Иван Шадыгин и Митяй Бакланов неторопливо шагали по пыльным улицам города. То и дело их обгоняли рикши - полуобнажённые темнокожие индусы тащили двухколёсные тележки с пассажиром. Женщины, закутанные в разрисованную яркую ткань, конец которой перекинут через плечо, торопились на рынок. Экзотическая страна удивляла, манила, поражала разнообразием диковинного товара и тропическими ароматами всевозможных пряностей. Русские моряки остановились у витрины с тканями. Лёгкие шелка струились с подвижной перекладины, поражая богатством красок, расписного узора. К прилавку подошёл мужчина средних лет европейской наружности в белой рубахе навыпуск и свободных тёмных штанах. Из-под лёгкой соломенной шляпы на моряков смотрели добрые лукавые глаза. Он покрутил свои чёрные усики.
- Здорово, моряки, - добродушно улыбнулся мужчина, протягивая руку для приветствия. Услышать родную речь вдали от дома, с этим может сравниться только явление ангела.
- Кто таков? Откуда? - засыпали вопросами моряки, радостно пожимая руку незнакомца.
- Фома Федотыч, я. Служу управляющим у здешнего раджи. Давненько я земляков не встречал. Услышал русскую речь, аж сердце затрепыхалось. Ну, прошу ко мне на огонёк заглянуть. Я вас, братцы, таким чаем угощу, отродясь не пивали. Да и покрепче чего-нибудь найдётся.
Оживлённо беседуя, все последовали за Фомой. Выйдя за окраину города, моряки увидели обширные сельскохозяйственные плантации. Ровными рядами зеленели кустарники чая, наливался соком виноград. Вдали виднелся большой дом с открытой террасой и множеством пристроек. Чувствовалось, что в нём живут состоятельные люди. Во дворе суетились женщины, занятые домашней работой. Все они были босыми. Тонкая ткань, обвивая бёдра, перекидывалась через плечо и закреплялась на поясе. Моряки с Фомой остановились поодаль. Со ступеней террасы спускалась девушка в сопровождении двух английских офицеров. Её стройная фигурка, обтянутая алым шёлком, по краю которого золотом выткан замысловатый узор, была грациозной и воздушной на фоне высоких широкоплечих фигур офицеров в белых кителях. При каждом движении на её руках и ногах позвякивали множество золотых браслетов. Смуглой рукой с тонкими пальцами, украшенными кольцами, она небрежно поправляла прозрачную кисею золотистой ткани, прикрывающую голову. На длинной шее гордо держалась маленькая головка со смоляными волосами, завёрнутыми в греческий узел. Прямой тонкий нос с чувственными ноздрями и высокий открытый лоб украшали драгоценности. Сквозь матовую смуглость проступал чуть заметный румянец. Чёрные агатовые глаза, опушённые густыми ресницами, застенчиво смотрели из-под опущенных век. Своей плавной грациозной походкой она напоминала пугливую лань, насторожённо ловящую малейший шорох листвы. Моряки замерли в каком-то колдовском оцепенении. Митяй остановился с открытым ртом, не сводил глаз со сказочной дивы. Иван сглотнул слюну, задышал порывисто и шумно. На виске пульсировала вздувшаяся вена. Степан заворожено покачал головой:
- Вот так красотка! Нимфа сказочная!
- Идёмте, идёмте, - поторопил Фома. - Не заглядывайтесь. Это дочь раджи. Так рассматривать местную аристократку не положено, - и он склонился перед ней в почтительном поклоне. Но дочь раджи не удостоила взглядом ни его, ни моряков, стоявших поодаль. Они долго смотрели ей вслед, очарованные южной знойной красотой девушки.
На судно возвращались вечером, чуть подгулявшие с хорошим индийским чаем - презентом Фомы Федотыча. А дочь раджи ещё долго вспоминалась и будоражила душу.
Глава 6. Мятеж
«Млада» успешно прошла Малаккский пролив длиной в 1000км. и, обогнув Сингапур, бороздила спокойные воды Южно-Китайского моря. Лёгкий бризовой ветерок покрывал рябью водную поверхность. Солнечные блики ослепительно искрились на водных гребнях, будто сияла в лучах золотистая чешуя сказочной рыбины. Судно застопорило машины, кинув якорь у вьетнамских берегов. Черномазые мальчишки с окрестных посёлков подплывали на узких рыбацких лодках, кружили, как назойливые мухи, вокруг судна, выпрашивая деньги. Моряки бросали монеты далеко в море. Мальчишки стремительно ныряли за ними, долго не показывались на поверхности воды, а затем выныривали с раздутой щекой. С набитым монетами ртом взбирались на лодку и, отдышавшись, зорко следили, куда полетит следующая монета. В бухте, где бросила якорь «Млада», было дико и пустынно. Не радовали глаз суровые скалистые берега и бедные лачуги рыбаков. В ущельях среди бесплодных каменистых скал пряталась скудная растительность.
На судно проникали безрадостные вести с родной земли, где политическая обстановка накалялась всё больше. В матросских кубриках собирались моряки поделиться очередной новостью. Настороженный шёпот перерастал в недовольный грозный гул. Особенно часто, перекрикивая всёх, звучал хриплый застуженный голос Васьки Шнура - длинного худого, как плеть, матроса с впалыми щеками и лихорадочным блеском в глазах. Он затевал бузу по каждому поводу, подмывая на драку братву. Частенько отсиживал в карцере за свою драчливость. Дисциплина на корабле резко падала. Свист и хмыканье, насмешки и ругань сквозь зубы летели в спины офицеров. Зрела, бродила, как молодая брага, ненависть и недовольство против кают-компании и верхних мостиков. Среди офицерского состава наметились сильные разногласия. Одни настаивали для острастки и поднятия дисциплины расстрелять непокорных зачинщиков, другие - отстаивали позиции матросов, говорили, что время упущено, что политическая обстановка в России способствует вольнодумству, что репрессии ни к чему хорошему не приведут. Особенно поддерживали матросов капитан 2-ого ранга Сивцов Илья Спиридонович, инженер Терехин Олег Михайлович. Кое-кто из командного состава разделял их точку зрения, но открыто не высказывался, предпочитая отмалчиваться и на рожон не лезть. Возле них сгруппировались более грамотные, сознательные матросы. В их число входил Иван Шадыгин. Степан старался поддерживать друга, но уж больно много сомнений терзало его душу. Не мог он вот так резко перестроиться, забыть всё, чему верил, чему присягал. Осуждал он и анархистов во главе с Васькой Шнуром, не считая их моряками, - так «шелудь всякая, шантрапа голимая». Не всегда удавалось предотвратить провокационные выступления анархистов, но влияние их на моряков росло. Особенно накалились страсти, когда ужин приготовили из протухшего мяса. Матросы шумной толпой собрались на палубе. Впереди всех орал Васька Шнур, держа в руках миску с вонючей кашей.
- Собак так не кормят! Нас хуже скотины держат! Сами, небось икру чёрную лопают! - орал во весь гнилой рот Васька. Толпа недовольно загудела, набирая мощь.
- А ну, ребята, накормим офицерьё нашей кашей! Пусть жрут, - поддержал Шнура угрюмый матрос из моторного отделения. На мостике появился дежурный офицер в сопровождении боцмана.
- Что за гвалт? Разойтись! - громыхнул боцман. Шнур лихо запустил в него миску с кашей. Боцман увернулся. Металлическая миска, ударившись о поручни, отлетела в сторону. Грязные брызги каши полетели на белый китель офицера и расползлись коричневыми пятнами. Офицер выхватил револьвер.
- Стоять! Стрелять буду! - чёрное дуло нацелено в толпу. На мостике появился капитан 2 - ого ранга Сивцов.
- Уберите оружие немедленно, - потребовал он. - Вы только подливаете масла в огонь, - тихо сквозь зубы процедил он офицеру.
- Матросы! Пища не пригодна к употреблению. Виновные будут наказаны. Через час - на повторный ужин. А сейчас прошу разойтись.
- А, своих покрывает! Давай сюда виновных. Мы сами их судить будем. За борт их! - не унимался Шнур. Вперёд вышли Шадыгин и ещё трое матросов, с которыми часто беседовал Сивцов. Степан тоже стал плечом к другу, хоть и не особо разделял передовые взгляды Ивана. Сейчас, в критическую минуту, он не мог оставаться в стороне.
- Успокойся, Шнур. Тебе же конкретно объяснили, в чём дело. Самосуда не допустим. Понятно?
- А ты кто такой? - взвился Васька.
- Послушай, Васёк, иди желудок к новой каше готовь, а то от злости совсем тощий стал, - усмехнулся Степан.
- Чего тебе кашу-то есть? Не в коня корм. Одни кости. Зря продукт переводишь, - засмеялись моряки. Напряжение спало. Инцидент был исчерпан, но все понимали, что этим дело не закончится. Любая новая искра могла взорвать накалённую до предела обстановку, как динамит. И такой взрыв произошёл. Долго ждать не пришлось…
«Млада» причалила к берегам Страны Восходящего Солнца. Команду отпустили в увольнительную на берег. Япония удивительная страна с древними обычаями и самобытной культурой, строго хранила свои традиции, своё национальное достояние, не позволяя пришлым народам вносить свой колорит. Всё в этой стране было диковинным, необычным, невиданным для моряков: строения и растительность, обычаи и уклад жизни, ремёсла, одежда, еда. Особой достопримечательностью портового города была пятиярусная пагода - деревянное строение с плоскими четырёхугольными крышами, поднимающимися своими углами. Деревянные балки скреплены вместе без гвоздей путём установки заострённых выступов в пазы. Насчитывалось около тысячи больших шарнирных соединений, что делало всю конструкцию гибкой и устойчивой к частым землетрясениям. Ярус похож на коробок. Все «коробки» обладают эффектом качания, то есть все ярусы пагоды допускают незначительное раскачивание. Когда нижний ярус смещается влево, расположенный над ним смещается вправо. Создаётся иллюзия танцующей змеи. Всё это рассказал морякам инженер Терёхин, шагая по пыльной узкой улице, обрамлённой низкими деревянными постройками. Мимо мелкими шажками семенили женщины, стуча деревянными сандалиями по каменистой мостовой. Цветастые кимоно с длинными рукавами, стянуты широким поясом оби, за которым женщина хранит множество мелочей. Поверх оби тонкий шёлковый пояс с изящными золотыми кончиками. Их стянутые на затылке чёрные блестящие волосы украшали деревянные палочки с висящими цветками на концах. Маскообразные лица с узкими прорезями глаз казались морякам однообразными и похожими. По улице пробегали торопящиеся куда-то рикши, тянущие свои повозки на больших деревянных колёсах. Торговцы морепродуктами в широкополых конусообразных соломенных шляпах расхваливали свой товар. Всё здесь было удивительным, непонятным.
- Смотри, какие воины, - тронул Степана за рукав Митяй. Навстречу шли два самурая с мечами за поясом, в объёмных одеждах с защитными пластинами, в широких штанах и мягких сапогах. Народ расступался перед ними, давая дорогу. Старик с громоздким возком замешкался, стараясь быстрее освободить проход. Ось тележки зацепилась за плетёные корзины с рыбой, стоящие одна на другой у дороги. Он беспомощно тянул свою тележку, но она тащила корзины за собой. Рыба высыпалась под ноги самураям. Один из них, гневно крикнув, стегнул плетью старика. Степан рванулся защитить беднягу.
- Не вмешивайся, - тихо, но строго остановил его Сивцов. Самураи скрылись за углом. Матросы подбежали к старику, помогли подняться, собрать рыбу. Он улыбался и постоянно кланялся, прижимая к груди сложенные ладони сухих старческих рук с вздыбленными синими венами. Из рассечённой щеки сочилась кровь. Оставив возок с рыбой на молодого парня, спешившего на помощь, старик жестами пригласил следовать за собой. Они шли по узким извилистым улочкам бедного квартала города. Старик привёл к своему жилищу - неказистому деревянному строению, расположенному на сваях, приподнятому над землёй на метр. Сваи защищали дом от наводнений и сырости, позволяли воздуху свободно проходить под домом. Постройку уравновешивала тяжёлая тростниковая крыша. Навстречу вышла пожилая японка и молодая девушка. Они предложили морякам снять верхнюю одежду и приняли головные уборы. Старик пригласил в дом. Оставив обувь снаружи, гости зашли в просторную комнату, в которой кроме низкого столика и циновок ничего не было. Стены комнаты украшали длинные узкие полосы бумаги с красочными рисунками – какемоне. От угла, где находилась священная ниша, украшенная расшитыми полотнищами ткани, навстречу гостям ползла на коленях хозяйка, постоянно кланяясь и улыбаясь. Иван шагнул к ней, пытаясь поднять её. Старик отрицательно покачал головой. Он дал понять гостям, что обычай нарушать нельзя. Все разместились за низеньким столом, на полу. Женщины суетились, подавая нехитрые угощенья: различные сырые морепродукты, рисовый суп. Они вносили кушанья, низко склонив голову, и удалялись бесшумно, пятясь назад. Верхом кулинарного мастерства была жареная рыба самма (тихоокеанская макрелещука). Японцы называют её «осенняя рыба-меч». Степан с Митяем долго мучились, пытаясь деревянными палочками ухватить кусочек еды. Митяй смог накрутить немного морской капусты и быстро отправить в рот. А вот с рисом было сложнее. Предусмотрительный Иван вынул из кармана ложку и спокойно поглощал пищу, посмеиваясь над друзьями. Сивцов умело орудовал палочками, стараясь обучить этому мастерству матросов. Степан выпил рисовую жижу из миски, а затем щепотью набрал рис и отправил в рот - проблема была решена. Крепкое саке развязало язык, погнало кровь по венам. Все что-то говорили, перебивая друг друга. Японец согласно кивал головой и улыбался. Когда гости поднялись из-за стола, женщины принесли наглаженные кители и поставили начищенные до блеска ботинки. Весёлые и довольные моряки вернулись на корабль.
Утром прозвучала команда «свистать всех наверх». Матросы выстроились на палубе в две шеренги. В сопровождении командира корабля и офицеров на середину вышел растерянный японец. Он что-то на ходу объяснял командиру, постоянно кланяясь и улыбаясь.
- Вчера у этого господина какая-то сволочь украла золотые карманные часы. Команда досмотра произведёт обыск. Если факт подтвердится, виновник будет казнён, чеканя каждое слово, прогремел Кропотов. Команда угрюмо стояла по стойке «смирно», пока шёл досмотр. Время тянулось бесконечно долго. Через час командир команды досмотра доложил о результате, протягивая капитану найденные часы. Их нашли в вещах Васьки Шнура. Его вывели из шеренги. По приказу командира сорвали бескозырку с головы, раздели и привязали к грот-мачте.
- Он опозорил честь российского флота. Честь России. Нет ему пощады! Запороть! - отдал команду командир корабля.
Кнуты со свистом взвивались вверх и с яростным щелчком опускались на худую ребристую спину, оставляя багровые кровавые следы. Пронзительный вопль Васьки резанул гробовую тишину. Японец кинулся к нему, затем к командиру, лопоча что-то на своём языке. Он был не рад такому повороту событий и явно сожалел о том, что заявил о своей пропаже. Он совал злополучные часы Кропотову, смешно размахивая руками, пытаясь остановить казнь. Его никто не слушал. Васька перестал орать, надрывно хрипя и оседая всем телом, вздёргиваясь при каждом ударе кнутов, вспарывающих кожу, превращавших её в кровавое месиво. Скоро он затих. Голова безвольно склонилась на грудь, тело повисло на тонких руках, туго привязанных к мачте.
- Прекратить! - поступила запоздалая команда. Безжизненное тело положили на палубе. Тихий гневный ропот пошёл по строю моряков.
- Разойтись по местам!
Но команду ослушались. Матросы стояли вокруг обезображенного тела своего товарища. Синие глаза, остановившись, с болью смотрели ввысь, лицо исказила гримаса страдания, на губах запеклась кровь.
- Убрать с палубы! - гаркнул боцман, но его никто не услышал. Плотным кольцом окружили погибшего Ваську моряки, сняли бескозырки, прощаясь.
- Это что же такое, братцы? Запороли насмерть. Не мог Васька часы взять. Это всё подстроили! Сколько над нами издеваться можно?
Разъярённая толпа двинулась к кают-компании, круша и ломая всё на ходу. Офицеры не ожидали такого напора. Прозвучали единичные выстрелы. Кто-то в белом кителе полетел за борт или был расстрелян, остальных закрыли в трюме. Сопротивление офицеров было сломлено. Матросы захватили власть, но что делать с этой властью, сами не знали.
Глава 7. Родной берег
После потери своего лидера анархическое крыло поутихло, не высовывалось. Многие примкнули к революционно настроенным морякам. Команда собралась на совет. Надо было решить, что же делать с офицерским составом, ведь без них до родного берега не дойти? Кто выведет судно в море, кто проложит курс к России? Возле Ивана Шадыгина сгруппировались передовые матросы, которые и возглавили митинг. Было решено избрать революционный комитет, который возьмёт командование и контроль над действиями офицеров, на себя. Председателем ревкома избрали Шадыгина. Офицеров решили освободить из-под ареста, но личное оружие не отдавать. Выявить из их числа передовых, настроенных революционно, и привлечь на свою сторону, доверить им командование кораблём. Капитана корабля Кропотова отстранить и держать под стражей до прибытия на родину, а там отправить местной власти большевиков для исполнения судебного приговора.
Делегаты от комитета во главе с Шадыгиным направились к арестованным для переговоров. Офицеры, молча выслушали ультиматум моряков.
- Нам надо обдумать ваше предложение. О своём решении мы вас уведомим сегодня в 20 часов, - весомо сказал Кропотов. Как только закрылся люк за матросами, в трюме возбуждённо стали обсуждать ситуацию. Кто-то негодовал от наглости «матросни», предлагая жестоко расправиться с зачинщиками. Больше всех возмущался боцман Стукалов:
- На рее их, гадов, всех повесить! За борт всех!
- Успокойтесь, боцман, пока они нас за борт не сбросили или вы хотите отправиться на дно вслед за Рудницким и Миллером, да упокой Господь их души? – остановил его врач корабля Ракитин.
- Перевес на их стороне, поддержали Ракитина офицеры. - Придётся принять их условия. «Младу» надо до России доставить.
- А уж там, на родном берегу, всех зачинщиков арестовать и расстрелять, - Кропотов в сердцах стукнул кулаком о стенку трюма. Щека его нервно подёргивалась, усы ощетинились. Сейчас он был похож на кота, загнанного собакой в угол.
- В России революция. Власть захватило Временное правительство. Монархия пала. Нужно реально смотреть на вещи, господа, - спокойно, но весомо сказал инженер Терёхин.
- Есть сведения, что Владивосток контролируют войска адмирала Колчака.
По прибытии, мы встанем под его начало, - уверенно сказал Кропотов.
- До России ещё дойти надо. А для этого из трюма на волю выйти. Значит, из данной ситуации следует, что на предложение матросов надо дать согласие, - предложил капитан 2-ого ранга Сивцов.
- А вы, господин хороший, давненько с матроснёй заигрываете. Думаете, они вас пощадят? Я за вами давно наблюдаю, - язвительно заметил боцман Стукалов.
- Прекратить распри! - приказал Кропотов. - Не об этом думать сейчас надо. Лучше предложите, кто с бунтарями сможет договориться, и на каких условиях?
- Пусть Сивцов Илья Спиридонович переговоры ведёт. Они его послушают, - предложил Ракитин. Его предложение одобрили все.
Ровно в 20 часов ревсовет и представители офицерства начали переговоры. Пришли к общему соглашению, из которого следовало: арест снять, службу продолжить, все вопросы согласовывать с комитетом, личное оружие офицерам не выдавать. На корабле наступило временное затишье. Все заняли свои места по рангу и судовому предписанию.
«Млада» медленно отчалила от Японских берегов, уходя в открытое море. Впереди - Россия! Что ждёт каждого на родном берегу, в Отчизне, объятой заревом революции, где идёт гражданская война? Брат поднял руку на брата, русский на русского. Льётся кровь рекой, пылают города и сёла. Как распорядится судьба жизнями моряков с «Пересвета»? Не заглянешь вперёд, судьбу свою не угадаешь. Только одному Богу известно. А пока позади в сизой дымке оставались скалистые берега японского острова Хонсю. Пройдя Корейский пролив «Млада» вышла в Японское море. Впереди Владивосток – родная земля. На судне чувствовалось радостное оживление, какое охватывает человека при встрече с родными после долгой тяжёлой разлуки. Давно не получали весточки из отчего дома. Все мысли летели туда, где ждут матери, жёны, малые дети. Живы ли, здоровы ли? Тоска по дому сжимала сердце, не отпускала. В тяжёлых снах грезились родные лица.
Степан ворочался ночами, долго не мог заснуть.
- Жива ли маманя? Дождётся ли своего блудного сына? Фома как там, небось, женился, детьми обзавёлся. Теперь вот, говорят, царя скинули, а как же без него? Чего теперь в России делается? - всё перепуталось в голове Степана. Столько всего непонятного, тревожного. - Вон Иван, всё у него по полочкам разложено, никаких сомнениев на счет новой власти. Твёрдо на своём пути стоит, знает, что от жизни хочет, - Степан тяжело вздохнул. Вроде он с другом за одно, но уж как-то тревожно на душе, муторно. - Эх, до берега бы дойти, а там поглядим, - успокаивал себя, гнал тревожные мысли Стёпа.
Владивосток встретил хмурым дождливым утром. Небо затянуло свинцовыми тучами. На пирсе сновали вооружённые люди. «Млада» застопорив моторы, устало затихла, пришвартовалась к причалу. Команда вооружённых матросов с красными повязками на рукавах бушлатов из пяти человек поднялась по трапу на палубу. Их встретил ревком корабля. Шадыгин доложил обстановку. Некоторые офицеры во главе с инженером Терёхиным примкнули к революционной массе матросов. Остальных по распоряжению реввоенсовета Владивостока увели под конвоем. Прибывших разместили в бывшем офицерском доме, выделили продуктовый паёк. Обстановка во Владивостоке была неспокойная. В Сибири зверствовали казачьи сотни Власова. К городу приближалась многочисленная армия адмирала Колчака, которого уважали на флоте за его прошлые боевые заслуги. В бой за ним шли, не раздумывая не только офицеры, но и многие матросы. Смогут ли удержать город революционные моряки или придётся отступить, сдать его Колчаку?