Жгучий луч

 
Почему-то я все еще надеюсь, что Сергей Триумфов жив, и известие о его смерти не верное. Так было уже и не раз. Говорили, что человек умер, и даже  успевали написать воспоминания о нем, эпитафии и панегирики, а он оказывался жив. И я совсем не против,  был бы, если окажется, что Сергей Триумфов на самом деле жив. Но я смотрю на его страницу в ФБ и вижу, что  уже в июне он не выходил в Интернет, и не ответил ни на одно из многочисленных поздравлений.
Я не общался с ним долгое время. Полгода. Мы простились на берегу, в день его отъезда в Москву, в начале октября прошлого года. Прошлая осень в Коктебеле была на удивление мягкой, а море теплым. Поплавали в море, выпили портвейна. Я уговаривал его сдать билет. Провоцировал, говорил, что так поступают настоящие художники, у которых все неожиданно, спонтанно, противоречиво.  Он хотел быть художником, хотел, чтобы его приняли в художественную среду. И он понимал мои коктебельские шуточки. Я еще раньше предлагал  ему отпустить волосы и бороду.  Но он только улыбался в ответ, хотя, маленькую бородку все же отпустил. На самом деле, он всю жизнь был «водопроводчиком». Так его называли зло некоторые общие знакомые.  Действительно, он работал главным инженером какого-то Торгового Центра. Я узнал об этом тоже на берегу моря, потому что ему часто звонили и задавали неожиданные вопросы. Как найти какой-то рубильник, как закрыть какой-то люк.   И он долго объяснял. Без него вся работа вставала, судя по звонкам и Торговый Центр оставался без воды, электричества, туалетов и газа. Не знаю, без чего еще он мог остаться. Наверное, еще без замков. И ему приходилось прерывать отпуск и мчаться закручивать гайки, останавливать воду, и прочищать унитазы. Он и выглядел несколько «топорно», соответственно прозвищу. Это его слова. Не я его так обзываю.
В то время у него была жена Люба. Она лечила руками, делая массаж, и руками она многое чувствовала. Она чувствовала, что надо мять, как и где. Я пару раз испытал на себе ее искусство. Вскоре она получила диплом остеопата. Это уже совершенно запредельное умение, ездила получать диплом в Чехословакию. Или в Словакию, а может в Чехию, короче, в Прагу, пусть они сами разбираются где это.
И руками она чувствовала творческие способности. Она подносила ладонь к макушке и говорила, что у меня макушка излучает тепло. И так же говорила, что чувствует, писал я сегодня стихи или нет. Если долго не писал, то излучение становилось жестким и губительным для меня.  Я и сам это чувствовал, что если не работаю, то у меня начинает раскалываться голова. А стоило мне пописать немного, как я приходил в гармоничное состояние и всякие боли уходили. Но я не понимал почему это происходит со мной, хотя уже и прожил жизнь. Пренебрегал своим даром. Увы. И это невосполнимо. Однажды она сказала, что у Сергея тоже есть такое излучение, и он на самом деле, творческий человек, но сам еще об этом не знает.
Я смотрел на Сергея, мы улыбались, пили портвейн, и я был совсем не против, чтобы и у Сергея были творческие способности. Но в то время он ничего творческого не делал, исключая проводки к художнику Стасу, ремонта стен его мастерской, установки замка на его калитке. Все это он делал добровольно и бескорыстно, вместе с Любой в четыре руки. И я думал, что вот это и есть его творчество. Но права была Люба, а не я.
Вскоре он вышел на пенсию. И я увидел его первые картины. Сразу было видно, что у него есть способности. Он писал маслом. Грубо, немного под Стаса. Картины были похожи на него самого. Грубоватые, коренастые, скроенные сильными и неуклюжими мазками. Естественно, что я одобрил его новый курс, правда несколько снисходительно. Ну, а чем еще заниматься на пенсии. Потом у него вышла книга рассказов. Я получил ее в подарок, но не спешил читать.   Все-таки предубеждение было сильнее. Но как-то зимой, тоненькая книжка попалась мне на глаза, и я открыл ее на какой-то странице.  И стал читать, его проза нисколько не отличалась ни от какой другой прозы, так мог писать любой член Союза писателей.  Небольшие рассказы были написаны просто и с юмором. Они и были написаны как бы для юмора. По крайней мере, он совершенно не собирался доказывать этой книгой, что он великий писатель. Он оказался просто остроумным человеком, который знает множество историй, и умеет подмечать уникальные детали, и главное, юмор, своеобразный юмор, сквозил во всем.
И опять наступило лето, и опять мы на пляже пили портвейн. Рядом была его новая подруга и она бегала за новой баклажкой, как только портвейн кончался, а мы заказывали и не забывали о закуске. Я предпочитал караимские пирожки, Сергей чебуреки. 
И когда она одела легкое порео, чтобы бежать за очередной порцией, я вдруг сказал, совершенно серьезно, это я умею.
 - Нет, не ходи. Ты уйдешь, мы будем скучать, мы загрустим, на солнце набежит тучка, море нахмурится. А бармен в погребке будет смотреть сквозь порео,  пытаясь понять, есть ли на тебе купальник…
И я попал в цель. Сергей повернулся ко мне так резко и неожиданно, словно его ударило током  из  розетки, или откуда-то еще, откуда идет ток. На этот раз ток шел от меня.
- Да, да продолжил я, глядя на него с полной серьезностью, - будет смотреть на нее  молодой бармен с модной зеленой прической!
Сергей все понял, я разыгрывал сцену из его рассказа. Он понял, что я читал его книгу, что я запомнил его рассказ, что я дословно цитирую его...  И я насмешливо смотрел на его радостное и изумленное лицо
- Так ты хочешь, чтобы я пошел за портвейном, а ты остался с моей подругой.  – И он приподнялся, и стал надевать свои короткие бриджи. Я подождал немного, пока он не оденется И продолжал, глядя теперь на новую подругу.
- Он уйдет  за портвейном, а мы останемся вдвоем и будем скучать по Сергею. И  тучка…
- Нет тучки, не зайдет тучка на солнце, откликнулся Сергей.
 - Выйдет на набережную, посмотрит там на девушку в купальнике, девушка посмотрит на него.
Новая подруга забеспокоилась, или сделал вид, что беспокоится.
 - Они встретятся глазами, а потом девушка попросит завязать ей сзади тесемочки у купальника. А Сергей ответит, что спешит за портвейном …
- И завяжет тесемочки.  – откликнулся Сергей.
И тут наконец, до его новой подруге дошло
- Это же из твоего рассказа. – воскликнула она. – и мы засмеялись все вместе.
Короче, в этот день я не платил за портвейн и за пирожки, и не бегал в бар.  К нашему абсолютному общему удовольствию.
Сергей стал приезжать в Коктебель надолго. Ему уже никто не звонил с нелепыми вопросами о водопроводе и засорами, и он целиком посвящал себя живописи. Ни на набережной, ни на тусовках он не появлялся. Я сам заходил к нему на улицу Жуковского 45, где он снимал комнату за 200 рублей в день, видел подмалевки картин и обнаружил однажды, что Сергей перешел на акварель и в картинах появилась удивительная тонкость и нежность.
Я даже по нахалке, попросил подарить мне одну сосну в японском стиле, но под каким-то предлогом, Сергей отказал.
- Еще не просохла.
Он уже к тому времени знал цену своим картинам.
Жгучий луч, выходящий из его темени, нашел себе выход, нашел себе применение. Но жечь оставалось не долго.  На пенсии, в ранге художника, Сергей прожил всего пять лет.
И я не могу поверить, что уже никогда не встречу его на пляже. Хотя, как я понимаю, не было человека ближе. Ведь меня тоже никто не считал ни художником, ни поэтом, ни писателем. И мне на это в принципе, наплевать, и я бы с удовольствием продолжал пить портвейн, лежа на берегу. Но только кто побежит? И даже если и побежит, портвейн я уже пить не в состоянии. И даже в водопроводчики не годен. И только жгучий луч продолжает раскалывать мою голову.

Акварель Сергея Триумфова