Начнем с платонизма и с абсолютного иного. Что такое абсолютное иное, чему оно абсолютно инаково? Для того чтоб это понять обратимся к диалогу "Парменид". В положительных гипотезах, о которых в нем идет речь, можно выявить четыре аспекта реальности. Всё, что каким-то образом есть или нет, или выходит за пределы бытия и небытия охватываются ими.
Перечислим эти гипотезы:
1. Абсолютное единое
2. Относительное единое
3. Относительное иное
4. Абсолютное иное
Итак, иное, прежде всего, понимается как иное единому. Единое же это то, что не иное, ибо оно первое. Это всё следующее за ним будет иным ему в какой-то мере, оно же только единое. Если же мы скажем, что оно иное иному, то и тогда оно не будет иным т.к. инаковость предполагает двойственность, единое же недвойственно. Мы сейчас говорим о первом, абсолютном едином, которое само по себе.
Итак, мы утверждаем, что единое первично всему. Кроме единого претендовать на первичность может еще и многое. Но может ли многое существовать без единого? Похоже, что нет, ведь многое состоит из единичностей. А значит, чтоб многому быть прежде него должны быть единичности. А единичности это то, что существует благодаря единому, неся в себе его способность быть единым.
Как видим многое не в полной мере инаково единому. Всякое единичное, из которого слагается многое, невозможно без единого и в своей единичности тождественно ему. В итоге мы имеем относительно иное единому. Мир явлений, в котором мы пребываем, это и есть, в некоторой мере иной единому, мир многого.
Что же касается абсолютного иного, то это полное отсутствие единого. Если же нет единичности, то нет и предела. А то что не имеет никакого предела — беспредельно и неопределенно. Полная инаковость единому - неопределенность, ничто. Такая неопределенность будет вне четырех онтологических высказываний. (есть, не есть, есть и не есть, не есть и не не есть). Ведь все они создают онтологическую определенность бытия или небытия.
Абсолютное единое тоже избегает этих четырех онтологических высказываний. Любое высказывание о нем внесет двойственность, а значит сделает из единого неединое. Поэтому такое единое беспредикативно, вне бытия и небытия, сверхбытийно. Собственно, только абсолютное единое и его абсолютное иное будут сверхсущими, за пределами бытия и небытия. Первое в силу своей абсолютной единичности, второе в силу неоределенности.
Как видим эти двое весьма сходны, ни об одном из них ничего нельзя сказать. Однако единое это не неопределенность, скорее это предел, задающий всему определенность. это причина любой определенности. Абсолютная же инаковость будет членить определенности, делая их иными себе, внося во всё неопределенность.
Теперь рассмотрим относительное единое. Это единое, которое есть, оно относительно, т. к. соотносится со своим бытием. Откуда оно берется; Можно предположить, что единое, став полностью иным себе, затем к себе возвращается. Вернувшись к себе оно становится самим собой, обретает себя, свое собственное бытие. Можно сказать, что бытие единого возникает при его двойном отрицании. Такое исхождение единого из себя и возвращение к себе есть пульсация абсолюта, задающая жизнь всему сущему.
Теперь посмотрим что с иным в буддизме. Оно скрывается в буддийской пустоте, которая определяется как отсутствие самобытия. По-другому, но не совсем корректно, можно сказать, что пустота это взаимозависимость, относительность, обусловленность. Буддизм абсолютизирует эти понятия. В итоге, при таком акценте на относительности, вещь оказывается выброшенной в иное и полностью лишена себя.
Итак, любая вещь пуста от себя и полностью растворена в ином. Таким образом пустотность, относительность вещи — это инаковость ее себе. Вместе с отрицанием самости отрицается сущность вещи, ее чтойность. При этом инаковость-пустота тоже не есть что-то, она так же пуста от себя как и что-либо. В результате эта инаковость оказывается неопределенностью, ничем, о котором ничего нельзя сказать.
Теперь, если сравнить абсолютное иное единому и буддийскую пустоту, которая суть иное себе, можно обнаружить, что речь идет об одном и том же. Буддийская пустота также избегает четырех онтологических высказываний, в силу всё той же неопределенности, что и абсолютная инаковость единому. Как видим, полное отрицание единого и полное отрицание самости приводят к одному и тому же результату.
Что же такое самость и как она связана с единым? Самость — это сущность вещи, ее сущностные характеристики, которые отличают ее от всего другого. Эти характеристики задают предел вещи, определяют ее. Единое же это то, что задает всему предел, ведь то что едино предельно. Поэтому не удивительно, что при отрицании единого и причастных ему определенностей достигается аналогичный результат — неопределенность.
Неужели относительность может полностью деконструировать явление? Если явление существует обусловлено, то оно должно будет иметь две способности: обуславливать и быть обусловленным. При этом, с т.з. буддизма обуславливать только иное и обуславливаться только иным. А почему же нельзя обуславливать себя и обуславливаться собой? Потому что нож не может себя разрезать. Ну а шнурок может себя завязать.
Итак, если мы берем гибкое явление, то самообусловленность вполне возможна. Чем так пугает буддистов такая обусловленность самим собой? А тем, что если вещь обусловлена собой, то она опирается на себя, имеет основание в себе, обладает самобытием. Т.е. тем, что так усердно буддисты отрицают.
Любая вещь самообусловлена в силу ее тождественности с самой собой. Хотя каждая вещь и меняется, но она меняется не в полной мере. Если пол станет полностью иным себе, то он перестанет быть полом и всё полетит вниз. Но если мы еще не провалились, то значит пол не только меняется, но и воспроизводит себя, свои существенные характеристики, оставаясь полом.
Таким образом, кроме обусловленности вещи иным имеется и обусловленность собой, которая не дает ей раствориться в ином. В буддизме есть еще один способ как деконструировать реальность — разбить ее на мгновения. В результате чего каждое мгновение всё становится полностью иным себе. Т.к. мгновение иное, то и явление (дхарма), существующее лишь мгновенно, будет совсем иным.
Как видим инаковость в буддизме обнаруживается не только в относительности, но и в мгновенности, которая полностью исключает непрерывность. Но если дхармы не перетекают друг в друга, а полностью отдельны, то как осуществляется связь между ними? Считается, что она возникает в силу причинности, но не объясняется ее механизм, как из предыдущей дхармы, которая уже исчезла, возникает последующая.
Можно предположить, что дхарма после своего уничтожения оставляет отпечаток, из которого, как из семени, возникает последующая дхарма. А такой отпечаток-семя создаст информационную непрерывность явления, информационный поток, на котором, как на нити, будут находиться дхармы.
Если допустить, что всё действительно существует мгновенно, то возникает необходимость связи между этими мгновениями, что неизбежно ведет к признанию непрерывности. А если есть непрерывность во времени, то есть и тождество явления с самим собой, а значит самообусловленность и самобытие.
Мы тут пытаемся немного осадить буддизм в его безудержной попытке всё утянуть в иное. Нисколько не отрицая наличие инаковости в вещах мы не без оснований допускаем наличие у них и тождественности, т. е. самобытия. Как раз такой взвешенный подход характерен для платонизма, который сознавая неподлинность явлений не стремится их затоптать.
Явление в платонизме не есть сущее, это мир становления, где явление, пока оно длится, не становится чем-то другим, а становится в чем-то другим. Пока явление есть у него меняются акциденции, а не сущностные характеристики. И оно не размазывается в ином, а в большей или меньшей степени соответствует своему идеальному образцу, т. е. своей сущности, себе.