То, что коммунизм изначально выступал именно как новая религия (на фоне глубочайшего кризиса старой), впоследствии эта теория, до неузнаваемости искажённая Лениным и большевистской практикой построения коммунизма в России, но по «Экономико-философским рукописям 1844 г.» и другим произведениям раннего Маркса, не стала иметь почти ничего общего с трудами поздних Маркса и Энгельса.
Описанный в них коммунизм, вероятно, можно назвать персоналистическим, поскольку этот ранний коммунизм Маркса утверждал ценность человека и его достоинство. Постулируя, что действительности присущи динамика и прогресс, ранний марксизм возвращал человеку веру в самого себя, убеждал его в том, что жизнь имеет смысл и её можно прожить достойно, если законы позволят иметь от общества необходимые человеку блага достойно своего труда на благо общества.
Из идеи прогресса, в том числе и исторического, выводилась возможность построения, хотя бы и в далекой перспективе, почти идеального общества, где будет достигнута самореализация человека в качестве цели. Эта идея в марксистской системе носила квазирелигиозный характер и по существу противопоставлялась религиозной идее Бога о совершенстве будущего человека.
По идее Маркса именно более совершенный и свободный от всяких предрассудков человек со своими сторонниками освобождает другого человека от угнетения, в том числе и от угнетения собственными предрассудками, а значит является для него мессией, его спасителем. В этом состоит великий смысл этического благородства в системе развития по Марксу, когда хотя бы один человек порабощён, то борьба не окончена. В этом же сущность марксистской солидарности, возможно, не менее убедительной, чем христианская идея братской любви.
Как справедливо отмечал Э. Соловьев, «религии распятого Бога Маркс противопоставил доктрину распятого богоподобного человека. Богоподобный человек, возведенный капитализмом на Голгофу крайней бедности, унижения и презрения, — это пролетариат. Именно в него — в наиболее обездоленный и отверженный класс гражданского общества — необходимо уверовать, как в Спасителя».
Ту же мысль находим у С. Булгакова: «В основе социализма как мировоззрения лежит старая хилиастическая вера в наступление земного рая... Избранный народ, носитель мессианской идеи заменился пролетариатом».
Или у Н. Лосского: «У русских революционеров, ставших атеистами, вместо христианской религиозности явилось настроение, которое можно назвать формальной религиозностью, именно страстное, фанатическое стремление осуществить своего рода Царство Божие на земле, без Бога, на основе научного знания... Невольно вспоминаются анабаптисты и многие другие коммунистические сектанты средневековья, апокалиптики и хилиасты, ждавшие скорого наступления тысячелетнего Царства Христова и расчищавшие для него дорогу огнём и мечом, народным восстанием, коммунистическими экспериментами и крестьянскими войнами».
Христианской любви марксизм пытался противопоставить любовь, которая в мирской сфере, и прежде всего в сфере экономической, побуждает решительно взять на себя обязательство по защите естественного права человека на достойную своего труда жизнь, чтобы осуществить земную справедливость, создать новое общество посредством совместного активного революционного действия.
Действенность марксистской любви проявлялась, таким образом, в борьбе за человеческую свободу не в загробной жизни, а на Земле. Небесному мессианству противопоставлялось мессианство земное; пассивному ожиданию манны небесной — деятельное участие в сооружении земного рая. Для того чтобы спасение человека от угнетения стало возможным, необходимо, чтобы каждый коммунист считал это высшей ценностью и подчинял бы ему все свои личные интересы.
В этой связи подлинный коммунист не должен иметь чисто личной жизни, он всегда должен действовать как общественный человек. Его первой заповедью должно быть стремление освободить человека от угнетения, в том числе и от угнетения собственными предрассудками, чтобы человек поверил в собственные силы быть полноправным гражданином своей страны!
Именно эта заповедь должна толкать коммуниста на принесение себя в жертву во имя благородной цели освобождения человечества от наёмного рабства и угнетения капиталом. Чтобы с правом на труд у человека было браво жить достойно своего труда, чтобы каждый трудился для всех и все для каждого без каких бы то ни было незаслуженных привилегий!
Такой человек был призван бороться и жертвовать собой ради идеалов, которые, безусловно, будут осуществлены, но, быть может, лишь человечеством завтрашнего дня. Он не увидит их победы, но убежденность в том, что он на верном пути и идёт в ногу с Историей, должна придавать ему уверенность, что свою жизнь он прожил не напрасно. Моральные обязательства коммуниста нередко должны быть выше своих личных интересов и вдохновляться исключительно бескорыстной преданностью делу освобождения человечества от монополии капитала.
Но коммунист не должен отказаться от земных благ ради очень далеких целей, он только не должен требовать для себя особых привилегий, которые сразу в глазах других сделают его элементарным буржуа… Со смертью любого человека его деяния прекращаются, даже если он внес какой-то вклад в Коллективную Историю, в развитии которой он участвовал. Наивысшим выражением такого благородства было принесение в жертву самой жизни во имя интересов дела освобождения других людей от угнетения.
При этом коммунизм понимался Марксом не как состояние, которое должно быть достигнуто, а есть подлинное решение Истории борьбы классов, когда эта борьба заканчивается новой борьбой — борьбой разумной сущности человека с его животной сущностью, но уже на уровне человечества, а не отдельных каких-то его групп и уже известно, что такое решение есть!
Участвуя в бесконечном процессе созидательной жизни, человек всегда должен делать свою жизнь сопричастной вечности, становиться её частью, сознавая себя частью бесконечно развивающегося, устремленного в будущее процесса. Только в деятельности по преобразованию мира человек может реализовать самого себя в качестве цели, обрести подлинную свободу и подлинное счастье. Идея реализации «прекрасного завтра» позволяет ему осуществить свои самые глубокие надежды и чаяния, самые дерзновенные устремления и мечты!
Идеальная сущность человека, на которую неизбежно ориентирована история, — это сообщество равноправных и свободных от угнетения людей. Человек в одиночестве не может добиться самовыражения, т.е. выступить в качестве цели вне общества, в котором все его члены являлись бы целью. Это означает, что каждый в таком обществе должен преодолеть эгоизм и индивидуализм, в силу которых он стремится господствовать над другими, пытается превратить их в средства.
Одним словом, свобода может быть реализована только через посредство взаимного братства и взаимопомощи людей. Идеальное человеческое общество будет обществом братства и добрососедства, а христианское восприятие мира как сверхъестественного единства превращается в марксистском мировоззрении в восприятие мира как естественного материального единства; в основе этого единства лежит уже не Бог, а человек, более того, Человек созидающий!
Эта концепция пыталась примирить Ренессанс и Высокое Средневековье — две силы, непримиримо боровшиеся друг с другом на Западе на протяжении нескольких веков. Идеалом человека является не просто личная свобода, а свобода от угнетения другими людьми в будущем бесклассовом обществе, основанном на братстве и взаимопомощи. Вера в человека означает и веру в счастливое будущее человечества. Основой нового общества будет такой способ производства, при котором полностью уважалось бы достоинство каждого человека, при котором каждый давал бы по своим способностям, а получал бы по потребностям достойно этих способностей!
В таком обществе эгоизм — продукт экономического отчуждения — окончательно должен исчезнуть, ибо эгоизм может быть результатом отчуждения человека от общества, а это может быть равносильно смерти. Это как лишение коммуниста партийного билета, ибо большего горя, чем такое порицание его товарищей по партии для настоящего и убеждённого коммуниста когда-то быть не могло.
Ликвидация отчуждения требует поэтому внедрения в общество новых социально-экономических законов для преобразования человеческих отношений в направлении освобождения всех порабощенных. В связи с этим освободительная борьба не может довольствоваться завоеванием некоторых уступок в рамках существующей общественной структуры; фактически именно эти структуры и узаконивают порабощение.
Именно поэтому простая эволюция без борьбы угнетённых не может быть достаточной, и она дополняется революционными изменениями законов общества! Успех практической деятельности конкретно отождествляется с успехом таких революционных преобразований, поэтому Марксизм является революционным гуманизмом! Его подход есть результат учета законов диалектики исторического развития и вообще диалектики природы, прогрессивное развитие которой включает качественные, диалектические скачки.
Реальные противоречия все больше обостряются и в определенный момент, не получая разрешения чисто эволюционным путем, что и ведёт к взрыву; при этом совершается скачок, резкий переход от одной исторической эпохи к другой, от одного режима к другому, происходит коренное изменение в качестве. Эти скачки не нарушают, однако, преемственности истории, так как прошлое продолжается в настоящем, в котором оно отрицается.
Социальные революции — это локомотивы истории. Таковы основные положения коммунистической теории К. Маркса, к каннибализму большевиков не имеющие никакого отношения. И это полезно было бы уразуметь некоторым не в меру ретивым критикам настоящих коммунизма и марксизма (называющим коммунистов не иначе как «краснокоричневыми»), сделавшим на этой критике себе политическую или публицистическую карьеру.
Представления Маркса об историческом прогрессе, очищенные от последующих наслоений и упрощений, способны и сегодня вполне адекватно описывать современное состояние цивилизации, показывать направления ее развития и движущие силы социального прогресса в разных странах. Предложенная им методология выделения в истории цивилизации трех главных периодов в виде рабовладения, феодализма и капитализма, его диалектический, по сути эволюционный подход к оценке социальных изменений и их причин остались в основном невостребованными.
В этой связи можно утверждать, что, несмотря на огромные перемены в ходе ХХ в., потенциал собственно марксистской теории только начинает проявляться. Многие произведения К. Маркса, в частности «Экономико-философские рукописи 1844 года», «Немецкая идеология», два последних тома «Капитала» и др., как это сейчас совершенно точно установлено, не были известны ни В. Ленину, ни, тем более, другим большевикам. Но нет сомнений, что с ними были знакомы первые русские марксисты.
Судьба русских сторонников Маркса, включая Н. Бердяева, П. Струве, М. Плеханова, М. Туган-Барановского и других популяризаторов марксизма в России, не завидная. Все последующие дореволюционные поколения русских социалистов и коммунистов, которые читали и знали труды Маркса по развитию гуманизма, равноправия и социальной справедливости, несомненно, воспринимали К.Маркса по его трудам. А вот большевики и прочие сторонки марксизма глазами своих пропагандистов, которые кроме Манифеста чаще всего ничего не читали, а уж последние труды Марса и подавно. По словам православного философа Г. Федотова, появление марксизма в России в 90-х годах ХIХ в. «имело освежающее, озонирующее значение».
Что же касается самого К.Маркса, то он, как известно, заявлял, что его теория не имеет к России никакого отношения, и даже недоумевал, почему русские аристократы и философы страстно увлеклись его работами. Русские революционеры, как известно, не прислушались к предостережению К. Маркса. Но это уже не его вина. Вообще, К. Маркс «споткнулся» о Россию. Из-за нее он не закончил «Капитал» и готов был в конце своей жизни пересмотреть свою концепцию истории и коммунизма, осознав, что Россия — не отставшая от Запада страна, а просто страна с другой культурой. Во взаимодействии различных культур он увидел будущее человечества. Впрочем, это предмет специального дополнительного исследования.