(Продолжение)
"Кто от родной земли отказался, тот и от Бога своего отказался"
(Федор Достоевский)
ПО ТЕЧЕНИЮ РЕКИ – «РАЗУВАЙКИ»
Путные люди составляли класс людей, которых нельзя назвать землепользователями в прямом смысле этого слова. Они образовывали прослойку между «их милостью» - «царедворцами»: воеводами и королями, и тружениками полей, крестьянами. По характеру деятельности путные люди были ближе к торговцам, способствуя перемещению товаров на дальние расстояния. Они обогащали инфрастуктуру Великого княжества Литовского, и по-другому их можно назвать «поставщиками услуг». Историк Довгялло, рассказывая о Лепеле, ссылался на «старых людей», которые хранили память о вариациях благодеяния. Ему рассказывали, как обслуживался речной флот. Нагруженные струги переправлялись из Лепеля в Киев, «равно и из Полоцка хаживали, а через волок, разгрузив струг, перетаскивали, платя рабочим за это перетаскивание по мешку соли».
Благодаря потокам движения, развивался такой вид деятельности, как придорожный сервис. Располагаясь в географическом центре Европы, Белая Русь была пронизана прогонами – как речными, так и сухопутными, нацеленными в разные стороны света. Занимая промежуточное положение между большими реками – Западной Двиной и Днепром, междуречье было удобной «площадкой», чтобы передохнуть, набраться сил. Путные люди использовали эту прерогативу, чтобы оснастить маршруты остановочными пунктами. Так образовались постоялые дворы – с предложением поспать, поесть и утолить жажду. В Белой Руси их называли корчмами.
Если смотреть этимологию слова «корчма», то обнаружим, что одна из версий происхождения - «kъr;iti»: «откупоривать, открывать». Есть и другое предположение, старославянское – «kъr;ьma»: промышлять мелочной торговлей, ростовщичеством. Если объединить, то оба варианта раскрывают суть. Корчма – это место, где откупоривали бутыли с вином и, распивая, «кочмарили»: договаривались, что сбыть и по какой цене. Впоследствии корчмы стали называть словом сельского обихода - «разувайками», когда проявилась их «испепеляющая» роль.
Когда они появились на Белой Руси, неизвестно. Если рассматривать лепельский регион – то определенно в начале XVI уже были.
Это видно из первого письменного упоминания про Лепель. Король предоставил право распоряжаться им витебскому плебану Кухарскому, одновременно наделив того тремя корчмами в Витебске. И понятно почему. Окрестности центральноевропейского озера, где стоял Лепль, были богаты природными дарами, и одним из таковых являлся мед. Озеро окружали цветущие поля и речные долины, а это рай для пчел. Составитель Полоцкой ревизии отмечал в 1552 году, что, например, братья Гущи содержали вольных людей, которые имели «борти на себе», то есть – ульи, в дуплах деревьев. А плебан Кухарский к трем корчмам на Двине добавил земельный надел с медовым «привкусом» - лепельские берега.
На медовой основе первоначально делались напитки, и они были незаменимы в дальних странствиях, при пересечении междуречья, пополняя силы. Мед был в почете. Из пчелиного воска делались также свечи, а это свет, и радость жизни. Свечи использовались, в первую очередь, для церковных нужд, и потому первые корчмы были в распоряжении священнослужителей. Лепль не стал исключением. Мы уже отмечали, что первая лепельская корчма засвидетельствована рядом с костелом, и ее арендатор обязан был ежегодно в новый год давать плебану полпуда воска на свечи для храма. Описывая лепельское корчемное поле, историк Довгялло указывал на еще одно обстоятельство – что «арендатор (корчмы, - авт.) с Нового Лепеля» давал «других полпуда воска». Похоже, что подобных питейных заведений было два: и в старом городе, и в новом - как для католических прихода, так и для православного. Очевидно, становление местечка повлекло за собой расширение инфраструктуры, и рост населения вызвал дополнительные услуги. Рассказывая о Ново-Лепельской приходской церкви, Довгялло описывал пляцы и подсобные помещения, где господствовал викарий. Назывались старая пекарня, сырница, круглый хлев, а «за огородом» - бровар: из елового дерева, трехстенный, с «малой старой банею». Наличие бани говорит о том, что бровар был пивной. Если это так, то второй бровар – винокуренный располагался за рекой, на лядненской территории, где сформировалось костельное хозяйство.
С расширением денежного обращения сфера услуг росла как на дрожжах, становясь доходной отраслью в деле обогащения. Особых усилий питейный вид не требовал: ни пахать, ни сеять не надо было.
Но не каждый мог открыть подобное заведение. Только король, а еще воевода, располагали вердиктом – кому позволить корчму. В Полоцкой ревизии 1552 года есть ряд примеров, когда «за потъверженемъ господаря его милости славное памети короля», доверенные лица наделялись «милостью» - получали выгоду: разрешение заниматься питейными делами. Так, Семен Степанович в бытность одного воеводы купил двор Ореховно «на земли Соколинской», а потом, «по выслуге», заимел Курыловичи – имение, принадлежавшее Сеньке Проселку, который «збег до Москвы». Место было уникальное, «на великой дорозе», и королевский прислужник «збудовал стодолу, в которой и корчму маетъ». Стодола – это сарай, куда помещались временно транспортные повозки, чтобы уберечь от осадков, говоря современным языком – гараж. А в сочетании с корчмой – тот самый постоялый двор, где путешественник проводил время в ожидании смены экипажа. Путные люди на этом зарабатывали. Например, прибыль Степановича планировалась с таким расчетом, чтобы «десетъ коп грошей» в год выплачивать наверх. Давид Панков платил меньше - «тры копы грошей», но его корчма была не на большой дороге, в селе Тросница.
Корчмы в любом месте не поставишь – они сопутствовали потокам движения, сооружались в наиболее выгодных, оживленных местах, фиксировались, например, у озера Щибут и при дороге на Камень, в застенке Яново и сразу за Стаями.
Очень выгодным был приулльский берег, практически вся протяженность реки была нашпигована питейными точками. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть карту, составленную землемерами сразу после распада Речи Посполитой, в 1810 году. Они идут чередой вдоль реки, начинаясь с истока в Лепеле и до Поулья – монивидовского места, «отчызны» Радзивиллов, один из которых формировал «корчемный» привилей для плебана Кухарского. В историческом месте – у Городенца и Межицы, сразу три корчмы.
Коммерциализация изменила их суть. Доминантой стало употребление вина как допинга. Постоялые дворы превратились в центры, где Бахус разливался рекой. Власть это устраивало, ибо алкоголь снимал накал напряженности в обществе, недовольство гасилось употреблением спиртного, а это обогащало производителей и увеличивало состояние правителей. Расширение алкогольного сектора базировалось на распродаже земельных участков, и давало материальную выгоду. Появилась прослойка панов - богатых людей, с дворцами и величественными усадьбами, при этом судьба крестьян в расчет не бралась. Так флорентийская идея о духовном сближении людей, независимо от вероисповедания, подменялась вожделением спиртного. Алкогольное производство поощрялось и распространялось. Горячительный промысел был выгоден по двум статьям: позволял безбедно существовать двору, раз. А второе, паства содержалась в повиновении, «покорялась» с помощью спаивания, воля крестьян подавлялась. В «разувайках» крестьяне теряли не только головы, но и способность здраво рассуждать о своем будущем, расставались с нажитым.
Приближенные короля стояли первыми у кормушек. Например, придворный Ян Михайлович Зеновьевич, по данным Бонецкого, в 1554 году получил от Августа разрешение заложить целое местечко и установить торги, с открытием корчмы, в Мосаре над Дисной. До того тот же король дозволил то же самое мытнику полоцкому Глебу Ивановичу Зеновьевичу в Голубичах. В 1541 году право на Залесино получил Иван Глебович Корсакович, один из братьев Корсаковичей.
Не отставали и князья. В 1512 году князь Михаил Збаражский получил «на вечность» Брагинскую волость «з местом и с корчмами», отмечал историк Любавский.
С созданием воеводств распределение питейных доходов контролировалось централизованно. Вот что писал полоцкий ревизор в 1552 году, составляя отчет о повинностях крестьян. Только меду, «окромъ бортей дворных прыходит… пуды» пану воеводе. Городничему – пуд меду. Это натурой. А вот расклад в денежном выражении: «С корчом медовых и пивных на пана воеводу прыходит на каждый месецъ, яко от меду, так от пива, по двадцат одному грошу», а служебнику пана – «по шестнадцат пенезей». Ручей навара тек наверх, и великие князья в накладе не оставались. «Сума всих доходов… прыходит его милости с платы войтовскими двесте дванадцат копъ сорокъ осмъ гршей и осмъ пенезей…», - отмечал оценщик-ревизор.
Осознав выгоду, центр в лице Вильно прибрал кухарское хозяйство к своим рукам, одновременно введя монополию на продажу напитков – «trunkow». Это случилось незадолго до вторжения в местность московских войск – в 1561 году.
Интересно, что в Писцовой книге, составленной для царя Грозного, нет ни слова о питейных заведениях на территории бывшей Полоцкой земли. Они не интересовали опричников?
Еще как! Только потрошением винных складов можно объяснить беспредел, что вытворялся при вторжении в Лепль. Да и побоище вблизи центра – Чашник и монивидовского поместья чашников и подчаших, наверняка, случилось при попытке овладеть застольными великокняжескими питиями.
200-летнее правление монахинь-бернардинок несколько поколебало размах корчемной деятельности. С их территории они были удалены. «Ни помещичьих, ни крестьянских корчем не было», - писал Довгялло, оценивая местечко в период присоединения к Российской империи. Монахини, видимо, осознавали пагубность алкогольного возлияния, и свою территорию освободили от непристойных заведений, но повлиять особо не могли – им принадлежала только часть лепельских окрестностей. Костельным околотком за рекой тоже не распоряжались, и «там только лишь духовенство униатской церкви имело свой бровар», - писал Довгялло далее.
Это, говоря о лепельском прибрежье. А на периферии, в панских владениях, питейное дело приняло невероятный оборот. Дух стяжательства было невозможно вытравить. К тому же, появился новый тип жителя - слободчане, которые концентрировались в специализированных поселениях, слободах. Их формировали паны-землевладельцы из переселенцев, чтобы расширить объем наемного труда. Туда безбрежной волной текли вина с заводиков – винокурен, которые возводили наиболее состоятельные землепользователи. Распространять алкоголь помогали торговцы-коммерсанты, роль которых исполняли отдельные местечковые жители. Они же заведовали питейными точками, которые преобразились. По данным Довгялло, при переименовании Лепеля в уездный центр, корчем не было, но насчитывалось тридцать шинков, отличие которых в том, что их можно сравнить скорее с «забегаловками» (корчмы имели, помимо всего, гостиничные места). В польском языке «szynk» - это «трактир», заимствованный у немцев: schenke, schenk. Так тень «литовского города», что висела над центральным озером междуречья, воплотилась в западноевропейский образ развлечений.
Отпускали в шинках как горячее вино, так и пиво. Напитки производились преимущественно панами-магнатами, в наиболее крупных имениях, при использовании дешевого крестьянского труда. Открывались настоящие цеха по производству крепкой алкогольной продукции. По данным за 1804 год, право пропинации (исключительное право на производство вина и пива и торговлю ими в определённой местности) давало, например, Заболотскому имению 700 рублей серебром ежегодно.
(Продолжение следует).
На снимке: подвесной мост через Уллу, в прибрежье которой функционировал бровар. Фото Владимира Шушкевича.
08.08/21