Сидор Иванович Петров опаздывал и буквально ворвался в комнату, где располагалось все конструкторское бюро небольшого,но с громким претенциозным названием, управления «Промтехстройдром». Все сотрудники уже были на месте. Он произнес «Всем привет!» и обратился к главному конструктору Иванову Петру Сидоровичу:
- Петя, тебя главный вызывает. Срочно.
- Ага, Сидя, а у тебя вся спина белая. Мог бы на Первое апреля что-нибудь смешнее придумать. Или головы не хватает?
Сотрудники и сотрудницы заулыбались.
- Петя, я серьезно, не веришь, сходи, проверь.
- Щас, разбежался, только ремень подтяну, чтоб (дамы, прошу прощения) из штанов не выпрыгнуть по дороге.
Сотрудницы уже хихикали. Петров гнул свое с улыбкой, представляя комичность ситуации:
- Как знаешь, я тебя предупредил. А хочешь пари? На пузырь коньяка: если вызывал, ты ставишь коньяк, если нет – я.
Сотрудники уже заинтересовались. Кто-то идею поддержал.
- Давай, Петя, Сидю потормошим.
Иванов не сдавался.
- Все, кончаем базар, за работу, товарищи.
В комнате наступила рабочая тишина, нарушаемая клацанием компьютерных клавиш и шелестом бумаги.
А в одиннадцать часов открылась дверь, и вошел... главный – Иван Петрович Сидоров, собственной персоной. И, с порога, не здороваясь:
- Иванов, долго тебя ждать? Бегом за мной! Совсем страх потеряли.
И тут же вышел. Иванов сорвался с места, и трусцой за ним. Ехидная Валя Гурская не удержалась, и громко, на всю комнату:
- Петя, про штаны не забудь, а то...
Конструкторское бюро зашлось от хохота.
А Иванов вернулся примерно через пол часа. Хмурый и краснощекий. Молча сел за стол и стал перебирать бумаги. Валя Гурская после небольшой паузы с сочувствием предложила альтернативу:
- Ничего, Петя, пройдет. С тебя торт и шампанское, и мы – девочки, не будем разговаривать с Сидей целую неделю, бойкот объявим, дадим обет молчания.
Между прочим, это с легкой руки Вали Гурской все в бюро стали Сидора звать Сидей. Когда он впервые пришел и представился, Валя сказала:
- Какое экзотическое имя! Только звучит слишком официально.
А несколько дней спустя, когда все уже были с Петровым на «ты», она неожиданно спросила у него:
- А как мама тебя в детстве называла?
Петров, почувствовал подвох и ответил:
- Когда будешь моей мамой, тогда скажу.
- Ого, чего захотел! Быть тебе сироткой, мой дорогой - ответила Валя, а потом, подумав, предложила:
- А давай, я тебя буду звать ласково: Сидя. Сидечка, Сидёк, Сидёчек. ( «Сидушку» она не стала озвучивать во избежание...).
Петров в это время что-то обдумывал свое, ему уже стало надоедать Валино щебетанье, и он отмахнулся:
- Называй, как хочешь, только отстань, пожалуйста, я думу думаю.
Валя отстала, произнесла с наигранной обидой «подумаешь, он думу думает, никак не придумает». Но с тех пор все в бюро, обращаясь к Сидору, применяли весь этот набор ласкательных, в зависимости от настроения и величины просимой услуги.
Иванов сосредоточенно работал, отключившись от общей обстановки, а за десять минут до перерыва поднялся, взял свой объемистый портфель и, бросив короткое: «я на перерыв», вышел из комнаты.
Кто-то произнес в полной тишине:
- Обидел ты, Сидя, шефа. Такой с утра был веселый.
- Опять я виноват, чуть что – Сидя, Петров. Я виноват, что сегодня Первое апреля? И вообще, надо либо запретить этот день, либо сделать его выходным. Перенести рабочий день с первого апреля на субботу или воскресенье. И закрыть проблему!
Конструкторское бюро обедало всегда на месте: пили чай, кофе, ели бутерброды, и обсуждали всякие дела: женщины – свои «бабские», мужчины – свои «мужицкие»; иногда вместе - общечеловеческие. А состояло бюро из восьми человек (включая пятерых женщин, уточнял всегда Миша Вайнштейн).
Иванов вернулся в конце перерыва и деловым тоном, как всегда, поинтересовался;
- Меня никто не спрашивал?
Мгновенно отреагировала Валя Гурская:
- Спрашивали, Петечка, спрашивали. Директор интересовался, просил передать, чтоб ты к нему зашел.
Встретив прожигающий взгляд Иванова, быстро опомнилась, и затараторила:
- Ой, прости меня, окаянную, больше никогда-никогда не буду, вот тебе честное слово!
Иванов со злостью:
- Знаем мы твое честное слово; последнее свое честное слово ты дала, когда замуж выходила.
Тут же,остыв: - Ладно, проехали.
Рабочий день продолжался без всяких мелких и крупных происшествий.
А к концу дня, когда народ уже стал приводить в порядок рабочие места, Иванов, поднялся и объявил:
- Я на пару минут отлучусь. Прошу всех задержаться.
И, захватив свой портфель, быстро вышел.
Немая сцена в бюро длилась не долго. Все стали гадать, что бы это значило, пока один из них, Миша Вайнштейн, не резюмировал:
- Поживем, увидим.
«Жить» оставалось недолго.
Петров вернулся и в самом деле через «пару минут». В одной руке портфель, в другой – коробка, в каких обычно в магазинах хранят торты.
- Девушки, ставьте чай, кофе. Будем Первое апреля гулять!
Народ мгновенно отреагировал, стол быстро «накрыли», и Иванов торжественно извлек из недр своего объемистого портфеля бутылку шампанского. Под аплодисменты женщин, которые хором защебетали: Петр Сидорыч, Петр Сидорыч (в знак особой признательности), обычно все звали шефа просто Петей, за исключением Вали Гурской, которая пользовалась неписанной привилегией обращаться к нему иногда восторженно-ласково, или ехидно-ласково: Петечка.
Когда бокалы были наполнены, Иванов произнес тост:
- За Первое апреля! За всех обманутых в этот день!
Валя Гурская не преминула добавить с лукавством:
- Значит за шефа, друзья! Он у нас сегодня единственный такой!
Засмеялись, опрокинули бокалы, и скромная пирушка продолжалась.
- Только не бойкотируйте Сидю, девочки, я сам попался в собственные сети. Если боишься, что тебя обманут, тебя обязательно обманут – произнес с пафосом Петр Сидорович, а Валя Гурская, как всегда:
- Со слова «если» надо записать. А то забудем. Сидя, ты помилован, обет молчания отменяется! Кланяйся шефу и лобзай руку! Мою руку, Сидя, не шефову.
А когда начали обсуждать вопрос о переносе рабочего дня с первого апреля на ближайшую субботу, мнения так разделились, что дебаты прекратились сами собой.
Подытожил собрание Иванов Петр:
- Коллеги! Предупреждаю. Первого апреля я буду всегда реагировать на все заявления так, как будто нет никакого первоапрельского розыгрыша. За последствия будет всегда отвечать тот, кто забыл это мое заявление. Договорились.
Это «договорились» он всегда произносил без вопросительного знака, или с восклицательным. Все приняли заявление шефа к сведению, и только Валя Гурская пробормотала тихо:
- С тобой договоришься. Сам договорился, а мы...выполняй.
С этого дня в конструкторском бюро 1-е апреля не существовало.