Сестра говорит, что мама уехала из тульской Малыни в Москву сразу же после войны. Похоже, сначала одна, ибо я, еще трехлетний, помню поездку из Малыни сразу до подмосковного Пушкино, где она пристроилась по фиктивному браку у моего отчима, коменданта энкавэдэшного (о чем я узнал лишь через 60 лет) поселка Дзержинец.
Помню из той поездки многое.
Как в 4 утра, с петухам, вышли из деревни до райцентра Крапивны. Меня несла тётя, у мамы на спине был “калым” - мешок картошки. Светила луна, и в полном безмолвии она шла вместе с нами, чему я был немало удивлён! Я впервые в жизни шел под луной и не знал, что она, с круглым лицом моей сестры, всегда идёт вместе с путником!
В Крапивне подошли к комфортному транспортному средству - не к кобыле какой-нибудь с телегой, а к полуторке с лавками! Меня передали к уже сидящим людям, потом мама забросила в кузов мешок с картошкой и забралась сама…
В Туле поражался пиками разрушенных бомбёжками домов. Иногда вместо домов стояли одни стены с оконными проёмами…
На тульском вокзале выстояли длинную очередь за билетами. Помню окошко кассы...
В Туле сели на состав с паровозной тягой. В вагоне стоял терпкий запах потных ног и ватных телогреек. С темнотой в обоих концах вагона проводница зажгла керосиновые лампы. Ехали со скоростью километров двадцать в час, так что двести километров до Москвы проехали часов за двенадцать.
На Каланчевку в Москве прибыли уже с солнышком. До Ярославского вокзала нужно было пройти полкилометра пешком. Я быстро устал и стал капризничать: “Накамэ!” (т.е. на ко мне, на руки). А у мамы на спине мешок картошки! Напротив Ленинградского вокзала я сел капризно на тротуар, бедная мама долго стояла, ждала…
На Ярославском вокзале сели в поезд тоже с паровозной тягой. Нам уступили место, поехали. По вагону потянулись вереницы безногих инвалидов-колясочников...
Но вот и Пушкино! До дома отчима нужно идти почти два километра. Каждые метров двести я садился на землю. Представляю, как мама со мной намучилась!..
При подходе к Пушкинскому почтамту вижу на другой стороне, у почты (булгаковского “телеграфа” из “Мастера”), стоит полуторка и шофёр гоняется вокруг машины за напарником с криками: “Ах, ты блть!, Ах, ты блть!”. Мне интересно, я спрашиваю у мамы, а что такое блть? “Замолчи! Так нельзя говорить, это плохое слово!”. Ну замолчал, но через десять лет всё равно узнал, что оно значит!..
От почты - поворот на Новую Деревню, к реке Серебрянка, с длиннющим деревянным мостом. Потом еще метров триста по лесной тропе.
Но вот и дача-25! Судя по всему, мама здесь уже была. Поднялась на террасу и вошла в меньшую из двух комнат. С облегчением сбросила с плеч мешок картошки. Вот мы и ДОМА! Отсюда через 15 лет начнётся мой “путь в люди”!...