Стала жить не плохо, когда узнала, что могло быть и хуже
Пестрый букетик полевых цветов лежал в изголовье кровати, источая лёгкий, медовый аромат. Я протянула руку. Вместо соприкосновения с зелёными стеблями почувствовала лёгкий, живой трепет. Из под пальцев вспорхнули нежные, цветные крылышки. Растревожив воздух, перемешивая цветочные ароматы, закружили белые, желтые, красные, голубые и фиолетовые бабочки. Их было много, а мне хотелось дотянуться до каждой из них. Я спешно втягивала воздух носом, чтобы узнать к каким цветкам принадлежали их ароматы. Первыми определила крокусы. В фиолетовых крылышках угадывались простые очертания лепестков этого цветка. А от белых бабочек повеяло анисом. Зажмурилась, и неторопливо, с чувством вдохнула сладкий запах, затем открыла глаза, чтобы полюбоваться на порхающего прямо передо мной, красного мотылька.
Природа не рождает красоту такого чистого цвета, автор этих созданий не допускал полутонов и оттенков. Он ценил строгость форм, щедро наполняя их допустимыми красками. Для искушенных мастеров чёткое соблюдение цвета и запаха цветка, без вариаций и отвлечений на художественное исполнение, могло показаться примитивными. Я же, неподдельно восхищённая, продолжала наслаждаться их полётом.
Это были бабочки, сделанные для меня. Возможно, сотворенные в память о совместных переживаниях, трепетавших во мне, когда он касался моей руки. Я вновь потянулась за одной из красненьких малюток, по запаху напомнивших анемоны. Бабочка удивительно легко позволила себя поймать, и вместо неё в моей руке возник букетик горных, благоухающих раннецветов.
- Драгоценный… - вымолвила, как лёгкое дыхание. Подарок был невероятно мил, но «драгоценный» относилось ни к нему. В понимании, что Даромир мне дорог я утвердилась окончательно. Что бы он ни рассказывал о своей сути, поступки говорили громче слов. — Он невероятный , — вера в окончательную победу добра над пороком окрепла благодаря цветам, с жаром прижатым к моей груди. Радостный момент, созданный без всяких договорённостей, маленький знак внимания стал ценным вкладом в возможность нашего счастливого будущего.
У меня сразу появилось вдохновение на кучу дел: «Щиты подождут, они не нужны пока Даромир в Пустоши. В первую очередь продолжаю учиться, и во вторую, и в третью тоже. В силу его опыта, я даже разговаривать не могу с ним на равных, и спрашивать значение каждого нового слова, всё равно, что расписываться в собственном невежестве».
Леди Катриола предупредила через фрейлин, что завтракать мне предстояло в одиночестве, все оказались очень занятыми, чтобы собраться за общим столом. Не очень то расстроившись от перспективы не увидеть Тамилину или Ингрис, я отпустила фрейлин и вернулась к своим мыслям.
У Лиси я бы обязательно спросила о ревности, даже заранее зная, что ответ будет бестолковым. Но что-то мешало обратиться к Этриссе. Это не были внутренние сомнения делиться личными тайнами с другой женщиной. Нет. Просто Этрисса виделась мне абсолютно идеальной: мудрой и умевшей помогать в учёбе так, что я сама не сразу узнавала мысли гувернантки в своих домашних сочинениях. Знавшая план моих занятий и не упускавшая случая обсудить сложные темы заранее, она строила беседу от закреплённой в прическе шпильки гномьей работы до обсуждения торговых связей в Элинии. Рядом с хорошей Этриссой не хотелось быть глупой, к ней даже моя неуёмная ревность не прилипала. Поднадоевшее чувство в основном вспыхивало при воспоминании об Ингрис. Но я не отчаивалась побороть его полностью, ведь то, что не спросишь у живых, знают книги. Подхватив с подоконника зелёную любимицу, заверила Этриссу, что сегодня можно обойтись без щитов и помчалась в библиотеку.
- Здравствуйте, Господин Баккерей! – обрадовалась, встретив дворецкого, от чьей помощи я бы не отказалась. Вызывать гарсира и вновь просить об участии постеснялась, но раз сам случай привёл его в момент, когда я вышла на тропу познания, можно поинтересоваться, какие книги про чувства стоит поискать. Новая библиотекарша упорно делавшая вид сверхзанятой труженицы, на появление единственной, постоянной читательницы отвлекалась с большой неохотой. Я выпалила приветствие, не дожидаясь, когда гарсир подойдёт поближе, и помахала ему рукой.
Дух хранитель в привычном образе эльфа средних лет прошел мимо. Неестественно пустой взгляд сделал его вид потерянным и жалким, несообразным тому сильному хранителю, на раз поборовшему смертельное заклятие. Сбивчиво проговаривая что-то неразборчивое, он прошел сквозь тележку с бельём и катившую её служанку, не замечая приветствий и препятствий, продолжал бубнить и подвывать в такт широким шагам.
Как оказалось, привычным эльфом он больше не был, сейчас это был совершенно бестелесный дух с непрозрачными очертаниями прежнего тела. Беспокойство по поводу самочувствия духа-хранителя последнее, что может возникнуть в голове здравомыслящей королевы, я же встревожилась ни на шутку. Попыталась окликнуть, пошла за ним, прибавляя шаг, вплоть до момента, когда он прошел сквозь наружную стену и растворился в ней.
- Скажите, а господин Баккерей не заходил к Вам сегодня? - Госпожа Мовилиска поступила на службу библиотекарем совсем недавно и об особенностях дворцовой жизни знала не очень хорошо, поэтому, как оказалось, про гарсира я спрашивала напрасно.
- Дворецкому сегодня нездоровиться! Его Светлейшество приказал не беспокоить этого господина. А у меня утверждение нового температурного режима библиотеки!
Мовилиску не растрогало заботливое отношение в нашем доме к слугам, если она и могла оценить подобную заботу, то исключительно направленную в её сторону.
Выходило, что Даромир уже в курсе происходящих с духом изменений. Но когда он успел отдать приказ? Уже вернулся? До того как я пошла спать, гарсир был в полном порядке. И вообще, разве духи-хранители сходят с ума?
На взгляд ректора новая библиотекарша была трудолюбива, сказал, от сердца отрывает ответственного работника. Но думаю, его оторванный от часто упоминаемого всеми органа работник просто обеспечивал ему первоочередной доступ к обнаруженным мной древним архивам.
Мовилиска занималась самыми неотложными делами - перебила бумаги, перемещала листочки с места на место, и как я предполагала предложения помочь от неё не последовало. Сбитая с толку встречей с гарсиром, я решила, не теряя времени, сама попросить о помощи:
- Помогите найти определение разных чувств и эмоций. Я бы хотела в первую очередь узнать об отношениях внутри семьи… между супругами.
- Простите, Ваше Величество, но данной литературы нет в рекомендованном для вас списке.
- Как это? – От такого заявления я впала в ступор.
- Мне не велено выдавать Вам книги, если они не входят в область необходимых Вам знаний.
Был повод призадуматься, но спешить обижаться или расстраиваться не стоило.
«Даромир вздумал контролировать мои читательские потребности? Почему?» - Не имея ответа, перешла к решительным действиям. Нет. Я библиотекарше не приказывала. О том, что имею на это право, как-то не подумалось. Поступила более привычным образом - заупрямилась, и опять же не на прямую, не со скандалом, а как всегда потихоньку.
Не станет же госпожа Мовилиска вырывать книги у меня из рук? Не велено выдавать? Пожалуйста! Найду сама и прочитаю прямо здесь. К каталогам я уже мало-мальски привыкла. Открыла словарь вуиверского языка, нашла слово «чувство» и перешла к разделу каталога с символом «Кирти» - чувства на языке древней магической цивилизации, запомнила ряд и полку с нужным чтивом и направилась читать, потирая в нетерпении руки.
В отличие от строгих обложек учебников полка о чувствах оказалась полна современной и какой-то чересчур цветастой литературы. Прошлась взглядом по корешкам новомодных книг, названия необычные, сплошь с упоминаниями одних и тех же слов «любовь», «страсть», «желания». Походила вдоль ряда туда и обратно, не зная в этой пестроте, за что зацепится взгляду, пошла на поводу у подпорченного настроения, потянулась за книгой в тревожно-фиолетовой обложке и угадала. Название вполне обнадёживало: «Огонь ревности». Приобняла Ви одной рукой, села на многослойные оборки юбки прямо на пол, облокотилась на уплотнённый до звериных форм, горный воздух сопровождающего меня Ветерка и принялась читать о переживаниях вдовствующей герцогини и бедного художника, положив книгу на колени.
Поначалу история странно бодрила. Книга запала под настроение, и накал страстей на фоне недописанного портрета герцогини я проживала вместе с ней.
- Ты чем там у меня занимаешься? – я вздрогнула, и заозиралась.
- Ваше Светлейшество? – вокруг только ряды книг, но я точно его слышала.
- Даромир, - выпалил в голове его строгий голос.
- Что? - переспросила, сомневаясь, всё ли расслышала.
- Скажи «Даромир», - вместо ответа - настойчивое требование.
- А Вы уже вернулись? – слух оказался в порядке, слова действительно были и они, рубящие военной строгостью, определённо, исходили от мужа.
- Вернулся. Хватит мне выкать, говорю!
- Не выкать? – переспросила я с сомнением, теперь обвиняя в непонимании мозг, а не ушки. Он всего-то воспользовался обычной ментальной связью, а я реагировала так, словно «О чудо! Я слышу голос! Уж, не бог ли это?»
- Говори «ты», - очередной приказ, сопровождаемый малоинформативным объяснением:
- Это совсем не гоблинская грубость, поняла? Думаешь, твои родители наедине выкают?
- Не выкают? – очередной неумный вопрос от меня.
- В спальнях протоколам не следуют, - бросил он раздраженно. - Читай, я буду слушать, что там тебя так…, - сделал паузу, - взбудоражило.
- Я ревность изучаю… А можно я потом, когда Вы… ты в Пустоше будешь?
- Сказал, читай - значит читай и вслух!
- У меня тут Ви…
- Ну и что?
- Я Щиты сейчас поставлю. Я тебя больше не побеспокою…
Последняя попытка провалилось под его громогласным:
- Читай!!! – Моя черепушка только чудом не лопнула, и я бросилась читать прямо с середины какого-то предложения.
Озвучивать Даромиру то, что творилось с герцогиней, когда художник увлёкся дочкой бакалейщика, было мало сказать делом неприятным. Мне стало так стыдно, словно это я, подкараулив мужчину у дверей, признавалась тому в любви. И за что она его так сильно полюбила? Написано красивый был. Но рисовал он видимо не умело, если её портрет изготавливался полкниги.
«То ли дело повелитель! Жизнь спас, счастливой сделал. Ну, если не считать его манеры приказывать. Но и тут я сама виновата. Договорились, что щиты поставлю. Учили же меня полночи и что?» - Спроси в тот миг, и я бы вслух призналась, что он герой, а я болван для шляпок, только бы не читать больше о трижды проклятой ревности герцогини. Я начинала верить даже в разумность составленного для меня списка рекомендуемой литературы.
- Не отвлекайся, давай! – от его повелительного тона в моей собственной воображаемой истории определение «герой» тот час сменилось «грубияном».
- Сама такая, - послышалось прямо внутри головы, словно проснулся голос совести.
- А я стараюсь тебе не грубить, - одёрнула я его, выделяя слово «стараюсь».
- Поверь, я тоже очень стараюсь, - заверила неправильная совесть и ей явно было весело. Я же думала только о том, как бы от неё поскорей избавиться, и не нашла ничего лучше, чем послушно до конца выполнить распоряжение.
Чтобы как-то смягчить исполнение отрабатываемого мной наказания, целиком и полностью сосредоточилась на буквах, не вникая в смысл самих слов и выражений, напрасно надеясь, что терпению повелителя таки придёт конец. То, что это именно наказание за моё непослушание сомнений не осталось, так как Даромир напрямую сказал о моём неразумном стремлении читать всё, что вздумается. И предсказуемо оказался крепким орешком, слушая монотонное чтение, стал выводить меня из равновесия въедливыми замечаниями:
- Прямо-таки затрепетала? – притворное непонимание и смех буквально переполнявший провокационный вопрос.
- Да, я же тебе читаю, не сама выдумываю!
- Повтори! Как там? Играя языком на её губах? – последовало не позднее, чем через пять минут спокойного чтения.
- А у тебя, что дел сегодня нет?
- Есть, но они подождут. Твоё благополучие превыше всего!
- А причём тут чтение книги?
- Не знаю. Тебе, наверное, виднее, если ты это выбрала? Читай дальше! Что там про сжигающую страсть?
- Это ужасно! – призналась и послушно продолжила озвучивать страдания героев, которые не могли быть вместе из-за разницы в положении, однако ревность, порой сметавшая преграды, по-прежнему толкала женщину в объятия мужчины.
«Он рывком притянул меня к себе, приник и впился ртом в мои уста, начиная страстный поединок губ и языка… моих губ и его … моих … и Даромира…»
- Дель! Ты уснула? Э-э-эй!
Ни меня, ни Даромира в книге не было, как и нашего «поединка» со вкусом слюней. Наяву я задремала, навалившись на злополучную книгу, и подозреваю, что накрыло меня нечто называемое в книге «истомой», а сердце после пробуждения забилось с удвоенной силой, как у героини, после встречи с художником.
- Ну, что проказница, начиталась про ревность? – мне показалось, что голос зазвучал с сочувствием, хотя признаюсь, скорее всего, мне просто хотелось так слышать.
- Да, - вымолвила, такое усталое «да», словно совсем не я дремала только что.
- Тогда отдыхай уже! У тебя единственный выходной за столько дней. И щиты не ставь, мне так спокойней. Если хочешь, вечером продолжим просвещаться, но только вместе, а то будет жена образованней мужа, - он уже на таясь хохотнул. - Всё. Мне уже действительно пора.
Опять застал меня врасплох, да ещё смутил до крайности. И про гарсира спросить забыла! Магическим вихрем зашвырнула безобразную книженцию на полку, оставив в воспоминаниях откровения встреч Вилириаля и Симфирь без свадебного финала. Поняла, что разбитое сердце – аллегория, самая сильная любовь бывает не только к маме, ревность штука опасная, а страсть требует объятий и поцелуев, подобных тем, что я лицезрела в беседке.
- Что ж буду просто отдыхать! – Памятуя об отработанном наказании, послушно пошла к себе, не бросив на книги ни одного взгляда. – Спасибо, начиталась, - ответила библиотекарше, которая дежурной фразой поинтересовалась о моём уходе.
Отдыхать я умела своеобразно, обычно с шумом и последствиями, воплощая в одиночку или с ватагой сорванцов какую-нибудь из идей: меняла цвета одежды на слугах, переселяла в комнаты часть маминого сада, прикармливала кобольдов и пакостила с их помощью под носом у строгой Мар. При этом я никогда не совалась к папиным гостям или к маминой экзотической зелени. И уж тем более повзрослев, не собиралась искать любые неприятности.
От пояса и до макушки в обрамлении веток и листьев, из которых на меня не моргая, с большой любовью смотрели два зелёных глаза, я пила чаёк с приведением. Звучит зловеще. Было бы милее сказать с Ветерком. Но Ветерок был приведением, самым настоящим призраком с воплощением звериных форм тела и намёком на былую материальность. Теперь его мехом было не что иное, как свежий воздух гор, где он когда-то родился, и который он хранил, сжимая до размеров своего, давно утраченного тела. Поэтому, сказать по правде, обниматься с Ветерком было похоже на игру с воздушным шариком, только не круглым и гладким, а покрытым прохладной шерстью, невидимым нечто, строго соблюдающим любимую форму тела, вплоть до напряженных при движении мышц, которые тоже были лишь сжатым, горным воздухом.
Невозможно поверить, что Даромир выхаживал раненного гарма, чтобы потом натравить на Фалентира. Но если он сказал, значит, так и было, мне легко верилось, что Фалентир заслуживал пару смачных укусов за мягкое место.
Как бы там ни было, но два милых мне, злобных хищника когда-то стали настоящими, самыми близкими друзьями. Хищник-зверь сопровождал хищника-эльфа в путешествиях и защищал в сражениях. Из-за лохматого друга Даромир редко останавливался во дворце, всё же фенрир опасен, хоть был он более разумен, чем обычные, домашние животные. И подчинившийся неоспоримой силе эльфа, проживший рядом с ним свою жизнь, гарм не покинул друга после.
Когда Арисгар назвал Ветерка пленённым духом, это было не совсем верно. Позже он объяснил мне разницу. Призрака можно заставить служить, привязывая к хозяину через частицу вещества, содержащую его природную память. Но Даромир этого не делал. В день прощания он отрезал коготь мёртвого зверя, подвесил на кожаный шнурок и одел на шею в знак их дружбы и памяти. Призрак нашел его сам. И Даромир не прогнал, принял выбор друга. Он знал, что призрак вернулся, не просто так. Ведь, быть бестелесным - унылая вечность, а значит, существование без друга душе фенрира показалось ещё мучительнее.
Коготь зверя, размером больше моей ладони в ширину и две ладони в длину, странное украшение на утонченный, эльфийский вкус. Но оно принадлежало не обычному эльфу, а эльфу с мускулатурой боевого орка. Много лет его носил мужчина прошедший трудный путь от отшельника-подростка до правителя двенадцати государств магического мира, и такое украшение делало и без того «украшенную» шрамами верхнюю часть тела повелителя Зари ещё более устрашающей.
Что и говорить, я боялась даже коснуться этой вещи, но мой взгляд то и дело натыкался на острый, согнутый коготь, который я безропотно обещала носить при себе. Поэтому, получив тяжелую подвеску вчера, когда он окончательно оставил призрака со мной, сегодня, по примеру Даромира, носила этот ужас на своей шее. Болтаясь поверх платья в районе пупка, он воспринимался очередной, неприятной обязанностью, придуманной повелителем, и никак не хотел ассоциироваться с пушистиком, потирающим об меня свой мягкий бок.
Я робко протестовала, услышав его решение, Ветерок ходил вокруг меня, как привязанный и без подобного украшения. Но Даромир сказал, что в тех случаях рядом со мной был либо он сам, либо сопровождающий с эой самой штукой на шее. Теперь же посчитал, мне надёжней таскать её самой, раз уж я не проявляю должного страха перед призраком.
Никакого страха я конечно не испытывала. Забавы ради мы с Ветерком остужали чай, грели снова, и перемещали по столу поочерёдно предлагаемую друг - другу печеньку, и то и дело обнимались. Точнее я прижималась к подставленному для меня боку с невидимой шерстью, а он тёрся об меня этим самым прохладным боком. Быть под защитой Ветерка мне очень нравилось. Поэтому, возвращаясь к теме отдыха, я ещё раз обняла зверя и посмотрела на тетрадки, оставленные на подоконнике.
- Что может быть безобиднее дневника? – наивно подумала я вслух. Устроившись с писчими принадлежностями на кровати, пролистала верхнюю из тетрадей до последней записи и мельком просмотрела написанное:
«Когда неожиданное, тётушкино заклинание достигло меня, я не воспринимала его смертельным до тех пор, пока жесткий камень плит не принял тяжесть моего тела. Даже когда коварное колдовство безболезненно убаюкивало меня навеки, забирая последние капли жизни, происходящее казалось кошмарным сном, не более. В том сне каким-то образом появилась моя Лиси. Не предполагала, что ей подчиняется мастерство создания порталов, но я увидела, как Лиси шагнула прямо из пустого угла охотничьего дома, куда меня несколько минут назад притащили двое тётиных слуг, те самые, что теперь лежали на полу, и тётушка вслед за ними осела на пол некрасивой, тряпичной куклой. Взгляд её потух, было странно от того, что мы так резко поменялись местами в очереди за перерождением.
Замелькали фантомы воспоминаний, знакомые эпизоды в обратном порядке ускорялись и размывались приливом видений недавно прожитых мной лет. Моя реальность словно перевернулась и уносилась в обратном потоке смены событий моей жизни»
Последней строчкой в дневнике значилось мысль: «Откуда в колдовстве Лиси такая мощь?»
Недоумённо уставилась на знакомые завитки букв с незнакомым содержанием. В голове творился хаос несогласия, так как ужаса, записанного в дневнике, со мной никогда не происходило.
Я перевернула страницы, возвращаясь к началу дневника. То, что читалось там, точно было моим: «Меня зовут Эвиладель, я младшая дочь правителя сильфов…»
. Первые страницы дневника полностью совпадали: перечисление детских приключений, проблемы в школе, знакомство с Денрибемиром и ритуал в пещере.
«Я проснулась ещё до рассвета. Мокрая от пота, словно всю ночь поднималась к вершине Кудыкиной горы. Ноги и руки болели, я очень устала, пока просто открывала глаза. Когда обеспокоенная Лиси побежала за мамой, я опять провалилась в сон…»
Расхождение собственных воспоминаний и содержания дневника начиналось с приезда правителя Элинии, когда в вопрос о моём внезапном взрослении вмешалась тётя Анабель. Тогда папа, во избежание недоразумений с появлением неподготовленной, младшей принцессы на большом приёме, согласился срочно перенести меня в замок Дасар. И перенёс, как есть, перенёс, одетую в тапки и мамин халат.
Однако, убивать меня тётушка не кинулась, хотя, перелистывая страницу, я ожидала именно этого. Но, даже не учитывая уже известного, печального финала истории, моя жизнь, изложенная на разлинованных листах бумаги, оказалась далеко не беззаботной. Несмотря на то, что графство Дасар было моим наследством, моя тётя леди Анабель ди ла Эсиль-Живелин привыкла считать себя полноправной хозяйкой замка. Девочка писавшая эти строчки, думала, что только поэтому её появление не вызвало у тёти особо тёплых чувств, отчего порой в тётиных словах и взглядах проскальзывала ненависть.
«Нескрываемое презрение исходило даже от слуг», - гласила очередная запись в дневнике. Любую мою просьбу они игнорировали, а когда попыталась настоять – высмеяли. Заявление, что об отказе мне в питании рано или поздно станет известно моим родителям, было восприняты с полным неверием. И даже больше, в одном из споров, как-то даже очень без опасений, служанка парировала тем, что её хозяйка позаботиться, чтобы мне не поверили, и развернулась ко мне спиной.
Дальше шли сожаления, что я не умела посылать мысленные сообщения или отправлять заколдованные письма, а тётя не предоставила мне никакого вида связи с родными. Пожаловаться было некому, искать помощи оказалось бесполезно и опасно. В один из дней попытавшись выбраться из замка, была поймана и вот тогда столкнулись с настоящими угрозами.
«Запру в темнице! – пообещала тётя Анабель, на ходу подтянув меня за руку в которую вцепилась, и, самолично, с неожиданной прытью протащив меня по коридорам, втолкнула в комнату. – Сиди и не высовывайся! Хочешь есть - иди на кухню и готовь себе сама! – подсказала благодетельница и с шумом захлопнула за собой дверь. Что говорить о том, что после этого, безопаснее было избегать любых контактов с обитателями замка. Тем более их образ жизни меня всё больше настораживал. Малочисленная челядь была настолько молчалива, что я, прожив здесь дольше, забыла бы живую речь. Кроме того в определённое время, ближе к ночи они все куда-то исчезали и замок окончательно безмолвствовал в течение часа. И тогда я ещё больше страшилась покидать выбранную мной комнату единственным преимуществом которой был большой, дверной засов и настенные часы, безжалостно показывающие как медленно течёт здесь время. Потом, жажда и голод вновь вынуждали меня идти на поиски чего-нибудь съестного».
Безусловно, я читала текст, записанный словами, которые могла использовать я, и самом деле, окажись я в Дасаре. Но всё равно с трудом верилось, что папина сестра могла морить меня голодом в моём собственном замке. Строчка за строчкой невзгоды, записанные моим же подчерком приводили в изумление полным равнодушием взрослых, когда не умевшая готовить принцесса кушала сырые овощи, крупы, сушеные ягоды и орехи, всё то немногое, что находила на полках кухни и погребов.
«Один раз успела схватить булку хлеба до того, как очень худой сильф в поварском колпаке прогнал меня прочь. Он был слишком тощим для повара, ведь даже если снимать пробу с каждого из положенных к столу блюд, можно утолить голод на добрую половину дня. Тётин повар едва ли пробовал хоть что-то в этом месяце.
О, как же я хотела горячего супа! Но в кладовых не было и кусочка мяса или колбасы. Глядя на тётушку и её тощих слуг, я усомнилась, что они сами едят что-то кроме испеченного в большой печи, черного хлеба со специфическим запахом и привкусом мятной сладости микстуры от последствий магического перенапряжения.
Съесть хлеб я не смогла, и, отодвинув от себя несъедобную, пахучую буханку, залилась слезами».
Предсказуемо, единственным местом, где я чувствовала себя как дома была библиотека. У тёти не только ноги, но и руки до неё не доходили, и я нашла её в большом запустении. Не рассчитывая на помощь слуг, несколько недель сама снимала паутину, вытирала пыль и наводила порядок на полках, пока папа не решил вернуть меня в столицу.
«Открылся ожидаемый нами портал, тётя Анабель просияла добрейшей улыбкой. Мне оставалось удивляться, как губы то сложились, уже должны были полностью атрофироваться в единственную гримасу высокомерного пренебрежения. Тётя шагнула навстречу папе и странно, но после в трогательной заботе на прощание обняла и меня. Вот только я почувствовала не объятия, а воздействие ментального заклинания. Папа же видел иллюзию благополучия, что ему старательно показывали: яркий ковёр, шторы в цветочек и добродушие обитателей, всё то, чего до его прихода в этой комнате, как и в замке не было и помине».
Отец недолго побеседовал с сестрой и, ещё раз обняв её, обратился ко мне:
- Ты похудела, дочка?
- Папа, тут всё ужасно! Тётя и её слуги ведут себя очень странно. - Отец сменился в лице, его недовольство мной было очевидным, поспешно, извиняясь за меня, он простился с Анабель. Та повела плечиками, мол, не сердись на глупую девчонку, а в умиротворённом взгляде на брата лёгкий упрёк: «А я тебя предупреждала…»
- Как ты смеешь? Какие странности? Ты забыла, что твоя тётя сделала для всех нас?! – выводя меня из перехода в свой кабинет, он едва сдерживался, чтобы не дать зарвавшейся младшей её первую затрещину, и мне бы остановиться, но я продолжила её выпрашивать:
- Папочка я помню, - забыть о самопожертвовании Анабель ди ла Эсиль Живелин мне в нашей семье просто не позволили бы, ибо когда один из наших предков прогневил богов, на наш Эсиль обрушились горы бед. И чтобы восстановить благосклонность высших сил, молодая девушка Анабель стала послушницей в Храме Истины и прослужила там до почтенного возраста. Как утверждали родственники она пожертвовала своей молодостью ради процветания семьи брата, а значит, и всего рода и сильфийского государства в целом.
- Моя сестра –добрейшее существо. Она и на муравья в траве не наступит…
- Папочка, она меня называла плохими словами, а слуги… они смеялись надо мной и угрожали!
- Не мели чепуху!
- Я говорю правду. Просмотрите мою память и сами всё увидите!
Он протянул руку и замер, едва коснувшись моего лба. Я почувствовала холодок силы, вытягивающий воспоминания. И воспрянувшая вначале надежда медленно угасала под его всё более хмурым, осуждающим взглядом.
- Как ты могла вести себя так вызывающе? - он воспроизвёл увиденное для меня, призывая ответить не только на вопрос, но и повиниться за свои действия.
И я не поверила тому, что папа извлёк из моей памяти. Блёклая картинка сжатых воспоминаний отображала лицо тёти, строгое и отрешенное, но содержание разговора было таким, словно я не шкатулку для связи выпрашивала, а крала её письма.
- Папа, мы с тётей Анабель спорили о возможности с тобой связаться. Она не позволила, а такого, что ты показываешь, не может быть в моей голове.
- Привычка оговаривать других непростительный недостаток. Ты не достойна хорошей партии. Я отдам тебя замуж за торговца! Права была сестра, мать тебя слишком баловала! Не мог представить, что ты, моя дочь, будешь мстить родной тётке, за то, что она поймала тебя роющейся в её переписке?
- Какой переписке?
- Я должен ещё раз смотреть с какой спесью ты отвечаешь на доброту? Анабель всего-то спросила, что ты делаешь в её комнате. Будешь утверждать, что не стояла с её шкатулкой в руках?!
- Папочка, пожалуйста, посмотрите ещё раз эти воспоминания. Тут что-то не так! Я взяла шкатулку связи, чтобы отправить Вам сообщение. Это какое-то ментальное заклинание. Тётя наложила его на меня перед уходом. Значит, оно не будет держаться долго и вы…
- Мне стыдно за тебя, Эвиладель! – не дал он мне озвучить просьбу повторить допрос позже. Я вернул тебя, чтобы узнать о причинах, повлиявших на твой рост. И у меня уже появилось твёрдое желание отправить тебя обратно, ничего не выясняя.
- О, папочка, не отправляй…
- Как ты умудрилась вырасти за одну ночь?
- Я не могу сказать из-за грозящих в этом случае последствий.
- Что? Очередные фантазии?
- Нет! Клянусь! Меня страшит заклятье Монтебиля.
- Угораздило же меня вырастить такую дочь! Ступай! Не стану рисковать, пусть даже и не верю тебе больше. Тебя обследуют в Ирывани. Наши же лекари сошлись во мнении, что ты совершенно здорова. Может ирыванские смогут что-то выяснить. Если, как ты утверждаешь, угроза серьёзная и слово Монтебиля на тебе, к вопросу роста возвращаться не безопасно. Ступай к матери, пора ей позаботиться о твоём воспитании».
Позаботиться о воспитании в первую очередь означало убрать с меня Отвод Глаз, заклинание призванное защитить убогую девочку от чужих взглядов. Оказалось, меня не замечали благодаря заботам мамы, она создала его, когда мне было пять, некоторые начали тыкать в меня пальцами и обсуждать мои недостатки. Это её решение меня раздосадовало, я ведь страдала, когда не могла привлечь внимание учителей, они знали, что я есть, не более, злилась, что даже в моей «банде» меня видят только когда я говорю или совершаю пакость. Мама же свой поступок объяснила по-другому: «Я сделала то, благодаря чему почти не заметная внешне, ты не стала неполноценной внутри. Пусть для остальных твоя личность оставалась не больше чем тень, не вызывающая никакого интереса, но и обидных слов ты не услышала».
Во вторую очередь воспитание это, когда в наш дом приводят кучу кривляк, возомнивших себя элитой сильфийского общества.
«Одна нога отведена назад и касается пола кончиком носка, колени полусогнуты, голова наклонена, взгляд направлен вниз, а юбка придерживается руками», – пожалуй, это простое правило реверанса мне озвучивали в сотый раз. А мне казалось, я умею делать реверансы с детства, не трудно усвоить что-то, просто подражая старшим. Но теперь требования возросли даже к ним.
- Искусство реверанса старо, как и сам институт монархии, и, несмотря на то, что со времен древнейших династий техника поклона в разных странах претерпела существенные изменения, уважительно приветствовать старших ; все еще остается сильной традицией, - вдалбливала в меня знания леди Мединтун.
- Что это Вы надели Ваше Высочество? Королевский дресс-код не приемлет шляпок вечером!
— Но я думала прогуляться…
- Снимите немедленно и вернитесь к себе! И мы с Вами выучим, какие головные уборы соответствуют различным формальным оказиям.
А ещё мне запретили обнимать родителей и других родственников:
- Дискретность — главное свойство консервативной этикет-политики любой королевской семьи. Вам необходимо понизить градус нежности и повысить градус формальности в отношениях с родственниками, - утверждала новая учительница по этикету, когда леди Мединтун призналась родителям, что не справляется с моей невоспитанностью в одиночку.
Я их не понимала. Зачем нужен королевский этикет в доме торговца, за которого меня собрался выдать папа? И продолжала оспаривать каждый пункт своего образования, находя занятия никчёмными и крайне бесполезными. В результате, мама и сёстры накапливали недовольство, а значительно возросший штат учителей не уставал писать жалобы отцу.
К концу второго месяца плюсы от моего взросления находил только Далиантан, который перевёз из охотничьего домика во дворец своих собак.
- Наконец-то тебя собрались выдать замуж! – заявил он мне. - Теперь Бобу и Вики можно жить со мной.
- А почему раньше было нельзя?
- Потому, что они животные и в определённый период не прячут своих потребностей, что при тебе запрещено было демонстрировать.
«Вместе с собаками во дворце появлялось всё больше дам и кавалеров, которые выражали свои наклонности ни в пример свободнее собак» - мой дневник быстро наполнился приёмами обольщения: от лёгкого и невинного флирта до откровенных заигрываний.
Быть как все, оказалось не так приятно, как я воображала. Очень скоро я стала замечать, что отношения с близкими далеки от желаемой дружбы и уважения. Моя «банда» меня сторонились, а взрослых стала стесняться я сама. Мама с папой были настолько строгими и чужими, словно решили перевоспитать незнакомую девочку, по привычке, называющуюся их дочерью. Сёстры давно имели семьи с собственными проблемами и не стремились со мной сближаться. Библиотека и кабинет Далиантана стали двумя островками прежней жизни в котле кипящей вседозволенности знати, понаехавшей в наш дом.
Через какое-то время я заметила, что и Далиантан изменился, стал замкнутым и чересчур серьёзным. Однажды, словно чужую выставил за дверь, когда я обнаружила запасы микстуры с подозрительно знакомым запахом укрепляющего здоровье средства».
- Дал, зачем тебе эта микстура? – спрашивала я, упираясь ногами в пол и цепляясь руками на мебель. Но он не ответил. Равнодушно оторвал мои руки от себя и захлопнул дверь кабинета перед моим носом.
А потом в его крыле дворца появились гвардейцы, и кабинет брата стал запретным для меня местом».
«Мои беды продолжились, и мне нашли мужа. Мама в кратковременном порыве чувств даже поздравила меня с прекрасным вариантом. Остальные родственницы отнеслись к известию о предстоящей помолвке более сдержанно. Вопреки папиным угрозам жених оказался из знатного, но не богатого рода у которого, как и у нашей семьи имелись особые условия, без соблюдения которых брак не мог быть заключен. Одним из условий являлась дата свадьбы. Младший отпрыск рода Каррисен, в силу должностных обязательств и предстоящего карьерного роста, вынужден был жениться до конца текущего месяца, то есть через двадцать дней. Ибо после бракосочетания властелина Элинии и Принцессы Ингрис, запланированного на начало следующего месяца, он в составе делегации отбывает в Эльфирин и к этому моменту должен быть уже женат. Вторым условием было посещение мной свахи, указанной в предварительном договоре. Остальные пункты касались приданного и предстоящих торжеств. Папа расписался в договоре и одобрил поездку, тем более, что сам собирался показать меня ирыванским магам.
В Ирывань мама, Мар и я отправились с кучей охранников, но не смотря на солидное сопровождение, я всё таки узнала что такое «очередь». Это когда ты с королевой соседней страны сидишь в кресле перед кабинетом мага, и не имеешь права зайти, потому что перед тобой идут те, кто приехал раньше и им глубоко чихать на чей-то королевский статус. Бойкая женщина, сидевшая ближе к желанной двери, даже соскочила с места, не позволив нашей охране потеснить её, и заявила, что к ирыванским лекарям, как на тот свет, все идут равными, то есть согласно очереди.
Когда, наконец, последовало приглашение, и мы вошли, молодой мужчина мне указал на низкий стульчик, поставленный в центре комнаты, маме и сестре он предложил расположиться в креслах. Затем, установил и активировал записывающий кристалл, после чего отошел в сторонку и замер. В тот же момент в комнате появился маг, точнее мажочек (если можно придумать такое уменьшительное слово для знаменитого, ирыванского мага ростом чуть выше моего колена). Таких существ я не встречала даже на картинках. Совершенно чистая, белая кожа обтягивала округлое лицо без бровей и толстенькие ручки с короткими пальцами без ногтей. Всё остальное было скрыто многослойными одеждами из тонкой ткани насыщенной расцветки, содержащей все оттенки желтого цвета. Трудно сказать о его возрасте и внешности в целом, я даже не уверена, что это не фури, хотя наличие одежды, могло указывать на интеллект существа.
Оно поднялось над полом и зависло, вперившись в меня пронизывающим взглядом, от чего посетило ощущение, что мне голову пробуравят. Благо длилась эта болезненная процедура не более пяти минут, затем первый маг сделал пас рукой, взгляд второго сделался отрешенным, а записывающий кристалл засветился ярче. Существо, не прощаясь, исчезло, я расслабленно выдохнула, но тот мужчина, что приглашал нас войти, жестом призвал к тишине. И только когда свечение кристалла полностью погасло, он передал его маме и указал на выход.
- Мам, а кто это был? Тот маленький в желтых тряпочках?
- А кто его знает? Карлик какой-то, - ответила за маму Мар.
Ехать к свахе, как и выходить замуж, не хотелось, но моё мнение никогда не учитывалось. Но маме всё же пришлось пообещать мне осмотр достопримечательностей Ирывани сразу после свахи. Умный ход сделанный мамой, чтобы вид моей очень кислой физиономии не испортил важного визита.
Его испортила сама престарелая сваха в пестром балахоне. Поначалу я чувствовала, что она мной довольна: она похвалила маму за моё воспитание, отметив мою целомудренность, искренность в поступках и речи, но, продолжая всматриваться, в миг потеряла улыбку с последней каплей благосклонности. Приказала встать и умыться водой заговорённой от мороков. Даже начала ритуал заново и дойдя до того же места остановилась, не веря тому, что видит, уставившись на меня, она вопросила:
- Зачем тебе сваха, если ты связана?
- Что? – не поняла я.
- Вы отняли у меня время! – магиня рассердилась не на шутку.
- Госпожа Разетти, что значит «связана»? Мы не проводили обручение...
- Она не может быть невестой, я вижу странную связь с мужчиной. Сильная магия. Мне не прочитать кто это. Мне жаль, - добавила сваха, успокаиваясь, - но эта девушка в самом деле не пригодна для брака.
После визита к свахе нам всем стало не до экскурсий. А дома меня ожидал допрос с пристрастием, так как переданный папе кристалл с отчётом о магическом обследовании ирыванскими лекарями показал, что «да» – я странным образом связана силами богини Иштар, и «нет» - заклятия Монтебиля на мне не было. В отчёте указывалось не только это, я оказалась сплошной магической аномалией, но сейчас семью интересовала только причина, сорвавшая оговорённую двумя главами семейств помолвку.
Отец был мрачнее тучи:
- Мне словно подменили дочь, но маги установили кровное родство между нами. Можешь повиниться и рассказать всё, ничего не утаивая, и тогда я, возможно, отпущу тебя в Дасар. В противном случае ты сотню лет проведёшь в подземелье родного замка!
- Папочка, но я всё уже рассказала. Эта пещера находиться в лесу под горой, а что касается неизвестной магии во мне, я никогда её не чувствовала и не применяла.
После папы выводить меня на чистую воду принялись другие родственники, и злее всех выглядел Далиантан:
- Перечисли всех знакомых тебе, не женатых мужчин! – приказал он, расхаживая туда-сюда по залу, где отец собрал всю семью.
Я послушалась, начала перечисление с одного из школьных учителей, но уже на пятом однокласснике меня остановили.
- Сваха не увидела лица мужчины связанного с тобой, но он не может быть зелёным юнцом. Это сильный маг, сильный настолько, что связал тебя каким-то заклинанием у нас под носом!
Так и не придумав объяснений обнаружившейся связи, взрослые продолжали гадать, но, видимо, уже не нуждаясь в моих растерянных взглядах и бестолковых ответах, меня передали магам из службы охраны правопорядка.
Я уже не ждала ничего хорошего, представляя себя состарившейся в сырых застенках, с распущенными, седыми волосами и сумасшедшим взглядом тысячи лет бредущей в темноте. Однако, мне передали повеление отца отправляться к себе и не выходить из комнаты. Все события моей жизни были уже считаны. Более того, повиниться мне оказалось не в чем, так что хуже, чем есть быть уже не может. В ближайшее время в пещеру наведаются папины подчинённые, и тогда ответов на свои вопросы я и до обещанной, тюремной старости не дождусь. И как только меня отпустили, я побежала не в комнату, а через лес, в пещеру под Кудыкиной горой.
После пережитого ночь в лесу не показалась страшной, а свойственные безнадёжной оптимистке предположения, что глаза, вняв папиной угрозе, уже начали перестраиваться на зрение полезное в подвальной темноте, перевели мои мысли в безопасное для моего душевного состояния русло, даже несмотря на безрадостные, жизненные перспективы. Поэтому, когда я обнаружила в пещере мирно посапывающих хозяев, рассматривала бородатых, немыто-нестриженных сильфов без содрогания, как две фигуры потенциальных, будущих сокамерников. Уверенная, что до утра папины ищейки сюда не явяться, поверх естественных сновидений я наслала на обитателей пещеры плотный, сонный морок и принялась перебирать содержимое сундука, не стесняясь расставляя книги вокруг себя. Расчётливо прихватив с собой дневник, в который наскоро старалась записывать интересные формулы, я всё же просчиталась, это отнимало время, а хотелось успеть прочитать как можно больше, возможно это последний шанс в моей жизни научиться настоящей, серьёзной магии. Но запомнить столько сразу я бы не сумела, единственная надежда, что когда меня заточат навеки, меня однажды навестят и я уговорю маму или брата пронести для меня этот дневник. Я продолжала делать записи, пока не обнаружилось заклинание привязки мысли к листам бумаги. Я произнесла заклинание, работа пошла в разы быстрее, но и после того, как сработало оповещение, что приближается рассвет, благоразумно установленное мной на крайний случай, я не сразу оторвалась от драгоценных формул.
Наконец, в последний раз взглянув на обитателей пещеры, чтобы убедиться, что ни один из них не входит в число моих немногочисленных знакомых, сделала вывод, что они даже на магов с трудом тянули. Так, не больше, чем очень слабая охрана для такой ценности, как этот сундук в пещере, из которой я уходила с целым багажом удивительных заклинаний, но без ответа на главные вопросы: Какое заклинание связало меня с мужчиной? И каким образом это произошло, если я выполнила только один ритуал увеличения физического тела?»
Я наскоро просмотрела страницы с формулами многочисленных заклинаний и, пропуская мимо себя даже их названия, вчиталась в написанное далее:
«Тем же утром папины ищейки обнаружили следы моего непослушания. Остаточную магию заклинаний я, конечно, подчистила, а вот отпечатки туфелек на подступах к пещере нашли и без труда идентифицировали. О пребывании принцессы в лесу, а не по месту указанной родителем комнаты доложили по магической связи, и несмотря на вид по всем правилам красиво спящей в своей постели принцессы, я попала в Дасар, без туфель, прощаний и завтрака».
И всё повторялось: голод, одиночество плюс полное отчаяние, потому что на быстротечность ссылки более не рассчитывать не приходилось.
Я перевернула страницу и поняла, что до окончания истории осталось три пункта. Но, даже прочитав их, не выяснила причин побудивших тётю напасть на меня. Какого-либо ритуала на крови описано не было, только отмечено, как тётя Анабель торопливо отдавала приказы, словно спешила со мной покончить.
- Печаль моя, что не так? – в голосе вышедшего из портала повелителя послышалась усталость.
- Всё не так... мой дневник… но этого… - я показала на страшные строки о своей гибели, которые расплывались перед глазами, вмиг заполнившимися влагой, - со мной не было…
- Позволишь? – он указал взглядом на дневник.
Я протянула тетрадь, сама взяла вторую и, некрасиво размазав по лицу слёзы, вчиталась в середину дневника, сразу признавая события своей жизни.
- Это мои записи, а другую тетрадь, в точности такую же, я увидела в хейме у Ви и попросила мне отдать. Подумала, одна тетрадка закончилась, и заклинание создало вторую. И это явно моя жизнь, только та, которую я не помню.
- Не реви, разберёмся. Ползи ближе, - указал, похлопав место на краю кровати, куда он усаживался с тетрадью в руках, - и рассказывай, что поняла. Я буду читать и слушать.
- Вот тут начинается, то чего со мной не происходило. Нашей с тобой встречи, её совсем не было и моя жизнь она… просто кошмарная какая-то! Я, как рыбке зонтик, никому не нужна оказалась. А наша связь Иштар, она разрушила мою жизнь окончательно… и нам встретиться… просто не дали!!! – это я уже ревела в голос.
Даромир во время моих сбивчивых объяснений читал и хмурился, а порой возвращался страницей назад и перечитывал, пока мои рыдания не заставили его прерваться, чтобы привести меня в чувства.
- Давай, ты опять станешь умницей, а то ни я, ни … совсем не знаем, как делать счастливыми рыдающих девушек
- Я никогда больше не стану прежней, Ведь, теперь я знаю, что моя тётя, она настояла, чтобы я переехала к ней, не просто так. Она всегда этого добивалась и я, кажется, на самом деле умирала…
- Всякое бывает, бессмертная моя. Умирала, но не умерла же. Всё, вытирай слёзы и давай со всем этим разбираться, - сказал он по-военному строго, но выглядел неуверенно, особенно когда попытался отстраниться, но не смог, мои колени, благодаря моей истерике и мягкому матрасу плотно прижались к его ноге, а пальцы впились в плечо, удерживая мокрую жилетку на удобном для впитывания слёз месте. Даромиру удалось меня успокоить, он дважды прошелся по отрывку, где Лиси просится со мной в Дасар, я на это даже внимания не обратила. Он же больше интересовался упоминаниями именно о ней.
- Такого даже я не предполагал, но, в то же время, кое-что проясняется. Твоя горничная Лиси - тёмная лошадка. Почему же она пришла спасти тебя? То, что записано в конце очень похоже на влияние заклинания Петли Времени и судя по всему ты сейчас жива благодаря именно ему.
- А этот, второй дневник? Как он оказался у Ви?
- Тут всё гораздо проще. Ты попросила сохранить дневник в хейме, где нет понятия времени и она сохранила оба твоих дневника, потому что время для радоцвета – это не то же самое, что для нас. Подумай, с чего они начинаются?
- С посещения пещеры…
- Не совсем, с решения рассказать о себе тем вечером, когда ты боялась потерять память, а Иштар сделала ритуал Единения Чувств необратимым. Мы сейчас наведаемся кое-куда… - задумавшись произнёс, быстро принимая какое-то не простое решение. – Судя по частым упоминаниям, твоя горничная действительно много значила для тебя?
- Она была мне очень близкой, порой я считала её подругой, когда она не чудила и не демонстрировала пропасть с недостатком образования…
- Ты удивишься, но скорее всего она специально демонстрировала социальные различия между вами.
- Почему? – думала, он не ответит, так как с его рук одно за другим слетали сплетаемые заклинания связи, но он получал и посылал их сноровисто и так быстро, что я не успевала разглядеть манипуляции с заклинаниями или адресатов, куда сообщения отправлялись, и в то же время он умудрялся вести начатый разговор:
- Думаю, из осторожности. Представь, родители замечают, что их чадо ходит за одной из служанок или прислушивается к её мнению?
- Они бы сразу предложили Лиси другое место, где-нибудь подальше от глупого, ведомого чада.
- А ей зачем-то понадобилось быть с тобой на протяжении стольких лет, а не так давно эта необходимость отпала. И что же произошло?
- В тот вечер я, вроде как, замуж вышла …
- Вроде как?! – он ухмыльнулся. - Ты полагаешь, она узнала о свадьбе и поэтому ушла?
- Я всё равно не понимаю…
- Вспомни окончание второго дневника. Твоё последнее воспоминание описывает ритуал, который в принципе считается невозможным. Возьмём всё за правду, и служанка опоздала. Она расправляется с твоими убийцами, но спасти тебя не успевает. И что ей остаётся?
- Плакать и сожалеть…
- Верно, если только она не та, кто знает, как управлять временем. Тогда она тратит все свои силы, чтобы ты осталась в живых. Обрати внимание, что на утро после ритуала в первом дневнике заболевшую девочку будит Лиси, а в том, что ты помнишь, за матерью бежит другая служанка. Возможно, Лиси даже попросила кого-то тебя проведать, сославшись на ваши общие симптомы плохого самочувствия.
- Да, она не появлялась пару дней.
- Мы можем только догадываться, в какой отрезок прошлого она хотела вернуться, но знаем наверняка, что ритуал завершился именно на времени исполнения магически более сильного ритуала. Отсюда можно предположить, что служанка старалась тебе помочь, тогда логично, что она исчезла уверившись, что тебе её защита больше не нужна.
- Она поняла, что с вами я в безопасности?
- Но для неё опасность представляю именно я. Она исчезает вскоре, после одного единственного, внимательного взгляда в её сторону. Нам очень бы пригодилась какая-нибудь из её вещей. Может она дарила тебе что-нибудь?
- Нет, но в её комнате…
- В её комнате, как и во дворце твоих родителей, нет ни единой вещи принадлежавшей Лиси. Есть такое заклинание, похожее на чистку магического следа, но оно уничтожает ещё и материальные следы мага. Она владела сильной магией, владела виртуозно и тщательно это скрывала почти двадцать лет. Поэтому мне нужно знать, можешь ли ты с уверенностью сказать, что она очень тебе дорога.
- Я люблю её следующей после Мар.
- О как? – очередной раз подивился моему образу мысли Даромир. - У тебя есть очерёдность привязанностей по убыванию? А я там который? Первый? – мой вспыхнувший румянец был отмечен кривой усмешкой, и Даромир понял его по-своему, -Ааа! Болтаюсь в самом конце списка?!
- Ты там есть, как и многие… А раз Лиси мне дорога, это нам поможет?
- Попробуем подтвердить или опровергнуть одну догадку относительно настоящей личности предположительно очень сильной магини.
Он открыл портал, и на этот раз из перехода хлынул пленительно-яркий свет, манящий к себе как песнь морены. Я шагнула в переход, не дожидаясь приглашения, но в последний момент почувствовала, что меня взяли за руку. Я не возражала, тем более очутившись на ступенях, сквозь арки плюща ведущие на вершину высокого холма к белым стенам под высокими шпилями башен застыла и кажется забыла как дышать от красот дивной растительности, стройности камня, уходяшего остриём в небо, глубокого синего цвета.
«Храм Судьбы» - догадалась я, узнав в увиденном подарок Хроноса своим дочерям, трём норнам - хранительницам судеб или ткачихам, как чаще их называли.