Андрей Беляков
ЧЕСТЬ ИМЕЮ
В душном, сыром подвальном помещении с пошарпанными от времени стенами, повидавшими немало за свою историю, откуда-то капало в углу. В годы, сейчас кажущимися такими далекими и спокойными, при царе-батюшке, от них пахло свежей эмалью. Затем война, отречение и революции; все перевернулось с ног на голову. Менялись постояльцы этого подвала и их конвоиры, как и власть вообще. А вот стены никто уже больше не красил. Теперь к свету. Его практически не было в помещении, а тот, что присутствовал, проникал туда сквозь небольшое зарешеченное окошко массивной входной двери из коридора, - источником его служила лампа, вкрученная в серый скрипучий металлический абажур, свисающий на полметра с потолка. А вот соприкосновений с внешним миром, в виде вентиляционных отверстий или каких-либо окон, пусть крошечных, у камеры не было совершенно. Отсюда и полная дезориентация во времени у двух офицеров, находящихся в ней. Никто из них не только не ответил бы на поставленный вопрос: «Который час?», а и затруднился бы сказать – день или ночь в данный момент…
Они сидели прямо на бетонном полу, опершись спинами о стену. Бесконечно уставшие, голодные, изможденные жаждой, но так и не сломленные при этом, и еле слышно переговаривались между собой.
- А Вы слыхали, Роман Николаевич, о такой философской доктрине, как субъективный идеализм?
- Ну, что-то, голубчик, Вы уж слишком загнули, - вместо ответа покачал головой седоволосый офицер.
- Отчего же? Довольно любопытно, на мой взгляд. Вот представьте! Я и есть мир! Нет меня – нет и ничего вокруг! По-моему, неплохая трактовка. Как думаете? – устало улыбнулся поручик, глядя в потолок.
Звали его Сергей Васильевич, и был он лет на 10, а то и больше, моложе своего собеседника.
- Нет, извольте, я предпочитаю традиционное православие, всю жизнь его придерживался, с ним и уйду в мир иной. И Вам, Сергей Васильевич, рекомендую помолиться напоследок. Лишним это точно не будет…
Офицеры некоторое время сидели молча, наконец поручик вновь заговорил:
- Поскорей бы уже все закончилось. Скажу Вам по величайшему секрету и только Вам, я так устал.
Роман Николаевич внимательно посмотрел на молодого офицера.
- Недолго осталось, Сергей Васильевич, думаю, уже недолго, потерпите немного.
- Я выдержу, господин ротмистр, не сомневайтесь, это я так, к слову.
Капитан, глядя на коллегу, изобразил улыбку на уставшем, сером от синяков лице.
- Я ни в ком не сомневаюсь. Надо же, никого так и не раскололи. А ведь они мастаки в этом. Для меня было честью знать всех вас.
- И для меня, Роман Николаевич.
Договорить им не дали, потому как входная дверь со скрипом распахнулась, и конвоиры буквально впихнули в помещение человека. Тот не удержался на ногах и упал, выставив вперед руки.
- Воды! Дайте воды, - хрипло попросил поручик.
Но его просьбу конвоиры молча проигнорировали, и дверь снова захлопнулась.
Глаза, давно привыкшие к темноте, разглядели мужчину в офицерской форме, без погон.
- Кто здесь? – первым спросил он, всматриваясь в сторону офицеров.
- Добро пожаловать в наше скромное жилище, - пошутил Роман Николаевич.
Он и поручик по очереди представились.
- Бог ты мой, Роман Николаевич, господин ротмистр, Вы?
- Мы знакомы?
- Ну, как же! Это же я, штабс-капитан Игорин.
- Андрей Петрович, Вы? – настала очередь удивиться теперь ротмистру.
- Я, собственной персоной.
- Вот так встреча! А Вы-то здесь какими судьбами? - Роман Николаевич не без труда, но встал и принялся от волнения разглаживать свой китель.
- Сняли меня прямо с поезда, добирался на Дон, хотел вступить в Добровольческую армию, - глаза штабс-капитана начали привыкать к темноте.
Старые друзья сблизились и обнялись.
- Сколько лет! Сколько лет! Какая встреча! – повторял каждый при этом.
- Представляете, Сергей Васильевич, мы с этим человеком с одного училища! Затем война, всю Польшу вдоль и поперек. Я потом в госпиталь по ранению угодил. Ну, надо же! – до сих пор не мог поверить в такую встречу ротмистр.
- А Вы, стало быть, Сергей Васильевич, - обратился штабс-капитан к поручику.
- Да, так оно и есть, честь имею.
- Андрей Петрович, честь имею, - повторно представился Игорин.
- Будем знакомы.
- Будем.
И вот в подвальном помещении офицеров уже трое. Впрочем, пошарпанным стенам все это глубоко безразлично…
А разговор продолжался, да и конвоиры, к великому удивлению арестованных, передали им воду.
- А Дарья? Дарья Ивановна как? – обратился Игорин к Роману Николаевичу.
Тот молчал, поглядывая на Сергея Васильевича. Поручик еле заметно покрутил головой.
- Что ж Вы молчите, Роман Николаевич? –продолжал настаивать Игорин, - Или случилось что?
- Да тут такое дело, голубчик…
- Господин ротмистр! – перебил Романа Николаевича поручик.
- Никогда не забуду, как мы с ней познакомились, - переменил тему седоволосый офицер. – Та еще была история! Вы же помните, Андрей Петрович, ее отца, полковника Трушина, баллистику нам преподавал.
- Ну, как же не помнить – конечно помню, такого забудешь разве.
- Да, да, так вот, не сдал я ему как-то раз письменный экзамен, а на пересдачу Фомина вместо себя заслал. Он же никогда фамилиями юнкеров не интересовался. А тот возьми, да и на отлично все напиши. Хоть бы ошибся разок для приличия. Так нет же, энциклопедия ходячая.
- Да, мозги у Фомина будь здоров были, - подтвердил Игорин.
- Только вот разбросала их по полю немецкая авиабомба, незавидная судьба.
- Да, незавидная, - согласился Роман Николаевич и продолжил:
- Так вот, пришел я к Трушину за зачетом, а он смотрит на меня внимательнейшим образом и спрашивает: «А Вы где, голубчик, сидели на пересдаче?» Я ни на секунду не замешкался и, совершенно не смутившись, уверенно ответил: «Там», указав на предпоследнюю парту центрального ряда. Он задумался многозначительно. Дескать, вот и его стала подводить память. Я стою, вида не подаю… - Роман Николаевич замолчал.
Поручик, увлеченный рассказом, не выдержал:
- Дальше-то что, Роман Николаевич?
Ротмистр посмотрел на него, затем на штабс-капитана.
- Вы меня, Бога ради, извините, Андрей Петрович, а сейчас день или ночь? А то мы в этом подвале какие сутки уже, совершенно дезориентированы во времени.
- Сейчас ночь, Роман Николаевич, - спокойно ответил Игорин. - Слышал от конвоира, что на рассвете прибудет расстрельная команда, и нас, того, определят в расход.
Ротмистр и поручик понимающе кивнули головами, старший офицер перекрестился. Спустя некоторое время он спросил:
- А Вас-то за что? Ладно мы, классовые враги, идейные, можно сказать, члены, как сейчас принято говорить, «банды».
- Сейчас все офицеры классовые враги. Слышали, что на Дону творится?
- Нет, но дай-то Бог.
- Роман Николаевич, историю дорасскажите, больно интересно, как Вы с Дарьей Ивановной познакомились, борьба вся эта классовая здесь уже, - поручик приставил ладонь к горлу. – Да и отборолись мы, по всей видимости. Спать жутко захотелось после Вашей новости, Андрей Петрович. Хочу уснуть с приятными мыслями.
- А на чем я остановится?
- «Трушин глубоко задумался».
- А, да. Но этого лиса старого так просто не проведешь. «У Вас тут 10 вопросов в работе имеется, назовите мне хотя бы один и давайте Вашу зачетку», - говорит он мне.
Поручик улыбнулся:
- А Вы что?
- А что я? Сел впросак, можно сказать, пришлось выучить эту баллистику как Отче Наш. Но нужно отдать ему должное – не доложил, куда следует. За такое и отчислить могли.
- Могли, - подтвердил штабс-капитан.
- А с Дарьей Ивановной мы, как тогда положено было, на балу познакомились. Ну, помните, Андрей Петрович, - они благородные девицы, мы юнкера бравые.
- Помню, Роман Николаевич, я все помню.
- Ну, так вот, познакомились, знались уже полгода, и решила она меня папеньке своему представить. Привела в свой дом, он большой у них был…, - ротмистр замолчал, вспоминая, затем вновь продолжил:
- Стоим мы в гостиной, значит, я волнуюсь немного, и выходит – представляете кто?
- Трушин! – не выдержал поручик.
- Да, именно он.
- Де-ла-а! – протяжно произнес молодой офицер.
- Такая вот история. Он тогда Дарье сказал: «Умный юнкер, но нечестный».
Поручик, улыбаясь, закрыл глаза и через пять минут засопел.
- Завидую ему, вот самообладание, - прошептал Игорину ротмистр и придвинулся ближе к другу. Далее офицеры общались уже шепотом.
- Он молодец, самый молодой у нас в организации. Думал, не сдюжит, а он молодец, - повторил Роман Николаевич.
Глядя на поручика, Андрей Петрович понимающе кивнул.
- Так что там с Дарьей Ивановной? – повторил свой вопрос штабс-капитан.
- С Дарьей все хорошо, мы развелись с ней, она сменила фамилию…
- Как?! – штабс-капитан переменился в лице.
Возникла пауза.
- Да Вы не пугайтесь, голубчик. Так было надо для дела. Это она у нас координатор действий, голова, так сказать, организации.
- Да Вы что? – удивился Андрей Петрович. – Дарья Ивановна, милая, замечательная женщина, отменная кулинарка, поверить не могу.
- Только Вы это, Андрей Петрович, никому ни-ни, а то ж ее никто не выдал, нас шестерых арестовали, устроили облаву. И никто, представляете?.. Наверное, мы последние с Сергеем остались, давно уже по камерам мыкаемся, с лета. Теперь вот подвал этот.
- Не беспокойтесь об этом, даю Вам слово, со мной в могилу уйдет Ваша тайна.
- Вот и ладно, слова мне Вашего вполне достаточно. А который месяц нынче?
- Октябрь.
- Надо же, октябрь, - задумчиво покачал головой Роман Николаевич и опять повторил:
- Октябрь…
Они еще долго перешептывались между собой, вспоминая то войну, то годы своей юности. Когда под утро входная дверь, вновь с скрипом, распахнулась, в подвале все спали.
Утро 19 октября 1918 года выдалось хмурым и пасмурным. Шел снег, трудно сказать, был ли он первым в эту осень. Скорее, уже нет. Несмотря на темные, серые краски, Офицеры щурились, выходя на свежий воздух. Поручик остановился и вдохнул полной грудью, его подтолкнули, направляя к стене. Дворик площадью квадратов пятьдесят вкруговую огорожен был кирпичной стеной. Комиссар, одетый в удлиненную черную кожаную куртку, галифе тоже кожаное и цвета такого же, а еще и черную кожаную кепку с красной звездой посредине и того же цвета сапоги, был весел и разговорчив в это утро. Ротмистр хорошо знал его по допросам.
- Ну вот, Роман Николаевич, все закончилось. Будут какие-нибудь пожелания? Может, передать что нужно, Вы говорите, не стесняйтесь.
- Покурить бы…
-Ну, это святое, - комиссар достал папиросы и, глядя на Андрея Петровича, подмигнул ему.
- Вот, угощайтесь, - он подошел к каждому офицеру, и те взяли из пачки по папиросе, затем он зажег спичку и дал всем прикурить. Закурил и сам.
Курили и красноармейцы расстрельной команды. Все молчали при этом. Только вороны своим карканьем нарушали утреннюю тишину. Докурив, ротмистр обнял поручика, затем штабс-капитана, перекрестился и, поправляя китель, встал у стены; остальные офицеры последовали его примеру.
- Становись, скомандовал комиссар.
Красноармейцы выстроились в шеренгу.
- Товсь! - винтовки сняты были с плеч и направлены на офицеров.
- Заряжай! – послышался лязг затворов.
- Цельсь! –солдаты прищурили левый глаз.
- Пли!!
Раздался залп, ротмистр и поручик упали, словно скошенные. Нужно отдать должное расстрельной команде – все попаданья пришлись в грудь, в область сердца, и смерть офицеров была мгновенной.
Лишь Андрей Петрович остался стоять совершенно невредимым.
- Вы вот меня хоть убейте, Игорин, а этих ваших офицерских штучек я совершенно не понимаю. Ну, отошел бы сразу в сторону. Подумаешь, - поняли бы они перед смертью. Не все ли равно? Что по мне, так все равно, совесть какая-то, прошлое, враг он и есть враг. А мы правы, вот в чем не должно быть никаких сомнений, и мы победим! А так пуля еще какая шальная или рикошет, не понимаю, честное слово, - сказав это, комиссар снова закурил.
Игорин подошел к нему и тоже взял папиросу.
- Так удалось выяснить-то, кто у них главарь? – протянул ему зажженную спичку комиссар.
Бывший офицер долго прикуривал, наконец глубоко затянулся.
- Нет, похоже, в организации жесткая иерархия, и главного знает очень ограниченный круг лиц.
Комиссар поменялся в лице, вся его веселость и отличное настроение вмиг улетучились.
- Вот те раз! А я было подумал, что у тебя все получилось, нет, я просто был уверен в этом!!
Игорин пожал плечами.
- Бывает и так.
- И что мне Зимин постоянно про тебя долдонит – «бесценный кадр, бесценный кадр», я было уже и поверил ему.
- Да не знали они, говорю тебе.
- Но организация-то действует, террор и по сей день продолжается. А этот, седой, - комиссар указал на лежащего ротмистра, - знал, он точно знал, я его лично допрашивал, я чувствовал, по глазам видел, такое не скроешь.
Комиссар глядел на Игорина, тот глаз не отводил. Мужчины докурили.
- Ладно, будем работать дальше, пока не уничтожим всю эту контрреволюционную нечисть. Или она нас, - подмигнул Игорину комиссар, выкинул окурок и сплюнул на белый снег…