Часть первая
Глава пятая. 5 ноября 1973 года
Сверчки, сверчками, мы уже даже смириться успели, что они вместе с нами в одной квартире живут, но надо же и делом заниматься. Я ведь на кухню не из-за сверчков ни свет, ни заря припёрся. Кухня – это мой рабочий кабинет. То место, где я в спокойной обстановке работать могу. Я на ней научные статьи пишу, но самое главное, только там я имею возможность с заявками на изобретения чужих авторов разбираться. Я уже упоминал, что работал в то время внештатным экспертом в институте патентной экспертизы, так вот эта моя деятельность спасала нас от голода в первые годы совместной с супругой жизни. Начали мы её, конечно, вместе с родителями жены, но бюджет мы с самого начала выбрали раздельный, поэтому все денежки были врозь. Их и в то время хронически не хватало. А вот, когда нас отселили в эту Тмутаракань, совсем плохо стало. Спасибо моей маме. Была у неё одна подруга ещё с институтской скамьи. Должность она занимала немалую, была председателем ВОИР, что в переводе на общечеловеческий язык означает Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Организация эта хоть и значившаяся на бумаге общественной, значение имела большое, а её председатель фактически считался министром без портфеля, хотя в то время существовал и Государственный комитет по делам изобретений и открытий, председатель, которого был действительным министром, членом Совета Министров СССР. Вот какую путаницу "изобрели", чтобы наилучшим образом руководить изобретателями, коих в стране несчётное количество. Эта мамина подруга и поспособствовала тому, что я оказался "внештатником" во ВНИИГПЭ, такую аббревиатуру носил институт патентной экспертизы. Внештатный эксперт отличался от работавшего в штате института, тем, что не должен был штаны просиживать с утра до вечера на рабочем месте в здании института, да тем, что у него жёсткого плана по количеству рассмотренных заявок не было. Это же преимущества скажите вы, и будете совершенно правы. Но, раз имеются преимущества, то должны быть и недостатки. Так вот основным недостатком было то, что деньги за выполненную работу внештатники получали только после полного рассмотрения и закрытия делопроизводства по заявке, а на это иногда до года и более уходило. Так и в моем случае получилось. Наступил момент, когда я уже десятка два заявок рассмотрел, выносил и решения о признании предложенного технического решения изобретением, и об отказе в выдаче авторского свидетельства, а денег не видел. Год почти прошёл, пока мне первую зарплату не начислили. Зато после увольнения денежки долго ещё потихоньку капали. Такая вот форма отсроченной оплаты за выполненную работу была придумана.
Я почему про заявки и патентный институт разговор завёл. Я ведь целый месяц из-за плавания по Средиземному морю на кухне появляться не буду, значит надо все хвосты с заявками подчистить, негоже подводить мою руководительницу, которая штатным экспертом является, и на кого все шишки за мои проколы валиться начнут. Пришлось рукава засучить, да всё-всё, что ещё вчера на потом откладывал, доделать. Потом-то теперь ого-го, когда будет, все сроки пройдут, а там они очень строго контролируются и за их нарушения рублём сильно бьют, и штрафуют и депремируют тоже, причем не меня, а ту экспертшу бедную, которая моей кураторшей является и которая все мои решения своей подписью скрепляет. Заявок десять мне закончить надо было, где-то отказ сформулировать, да так чтобы изобретатели с ним согласились. Это самое сложное, такие слова надо подобрать, и такие доводы привести, чтобы авторы поняли, рыпаться дальше смысла нет, только время и силы свои творческие попусту растратишь. Хорошо, я как-то пару дней в научно-технической библиотеке на Кузнецком проторчал. Все ссылки нашёл, есть, что этим горе-изобретателям противопоставить. По паре заявок надо запросы написать. И опять же следует такие вопросы придумать, да так грамотно их изложить, чтобы авторам легче было свои мысли домыслить, и чтобы любому простому смертному ясно стало, в чём основная соль их задумки. Но, а по остальным заявкам надо решение о выдаче авторского свидетельства написать. Работа эта не тяжёлая, за нас все шаблоны умными людьми придуманы, но писанины там много, иногда по часу с лишним на оформление одной заявки уходит. В общем, работы у меня тут на несколько часов, ну, а коли я выспался, то, что тянуть. Уселся я за стол, заявки все веером разложил, достал ту с которой возни меньше всего и за работу принялся. Вот я сидел так, да в окно на крышу магазина, пристроенного, иногда взглядывал. Количество заявок на столе потихоньку уменьшалось, а вот на табуретке рядом, куда я готовые работы складывал, росло. Но время не текло даже, а стремительно мчалось, поэтому, когда я на часы, на стене напротив висевшие, глаза поднимал, мысли меня всяческие начинали мучать. Ведь завтра, то бишь уже сегодня, последний день, когда я смогу в патентный институт смотаться, всё это в машбюро отнести, да свою наставницу слёзно попросить всё считать потом, подписать, да руководству отдать. Взамен, конечно, наобещать придётся, что я у неё ещё несколько заявок непотребных возьму, в порядке пусть и не совсем бескорыстной помощи, деньги то мне за это когда никогда, но заплатят, но ей от этого значительно легче жить станет. Но вдруг я не успею всё доделать, что тогда? Отбрасывал я эту мыслишку поганую, пару глубоких вздохов делал и за новую заявку принимался.
Шесть часов я встретил, когда будильник недремлющий нас с постели решил поднять. Пора было за детским питанием отправляться. В моё отсутствие тёща обещалась к нам временно переселиться, так что жене придётся на молочную кухню ездить. Но сегодня я же ещё дома, поэтому переложил на подоконник две последние недоделанные заявки, одна из которых у меня не очень что-то шла, туфли надел, куртку непромокаемую, дождь вроде не идёт, но небо хмурится, так что лучше перестраховаться, да на автобусную остановку отправился. Кухня эта молочная теперь в семь утра открывается, пошли навстречу работающим родителям, на час раньше это учреждение начинает отпускать детское питание. Опаздывать туда не рекомендуется, так как самые вкусные смеси закончиться могут. Вот я и поспешил. Заодно, пока ездить буду туда-сюда, может, что умное в голову придёт, а то, сидя за столом, ничего выродить пока не смог.
Обернулся я на редкость быстро. Приехал прямо к открытию, народа в очереди было немного, а дальше повезло: оба автобуса, на которых мне предстояло ехать, подъезжали к остановке сразу же, как я там оказывался. Вбежал домой и сразу же к кухонному подоконнику, где меня дожидалась недоделанная работа. Правильно я предположил, пока перебегал от одной автобусной остановке к другой, в голове, как щёлкнуло: вот оно, то решение, до которого я никак не мог додуматься.
- Ты есть то, собираешься? – услышал я голос жены.
- Привет, дорогая, - потянулся я к её щёчке, - подожди несколько минут. Идейку я одну запишу и позавтракаю.
- Я сколько раз ночью просыпалась, на кухне всё свет горел, а тебя рядом со мной не было. Ты, что вообще не спал?
- Да, нет, поспал немного. Часа четыре точно спал, мне вполне хватило.
- Ладно, работай, я ещё поваляюсь немного, пока малыш не проснулся.
Вернул я все материалы на кухонный, он же обеденный стол и углубился в текст той самой предпоследней заявки. Прошли ещё около полутора часов, и вот, точка поставлена. Теперь быстро завтракать и на работу. Там я сегодня вроде особо не нужен, но отпуск начнётся только в понедельник, так что сегодня ещё рабочий день. Я предупредил, что могу немного задержаться, вот и приеду на час позже. Я посчитал, что это не слишком большое опоздание для предотпускного дня, тем более все прекрасно понимали, что заслужил я этот отпуск. Ведь почти в буквальном смысле я пахал и пахал с раннего утра и иногда до поздней ночи, а сколько времени отнимала общественная работа. Если бы не она, я диссертацию защитил бы на пару лет раньше. Ладно, что заниматься предположениями. Как говорится – загадала бабка с вечера, встала утром делать нечего. Поэтому думать надо о настоящем, да о самом ближайшем будущем, это сегодняшнем дне. С завтрашнего утра я в отпуске. Ура. Какой же план у меня на сегодня? Немного надо покрутиться в лаборатории, затем забежать в народный книжный магазин, бессменным директором, которого с момента его создания, вот уже почти пять лет я являюсь, да дать последние ЦУ, и всё. Других дел на работе, если какого-либо ЧП не случится, вроде нет. После обеда, если удастся договориться о машине, то помчусь в Патентный институт, ну, а если машину не дадут, придётся ехать на такси или, что значительно хуже общественным транспортом.
От метро до института я шёл не спеша. Редко такое удавалось. Обычно, как борзая или гончая из метро по улице несся, а сегодня можно не торопиться. Всё равно ведь опоздал. В лабораторию поднялся, а начальства нет.
- С утра, - говорят, - была, а вот за несколько минут до твоего появления, уехала в Академию медицинских наук, а оттуда в Министерство Здравоохранения. Там вопросы возникли по фармакопейной статье на новый кровезаменитель, нами разработанный. Утрясти всё надо, а лучше, чем она никто этого не сделает.
Раз так, то мне и сидеть в лаборатории нечего, поэтому я со всеми попрощался, да потихоньку слинял, но халат снимать не стал. Негоже по институту без белого халата шляться.
Пока на второй этаж спускался, да по стеклянному переходу в главный корпус шёл, я думал о своих дорогих сотрудниках, вернее сотрудницах. Я же единственный мужчина в нашем дружном коллективе. Всё же, какие все люди разные. Вот Елена Чернышевская, моя первая и наиглавнейшая партнёрша по книжному делу, с которой мы вначале всё продумали, а потом и все эти думы в жизнь воплотили. Она искренне меня поздравила с тем, что я в отпуск ухожу, да не просто отпуск, а в увлекательнейшее путешествие, и пожелала всего, что только возможно. Садовничая, Светик-семицветик, как я её называю, моя любовь тайная для всех, кроме неё, тоже искренне за меня порадовалась, и, пока никто не видел, меня даже в щёчку чмокнула, да потом помаду свою тщательно вытерла. Эх, сколько же я помады этой невкусной успел съесть за последний год, посчитать невозможно, иногда мы раза по три за неделю в квартире её матушки, пока та на работе была, встречались. До этой квартиры минут десять всего добираться, так что это настолько удобным местом для тайных непродолжительных свиданий было, что я сам иногда в счастье такое поверить не мог. Но это только нашей с ней самой страшной тайной было. Хотя некоторые, типа всем и во всём завидовавшей Юли Нечаевой, догадывались, по-видимому, что в виварии, в котором все сотрудники часто бывали, мы столько времени проводить не могли. Иначе, кто мог, когда мы ещё на Калинина жили, где телефон имелся, моей жене пару раз позвонить с советом получше за мной присматривать, а то и до беды дойти может. Точно Юлька это была. Вот и в тот день она слова, какие-то вроде добрые говорила, а в глазах совсем другое виделось. Но, как бы то ни было, попрощался я с ними, да решил из головы все эти мысли выкинуть поскорей, поскольку другие дела, да другие прощания предстоят.
Я в главном корпусе первым делом к Анатолию Рачкову, моему заму по книжным вопросам, пошёл. Он лишь пару лет назад в институте появился, но сразу же в наш, по-настоящему дружный, книжный мирок влился. Работал, вернее в аспирантуре учился, Анатолий в лаборатории профессора Чертова, о котором я уже упоминал. Эта лаборатория вообще наш опорный пункт. В ней ещё две сотрудницы в наш актив входили. Чертов всё всегда видел, но в отношении книг не особо возражал. Большой он их любитель. Поэтому, как только новые книги приходили, я их целую пачку по одному экземпляру нес директору, а Толя – своему шефу. Мы, конечно, старались их доверием не злоупотреблять, и зазря рабочее время на книжный магазин не тратить, но ведь после работы не всегда получалось во все государственные магазины, которые нас товаром снабжали, съездить. Вот и приходилось иногда в рабочем графике толику времени изыскать, и куда-нибудь смотаться, особенно, когда речь шла о встрече с руководством таких ведомств, как Союзкнига или Москнига.
Сегодня, да и в самом, что ни на есть обозримом будущем, никаких дел не предвиделось, так поболтали с Толей о том о сём, наметили, откуда в моё отсутствие мы товар привезти должны, да как обязанности на эти 30 дней перераспределить. Пожал он мне руку, пожелав, чтобы всё было тип-топ, и я уж собрался халат снять, да у него оставить на ответственное хранение, как сообразил, что сейчас можно, а, скорее следует, ещё с одним человеком попрощаться, который тоже свою буквально неоценимую помощь оказал при подготовке к этому путешествию. Речь о секретаре партийной организации шла. Вот я ей, впрочем, без особой надежды на успех, и позвонил в партком по внутреннему. Решил, снимет трубку, зайду, а, если она в клинике, то беспокоить не буду, по возвращении забегу.
К моему удовлетворению, Лариса Ивановна трубку сняла и вроде даже обрадовалась моему звонку, поэтому пару минут спустя я уже сидел напротив неё, вольготно вытянув свои длинные ноги. Вскоре перед нами стояли кружки с дымящимся чаем, и мы вели разговоры на совершенно посторонние темы, на которые раньше никогда не разговаривали. Оказалось, что наша секретарь парторганизации вовсе не такой вечно спешащий и озабоченный человек, какой я привык её видеть. Она живописью интересовалась, регулярно различные художественные выставки посещала, и, так же как я, любила коллекцию импрессионистов, которую Щукин, основатель Пушкинского музея изобразительных искусств, собрал. Вот мы с ней некоторое время и посвятили обсуждению любимых мной работ французов, входящих в это живописное направление. Я даже удовольствие от той беседы получил, и совсем другими глазами на Ларису Ивановну смотреть начал. К чаю, хозяйка коробку конфет на стол поставила. У меня привычка есть одна очень дурная, если передо мной на столе стоит, что-то съедобное, и я до него без проблем своими руками дотянуться могу, то машинально, даже не замечая этого, я буду есть и есть, пока всё не закончится, или это съестное от меня подальше не уберут. При этом я даже не понимал, что ел. Лариса Ивановна о таких особенностях моего организма естественно знать не могла, вот она эту коробку перед моим носом на стол и поставила. Как она её открывала, я, разумеется, видел и даже заметил, что коробка совершенно полная, новая значит была. А вот, когда мы прощаться стали, я обнаружил, что съел все конфеты подчистую. Так неудобно стало, просто ужас. Я уж объяснять ей принялся, что даже не видел, что делал, а она смеяться начала, не бери, мол, в голову. Хорошо говорить, не бери в голову, стыда теперь не оберёшься. Я извиняться всё продолжал, а она шкаф открыла и оттуда три здоровенные и дорогущие коробки достала и мне протянула:
- Вань, возьми, они тебе в поездке пригодиться могут.
Я, разумеется, в отказ сразу пошёл, а она их мне в руки буквально засунула:
- Возьми, да возьми.
Шкаф, тот в котором они лежали, открыла, а там всё коробками подобными забито.
- Ваня, ещё раз прошу, возьми. Я же уже не знаю, куда их девать. Больные несут, отказаться неудобно, это же от чистого сердца. Сама-то я максимум одну конфетку себе в день позволить могу, вот и копится это добро. Я уж в райком, как еду, девочкам в орготдел или сектор учета одну, а то и две коробки везу обязательно, они искренне радуются такой малости, а мне это приятно. Поэтому, - и она на меня так посмотрела, - возьми и ты.
Под настойчивым напором пришлось взять. Но у меня с собой только дипломат был, заявками почти под завязку забитый, в него коробки уже не влезали, он же не портфель, который раздуться мог. С коробками в руках идти, или в авоську их положить, не заворачивая, совсем неудобно. Лариса Ивановна выход нашла:
- Давай я тебе "Правду" вчерашнюю дам, в неё и завернёшь.
Сказала так, а потом замолчала, да как засмеялась:
- Вань, а ты, когда-нибудь правду вчерашнюю видел? Вот я сказанула. На площади Дзержинского кто-нибудь, из особо шустрых, может на таких вот словах целое дело раскрутить, они там и не на такое способны.
Но газету достала и помогла завернуть, стараясь при этом название её так разместить, чтобы не видно было, что это за газета.
Я ей уже руку пожал, да прощаться до декабря стал, как она мне сказала:
- Постой, мы же с тобой ещё завтра увидимся.
- Лариса Ивановна, завтра я уже в поезде ехать буду.
- Куда это ты собрался, интересно мне? Завтра в три часа партбюро. Надо подготовку к отчётно-выборному собранию уже начинать. Оно не за горами, на 20 декабря по графику намечено. Ой, Ваня, как же я устала от этой нагрузки, если бы ты знал. Четыре года, как проклятая, эту лямку тяну. В декабре потребую, чтобы меня переизбрали, хватит, накомандовалась я по самое, вот это, - и она рукой по своей шее провела, как будто голову свою отрезала.
Я пока слушал её, всё думал. "Я – дурак, или действительно завтра последний рабочий день будет, а в поезд мне садиться послезавтра надобно?". Ничего не понял, поэтому, как только Лариса Ивановна душу свою закончила изливать, я со своим вклинился:
- Я бы тоже с удовольствием ярмо своё с шеи сбросил, да науке больше времени уделил, но вот не знаю, как на это наша руководящая и направляющая в лице секретаря парткома посмотрит.
- А ты язва, оказывается, Ваня, вот не знала. Стоит только человека конфетами от пуза накормить, как он шпильки втыкать в больную область принимается. Тебе милый мой легче моего намного. Ты уж из комсомольского возраста вырос чуть-чуть, ну, ещё годик может, удастся райком уговорить, тебя на выборной должности подержать, и всё. Придётся молодёжи место уступить. Ты вроде Лену Ларцеву подготовил себе на замену? Или пожалеешь её? Дашь вначале защититься, чтоб, как с самим собой не получилось? Не выйдет. Если её в гущу событий и жизни институтской не запустить, сдуется она. Надо на одном дыхании всем заниматься и наукой, и жизнью, которая вокруг кипит. Ты думаешь, мы все здесь бездушные, ничего кроме себя не видим и не слышим. Ошибаешься, если так думаешь. Мы за вами молодыми, нам на смену идущими, внимательно следим. Ты сам скоро таким станешь, и тоже будешь молодёжь на правильный путь направлять, да подталкивать.
- Как всегда вы правы, Лариса Ивановна. Вот вроде я из пеленок почти вырос, пора меня действительно на пол спускать, чтобы ползать научился, а там, глядишь, на ноги встану, да ходить самостоятельно без поддержки начну. Я это всё уже давно понял. С тех пор, как меня Антон Котляков на поверхность вытащил, да в люди выводить начал. Я часто его вспоминаю, да светлой его памяти, постоянно кланяюсь. Но мы, что-то о другом с вами начали, а вон, куда нас кривая увела. Вы мне лучше ответьте, я действительно во времени потерялся, и сегодня четверг, а не пятница, как я сам себя уверил?
- Конечно, четверг. Пятница только завтра будет. Я гляжу, ты заработался совсем. Давай-ка дадим тебе день передыха. Посиди дома, сыном позанимайся, жене чуток внимания удели, ты же их на месяц покидаешь. Жена то у тебя сейчас, что в отпуске?
- Представляете, вышла она на работу, как дитяте полтора года исполнилось, а начальство её в очередной отпуск отправило. Место в садике нам дают только после Нового года. Вот они там, в Министерстве и решили её чуть-чуть дома подержать, пока с садом всё окончательно не решится, да не наладится. По-человечески так подошли, спасибо им.
- Значит, так. Езжай сейчас, куда там тебе надо, а завтра из дома не высовывайся. Я всем скажу, что тебя срочно в райком вызвали, в орготдел. И твоей Т.В. сама позвоню, не беспокойся. Из круиза вернёшься, на директорском всё в красках расскажешь. Думаешь, действительно других желающих не было? Были, и я в их числе, но видели мы, как ты переживал. Вот ты и поехал и все согласились, что ты заслужил этот круиз. Тот объем работы, который ты на себя взвалил и уже несколько лет тащишь, много большего стоит. И я надеюсь, что ты, если и не адекватную, то уж достойную отдачу в дальнейшем получишь.
- Спасибо, что считаете заслуженной эту поездку. Поверю, что кто-то из посвященных в эту затею решил бедному Ване дорогу не переходить. Но Людмиле Федоровской вполне отказать в путёвке можно было, и ничего бы не случилось. Поманили сладеньким, да сами его съели.
- Тут и спорить не хочу, всё как ты сказал, сделать можно было бы. Но вот эта частичка "бы" все карты сразу же путать начала. Ты, наверное, ещё не всех монстров наших хорошо изучил. Думаешь профессор Умова так недалекого ума человек, старушка, "божий одуванчик" семидесятилетний. Это умница редкая, свою фамилию оправдывает, как никто другой. Она способна такие комбинации разыграть, что потом ни за что не поймёшь, откуда ноги выросли. С ней связываться никто не хочет. Она ведь не зря с извинений начала свой подход, мол, извините, не выдержала я, да секретную информацию непосвященному человеку сболтнула. Я на все 100 уверена, что она Людмиле ни слова не говорила, на нашу реакцию посмотрела, да пошла её уговаривать, преподнося всё, как премию за успешную защиту. Людка человек заводной. Если ей объяснить, что путёвка, которую для неё выбили в качестве поощрения за работу, другому может достаться, в лепёшку разобьется, а в круиз поедет.
- Ну, хорошо, согласиться с вами можно. Доводы вы действительно убедительные приводите. Но, Умовой, какой интерес в разыгрывании такого спектакля?
- Разговор между нами идёт, без любой случайной или намеренной передачи на сторону, согласен?
- Лариса Ивановна, вы меня за кого держите-то? Конечно, согласен.
- Если бы не была в тебе уверена, не начала бы этот разговор вообще. Но, ты вот любишь в разговорах русскую народную премудрость вспоминать, словечки разные заковыристые. Вот я и решила у тебя поучиться. Может это не лучшая пословица, но она чётче других на твой вопрос, о том, за кого тебя я держу, отвечает. Лучше перебдеть, чем… Дальше ты сам знаешь, заканчивать не хочу даже. Так вот, давай к этой паре вернёмся: Умова – Федоровская. Первая профессор, может не всемирно известная, но всё же. За неё много доводов: в лаборатории редкий порядок, вся работа выполняется всегда даже с опережением любых сроков. Как она это делает, её проблемы, но придраться, если кто захочет, не сможет. Статьи у сотрудников одна за другой в печать летят. Отзывы сторонних специалистов очень хорошие. Но, есть одно "но", и очень большое. Возраст. Он не просто критический, сам понимаешь семьдесят это не пятьдесят, но тут беда другая и она её прекрасно осознаёт. Склероз у неё всё чаще и чаще свои коготки показывает. То одно она забывает, то другое. А Людмила её ученица, уже доктор наук, под её руководством две кандидатские защищены, года не пройдёт, как третья нарисуется, и она профессорское звание себе оформить имеет право, вот тебе и готовый заведующий лабораторией, успешно продолжающий дело своего руководителя, сиречь бывшего учителя. Никого не подсиживала, никому дорогу не перебегала, естественная смена поколений. Вот Мария Александровна и решила себе ещё одну звездочку на погоны повесить – благодетельницей заделаться. Глядишь, Людмила сразу в бой не полезет, а даст старушке ещё немного побарахтаться на поверхности. Будет ждать, когда ту старческий маразм настолько достанет, что она сама на свободу, то есть пенсию, запросится.
- Да Лариса Ивановна, сложно в вашем мире взрослых жить, снимаю вопрос о своём переизбрании, я лучше с детишками пока повожусь ещё немного, - засмеялся я, да к телефону, на столе стоящему, потянулся.
Яков Иванович, заведующий гаражом, трубку взял быстро:
- Ваня, мы готовы.
- Я выхожу, Яков Иванович, пускай к проходной подъезжает.
- Интересно, чем это ты расплачиваешься за услуги подобные этой.
- Перед вами, мадам, я ничего скрывать не хочу – "рыжиком", да не простым, а перегнанным.
Для непосвященных надо пояснить, что так называется коричневатого цвета флакон из-под эфира для наркоза, заполненный перегнанным медицинским спиртом, то есть регенерированным продуктом из отработанного материала.
- Это добро у нас, хирургов, не водится, поэтому в ход конфеты приходится пускать. И ты, знаешь, не кочевряжатся, как некоторые, а, молча, берут, да спасибо говорят.
Уже, стоя в дверях, я попросил, чтобы мой халат до возвращения в парткоме попылился. Улыбнулась Лариса Ивановна, да в шкаф его повесила.
Люблю я лицам женского пола ручки целовать, но вот к руке секретаря парткома впервые потянулся, а она и не возражала. Так и расстались мы на целый месяц с улыбками. Оба улыбались совершенно искренне, что примечательно.
У проходной, куда я бегом нёсся, меня уже "скорая помощь" ожидала. Водитель, Клочков Владимир Павлович, откликавшийся на прозвище "товарищ политрук", без дела не стоял, а протирал и без того чистое и блестящее лобовое стекло.
Поручкались мы с ним. Он спрашивает:
- Ты, Ваня, как, очень спешишь или можно спокойно ехать? А то смотри, под сиреной с мигалкой мигом долететь можем.
- Владимир Павлович, я обороты сбрасываю, с завтрашнего дня в отпуске, так что желаю начать спокойную жизнь, поэтому, давай не будем коней гнать, а, как люди поедем. Начну потихоньку с сегодняшнего числа к новому ритму жизни привыкать.
Мы хоть и не гнали, до патентного института добрались без проблем, ни одного светофора, красным светом дорогу перегораживающего, на всём пути не встретили.
Опять пожали друг другу руки, "рыжик" перекочевал в карман белого халата, который на Клочкове, как влитой сидел, выслушал я кучу пожеланий, сводящихся в основном к тому, чтобы, как можно больше прекрасных дам мне во время отпуска по ночам спать не давали, да пошёл сдаваться.
Продолжение следует