Глава 4. Иван Шадыгин
С баталером Шадыгиным судьба ещё раз свела Степана и уж больше не разлучала. В Южно-Китайском море судно настиг шторм. Море, взбесившись, накатывало шестиметровыми волнами и обрушивалось со свирепостью на «Пересвет». А тот стойко отбивал атаки нападавшей стихии, скрипел мачтами, гремел железными креплениями и упорно двигался вперёд. Матросы четко выполняли команды старшин, офицерский состав работал в усиленном режиме, согласно предписанию. Волны с рычанием бились о борт корабля, заливали палубу, разбивались в миллионы брызг и гасли, но на смену неустанно накатывали новые, двигаясь бесконечной грядой с горизонта. Свинцовые тучи нависли так низко, будто сговорившись с водной стихией, пытались совместными усилиями расправиться с этим упрямым маленьким судёнышком, посмевшим противостоять великану. Резкие порывы ветра трепали Андреевский стяг, пытаясь сорвать его с флагштока.
Степан, получив срочную радиограмму, поспешил на капитанский мостик. Очередная волна, обрушившись на палубу, сбила его с ног и потащила за собой к краю борта. Он беспомощно размахивал руками, стараясь ухватиться за какую-либо опору. Неожиданно сильная рука схватила его за ворот.
- Держись, матрос, - услышал он сквозь грохот бури. Он ухватился за руку моряка, тот помог ему подняться. Вместе, держась за поручни, они поднялись на батарейную палубу. Из-под капюшона дождевика на Степана с тревогой смотрели глаза Шадыгина. Степан без лишних слов крепко пожал ему руку. С тех пор в свободное время, а его было так мало, они собирались вдвоём и подолгу беседовали.
Иван родом из Рязанской губернии, был старше на 17 лет. Во флот пришёл давно, за плечами 5 лет службы. Статного красавца Ивана, чернобрового, широкоплечего, отобрали служить матросом на флагмане «Ростислав». После срочной службы остался в торговом флоте - уж больно сердце к морю прикипело, не мог без него. Домой в отпуск приезжал. Ждали его матушка, жена Катерина да двое сыновей: Егорша и Глеб. В очередной раз приехал красивый такой, в морской форме. Вся деревня сбежалась смотреть, как он клешами пыль деревенскую поднимал, гордо по улице вышагивал. Серебряные контрики на плечах сияли на солнце. На фуражке лента золотая с надписью. Из-под фуражки чуб смоляной, кудрявый. Иван усы залихватски подкрутил, неторопливо Катерину обнял, которая на шею ему кинулась, пацанов своих расцеловал в щёки чумазые. Всем гостинцев привёз, никого не обидел. Тяжело Кате одной хозяйство вести. Пока жив был свёкор, ничего, справлялись, а как помер, худо стало. Иван посмотрел на всё это, рукой махнул, допоздна за столом сидел, чарку за чаркой опрокидывал. А на утро, проспавшись, решение своё объявил:
- Всё, остаюсь дома. Хватит по морям да океанам ходить.
Сложил аккуратно форменку, фуражку сверху положил и, тяжело вздохнув, опустил в сундук кованый поверх старой дедовой скрипки. Она давно в негодность пришла, никто на ней не играл, но хранили её бережно в память о деде Матео- Матюше по отцовой линии. Видимо, от деда- испанца передались Ивану синие глаза, как озёра глубокие, да кудрявые смоляные волосы, а ещё музыкальность природная и голос душевный. Бывало, как затянет: «В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле…», все замирали, с интересом слушали. Душевно пел, чувственно.
Дед Матео в Россию юнцом попал, у французов служил, в наполеоновской армии. Когда Наполеона побили, гусар - помещик Рязанской губернии, домой возвращался. По дороге двух бедолаг наполеоновской армии подобрал. Офицер француз и солдат испанец замерзали и умирали от голода. Дрогнуло сердце гусара. Много он за эту войну насмотрелся. Сколько друзей своих боевых схоронил.
- Хватит смерти по земле ходить. Теперь уж и не солдаты они, а человеки несчастные, которым помочь надобно. Несите офицера в покои, а солдата к вдове-солдатке Анне пристройте. Ей мужик помехой не будет, - распорядился барин. Было велено Анне лечить и обихаживать испанца. Офицер на хороших харчах и должном уходе быстро на поправку пошёл. Списался с роднёй во Франции. Оттуда выкуп за него хороший прислали. Отправили француза домой. Солдат долго болел. Анна поначалу воспротивилась:
- Французы поганые моего Колюшку убили, а я этого выхаживать должна? Сёмку сиротой оставили, безотцовщиной. Каково мальчонке с убивцей батькиной под одной крышей жить? - причитала Анна.
- Цыц, баба! Замолкни. Забыла, кто ты есть? Барину перечить? - грозно надвинулся на неё староста. Замолкла Анюта. Что крепостная сказать может? Нелегко ей жить, вдовой в 26 лет остаться, с утра до позднего вечера на барском поле спину гнуть. Сёмка, 5- ти лет от роду, матери, как мог, помогал, гусей с пацанами пас.
- Нехай живёт, - махнула рукой Анна. - Боже всевышний! Страшный-то какой, кожа да кости. Глаза озёрами синими разлились, смуглая кожа острые скулы обтянула, щёки запали совсем, - и стала Аня выхаживать испанца, как могла. Травами, отварами поила, растирала, зелье разное прикладывала. Со временем полюбила Анюта 19-летнего Матео всем сердцем за доброту да весёлый нрав. Сёмка вначале волчонком смотрел, а потом привык, потянулся. Вскоре сын Кирюшка родился, а затем ещё двое: Митька с Федькой. Все они тоже стали крепостными, и записали их на фамилию матери. Худой черноволосый испанец с бездонными голубыми глазами быстро с сельчанами сошёлся. Часто песни свои пел. Поёт, поёт, а потом задумается, глаза грустные такие станут.
- Ты чего, Матюша? О чём грустишь? - обнимет его Анна. А он улыбнётся ей белоснежным рядом зубов с расщелинкой посередине, поцелует и молчит. Чувствовала Анна, что тоскует он по своей Испании. Матюша был способным музыкантом. Чинил у барина арфу, клавесин. Барин подарил ему старую скрипку. Бывало, как заиграет, будто плачет она в его руках, будто стонет от боли сердечной. Слушать без слёз невозможно. Освоил жаленный Матюша и русскую балалайку. Как начнёт наяривать, сами ноги в пляс идут. Барин его домой отпускал, но Матео отказался. Не мог он своих детей в неволе оставить. Зарабатывал тем, что играл на сельских свадьбах да у барина на балах. В свободное время игрушки из дерева искусно вырезал и детям дарил. Как ни старался Матео, а выкупить всех детей не смог. Денег только на старшего своего Кирилла хватило. Он его играть на скрипке учил, хотел музыкантом сделать. Стал Матюша от тоски и горя к чарке прикладываться. Частенько его пьяным со свадеб приводили. Боялась Анна, что сопьётся Матюша совсем. Стала барина умолять отправить его на родину. Барин помог ему сделать документы, отвёз в город, денег на дорогу дал. Через 10 дней пришло Анне известие, что Матюша сильно болен и умирает на сеновале у каких-то крестьян. Анна поехала за ним, привезла на телеге домой. Недолго болел Матюша, скоро помер. Сын его Кирилл отцову скрипку бережно хранил, а теперь и его сын Иван хранит да отца и деда вспоминает.
Поднял, подправил Иван своё хозяйство домашнее. Дочку с Катей родили, Настенькой назвали. Всё хорошо шло. Так опять беда грянула - война с немцем разразилась. Пошёл Иван воевать. Попрощался с женой, сыновьям наказ дал мать беречь, вместо себя по хозяйству помогать. Любимицу свою Настю в лоб поцеловал, шершавой натруженной рукой по голове погладил и ушёл. Призвали Шадыгина снова на флот баталером. Только теперь на Балтийский. Вместе с другими моряками он был отправлен во Владивосток на броненосец «Пересвет». Здесь и свела его судьба со Степаном Джуглой. Рассудительный спокойный Иван, несколько флегматичный, мог загореться идеей, с головой увлечься интересным делом. Глаза его вспыхивали искорками, лицо оживало, выражая заинтересованность и готовность познать истину. Он всегда помогал молодым матросам, обстоятельно объяснял непонятное, умел выслушать, дать совет, разрядить шуткой накалившуюся обстановку. Свободное время он посвящал чтению. Читал вдумчиво, размышляя над прочитанным. Книги брал у старшего офицера капитана 2-ого ранга Сивцова. Степан с интересом слушал рассказы Ивана, рассуждения о жизни. Часто они спорили, но Степан в силу своей молодости и неопытности уступал товарищу. Многому научил Степана Шадыгин. Нести тяжёлую флотскую службу легче, когда рядом надёжный друг.
Глава 5. На рейде
Шли неторопливо, делая не больше 10 узлов. Броненосец «Пересвет» после ремонта не мог идти больше 14 узлов. Позади долгие мили пути. Шёл декабрь месяц - третий с того момента, как отчалили от родной земли. Пересекли Индийский океан, приблизились к берегам Африки. Осталось немного: Средиземное море пересечь, через Гибралтар, Ла-Манш пройти, а там до Балтики рукой подать. Это, когда на карту смотришь, то всё рядом кажется, а милями да днями считать, так не скоро ещё берег родной увидеть придётся, да и непредвиденные обстоятельства могут быть - война всё же идёт. Если бой завяжется, не все в живых останутся. Но пока не звучала боевая тревога, пока не гремели выстрелы, не сновали на горизонте вражеские корабли, об этом не думалось. По ночам производились учебные тревоги: боевая, пожарная, водяная. Команда должна в любое время справиться с возникшей опасностью.
Степан стоял на ночной вахте. Небо постепенно затягивалось серой рваной пеленой облаков, спешивших куда-то на восток. Дул пронизывающий ветер, забирался за шиворот бушлата, трепал на ветру клеша. Море было неспокойным. Свинцовые волны, накатывая белыми бурунами друг на друга, дыбились и пенились, разбиваясь о железный борт судна. Прожектор выхватывал из бездонной темноты полосу света, в которой клокотала морская вода. Казалось, в движение пришёл огромный бесформенный великан. Он с оглушительным рёвом и грохотом обрушивал свою мощь на маленькое судёнышко, подбрасывая его на своих волнах, играя с ним в смертельную игру. Склянки пробили полночь. Степан поёжился от холода, похлопал себя по плечам, стараясь согреться. Бродяга высунул нос из-под брезента, прикрывавшего орудие, и снова нырнул туда, где теплее и спокойнее. К утру ветер усилился до 10 баллов. Волны поднимались всё выше, захлёстывали стеной, будто желая проглотить в своей бездне всё, что попадётся. Светало. По океану, до самого горизонта, теснились полчища седых гребней, с грохотом обрушиваясь на судно. Вся эта музыка водного великана, сдобренная завыванием и свистом ветра в рангоуте, в надстройках, создавала мощную симфонию стихии, наводя ужас и страх на новичков. Многие матросы страдали морской болезнью, отказывались от еды. Другая половина бывалых моряков наедалась за их счёт до отвала. Шторм усилился. Броненосец начал черпать кормой сразу по нескольку десятков тонн воды. Была объявлена водяная тревога. Основательней закреплялись на своих местах гребные шлюпки и паровые катера. Матросы работали, чётко выполняя команды. Слепой шторм не разбирался в чинах, обкатывая солёной волной и стараясь сбить с ног и офицера, и рядового матроса, и боцмана. Разъярённый океан бушевал не на шутку. Если вода ворвётся на батарейную палубу и загуляет мощными всплесками от борта к борту, то достаточно будет 20 градусов крена, чтобы судно перевернулось вверх килем. Забивались щели, устанавливались упоры из брёвен и досок. К действию приготовлены водоотливные турбины. Броненосец под тяжестью мощных ударов волн потрескивал и скрипел в стальных креплениях. В моменты, когда волна подбрасывала корму, и обнажались винты, машина давала перебои. Из глубины машинного отделения, как из груди больного, доносился натужный рёв машин, учащённое биение, от которого железный корпус судна охватывала лихорадочная дрожь.
Степан долго не мог уснуть в своей подвесной парусиновой койке. В кубрике было душно. После вахты не удалось отдохнуть. За бортом постепенно затихали приступы бури. Шторм шёл на спад. Устал великан буянить. Медленно успокаиваясь, ещё бил волной и пытался швырять «Пересвет», но видно, наигрался. По всей жилой палубе, на расстоянии в пол-аршина белели ряды подвесных коек, привязанных к бимсам. Уставшие за день матросы спали мертвецким сном. Кто-то храпел, кто-то ворочался и вскрикивал в тяжёлом сне. В полусумраке казалось, что это не койки висят на шкентроссах, а держатся на потолке своими щупальцами длинные белые существа с выпученными вниз животами. Броненосец устало покачивался на спокойной воде. В мозгу Степана обессилено бились мысли. Проплывали картины родного дома. Маманя у окошка ждёт, старческой рукой подперев подбородок, смахивая набежавшую слезу.
- Как ты там, родная? - но ответа не последовало. Белые безмолвные чудища потянулись к Степану своими щупальцами, пытаясь схватить. И нет сил бежать от них. Встала впереди Степана матушка, раскинула руки, заслонила собой, защищая, и исчезли чудища. Заснул Степан крепким спокойным сном.
Глава 6. Гибель «Пересвета»
«Пересвет» подходил к Суэцкому каналу.
- На лотах! Какая глубина фарватера? - Слышалась команда командира. Матросы чётко выполняли свою работу. Под утро Степан вышел на палубу. Слабый зюйд-вест нагнал густой и липкий туман, заливший, будто сливками, весь корабль, скрывший морскую ширь. Прожекторы не в силах были прорвать белый занавес. Люди сновали по палубам, как тени призраков, исчезая и возникая ниоткуда, из белой бездны. Натужно ревел своими железными лёгкими «Пересвет», подавая периодически сигнал в, скрытый туманом, невидимый мир. Вскоре туман стал редеть, появились чёткие очертания корабля, открылось море. Корабль шёл по фарватеру Суэцкого канала в сопровождении английских и французских кораблей. Капитан 1 ранга К.П. Иванов- Тринадцатый уверенно вёл корабль по указанным союзниками фарватерам.
Около 6 часов вечера, 22 декабря 1916 года в 10 милях к северу от Порт-Саида, после очередного поворота за конвоирующим кораблём, неожиданно раздался мощный взрыв в носовой части броненосца. Взрыв повлёк за собой детонацию боезапаса носовых орудий. Вслед за двойным подводным взрывом с левого борта, против носовой башни, последовал сильнейший взрыв погребов боезапаса, после чего у левого борта против грот-мачты вновь произошёл двойной взрыв. Часть палубы и крыша носовой башни были снесены, подбашенные отсеки разрушены и мгновенно затоплены водой. Личный состав, находившийся в них, погиб.
На «Пересвете» всё пришло в движение. Звучала боевая тревога. Чётко выполняя команды командира корабля К.П. Иванова-Тринадцатого и старшего офицера М.М. Домерщикова, команда приготовилась отражать атаку подводной лодки. Корабль, быстро оседая носом, неудержимо кренился. Прислуга орудий открыла огонь по кажущимся среди гребней волн перископам.
Степан занял своё место в радиорубке. Радисты пытались передать «SOS», но все антенны были повреждены. «Пересвет» скрежетал и трещал изношенными переборками, как смертельно раненный исполин.
- Прекратить огонь! - луч прожектора взметнулся к небу и погас. Из-за повреждений судно оказалось обесточенным. Командир корабля К.П. Иванов-Тринадцатый, превозмогая сильную контузию, отдал приказание покинуть корабль. Экипаж выстроился в шеренгу на палубе, надев спасательные жилеты. Паники не было. Чётко выполнялись команды старших по рангу. Степан вместе с остальными матросами двигался к краю кормы, которая поднялась высоко над морем, будто раненая чайка пыталась взмахнуть крылом и взлететь над свинцовой бездной волн. Вот один шаг, ещё шаг, Степан сильно толкает руками впереди идущего, и тот летит за борт. В следующее мгновение такой же сильный толчок сбрасывает его вниз. Ему казалось, что летит вечность, затем сильный удар о поверхность воды и погружение в тёмную пучину моря. Вода сомкнулась над головой толстым матовым слоем. Внизу - кромешная темень. После грохота орудий, скрежета металла, криков и стонов раненых и обожжённых, наступила мёртвая тишина, будто в другом несуществующем мире. Над головой слабо брезжила полоска света, пробиваясь сквозь толщу воды. Холодная вода обожгла тело. Одежда намокла и стала непомерно тяжёлой. Степан усиленно заработал руками и ногами, стараясь быстрее выбраться на поверхность. Наконец, первый глоток свежего воздуха. Оглядевшись, он увидел тонущий «Пересвет», который медленно погружался в море, затем, перевернувшись, пошёл ко дну. Яркими оранжевыми поплавками качались на волнах матросы, то возникая на гребне волны, то исчезая в морской пучине. Степан потерял счёт времени. Он старался держаться вертикально, чтобы волна не перевернула вниз головой. Темнело.
- Неужели придётся вот так просто погибнуть? Замёрзнуть или стать лёгкой добычей акулы? - в голову лезли самые безрадостные мысли. Вспомнилась матушка, родимый дом. - Что я успел в своей жизни? Даже потомства не оставил. Так исчезну, и нет меня. Даже могилки не будет, чтобы поплакать на ней.
Проплывая мимо, матросы кричали друг другу свои адреса.
- Выживешь, сообщи моим! - Но запомнить все адреса невозможно, да и спасёшься ли сам?! Луч света, показавшийся вдалеке, скользил по корявой поверхности моря, выхватывая из темноты качающихся на волнах людей.
- Эге - ге - й! - закричал Степан, напрягаясь из последних сил. Ему казалось, что он громко кричит, только море своим шумом, да свист ветра заглушают его. На самом деле обессиленный организм смог выдавить лишь негромкий хрип. Степан продолжал кричать и размахивать руками, пока хватало сил. Через некоторое время, показавшееся вечностью, его подняли на борт шлюпки английские моряки.
«Пересвет», по одной из версий, подорвался на мине, выставленной на фарватере германской подводной лодкой «И-73», по другой версии, взрыв произошёл в результате диверсии. Конвоиры не сразу смогли приблизиться к гибнущему кораблю, так как броненосец открыл огонь, думая, что его окружают вражеские подлодки. Корабль затонул спустя 17 минут после взрыва. До полной темноты подбирали людей среди бушующих волн союзные конвоиры и паровой катер «Пересвета». Удалось спасти 18 офицеров, 9 кондукторов, 5 гардемарин и 525 матросов. Погибли 252 человека, 9 умерли от ран. Легендарный броненосец, не дойдя до места назначения, успел передать флоту своё доброе имя, людей и боевую подготовку экипажа. Броненосец «Пересвет» - самый крупный из кораблей Российского императорского флота, погибший в Первой мировой войне.
Спустя 40 лет в Порт-Саиде поставят обелиск в память о погибших на «Пересвете» моряках, а затянутый илом броненосец, так и останется покоиться на морском дне, на глубине 45 метров. Об этом тогда не могли знать моряки экипажа, не знал и Степан Джугла.