Исторический роман-сага «Степан Джугла» захватывает период с Первой Мировой войны до настоящего времени. Сюжет отражает реальные события. Прототипом главного героя является мой дед Кистенёв Степан Михайлович, который служил радистом на броненосце «Пересвет». Прототипами ветврача Калинина и его жены Нади являются мои родители. Книга – дань памяти моим предкам и героическим событиям прошлого.
Глава 1. Неудачная женитьба
Склянки пробили полночь. Степан ворочался в подвесной койке. Не спалось. В кубрике душно. Похрапывали, шумно сопели, уставшие за день, моряки. Кто-то постанывал во сне, кто-то бормотал непонятное. Броненосец «Пересвет» неторопливо шёл по фарватеру, устало урча моторами.
- Наверное, не больше 10 узлов идём, - механически отметил Степан. - Устал наш красавец, тоже отдыхает, - тепло улыбнулся про себя. А мысли понеслись далеко, далеко, в родимую сторонку, где дом родной, где маманя тоскует о сыне, ждёт.
Жили они в небольшом уездном городке Дубнянске. Жили хорошо, не жаловались. От бабки по отцовой линии в наследство 3 дома досталось. Из купеческого сословия исходил их род. Но после того, как отец собрался лесопилку строить, поехал в чужие края лес покупать, заболел лихорадкой в дороге да и помер, хозяйство в упадок пришло. Стёпка на телеграфиста выучился, на почте работал. Был он парнем видным, косая сажень в плечах. Острый взгляд лукавых, глубоко посаженых глаз, брови вразлёт, как воронье крыло, нос прямой с тонкими ноздрями, волевой подбородок, на губах ухмылочка задержалась - от такого ни одна девка глаз отвести не могла, будто магнитом притягивал. Бесшабашный был, удаль молодецкая в крови играла, не то, что его брательник младший, Фомка. Тот, напротив, неказист собою был, деньги любил, выгоду себе всегда просчитывал. Братья между собой не ладили, на горе матери Матрёне Порфирьевне. Когда дом пришлось продать от безысходности, решила Матрёна старшего своего Стёпку женить выгодно. Парень видный, любая за него пойдёт. И девица нашлась подходящая. Через три улицы Челобуховы жили. Пусть из простых, но хозяйство своё имели. Их гончарная мастерская по всему городу славилась, доход хороший давала. Старшая дочь Дуня на выданье. Девка смазливая с густой косой русых волос. За ней приданое хорошее дадут. Долго пришлось Матрёне Порфирьевне Стёпку уговаривать. Никак не хотел свободу свою терять, не нагулялся ещё. И ругала его, и уговорами убедить старалась - всё напрасно. А вот слёз маманиных Стёпка не вынес – согласился.
Свадьбу готовили пышную. Дуняха расцвела прямо на глазах. И Степану она по вкусу пришлась – весёлая такая, хохотушка. Поехали они как-то к швее платье свадебное примерять. Степан сам коней запряг, сам погонял. Бричка с лихостью по улице летела, поднимая клубы пыли. Дуняха радостно повизгивала на поворотах, хваталась за рукав жениха, заглядывала ему в глаза, весело смеялась. Степан невозмутимо вожжи натягивал да кнутом пощёлкивал.
- Ты, Стёпа, меня здесь жди, у ворот. Негоже на невесту в подвенечном платье до свадьбы глядеть, - остановила его Дуня и скрылась за калиткой высокого забора. Степан послушно уселся в бричке. Кучу семечек слузгал, вставал, вокруг ходил, сбрую на лошади поправлял, а Дуняхи всё нет. Раздражение от долгого ожидания накапливалось, бродило в душе, как брага, изливаясь гневом. Но сдерживал Стёпа свои чувства, вида не показывал. Только несколько раз кнутом по голенищам лаковых сапог ударил да зубами скрипнул, аж на скулах желваки ходуном заходили. Наконец-то Дуня показалась в сопровождении швеи. Они ещё у калитки задержались, весело болтая о чём-то. Степан навстречу не поднялся. Молча, сверкнув глазами, подождал, пока невеста в бричку уселась. Со свистом взлетел кнут, ошпарив бока гнедого. Полетела бричка, поднимая пыль. А Степан, приподнявшись на козлах, всё охаживал коня, вымещая свой гнев.
- Тише, Стёпа! Куда так несёшься? - Испуганно воскликнула Дуня. Ничего не ответил ей Степан, только пуще кнутом взмахнул. Остановилась бричка у ворот Дуняшиного дома. Дёргал головой взмыленный конь, роняя тягучую слюну с узды. Резко спрыгнув, не взглянув на невесту, Степан зашёл в горницу.
- Свадьбы не будет! - решительно заявил он несостоявшемуся тестю и, круто развернувшись, вышел за дверь. Как только ни уговаривали Степана отменить своё решение. Мать плакала, умоляла. Челобухов отец приходил выяснять ситуацию. Столько всего наготовлено, поросёнка закололи, колбас, копчёностей наделали, закупили круп всяких, муки, сладостей - и всё напрасно. Но Степан упёрся, как скала гранитная. А матери один раз сказал, строго так сказал, весомо:
- Донимать, маманя, этой свадьбой будете, я вовсе из дома уйду. На Север или в Сибирь подамся.
Всплакнула мать, утирая слёзы фартуком, и больше Стёпке ни слова.
Глава 2. На флоте
Через год Степан в царскую армию ушёл. Время служить пришло. За его стать видную да за знания по части связной взяли его радистом во флот, на Балтику.
С гордым видом и молодецкой удалью носил Степан матросскую форму: фланелевую рубаху с синим воротником форменки, брюки клёш навыпуск, серебряные контрики на плечах, чёрную ленту с золотыми маленькими якорями на концах, обтягивающую фуражку. На ленте надпись золотом - название корабля. За показной удалью, за бравым внешним видом, красотой и выправкой матроса скрывалась оборотная неприглядная сторона медали - тяжёлая служба в царском флоте. Мытарили новобранцев, как следует, стараясь сделать из них хорошего матроса, верного защитника царского престола. Карцеры, разносы по службе, зуботычины - всё попробовал Степан. Но не все офицеры были плохие, не все отличались жестокостью. Находились и такие, которые искренне хотели помочь, обучить специальности на курсах баталеров, техники кораблей, плавания по морям, устройства портов и других премудростей морского дела. Видя пытливый ум, природную смекалку матроса, давали больше, чем предписывалось. Для Степана это было ново, обогащало разум, заставляло на жизнь смотреть по- иному. Экипаж отправляли на Дальний Восток, где на рейде стоял «Пересвет». Оставляя Кронштадт, Степан вспоминал город-крепость, его парк, на воротах которого висела табличка с унизительной надписью: «Нижним чинам и собакам вход воспрещён». По Господской улице разрешалось матросу ходить только по левой стороне. Казалось, весь смысл бытия состоял в том, чтобы матрос знал своё место. Степан попал в экипаж броненосца «Пересвет».
Команда, все 920 человек, выстроилась на пирсе Владивостока. У Степана захватило дух при виде «Пересвета» - этого богатыря, стойко и мужественно сражавшегося в русско-японской войне. 24 ноября 1904 года легендарный «Пересвет» в результате попадания в него 56 крупнокалиберных японских снарядов затонул на внутреннем рейде Порт-Артура. Японцы не оставили его ржаветь на морском дне, подняли, отремонтировали и ввели в состав японского императорского флота под именем «Сагами». Он, а также эскадренный броненосец «Полтава» (с марта 1916г. - «Часма») и крейсер «Варяг» были выкуплены у Японии через 8 лет. Они составили Отдельный отряд Балтийского моря под командованием контр-адмирала А.И. Бестужева-Рюмина. 19 июля 1916 года было принято решение о формировании военной флотилии Северного Ледовитого океана, в состав которой вошёл Отдельный отряд Балтийского моря. Кораблю по возвращении на Родину вернули прежнее звание и произвели перевод в класс крейсеров. Сейчас он гордо стоял в гавани, на мачте развевался георгиевский флаг российского флота, на корме золотом сияло «Пересвет». Экипаж корабля был сформирован в Кронштадте. На бескозырках моряков красовались чёрные ленты с названием корабля. Командование принял капитан 1-ого ранга К. П. Иванов – Тринадцатый - крепкий, ладно сложенный человек с чисто выбритым лицом, на котором топорщились длинные замысловатые усы. Строгие серые глаза смотрели пытливо и внимательно. Новенький китель с золотыми двухпросветными погонами на плечах, накрахмаленный воротничок безукоризненной белизны подчёркивали его педантизм капитана, не терпящего расхлябанности своих подчинённых. Он запретил на судне мордобойство, был решительным в своих действиях, хорошим стратегом. Его уважали не только офицеры, но и простые моряки. Будучи юным гардемарином, распространённая фамилия «Иванов» получила дополнение «Тринадцатый», так как на корабле было слишком много Ивановых. «Тринадцать» - порядковый номер следующего по списку Иванова. Так и прилепился этот номер к фамилии навсегда и стал её неотъемлемой частью. Это роковое число принесло будущему капитану и удачу, и горечь потерь. Он дважды тонул, но спасался от неминуемой гибели. Суда, на которых он нёс службу, были потоплены в жестоких боях. Иванов-Тринадцатый мужественно командовал кораблём до конца, не сдаваясь врагу. Он последним покидал тонущее судно.
С первого взгляда броненосец поразил Степана своими размерами. Чёрный великан, красавец, закованный в броню крупповской стали с массой надстроек. На баке укрепилась грузно вращающаяся башня, из амбразур которой выглядывали два дула 12- дюймовых орудий. Другая такая же башня угрожала с кормы. Шесть башен ощетинились парой 6-дюймовых орудий каждая - это главная разрушительная мощь броненосца. Двумя этажами ниже находилась батарейная палуба с 75- миллиметровыми скорострельными пушками, которые должны были защищать броненосец от нападения миноносцев. Над палубой возвышались мостики: передний - в три яруса, с боевой рубкой, и задний – в два яруса. На них тоже были пушки, но совсем мелкие. Мостики оборудованы мощными прожекторами. На середине судна громоздились три большие трубы, окрашенные в жёлтый цвет, с чёрной каймой наверху. Между ними, на рострах, в специальных гнёздах находились минные и паровые катера, баркасы, шлюпки. Фок-мачта и грот-мачта соединялись антенной радиоаппарата. На каждой мачте виднелся марс - круглая смотровая площадка, обнесённая железными листами, для наблюдения за приближением неприятельских судов.
Начались для Степана судовые будни. Ремонт на «Пересвете» затягивался. Повсюду слышался грохот – мастеровые достраивали отдельные его части. С баржей, причаленных к борту, матросы перегружали снаряды, бочки, ящики. Слышались выкрики людей, свистки капральских дудок, звон железа, лязг лебёдок. У Степана в радиорубке тоже было дел невпроворот.
«Часма» и «Варяг» в составе Отдельного отряда Балтийского моря под командованием контр-адмирала А. И. Бестужева-Рюмина покинули Владивосток в конце июля 1916года, а «Пересвет» всё ещё стоял на ремонте.
Матросам выдали подвесные парусиновые койки с матрацами, набитыми мелкой пробкой. Против фамилии каждого был поставлен номер. Под этим номером, согласно судовому расписанию, каждый выполняет свои обязанности во время тревоги. Половина корабля в сторону кормы отведена под офицерские каюты. В них располагался командный состав - три десятка офицеров. В носовой части помещались матросы со своими капралами, кондукторами и боцманами - всего около 900 человек. Кондукторы и боцманы имели свои каюты. У офицеров были свои привилегии. Они могли ударить кого-либо из матросов, за это им даже выговор не сделают. Если же рядовой поднимет руку на вышестоящего по чину, ему грозила смертная казнь.
Броненосец вышел в море из гавани в конце августа. Утро началось обычным порядком: ровно в 5часов над люком верхней палубы просвистела дудка, затем раздалась команда вахтенного унтер-офицера:
- Вставай! Койки вязать!
Команда понеслась по жилым помещениям, повторяемая старшинами. Матросы быстро выбрасывались из подвесных коек, одевались, заворачивали постель в парусину, крепко зашнуровав, придав ей вид кокона. Бежали умываться, затем следовала утренняя молитва и завтрак. За завтраком можно было не торопиться. За полчаса матросы успевали не только насытить желудки, но и поговорить, пошутить, посмеяться.
Степан задумчиво всматривался в серую неприглядную морскую даль. Моросил дождик. Волны морщинили водную гладь, недовольно бились о борт корабля. Серо, уныло. Вокруг ничего, кроме бесконечного моря и облачного свинцового неба, сходящихся на горизонте.
- Что ждёт впереди? Как долго бороздить моря и океаны? - эти мысли тревожили не только Степана. Новая команда вернула к реальности. С 7 часов на «Пересвете» начиналась уборка. За 5 минут до 8 часов на мачтах взвивался сигнал: « Приготовиться к подъёму флага». На палубе выстраивались: караул, горнисты, барабанщики, офицеры и матросы повахтенно. Звучал команда:
- Смир-р-рно!
Командир, выслушав рапорта старших офицеров, старшего врача и специалистов, здоровался с офицерами, затем с кондукторами и, наконец, с командой. За одну минуту до подъёма вахтенный начальник командовал:
- На флаг!
А ровно в 8 часов, ни секундой позже, звучало:
- Смирно! Флаг поднять!
Кормовой флаг с синим Андреевским крестом, поднимаемый сигнальщиками, медленно шёл вверх, развиваясь полотнищем на ветру. Винтовки брались «на караул», офицеры и матросы снимали фуражки, горнисты и барабанщики играли «поход», унтер-офицеры свистели в дудки протяжной трелью, баковой вахтенный отбивал 8 склянок. Церемония заканчивалась. Начинались судовые работы. В одиннадцать часов вахтенный начальник распоряжался:
- Свистать к вину и на обед!
В это время команда оживала в предвкушении приятного момента. Слышались шутки, смех. На каждого полагалось полчарки водки и столько же вечером, перед ужином. Пили водку не торопясь, с наслаждением, покрякивая и довольно обтирая ладонью усы, у кого они были. По телу разливалась горячая волна, придавая бодрости организму, снимая дневную усталость.
- Эх, пошло! Как пошло хорошо!
- Потеплело в трюме моего живота!
- Крепись, душа, залью тебя сорокоградусной.
Начинался обед. После обеда до половины второго полагался отдых, а затем полчаса давали на чай. В 2 часа пробили сигнал «дробь-тревогу» - начиналось артиллерийское учение. В половине шестого с мостика распоряжались:
- Окончить все работы! На палубах прибраться!
А через полчаса свистели дудки к вину и ужину. За 5мин. до заката производился спуск флага. Звучала молитва, командиры принимали рапорта. Зажигались огни: отличительные, топовые и гакабортные. Наступала ночь.
Глава 3. Бродяга
Степан лежал, не смыкая глаз, покачиваясь в подвесной койке.
- Наверное, море неспокойное. Штормит, - подумал он. Внизу заскулил Бродяга.
- Чего ты? Спи, Бродяга, спи, - прошептал Степан, успокаивая пёсика. Он случайно оказался на судне. Ещё во Владивостоке, возвращаясь на «Пересвет», Степан увидел на причале, между бочек маленького грязного щенка. Он молча смотрел на окружающих своими чёрными угольками глаз, будто молил о помощи. Его рыжая шерсть намокла и свисала грязными лохмами. Степан позвал его лёгким посвистом. Щенок нерешительно приблизился, поджав грязную мочалку хвоста, и сел на задние лапы, в ожидании уставившись на незнакомца. Степан пошарил в карманах. Пусто.
- Жаль, подкормить мальца нечем. Пропадёт ведь, - грустно подумал он. Но на судно взять нельзя, запрещено. Степан угрюмо двинулся дальше. Он решил не оглядываться, но всё же, не выдержал. Щенок бежал следом, соблюдая определённую дистанцию. Сердце моряка дрогнуло. Засунув щенка за бушлат, Степан быстро зашагал к кораблю. На судно удалось пронести щенка незаметно. Он знал, если обнаружат такую живность, ему не сдобровать - хорошо, если карцером обойдётся, а вот собака точно за борт полетит. Бродяга, так Степан назвал свою находку, отогрелся, насытился и превратился в хитрую дворнягу с рыжим пушистым хвостом бубликом и остренькой мордочкой с умными плутоватыми глазами-пуговицами. Матросы с радостью приняли такое пополнение, подкармливали, чем могли, прятали от строгого боцмана Стукалова. Но однажды Бродяга выбежал на палубу в самый разгар уборки - кто-то дверь не запер. Он тыкался носом во все щели, знакомясь с новой обстановкой, тревожно втягивал носом морской воздух и счастливо лаял.
- Это что за тварь? Откуда? - Неожиданно прогремел над несчастным псом голос боцмана Стукалова. Бродяга, поджав хвост, пустился наутёк.
- Изловить псину, - гремел боцман. Степан, спускаясь по трапу, увидел несущегося во всю прыть Бродягу, за которым гнались двое матросов. Он подхватил его на руки и прижал к себе. Пёс, чувствуя защиту, зарылся мордочкой в форменку. Сердце его бешено колотилось.
- Подать сюда! - скомандовал Стукалов, приблизившись к Степану. Его рыжие усы топорщились на жирном мордастом лице, маленькие глазки зло буравили матроса. Степан сильнее прижал собаку к груди.
- Ах! Не выполнять? - сильный удар в челюсть чуть не сбил с ног. Степан покачнулся, но устоял, и пса из рук не выпустил. На палубе собрались матросы. К ним подошёл широкоплечий коренастый человек с серебряными кондукторскими погонами на плечах. Китель ладно сидел на его крепкой фигуре. Худощавое лицо с пышными чёрными усами, подкрученными на концах, и живым взглядом синих глубоких глаз выражало заинтересованность в происходящем. Баталер Шадыгин подошёл к боцману.
- Что за шум?
- Вот, псина на судне. Не положено, - доложил боцман.
- Кто таков?
- Радист Степан Джугла, - вытянулся в струнку Степан, с тревогой глядя на баталера.
- Покажи наглеца. Ух, ты, шустрый какой! Чего дрожишь? Боишься? - взял к себе на руки собаку Шадыгин.
- Как звать?
- Бродяга.
- Поставим на довольствие юнгу Бродягу, пусть живёт. А с офицерами и командиром я поговорю, - обратился он к боцману.
- Продолжать службу!
- Есть, продолжать службу! - радостно ответил Степан. С тех пор, как Бродяга перешёл на легальное положение, он стал любимцем всей команды. Его можно было увидеть среди матросов в кубриках, но чаще он обитал в кают-компании: там вкуснее кормили. Хозяина своего, повернувшего его судьбу в счастливое русло, не забывал, был предан, слушался, и ночевать приходил только к нему. Ложился на своё место, в углу на ветоши, сворачивался бубликом, прятал нос под пушистый хвост. У Бродяги проснулась большая любовь к морю. Он мог часами сидеть на мостике и любоваться морской стихией.