Кой чёрт потащил меня в первый корпус? Не помню. Только помню, что из нашего пятого корпуса я спустился в переход ко второму корпусу, иду по второму этажу в сторону первого корпуса, и...
Навстречу мне движется студентка. Высокая стройная шатенка лет двадцати. Поднимает на меня взгляд. И простреливает этим взглядом! Во взгляде её гипнотическом — и вопрос (я тебе нравлюсь?), и ответ (лучше меня нигде не найдёшь!), и интерес (а ты, вроде, мужик - что надо!), и снисхождение (но куда тебе до меня!). Нет, это невозможно описать. Это можно только прочувствовать. Только если ты мужчина. Мне тогда было 27 лет, и ещё полгода. Назовите мне любую красивую актрису или красавицу с полотен Возрождения! И всем им просто нечего будет делать рядом с этим, неожиданно возникшим предо мною женским идеалом.
И никого нет, только я и она. Приняв выстрел её взгляда, я остановился. Но не упал. Я только подумал: «Вот это баба! Ну почему здесь не лес?» Но оказалось, что я не просто подумал: она тоже остановилась, и именно оттого, что я не только подумал. Я сказал это! И довольно громко.
Но поняв, что я безопасен, что я просто восхищён, она продолжила путь, взяв немного правее. Я понимаю, что она сейчас уйдёт. И всё!? Ну, нет, нельзя терять ни секунды!
- Девушка, прошу простить меня! У меня вырвалось то, о чём подумал. Я не хотел вас обидеть.
Незнакомка продолжает движение, но словно раздумывая. Косит на меня взгляд и явно сдерживает улыбку, проходя мимо меня.
- Но если я виноват, я готов понести наказание! - я поворачиваюсь и иду рядом с ней.
- Да?! И каким же это образом? - её голос обворожителен, как и расцветшая улыбка.
- Если у вас есть тот, кто готов постоять за вашу честь, и если он готов бросить мне вызов, то я готов принять этот вызов!
Она рассмеялась, остановилась, вгляделась в меня повнимательней.
- К сожалению, у меня нет того, кто мог бы постоять за мою честь! - она развела руками.
- Не может быть! Неужели у такой девушки нет того, кто...
- И тем не менее — это так!
Пауза. Надо срочно что-то придумать! И я придумал:
- Тогда будем считать, что у вас такой человек только что появился!
- Даже так?! И как же зовут моего новоиспечённого рыцаря?
- Я не буду делать тайны из своего имени, если в ответ узнаю Ваше.
Мы познакомились. Её зовут Марина. Она учится на третьем курсе дневного отделения одного из факультетов нашего славного ВУЗа. Она назвала время, когда закончится третья пара, мы договорились встретиться у гардероба второго корпуса.
И было так! Я её тоже зацепил чем-то. Была зима, погода была снежная. И мы с Мариной прошли по снежной мешанине с километр, а на следующий день — что-то порядка 7 или 8 километров!
Мы встречались так раз 5 или 6, перемерили ногами приличный километраж. Январь 1983 года с его морозами и метелями нам не стал помехою. Переговорили много: и каждый о себе, и на разные мировоззренческие темы, и щекотливые вопросы спокойно обсуждали. Нам было интересно друг с другом. По крайней мере, она меня буквально ошеломила тем, что за красотой внешней поразила и красотой ума, и широтой кругозора, и способностью слушать внимательно и вдумчиво, подбрасывая идеи и оценивая события неожиданно и ярко. Стоило родиться, чтобы повстречать такую женщину!
Природа отдала ей всё, что могла дать. К её фигуре невозможно было придраться, там было всё настолько соразмерным, что глупая формула «90-60-90» и самому именитому закройщику показалась бы издевательством над той моделью, которой могла бы стать эта третьекурсница. Дрожащие от восхищения пальцы, совершающие стандартный ритуал обмера, выдали бы на бумажку, а затем — и всему миру, новый длинный ряд цифр непостижимой формулы женского совершенства… Но, способная и на славу танцовщицы, и на карьеру неотразимой актрисы, Марина Л. выбрала себе профессию, более подходящую для мужского интеллекта. Увы!
В ней не было обычной женской загадочности, недосказанности и непредсказуемости, но это ей и не было нужно: открытость и искренность только добавляли ей ценности в моих глазах. Да и те мужчины, которым повезло общаться с Мариной Л., наверняка согласятся со мной.
А какой у ней был голос! Самый совершенный музыкальный инструмент! И Амати, и Гварнери, и даже Страдивари со мной бы согласились, если бы смогли услышать голос Марины Л. По частоте он примерно совпадал со второй струной альта или с первой струной виолончели при хорошо наканифоленном смычке: хрипотца была настолько мягкой и лёгкой, что мурашки по телу шли от такого речевого контральто. И это не от курева там или питья, это удачный такой синтез папы с мамой!
И ещё - не все умеют играть талантливо на инструменте своего голоса. У Марины это получалось изумительно. Речь её была безупречной, эта грань её совершенства была на такой высоте, что оставалось только млеть от удовольствия, слушая её. Сравнивать спокойный тон её речи с нотой «Ми» первой октавы так же глупо, как глупо сравнивать бас в проповеди талантливого священника со звуком заводского гудка.
Вообще к музыке у меня с самого детства — особое отношение. А мелодии ансамбля под управлением Поля Мориа — непреходящий восторг души! Поль Мориа — настоящий маг! Словно Маленький Принц вырос, собрал ангелов со всей Вселенной и взял дирижёрскую палочку…
Почему-то маленькая история платонических отношений с Мариной Л. у меня в памяти ассоциируется с «Менуэтом» из репертуара ансамбля Поля Мориа. Не знаю — почему.
Смотреть ей прямо в глаза я более не решался, чтобы не потерять своего красноречия от её взгляда, выстрелившего в меня при встрече. Красноречие моё только и оставалось единственным спасательным кругом в общении с ней. Тут только мы были как бы на равных условиях.
Но углубляясь в платонические отношения, я не мог не переживать по поводу её мощного сексуального притяжения. Я был женат, дочке шёл уже шестой годик, а с Мариной я вёл себя, как мальчишка. Провожая её до подъезда, я никогда не входил внутрь, чувствуя себя не вправе на сближение, даже на невинный поцелуй. Возможно, Марину это удивляло, возможно — она ждала от меня какой-то активности. Развитие отношений зависло на увертюре.
Я её боялся! Приблизиться к настоящей красавице непросто. Ей надо (как трудно подобрать слово!) - соответствовать. Говорят же — руби сосну по себе. А это была ель! Без изъянов. Красивая и притягивающая своим совершенством, но неприступная ель. Я боялся поднять на неё взгляд.
Конечно, и она наверняка видела, чувствовала дистанцию. И мощные магниты своей красоты не включала, не смотрела в глаза, не прикасалась фривольно, не давала повода на сближение. И когда где-то уже в феврале я почувствовал, что темы общения уже прошли некий круг, то нашёл какие-то слова, что нам надо отдалиться, перестать встречаться, но остаться в дружеских отношениях. Она была согласна с этим. И мы обменялись домашними телефонами, как добрые друзья и делают.
И можно было дружить, конечно. Перезваниваться, запросто рассказывать новости о себе и интересоваться новостями Марины… Но отношения М и Ж — не для дружбы, особенно если Ж — на вершине совершенства. Однако не находил я ни времени свободного, погрузившись с головой в работу на кафедре и в бесконечные командировки по заводам, ни темы достойной для общения по телефону, ни внутренней готовности к общению. Всё откладывал на потом.
И только где-то через полгода я поздним вечером позвонил Марине. Не из дома, конечно. А из села Ярково, куда я попал в сентябре на уборку картошки со студентами-второкурсниками, чтобы приглядывать за ними вместо преподавателя (об этом — отдельный рассказ). Мы тогда с Мариной неплохо поговорили, я произнёс банальную фразу, что соскучился, что хочу с ней увидеться. О конкретной дате речи не было, я обещал позвонить ещё.
Но далее везение мне отказало: каждый раз, когда я звонил, Марина отсутствовала дома. Сама же она мне не звонила, зная, что я женат и проч. А может и звонила, но в моё отсутствие. Я перестал звонить, нарываясь каждый раз на недовольный голос её матери.
Тогда, в 83-ем году о сотовой связи можно было только мечтать. А полуторамиллионный город — не деревня, встреча в которой веками была в России обыденной: то у колодца, то в лавке хлебной, то на праздничных гуляньях, то на завалинке с семечками, то за околицей будничным вечером, то утром в грибном лесу, а то и на заветном сеновале тёмной ноченькой, чего уж там…
Конечно, у большого города есть и преимущества. И в первую голову, - анонимность. И возможности адюльтера, остававшегося тайной, невозможной на селе и в малых городках.
Короче говоря, телефон нам не помог, помешал даже. Это я, как «плохой танцор», наверное, ищу причину вместо способа. Открути время назад — я вёл бы себя спокойней и настойчивей.
Есть такая актриса родом из Эфиопии — Зеуди Арая Кристальди. И самая сильная её роль — Пятница в фильме «Синьор Робинзон» 76 года. Ну, в СССР прокат этого фильма запоздал, по моральным соображениям, наверное. С женой мы этот фильм смотрели уже в 80-м примерно году. А тогда, в октябре 83-го, я увидел в газетке с программами объявление о фильме «Синьор Робинзон» в одном из кинотеатров и сказал жене, что хочу сходить ещё раз на этот фильм. Жена не хотела идти. И я пошёл без неё. Позвонил наудачу из автомата Марине. И повезло, что трубку взяла она сама. Мы хорошо поговорили, я предложил сходить на этот фильм, и Марина согласилась пойти со мной.
Договорились, что я скатаюсь за билетами, а затем перезвоню ей. Я приехал в кинотеатр, с трудом купил два билета в разных местах одного ряда, ибо парных свободных мест уже не было — так велик был шлейф популярности ранее нашумевшего фильма. Выхожу из кинотеатра, чтобы позвонить Марине, и вижу… свою жену, прямо против выхода стоящую на улице! Жена вцепилась в меня и, оглядываясь вокруг, произнесла: «А где же она?» - «Кто?» - «Та, с кем ты договорился здесь о встрече!» - «Я хотел пойти с тобой!» - «Не ври! Где она, я хочу выцарапать ей глаза!» - «Если хочешь, я ещё попытаюсь взять билеты нам на двоих» - «Можно подумать, что у тебя только один билет!» - «Конечно один!» И я показываю ей билет, попавшийся в кармане первым. Второй билет оставался в кармане.
Да, жена захотела пойти на фильм, видимо всё ещё надеясь увидеть соперницу. Я пошёл в кассу. Там была давка за оставшимися билетами. До фильма было ещё полчаса. Марина наверняка уже нервничала у телефона, ожидая моего звонка или визита на такси. Но я отыграл роль верного мужа образцово, выбравшись из очереди минут через пятнадцать, со счастливой рожей показав жене давно купленный второй билет и сообщив, что парных мест свободных нет (а это было правдой).
Фильм мы с женой смотрели, сидя рядом, поменявшись с кем-то местами. А на следующий день вечером я позвонил Марине и извинился за вчерашнее. Марина бросила трубку, не дослушав подробности. Лёгкие отношения с женатым она допускала себе, но попав на неудачу — обиделась. Обида засела в ней надолго, она перестала подходить к телефону. Несколько моих попыток дозвониться и через неделю были тщетны. Мать, бравшая трубку, на просьбу позвать к телефону Марину, говорила, что её нет дома. Естественно, я прекратил попытки, хоть и чувствовал свою вину в произошедшем. По-умному, можно было написать Марине письмо с объяснением причины несостоявшегося свидания и с извинениями, и опустить прямо в её почтовый ящик, тогда подъезды не закрывались. Но такая мысль пришла ко мне уже с опозданием.
А произошло следующее: где-то через месяц или два мне на работу вдруг звонит жена и заявляет, что позвонила какая-то неназвавшаяся стерва, и просила передать, чтобы я не звонил ей больше, не надоедал звонками. И чтобы остановить истерику жены — я сообщил ей, что это наверняка звонила Марина, одна моя институтская знакомая, немного странная, я очень давно не звонил ей, и не собирался! А надоедает ей кто-то другой, мне это ни к чему, она меня вообще никогда не интересовала. Наврал. А что было делать?
Ну, и жена потребовала номер Марины! Я понял, что сам загнал себя в угол, и сначала сказал, что поищу номер в блокноте и перезвоню, но жена требовала найти номер срочно: «Я жду, не вешай трубку!» Короче, уважаемые дамы и господа, я слил жене номер Марины, подлая я свинья! И когда уже дома в разговорах с женой мы коснулись этой темы, я узнал, что жена Марине позвонила, и сообщила, что ей названивает кто-то другой. И отстаньте, мол, от мужа, вы ему неинтересны, поищите себе свободного мужчину. Тут надо бы вставить всякие охи-вздохи, обозначающие мою мужскую досаду, но как ни юли — понятно, что некоторые читатели, а особенно — читательницы, могут бросить читать эту далёкую от высокой морали мужскую исповедь, наполняясь благородным негодованием. Ну, так было, ничего не исправить уж!
До сих пор не знаю: действительно кто-то названивал Марине и не назывался, а она думала, что это я, или Марина решилась на маленькую месть, позвонив жене? В любом случае после этого казуса знакомство наше было обречено на разрыв. Я случайно встретился с Мариной на каком-то перекрёстке нос к носу спустя месяц примерно и попытался оправдаться, извиниться, но она не стала слушать. И в дальнейшем я встречал её несколько раз в транспорте, но уже не подходил к ней. А когда она окончила институт, вероятность встречи приблизилась к нулю уже вплотную. Но всё же через несколько лет я ещё два раза видел её в патентном зале публичной библиотеки. Возможно, что она тоже, как и я, вляпалась в науку, но уже перед самым её крахом вместе с крахом СССР. Она оба раза плотно сидела за угловым дальним столом зала, обложившись патентными журналами. Я не подходил к ней, садился за первый стол, быстро просматривал свои патентные журналы и уходил, не оглядываясь на Марину. Вот и всё.
И я не ведаю о том, как сложилась её судьба, надеюсь, что ей повезло. По крайней мере, всё в ней к тому было предназначено. А к красоте и к уму есть только одна добавка для гармонии. Люди называют это свойство добротой. Но о ней — особый разговор. Доброта бывает разной. Конечно, добрые люди нравятся многим. Но эти многие, чёрт бы их побрал, эксплуатируют эту доброту и хвост, как говорится, и в гриву. Ездят на доброте все, кому не лень, а некоторые — слишком беззастенчиво ездят, а привыкнув ездить — понукают! Поэтому добро должно уметь себя защитить, а уж кулаками или колючками — не так важно. Так что у меня, с таким-то пухом на рыле, — нет и не может быть никаких к Марине претензий, только к себе… А она - вполне гармоничная, не только красивая, но и умная, и добрая, ДОСТОЙНАЯ СЧАСТЬЯ.
Ох уж это счастье! Его даже полная гармония не гарантирует, за ним надо побегать! Да и то — догонишь ли?! Вот Чехов устами доктора Астрова из «Дяди Вани» говорит, что в человеке должно быть всё прекрасно. Если помните, в той пьесе изображены две женщины: Елена Андреевна, вторая жена профессора Серебрякова, и Софья Александровна, дочь профессора от первого брака.
Елена красива (её великолепно сыграла Ирина Мирошниченко). Но «праздная жизнь не может быть чистою» (это окончание цитаты Астрова обо всём прекрасном в человеке). А Соня чиста! Она безответно любит Астрова и несчастна по-своему, но всё-таки она, некрасивая, счастливее Елены. Она любит! А любовь повыше будет, чем красота с умом и добротой. И к счастью поближе. Всё важно, конечно. Но Астров всё-таки при всём его уме и проницательности — немного дурак, хоть и доктор: не понимает, что Соня — лучшее, что встретилось ему на нелёгком его пути. Влюбился в Елену, хоть и знает, что Елена в лучшем случае поиграет с ним и бросит. Чехов показал — как оно бывает чаще всего: счастье рядом, но недоступно, близко локоть — да не укусишь. Приходится смириться.
Интересно даже, как сложилась жизнь красавицы Марины Л.? Конечно, чудес не бывает...
Марина, отзовись! Теперь-то чего уж лелеять старую обиду? Мы стали старше и, надеюсь, мудрее. Прошлые недоразумения должны бы уж давно растаять, как колючие январские снежинки таяли у нас на лицах когда-то. Мне жаль, что так вышло, прости!