Мила шла по городу. Небо плакало. Город плакал. Слезы города стучались в прозрачную поверхность зонта. Миле тоже хотелось плакать. Но глаза были сухие, а в душе пустота.
– Кто тебя обидел? – старая женщина участливо заглядывала под зонт.
– Никто, – Мила с деланным равнодушием глянула на старушку.
– Никтоооо, – странная женщина чуть улыбалась. – Какой он нехороший этот никто.
Мила тоже улыбнулась.
– Пойдем.
Старушка тряхнула седой головой с аккуратной короткой стрижкой и повела Милу во двор ближайшего дома. Они пересекли его наискосок и зашли в угловой подъезд. Поднялись на лифте на последний этаж и вышли на просторную площадку с лепниной и витражными окнами. Все было потерто, потрескано, изъедено временем, но по-прежнему прекрасно.
– Нравится?
– Очень.
Мила забыла все неприятности и с восторгом осматривалась.
– Это еще не все. Пошли.
За шахтой лифта была еще одна лестница. По ней они поднялись на чердак.
Чердак полутемный, пустой, скучный. Миле не хотелось здесь оставаться. Но старушка подошла к противоположной стене и открыла еще одну дверь. Кивнула, приглашая войти. Мила вошла.
Это была мастерская, залитая светом мастерская художника. Пока они поднимались, дождь кончился и выглянуло солнце. Мокрые крыши блестели. Голубое небо сквозь огромное панорамное окно втекало в комнату и присаживалось на картины, на многих из которых было небо и крыши.
Женщина уже не казалась Миле старой. Она варила кофе и, поглядывая на нее, рассказывала.
– Есть в городе особое пространство – это крыши. Они первыми встречают рассвет, последними провожают закат. Они открыты навстречу солнцу и дождю, ветрам и снегу. От них чуть ближе к небу. С них открывается иной взгляд на землю.
Сами открытые штормам и непогоде, они берегут покой и уют людей. Они встречают и провожают их сны. Они хранят тайны дома и города. И если долго и внимательно прислушиваться, они готовы их тебе рассказать.
Когда мне плохо, где бы ни была, всегда ищу выход на крышу. Люблю гулять по ним. Сидеть с чашкой чая в кафе, чьи террасы выходят на крышу и смотреть на бесконечно меняющуюся красоту неба и вслушиваться в тайны и легенды города. Все собственные проблемы становятся мелкими и незначительными, всё мельчает перед этой красотой и величием. На.
Она протянула Миле чашку. Открыла дверь на террасу. Впустила свежий, все еще помнящий дождь, воздух. Вынесла на крышу два стула.
Мила сидела, вдыхала воздух, пахнущий морем, его краешек отсюда был виден, пила кофе. Небо было настолько высоким и огромным, что все то, что там, внизу, казалось таким болезненно тяжелым и неразрешимым, оказалось здесь, на крыше, вполне преодолимым и не таким пугающим.
Она сидела и улыбалась. Крыши подсыхали на солнце, подмигивали ей чердачными окнами и устало улыбались в ответ. Все проходит – они это знали.