Пилот птицы Феникс Глава 13. Надежда

Глава 13. Надежда
В каждом человеке всегда живёт или вернее - теплится надежда. Надежда на то, что всё в его жизни будет именно так, как он хочет, как ему думается, мечтается. Солдат, поднимающийся в смертельную атаку, никогда всерьёз не думает о том, что его сейчас убьют, что вот именно сейчас закончится его жизнь. Говорить о своей неминуемой смерти человек может сколь угодно обречённо и много, но где-то в глубине его мозгов всегда живёт надежда сравнимая с уверенностью, что с ним сейчас ничего такого плохого случиться не может. Убить могут кого угодно, но только не его. Как может такое случится, что он вот такой хороший и умный погибнет вот именно сейчас – в какой-то дурацкой атаке? Это просто немыслимо! Погибнуть может весь взвод, вся рота, а он один выживет. Выживет! Он выживет. Он в этом почти уверен. Почему?
А когда во время атаки, при очередной перебежке взрывом мины ему отрывает ногу и бросает на землю как бесполезную вещь рядом с тобой, то первое что ты видишь в глазах умирающего это не боль. Нет! Первое что ты видишь в его глазах это бесконечное удивление. Он словно бы хочет сказать самому себе: «Этого не может быть!». Ему оторвало ногу почти до колена, его тело изодрано осколками, на нем нет живого места, а он всего лишь удивлен?! Но его лицо уже перекашивает спазм и единственное, что он может в этот момент это орать от боли. И, кажется, что его крик порвет тебе барабанные перепонки, и ты оглохнешь: «А-а-а-а!!!» Смертельно раненный кричит не только от боли, но и от той несправедливости, которая сейчас с ним произошла. Крик и болевые гримасы вдруг резко сменяются какой-то апатией, расслаблением. Раненого слегка трясёт. Но это не судороги, его колотит более всего от ощущения холода, которое наступает при очень большой потери крови. И в его глазах уже нет того первоначального удивления. В глазах умирающего сожаление о самом себе и о своей собственной оборвавшейся вот так внезапно жизни. Сожаление переходит в безразличие. Тело мякнет, глаза становятся неподвижными и стекленеют. Он умер, и в этом мире одной человеческой жизнью стало меньше – в этом мире угасла ещё одна человеческая надежда на лучшее.
За время войны очень много народа умерло вот так у меня на руках или от моих рук во время боя. Я ведь не всё вам рассказал о своей карьере военного лётчика. Хоть мы и были лётчиками-штурмовиками, но иногда в силу обстоятельств приходилось брать в руки автомат и драться в пешем строю наравне с пехотой. Я не хочу никого сейчас пугать ужасами войны. Я лишь хочу сказать, что человек всегда при любых даже самых жестоких обстоятельствах надеется на лучшее. Внутри каждого из нас, также как и у того солдата в глубине души всегда есть надежда – надежда на то, что с нами ничего плохого не случится, что надо сейчас пережить вот только эту атаку и всё в нашей жизни будет именно так, как хочется, думается, мечтается. И это правильно! Человек не может жить в этом мире без надежды на лучшее, без надежды на то, что его мечты когда-нибудь станут реальностью.
Я, конечно, очень простой по характеру человек – без каких-то особых претензий ко всему, что меня окружает. И особых, глобальных мечт у меня никогда не было, но в тоже время я никогда не жил одним днём. Всегда была какая-то текущая цель в жизни. Я никогда не думал, что стану космонавтом или тем более, что окажусь в составе экипажа межзвёздного корабля. А вот в голове у моего Кэссция такие мечты были – он действительно жил ими. И постепенно его мечтания передались мне. Мне самому стало интересно, что же мы сможем достичь в этом плане?
Не надо представлять Кэссция эдаким каменным истуканом, который уверенной и твёрдой походкой идёт к намеченной цели. Кэсс это человек со всеми своими человеческими страхами, сомнениями и переживаниями. В трудные моменты жизни указательный палец, согнутый крючком он уже зубами не закусывал, как это бывало в детстве, но иногда подбородок или кончик носа он этим крючком потирал и подпирал. Постепенно обстоятельства сложились именно так, что мы стали космическим экипажем. И вот здесь уже не только у Кэссция, но и у меня затеплился огонёк надежды, что мы сможем получить в свои руки «Крейсер». А чем мы хуже других? И где-то внутри появилось такое желание: «Я хочу этот корабль!»
На наших ежевечерних семейных посиделках мы делились между собой своими планами, переживаниями и постепенно Исхе и Истэр тоже оказались втянуты в эту идею, загорелись желанием стать экипажем межзвёздного космического корабля. Стать экипажем «Крейсера», чтобы в один замечательный момент после выхода из анабиоза увидеть на мониторах обзорных видеокамер не привычные очертания континентов родной планеты, а увидеть ту, чужую обитаемую планету открытую уже так давно. Мы почему-то решили, что именно так и будет.
В «Центре по подготовке космических экипажей» конечно же, мы оказались благодаря Асции. Мы были приняты только потому, что она настоятельно порекомендовала принять нашу четвёрку. Ей просто не смогли отказать. Нас приняли несмотря даже на то, что наш экипаж был некомплектным – вместо шести нас было четверо. Эта некомплектность в дальнейшем создавала для нас некоторые проблемы. Но обо всём по порядку.
Наша группа, в которой мы проходили подготовку, предназначалась для последующей работы на орбитальных научно-исследовательских станциях, которых над нашей планетой в то время кружило штук десять (если и приврал, то не на много, на пару штук - не больше). Поэтому в нашей группе каждый из нас обучался как космонавт-исследователь. Звучит громко и красиво, но по своей сути выглядит немного грустно. Все орбитальные станции, как и весь Космофлот, работали тогда только над теми задачами, решение которых помогало построить и отправить в полёт к далёкой обитаемой планете межзвездный «Крейсер».
Вся наша будущая работа выглядела примерно так. Перед отправкой на орбиту экипаж проходил подготовку по тем экспериментам, которые должен был отработать по прибытию на космической станции. Прибыв в космосе на станцию, космонавт-исследователь брал в руки методику проведения эксперимента и выполнял буква в букву, иероглиф в иероглиф всё то, что наметили умные профессорские головы при подготовке этого эксперимента. Это работа лаборанта. Самая обычная работа лаборанта с той лишь разницей, что ты находишься не на планете, а в космосе. Хорошо, если партия экспериментов попадётся интересных, а то ведь просто со скуки умереть было можно. Меня такая перспектива не очень сильно воодушевляла, но наших девчонок всё устраивало, а Кэссций считал это просто вынужденной необходимостью, одной из ступенек на пути к своей главной цели – к «Крейсеру». У меня же были такие мысли, что в качестве космических лаборантов мы можем проработать всю жизнь. От таких перспектив настроение временами было грустным.
Одна из причин посещавшего меня иногда грустного настроения крылась ещё и в том, что рядом с нами проходили подготовку экипажи космических транспортов, орбитальных причалов и много ещё каких интереснейших космических объектов и орбитальных конструкций. Об этих вещах я, конечно, расскажу потом, если не забуду, но сейчас я просто хочу сказать, что на ребят и девчат из соседних групп я смотрел тогда, как на настоящих космонавтов, а про нашу четверку думал, что нам чуть-чуть не повезло.
С подобной хандрой мне помог совладать один случай. В перерывах между занятиями я случайно познакомился с одним космонавтом, который уже работал очень долго в своей профессии. Это был командир экипажа одной из научно-исследовательских станций. На подобной станции нам тоже предстояло работать. Я разговорился с этим человеком и как-то неожиданно для себя поделился с ним своими невесёлыми состояниями, которые у меня иногда подкатывали. Он меня послушал и сказал.
- Это бывает у многих. Некоторые люди поначалу воспринимают работу в космосе как нечто захватывающее, как какое-то приключение, аттракцион. Когда ты идёшь в космос в первый раз это действительно похоже на удивительное приключение. Но постепенно все восторги рано или поздно проходят. В конечном итоге наступает понимание того, что космос это не развлечение и совсем даже не аттракцион – это тяжёлая и очень серьёзная работа, к которой надо относиться очень ответственно. И вот здесь у каждого человека должен быть свой набор внутренних качеств, которые помогут ему остаться в этой сфере деятельности, если он действительно хочет остаться и работать в космосе. Ты ещё не побывал даже на орбите, а уже временами скучаешь. Ты, как я вижу, эмоциональный человек, наверное, тебе в космосе придётся очень туго.
- Послушай, - с очень серьёзной интонацией в голосе заявил я ему. – Мы сейчас с тобой не на пресс-конференции. Мы с тобой разговариваем с глазу на глаз. Поэтому ты не рассказывай мне про ответственность и очень тяжёлую работу. К тяжёлой работе такому пилоту-штурмовику как я не привыкать. Ответственность у меня просто через край выплёскивается. Ты мне лучше расскажи про себя. Что для тебя лично является самым важным во время работы в космосе? А я уже на основе сказанного тобою сделаю выводы для себя, чтобы мне в дальнейшем не скучать и как говорится, не наступать на те космические грабли, на которые до меня уже кто-то наступал.
Командир улыбнулся. Смотрел какое-то время на меня со снисходительной улыбкой на лице. Размышлял. Перестав улыбаться, он очень серьёзным голосом не позволяющим толковать его слова как шутку произнёс.
- Терпение. Это, пожалуй, самое важное для меня качество как командира и как космонавта. Без этого качества, по-моему, космонавта в принципе быть не может. Хочешь работать в космосе? Ну, тогда терпелка у тебя должна быть из титана выстругана. А если бы терпение было бы чем-то вроде топлива, то тебе понадобятся целые цистерны этого реагента. Терпение. Сколько работаю в этой профессии, всё время приходится что-то или кого-то терпеть. Терпеть надо все. Терпеть перегрузки во время старта ракеты, когда они превышают расчётные. Терпеть само состояние невесомости. Потому что, чтобы там ни говорили, оно приятно только первые две минуты. А затем начинает противно так подташнивать. И к этому не то чтобы надо привыкнуть – это надо вытерпеть. Терпеть и не причитать: «Заберите меня отсюда, меня тошнит, мне плохо». Терпеть надо тупые и умные приказы начальства, чтобы не послать их всех открытым текстом прямо в эфире. Терпеть и не срываться психологически при возникновении нештатных ситуаций, когда в результате аварии идёт один отказ оборудования за другим и, например, температура внутри станции или корабля падает так низко, что даже пар изо рта заметен при дыхании. Не паниковать, не кидаться по стенам как загнанная мышь, а скоренько работать над устранением проблем. А для этого у тебя должен быть позитивный внутренний настрой, что ты это всё выдержишь, справишься. Выдержишь и справишься даже тогда, когда тебя твои командиры и начальники заранее в покойники списали. И самое важное. Запомни это накрепко. Надо терпеливо относиться ко всем кто находится вместе с тобой в одном экипаже, чтобы не сорваться и не накричать на них. Не наделать глупостей, не оскорбить, сохранить человеческое лицо и продолжать работать. Работать по установленной для экипажа программе, потому что ты в космосе не на свадьбе, а на работе. Вся наша работа основана на терпении как на каком-то фундаменте. А уже потом идут знания, умения, высокий уровень интеллекта. Без крепкой выдержки в характере все эти качества для космонавта гроша ломанного не стоят.
Я запомнил сказанное на всю жизнь. И жизнь показала, что этот командир был прав.
Наш некомплектный экипаж постоянно пытались дополнить до шести человек, но все мы и прежде всего Кэссций резко отрицательно воспринимали такие попытки. От преподавателей в связи с этим постоянно приходилось слышать, что у нас некомплект. Нас было четверо, а по стандарту космический экипаж модификантов должен был состоять из шести человек. Вся программа обучения была рассчитана на то, что на борту орбитальной станции работают именно шесть человек. Нам иногда намекали на то, что мы тут зря теряем время и в космос нашу четвёрку никогда не отправят. Предлагали поменять профессию. Говорили, что космос это не для нас. Это очень сильно давило психологически. Мы это всё выслушивали и продолжали учиться. Терпели.
Я не стану скрывать, что нас держали в «Центре по подготовке космических экипажей» только из-за Асции. Я услышал один раз как руководитель этого «Центра» обсуждая с кем-то наш экипаж, посетовал на то, что просто не знает, что с нами делать и куда приткнуть. После обучения с его слов нас ни на один из космических объектов не возьмут, а выгнать он нас сейчас не может, потому что боится испортить отношения с Асцией: «Асция это такая красивая, - здесь начальник выдержал паузу, видимо подбирая необходимые слова и наконец, выдал почти по буквам, - змеюка, что если такая за палец на руке укусит, то тебя целиком парализует. С ней нельзя конфликтовать, с ней надо дружить. Это уже проверено». В голосе начальника «Центра» чувствовалась какая-то обреченность.
Но, в конце концов, нас «приткнули». Нас сосватали командиру одного из орбитальных причалов. Причал - это орбитальная космическая станция, с которой стыковался межпланетный космический корабль перед отправкой его в рейс к «Крейсеру» и, конечно же, после возвращения его из этого рейса. Экипажи такого причала производили подготовку межпланетных кораблей перед их отправкой в рейс. После возвращения очередного корабля и стыковки его с причалом необходимо было помочь выйти экипажу из анабиоза и подготовить межпланетник к очередному рейсу.
Это была самая грязная, самая «пыльная» и самая нервная работа из всех, которые были в то время у нас в космосе. Почему грязная? Да просто потому, что уже сам процесс выемки модификанта из саркофага – работа, грязнее не придумаешь. Ведь во время разморозки наших тел почки у нас некоторое время не работают – они ведь тоже замораживаются, и вывод ядов из организма всеми проснувшимися клетками осуществляется через кожу вместе с циркулирующей по системе «саркофаг – тело» жидкостью. А после такого выхода жидкости из тела это уже не просто жидкость, это экскременты с соответствующим цветом и запахом. Конечно, в саркофаге существует своя система фильтрации. Но всё дело в том, что вот эти фильтры как раз и должен менять экипаж причала при очередном обслуживании саркофагов. А извлечение самого модификанта из саркофага это просто неописуемое на словах зрелище. Ты лежишь в нём голый и после вскрытия всех крышек твоего временного хранилища ты выплываешь из него в руки встречающего тебя экипажа как обделавшийся младенец из люльки. Сам ты ещё очень слаб, поэтому тебе помогают покинуть саркофаг, проводят дезинфекцию твоего тела, очищают его от остатков той жидкости, которая из тебя вытекала во время разморозки. Для отправки и приёма модификантов по анабиозу привлекались только лица с медицинским образованием и исключительно женщины.
Мне и Кэссцию вышеперечисленные заботы не угрожали. Работа на орбитальном причале приёмом модификантов из анабиоза не ограничивалась. Стыковка с прибывшим транспортным кораблём и его подготовка к следующему рейсу были довольно-таки «пыльной» работой, которой в этом случае предстояло заниматься, по всей видимости, мне и Кэссцию. Такая подготовка предполагала, что работать в скафандрах в открытом космосе придётся очень много – вот это на нашем жаргоне и называлось «пыльной» работой. А почему работа на причале была ещё и нервной? Наибольшее количество нештатных ситуаций в космосе происходило у нас именно на орбитальных причалах. Во время длительного рейса космический транспортный корабль мог получить повреждения, могла выйти из строя часть его оборудования. Всё это создавало аварийные ситуации во время стыковки с причалом, и дальнейшая подготовка корабля к следующему рейсу в связи с этим тоже становилась трудоёмкой. Аварии и нештатные ситуации всегда требуют большого нервного напряжения. К этому добавлялись ещё и смертельные случаи с модификантами, которые транспортировались кораблями на борту в состоянии анабиоза. Люди иногда допускали фатальные ошибки, перед тем как лечь в свой саркофаг и этот саркофаг в результате становился для них гробом. Во всех подобных случаях проводились расследования, которые нервную систему никому не укрепляли.
Военным людям может показаться забавным, что например, у Кэссция спрашивали согласия на приём в состав нашего экипажа дополнительной пары модификантов. Ведь в армии существует такое понятие как приказ – приказали бы и всё. Всё правильно. Во всех других случаях в Космофлоте именно так и поступали. Но когда дело касалось процедуры формирования экипажа или определения его места работы мнение командира требовалось спросить обязательно. Командование Космофлота несколько раз обожглось на таких фактах, когда многомиллиардные космические проекты проваливались по той простой причине, что экипаж корабля или станции был сформирован на основе волевого решения командования – по приказу. И в дальнейшем, мягко говоря, люди не сошлись характерами. Космос только с планеты кажется огромным. А когда ты туда попадаешь, то приходит понимание того, что весь твой космос это, то обитаемое пространство корабля или станции в котором ты находишься и это пространство очень маленькое. Поэтому психологическая совместимость в экипажах это самый важный рабочий параметр всех космических проектов. На одни и те же космические грабли наступать у нас, было непринято, поэтому за формирование экипажа или рабочего состава из нескольких экипажей отвечал только командир. Только он решал с кем он будет, а с кем не будет работать в космосе. Вот поэтому без согласия Кэссция в наш экипаж никого не могли добавить. И командира орбитального причала тоже уговаривали взять нас к себе – приказать не могли. Не имели права.
Наши девчонки во время работы в космосе надеялись собрать материал для своих очередных диссертаций по анабиозу модификантов и до этого момента предполагали, что они сами по очереди будут лежать в анабиозе на космической станции. А здесь им в руки приплыла такая удача! Столько обширной информации можно было получить и к тому же по очень большому числу модифицированных людей! Мы модификанты после анабиоза - как куклы тряпочные. В первые пять минут можно брать любой анализ почти без спроса. Истэр меня строго-настрого предупредила, чтобы я не вздумал высказаться против нашей работы на причале. А мне и Кэссцию деваться было некуда. У нас с ним других вариантов работы по профессии просто не было.
- Что скажет командир экипажа на высказанное предложение по будущему месту работы его экипажа? – обратился к Кэссцию начальник «Центра», когда проходило обсуждение нашего трудоустройства. – Вам, наверное, потребуется время, чтобы обсудить предложенный вариант совместно с экипажем. Я вам даю ровно сутки. Завтра жду от вас ответ.
- Ответ могу дать немедленно, – быстро проговорил Кэссций. – Экипаж в полном составе выражает согласие на предложенную работу.
После прохождения тестов на психологическую совместимость мы были зачислены в состав рабочей бригады космического орбитального причала.
Кто-то из вас мои читатели, наверное, спросит: «А зачем он нужен этот причал? Для чего межпланетный космический корабль необходимо стыковать на орбите ещё с каким-то там причалом?» Действительно, непосвящённому человеку трудно понять, зачем надо держать на околопланетной орбите специфические по назначению станции и красиво называть их космическими причалами. На самом деле всё очень просто. Для полёта от одной планеты до другой внутри своей солнечной системы космическому кораблю требуется силовые установки, топливные баки и системы управления одного типа, это межпланетные системы корабля. А при нахождении на орбите вокруг одной из этих планет это уже будет оборудование совершенно другого типа, это орбитальные системы корабля. Орбитальные системы корабля в межпланетном полёте являются бесполезным балластом. Чтобы не таскать от одной планеты до другой этот балласт его на межпланетные корабли не устанавливают. Орбитальные системы установлены на специальных космических станциях, которые и называются причалами. Это позволяет сократить массу межпланетных кораблей и экономить топливо при межпланетных перелётах. Межпланетный корабль после завершения перелёта и выхода на орбиту вокруг планеты, просто стыкуется с причалом и в дальнейшем именно этот причал обеспечивает заданную высоту орбиты и соответствующую ориентацию корабля на ней.
Причал от межпланетного корабля отличается внешне очень сильно. Межпланетники выглядят очень аскетично – ничего лишнего. Простые как карандаши и не сложнее циркуля – силовые установки, рёбра охладителей атомных электростанций, топливные баки, обитаемый отсек для экипажа, запрятанный среди этих баков и собственно сам груз. Вот и всё из крупных деталей, если не перечислять мелкие. Солнечные панели на межпланетниках не устанавливают, только АЭС. Межпланетные корабли выглядят элегантно как дорогие сигары. А вот наш причал смотрелся на их фоне как странная декорация к фильму ужасов. Многочисленные стыковочные узлы с разлапистыми манипуляторами, огромные площади солнечных панелей, множество секций со всевозможными узкоспециализированными модулями – всё это делало причал похожим на какое-то скопление пауков крестоносцев, у каждого из которых вдруг выросли крылья стрекозы. Но в тоже время любой межпланетник в несколько раз превышал по своим размерам самый крупный причал.
Я смотрел на межпланетные корабли как нищий на дорогие яхты, которые вот они, рядом. Можно ими любоваться и облизываться сколько угодно, но в рейсы тебе на них никогда уже не ходить. Разве что доверят борт почистить и убрать внутри последствия жизнедеятельности экипажа. Работа у нас была в моем понимании невеселая – мы занимались приемом и подготовкой к рейсу межпланетных кораблей. Как в шутку называла нас острая на язычок Исхе, «слесаря-уборщики межпланетных сортиров». Наши девчонки укладывали в анабиоз и помогали выйти из него экипажам. Это была их основная работа. Тяжелая работа и мы своим женам всегда в ней помогали. А отработавший саркофаг при извлечении из него модификанта источает такое ужасное амбре - как самый настоящий сортир.
По документам и во всех отчетах мы значились как «встречающий» или «провожающий» экипаж причала. От наших коллег из экипажей межпланетников какого-то особого уважения за такую работу к нам не проявлялось. К дворникам и уборщицам помещений отношение в некоторых организациях более добродушное. Экипаж пришел, экипаж ушел. Ни здравствуйте, ни до свидания, ни спасибо, ни пожалуйста, словно мы роботы, словно мы пустое место. А я и не обижался! Мне хватало общения с Кэссцием, с Истэр и Исхе. Мы были очень дружной командой.
Встречали и провожали мы бригады космических монтажников, которые работали на удаленной от нашего Солнца орбите по подготовке «Крейсера». И если не знаешь технологии работы этих ребят и девчат, то можно подумать, что это невообразимая романтика. Люди занимаются подготовкой к рейсу межзвездного космического корабля вдали от Солнца и родной планеты! Наверное, из скафандров не вылезают во время всей своей вахты! Постоянные выходы в открытый космос! Да, они герои!
Я вам сейчас расскажу, какие они «герои». Эти герои-монтажники настоящий скафандр на картинках, наверное, только и видели и хорошо ещё, если забирались в него пару раз во время своей подготовки на планете. Не работали они в скафандрах и в открытый космос ни разу не выходили за всю свою вахту. Дело в том, что если вы подсчитаете то количество человеко-часов, которое необходимо потратить на монтаж в космосе межзвездного корабля или его подготовку к рейсу, то поймете что это очень даже немаленькая цифра. Она чудовищно огромна. На основе этой цифры можно рассчитать то количество скафандров, которое необходимо изготовить для монтажных бригад. В результате вы получите такое количество скафандров, что всю поверхность планеты ими можно будет покрыть равномерными слоями на три раза. Такое количество скафандров изготовить невозможно. Поэтому весь процесс монтажа выполнялся только роботами, которыми и управляли монтажники. Выглядело все это очень просто. Монтажная бригада, прибыв на объект, занимала рабочие места в специальном отсеке на своем межпланетном корабле. Все управление роботами осуществлялось из этого отсека по радиосвязи или по кабельным линиям посредством самых обычных манипуляторов очень сильно похожих на джойстики для компьютерных игр. В открытый космос наши «герои» носы не высовывали и тяжелее джойстика в своих руках ничего не держали. «Наигравшись» вволю и отработав свою вахту, они отправлялись в обратный путь на нашу планету, где мы стыковали их межпланетник к нашему причалу и помогали им выйти из анабиоза.
Работа у монтажников была – не бей лежачего, но зато, сколько гонору и важности было в этих мальчиках и девочках, словно они живут всю вахту в открытом космосе в скафандрах и выползают из них только для того, чтобы быстренько перекусить и поспать часок другой. Вот кто действительно из скафандров не вылезал так это я и Кэссций. Стыковку провели, из саркофагов экипаж достали, облачаемся в свои космические доспехи и вперед на обслуживание по регламенту, текущий или незапланированный ремонт в открытый космос. Вот мы действительно из скафандров не вылезали, потому что те уникальные ремонтные работы, которые приходилось выполнять нам, только на 30 процентов перекрывались роботами, для остальных 70 требовались самые простые человеческие руки и личное присутствие на месте событий нашего экипажа.
Но все равно, работа на причале была скучной. Однообразие действий и даже неисправностей в течение всей твоей вахты на орбите утомляло. Развлечений не было. Да и развлекаться времени не было. Я не хандрил, но и от восторга не подпрыгивал – работа она и есть работа. Катастрофических ситуаций и аварий у нас не было. Не было возможно благодаря стилю работы моего брата как командира экипажа. Не буду вас напрягать пересказом всех принципов этого стиля и разжевывать всё до мелочей. Кэсс иногда ворчал: «Работать надо планово, а не аварийно». Это фразочка из личного лексикона моего брата – при грамотной работе аварии не возникают. Таких командиров как мой брат иногда по незнанию называют занудами и ворчунами. Но благодаря моему «ворчуну» и «зануде» я на войне жив остался. Если бы не «занудство» Кэссция нас в могилу за всю войну раз двадцать можно было бы положить. А мы выжили.
Была парочка особенностей, о которых мне хочется рассказать. Например, перед очередным выходом для работы в открытом космосе или при выполнении ответственной работы внутри причала Кэсс всегда каждого из нас заставлял отработать сценарий. «Отработать сценарий», означало, что ты усаживался пред ясные очи нашего командира и без шпаргалки, наизусть проговаривал вслух последовательность всех своих действий при выполнении данной работы. Ошибаться было нельзя. Кэссций заставлял проговаривать всё с самого начала. В штурмовой авиации мы так отрабатывали на земле свои действия перед сложным боевым вылетом. На жаргоне ваших земных лётчиков такая тренировка называется, «пешим по лётному». Исхе и Истэр первое время это удивляло, и они между собой называли Кэссция «господин зануда». Но увидев, как я каждый раз бодренько и беспрекословно усаживаюсь перед своим братом, и как монах читает молитву, так же наизусть читаю ему сценарий своей работы, девчонки куражиться перестали. До них дошло, что это очень важно. Они стали, подражая мне так же бодренько читать наизусть свои сценарии. Кэссций перестал быть для них занудой.
Кроме этого Кэссций всегда требовал во время работы в открытом космосе проговаривать вслух все свои действия. Это было законом для нашего экипажа. Работать молчком строжайше запрещалось. Многие люди иногда попадают в такие ситуации, когда не помнят точно – выключили они свет или утюг, уходя из дома или нет? На планете с этим проще – можно вернуться в квартиру и проверить свои сомнения. При работе в открытом космосе этот номер не пройдёт. Работа с диктовкой всех своих действий позволяла сосредоточиться на выполняемых манипуляциях. Посторонние мысли при этом из головы испарялись. Каждое выполненное действие уже четко фиксировалось мозгом и звукозаписывающей аппаратурой – камеры видеонаблюдения не всегда находились в должном ракурсе, чтобы детально отслеживать всю нашу работу.
О каких нештатных ситуациях рассказывать, когда в экипаже такой командир? Скукотища! Мы были абсолютно безаварийным экипажем космического причала. Командир бригады этого причала, в подчинении которого поступил наш экипаж, даже зевать уже начал во время нашего с ним общения по видеосвязи. Все у нас было по плану, все было скучно.
Для работы на этом причале в космос нас доставляла ракета. Космический лифт на планете был. Но воспользоваться им мне так ни разу и не пришлось. На причал в космос нас доставляли по старинке – на ракете. Приземлялись мы тоже по старинке, в спускаемой на парашюте капсуле. Капсула была многоразовой, управляемой, с крылышками, они требовались на первом этапе приземления для вывода капсулы в заданный район посадки, а на втором этапе просто раскрывался парашют. Все это очень просто и об этом рассказывать не интересно. Я вам лучше расскажу об устройстве космического лифта.
Космический лифт это не то устройство, которое позволяет закинуть груз в космос на орбиту бесплатно. Космический лифт это то устройство, которое позволяет только немного сэкономить на топливных ресурсах при доставке очень большого объема крупногабаритных грузов на околоземную орбиту. Когда в течение года вам надо доставить на орбиту 3000 тонн груза, то проще это сделать при помощи ракет. А когда только за один старт с космодрома надо поднять в космос 3000 тонн груза и этот груз нельзя разделить на мелкие детали, то это уже проблема. А когда в течение года надо выполнить более сотни таких подъёмов, то это уже не проблема – это кошмар. Такой кошмар возникает, когда в космосе вы занимаетесь строительством очень крупных объектов. Например, межзвездного корабля. Межзвездный корабль в сборочном цеху на планете не собирают и межпланетный кстати тоже. В планетных сборочных цехах происходит сборка только «мелких» деталей, масса которых как я уже отметил выше доходит до 3000 тонн. А уже из этих деталей при подъёме их в космос и производят монтаж подобных космических объектов. Межпланетный корабль собирается на околоземной орбите, а межзвездный на краю солнечной системы. Я не буду доказывать экономическую эффективность космического лифта или спорить о том, какая концепция такого лифта лучше. Я вам просто сейчас расскажу о том лифте, который был у нас на планете.
Прочитав о некоторых особенностях вашего земного лифта конструкции Юрия Николаевича Арцутанова и в частности роман Артура Кларка «Фонтаны рая», где описано подобное устройство мне стало как-то не по себе. Дело в том, что наша инопланетная для вас цивилизация не смогла реализовать и половины того, о чем написали Арцутанов и Артур Кларк. Лифт Арцутанова в романе «Фонтаны рая» выглядит как дорогой лимузин с необыкновенными возможностями против нашего лифта с Планеты-А, который в этом случае похож на старенький, закопченный и затертый мазутом грузовичок. Я испытал даже какое-то чувство неловкости за то, что вот мы инопланетяне и не смогли построить именно такой лифт, о котором так хорошо рассказали Арцутанов и Кларк.
Конечно же, мне не пришлось за всю мою жизнь даже постоять рядом с нашим лифтом. Я его не обслуживал и в космос на нём не поднимался. Зевак и посторонних к этому сооружению на пушечный выстрел не подпускали. В случае теракта упавшие конструкции лифта могли натворить очень много бед на нашей планете. Поэтому сам лифт я наблюдал только в бинокль.
Лифт на нашей планете был исключительно грузовым. Людей в космос на нем не поднимали по той простой причине, что перегрузки во время движения нашего лифта доходили в некоторых случаях до 9 единиц. Это много даже для меня как модификанта. На коротком отрезке времени я такую перегрузку еще выдержу, но вытерпеть этот кошмар на протяжении длительного подъема просто невозможно. А сделать перегрузку меньше это значит снизить скорость движения лифта, снизить его эффективность, что считалось неприемлемым.
Ко всему прочему, у нас на планете по отношению к космонавтам была поговорка, «в одной корзинке всех котят не таскают». Котятами космонавтов у нас называли из-за нашей беспомощности на отрезке старта ракеты и выхода на околоземную орбиту. Мы полностью зависели от грамотной работы обслуживающего и сопровождающего полет ракеты персонала - как котята от своей мамы кошки. Одна ошибка «мамы» иногда стоила жизни всему «выводку» на орбиту. Поэтому нас пачками по 20 человек в космос не забрасывали. А космический лифт рассчитывался для подъема очень больших грузов и даже 20 человек для такого сооружения это как слону дробина.
Лифт был односторонним, то есть работал только на подъем. Обратно на планету по нему уже ничего не спускали, и ни какие элементы подъемника обратно вниз не двигались. Движение осуществлялось только вверх. Почему это так было сделано, станет понятно из описания конструкции сооружения.
Конструкция лифта с нашей Планеты-А вполне соответствует общим представлениям, которые сложились о подобном сооружении на вашей Земле. Из точки, расположенной в космосе на геостационарной орбите, натянута тросовая система к поверхности планеты, по которой и осуществляется подъем грузов. Эта точка называется геостационарной станцией лифта. В противоположную сторону от планеты с этой станции смонтирована другая тросовая система, которая сама по себе выполняет функции противовеса. На конце этого троса закреплено несколько крупных автоматических научно-исследовательских станций. Со временем массу этого противовеса постоянно увеличивали, закрепляя на конце троса и по всей его длине отслужившие свой срок космические объекты – корабли, станции и прочие сооружения. Так что противовесом лифта у нас служит не только сам трос, но и внушительное кладбище космических кораблей. Выглядит оно, прямо скажем, невесело.
Геостационарная станция лифта это тоже не цирк шапито. Веселия там не наблюдается. Никаких оранжерей, научных лабораторий на ней вы не найдете. Все очень глухо и мрачно. Это безлюдное место и пустующее сооружение. Надо заметить, что это сооружение очень больших размеров – гигантских. А оно и не могло быть маленьким - с него выполнялся монтаж всех тросовых систем лифта. Раз в год сюда наведывается обслуживающий персонал лифта и, выполнив осмотр крепления тросовых систем, очень быстренько улетает оттуда. Уровень радиации здесь очень высокий и длительное пребывание на этой станции здоровья не добавляет.
Не вся тросовая система лифта предназначена для движения по ней платформы с грузом, а только та, что расположена на участке от нулевой отметки старта до отметки в 570 км над уровнем моря. Этот участок троса выполнен в виде широкой и, конечно же, гибкой ленты – ленто-рельс. Это самый настоящий монорельс в небо. Размеров и формы сечения этой ленты я не знаю. Понимаю, что здесь я оплошал, но с расстояния в 10 км умудриться рассмотреть в бинокль хоть какие-то детали лифта это уже хорошо, а ближе мне подойти не удалось. Этот ленто-рельс начинается не от самой поверхности планеты. Над нулевой точкой старта он как веревка не болтается. Ленто-рельс начинается с высоты в 35 км от уровня моря и как я уже отметил выше, продолжается только до высоты в 570 км. На этой высоте лента заканчивается - здесь расположена автоматическая станция «Предел». Ленто-рельс крепится жестко к конструкции «Предела». «Предел» это такая автоматическая орбитальная станция, к которой не только подвешен ленто-рельс, но и которая выполняет маневры для уклонения от столкновения всей тросовой системы с космическими объектами, находящимися на орбите и контролирует уровень натяжения тросовой системы лифта. Сделать ленто-рельс длиннее 535 км у наших инженеров не получилось. При превышении этой длины он под собственным весом, конечно же, не порвался бы, но ведь он должен был выдерживать еще и колоссальную массу выводимого на орбиту груза. Выше «Предела» вся тросовая система уже не была похожа на изящную монорельсовую дорогу. Сверху к самому «Пределу» крепилось два троса, далее с увеличением высоты к этим двум добавлялся третий, затем четвертый и к геостационарной станции лифта подходил такой мощный пучок из тросов, что диаметр этого пучка измерялся уже десятками метров.
Ленто-рельс как я уже отметил, начинается с высоты в 35 км, а от стартовой площадки до этой высоты к нему уходит только жиденькая ниточка диаметром в несколько миллиметров, которая отмечает в воздухе осевую линию этого ленто-рельса – «осевая».
Из этого описания понятно, что рабочим участком нашего лифта был только короткий отрезок ленто-рельса длиной в 535 км на участке от тридцать пятого километра над поверхностью планеты и до станции «Предел».
Подъем груза при помощи этого лифта выглядел так. В нулевой точке лифта – на стартовой площадке «осевую» нить заводят в плоскость той платформы, которая по нему должна была поднимать очередной груз. Платформа была оснащена комплектом специальных колесных пар, позволявшим ей передвигаться вверх по ленто-рельсу как железнодорожному локомотиву. Сама платформа была выполнена в форме летающего крыла, которое у вас на Земле иногда называют крылом Бартини. Для тех, кто не понял - платформа была похожа на сверхзвуковые авиалайнеры типа «Конкорд» или Ту-144. Вот и представьте себе, что огромное и плоское крыло, аэродинамической формой напоминающее самолет «Конкорд» поставили вертикально как шатл на старте. Затем в чрево платформы заводят «осевую» нить лифта. Далее, к платформе подводят груз, который необходимо было поднять на орбиту. Закрепляют груз на одной из сторон платформы. Чаще всего грузом было топливо для межпланетных кораблей. Сам груз помещен в контейнер аэродинамической формы. На этом контейнере закреплены блоки реактивных ускорителей, количество которых зависело от массы выводимого на орбиту груза. Топливом для этих ускорителей служил метан, реже - водород. Никаких солнечных панелей для выработки электроэнергии на платформе не устанавливалось. Силовые установки платформы работали на метане. На стороне платформы противоположной грузу крепилась еще и парочка подвесных баков с топливом и окислителем. Вся эта гигантская сборная конструкция выглядела внушительно, устрашающе и на цивилизованный старт с применением инопланетных технологий совсем даже не походила.
Во время старта происходил сначала запуск ускорителей и только после того как отмечалось, что эти ускорители работают надежно и отмены старта не будет, происходил запуск в работу силовых установок платформы. Весь подъем груза лифтом делился на два этапа – «прыжок» и «проход по ленто-рельсу». До ленто-рельса всей платформе с грузом сначала надо было, образно говоря, допрыгнуть - преодолеть на реактивной тяге наиболее плотные слои атмосферы до отметки в 35 км. А уже потом начинать «проход по ленто-рельсу». На первом этапе во время «прыжка» подъем всей связки груз-платформа осуществлялся только стартовыми ускорителями. Их тяга равнялась ста процентам от требуемой на тот момент. На самой платформе во время «прыжка» происходил постепенный вывод ее силовых установок на необходимую мощность и раскрутка колесных пар до необходимой скорости. Автоматика выводила платформу по «осевой» к началу ленто-рельса на высоте в 35 км. На этой высоте стартовые ускорители завершали свою работу, отстреливались, отходили в разные стороны и совершали посадку в автоматическом режиме на ближайших аэродромах. Далее происходил захват ленто-рельса колесными парами платформы и не спрашивайте у меня, как это выглядело в деталях – не знаю. Я знаю только то, что вслед за своей «осевой» нитью ленто-рельс затягивался в платформу через раструб, напоминающий воздухозаборник реактивного самолета. Раскрученные колесные пары платформы зажимали ленто-рельс, и платформа поднималась по нему уже за счет собственной тяги. Это был второй этап подъема.
В промежутке высот 100 – 120 км происходил постепенный отстрел пустых подвесных топливных баков платформы. Баки приводнялись на парашютах в определенный для них район океана, где их вылавливали соответствующие службы. До высоты в 300 км платформа продолжала движение, используя топливо из своих внутренних баков. На отметке в 300 км срабатывали замки, и выводимый на орбиту груз отсоединялся от платформы лифта. После такой расстыковки груз уходил в сторону от тросовой системы, по направлению против вращения планеты. Продолжая по инерции набирать высоту, он все дальше отходил от троса. Траектория полета груза на этом этапе была чуть сложнее, чем хотелось бы – он вращался. В определенной точке этот груз подхватывал орбитальный буксир и доставлял по месту назначения. После сброса груза платформа какое-то время еще двигалась вверх, затем отсоединяла колесные пары от ленто-рельса и также как сброшенный ею груз уходила от тросовой системы лифта на заданную для нее орбиту. Выполнив один виток по этой орбите вокруг планеты, платформа входила в плотные слои атмосферы и как самый обычный самолет приземлялась в аэропорту стартовой площадки лифта. Вот и весь подъем. Спускать обратно по ленто-рельсу как видите было абсолютно нечего.
Во время подъема груза лифтом было несколько моментов, за которыми было интересно наблюдать. Конечно, сама работа ускорителей на старте выглядела впечатляюще – дыма и пламени было очень много. Но гораздо интереснее было наблюдать тот момент, когда платформа зажимала колесными парами ленто-рельс и начинала движение по нему. Вот в этот момент платформа с грузом начинала очень медленно вращаться вокруг своей оси, словно истребитель выполняющий фигуру высшего пилотажа «восходящая бочка». Платформа начинала вальсировать вместе со своим грузом. На обзорных мониторах было очень хорошо заметно, как моментально срабатывают двигатели стабилизации, парируя это вращение. Вращение замедлялось, но полностью устранить «эффект вальса» никогда не удавалось. Платформа так и продолжала очень медленно и печально вращаться вплоть до самого момента освобождения от груза.
Кроме работы двигателей стабилизации становилась заметна работа двигателей коррекции угловой скорости. Вектор тяги этих установок был направлен параллельно поверхности планеты и совпадал с направлением ее вращения. Учитывая то, что платформа постоянно крутится вокруг троса это непростая задачка. Платформа должна была двигаться строго вертикально, параллельно всей тросовой системе лифта. Работа двигателей коррекции угловой скорости предотвращала появление такого вредного эффекта как «эффект маятника».
Ситуация с отказом этих двигателей коррекции угловой скорости считается катастрофой. В этом случае колесные пары из-за разности угловых скоростей платформы и ленто-рельса не могут уже работать так, как должно. Возросшей поперечной нагрузкой их прижимает к тросу лифта, и они вместо того, чтобы эффективно продвигать платформу с грузом вверх, прокручиваются с пробуксовкой - скребут по ленто-рельсу. Ленто-рельс вытягивает горбом в сторону противоположную вращению планеты. Скорость движения платформы вверх снижается, а ее угловая скорость начинает расти. После выравнивания угловых скоростей троса и платформы вытянувшийся горбом ленто-рельс пытается принять изначальное вертикальное положение относительно поверхности планеты, и платформу с грузом на тросе кидает в обратную сторону, словно маятник к точке равновесия этой системы. Но так же как любой маятник проскакивает свою точку равновесия и болтается из одного крайнего положения в другое, так и платформу с грузом начинает раскачивать на тросе лифта. Движение по тросу вверх сильно замедляется и происходит уже рывками. Нагрузки на всю систему лифта при появлении такой раскачки резко возрастают, что грозит обрывом троса. Это катастрофа. Груз на орбиту уже выведен не будет. Его надо сбрасывать, а платформу отсоединять от троса. Такого кошмара у нас ни разу не было. Те люди, которые знают, что такое сила Кориолиса поняли все, что я изложил насчет этой возможной катастрофы, а для всех остальных нормальных человеков с планеты Земля я скажу так. Я всегда любовался движением платформы с грузом вверх по ленто-рельсу лифта. В это время она очень медленно вращалась как новогодняя елка и так же как новогодняя елка расцвечивается гирляндами огней, платформа лифта расцвечивалась многочисленными огоньками пламени из силовых установок, стабилизирующих ее положение при движении вверх. Выглядело это очень красиво, особенно ночью.
Наша скучная работа на причале, вскоре почему-то стала раздражать командира этого причала. Этот человек вдруг стал исключительно требовательным именно к нашему экипажу и придирался буквально к каждой мелочи. Исхе тогда высказала предположение, что наш Бригадир как мы его окрестили, просто боится того, что Кэссций его подсиживает. Кэссций действительно стал кандидатом номер один на должность командира причала за время нашей работы. Это все отмечали. Даже вышестоящие начальники шутили, что Кэссций это новый командир причала, а старого уже пора на пенсию отправлять. Бригадиру такие разговоры страшно не нравились. Мы поняли тогда, что он просто ищет способ, чтобы избавиться от нас. Добром такие ситуации не заканчиваются. С этим надо было что-то делать. И мы решили предоставить Бригадиру возможность избавится от нас, но, конечно же, на очень выгодных для нас условиях.
Во время нашего отдыха на планете после рабочей смены на причале мы решили, что надо бы всё-таки поговорить с нашим Бригадиром с глазу на глаз и без свидетелей. Выбрали очень хороший солнечный денек. Абсолютно точно зная, когда Бригадир будет у себя дома, мы поехали кататься на автомобиле по нашему поселку. Совершенно «случайно» остановились рядом с его домом, чтобы размять ноги. Вышли, прекрасно зная, что командир причала в этот момент находится в своем саду и с особым чувством и нескрываемым трепетом ухаживает за своими любимыми цветочками. У него это был просто ритуал какой-то. Исхе и моя Истэр мне тогда строго-настрого запретили раскрывать рот во время нашего общения с Бригадиром. Мне позволялось сказать только «здравствуйте» и «до свидания». На протяжении всего остального времени разрешалось только улыбаться. Говорить о возникшей проблеме должен был в основном Кэссций.
Бригадир вышел к нам, поздоровался. Особенных восторгов по поводу нашего появления рядом с его домом не высказывал. Но наши жены стали расхваливать уведенные ими через ограду цветы в оранжерее Бригадира так искренне и с таким восторгом, что тот, в конце концов, не выдержал и пригласил нас зайти к себе в свой цветочный рай. Пару часов ушло на то, чтобы выслушать его о том, какая необыкновенная коллекция цветов у него тут собрана. Исхе и Истэр восхищались великолепным цветущим садом в доме у нашего командира причала. И восторги их, судя по всему, не были наиграны. Я, честно сказать, сам не ожидал увидеть здесь такую красоту. Трудно было остаться равнодушным и не замереть от удивления. Но вскоре я посмотрел на Кэссция и одним взглядом задал вопрос: «Мы за этим сюда пришли?» Кэссций все понял без слов, но по-прежнему не торопился высказываться о наболевшей проблеме. Наконец когда Бригадир уже не знал о чем нам еще рассказать, а восторженные отзывы наших девушек стали повторяться, Кэссций обронил фразу так, словно нечаянно проговорился.
- Сейчас идет набор экипажей для подготовки к межзвездному полету на «Крейсере». Нам очень сильно хотелось бы попасть в эту программу. Жаль, что путь к «Крейсеру» для нас закрыт.
- Кто вам сказал такую глупость! – вдруг резко переменившись в настроении, почти рявкнул Бригадир.
Мы все замерли от неожиданной реакции Бригадира. А он тем временем продолжал выговаривать Кэссцию уже не таким грубым тоном, но с очень серьезным выражением лица. С таким серьезным выражением лица о цветочках не рассказывают.
- У вас майор, наверное, слишком занижена самооценка. Когда человек скромный это хорошо, но когда профессионал высокого уровня начинает строить из себя неопытного мальчика – меня это раздражает. Откуда у вас в голове такие похоронные мысли, что вам закрыт путь к «Крейсеру»? Вы до конца дней своих собираетесь на орбите саркофаги чистить и на чужих кораблях гайки крутить? Ваш экипаж лучший не только в составе моей бригады, он в принципе лучший из всех, о которых я знаю. Вам всем надо расти ребята, а не торчать на орбите в качестве «встречающих» и «провожающих».
Бригадир произнес тогда такую длинную речь и с таким запалом, что я сразу понял – этот человек ухватился очень крепко за идею отправить нас на подготовку для межзвездного полета. Он клюнул на нашу идею как рыба на наживку и понял, наконец, как от нас можно избавиться.
- Нас ведь четверо, а по правилам экипаж «Крейсера» должен состоять из шести человек, - мрачно и глухо произнес Кэсс.
- Золотой вы мой командир экипажа, - насмешливым тоном произнес Бригадир и посмотрел на Кэссция как на несмышленого мальчика. – Если командование Космофлота решит, что именно ваш экипаж должен идти к обитаемой планете, то ни какие правила никого не остановят. Правила просто перепишут. Вот и все! Ваша основная задача сейчас, сделать все возможное, чтобы вас зачислили в программу подготовки!
- А как же нашу четверку могут туда зачислить? – выражая искреннее непонимание, спросил Кэссций.
- Все очень просто, - ухмылялся Бригадир. - Я вашему экипажу такую рекомендацию напишу, и такие характеристики на вас на всех составлю, что командование Космофлота на вас молиться будет как на иконы чудотворцев. – Бригадир тогда рассмеялся от души от своей же собственной шутки. Настроение у него улучшалось буквально с каждой секундой. Не давая больше Кэссцию вставить ни слова, он продолжал. – Вы, наверное, думаете, что я в этом мире ничего не значу? Кто будет читать характеристики, составленные каким-то там командиром орбитального причала? Ведь это не бог весть кто в нашем мире! Не торопитесь с такими суждениями. Я вам, ребята, открою небольшой секрет. Командующий Космофлота и его заместитель, который будет проводить отбор экипажей для «Крейсера» это мои однокашники. Мы модификанты одного выпуска и не просто ровесники, вышедшие из стен одной лаборатории, а очень хорошие друзья. Они буквально вчера сидели у меня в гостях вот в этой самой оранжерее, мы пили кэрэ и травили анекдоты. Просто в этой жизни им больше повезло с карьерой, а мне с цветами. Так что, майор, то, что напишу я, эти люди прочтут обязательно. И к моему мнению отношение будет особенным. Если не провалите вступительные экзамены, можете считать себя уже зачисленными в программу подготовки экипажей для «Крейсера».
Не медля ни минуты, Бригадир буквально приказал нам написать прошения о нашем зачислении в программу подготовки к межзвездным полетам. С довольным видом посмотрел на наши автографы.
- По какому адресу мы должны отправить эти документы? – попытался было уточнить Кэссций.
- Это теперь моя забота, по какому адресу их отправить и кому показать, – ответил Бригадир и неожиданно добавил. – Вы только не подумайте, что я хочу от вас избавиться. Я знаю, что есть подобные слухи. Это все вранье. Вы у меня лучшие. И если вы станете экипажем «Крейсера», это будет дороже любого ордена на моей груди. Я буду этим гордиться всю оставшуюся жизнь.
Бригадир говорил искренне. Это было заметно. Ситуация была почти торжественной. Мы тогда попрощались и ушли от него абсолютно уверенные в том, что не только будем обучаться для работы на «Крейсере», но и станем его экипажем.
- Вот ведь старый черт, какие характеристики насочинял, - ворчал тихонько себе под нос заместитель командующего Космофлота во время нашего собеседования. – Приду, сегодня к нему домой и оторву ему уши. Это же не модификанты, это космические ангелы во плоти. Он что под старость лет совсем рехнулся, чтобы такое сочинять?
Экзамены мы сдали успешно, и теперь вот попали на заключительный этап отбора в программу подготовки к межзвездным полетам – мы вчетвером сидели на собеседовании у заместителя командующего Космофлотом. Имени этого заместителя я называть не буду – слишком много чести. У этого человека был отвратительный характер и ничего хорошего мы от него никогда не ожидали. Я его буду называть по той кличке, которую ему приклеили острые на язычок летчики одного из истребительных полков – Хвост. Летчики шутили: «Если Хвост рядом значит, то откуда он растет тоже очень близко».
В кабинете кроме нас и Хвоста сидели еще несколько человек из состава приемной комиссии – комиссары. Комиссары просматривали наши документы на мониторах своих планшетов, переговаривались между собой. Отношения были непринужденные. Чувствовалось, что все эти люди давно и хорошо друг друга знают. Складывалось такое впечатление, что они мимоходом зашли в кабинет к своему начальнику, чтобы просто поболтать. К Хвосту обращались все с особым уважением, но какой-то жесткой субординации я не замечал. Вот кому приходилось соблюдать жесткую субординацию так это нашему экипажу. Вы думаете, что мы сидели там, развалившись на стульях, как цыплята после гриля? По субординации полагалось сидеть только на половинке стула. Опираться на спинку было нельзя. Спина прямая. Ноги поставлены ровно, а не перекрещены как попало. Колени прижаты друг к другу. Ладони рук на коленях. Подбородок поднят, чтобы смотреть прямо перед собой. Насупленных баранов из себя изображать запрещалось. Попробуйте так посидеть хотя бы пять минут и прочувствуйте все наше напряжение в тот момент. Если тебе задавали вопрос, ты должен был быстро встать, руки по швам и сразу отвечать без всякого промедления. Сесть обратно на место возможно было только после того как тебе это разрешат.
Помню, как тогда в кабинет зашел сам командующий Космофлотом. Прозвучала команда: «Встать, смирно!» Все комиссары резво подскочили со своих мест. На пол упало на спинку несколько стульев. Мы тоже вскочили и вытянулись по стойке смирно. Командующий едва слышно отдал команду: «Вольно». Сказал он это таким уставшим тоном, которым старший техник нашего штурмовика всегда произносил: «Да, пошли вы все …». Командующий разрешил всем сесть. Посмотрев в нашу сторону, заметил: «Экипаж майора Кэссция? Уже наслышан».
Не трудно было догадаться, от кого он наслышан. Командующий стал просматривать наши документы. Зазвучали такие фразы как «лейб-гвардия», «летчики-штурмовики», «война», «первый капитан», «обучение в центре по подготовке космических экипажей», «работа на орбитальном причале», перечислялись наши награды. Когда посыпалась информация о научных работах и диссертациях, я понял, что просматривают документы Исхе и Истэр. Кто-то из комиссаров произнес: «Такие люди на земле не валяются. Будем принимать?» Ни командующий Космофлотом, ни Хвост на это ничего не ответили. Нам просто объявили, что собеседование закончено. Мы вышли из кабинета.
Результаты работы приемной комиссии должны были отобразиться на электронном табло информационной системы, но так как это табло заклинило, то имена командиров экипажей, которые были приняты на обучение, объявляла всем присутствующим хорошенькая блондинка. Мы эти результаты прождали весь день и у нас от нервного напряжения мороз по коже шел. Уже зачитывались имена тех командиров, экипажи которых проходили собеседование гораздо позже нашего, а нас все не объявляли. Наконец скороговоркой прозвучало: «Экипаж майора Кэссция зачислен в полном составе».
Мы, конечно, обрадовались, но от долгого ожидания и большого нервного напряжения устали так сильно, что наша радость криками восторга не выражалась. Мы обнимались. Исхе поцеловала меня в лоб, растрепала мне волосы на голове. А моя Истэр как обычно за ухо укусила. Кэссций улыбался, выражение лица было довольным как у кота на теплой печке. «Крейсер» находился уже в пределах досягаемости для нас! Мы могли стать его экипажем и полететь к другой планете! Это будоражило так сильно, что в ту ночь заснуть из нашей четверки уже никто не смог. Проговорили за столом, обсуждая наши шансы стать настоящим экипажем «Крейсера».
Про нашу подготовку я рассказывать не буду – ничего сверхъестественного нам не преподавали и никаких казусов с нами тогда не случилось. Запомнился мне тогда только один человек – генеральный конструктор «Крейсера». Многие говорили о нем, что это человек со скверным характером и прочее. Но я так не скажу. Характер был у него конечно сложный, но лично ко мне Генеральный относился очень хорошо. Я об этом уже упоминал, когда рассказывал детально о «Крейсере». Этот человек знал каждого модификанта во всех экипажах, которые готовили для межзвездного полета. Мог охарактеризовать любого. Знал про нас все до мелочей. Интересовался нашей жизнью постоянно. Учитывая занятость этого человека, такое отношение к нам дорогого стоило, и мы все в центре подготовки относились к Генеральному с очень большим уважением несмотря даже на его сложный характер.
Запомнился он мне и по той причине, что когда подошло время экзаменов, и командование Космофлота должно было из всех экипажей выбрать только один, Генеральный подошел к нашей четверке и просто без лишних церемоний произнес: «Я предложил именно ваш экипаж для межзвездного рейса на «Крейсере». Болтать об этом нельзя, но вы четверо должны знать, что я считаю вас наилучшими кандидатами». Это нас тогда очень сильно взбодрило. Но жизнь вещь непредсказуемая.
Отбор экипажа для «Крейсера» проводился в два этапа. На первом этапе разбивали всех, кто проходил подготовку на четыре группы – «основной отряд», «первый резерв», «второй резерв» и «все остальные». Из «основного отряда» делали выбор экипажа «Крейсера». Оставшийся народ из «основного отряда» переходил в «первый резерв». «Первый резерв» это дублеры на тот случай, если с экипажем «Крейсера» до его отправки в полет что-то случится. Экипажи «первого резерва» укладывались на Планете-А в анабиоз, и эти экипажи находились в анабиозе до возвращения «Крейсера» из рейса. Примерное время нахождения в таком анабиозе – 2000 лет. Зачем это надо? За 2000 лет на планете могут произойти очень большие перемены, в том числе в науке и в технике. Через 2000 лет может сложиться такая ситуация, что никто на планете и знать не будет, как работать с прибывшим из рейса межзвездным кораблем и что с ним вообще дальше делать. Вот для исключения подобной ситуации «первый резерв» и укладывали в анабиоз вместе с большим количеством обслуживающего и причастного к работе «Крейсера» персонала. Экипажи из «второго резерва» в анабиоз не укладывали. Они были дублерами «первого резерва». Со «всеми остальными» просто культурно прощались.
Наш экипаж срезали на первом же этапе отбора. Когда мы зашли в тот кабинет, где заседала отборочная комиссия, то сразу заметили, что председательствует не Хвост и не командующий Космофлотом. Во главе всего стола сидел представитель президента Конфедерации в окружении своих советников. Командующий Космофлотом, его заместители, генеральный конструктор «Крейсера» - все эти люди уже находились на менее престижных местах за этим столом. Наша Асция здесь тоже присутствовала среди руководителей тех лабораторий, модификанты которых проходили тогда отбор. Мы были абсолютно уверены в том, что нас зачислят в «основной отряд». Но все сложилось иначе.
Представитель президента очень долго просматривал информацию по нашему экипажу. Молчал. Наконец просматривая медицинские данные по Кэссцию, выразил удивление вопросом: «А это что за чудо такое?» Чудес никаких не было. У Кэссция также как и у меня были ранения. Пребывание в военном госпитале в личном деле каждого из нас отмечалось условным числовым кодом, а сам характер ранения изображался соответствующим иероглифом. У других модификантов такого не было. Фронтовиками были только мы двое. Представитель президента, первый раз столкнувшись с такими обозначениями, просто не знал, как понимать написанное. Числовых кодов он не знал, а эти иероглифы первый раз в жизни видел. Развернув свой планшет к Кэссцию, и ткнув пальцем в экран, кратко спросил.
- Что это?
- Осколочное ранение, - ответил Кэссций с такой интонацией в голосе, словно это была царапина.
- Осколочное ранение куда? – не унимался представитель президента.
- В голову, – ничуть не изменив интонации, пояснил Кэсс.
- Осколочное ранение в голову, - выпучив глазки, повторил председатель комиссии, и вид у него был такой, словно ему самому пуля только что между глаз попала.
Порывшись уже в моем личном деле, он снова ткнул пальцем в свой планшет, но вопрос был уже задан мне.
- А у вас это что такое?
- Контузия, – отвечал я спокойно, стараясь при этом быть максимально кратким.
- А что обозначает эта закорючка? – председатель был явно удивлен нашими ранениями.
- Особой тяжести, – ответил я опять кратко.
- Контузия особой тяжести, - произнес этот человек нараспев, и уже обращаясь к комиссии, громко заявил. – Да вы все с ума сошли! Вы что всех калек подряд по помойкам на обучение собирали?! Как эти люди попали в программу подготовки с такими ранениями?!
Голос у представителя президента звучал очень жестко. Понятно было, что он возмущен. Но дело в том, что его возмущение основывалось на его безграмотности. Контузия и осколочное ранение в голову для таких модификантов как мы это конечно не пустяки, но по сравнению с тем, что нам приходилось испытывать после межзвездного полета на «Крейсере», разница была несущественная. После контузии моему организму пришлось долго восстанавливаться. Это верно. Но после каждого межзвездного рейса я вообще вставал из анабиоза как покойник из гроба. И мне не просто надо было восстановить работоспособность организма как после контузии, мне буквально надо было воскреснуть. Потому что после межзвездного путешествия ты не человек – ты ходячий труп. Космические лучи пронизывающие весь космос это настолько жесткая радиация, что у меня за время полета нарушались не только жизненно важные функции организма – ДНК в моих клетках разваливались на части как конструктор! Мой организм их должен был восстановить! И восстановить правильно, без ошибок. А это в тысячу раз сложнее восстановления после любой контузии. И то, что мы с Кэссцием получив свои тяжелые ранения, полностью восстановились как модификанты, и могли продолжать работать, говорило только о великолепном состоянии нашего здоровья и огромном потенциале на восстановление после космического рейса. Это было нашим основным козырем, и все присутствовавшие специалисты это прекрасно понимали. Понимали это и Хвост вместе с командующим Космофлотом, когда брали нас на обучение. А представитель президента в этом плане был неучем. И этот неуч устроил всем присутствующим разнос по поводу нашего приема на обучение.
Ситуацию разрядила Асция. Попросила слово и произнесла речь, пытаясь ликвидировать безграмотность высокого начальства. Разговор перешел из области эпитетов «такие и сякие» в научное русло. Асция представила отчет о том, что мы с Кэссцием восстановлены полностью и последствий от полученных ранений у нас не наблюдается. Но слова Асции влетая в зазор между ушей председателя комиссии не произвели на него нужного впечатления. Это было заметно. Он затих, понимая, что сказано было, что-то умное и важное и он из этого ни черта не понял. Повисла пауза.
Тогда попросил слово генеральный конструктор «Крейсера». Рассказывал о проблеме восстановления модификантов уже без использования сложных научных терминов, как это делала Асция. После его выступления до представителя президента и его советников стало немного доходить, что по поводу нас с Кэссцием они очень здорово ошиблись. Но признать свою ошибку означало признать свою безграмотность. Генеральный в конце своей речи сказал, что наша четверка это уникальный экипаж. На что представитель президента, злобно заметил.
- Пилот контуженный, у командира осколочное в голову. Действительно - уникальный экипаж.
- Отбор кандидатов для «Крейсера» это не только отбор модификантов по их физическим параметрам и уровню подготовки, - назидательным тоном заговорил один из советников председателя. – Отбор кандидатов имеет большое политическое и общественное значение. А когда в представлении всему миру этого экипажа прозвучит, что у пилота была контузия, а у командира осколочное в голову, то общественному мнению трудно будет объяснить, что здесь нет ничего страшного. Это же вообще будут рассказывать как анекдот. Поэтому я считаю, что председатель комиссии прав и данный экипаж в «основной отряд» зачислять нельзя.
- «Первый резерв» будет формироваться из модификантов «основного отряда» поэтому они в него тоже не попадают, - заметил другой советник.
- Но и распрощаться с ними вот так просто тоже не целесообразно. Экипаж действительно неплохой, – проговорил кто-то.
- Решено! – громко произнес представитель президента. - Зачислить во «второй резерв», – и обращаясь непосредственно к нам. - Свободны. Пусть заходит следующий экипаж.
Если бы нас расстреляли, я бы, наверное, чувствовал себя гораздо лучше. Все наши мечты и надежды рухнули в один момент по причине того, что председателем отборочной комиссии был безграмотный, тупой идиот, который никогда в жизни не признавал своих ошибок, потому что считал себя великим начальником. Надежда растаяла в воздухе как дым, как утренний туман. Наши мечты вдруг улетучились, и ощущение было такое, что тебя сбросили с небес на грешную землю прямо лицом в грязь и вытерли ноги. Мы были лучшими! Это все отмечали! Мы и только мы тогда должны были стать экипажем «Крейсера». Но появился какой-то тупой идиот со своей безграмотностью и решил все иначе. Вместо «основного отряда» попасть во «второй резерв»! Это выглядело издевательством.
Исхе и Истэр тогда стали собирать наши скромные пожитки для переезда на другое место жительства. «Мы попытались, и у нас ничего не получилось, - говорили обреченными голосами наши девчонки. - Надо переезжать на новое место, надо искать другую работу». Я уже почти свыкся с мыслью, что «Крейсер от нас уплыл и уплыл навсегда. Как модификанты с продолжительностью жизни в 2500 лет мы еще могли дождаться его возвращения, но уйти на нем в следующий рейс уже нет. Наш переезд отменил Кэссций. Постоянно хмурый и насупленный после нашей неудачи он тогда проворчал.
- Мы не будем торопиться собирать вещи. Мы подождем.
- Чего ждать? – не понимали его Исхе и Истэр. – Надо наоборот поторопиться! Все вакансии для модификантов разберут, пока мы тут будем чего-то ждать! Мы «второй резерв» - мы никто, мы пустое место! Нас даже в анабиоз не укладывают. Ты хочешь остаться безработным? Или всю оставшуюся жизнь участвовать в экспериментах в качестве подопытного кролика?
Исхе конечно преувеличивала серьезность ситуации и на счет подопытных кроликов тоже очень сильно сгущала краски. Мы с Кэссцием могли работать тогда обычными пилотами. Мы могли вернуться обратно на прежнее место работы на орбиту, в космос. Но по поводу работы в космосе высказалась уже моя Исти.
- Я в этот орбитальный космический дурдом возвращаться не собираюсь! С меня хватит того, что с нами там было! Материала по анабиозу нами собрано достаточно. Надо его обрабатывать. Нам с Исхе на орбите делать больше нечего. Мы должны заниматься наукой.
Ничего особенного во время нашей работы на орбите с нами не случалось. Просто Истэр, так же как и я устала от однообразия орбитальной жизни, поэтому и называла причал космическим дурдомом – там свихнуться можно было от скуки. А Исхе тогда очень сильно поругалась с Кэссцием. Обозвала его занудой и всякими другими нехорошими словами, хлопнула дверью и закрылась вместе с сестрой в одной из комнат.
Я был единственным, кто понимал Кэссция полностью. Кэсс не мог просто взять и бросить все то о чем мы с ним так долго мечтали, к чему так долго шли. Я чувствовал, что Кэссцию хочется верить в то, что нам еще повезет. У него где-то внутри продолжал теплиться огонек надежды. Он продолжал искать выход, бороться - словно утопающий готов был ухватиться за любую соломинку. Но прекратить борьбу, взять и уйти он не мог. Это значило для него поставить крест на всей своей жизни. Экипаж для межзвездного полета тогда уже был выбран и Кэссций надеялся, что нам может быть, как-то удастся попасть в «первый резерв».
Нам повезло. Мы всегда были в разряде везунчиков. Кэссцию поздно вечером позвонил Генеральный и сказал, что один из экипажей «первого резерва» написал самоотвод. Ребята и девчата решили, что если их сейчас не выбрали в качестве экипажа «Крейсера» то делать им здесь больше нечего. Мы тогда по потемкам добрались до офиса Генерального. Прямо у него в кабинете оформили все документы. И к утру, когда всем стало известно, что вроде бы появилась вакансия в «первом резерве» эта информация уже была устаревшей. Наш экипаж занял свободное место.
Такой поворот событий не устраивал нашу Асцию. Мы ведь ложились в анабиоз, а она оставалась одна. На протяжении двух тысяч лет - одна! Она приехала к нам сразу, как только ей сообщили о перестановках с экипажами. Со мной и с Кэссцием почти не общалась. Все три сестры закрылись в одной из комнат и очень долго шушукались. Асция нашла выход из этой ситуации, и была положена в анабиоз вместе с нами и со всеми, кому это полагалось по штатному расписанию. А я и не сомневался, что наша Асция добьется этого, а в том, что ее саркофаг будет стоять рядом с саркофагом Кэссция, я был абсолютно уверен. Вот почему-то на этот счет у меня сомнений не было.
Помню, что перед нашей укладкой в анабиоз были грандиозные торжественные мероприятия – вся планета провожала экипаж «Крейсера» к далекой обитаемой планете. По всем телеканал, в радиоэфире и просто на улице звучала музыка, слышались разговоры, в которых постоянно повторялись имена модификантов из экипажа межзвездного корабля. Мы во всем этом участия не принимали. Все эти торжества прошли мимо, где-то там, вдали от нас и напоминали мне гулкое эхо какого-то чужого праздника.
Наш экипаж и Асцию положили в анабиоз в одном из помещений лаборатории, расположенном глубоко под поверхностью планеты. На протяжении всего рейса «Крейсера» мы оставались в этом анабиозе и сами по себе являлись частью уникального эксперимента по нахождению модификантов в замороженном состоянии такое продолжительное время – 2000 лет.
Прекрасно помню первые часы после выхода из этого анабиоза. Яркий свет ламп. Какие-то люди извлекают меня из саркофага и затем бережно укладывают на кушетку покрытую тряпицей исключительно белого цвета. Это тряпица мгновенно покрывается остатками жидкости, которая с меня стекает. Вокруг меня суетятся медики. Со мной нянчатся как с новорожденным. Аккуратно словно саперы, которые откапывают ржавую мину, мне чистят поверхность моей истонченной за время анабиоза кожи. Через пару часов уже полулежа в помещении для восстановления жизненных функций, я понимаю, что могу говорить. Сразу задаю вопрос: «Как там «Крейсер»? Те девушки, что работают с диагностической аппаратурой, подключенной ко мне, улыбаются. Одна из них повернувшись к своей соседке, произносит: «Они все сейчас об этом спрашивают». Никто не отвечает на мой вопрос, и я продолжаю спрашивать: «Крейсер» вернулся?» Неожиданно самая молчаливая на вид девушка вдруг проговаривает раздраженно скороговоркой: «Вернулся ваш «Крейсер». Вернулся. Он всегда возвращается». Раздражение в ее голосе меня настораживает и я догадываюсь, что ситуация с возвращением корабля очень скверная.
Ситуация действительно оказалась очень скверной. Экипаж «Крейсера» оказался заражен болезнетворными микроорганизмами - космическими пиратами как мы их называли. Космическими пиратами для нас были именно те микроорганизмы, которые при нашем погружении в анабиоз продолжали свою жизнедеятельность внутри наших тел. Настоящий анабиоз в отличие от того, который показывают иногда в фантастических фильмах и описывают в книгах, не является процедурой абсолютной заморозки. Саркофаг для анабиоза это не морозильная камера, это временное хранилище тела при пониженной температуре при условии дальнейшего восстановления всех его функций. Во время заморозки по-настоящему замерзают только верхние слои тела. Только они становятся действительно ледяными - затвердевают. Внутри же самого тела температура понижается только до уровня в ноль градусов и ниже минус четырех по Цельсию не опускается. Так что модификанты в анабиозе не похожи на куски мяса в морозилке.
Большинство существующих в любом человеке микроорганизмов с понижением температуры перестают вести в это время активную жизнедеятельность. Но есть такие, для которых наступают просто идеальные условия для размножения – не жарко, но и не холодно, обилие пропитания, никто не беспокоит, потому что иммунитет в это время у космонавта ослаблен до нулевого уровня. Это очень опасная ситуация.
Эти микроскопические пираты уничтожают любого члена экипажа, в организм которого они сумеют проникнуть на другой планете – они буквально берут космический корабль на абордаж. Продолжая видоизменяться на протяжении всего полета от одной планеты до другой, ранее известный ученым вид микроорганизма превращается в чудовище-мутанта с уникальными характеристиками выживаемости в экстремальных условиях. Даже если то заболевание, которое этот вид вызывал, уже было известно медикам, то из-за мутаций самих микроорганизмов лечение пострадавших переходило в разряд непростой задачки. К таким непростым ситуациям со слов одного орбитального врача стали применять парадоксальный термин, «старая-новая болезнь». Болезнь известная – старая, но микроорганизмы, вызвавшие ее уже мутировали, поэтому она новая и развивается с дополнительными осложнениями. Экипаж «Крейсера» на тот момент как раз и был поражен одним из таких старых-новых заболеваний, которое еще надо было распознать.
«Крейсер» вернулся из рейса без особых повреждения своих секций. «Орбитальная» уже находилась на орбите вокруг нашей планеты. Ее от «Транспортной» доставил межпланетный буксир, и они теперь неразлучной парочкой были состыкованы с одним из орбитальных причалов. Наш экипаж заблаговременно подняли из анабиоза. И вот здесь мы узнали о той трагедии, что произошла с экипажем «Крейсера». Дела действительно обстояли очень плохо.
Экипаж потерял одного из своих на вашей Земле. Это была жена командира. Со слов, оставшихся в живых, она пропала без вести. Двое были уничтожены микроорганизмами в своих саркофагах на обратном пути. У четвертого после выхода из анабиоза заболевание перешло в последнюю стадию – он лежал как парализованный. Этот модификант еще совершал какие-то вялые движения головой и руками, но передвигаться самостоятельно уже не мог. В живых остались только жена этого парализованного модификанта и сам командир экипажа. Космос с этими модификантами обошелся очень жестоко. Хоть я и расхваливал наш экипаж очень сильно, но эти ребята и девушки были тоже очень хорошими специалистами и просто очень хорошими людьми. Мне их было искренне жалко. Никто из нас тогда не злорадствовал.
Всем было понятно, что надо срочно отправить группу медиков для работы с пострадавшими. И вот здесь начались проблемы. Кроме экипажа «Крейсера» на причале попало на вынужденный карантин еще два экипажа – экипаж межпланетного корабля и экипаж орбитального причала. Эти 12 человек возможно и не заразились, но ведь этого никто гарантировать не мог. Вместе с остатками экипажа «Крейсера» в отсеках причала были расквартированы уже 15 человек. Это много. И возвращать их на планету без определения, чем они больны, как их лечить и насколько опасно данное заболевание было нельзя. Медики, прибывшие для их спасения на причал, не могли сказать через некоторое время: «Мы не можем понять, что это за болячка, пусть нас сменят другие». Такому отряду врачей пришлось бы сражаться до победы, потому что отправлять вторую бригаду врачей уже никто бы не стал. Орбитальный причал это не многоквартирный дом и не лазарет и увеличивать количество народа контактировавшего с носителями заболевания было нельзя.
Главная проблема заключалась в том, что у нас на планете никто не мог понять, что это за инфекция. Положение осложнялось тем, что из-за этого заболевания в телах модификантов получили возможность безнаказанно развиваться и другие микроорганизмы, самым заметным из которых была плесень. Общие симптомы, по памяти, выглядели примерно так. Туберкулезный кашель с отделением мокроты грязно-желтого цвета, иногда отхаркивалась кровь. Очень сильно затрудненное дыхание. Заболевшие модификанты вели себя так, словно им не хватало воздуха. Делая пару тройку нормальных вдохов, третий или четвертый выполнялся с большим усилием. Человек при этом вдохе пытался выпрямиться в струнку, шея вытягивалась, мышцы грудной клетки, и спины сильно напрягались. Это было похоже на пытку. Воздух на вдохе и выдохе выходил с характерным сиплым звуком как у больного астмой. Повышенная температура, потливость, жидкий стул и лихорадочное состояние выглядели на этом фоне как должное. Другим страшным моментом было то, что у экипажа «Крейсера» наблюдались незначительные нарушения в координации движений. Это уже говорило о поражении нервной системы.
- Все прекрасно знают, что это за заболевание, но никто в этом не сознается! – резко и озлобленно высказывалась Исхе по этому поводу. – Никто из наших врачей просто не хочет лезть в космос на орбиту, в невесомость и работать с тремя живыми еще покойниками! Вероятность заражения от больного в невесомости любым заболеванием увеличивается многократно! Все видимо считают, что проще подождать пока эти модификанты сами не умрут!
Исхе была тогда очень сильно возмущена трусостью своих коллег. Мы вчетвером тогда обсудили между собой, что можно предпринять в этом случае. Оказалось, что наши Исхе и Истэр очень умненькие. Темой их научных исследований во время нашей работы под командой Бригадира на космическом причале были именно, «профессиональные заболевания модификантов сопутствующие нахождению в анабиозе». Пока мы с Кэссцием драили межпланетники, наши жены изучали различного рода микроорганизмы, жизнедеятельность которых может вызвать осложнения или смерть во время анабиоза. На тот момент сложилось так, что по истечению 2000 лет на всей планете осталось только два самых крупных специалиста по этому вопросу и оба были в нашем экипаже.
Как я тогда понял, космонавтам из экипажа «Крейсера» в легкие на Земле вместе с пылью попали микробы и споры плесени. Для здорового человека в обычных условиях это не опасно. Но для того, который ложится в анабиоз это смертный приговор. После того как инфекционное заболевание одерживало победу над человеком в саркофаге, плесень тоже получала возможность развиться и добить его окончательно. Из-за мельчайшего микроорганизма, занесенного воздухом в легкие во время вдоха на чужой планете, пострадал весь экипаж!
То, что весь экипаж «Крейсера» умрет, нам было ясно без лишних слов – Исхе и Истэр нам детально расписали, что болезнь очень тяжелая и лечится трудно. А в условиях невесомости вылечить ее просто невозможно – гравитация это самый лучший помощник человеческому организму. После смерти экипажа «Крейсера» судьба остававшихся на орбитальном причале двенадцати человек тоже выглядела незавидно. Без гарантий, что они не инфицированы и не представляют угрозы окружающим, их на планету не пустили бы. Следовательно, без обследования и достоверной информации об их здоровье этих 12 модификантов тоже ждала смерть на орбите. В этом случае просто от голода и жажды. После такого количества смертей программу межзвездных полетов на вашу Землю обязательно закрыли бы.
Мы очень энергично обсуждали тогда эту проблему. Корабль вернулся из полета, его экипаж инфицирован страшным заболеванием, а бороться за их жизни и за жизни тех людей, что с ними пообщались некому! Никто не хочет заразиться! Все поголовно вдруг перепугались! Состав «первого резерва» «Крейсера» почти целиком подал рапорты об отставке. В строю остался только наш экипаж и еще парочка из таких же помешанных на межзвездных полетах модификантах как мы. Я, Исхе и Истэр однозначно высказались за то, что мы должны немедленно полететь на орбиту - спасать людей.
- Мы не будем торопиться, – опять проворчал тогда Кэссций.
- Кэссций, - нахмурив брови, укоризненно произнесла Исхе. Посмотрела своему мужу в глаза и, указывая пальцем вверх, добавила, - там люди. Кроме нас им никто не поможет.
- Настоящий экипаж «Крейсера» уже не спасти, ты мне сама об этом только что сказала, – отвечал Кэссций. - Они умрут. 12 человек «встречающих» еще пару месяцев продержаться и ты сильно сомневаешься в том, что они инфицированы. Значит, их можно спасти и попозже. За то, что мы сию минуту бросимся к ним на помощь, а потом будем драить палубы «Крейсера» от плесени нам ордена на грудь, обязательно повесят, но у меня этих орденов как сосисок в лавке у мясника. Еще одна «сосиска» на грудь мне не нужна. Мне нужен «Крейсер». Поэтому мы не будем торопиться.
Кэссций предложил тогда самый страшный вариант из всех возможных. Он предложил поставить перед командованием Космофлота условие – мы устраняем очаг неизвестной болезни на орбите, восстанавливаем «Крейсер», а нам за это дают гарантии, что мы станем бессменным экипажем этого межзвездного корабля.
- Нас за такой шантаж расстреляют, а потом сожгут в крематории, – ухмыльнулась на это предложение Исхе.
- Нет, не расстреляют, – возразила моя Истэр. – Просто сожгут. Живьем.
Наши девушки как всегда сгущали краски, но в принципе я с ними был согласен - Кэссций предложил несуразную идею.
- Кэссций, - произнес тогда я. - Ты понимаешь, что в отношении командования Космофлота мы никто, мы мелкие пешки в большой космической игре. Ты в звании майора, я капитан, наши жены хоть и обладают учеными степенями, но они лейтенанты Космофлота. Мы солдаты космоса, мы расходный материал. И чтобы такой расходный материал как мы ставил условие высокому начальству это неслыханно! Космофлот нас раздавит как микробов.
- У них нет другого выбора, как только выполнить то, что мы им скажем, – задумчиво и неуверенно произнес Кэсс. – Программа межзвездных полетов терпит неудачу за неудачей, «Крейсер» из очередного рейса вернулся разбитый в хлам, намеченная программа минимум для экспедиции не выполнена, на ветер в космос выброшены гигантские суммы денег и огромное количество ресурсов планеты. Экипаж притащил с собой на борту заразу, никто с этой заразой разбираться не хочет. Энтузиазм по поводу новых межзвездных рейсов у всей планеты на нуле. Это крах межзвездных полетов. Но сам «Крейсер» для Космофлота это не просто очень большой кораблик это еще и очень большая кормушка. За счет финансирования, что осуществляется по его программе, безбедно живет очень большое количество народа на этой планете. Если «Крейсер» поставить на прикол на дальней орбите, то личный состав Космофлота придется сократить в два раза. Очень много высокопоставленных людей уйдет после этого в отставку. Они все теперь готовы зубами вцепиться в «Крейсер», только чтобы не потерять его. Командование Космофлота мечется сейчас как на раскаленной сковородке. Никто не знает, что дальше делать, а мы знаем. И за это знание мы хотим получить под свое командование «Крейсер». Им деваться некуда. Они уступят. Какая им разница кто будет на этом корабле экипажем? Самое главное для нас в этом случае это твердо стоять на своем. Не испугаться, не отвернуть с намеченного курса как бы нам не угрожали. Будет трудно, но это наш последний шанс и мы не должны его упустить.
Скрепя сердце мы все согласились с Кэссцием. Он написал рапорт на имя командующего Космофлота только от своего имени. Нас к этому делу не привлекал. Отправил его по электронной почте. На следующее утро в Космофлоте был самый настоящий аврал. Хотя этот рапорт Кэссций написал только от своего имени, но вызвали то нас всех. Нас таскали из кабинета в кабинет, где высокие начальники, образно говоря, вправляли нам мозги. Вежливо с нами никто не разговаривал. Сначала нам влепили выговора за нарушение субординации - Кэсс не имел права писать рапорт на имя командующего. Затем нас обвинили в шкурничестве за то, что мы пытаемся получить выгоду, решить свои проблемы за счет страдающих на орбите от неизвестной болезни людей. Это вообще вызывало у всех бурю эмоций и праведное негодование обрушивалось на наши головы со страшной силой.
Мы терпели и стояли на своем – сначала мы получаем гарантии, что получим «Крейсер», а потом уже выполняем работу. Один из начальников нам просто сказал: «Вы офицеры Космофлота, поэтому должны выполнить приказ в любом случае и приступить к работе на орбите немедленно. За отказ выполнения приказа командования вас отдадут под трибунал и расстреляют». Нам действительно угрожали расстрелом, но после того как наши начальники, проконсультировавшись с научными работниками, поняли, что кроме нашего экипажа у них вариантов нет. Что Исхе и Истэр это в принципе единственные оставшиеся на планете специалисты, которые могут решить проблему с неизвестной болезнью, орать на нас перестали. Стали уговаривать. Давили на мораль и чувство ответственности. Очень сильно наседали на Исхе и Истэр. На меня и Кэссция уже не обращали внимания. Наши жены держались стойко – сначала гарантии, потом работа.
Весь день с утра и до наступления темноты нас продержали в штабе Космофлота. Примерно в три часа ночи повели в кабинет командующего Космофлотом. Конечно же, это был уже другой человек, а не тот, что 2000 лет назад. Этот генерал голоса на нас не повышал. В спокойном тоне отдал нам приказ о начале работы на орбите. Мы, стоя перед ним в одну шеренгу по стойке смирно, отказались выполнять его приказ. Он таким же спокойным голосом отдал следующий приказ – арестовать наш экипаж. Зашла конвойная команда. С нас стали сдергивать ремни обмундирования. Дергали и распаковывали нас так словно мы куклы тряпочные. Затем наш экипаж отвезли в тюрьму.
Наутро нас ждал сюрприз. Не дав нам выспаться, нас подняли и доставили в кабинет к заместителю командующего Космофлотом. У меня тогда весь сон как рукой сняло и чуть глаза из орбит не вылезли. Это был Хвост! Этот сукин сын оказывается, тоже отлежал в анабиозе, и теперь получив обратно свою должность, получил и все проблемы с ней связанные. Я тогда сразу осознал, что наш экипаж очень крепко вляпался.
- О каких гарантиях постоянно говорит ваш экипаж, отказываясь выполнять прямой приказ командования? – сразу спросил Хвост у Кэссция. – Что вы все хотите?
- Президент и правительство Конфедерации оформляют юридический документ в виде письма, содержание которого обязательно для исполнения командованием Космофлота. В этом письме должно быть указано, что наш экипаж назначается на «Крейсер» бессрочно.
- Идиотизм какой-то, - пробурчал Хвост, не понимая полностью всего сказанного Кэссцием. – Зачем оформлять письмо, когда можно просто получить приказ от президента в письменном виде? Это ведь тоже юридический документ. И он обязателен к исполнению. Майор, ты зачем здесь лишнее накручиваешь?
- Любой приказ можно отменить, - ответил Кэссций, - а юридически грамотно составленный документ надлежит исполнить в любом случае.
- Да ты рехнулся, майор, – выдал Хвост, как только до него дошел смысл сказанного. У тебя что? Мозги после анабиоза перекосило? Да я тебя вместе с твоим экипажем в психушку сейчас бессрочно оформлю, а не на «Крейсер». Письмо от президента Конфедерации им подавай! А благословление от всех святых отцов первосвященников вам не подать на блюдечке?!
Кэссций старался отвечать сдержано, но все равно его волнение было заметно.
- А вы выгляните в свою приемную. Может, там сейчас найдется экипаж получше нашего? У секретаря спросите, вдруг уже отважные и грамотные специалисты написали прошение для их отправки на орбиту. Так повыбирайте из общего списка кандидатов. И на нас тогда не надо будет силы тратить, кричать, угрожать психушкой.
Исхе научила все-таки своего мужа говорить сарказмами. Это была ее школа. Хвоста от слов Кэссция передергивало как от уколов шипом. Он злобно поджал губы. Хвост прекрасно знал, что в приемной у него пусто. Что никто из специалистов рапорт добровольно писать не будет и придется кого-то отправлять по приказу. А просто так бросать первый попавшийся экипаж на орбиту как в атаку на поле боя не имело никакого смысла. Одного приказа в борьбе с неизвестным заболеванием мало, нужны были специфические знания. Хвост все это понимал и поэтому оставил Кэссция в покое. Переключился на Исхе и Истэр.
- Там на орбите люди, которые ждут вашей помощи, – начал он давить на жалость. – Неужели у вас нет чувства сострадания? Вы же врачи, медики. Ваша профессия в том и заключается, чтобы оказывать помощь людям. Вы прекрасно понимаете, что вы единственные из всех врачей на этой планете кто может прийти на помощь тем несчастным, которые умирают на орбите и оказать им квалифицированную помощь. Почему вы отказываетесь это сделать?
Исхе и Истэр держались крепко. Отвечали кратко. Смысл ответов был прежним – сначала гарантии, затем работа. Хвост давил морально очень изощренно. С его слов отказываясь помогать больным на орбите, мы были просто бесчеловечными чудовищами. Договорился до того, что произнес.
- Я такой же модификант, как и вы и меня, так же как и вас учили, что бога нет. Но чем дольше я живу, тем яснее приходит понимание того, что бог это не глупая выдумка священников, что в этом мире все-таки существует всевышняя сила, которая карает всех чудовищных грешников без исключения, – немного помолчав, Хвост добавил. - Я абсолютно уверен в том, что этот бог покарает всех вас за то, что вы отказываетесь помочь умирающим, когда по чести и по долгу вы обязаны это сделать!
Глядя тогда прямо перед собой, Кэссций произнес негромко.
- Если какому-то богу вдруг вздумается покарать родных и близких мне людей, то я ему руки вырву и в его божью задницу вставлю.
Хвост явно не ожидал услышать такое после своих пафосных слов. В ответ он ничего говорить не стал. Молчком подошел к своему столу, вызвал конвой. Указывая на Исхе и Истэр, произнес: «Этих двоих на обработку к психологам, - кивнув в нашу сторону, распорядился кратко. - В карцер».
В тюрьму мы попали только вечером. Там нас провели по одному из коридоров в какой-то тупик. В этом тупике стоял прикрепленный к стене высокий и узкий шкаф для документов с глухими дверками. Когда его открыли, то полок внутри не оказалось. Охранники затолкали в этот шкаф Кэссция со словами: «Это твой саркофаг, подонок». Меня закрыли в камере рядом с этим шкафом. Ни лежаков, ни стульев в этой камере не было – голые стены и пол. Но моя камера размером два на три метра с мизерным окошечком под самым потолком мне тогда показалась дворцом по сравнению с тем ящиком, в котором заперли моего брата. Шкаф был чуть шире его плеч и в глубину был сантиметров 30. Там невозможно было присесть или опереться на что-то, можно было только стоять. Это была самая настоящая пытка! Пытки были официально запрещены законом. Я все время ждал, что вот сейчас придет охрана и моего брата переведут хотя бы в такую же камеру как у меня. Но никто не пришел до утра следующего дня. Утром меня вывели из камеры. Когда открыли дверки шкафа – Кэссций выпал из него не в силах стоять на ногах. Я его подхватил и понес на себе на выход из здания тюрьмы. Я думал, что нас сейчас отпустят, но я ошибся. Нас вывели в просторный, полностью забетонированный двор тюрьмы. Здесь было несколько огороженных решетками площадок. Кэссция закрыли на одной из них, меня заперли на соседней. Кэсс пришел в себя, разминал руками затекшие за ночь ноги. Мы сидели прямо так на бетоне, прислонившись спинами к решеткам, молчали. Солнце в течение дня палило беспощадно. Укрыться от солнечных лучей на бетонных площадках было негде. К нам никто не подходил. Нас ни о чем не спрашивали. Долго под прямыми лучами солнца мы не продержались. У Кэссция первого пошла носом кровь, он потерял сознание и упал на бок, получив солнечный удар. Я попытался, просунув руку через решетку укрыть его голову своим нательным бельем, но тоже потерял сознание и отключился. Очнулись мы оба в моей камере. Вечером пришла охрана и Кэссция опять заперли в пыточном шкафу.
Утром следующего дня все повторилось опять. Нас тогда очень сильно мучила жажда. Воды нам не давали. Кормить тоже никто не собирался. На третий день такой экзекуции я уже не чувствовал себя человеком. Головная боль и головокружение, носом постоянно шла кровь, передвигаться самостоятельно уже не мог. На площадку меня тащили под мышки охранники. Кэссция тоже извлекли из шкафа охранники, доволокли до его площадки и там бросили. Я подполз к решетке и протянул руку к брату, хотел почувствовать, что он еще жив. Потерял сознание.
Очнулся я, сидя на полу в тюремной комнате для допросов. Рядом прислонившись ко мне, сидел мой Кэссций. Какая-то тварь окатила нас двоих водой из ведра. Зашел Хвост и еще какие-то офицеры. Кэссция подняли на ноги. Он не мог тогда стоять самостоятельно. Его держали. Хвост спросил кратко: «Будем работать или будем требовать гарантии?» Кэссций ответил еще короче: «Гарантии». Его бросили на пол. Я, собрав последние силы, поймал его, чтобы он не ударился головой. Вечером третьего дня нас первый раз покормили, переодели в чистое. Нас осмотрел врач из нашей лаборатории и уже на следующий день, заперев в тюремную машину, повезли, не сказав куда. Я тогда решил, что в крематорий. Это было бы логично. Но я ошибся.
Вышли мы на заднем дворе президентского дворца. В приемной президента встретили своих жен и Асцию. Асция обняла нас тогда, как обнимают мамы своих детишек. Не произнесла ни слова, у нее в глазах стояли слезы – боялась расплакаться. Истэр шепотом рассказала, что мы живы только благодаря Асции. Это она сумела добиться того, чтобы нас принял президент Конфедерации. Пока мы были в тюрьме, Исхе и Истэр все это время, не выпуская, продержали в комнате для допросов. С ними работали психологи. Группы этих психологов, сменяя одна другую, непрерывно вдалбливали нашим женам, что им необходимо согласится на условия Космофлота и приступить к работе на орбите. Вежливо просили подписать согласие на эту работу. Только заканчивала уговоры одна группа, тут же следом заходила другая, словно они работали на конвейере. И такая обработка продолжалась без остановки. Нашим девушкам пришлось пережить 62 часа непрерывного допроса. Их так же как и нас не кормили, не давали пить и не давали заснуть, им не давали возможности даже отвлечься хотя бы на минуту от того, что говорили психологи. Перерывов не было. Это была самая настоящая пытка!
Асция до этого уже побывала на приеме у президента и сделала подробный доклад о том, что происходит на орбите, что происходит с нашим экипажем и какие последствия ожидают «Крейсер», Космофлот и Конфедерацию, если проблема с «неизвестным» заболеванием не будет решена. Президент на следующий день вызвал командующего Космофлотом вместе с его Хвостом и приказал доставить наш экипаж к нему в кабинет для разговора. Хвост и командующий прибыли почти одновременно вместе с нами. Я чувствовал интуитивно, что Асция умнее и хитрее чем все командиры Космофлота вместе взятые. Я был уверен, что она их переиграет в этом деле. У Хвоста было больше власти, а у Асции – ума.
Первыми в кабинет секретарь президента пригласила зайти командующего и Хвоста. Двери в президентском дворце были с великолепной звукоизоляцией, поэтому мне не удалось подслушать разговор, но в один момент я услышал как президент, повысив голос, произносит: «Вы потеряли трое суток, упражняясь в уговорах и пытках с этим экипажем! Они от вас золотые горы за свою работу требуют?!» Через некоторое время я опять услышал громкий, хорошо поставленный голос президента: «Какая вам разница кто будет в составе экипажа «Крейсера»?!»
Когда наш экипаж вместе с Асцией заходил в президентский кабинет я первым делом посмотрел на командующего Космофлотом и Хвоста. Вид у них был как у побитых собак. Президент, обращаясь к Кэссцию, произнес.
- Вы настойчивый человек, майор. Мне нравятся командиры с твердым характером. И ваш несговорчивый экипаж мне тоже нравится. – Президент встал со своего места, вплотную подошел к Кэссцию и стал говорить почти доверительным тоном. – Ты получишь под свое командование «Крейсер». Мне должности его командира для тебя не жалко. И соответствующее письмо для Космофлота мною будет заверено. Мне сейчас важно, чтобы ты навел на орбите порядок, разобрался с этой неизвестной заразой, спас застрявшие на карантине экипажи, восстановил «Крейсер». Работы много. Справишься?
- Да. Так точно, – отвечал Кэсс.
- Майор, – произнес грустным голосом президент. – Мне не нужны герои, мне нужны грамотные, толковые специалисты своего дела. Запомни это. Я надеюсь, что ты сейчас не геройствуешь, а четко знаешь, что надо делать для решения всех образовавшихся проблем. На настоящий момент ты будешь назначен руководителем проекта по подготовке «Крейсера» к очередному рейсу к обитаемой планете. В этот проект входит и решение проблем с заболеванием экипажа, и восстановление самого корабля. В случае положительной реализации проекта станешь командиром «Крейсера».
Кэссций тогда подписал несколько документов. Получил на руки красивый электронный лист – то самое письмо, получение которого мы добивались всем экипажем. Президент, прощаясь, с нами произнес.
- Майор, ты теперь находишься в прямом подчинении у меня. Твоя должность равноценна теперь должности командующего Космофлотом. О своей работе будешь отчитываться передо мной лично. Но запомни, мне не по душе офицеры, которым нужна нянька.
На космодроме нас уже ждала ракета для отправки на орбитальный причал. Правда, перед стартом медики попытались отстранить Кэссция от полета. У него было очень сильно подорвано здоровье пытками в тюрьме. В кабинете президента он едва на ногах стоял. Исхе тоже говорила о том, что мы на орбиту можем слетать и без командира. Но Кэссций - упрямый как баран: «Я обязан пойти с вами. И запретить мне никто не сможет – я теперь командую всем проектом». Вечером следующего дня мы в полном составе стартовали в космос.
- Я вас приветствую, - немного наигранно и криво ухмыляясь, произнес командир «Крейсера», когда мы уже будучи, на орбите зашли в тот отсек орбитального причала, где он располагался с остатками своего экипажа.
Я давно заметил, что многие люди больные смертельно опасным заболеванием очень любят здороваться за руку. Вот и тогда командир протянул свою руку для рукопожатия Кэссцию. Кэсс заходил тогда первым. Он посмотрел на протянутую ему руку, затем посмотрел в лицо командиру. Дальше случилось то, что я запомнил на всю жизнь. Мы все были в масках-респираторах, чтобы не заразиться. Кэссций тогда берет и сдергивает со своего лица эту маску и вместо рукопожатия подходит вплотную к командиру, обнимает его и прижимает к себе. Мы ведь знали этого командира и его экипаж очень хорошо – мы учились вместе пусть и 2000 лет назад! Это были наши друзья по учебе! Командир «Крейсера» тоже сразу узнал нас и Кэссция. Я увидел, как на его глазах проступили слезы. Пытаясь справиться со слезами и со своим болезненным дыханием, он произнес.
- Кэссций, – больше ничего от волнения долго сказать не мог.
Подошла та девушка, которая выжила в этом экипаже. Увидев нас и Кэссция, тоже почему-то заплакала. Кэсс прижал ее к себе как маленького ребенка – бережно. Говорила эта девушка с очень большим трудом, дыхание было затруднено. Всхлипывая, навзрыд она произнесла.
- Кэссци, почему нас так долго здесь держат? Почему нам никто не оказывает помощь? Мы ведь больны. Мой муж лежит при смерти после анабиоза, а нас только пичкают обещаниями, что очень скоро отправят к нам специалистов. «Встречающие» экипажи заперлись в своих отсеках и нам ни в чем не помогают. У нас скоро кончатся продукты, необходимых медикаментов нет. Кэссций, мы умираем.
Слез и расстройства психики было очень много. На сеансах видеосвязи эти модификанты так не раскисали – держали себя в руках. А при появлении Кэссция они вдруг расплакались как маленькие дети, которые, наконец, увидели своего папу и этот папа теперь их спасет, не даст им умереть. Но дело в том, что дела со спасением обстояли очень плохо – шансов выздороветь у больных не было. Исхе и Истэр сразу приступили к своей работе. Постоянно просили меня в чем-то помочь им, поэтому я не помню в деталях, о чем разговаривали старый и новый командиры «Крейсера». До меня доносились только обрывки фраз из их разговора.
- Ты ведь прекрасно знал, куда ты идешь, и чем и самое главное кем ты рискуешь. Уходя в этот рейс, ты рисковал всем, что у тебя есть в этом мире – родными и близкими тебе людьми, – произносил вполголоса Кэссций. – Космос иногда поступает с нами очень жестоко. Каждый из нас может так погибнуть.
- Мы, перед тем как лечь в анабиоз проверили все досконально, – говорил уже командир «Крейсера». - Ты ведь помнишь всех моих. Более щепетильных при подготовке к анабиозу модификантов найти было трудно. А после выхода из саркофага я обнаруживаю такую трагедию – два саркофага стоят укрытые плесенью, словно гробы погребальным саваном. Я умереть готов был на месте от такой дикой несправедливости. Этого не могло, не должно было случиться с нами! – немного помолчав, командир спросил Кэссция. - Это ты идешь на «Крейсере» в следующий рейс?
- Да. Вот сейчас отправим вас на планету в госпиталь. Затем почистим, заправим корабль и пойдем.
- Ты не боишься того, что какая-то плесень уничтожит твоих родных и тебя также как нас? Тебе разве не страшно?
- Больше всего я боюсь покрыться этой плесенью просто так сидя на родной планете, за те две с половиной тысячи лет отведенной мне моей модификантской жизни. Вот этого я боюсь очень сильно. А умереть в космосе в своем саркофаге? Это страшно. Но мы созданы для того, чтобы преодолевать пространство космоса. Как и в любой другой профессии в нашей тоже есть свои профессиональные риски. Возможно, я умру как один из твоих братьев.
Я во время этого разговора помогал Исхе с лежачим больным, у которого был паралич. Истэр обследовала выжившую девушку из этого экипажа. У всех больных модификантов пахло изо рта плесенью. Респираторы мы все тогда сняли, и поэтому я очень хорошо чувствовал этот запах. Лежачий больной умер на руках Исхе. Каких-то особых признаков того, что он вдруг умер, не было. Просто Исхе сказала нам: «Он умер». Жена покойного сорвалась с места, прижалась к нему и заплакала. Слез было очень много. Чего не было, так это проклятий. Никто из выживших не проклинал космос и все, что с ним связано.
Командира и девушку из экипажа «Крейсера» мы отправили тогда в госпиталь на планету. Исхе поставила диагноз и успокоила всех начальников, что в этом заболевании ничего нового нет. У оставшихся в живых шансов на выздоровление не было, но эти модификанты каким-то чудом справилась с болезнью. Мы с ними потом общались уже на планете. Они благодарили Исхе, обнимали ее так, словно она была их мамой.
Я вам сейчас расскажу, как нам пришлось буквально воевать с командованием Космофлота за наш «Крейсер». Я не хочу превращать свой рассказ в роман на производственную тему и жаловаться, вот дескать нам того не давали, а вот этого нам вовремя не подвозили. Рассказывать о таком глупо. Но мне запомнились тогда два ярких случая, о которых я не могу не рассказать.
Первый - произошел с Кэссцием. Кэссция на высокую должность тогда назначили, а в звании не повысили. Не сочли необходимым. Он как был майором, так и остался, а командовать приходилось генералами. На Кэссция эти генералы смотрели как на ходячий анекдот. Уважения со стороны высокопоставленных руководителей и офицеров к нему и вообще к нашему экипажу не было. Мы для них были мерзавцами, которые пытались шантажировать командование Космофлота. Мы в их представлении шантажом и придворными играми добились от президента Конфедерации контроля над самым денежным проектом планеты – восстановлением «Крейсера».
Денежное содержание у нас тогда было нескромным, скрывать не буду. Но самое основное, за что наш экипаж тогда презирали, это была байка, что именно из-за нас умер в полном составе на орбите вернувшийся из рейса экипаж «Крейсера». «Всех можно было спасти, но эти сволочи уперлись рогами в землю и не захотели никого спасать, пока им не подпишут «дарственную» на «Крейсер», – вот именно такой бред и рассказывался в этой байке про нас. На самом деле экипаж был уже при смерти, когда вышел из анабиоза. И то, что мы спасли двоих, это уже было чудом! Но даже выздоровление этих двух модификантов нам в заслугу не ставили – их спасли врачи того госпиталя куда они попали на лечение. Вот так! Представляете себе отношение к нам окружающих?
Руководители и генералы с Кэссцием разговаривали через губу, и каждый раз пытались выставить идиотом. Помощи никакой не оказывали. Среди всей этой озлобленной своры выделялась парочка особенно изощренных садистов. Модификанты народ наивный и нас обидеть или выставить дураками очень легко. Кэссций терпеть все это издевательство долго не стал - написал на пару этих генералов рапорт президенту. Президент создал комиссию по решению этого вопроса. Читай - трибунал. Все работы по «Крейсеру» приравнивались к работам в условиях боевых действий. Трибунал приехал и приговорил двух насмешников в генеральских погонах к расстрелу. Заседание длилось ровно пять минут. Генералам-шутникам слова не дали сказать в свое оправдание. О присутствии на заседании их адвокатов даже и речи не было. У этих двоих были такие удивленные лица: «Расстрелять? За что? Это ошибка, недоразумение! Мы же не совершали преступлений!»
Может преступлений они и не совершали, но всю работу по «Крейсеру» они превращали в полный абсурд и бессмыслицу, и Кэссцию от президента за это доставалось очень крепко. «Генералы насмехались», это очень ласково сказано. Они выставляли Кэссция перед президентом полным идиотом! А мой брат это не мальчик для битья. И Кэсс это с легкостью доказал. Эти двое так до конца и не верили, что их расстреляют. Помню, Кэссций предложил мне тогда съездить с ним на процедуру расстрела: «Не хочу, чтобы пули в лоб пустили не тем людям. Хочу лично убедиться, что именно те люди отправятся на тот свет».
Расстрел произошел во дворе той тюрьмы, где нас с братом пытали на солнцепеке. Мы с Кэссцием стояли тогда вместе с тем офицером, который должен был привести приговор в исполнение. Познакомились с человеком, разговаривали с ним на отвлеченные темы, о пустяках - кино, музыка. О казни говорить не хотелось. Мы же не извращенцы. Тюремные конвоиры вывели к нам во двор тех самых генералов. Солдаты нашего нового знакомого поставили их перед ним на колени. Никто генералов не унижал, их не били и не завязывали им глаза, не затыкали кляпом рот. Их со связанными руками поставили на колени только потому, что офицеру так удобнее было стрелять. Один из осужденных на смерть постоянно говорил о том, что он написал прошение о пересмотре дела, что казнь должны отменить, и мы должны связаться с каким-то там представителем президента, который нам все объяснит. Кэссций тогда мрачно заметил.
- Генерал, вы даже на расстреле продолжаете шутить и издеваться надо мной. Какой вы …
Кэссций не успел договорить. Хлопнул выстрел, и генерал грузно упал на бок. Второй приговоренный к смертной казни молчал. Он видимо уже давно понял, что его действительно расстреляют, но умереть достойно все равно не смог. Когда дуло пистолета оказалось у его лба, он вдруг стал медленно отворачивать в сторону свою голову. Словно, если он ее уберет достаточно далеко вбок, то офицер обязательно промахнется. Генерал был в это время похож на идиота. Получил свою пулю в висок и упал на бетон как мешок с ватой. Мы тогда попрощались с офицером из расстрельной команды, он ушел оформлять документы, а мы остались ждать медика тюрьмы, чтобы тот засвидетельствовал смерть. Медик долго не появлялся. Кэсс тогда заметил, что я надел перчатки. Похолодало. Кэссций стал одевать свои. И вот в этот момент мы с ним дружно как по команде повернули головы в сторону нижнего ряда окон тюрьмы, которые выходили в этот двор.
Внутри здания у этих окон, оказывается, стояла огромная толпа народа – офицеры и руководители разных рангов. И на лицах всех этих людей читался неподдельный ужас! Ужас! Ужас буквально рвался наружу из их вытаращенных от страха глаз! Медик в этот момент пулей выскочил из дверного проема и подбежал к трупам. Руки у этого человека просто тряслись от страха. Он нас боялся! Почему?! Нас считали чудовищами! За что?! Что мы с Кэссцием такого сделали?! Мы просто стояли рядом с расстрелянными генералами и мирно беседовали друг с другом. Генералы лежали себе тихонечко на бетоне как два тюбика. Мы их не пинали, и не издевались над покойниками. К виду мертвых тел мы за время войны привыкли и особенных эмоций не испытывали – стояли спокойно. До сих пор не понимаю причину того ужаса охватившего присутствовавших на расстреле.
Эффект от этого расстрела был очень хороший. Все высокопоставленное начальство в Кэссции теперь души не чаяло. Его встречали везде как самого дорогого человека в мире. Мы тогда не стали рассказывать нашим женам, каким образом достигнут такой необыкновенный эффект уважения. Я думаю, что это маленькое лукавство они нам простили бы.
Второй случай произошел со мной. Кэссций не успевал везде один, поэтому он разделил между нами всю работу по подготовке «Крейсера». Исхе и Истэр занимались проработкой научно-исследовательского плана экспедиции. Им приходилось общаться с огромным количеством людей из научного мира. Происходил отбор обязательных экспериментов. Времени свободного у девчонок не было и поэтому они всегда звонили мне: «Сэти надо съездить и посмотреть оборудование и приборы». Ехал, смотрел, разбирался какие функции у данного оборудования. Научным работником я не значился, но вникать приходилось в устройство любой техники, которая предназначалась для нас. Наши девушки в железках разбирались очень плохо, а у Кэссция времени не было. Кэсс занимался Транспортной и Орбитальной секциями «Крейсера». Третьей секцией корабля – нашей птицей Феникс занимался я. Кэссций мне тогда сказал.
- Продумай все основательно, Сэти. Я не могу успеть везде сам и поэтому работу по подготовке Экранолета-СП отдаю полностью под твой контроль. Постарайся сделать так, чтобы у нас не было проблем с этой птичкой на чужой планете.
На всю свою жизнь я запомнил то первое заседание в конструкторском бюро, на котором я попытался внести свои предложения по изменениям в конструкции и оборудовании экранолета. Делаю доклад и постепенно замечаю, что присутствующие смотрят на меня как на дурачка. Словно бы я маленький ребенок, которого поставили на табуретку перед взрослыми дядями и тетями и попросили спеть песенку, я пою, а они мило улыбаются. Все мои предложения были подняты на смех и разбиты профессионалами КБ в пух и прах. Мне тогда подумалось, что двух расстрелянных генералов было недостаточно. Будь я на месте Кэссция, я бы их штук двадцать расстрелял и не только бы генералов. Кэссций, когда я ему пожаловался на всех этих козлов, уставшим голосом произнес: «Я не могу расстрелять всех идиотов – работать не с кем будет. Тебе придется найти к этим людям подход или просто силком заставить их сделать то, что ты задумал».
Все мои предложения на тот момент шли в разрез с общими представлениями о том, как должен работать летчик в условиях другой планеты. Летчиком был я! Я говорил о том, каких изменений хочу я в том летательном аппарате, которым я буду управлять. А мне инженерный состав КБ пытался втолковать, что я этого хочу из-за своей малограмотности! Вот и пообщайся культурно с образованными людьми.
Предложений было много и я не хочу их все здесь вываливать, чтобы вы их уважаемые читатели перерабатывали. Я остановлюсь только на двух, которые вызывали самую настоящую бурю эмоций и негодования. Одно из таких моих предложений, касалось приборной доски пилота. У нас тогда, как и у вас сейчас на Земле была дикая мода на красивые цифровые панели вместо аналоговых стрелочных приборов. Я просто предложил вернуть в мою кабину пилота аналоговые, стрелочные приборы. Некоторые инженеры от избытка чувств у виска пальцем крутили. Не понимали люди всех моих проблем – в кабине пилота ни разу в экстренные ситуации не попадали вот и не понимали. Я же не предлагал на всех самолетах такую замену сделать.
Между цифровой панелью приборов и аналоговыми стрелками разница огромная. И инженера сразу ставили меня на место такими доводами как меньшая масса оборудования, четкость восприятия информации. Что еще нужно от панели приборов? В том то и дело, что восприятие информации отличается в обоих случаях очень сильно! Я всю свою жизнь до этого отработал летчиком-штурмовиком. Все мои полеты это полеты в экстремальных условиях – полеты на выживание при высокой плотности огня ПВО противника, при жестком противодействии его истребительной авиации. Когда ты находишься в таких условиях, то на приборную доску смотреть времени почти нет, а надо. А засмотришься на какой-то приборчик и все – ты покойник, тебя сбили. Как я работал? Все показания стрелочных приборов в своей кабине я воспринимал для себя как какие-то картинки-иероглифы. Приборную доску в экстремальной ситуации я никогда не разглядывал! Я бросал на нее беглый взгляд. Я всегда точно знал в каком положении должна находится стрелка того или иного приборчика в том режиме полета, который я задал. Если все стрелочные картинки-иероглифы были такими как надо, то значит с машиной все нормально. Если какая-то стрелочка оказывалась, не на своем месте, то я сразу чувствовал изменение в общей картине приборной панели. Но в то же время, если меня после такого беглого взгляда на приборную панель спросить о точном показании какого-то прибора - я бы ни за что не ответил. Но ведь этого и не требовалось! А зачем это надо?! Например, если я при беглом взгляде на приборную панель определил, что стрелки указателей температуры газа за турбинами находятся там, где надо, то на кой черт мне определять и запоминать то численное значение, которое они при этом отображают? Я просто знаю, что все в порядке! Так и со всеми остальными стрелочными приборами.
Возможно, мне сейчас некоторые читатели не поверили. Чтобы доказать свою правоту приведу простой пример. Я думаю, что каждому человеку в жизни случалось попадать в такую ситуацию, когда вы посмотрели на часы для определения времени, а буквально через 2 секунды у вас спрашивают: «Который час?» И вы не можете ответить на этот простой вопрос, хотя буквально несколько секунд назад смотрели на часы! Почему это так! Вы не спрашивали себя! Все очень просто. Вы посмотрели на часы, определили, что стрелки находятся в нужном месте, а численное значение времени определять не стали! То есть действовали так же, как и я во время боевого вылета! Дальше думаю разжевывать не надо. Стрелочные приборы очень удобны для считывания информации.
С цифровой панелью все по-другому. На такой панели свой алгоритм отображения информации – сплошная цифирь. Я не буду спорить, что информация отображается не четко – четко. Цифры видно превосходно. Все очень красиво. Вот только для работы в экстремальных условиях этот алгоритм приспособлен очень плохо и беглым взглядом всю эту красоту за один раз не проймешь. В показаниях приборов слишком много цифр. И эти цифры человеческий мозг должен запоминать и сопоставлять с теми нормами, которые для данного режима полета существуют. То есть мой мозг должен был выполнять дополнительную работу, о которой я со стрелочными приборами даже и не помышлял. Это было очень плохо. Вот именно это мне и не нравилось.
Инженера мне говорили, что подобная работа сравнима с решением простейшей детской задачки и любой ребенок решает такие за три секунды. Я объяснял людям культурно, что решение детских задачек в спокойной обстановке очень сильно отличается от подобного занятия в стрессовой ситуации. На что один из инженеров произнес с издевкой в голосе, что если мой мозг настолько плох, что не справляется уже и с детскими задачками, то я, наверное, зря стал летчиком. Я не стал психовать. Я набросал на электронном документе подобное детское соотношение данных в виде столбца цифр, подошел к обидчику. Затем спокойно достал из кобуры пистолет, сняв с предохранителя, передернул затвор и приставил дуло пистолета к виску зарвавшегося хама. Положив перед ним электронный лист с данными, жестко потребовал: «У тебя три секунды. Решай, сука. Иначе вынесу тебе мозги!» Все присутствовавшие и сам инженер понимали, что на шутника я не похож. Я отсчитал три секунды. Инженер не то чтобы решить эту детскую задачку, вникнуть в суть данных не смог. А при счете, «три», его уже трясло от страха как контуженного. Я поднял пистолет вверх и расстрелял всю обойму в потолок. Ушел с этого заседания очень сильно расстроенный. Вот так трудно было мне, а представляете, как трудно было Кэссцию?
Другим моим доводом против цифровых панелей приборов было то, что в условиях межзвездного перелета такие приборы не выживут, их просто уничтожат космические лучи. Со мной опять спорили. Косили взгляды на мою кобуру, тряслись от страха, и продолжали спорить. Вот как работать с таким контингентом? Стояли на своем насмерть, дескать, защита от радиации у цифровых панелей надежная.
Общаясь с этими людьми, я понял то, что к этому контингенту действительно нужен особый подход. Лучше всех меня понимал руководитель отдела аэродинамики. Вот это был самый умный человек в этом дурдоме. С ним я очень быстро нашел общий язык, и разногласий у нас не было. Но по естественной закономерности все работники КБ считали, что у этого руководителя просто, «не все дома». И мы с ним как два сапога – пара. Самым вредным и злобным был руководитель отдела общих видов. Со слов своих коллег, «добрейшей души человек». Пулю в лоб хотелось пустить этому добрейшему человеку за то, что он всегда высказывался против и искал, за что бы зацепиться, только чтобы не принимать мои предложения. Кобуру с пистолетом я стал оставлять в сейфе.
Еще одно предложение, которое я внес, касалось общей компоновки экранолета. До этого пилотская кабина на Экранолете-СП была скомпонована так же, как скомпонованы все кабины современных пассажирских авиалайнеров на вашей Земле. Я высказался против такой компоновки. Для улучшения обзора я предложил поднять кабину пилотов выше, а самого пилота и командира экипажа посадить не «бок о бок», а тандемом как в двухместном истребителе. По такой компоновке была построена кабина советского тяжелого бомбардировщика времен второй мировой войны – Пе-8. Посмотрите в интернете, как выглядела кабина этого четырехмоторного гиганта и его фюзеляж. Вот примерно так же выглядела впоследствии кабина и носовой отсек нашего Экранолета-СП. Только доступ на места пилота и командира экипажа в нашем экранолете осуществлялся изнутри, а не снаружи как у Пе-8.
Многие говорили и говорят сейчас, что Пе-8 это птеродактиль своего времени. Каким бы птеродактилем не смотрелся Пе-8, это был очень грамотно скомпонованный «птеродактиль». В те времена, когда о радиомаяках только мечтали, а о такой системе навигации как GPS понятия не имели, самым важным для пилота в деле определения своего местоположения был обзор. А лучшего обзора, чем у пилота истребителя быть уже не может. Полет над вашей планетой мне приходилось осуществлять, всегда используя только визуальные ориентиры. Ни о каких радиомаяках и тем более GPS на вашей Земле 4000 лет до новой эры и речи быть не могло. Все полеты только визуально! Поэтому хороший обзор для меня как для пилота был очень важен.
Образно говоря, крови было выпито из меня сотрудниками КБ за такую тандемную компоновку кабины как у Пе-8 очень много. Но я все-таки нашел подход к этим упрямцам. Я, как только появился в КБ, сразу заметил одну очень тонкую деталь (человек я наблюдательный). В своих летчиках-испытателях абсолютно все работники КБ просто души не чаяли. Ведущего летчика-испытателя так просто в обе половинки лица готовы были расцеловать буквально все женщины из любого отдела. Откуда такая любовь? Я не стал разбираться, откуда такая любовь. Я решил, что этим можно воспользоваться. Выбрав время, зашел к этим парням и поговорил на тему о вносимых мною в проект изменениях. Мне с летчиками-испытателями почему-то было проще общаться.
Конечно, эти пилоты не были теми китайскими болванчиками, которые всегда со всем соглашаются и обсуждение всех моих предложений происходило громче, чем обычно разговаривают нормальные люди. Может быть отчасти потому, что слух у некоторых парней был давно уже поврежден звуком реактивных силовых установок. Как бы мы там не разговаривали, но ребята, в конце концов, согласились, что мои предложения стоящие. В итоге я с ними договорился, что они просто вынесут на обсуждение в КБ эти предложения как свои собственные. Никто из них не возражал. И буквально через пару дней все отделы КБ заработали так, как я хотел! Для меня это был просто праздник! Главный конструктор КБ попросил меня тогда зайти в свой кабинет и стал мне рассказывать о внесенных предложениях своих летчиков-испытателей так, словно раньше от меня он ничего подобного ни разу не слышал! Иногда он мне все-таки говорил, что я тоже предлагал нечто подобное, но это звучало не так и означало не то. Я не стал упираться и изображать из себя обиженного умника. Для меня было важным то, что работа пошла так, как я хотел.
Кэссций в то время показал мне видеокадры с Орбитальной секции «Крейсера» снятые при помощи одного из роботов. Впечатление было мрачным. Полумрак в помещениях навевал тоску. В стерильной комнате уже наблюдались следы плесневого грибка. В транспортной камере, где стояли саркофаги, плесень захватила почти все помещение. Поражение плесенью не носило характер, который можно сравнить с джунглями Индостана. Все выглядело гораздо более аскетично, но от этого не менее пугающее. С первого взгляда было ясно – в этом помещении царствует смерть. Стены, пол, потолок, все поверхности здесь в той или иной мере были покрыты тонким бархатистым слоем плесени. Плесень была бледно-желтого цвета – почти белая. Словно кто-то специально украсил это помещение тем материалом, из которого шьют фату или платье для невест. Только в этом случае это было не свадебное, а погребальное платье – саван. В некоторых местах желтый оттенок был более насыщенным и плавно переходил в тонкие зеленоватые линии замысловатых узоров или в пятнышки. Три саркофага были открыты настежь, и плесень лишь слегка коснулась их поверхностей. Не пострадал и незадействованный, пустой саркофаг, который предназначался для жены командира. Плесень лишь слегка припорошила его боковые поверхности. А вот два других саркофага стояли укрытые бело-желтым покрывалом из плесневого грибка, словно были подготовлены для торжественного погребального обряда.
- Там высохшие мумии модификантов, – прокомментировал этот кадр Кэссций. – Мы вскрывали эти саркофаги. Там мужчина и женщина. Муж и жена.
Кэссций рассказал мне, что он принял решение не зачищать жилой модуль от плесени, а просто заменить его новым. Это было дешевле и надежней. Старый модуль предполагалось сжечь, направив его на наше Солнце. Впоследствии Кэссций продемонстрировал нам те кадры видеосъемки, которые передавала камера робота оставленного в этом модуле для совместной утилизации. Видеокамера транслировала изображения крышек тех саркофагов, которые были укрыты плесенью полностью.
С повышением температуры в отсеке над слоем плесени появился легкий туман. Температура росла – росла высота и плотность этого тумана. Вскоре он заполнил собой все помещение. Затем случилось такое, что произвело на нас очень сильное впечатление. Плесень стала плавиться. С ее поверхности, извиваясь, словно живые существа потянулись вверх тонкие белые щупальца. Они были похожи на струйки тягучей сахарной глазури, которые растекаются во все стороны в невесомости. Затем от этих щупалец стали отделяться округлые образования, которые поплыли в затянутой туманом невесомости отсека, словно миниатюрные воздушные шары. Температура в отсеке росла, щупальца стали образовываться и извиваться активнее. Шаровых образований становилось все больше и в какой-то момент вдруг все это замерло. Шаровые скопления продолжали плавать, но щупальца застыли, словно затвердели - засахарились. Когда температура подросла еще выше, то все эти шары и щупальца вдруг разом лопнули. Они все разом лопнули так, как раскалывается, падая на пол фарфоровая чашка. Тысячи белых сухих осколков залетали в невесомости как осенние листья, словно в отсеке поднялся ветер и создал небольшую турбулентность. После этого, по всей видимости, от высокой температуры вышла из строя видеокамера робота, который все это транслировал. Вместе с этим жилым модулем были сожжены тела погибших в межзвездном путешествии модификантов.
- Нас тоже может ожидать подобная участь, – мрачно произнес Кэссций. – Вернуться из межзвездного полета и быть погребенным в короне собственного Солнца.
По взгляду и по тому настрою, с каким это было произнесено, я понял, что Кэссций в этот момент сомневается. Кэссций тогда в очередной раз в жизни усомнился в правильности своего выбора. Ведь он в этом случае рисковал не только своей, но и нашими жизнями. Кэссций это ведь не железный рыцарь из космической сказки - Дарт Вэйдер без чувств и эмоций.
- Смерть нас может поджидать где угодно, – голосом врача, который ставит неутешительный диагноз, произнесла Исхе, обращаясь к своему мужу. - Мы все можем погибнуть, например, завтра в автокатастрофе. Так будет лучше? «Увидеть другую обитаемую планету и умереть». Эту фразу повторяли уже много раз тысячи модификантов. И вот нам выпала сейчас реальная возможность полететь к другой планете. Почему мы должны умереть? Почему? Мы будем жить! Мы вернемся из нашего рейса полные сил и здоровья. Погибнуть может кто угодно, но только не мы! Почему ты сомневаешься в успехе полета? Нам осталось сделать только последний шаг на пути к реализации нашей мечты и у тебя вдруг возникло похоронное настроение. Мы сделаем этот шаг, командир, или нет?
- Мы сделаем этот шаг, – утвердительно повторил вслед за Исхе Кэссций.
С этим последним шагом все оказалось не так просто. Завершив подготовительные работы по «Крейсеру» мы сдали его в эксплуатацию и стали ждать решения Космофлота о назначении нашего экипажа в состав этого корабля. Письмо президента Конфедерации было уже давно предъявлено нами в штаб Космофлота, и мы не сомневались в том, что на «Крейсер» назначат именно нас. Проходили дни ожидания, но никто нас не уведомлял о таком решении. На наши запросы в штабе никто ясного ответа не давал. Мы были удивлены таким промедлением. Наконец Асция выяснила, что экипаж на «Крейсер» уже назначен и это не наш экипаж! Командование в очередной раз сбросило нас с небес на грешную землю и вытерло о наши души свои грязные ноги. Мы сразу же отправились на прием к командующему Космофлота. Наивные модификанты! Командующий, разумеется, оказался занят по горло подготовкой к межзвездному полету «Крейсера» с новым экипажем и до экипажа какого-то там майора Кэссция ему дела не было. В конце дня уже под вечер мы кое-как пробились на прием к его заместителю – к Хвосту.
- Что вам надо? – грубо и без приветствий бросил нам Хвост, как только мы перешли порог его кабинета.
Кэссций попытался было объяснить, что назначение любого другого экипажа на «Крейсер» кроме нашего неправомерно, так как существует соответствующее письмо президента. Хвост грубо оборвал его на полуслове.
- Майор! Можешь это письмо свернуть в трубочку и засунуть себе в задницу! Оно теперь никому не нужно. Да и ты с этим письмом был нужен только как уборщица с куском туалетной бумаги, чтобы плесень с «Крейсера» вытереть и подготовить его к рейсу. Письмо оставь себе на память. Вопросы есть? Свободны!
Даже Асция выругалась, когда мы ей пересказали весь наш разговор с Хвостом. У меня и сейчас не хватает слов, чтобы описать то состояние, в котором мы тогда пребывали. Хвоста хотелось убить. Вся тяжесть ситуации состояла в том, что при подготовке «Крейсера» к полету мы переругались со всем миром. Отношения были испорчены буквально со всеми руководителями предприятий. Мы ведь безжалостные и хитрые шантажисты! Убийцы прежнего экипажа «Крейсера»! Некоторые личности договаривались до того, что с их слов мы собственноручно расстреливали неугодных нам генералов! Бред! Мы не были такими чудовищами! Но именно такими чудовищами нас везде и воспринимали. Кому мы были такие нужны? На работу нигде не брали не только меня и Кэссция, но и наших жен. Дошло до того, что даже Асцию уже пытались снять со своей должности в Космофлоте.
Дни тянулись медленно. Мы не знали, что нам дальше делать? Куда податься? Где жить? Где работать? Мы, наверное, просто были в каком-то шоковом состоянии после того, когда поняли, что с письмом президента нас обманули самым наглым образом. Нас обвели вокруг пальца как несмышленых детишек. Я в тот момент чувствовал себя очень скверно.
Незаметно подошел день торжественного представления нового экипажа «Крейсера». Мы все четверо тогда сидели в своем номере отеля, который продолжали снимать, не зная куда переехать. Смотрели телетрансляцию торжеств. На экране скоро должен был появиться новый экипаж. Неожиданно к нам в комнату вошла Асция. Решительной походкой подошла к телевизору. Выключила его. Произнесла негромко, но строго.
- Хватит заниматься самоистязанием и смотреть на чужой праздник. Думаю, что настал уже момент принятия решения. Нам сегодня надо обсудить очень много жизненно важных вопросов.
Асция усадила нас всех тогда за большой стол, стоявший посреди нашей комнаты, предложила обдумать ситуацию серьезно. Но в голову никому ничего серьезного не лезло. Все молчали. Исхе изредка выдавала сарказмы вроде: «Мы сейчас похожи на бомжей возле мусорного бака, которые рассуждают о дальнейших перспективах в своей жизни». По большому счету Исхе была права. Мы обзванивали своих знакомых, интересовались перспективами нашей работы у них. Нам вежливо отказывали. Под вечер я открыл дверь на небольшую террасу, примыкавшую к нашему номеру, и вышел проветриться. Посмотрев вниз, увидел на улице большое скопление машин черного цвета. На такой цвет в Конфедерации имели право только спецмашины государственных служб. Большое количество солдат и как говорят, «людей в штатском», метнулось от этих машин к входу нашего отеля. Я сразу позвал всех своих на террасу. Помню, произнес тогда.
- Я ничего плохого не делал, но мы почему-то опять вляпались.
- Это по наши души, – подтвердил Кэссций. – Пойду, открою дверь, пока ее не выломали.
Кэссций открыл дверь. Мы все впятером остались на террасе – мало ли, что там солдатам в голову взбредет. Вдруг стрельбу откроют. Через некоторое время на террасу из комнаты выглянул офицер спецслужбы в штатском. Поздоровался. Удивленным голосом спросил.
- А почему дверь открыта?
- Вас ожидали с нетерпением, офицер, – отвечала Исхе с легкой иронией в голосе.
- Прошу зайти в помещение, – не замечая иронии, предложил офицер.
Мы зашли. Люди в штатском нам показали, что мы должны встать у стены в одну шеренгу. Не успели мы занять свои места в строю, как раздалась команда: «Встать! Смирно!» Сидевшие на стульях офицеры подскочили с мест. Все в комнате, в том числе и мы напряженно вытянулись по этой команде. В комнату зашел Хвост. Отдав команду «вольно» Хвост какое-то время расхаживал по комнате с кислым выражением лица, словно обдумывал для себя, что же с нами дальше делать. Мы по-прежнему стояли в строю у стены как на расстреле. Хвост подошел вплотную к Кэссцию. Нравоучительно и надменно произнес.
- Баранье упрямство еще никого до добра не доводило, майор. Будете пытаться всегда и все брать напролом, я вам гарантирую, что шрамов на вашем лбу только прибавиться, – Хвост отошел к окну и продолжал говорить, повернувшись к нам спиной. – Когда-нибудь, майор, ваше упрямство заведет вас в могилу, но пока этого не произошло, у меня для вас есть работа. Собирайте вещи, ваш экипаж отправляется в экспедицию.
- Разрешите задать вопрос? - произнес Кэссций.
- Да. – Хвост повернулся и посмотрел Кэссцию в глаза.
- Пункт назначения? – Кэссций в глаза Хвосту не смотрел, смотрел словно бы сквозь него.
- Пункт назначения? – уныло переспросил Хвост и его ответ прозвучал безо всяких эмоций. - Обитаемая планета в удаленной солнечной системе, – Хвост произнес это так буднично, словно к этой планете каждый день электропоезд ходил по расписанию. Повернулся. Пошел к выходу. Замедлив шаг не оборачиваясь, произнес. – С этого момента вы, сукины дети, бессменный экипаж «Крейсера». Завтра ровно в семь утра быть в Центре подготовки экипажей. Поедем на представление вас президенту. Добились, черти, чего хотели.
После ухода Хвоста из нашего номера в гостинице мы выражали свои эмоции очень бурно. Но в тоже время мы были удивлены! Мы все искали ответы на одни и те же вопросы: «Почему отстранили от полета уже назначенный экипаж? Благодаря какому чуду Космофлот все-таки решил утвердить именно наш экипаж на «Крейсер»?» Ответы оказались очень простыми.
Оказалось, что торжественные мероприятия по представлению нового экипажа «Крейсера» были отменены. Асция как раз перед этим выключила телевизор, и мы об этом не узнали. Новоявленный экипаж «Крейсера» и дублирующие экипажи из «первого резерва» в этот момент проходили процедуру представления своих кандидатур президенту Конфедерации. Мероприятие происходило в президентском дворце, считалось проходным, и журналистов на нем было очень мало. Сама процедура была скучной. Командующий Космофлотом должен был представить экипажи, дать краткую характеристику каждому модификанту. Далее приглашали журналистов, президент жал руки командирам и всем остальным офицерам в экипажах, фото на память и всем привет. На этом процедура считалась законченной. Все самое интересное и замечательное должно было происходить на торжественном представлении экипажа «Крейсера» для всей планеты. Но получилось иначе.
В тот момент, когда командующий Космофлотом стал зачитывать характеристики, президент со своего места движением руки показал командующему, что тот должен замолчать и подойти к нему. Командующий подошел. Далее между ними состоялся разговор, который был естественно полностью зафиксирован журналистами, хотя эти черти и стояли в это время за дверью в приемной. Их, наверное, не учили, что подслушивать нехорошо. Разговор звучал примерно так.
- Это что за сусликов ты тут передо мной построил? – тихим, но злобным голосом спросил президент.
- Это не суслики. Это экипаж «Крейсера» и его дублеры, – сдержанно отвечал командующий.
- Кто бы мог подумать? Дай-ка мне просмотреть еще раз их личные дела.
Какое-то время президент читал личные дела модификантов, затем, обращаясь к командующему, произнес.
- Я тебя не ставил в рамки жестких условий по выбору кандидатов. Я даже не настаивал на том, чтобы тот майор, который восстанавливал со своим экипажем «Крейсер» получил должность командира этого корабля. Ты получил самые широкие возможности для выбора кандидатов. А что Конфедерация получила от тебя в итоге? Несколько рядов стоящих передо мной сопливых модификантов, которые только вчера у мамки из-под юбки выпали?
- Это грамотные и очень хорошо подготовленные специалисты своего дела в возрасте от 25 до 35 лет. Они полностью готовы к работе в космосе и к научно-исследовательской деятельности на другой планете. Эти люди лучшие не только по уровню своих знаний, но и по своим психологическим и моральным качествам. А майор Кэссций это человек без совести и чести. Он вместе со своим экипажем не так давно открыто отказался выполнять мой прямой приказ! Ему грозил расстрел, если бы не ваше личное заступничество. Я не могу назначить такого человека на должность командира межзвездного корабля. Такому нельзя доверять «Крейсер».
- То, что майор Кэссций чудовище я слышал постоянно, все время восстановления «Крейсера» и на его кандидатуре не настаиваю. Мне на него наплевать. Речь сейчас о том, что Конфедерация находится в тяжелейшем положении из-за отсутствия возможности реализации всех задач связанных с межзвездными полетами к этой обитаемой планете. Неудачи следуют одна за другой. Постоянно! То корабль приходит пустой - без экипажа, словно их всех там перетопили в голубых водах планеты как котят в сортире. То экипаж привозит с собой на борту неизвестную заразу! А если экипаж вернулся целым и невредимым, то от командира и его подчиненных приходится выслушивать всякий сопливый бред, – президент вдруг сменил серьезный тон своего голоса на какой-то идиотский и стал на ходу сочинять жестокую пародию на доклад командира межзвездного корабля о неудачном рейсе. – Господин, президент, нам было так плохо на другой планете после анабиоза! Нас всех тошнило! И помочь нам было некому. Няньки-то рядом с нами не было, чтобы она нам сопли вытирала. А мы там все сразу обписались и обкакались, наши резиновые соски выпали и потерялись, мы плакали, плакали, размазывали сопли, размазывали, но с поставленными перед экспедиционным отрядом задачами все равно не справились. А во всех наших неудачах виновата неведомая сила непреодолимых космических обстоятельств, которая взяла нас за шкирку как паршивых котят и натыкала носами в наши же собственные какашки. Простите нас великодушно, господин президент за то, что мы не оправдали возложенных на нас надежд! – вернувшись к своему прежнему голосу, президент буквально закричал на командующего Космофлотом. – До каких пор Конфедерация в лице президента и правительства будет выслушивать от межзвездных экипажей интерпретации подобного бреда!
Командующему Космофлота видимо нечего было ответить президенту, поэтому повисла очень длинная пауза. Помолчав, президент продолжил уже спокойным голосом.
- Майор Кэссций не ангел. Я не буду спорить. И, тем не менее, исходя из того, как он себя уже проявил, у меня сложилось впечатление, что Конфедерации сейчас нужен именно такой командир «Крейсера». Командир, который может зажать в кулак все эти дурацкие непреодолимые обстоятельства, что нам мешают работать на другой планете и свернуть им всем головы к чертовой матери. Нам нужен человек, который сможет работать вместе со своим экипажем в самых жестоких условиях межзвездного космоса и по возвращению не скулить, как им всем там было плохо, а докладывать о решениях проблем. Нам нужен сейчас опытный боевой командир, способный решать возникающие задачи самостоятельно, прямо на месте. Нам нужен командир, способный совершить, наконец, поступок в решающий момент, а не размазывать сопли в сомнениях. Я знаю, что майор Кэссций это бывший командир гвардейской эскадрильи тяжелых штурмовиков ВМФ Конфедерации. Я прекрасно осведомлен о том, какая у него была работа. Гвардейские штурмовики должны уничтожать всех кого прикажут без лишних разговоров. Грязноватая работка. Остаться белым и пушистым на такой работе трудно. А уцелеть еще труднее. Потому что это работа полная опасности, высокого нервного напряжения, требующая быстрого поиска решений непосредственно на поле боя. А это как раз то, что нам сейчас нужно! Но если вы как командующий считаете майора Кэссция по моральным и дисциплинарным качествам непригодным командовать «Крейсером», то найдите другого такого, пригодного, но не устраивайте передо мной парад новобранцев! Мы отправляли уже на эту планету самых лучших новобранцев. И этим новобранцам непреодолимые космические обстоятельства каждый раз там надирают не только уши.
После таких слов командующий Космофлотом клятвенно заверил президента, что подберет соответствующий экипаж до утра следующего дня. Все торжественные мероприятия были временно приостановлены. Командующий сразу по выходу от президента возложил задачу по поиску нового подходящего экипажа на своего заместителя – на Хвоста. А Хвост не стал долго думать. На тот момент только наш экипаж отвечал всем требованиям, которые предъявлялись президентом и правительством к личному составу «Крейсера». Хвост заехал вечером того же дня к нам в гостиницу и объявил о решении командования Космофлота назначить нас на «Крейсер» сразу бессменно.