Самая страшная война для цивилизации на всей планете это религиозная. Война, разгоревшаяся на почве религиозных противоречий наиболее страшна потому, что после победы одной стороны и подписания мирного договора боевые действия на этом не заканчиваются. Просто они переходят в вялотекущую фазу и готовы вспыхнуть с новой силой в любой момент. Религиозная война - это война на полное уничтожение одной из противоборствующих сторон и других вариантов нет. Вот именно это и страшно.
Крупномасштабные боевые действия велись тогда по всей территории нашей планеты. Официальная причина разгоревшейся войны звучала так, что руководители некоторых конфессий резко отрицательно восприняли группу законов касающихся работы религиозных организаций на планете. Все проблемы, которые предполагалось решать при помощи этой группы законов я не вспомню, да вам и скучно было бы читать об этом.
Я не верую в бога. Я атеист. Причем такой атеист, который может доказать полное отсутствие какой-то всевышней силы. Но я никогда не буду этого делать по одной простой причине. В этом мире есть слишком много слабых людей, жизнь в которых теплится только благодаря тому, что в них живет вера в бога. Ко всему прочему я считаю, что церковь это фундамент культуры общества. Именно церковь исторически определяет тот мир, который существует вокруг вас – обычаи, праздники, общение людей. Если вы все это разрушите, то вам придется создать новый фундамент – фундамент новой культуры, создать новые обряды. Ведь человек тем и отличается от животного, что у него есть обряды – обряды торжеств, празднеств, свадеб и похорон. Если вы будете просто равнодушны к той религии, которая для ваших предков была основой, то она зачахнет и исчезнет без всякого насильственного разрушения. А в один из солнечных дней вы заметите, что ваши дети являются прихожанами какой-то невообразимой церкви, а церкви ваших предков уже не существует. И вместе с этой церковью исчезло все то, к чему вы так были привязаны. Вокруг будет другой мир с чуждой для вас культурой, и в этом мире, самое лучшее, вы будете просто белой вороной.
По сути, все новые законы послужили формальным поводом для того, чтобы один из священников - ярый сторонник передела мира заявил: «Мы будем драться на смерть за своего бога!» Никто тогда всерьез его слов не воспринял. А на следующий день была война. Привычный для всех мир рухнул.
Это война получила название «Войны с сектантами» у самих сектантов она называлась «Битвой за истинную веру». Конфедерации тогда повезло, что религиозные секты развязавшие войну не были сплочены в одну единую организацию – у них там были свои разногласия. Это позволяло разгромить их по отдельности. Забегая вперед, могу сказать, что все сектанты были уничтожены и войска Конфедерации одержали победу, но этот разгром дорого стоил, вся планета была в руинах.
На планете заварилась страшная каша. Наш авиаполк какое-то время перебрасывали с одного фронта на другой. Но активного участия в боевых действиях мы поначалу не принимали. С Экваториального архипелага нам приказали перебазироваться на Центральный континент, где впоследствии мы оказались на одном из аэродромов недалеко от той лаборатории, где появились на свет. Вскоре мы получили приказ об очередном перебазировании полка, и в этот раз речь шла о том, что нам предстоит драться по-настоящему, а не отсиживаться в резерве. При разработке очередной операции адмиралы флота вдруг вспомнили о том, что есть такой авиаполк, оснащенный штурмовиками-экранолетами.
Перспектива уехать на фронт и оставить отношения Асции и Кэссция неразрешенными мне жутко не понравилась. Я стал настаивать на том, чтобы Кэсс поговорил с ней. Рэ мою идею поддержал. В конце концов, Кэссций решился. При очередном своем визите в лабораторию мы втроем зашли в приемную Асции.
- Разве вам было на сегодня назначено? – удивилась молоденькая секретарь модификантка. И поправив пряди белокурых волос добавила. – Генерал-майор Асция сегодня по личным вопросам не принимает, – произнося это, она скосила взгляд на Кэссция.
Наверное, кое-кто в лаборатории уже знал, что этот капитан ухаживает за Асцией. Вечерние прогулки по пляжу на экваториальных островах не остались незамеченными.
- У нас дело государственной важности, – с легкой улыбкой произнес Рэ.
- Ну-у, если только государственной важности, тогда подождите, - хитро улыбнулась в ответ секретарь и снова посмотрела на Кэссция.
Ждать пришлось долго. Я стал уже дремать, когда голос секретаря вернул меня к действительности.
- Офицеры к вам на прием.
Мы подскочили с кресел. Перед нами стояла Асция.
- Вольно, - произнесла она вполголоса. – Это хорошо, что офицеры проявляют инициативу. Прошу вас.
Асция открыла дверь и жестом предложила нам зайти первыми. Кэссций прошел, а вот я и Рэ замешкались. Мы не рассчитывали заходить в кабинет вместе с ним, надеясь на то, что наедине эти двое разберутся в своих чувствах гораздо лучше. Но Асция посмотрела в нашу сторону удивленными глазами. Мы оба сразу поняли - придется зайти.
В кабинете я и Рэ встали возле двери. Кэссций и Асция подошли к ее письменному столу. Асция попросила показать последние результаты проверок по нашим телам. Кэссций не спеша открыл планшет с документами, развернул его. Асция извлекла несколько электронных листов из планшета и просматривала их стоя рядом с Кэссцием. Они стояли в шаге друг от друга. Эта модификантка была фантастически красива. Немного волнуясь, она сказала, комментируя прочитанное.
- Это хорошо. У вас все просто замечательно.
В это время Кэссций сделал шаг к Асции и оказался очень близко от нее. Не отрывая взгляда от документов, она едва слышно произнесла.
- Это нарушение субординации, офицер. Вернитесь, пожалуйста, на место.
Вместо того, чтобы выполнить приказ Кэссций также тихо произнес.
- Я вас люблю.
- Вы, наверное, сошли с ума, если позволяете себе при каждой нашей встрече говорить такое, – Асция повернулась и посмотрела в глаза Кэссция.
Эти двое говорили так тихо, что я не уверен, слышал ли Рэ, стоявший рядом со мной хоть одно слово, но я слышал все.
- Не, наверное, а совершенно точно – я сошёл с ума, потому что я люблю вас, - отвечал Кэссций.
- Капитан, вы должны понять…
Асция не успела договорить, что должен понять Кэссций, потому что в этот момент он сгрёб ее в охапку своими ручищами и, прижав к себе, поцеловал. Поцелуя я не видел. Кэссций стоял спиной к нам, прижимая к себе свою королеву. Я видел только, как безвольно повисли руки Асции. Электронный документ выпал из ее правой руки и выполнив в воздухе нисходящую спираль вокруг их ног, приземлился на пол.
- Вам … залепить … пощечину? – сбивчиво, спросила Асция после поцелуя, глядя куда-то в сторону.
- Вряд ли вы сейчас это сможете сделать.
- Почему же это не смогу?
- У вас по всем признакам кружится голова. Можете потерять равновесие. Упасть.
- Голова кружиться? Поэтому не смогу? А я сейчас уже думаю, потому что вы меня так крепко руками сжали. Разрешите, я все-таки присяду за свое рабочее место.
Кэссций разжал руки и помог Асции присесть. По всей видимости, у нее действительно кружилась голова, потому что она облокотилась о стол и, массируя пальцами виски, пыталась привести себя в чувство. Молчала и смотрела в одну точку. Со стороны казалось, что Асция хочет просто отгородиться своими руками от этого мира, от сложившихся обстоятельств, от Кэссция. Убрав одну руку от лица и второй прикрываясь так, словно со стороны Кэссция в кабинете светит солнце, Асция произнесла спокойным голосом.
- Я вас не люблю капитан. Я не знаю, что вы себе там вообразили за время нашего общения, но я вас не люблю.
Пауза, повисшая после этих слов, была очень долгой. Кэссций ничего не сказал, повернулся к нам и пошел к выходу.
- Капитан, стойте! – вдруг резко выкрикнула Асция и встала со своего кресла. Казалось, что она хочет сказать что-то важное. Кэссций вздрогнул и повернулся к ней.
- Вы забыли свой планшет, – произнесла она поникшим, тихим голосом. - Пожалуйста, заберите его. Он вам еще пригодится.
Кэссций как загипнотизированный вернулся к Асции за планшетом. Я видел, как эти двое старались не смотреть друг на друга. Кэсс рассеянными движениями собрал документы, сунул их в планшет. Когда он пошел к выходу я заметил, что из его глаз катятся слезы. Кэссций прикрыл лицо левой рукой и очень быстро вышел из кабинета. Рэ пулей выскочил за ним вдогонку.
Я стоял как окаменевший и растерянно смотрел на Асцию, на ее красивое лицо в обрамлении белокурых локонов волос, на ее белоснежные руки. Я не ожидал, что все будет вот так. Я был абсолютно уверен, что эта красавица влюблена в моего брата, что она просто не может сказать, «нет». Ведь Асция и Кэссций как мне казалось, созданы друг для друга. Созданы для того, чтобы быть вместе. Но я опять оказался глуп как маленький мальчик. Я лишний раз убедился в том, что ничего не понимаю в этой жизни, в людях. Я ничего не понимаю в женщинах! Эти двое могли стать такой красивой парой, но Асция решила сказать, «нет». Почему? Она просто не может его не любить – вертелось у меня в голове. Ведь Кэсс такой хороший. Она его любит, думал я. И в тоже время получалось, что на самом деле не любит. Почему так?
Я не пошел сразу на выход из кабинета, я двинулся по направлению к Асции. Она стояла с рассеянным видом и грустными глазами словно девочка, которая только что сломала какую-то очень дорогую игрушку. Увидев, что я иду по направлению к ней вздрогнула и испуганным голосом произнесла.
- Сэти?
На полу лежал электронный документ. Тот самый, который пару минут назад выпал из ее рук. Я поднял его. Подняв документ, на Асцию я уже не смотрел, собирался выйти, но, как и в детстве, мне почему-то хотелось оправдаться за всех нас троих. Я сказал.
- Мы завтра улетаем на фронт. Вот, заходили попрощаться, потому что всякое может случиться. На войне ведь иногда убивают. Надо было выяснить все. Уточнить. Прощайте.
- Сэт, я …
Асция хотела, что-то пояснить, но мне уже было все равно, что она скажет. Я ее не слушал. Вышел в приемную, закрыл дверь в кабинет. У лифта меня ждали Рэ и Кэсс. У Кэссция глаза от слез были красные. Стоял и шмыгал носом – взрослый человек, офицер, а как маленький мальчик.
- Прости меня дурака, - сказал я тогда, обращаясь к нему. – Ведь это я все затеял.
- Ты здесь ни при чем, Сэт. Рано или поздно этот разговор должен был произойти, – ответил Кэсс.
Лифт долго не прибывал. Мы вышли на лестничный марш и бегом спустились на улицу. На улице нас ждал свежий воздух и ветер. Через несколько дней мы уже штурмовали позиции сектантов.
Об этой войне можно написать много больших книг. И это давно на нашей планете сделали за меня многочисленные историки и писатели. Сейчас вспоминая эту войну, я не смогу все воспроизвести в деталях и в хронологической последовательности. Многое забылось. Дневниковые записи младшему офицерскому составу делать запрещалось. Но из памяти мне эту войну не стереть никогда. Она исковеркала нашу жизнь, жизнь близких мне людей. Если о войне не помнить она возвращается, чтобы самой напомнить о себе. Я ее помню. Боевых вылетов со стрельбой, взрывами, горящей техникой и горами трупов было очень много. И в основном они были похожи друг на друга как близнецы. Иногда возникало ощущение, что мы работаем на конвейере – конвейере смерти. Я расскажу только о тех из них, что врезались в мою память на всю жизнь. Я расскажу только о двух наших боевых вылетах. О том, за который мы получили свои самые высокие награды и нас повысили в званиях и о том - из которого мы не вернулись.
Солдат на войне это расходный материал. Такой же, как снаряды или ракеты. И тот, кто не понимает этой страшной реалии – наивный дурачок. У нас, я помню, существовала статистика, по которой определялось, сколько личного состава (человеческих ресурсов) необходимо потратить для решения той или иной боевой задачи. Солдат – пехотинец он или летчик, не имеет значения, это всего лишь часть тех войсковых ресурсов, которыми распоряжаются генералы на поле боя. Но если солдат будет помнить об этом ежеминутно, то ни в одном сражении с таким солдатом победы не одержать.
Первый боевой вылет, о котором я хочу рассказать начался с постановки боевой задачи нашему звену. На этой постановке присутствовал командир нашей дивизии – тот самый перспективный офицер, к которому от Рэ сбежала Лилит.
- Нам поставлена задача по огневой поддержке с воздуха воздушного десанта, – начал Ист похоронным голосом, не глядя в нашу сторону.
Тыкая указкой в оперативную карту, Ист рассказал следующее.
- Для захвата аэродрома противника в его тылу был выброшен авиадесантный полк. Командование рассчитывало на последующее расширение захваченного плацдарма вокруг аэродрома. Предполагалось, что противник начнет подтягивать резервы для ликвидации десантников и эти части можно будет легко уничтожать ударами с воздуха при помощи фронтовой авиации. Но противник поступил иначе. Сектанты не стали сосредотачивать большие силы вокруг захваченного аэродрома, а нанесли мощный контрудар на самой линии фронта. В результате этого удара наши части были отброшены почти на сотню с лишним километров от своих прежних позиций, а десантный полк оказался теперь в глубоком тылу врага и без поддержки с воздуха. По последним разведданным сектанты стянули к этому аэродрому войсковые резервы и производят ликвидацию десанта.
Задача, которая ставилась нашему звену, формулировалась примерно так. Произвести перелет на аэродром расположенный на том участке фронта, где заварилась эта каша. Дозаправиться там и выйти к захваченному десантом аэродрому. Смести всех сектантов в округе поганой метлой и обеспечить прикрытие новой партии десанта, если решение о ее десантировании будет принято.
После того как задача была поставлена прозвучала дежурная фраза.
- Вопросы есть?
У нашего Кэссция вопросы были всегда. Он поднял вверх руку, затем встал и началось.
- У истребителей прикрытия запаса топлива не хватит для нашего сопровождения.
- Истребители будут только до половины пути, – резким голосом отвечал комдив, присутствовавший на постановке боевой задачи. - Над целью будешь работать один. Понятно, командир?
- Так точно. С этим ясно. Четыре штурмовика для выполнения такой задачи, по-моему, мало. Штурмовка позиций противника вокруг аэродрома - это работа как минимум для эскадрильи.
- Это не обсуждается, – комдив был резок.
- Если бы машин было больше, мы бы могли уменьшить количество боекомплекта и увеличить объем топлива, взятого на борт каждым штурмовиком.
- Что вы хотите этим сказать? – оборвал речь Кэссция комдив.
- С тем количеством вооружения, что предписано взять на каждый борт мы не сможем взять достаточное количество топлива, чтобы его хватило на обратный путь.
- Боекомплект берете по максимуму. Это ясно?
- Так точно. Ясно. Но в таком случае, где нас будет ждать танкер для дозаправки?
- Танкера не будет. Это слишком уязвимая цель для противника. Будете работать так, как есть. Пройдете к цели на экране, сэкономите несколько десятков тон топлива для возврата. Мне что вас учить надо?
- Проход к захваченному аэродрому на экране невозможен из-за сложного рельефа местности. По всем расчетам при такой загрузке боекомплектом топлива не хватит.
- Подвеска вооружения максимальная. Истребителей сопровождения не будет. Танкера не будет. Что еще не понятно? – комдив был явно раздражен вопросами Кэссция.
- А как же мы тогда вернемся? – растерянно спросил Кэсс.
- А кто тебе сказал, что ты должен вернуться?! – сорвавшись на крик, заорал генерал. – Ты должен выполнить поставленную боевую задачу! Это тебе ясно?!
Повисла пауза. Кэсс смотрел в стену, на которой демонстрировалась карта и молчал. Командир нашего полка желая как-то разрядить обстановку виноватым голосом произнес обращаясь к Кэссцию.
- Обеспечишь поддержку десанту и приземлишься там же на захваченном аэродроме. Все очень просто, – и дальше торопливо проговорил. – Вопросы есть? Вопросов нет. Постановка боевой задачи закончена. Свободны.
Все присутствовавшие понимали, что то, что сказал Ист о приземлении на захваченном аэродроме – соломинка для утопающего. Взлетно-посадочная полоса аэродрома могла иметь повреждения в результате боевых действий и быть непригодной для посадки, сам десант к моменту нашего прибытия мог быть уже уничтожен противником. И куда тогда приземляться в этом случае? В гости к сектантам?
- А если танк поперек посадочной полосы будет стоять? Что делать будем? – задал я вопрос уже после выхода с постановки боевой задачи.
- Не колдуй и так тошно, – заметил в ответ один из командиров экипажей. – Сейчас наговоришь, и он точно там стоять будет.
- Поездка с билетом в один конец, - проворчал еще кто-то из наших.
Все, по-моему, было очень просто. Операция по захвату аэродрома провалилась, но признаться в этом самим себе и начальству у вышестоящих командиров не хватило духу. Поэтому нашему комдиву было приказано отправить туда штурмовики - подбросить в топку войны еще несколько поленьев. И этими поленьями, дровами, которые, не обсуждая приказа, должны были просто так сгореть, были мы – я, мои братья и еще три экипажа нашего звена. Чтобы потери были минимальными, для выполнения боевой задачи отправляли не всю эскадрилью из 12 машин, а только наше звено. По всем расчетам мы не могли уже вернуться с этого задания. Нами пожертвовали - как жертвуют пешкой в шахматной игре.
Настроение у всех было паршивое. Казалось, один только Рэ не замечает и не понимает того, что происходит вокруг. Криво улыбаясь и словно разговаривая сам с собой, он произнес.
- Лилит променяла меня на вот этого крикливого дебила с генеральскими погонами? Да она просто дурочка. Что ей надо в этой жизни?
Над захваченным нашими десантниками аэродромом сектантов погодка была скверная. Низкая облачность, дождь, но без особой болтанки. Подошли к аэродрому, встали над ним в круг. На земле шел бой, это было заметно, но где свои, а где чужие разобрать было трудно. По предварительной договорённости наш экипаж должен был прощупать аэродром на бреющем полете и в том случае, если там были наши, мы должны были сесть первыми. Аэродром был занят нашим десантом. Мне с моим зрением не надо было каких-то уникальных оптических приборов, чтобы понять это. Выполнив один проход над аэродромом, я повел штурмовик на снижение к торцу ВПП для посадки. И вот в этот момент, по всей видимости, сработал один из так называемых законов подлости.
Случилось то, о чём я говорил перед вылетом. Мы выполняли разворот для выхода на глиссаду - шли на посадку, а на ВПП выполз прорвавший оборону танк сектантов. Выполз и встал там как вкопанный. Вел огонь из пушки по нашим десантникам, и съезжать с бетонки не собирался.
- Убрать его сможешь? – спросил Кэссций Рэ.
- Легко, – последовал краткий ответ.
И сразу в мой адрес от Рэ пошли команды на изменение параметров полета. Пришлось прижать ТШ к земле. Снизились почти до высоты экрана. Вышли на боевой. Рэ скомандовал мне: «Замри». Через секунду мы услышали от него привычное: «Работаю». Я наблюдал старт двух тактических управляемых ракет из-под нашего штурмовика в сторону танка.
Попадание в танк было очень эффектным. Ракеты врезали ему так, что тот не просто вздрогнул как обычно от попадания, а получив удар в свой левый борт, кувыркнулся пару раз через башню и, вылетев за пределы ВПП, развалился на части, словно был не настоящий, а картонный. Ракеты были мощные – масса боевой осколочно-фугасной части у такой «игрушки» была около двухсот килограмм. Для того чтобы от танка гусеницы во все стороны полетели, хватило бы и одной такой ракеты. А наш Рэ залепил ему в борт сразу две. Красиво получилось. Тут же от Кэссция вопрос ко мне.
- С ходу посадить сможешь?
После того как Рэ так лихо убрал с ВПП танк приземлиться не уходя на второй круг было для меня делом чести. Я ответил.
- Легко.
На самом деле это было очень трудно. Посадка должна была быть мягкой – у нас на всех подвесках внешних и в бомболюках был неизрасходованный боекомплект. В случае жесткой посадки все это богатство могло сорваться с креплений, упасть на «пол» и натворить бед. А по всем исходным параметрам мягко сесть не светило. Но я справился. ТШ ведь это не обычный самолет-штурмовик, а экранолет.
На стоянке к нам подбежал командир одного из батальонов десанта. Этот комбат был из разряда тех людей, которых называют «свой в доску». Грубоватый и без лишних церемоний широко улыбаясь от переполнявших его эмоций, он сходу выдал.
- Вот это посадка! Парни, вы чокнутые! Я думал, что все придурки в моем батальоне служат! Я ошибался – есть еще штурмовая авиация!
- Спасибо на добром слове, - сдержанно отвечал Кэссций, - но мы приземлились не ради комплиментов, а для согласования наших действий.
День тот мне запомнился на всю жизнь. Такое не забывается. Взлетев и отработав всем звеном по позициям сектантов, мы вновь совершили посадку на захваченный десантом аэродром. Напор атакующего врага снизился, но бой продолжался, хотя уже и не с такой интенсивностью как во время нашего прибытия. Нам повезло, что погода была отвратительной, в противном случае истребители и ПВО врага нам бы безнаказанно штурмовать не позволили.
Вскоре после нашего приземления приехал посыльный от комбата. Комбат требовал немедленно взлететь и провести еще одну штурмовку. На подходе к аэродрому разведкой была обнаружена колонна бронетехники. Скорость продвижения этой колонны из-за раскисшей от дождя дороги была ничтожной, но этим парням со слов комбата нельзя было дать возможности развернуться в боевой порядок – десантники такую атаку самостоятельно не отбили бы. Нам надо было взлетать. А с чем взлетать? Мы весь боекомплект израсходовали только что! И если с заправкой топливом проблем не было, и мы на тот момент именно этим и занимались, то насчет бомб и ракет ситуация была как мне казалось неразрешимой.
- У нас в боекомплекте пушки остался НЗ. Можем взлететь и расстрелять пару, тройку машин в голове колонны. – Предложил командир второй пары нашего звена. – Это может задержать продвижение колонны, но не остановит.
Я только было раскрыл рот, чтобы сказать, что у моей пушки тоже есть чем стрелять, но Кэссций уже принял решение.
- Хорошо, - сказал он. - Взлетаете и расстреливаете голову колонны. Постарайтесь это сделать в узком месте, чтобы им было труднее объехать уничтоженную технику. Создайте затор. А мы пока здесь попытаемся снарядить хотя бы один штурмовик.
Ребята пошли выполнять задание, а мы - три оставшихся экипажа бросились в поисках склада с боеприпасами. Искали недолго. Нашли по характерному признаку – рядом с этим складом под открытым небом лежал огромный штабель авиабомб, накрытый драным брезентом. В самом складе было все, что душе угодно - как в супермаркете. Выбором вооружения для подвески руководил Рэ. Кэсс ему доверял абсолютно. Некоторые парни сначала кинулись к ракетам с высокоточными системами наведения на цель, но Рэ их резко одернул.
- К чертям собачьим! – выкрикнул он. – Нижняя кромка облачности в пятистах метрах от земли! Видимость по прямой «плавает» в зазоре от 4 до 2 км и лучше не будет. Берем фугасные бомбы по 500 и по 250 кг, неуправляемые тактические ракеты калибром 150 мм и 350 мм! Я этот первый расклад подвески наизусть запомнил и ниже, вы поймете почему. Потом уже на подвеску мы брали и кассетные авиабомбы, и емкости с боевой жидкостью вроде напалма – вооружали штурмовик, прежде всего теми боеприпасами, которые позволяли выполнять удар по площади без особо точного прицеливания.
Рэ как оператор вооружения лучше всех знал, что в такую паршивую погоду, когда в воздухе висит аэрозоль из дождя, а на земле задымление от подбитой нами техники все высокоточное оружие с уникальными системами прицеливания никуда не годится. Все нервы себе на кулак намотаешь, пока автоматика в таких условиях произведет захват цели и даст добро на пуск ракеты или сброс бомбы. И вполне возможно, что вообще откажется работать. Работать в таких условиях и с малых высот очень сложно. Поэтому Рэ выбирал то, что не капризничало никогда – неуправляемые боеприпасы. Единственное из высокоточного оружия, что мы брали на внешнюю подвеску всегда и без разговоров так это ракеты, предназначенные для уничтожения РЛС ПВО противника – вот этим мы не брезговали.
Тогда на аэродроме сектантов для транспортировки боекомплекта мы подогнали грузовик, в кузов которого запихали ракеты 150 мм и, взяв на пуп, закинули восемь фугасов по 250 кг каждый. Спецкраниками погрузили на транспортные тележки «пятисотки» и ракеты калибром 350 мм. Все тележки с боеприпасами прицепили к грузовику длиннющим автопоездом и со скоростью похоронной процессии покатили на стоянку, снаряжать штурмовик.
Почему я это так подробно вспоминаю? Да потому что то, как мы снаряжали тогда наш штурмовик для вылета, я не могу вспоминать сейчас спокойно. Ракеты калибром 150 мм мы зарядили в кассеты на пилонах штурмовика быстро. С этими «сигарами» проблем не было. Не было проблем и с подъемом в бомболюки «пятисоток» - их поднимали лебедками, встроенными в бомболюки самого штурмовика. Проблема была в том, как подвесить бомбы калибром 250 кг? Все технические устройства по подвеске фугасов были уничтожены в ходе захвата и обороны аэродрома. Для начала нам надо было сообразить, как выгрузить бомбы из кузова машины? Закинуть мы их туда закинули, а обратно как? Пока мы чесали в затылках, наш Зесс открыл борт машины, резво запрыгнул в кузов, и дальше произошло то, после чего мы все чуть заиками не остались.
Эти бомбы были упакованы в пластиковые транспортные контейнеры цилиндрической формы. Зесс запрыгнув в кузов, пнул ногой по одному из этих контейнеров и тот, покатившись, выпал на бетонку. Упав с полутораметровой высоты, контейнер под весом содержимого разбился в хлам. Обломки пластика полетели во все стороны. Я не скажу, что кто-то из нас обделался при этом от страха, но когда двухсот пятидесятикилограммовый фугас с высоты в полтора метра падает тебе под ноги, то впечатления не самые приятные. Зесс в этот момент услышал в свой адрес с десяток неприятных эпитетов, причем не только от меня.
- Перепугались как девочки! – выкрикнул он в ответ. – Хватаем упавшую «лялечку» за стабилизатор и волокем ее на подвеску к штурмовику!
Кэссций в это время молчал, Рэ тоже. Подвеской вооружения командовал Зесс. На тот момент из всех нас только он один не только знал, как грамотно снарядить машину, но и умел это делать. Пинками, выкинув все бомбы из грузовика, Зесс по-хозяйски засуетился вокруг тележек, отцепляя их и показывая ребятам, куда и как их надо подкатить для подвески. Мы вчетвером кое-как подтянули одну из «лялечек» весом в 250 кг под крыло. Дальше надо было поднять ее на руках к пилону с бомбодержателем. Вчетвером оторвать ее от земли у нас не получалось, подбежал Кэсс. Дело пошло – подняли. Двое держали за стабилизатор, я схватился в центре, еще двое пытались держать «ляльку» за носовую часть. Носовая часть у бомбы закругленная - обтекаемой формы. А дождь ведь идет! Бомба вся мокрая, из рук эта сволочь выскальзывает. Лица у всех красные от напряжения – на каждого считай, по 50 кг веса приходилось. Поднять «ляльку» надо было чуть выше уровня моей переносицы. Подняли. Завели держатели бомбы в замок пилона. Пялим ее туда, а характерного щелчка, который должен послышаться, когда бомба встанет на замок держателя, нет! И опустить назад мы ее уже не можем – ее ронять тогда придется на бетон! А она ведь уже без упаковки! Напряжение бешенное! Руки дрожат! Ноги ватные! А звука фиксации замка нет! У меня уже такое чувство было, что если еще вот так немного постою, то все мои кишки выпадут из заднего прохода прямо на бетонку! Ору из последних сил охрипшим голосом.
- Зесс! Зе-е-есс!
Зесс услышал вовремя. Подскочил к нам, заглянул под пилон, чуть сместил бомбу в сторону, скорректировал нас, мы уперлись из последних сил и вот он долгожданный щелчок – бомба встала на замок. Я упал на колени от перенапряжения. Если бы рядом со мной в тот момент стоял тот конструктор, который разработал этот замок бомбодержателя, я бы ему в морду врезал без лишних вопросов.
- Еще семь таких штучек осталось, ребята, – бодренько прокомментировал Зесс. – Я вам помогу.
Я стоял на коленях на бетонке, смотрел, как Зесс фиксирует бомбу на пилоне, ставит предохранитель на сброс, закручивает взрыватель и со страхом думал о том, что надо еще семь таких «дурочек» подвесить. А после вылета на штурмовку предстояло опять вручную подвешивать точно такие же «ляльки» по 250 кг каждая. Но с Зесси подвеска оставшихся «лялек» прошла гораздо проще. У него была уже сноровка в этом деле. Вшестером мы справились быстрее.
На штурмовку колонны наш экипаж пошел втроем. Кэссций Зесса оставил на стоянке, чтобы тот руководил подвеской боеприпасов. К тому времени вернулись ребята со штурмовки головы колонны. Кэсс тогда принял решение работать двумя штурмовиками. Пока один штурмовал – второй снаряжали бомбами и ракетами.
Справившись с подвеской вооружения, мы взлетели, отработали по колонне бронетехники. Разнесли ее в клочья. При плохом метео работать на штурмовке противника можно. Важно только понимать некоторые детали. Например, при нижней кромке облачности на высоте в 500 метров и видимости по прямой не более 2 км условия можно считать почти комфортными. Видимость конечно при этом не очень хорошая - скверная. Справа от меня через рабочее место Кэссция обзор был плохой, и поверх шлема Кэссция просматривалась только муть облачности. В лобовом стекле тоже муть и мало что видно. А через него и не надо было смотреть. Во время поиска цели смотришь ведь только по сторонам, в лобовое стекло в этом случае смотреть бесполезно. Увидел цель по борту, довернул на нее, перевел в пологое пикирование и тогда уже эту цель в лобовом стекле наблюдаешь. В тот раз можно было легко идти на высоте 300 метров и работать визуально. Противник просматривался приемлемо. Скорость я держал около 400 км/ч. С бомбометанием были проблемы, но мы договорились с десантниками о совместной работе по целям. Десантура навешивала в районе цели желтую сигнальную ракету. Я в этот район выполнял боевой заход. При нашем приближении десантники начинали обозначать цель короткими трассерами из двух пулеметов или расстреливали в нее сигнальные ракеты. Рэ на глазок выполнял прицеливание и сброс бомб - обычно серией. Обычно у нас в таких случаях все очень хорошо получалось.
В одном из вылетов мы разгрузили на позиции сектантов боевую жидкость. У вас подобная называется напалмом. Внешний эффект был такой, словно мы атомную бомбу сбросили. Сразу после нашей посадки к нам на стоянку примчался на трофейном броневике комбат. Вылез из него весь грязный как черт, лицо черное, основательно пропахший горелым напалмом. Увидев Кэссция, выпучил глаза и заорал как бешенный: «Кто сейчас штурмовал?!» Я тогда подумал, что мы по своим врезали. Кэссций немного даже испугался. «Мой экипаж», - ответил он комбату растерянно. Комбат подошел ближе, схватил его лицо ладонями рук и поцеловал в губы, в засос, быстро прыгнул обратно в броневик и уехал. Наверное, комбату понравилось, как мы отработали по цели.
- Штурмовики больше напалмом не снаряжаем, десантура от него дуреет, - проворчал тогда Кэссций, вытирая слюни комбата на своем лице.
После каждой посадки предстояла очередная подвеска боеприпасов. Надо было опять корячиться и брать на пуп. Помню, как после очередного приземления зарулил к месту подвески боеприпасов. Сижу в кабине уставший и словно безразличный к происходящему. Смотрю по сторонам, ожидаю, когда со стоянки на старт уедет второй штурмовик. Ребята оттаскивают от него пустые тележки. Зесс суетится, подтащил кабель, подсоединил к самолету. Пилот запустил двигатели. После запуска Зесс выдернул этот кабель, отдал его кому-то, побежал к пилонам бомбодержателей, выдернул предохранители на сброс, выскочил перед штурмовиком со стороны кабины пилота, размахивает рукой с зажатыми в кулаке этими предохранителями. Замечаю, что для меня это уже все как во сне. Зесс машет руками летчику словно дирижер. Машина уходит на старт, освобождая нам место на стоянке. Я выруливаю на освободившееся место, глушу двигатели. А дальше все по той схеме, что я описал выше – подвеска боеприпасов вручную под дождиком и снова взлет на штурмовку. Устал и вымотался я тогда, как ездовая собака. Одежда промокла. Ноги ватные, руки болят, весь день голодные – ни минуты на отдых. А от комбата только посыльные прибегают, что надо еще один вылет сделать, еще, еще.
Ближе к вечеру сектанты накрыли аэродром залпом из реактивных минометов. Били массированно – почти по всей площади аэродрома. Приходилось попадать под такой удар? Выжить в этом случае невозможно. На что это похоже? Видели, как на кухне суп в кастрюле кипит? Вот точно также «кипит» поверхность земли, когда по ней наносится удар реактивными минометными установками. Мы в тот момент выруливали на старт к торцу взлетной полосы. Второй экипаж в это время заходил на посадку, и ребятам оставалось с полсотни метров до касания бетонки ВПП. Вот в это время и произошел артобстрел.
Все отличие артобстрела реактивных минометов от обычной артиллерии в том, что снаряды прилетают в зону поражения не один за другим, а почти все сразу. Практически это происходит одновременно и длится недолго – секунд десять, пятнадцать, но результат ужасающий. Было такое чувство, что вся поверхность земли, на которой расположился аэродром, встала дыбом. Штурмовик, заходивший на посадку, взрывами и прямым попаданием сбросило с глиссады, и он упал на землю. Ребята погибли. На стоянке, от которой мы только тогда отъехали, творился Армагеддон. Склад с боеприпасами взорвался, и пламя поднялось в воздух стоэтажным огненным грибом. Наш штурмовик подбросило от взрывов, он упал на левый бок – стойку шасси с левой стороны сложило от взрыва пополам. Двигатели я сразу заглушил. Ждал когда взорвутся бомбы в бомболюке или вспыхнет топливо. Прощался с жизнью. Думал, что умру. Но этого не случилось. Нам тогда повезло. После артналета мы в аварийном порядке покинули машину и бросились бегом на стоянку.
Я сразу нашел Зесса. Зесс был живой! В рваном летном комбинезоне, весь в грязи, закопченный как черт, но живой! Совершенный солдат выжил и был единственным на стоянке, у кого не было ни одной царапины! Шестеро наших погибли от ранений несовместимых с жизнью. Еще двое были с тяжелыми увечьями. Зесс оказывал им первую помощь. Я стал ему помогать. Кэссций очень сильно тогда переживал потерю экипажей своего звена. У ребят оторвало руки, ноги, одно из растерзанных тел лежало без головы. Было заметно, что Кэссций озлобился и озлобился очень сильно. В таком состоянии от него можно было ожидать всего, что угодно. Это ведь были наши друзья. Такие же, как мы модификанты из нашей лаборатории.
В это время уже почти стемнело, и мы подумывали, что с этого аэродрома надо бы уходить как-то. Но вечно правильный Кэссций заявил, что должен либо получить приказ, либо убедиться, что десантники оборону сняли и тоже отходят. Кэсс бегом отправился на передовую в поисках комбата. Ночь! Дальше трех шагов не видно абсолютно ничего - как у черта за пазухой! И этот ненормальный собирался найти комбата на передовой! Я был весь на нервах! Метался кругами по подвалу разбитого здания, в котором мы укрылись, и не мог усидеть на месте. В конце концов, бросился к выходу с четким намерением найти нашего Кэссция и притащить его пусть даже и за шиворот в этот подвал. Рэ и Зесс меня удержать не смогли.
Я бежал через поле аэродрома в ту сторону, в которую кинулся Кэссций. Периодически падал в воронки от снарядов – вывалялся весь в грязи с ног до головы. Наконец упал в какую-то длиннющую канаву, на треть заполненную водой и сообразил, что это я попал в траншею наших десантников. Побежал по этой траншее искать брата. Не пробежав и десяти метров, получил удар под дых сапогом, упал в траншею плашмя и в этот момент меня схватили за волосы.
- Ты кто такой?! – орал на меня тот десантник, что поставил меня на колени за волосы.
- Я летчик! Я свой! – кричал я ему в ответ.
- Дай я ему врежу по морде этому летчику, - орал второй десантник, которого держали двое. – Дай я ему врежу! Я тебя только что чуть не пристрелил! Придурок! Ты полный придурок! Скажи спасибо нашему сержанту! Я тебя только что чуть не уложил здесь!
- Какого хрена ты здесь шныряешь?! – отпустив мой чуб, поинтересовался сержант, которому я был, по всей видимости, обязан жизнью.
- Я ищу брата. Он сюда побежал, чтобы узнать у комбата, что нам дальше делать. У нас все машины подбиты. Мы больше не сможем вас поддержать с воздуха.
Десантники сразу остыли. Показали направление, в котором убежал Кэссций. Вдогонку мне бросили.
- Брат у тебя правильный солдат, а ты если так по траншее носиться будешь, то ненароком свои же и пристрелят.
Я пошел медленнее, пригнулся, заблаговременно подавал голос, объяснял кто я такой. Под дых сапогом больше не получал. В это время сектанты пошли в ночную атаку. Дождь лил уже как из ведра. Окоп превратился в подобие сточной канавы. Десантура в этом окопе стояла по пояс в воде. Патроны у ребят были на исходе. Сектанты прорвались, стали прыгать в окоп. Началась рукопашная драка. Рукопашка была страшная. Вокруг меня была толпа мужиков, которые прикладами, ножами и чем попало убивали друг друга без всяких напускных понятий о рыцарстве, чести и жалости к противнику. Дрались жестоко - насмерть. А я в этой каше искал Кэссция! Орал его имя во все горло. Вылез из окопа на четвереньках, пополз куда-то. Свалился вниз головой в один из ходов сообщения между траншеей и аэродромом. Абсолютно не знал, что дальше делать! Над окопами постоянно зависали осветительные ракеты. Несколько прожекторных установок сектантов обшаривали передовую, где происходил рукопашный бой. Словами передать, что творилось в окопах и рядом с ними невозможно – чудовищная резня. В свете сигнальных ракет и прожекторов увидел, что прямо ко мне на мой истерический голос кто-то бежит. Схватил за ствол, валявшийся на бруствере автомат, и приготовился драться. Вдруг услышал, что бегущий выкрикивает мое имя. Это был Кэссций. Я готов был прыгать от счастья как дворовый пес!
- Быстро на аэродром! – ничего не объясняя, выдал мой брат с ходу.
Мне второй раз повторять было не надо. После того, как мы выбрались на поле аэродрома, Кэсс на ходу кричал мне.
- Все командиры батальонов убиты! Ни одного офицера я не нашел! Один из сержантов подсказал мне, что видел штурмовик сектантов на окраине аэродрома за казармой. Это «чума». Штурмовик был снаряжен для взлета, но пилоты были убиты десантниками. Машина целая! Стоит на старой грунтовой полосе. Если ее не накрыло во время артналета, то мы должны попробовать взлететь!
«Чумой» мы на своем жаргоне называли двухместный одномоторный штурмовик с газотурбинным двигателем в носовой части фюзеляжа и двумя соосно расположенными винтами. «Чума» был прозван так не потому, что был грозным штурмовиком, а потому, что в управлении был строгим и ошибок летчику не прощал. В довершении ко всему его трехопорное шасси не имело носовой стойки. Можно сказать, что это был старший брат того «жука», на котором мы учились летать когда-то.
Услышав, что Кэсс хочет взлететь прямо сейчас я уже не мог слушать его молча.
- Попробовать взлететь?! – кричал я на него. – Ты в своем уме?! Ты ненормальный! Куда взлетать?!
- В небо, Сэти! В небо! – кричал он мне в ответ.
- Видимость «выколи глаз»! – орал я ему. – Ночь! Ливень! Никто из нас на этой «чуме» ни разу не летал! Ты хочешь, чтобы мы разбились?!
- Если не взлетим на штурмовку, мы здесь сдохнем! Нас перестреляют как крыс!
- Взлететь на штурмовку?! Бетонная ВПП разбита в хлам! А кто сможет поднять машину с раскисшей грунтовой полосы и в такую ночь?!
- У меня есть очень хороший пилот! Самый лучший в этом мире!
Я был удивлен, что Кэссций нашел где-то еще одного пилота и при этом называет его еще и самым лучшим.
- Кто это?! – кричал я в запале уже во все горло. – Назови мне имя этого придурка!
- Лейтенант Сэт! Знаешь такого?!
Я не ожидал услышать свое имя, поэтому от неожиданности поперхнулся. Замолчал. Кэссций тоже замолчал. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я видел, как капельки дождя текут по лицу моего брата. Через мгновение я растерянно произнес.
- Сэт? Так это же я. Я знаю, кто такой Сэт.
- Очень хорошо, что ты с ним знаком, - резко бросил в ответ Кэссций. – У тебя сейчас с ним боевой вылет.
Мы вчетвером побежали к штурмовику, стоявшему на грунтовой полосе. Вытащив два окоченевших трупа из его кабины, мы занялись беглым осмотром этой машины. Штурмовик был поврежден. Силовую установку надо было осмотреть перед запуском на наличие повреждений. Приборная панель в кабине пилота была вся забрызгана кровью и частично повреждена, в борту зияли дырки от пулевых отверстий. Машину к вылету надо было готовить. Немедленный взлет на ней был невозможен.
Мы накрыли штурмовик брезентом как палаткой и уже под ним включили пару фонариков – надо было соблюдать светомаскировку. Помогая Зессу в таких идиотских условиях, я чертыхался, проклял все на свете – штурмовик, войну, сектантов и всех богов сразу одним пучком. Мы возились вокруг самолета и не замечали, что происходит вокруг. В это время бой по периметру аэродрома прекратился. Все стихло. Даже дождь прекратился. Наступила гробовая тишина. Я вылез из-под брезентового навеса и выпрямился. Поднял голову, чтобы осмотреться и увидел дуло автомата направленное мне в лицо.
- Кто такие? – спокойно произнес хозяин автомата, словно не пристрелить нас собирался, а хотел спросить: «Как пройти в библиотеку?»
- Летчики мы, штурмовики, - в сто первый раз за эту ночь повторил я уставшим голосом.
- Я же говорил, что это наши, - произнес хозяин второго автомата возникшего из темноты.
Это были десантники. Четверо рядовых вместе с сержантом были оставлены для охраны пленных сектантов захваченных на аэродроме. Пленные были помещены в подвал казармы стоявшей неподалеку. Возможно, по той простой причине, что в ней находились пленные, и сектанты каким-то образом знали об этом, казарма не подверглась уничтожению во время артобстрела аэродрома реактивными минометами. Благодаря этому сохранился и тот штурмовик, который мы пытались реанимировать.
По глазам этих молодых парней подошедших к нам я заметил, что они испытывают угрызения совести из-за того, что бездельничают здесь, в то время как остальные дерутся на передовой. Но у них был приказ и просто так бросить свой пост они не могли. Разглядев перед собой четырех офицеров летчиков, они обрадовались и предложили следующее. Вроде бы наш капитан Кэссций отдал им приказ отправиться на передовую, а охрану пленных брал под свою ответственность. Кэсс не возражал.
Десантники скрылись в темноте как привидения. Оставив Рэ и Зесса ковыряться в недрах проклятого мной штурмовика, мы с Кэссцием пошли осмотреть казарму с военнопленными. В подвале одноэтажного здания действительно были пленные и, судя по запаху, их было очень много. Эти люди сидели там уже третьи сутки. Водопровод в подвале был, но санузла, по всей видимости, не было. Кто-то из этих сектантов ломился в дверь и пытался нам что-то сказать. Кэсс не слушал. Он осмотрел вентиляционные окна подвала, Подошел к куче с оружием сваленного рядом, выбрал два мощных гранатомета с боеприпасом аэрозольного типа. Я хорошо знал, что это за штуковины. Такой боеприпас распыляет в месте подрыва облако из горючей смеси в виде аэрозоля. Смесь воспламеняется, и уже в горящем виде затекает во все углы и закоулки помещения, выжигая все беспощадно. Жестокая вещь. Кэсс отбежал от казармы и залег напротив вентиляционных окон подвала как на стрельбище. Я упал рядом. Он снял гранатомет с предохранителя и стал прицеливаться в одно из окошек. Я только хотел сказать ему, что попасть в эти окна будет очень трудно, они ведь маленькие, но Кэсс в этот момент выстрелил. Попал. Из всех щелей подвала брызнуло пламя. Взрыв был мощный. Криков и воплей умирающих, я не слышал. Кэссций взял второй гранатомет и немного погодя сделал контрольный. После второго выстрела часть потолка в подвале обрушилась, начался пожар. Мы подошли к горящему зданию. Выживших не было. Да и не могло быть. Оглохший от взрывов я почти прокричал.
- Что ты наделал?! Это же пленные! Нас свои же и расстреляют за такое! Участь военнопленных должен решать суд! Только суд имеет право решать, кого расстрелять, а кого простить и помиловать!
- На этой войне нет прощенных и нет помилованных, – ответил мрачно Кэссций. – Десантники, судя по всему, отбили последнюю атаку, но это была действительно последняя атака, которую они смогли отбить. Завтра с утра здесь будут сектанты, и если они возьмут нас с тобой в плен, то сожгут заживо, не задумываясь.
Я понимал, о чем говорит Кэсс, поэтому сильно не возмущался по поводу уничтоженной сотни военнопленных. Дело в том, что нас модификантов большинство сектантских группировок считали порождением дьявола. В случае попадания в плен, модификантов не расстреливали. Пленных модификантов сжигали на кострах живьем как посланников из преисподней.
- Но это же были люди, - пытался я вяло возразить Кэссцию.
- Люди? – удивленно переспросил он и посмотрел на меня. – Люди лежат вон там! - Кэсс ткнул пальцем в темноту. – Четверо погибших в кабине штурмовика рухнувшего на краю ВПП во время артобстрела. Вот это люди! Шесть человек, тела которых разорваны на части и разбросаны по всей стоянке! Руки, ноги, головы – их в гробы по частям надо будет складывать! Вот это для меня люди! А те, которые сейчас сгорели это не люди! Это сектанты! Они решили, что за своего бога надо воевать. Они поклялись умереть за него. Я реализовал их клятву. Они умерли. Они теперь должны быть в своем раю и бог расцеловывает их во все приятные для них места. Для меня нет бога, нет рая и нет ада – я живу в реальном мире. Почему людей, бездоказательно вообразивших в своих мозгах существование какого-то всевышнего существа и готовых в любой момент встать перед его мнимой сущностью на колени или загнуться раком, не считают шизофрениками или параноиками? Их не считают больными, хотя весь анамнез для такого диагноза на лицо! Их красиво называют верующими! И теперь часть из этих верующих решила, что они должны либо убить всех на кого их божок укажет пальцем, либо умереть самим за него. Получается, что десять человек из моего звена сегодня погибли только потому, что кто-то вообразил в своей больной голове существование бога и решил повоевать за него?! Но в реалии бога нет и поэтому на войне выбор кому жить, а кому умереть делает только человек. Выживает тот, кто первый нажмет на гашетку или спусковой крючок. Я нажал первым. Возможно, поступил не по закону. Но того кто считает, что война в принципе может быть законной уже можно считать параноиком. Для нас эта сотня сектантов была большой проблемой, и я эту проблему сейчас решил. Возможно, решил неправильно, но теперь у нас этой проблемы нет.
Двигатель нам удалось запустить только к утру. На горизонте появился разрыв в облачности и в этот разрыв проникли первые лучи нашего солнца. Было ещё темновато. Дождя не было. Взлет по раскисшей от дождя грунтовой ВПП это не забава и на развлечение не похоже. Если не иметь соответствующих навыков, самолет можно поставить раком на первых же метрах разбега или еще хуже перевернуть его кверху брюхом кувыркнувшись через двигатель. Но я выполнил взлет приемлемо.
Своим взлетом мы вместе с Кэссцием перепугали готовившихся к атаке аэродрома сектантов. Атака была отложена. Такая отсрочка дала возможность десантникам нарастить силы и высадить подкрепление на захваченном аэродроме. В течение следующего дня сектанты были наконец-таки отброшены от обороняемого нами аэродрома.
После боя за этот аэродром нас никто с него эвакуировать не собирался. Только вечером шестого дня нам удалось покинуть этот объект. За эти шесть дней ни выспаться, как следует, ни помыться не удалось, разве что накормили нас хорошо у десантников. Прибывавшие транспортные самолеты эвакуировали в первую очередь раненых. Самолеты садились и взлетали с грунтовой ВПП, которая к тому времени подсохла. Наш экипаж никто на борт не брал.
Скоро началась эвакуация погибших. Один из старших офицеров приказал нам помочь в их погрузке. Мы подтаскивали мертвые тела к самолету, где спецподразделение занималось их упаковкой. Таская покойников я обнаружил среди них и того самого комбата, который встречал нас после приземления и моего сержанта-спасителя, что схватил меня в окопе за волосы. Грузили мы и тех пятерых парней, что попросили нас ночью покараулить пленных. Я смотрел на лица погибших и испытывал какое-то чувство вины. Словно бы мне было стыдно за то, что я остался жив, а они погибли. Ведь я летчик-штурмовик, я должен был их прикрывать с воздуха и не допустить их гибели. Мои размышления на эту тему прервал Кэссций. Ему удалось договориться с экипажем транспортного самолета о том, чтоб тот вывез нас отсюда.
В свой полк мы добирались на перекладных очень долго. Когда дежурный офицер на КПП аэродрома увидел наши лица, он ничего не стал у нас спрашивать. Подошел к телефону, набрал номер комполка и произнес: «Экипаж капитана Кэссция только что вернулся с того света».
За выполнение поставленной боевой задачи по прикрытию захваченного аэродрома нас наградили медалями и повысили в званиях. Кэссций по вашей земной классификации получил звание майора. Очень скоро его назначили командиром нашей третьей эскадрильи. Рэ и Зесс стали капитанами. Я тоже получил звание капитана, но с приставкой, которую можно перевести как «лучший». Меня как пилота экипажа командование в этом случае решило выделить особенно. У наименования «лучший» есть и второе значение – «первый». Мне второй вариант нравится больше. Я всегда и везде хотел быть первым. Приставка «первый» добавлялась к званию только лейтенантов и капитанов. Это наименование к основному званию можно было получить только в том случае, если награждаемый медалью или орденом офицер отличился тем, что при выполнении поставленной боевой задачи, показал наивысший уровень профессионализма, что способствовало не только выполнению задания, но и сохранению жизней солдат того подразделения, в состав которого он входил. Это тот случай, когда все должны были умереть, но почему-то выжили. Из нашего экипажа никто не погиб – командование решило, что это благодаря такому профи как я. На самом деле – нам просто повезло.
Еще один боевой вылет, о котором я хочу рассказать стал для нас последним на этой войне. Из этого вылета мы в свой полк уже не вернулись. Война близилась к завершению. Это понимали все. Оставалось уничтожить последнюю крупную группировку противника. Все остальные очаги сопротивления были мелкими, и их уничтожение происходило без проблем.
Наш полк перебросили на один из участков фронта, где разворачивалась последняя из, «битв за веру в бога». Окружавшая нас природа была очень красивая. Последние рубежи обороны сектантов располагались среди уникальных ландшафтов Пятигорья. Среди всех красот особенно выделялись пять огромных скальных образований – несостоявшихся вулканов. Здесь нельзя было применять многие из тех мощных боеприпасов, которые сбрасывались бомбардировочной авиацией на головы противника в пустынной, безжизненной местности. Дело в том, что вся эта территория по международному договору считалась одним большим заповедником планеты.
В дословном переводе название этой местности звучит как «Пять скал дарующих жизнь». Причем словосочетание «дарующая жизнь» на нашем языке это синоним к слову «женщина». Поэтому возможен другой перевод – «Пять каменных женщин». Но в просторечье эта местность называлась кратко - Пятигорье. В переводе на русский получается очень созвучно названию города Пятигорска на Кавказе.
Не знаю, заметили вы или нет из моего предыдущего повествования, но счастливым числом на нашей планете считается именно цифра пять. На вашей планете такой чести удостоена цифра семь, а у нас пять. Так что, родные мои, не сочтите за хамство, но пятиконечные звезды это исконно наш символ. То, что этот символ стал олицетворением у вас чьих-то политических амбиций или олицетворением сил зла из преисподней это целиком и полностью заслуга ваших местных доморощенных мудрецов. На нашей планете пятиконечная звезда это символ счастья, удачи и необыкновенного везения в жизни. Поэтому на бортах и вертикальном хвостовом оперении штурмовиков нашего полка красовались именно пятиконечные звезды. В центре каждой такой звезды было изображено маленькое хвостатое земноводное существо, которое почему-то все поголовно принимали за ящерицу, хотя правильнее было бы называть ее саламандрой. В войсках нас модификантов давно окрестили ящерицами.
Мне очень тяжело вспоминать последний для нас вылет на штурмовку позиций сектантов. Наступала осень, зарядили дожди. Вечером одного из таких дождливых дней экипажи нашего полка собрали на разбор полетов. Неожиданно для нас в комнату вошел командир дивизии (муж Лилит). Вместе с ним прибыли три командира из соседних штурмовых авиаполков.
- Если я здесь, значит преисподняя за этой дверью, - начал доклад в своей обычной манере комдив. – Обрисую вкратце ситуацию. Продвижение наземных войск на данный момент остановилось. Остановилось по одной простой причине – нет поддержки с воздуха. Наши штурмовики не в состоянии эффективно работать по позициям противника из-за наличия очень мощной системы ПВО.
Я сидел, слушал и ничего не понимал. Откуда она взялась эта мощная система ПВО? Мы каждый день безнаказанно летали над всей территорией долины «Пяти гор». В нашу сторону даже из ПЗРК ни разу не выстрелили. Но со слов комдива получалось, что все остальные полки за последние сутки понесли просто жесточайшие потери.
Комдив рассказал, что противник применил новую зенитную ракету с неизвестной системой наведения на цель и очень мощной боевой частью. Результаты попадания в цель - самые жестокие. О самой ракете мало что было известно на тот момент. Но предварительные данные были такие. Ракета самонаводящаяся. Действует по принципу «выстрелил и забыл». Высокоманевренный и очень подвижный объект. Во время старта и полета к цели в окружающие пространство никаких сигналов не излучает. Облучение цели радиосигналом или подсветка ее лазером не производится. На тепловые ловушки и дипольные отражатели не реагирует. Все известные постановщики помех неэффективны. Вымотать маневром ее не получается. Например, крутить бочку на встречном курсе бесполезно – ракета словно бы знает все общепринятые противозенитные маневры. Непосредственно перед целью выполняет кульбит и бьет точно в кабину пилота. Причем не подрывается рядом с самолетом на каком-то расстоянии, а именно бьет в него. Почти все результаты пусков строго в «яблочко». Процент промаха не превышает десяти. Но все подобные «промахи» заканчивались самоликвидацией ракеты в непосредственной близости от цели на расстоянии, не превышающем десяти, пятнадцати метров. Учитывая мощную боевую часть ракеты самолет в этом случае можно считать уничтоженным. Из вышесказанного получалось, что система наведения ракеты на цель должна быть оптической. Мы тогда предположили, что ракета во время полета буквально видит цель, распознает ее объемное изображение, сравнивает с образами, заложенными в память, и самостоятельно принимает решение о дальнейшем преследовании и уничтожении.
- Я привез с собой командиров трех авиаполков, пилоты которых уже сталкивались с применением по ним данной ракеты, - произнес комдив. – Можете задавать им вопросы.
Вопросы у нас были. Командиры полков отвечали вяло, в них чувствовалась какая-то усталость. Кто-то из наших попросил детальнее рассказать о повреждениях машин в результате попадания ракет. Один из командиров перекосив рот в усмешке, вздохнул.
- Ребята, - словно не зная, что сказать произнес он и, выдержав паузу, выдал, - от пилотов до земли ботинки не долетают, все сгорает в воздухе, а вы про конкретные повреждения спрашиваете. Нечего тут детализировать.
Нам в тот вечер была поставлена боевая задача, которая командиром дивизии кратко формулировалась так: «Вскрыть на заданном участке фронта систему ПВО противника и совместно со штурмовым вертолетным полком уничтожить зенитно-ракетные комплексы врага».
Мне всегда очень сильно не нравилось слово «вскрыть». «Вскрыть» в данном случае означало, что мы должны были вызвать огонь этих ракет на себя - подойти на высоте в тысячу метров и подставиться под удар. В это время вертолетчики должны были выйти в тот же район, но скрытно - на малых высотах. Задача вертолетного полка сводилась к тому, чтобы посмотрев, как нас расстреливают сектанты определить места пусков ракет и нанести штурмовые удары по обнаруженным зенитным установкам ПВО.
Красиво? Это наше командование тогда так придумало. А я, выйдя с такой постановки боевой задачи, опять чувствовал себя самым обычным поленом, которое должны были завтра бросить в топку войны. Я вместе с братьями по задумке командиров в этом вылете должен был сгореть заживо, потому что по-другому решить возникшую проблему у наших высокопоставленных офицеров мозги не поворачивались.
В нашем полку пригодных к вылету боевых машин было тогда девять штук. Не хочу здесь описывать вечные проблемы с ремонтом и поставкой запасных частей. Из этих девяти машин четыре значились в нашей эскадрильи. Командиром этого сводного отряда нашего полка был назначен комэска первой эскадрильи.
Метеосводка была приемлемой. Облака над аэродромом хоть и висели сплошным маревом без просвета, но нижняя кромка облачности была высоко. В течение дня обещали ухудшение – должен был пойти снег с дождем. Младшие братья по разуму – вертолетчики метеосводкой, по-моему, вообще никогда не интересовались. Жили по принципу, «запрыгнул, полетел». Вертолеты у них были штурмовые. Для перевозки грузов и пассажиров не предназначались. Мощные, хорошо бронированные противотанковые машины. Кабина была построена по принципу 1+2. Оператор сидел впереди, а позади него бок о бок – пилот и штурман. Все почти как у нас только бортинженера не было.
Не могу спокойно вспоминать этот боевой вылет. Это был просто расстрел остатков нашего гвардейского штурмового авиаполка. Каждый раз прокручиваю его в голове от самого взлета и до трагического финала и думаю, что сделай я тогда что-нибудь иначе, и все в нашей жизни было бы уже по-другому - лучше.
Вышли в район цели. Противник активности не проявлял. Производить по нашим машинам пуски ракет просто так видимо никто не собирался. Через минуту к району ПВО, который надо было вскрыть и уничтожить стали подтягиваться наши напарники – вертолетчики. Надо было что-то предпринять, чтобы противник стал работать по нам ракетами. Комэска первой эскадрильи на очередном проходе над позициями противника имитировал выход на боевой и атаку. Вся наша группа наблюдала пуск ракеты по машине его экипажа. Среагировать парни не успели. Ракета ударила в кабину. Взрыв. ТШ от попадания крутануло в сторону. Штурмовик в воздухе не развалился, но было заметно, что кабину пилота разворотило основательно. Машина сорвалась в штопор, упала на землю. Ребята погибли. И вот тут началось.
На поверхности земли наблюдал почти одновременные пуски ракет по нашей группе штурмовиков. В небе стало жарко от разрывов зенитных ракет. Какое-то время наша группа хорошо отражала атаки ракет противника ответными пусками противоракет и стрельбой из пушек систем ПВО штурмовиков. Но в течение первых трех минут мы все равно потеряли еще один экипаж. Вся наша группа развалилась. Кэсс увел все четыре машины нашей эскадрильи под нижний край облачности. Нас там почему-то не трогали. Оставшиеся ниже три наших ТШ разбрелись по округе как беспризорники.
Противник сразу переключился на вертолетчиков. Винтокрылые крепко врезали по обнаруженным пусковым установкам зенитных ракет врага. Сектанты поняли, что их надо бить в первую очередь. И начался расстрел вертолетов. Пуски зенитных ракет были настолько эффективными, что от шестнадцати тяжелых штурмовых вертолетов вскоре должны были остаться только рожки да ножки. Парней надо было выручать. Мы снизились. Кэсс собрал всю нашу группу. Стали работать по позициям ПВО противника. Потеряли сразу еще две машины. Такие потери просто наводили ужас. Мы дрались не более десяти минут, а из девяти наших штурмовиков было сбито уже четыре. И это не считая потерь вертолетного полка. Такого еще никогда не было. Работа на штурмовке была очень тяжелой. Противник отражал наши атаки слишком результативно.
Отработав по позиции одной из установок ракет, мы на выходе из атаки получили попадание в хвост своего штурмовика. Зэсс уже давно расстрелял весь запас противоракет, поэтому единственным спасением был противозенитный маневр, который я выполнял по его подсказке. Я сделал все что мог. Возможно, поэтому ракета и не ударила нам в кабину, а взорвалась сзади сверху. Вертикальное хвостовое оперение ТШ снесло почти под корень. Зэсс издал душераздирающий крик. Я подумал, что он погиб. Поражающие элементы ракеты пробили бронированное остекление его кабины, и парочка из них ударила Зэссу в грудь. Но нашего «совершенного солдата» убить было не так-то просто.
Мы втроем орали его имя наперебой. Хотели узнать, что с ним. Зэсс какое-то время хрипел от боли. Потом справился и произнес: «Я жив. Все нормально».
Наш штурмовик после того как ему снесло киль был уже не тот по управляемости. Без вертикального хвостового оперения увеличилось время выполнения некоторых маневров. Машина стала более инертной. Я уже не мог резко сманеврировать, так как раньше. В это время я наблюдал, как штопорит, получив попадание в кабину еще один из наших ТШ. Нас в воздухе осталось четверо. Как только мы ослабляли давление на противника, он тут же переключался на вертолетчиков. Количество зенитных установок различного типа, в том числе и тех, что являлись для нас приоритетными целями, уменьшилось, но так как и наша численность, тоже поубавилась - с девяти машин до четырех, то давление ПВО врага на каждый штурмовик по-прежнему оставалось очень сильным.
Я до сих пор не могу понять, что я сделал не так. Как мне надо было построить маневр? Что я не так понял из команд Рэ и Кэссция? Во всей моей дальнейшей жизни не было дня, чтобы я не вспоминал этот момент боя. При выходе на боевой курс мы получили попадание ракеты в кабину нашего штурмовика. Удар был очень сильным. Ракета пришла из мертвой зоны моего обзора – ударила снизу вверх в кабину Рэ. Наш Рэ сгорел заживо в одно мгновение. Меня и Кэссция спасло наличие дополнительной бронеперегородки между нашей двухместной кабиной и кабиной оператора, в которой находился Рэ. Но ударная сила боеприпаса была настолько мощной, что эта бронеперегородка лопнула. Ее осколки пробили приборную панель перед Кэссцием и веером ударили ему в грудь и в лицо. Кэссция от мгновенной смерти спасло то, что он всегда сидел, согнувшись крючком над приборной доской. Всю силу этого удара принял на себя его летный шлем. Забрало шлема разлетелось на части. Кэсс от удара откинулся на кресло. На поверхность прозрачной бронеперегородки между нашими креслами с его стороны словно бы плеснули красной краски. Это была его кровь! Я не верил тому, что произошло! Это не могло случиться с нами! Рэ погиб! Кэсс был тяжело ранен или убит. Я в тот момент не знал, жив он или нет?! Я орал от бессилия и несправедливости! Я не знал, как все исправить! Но исправить уже ничего было нельзя! Я готов был отгрызть себе обе руки! Ведь я пилот! Я! Именно Я вовремя не среагировал! И в результате один из моих братьев только что сгорел заживо у меня на глазах, а второй с тяжелыми увечьями лежал за прозрачной бронеперегородкой справа, в соседнем кресле.
Штурмовик от прямого попадания ракеты бросило вверх и в сторону - он должен был сорваться в штопор. Я не дал ему этого сделать, перевел в пикирование. На пикировании набрал скорость, перевел в набор высоты и ушел в облака. В облаках взял курс на наш аэродром. Плакал. Плакал как маленький мальчик навзрыд. Я чувствовал, что остался один в этом мире. Плакал словно ребенок, на глазах которого только что погибли его родители. Слезы текли ручьями и застилали глаза. Я вытирал их ладонями рук, пытался сосредоточиться на управлении. Но не мог. Неожиданно в наушниках услышал голос Зесса.
- Сэти! – Зэсс кричал во все горло. – Кэссций жив! Не плачь! Кэсс жив!
Кэсс получил осколочное ранение в голову, незначительная часть осколков вошла в грудь. Также у него была рваная рана левого бедра и переломы обеих ног от деформации нижней части нашей кабины с его стороны. Но я до сих пор не могу понять одного! Как?! Каким образом Зесс смог просочиться из своего закутка в кабину Кэссция и наложить ему кровоостанавливающий жгут на левое бедро?! Их кресла располагались спинками друг к другу. В те воздушные зазоры, что были по правой и левой стороне от кресел Зесси и Кэссция до бортов кабины, могла пролезть только змея! Человек – никогда! Но Зесс видимо был воистину уникальным модификантом. Он мне продолжал кричать.
- Сэти! Я его перевязал! Все будет нормально!
На подходе к линии фронта наш штурмовик добили. Облачность от ракет с радиолокационной ГСН не спасает. Сектанты отработали четко. Их ракета пришла к нам в левый двигатель. Я по приборам видел, что противник выполнил пуск ракеты, пытался сманеврировать – только напрасно высоту потерял. Ракета попала так, что я увидел пламя, полыхнувшее из левого воздухозаборника. Другой самолет развалился бы прямо в воздухе от такого попадания. Бронированный ТШ выдержал. Штурмовик горел. Открытого огня я не наблюдал, но черный дым за нашим самолетом тянулся. После попадания сразу произошёл отказ в управлении машиной по тангажу. Поэтому положение машины по высоте регулировал кое-как ручкой газа – правый двигатель был еще живой. Но штурмовик в воздухе уже не держался – падал. Принял решение о вынужденной посадке. О катапультировании ни у меня, ни у Зесса мыслей не возникало. Из-за потери высоты на противозенитном маневре до позиций своих войск дотянуть не смог. Садился на нейтралку между нашими окопами и окопами сектантов. Посадка была очень жесткой. Мягко не получилось. Наш штурмовик со всего маху грохнулся на землю. Раскидывая по сторонам грязь, на пути своего движения вырыл траншею на ширину центроплана. От удара во время посадки я почувствовал острую боль в пояснице - компрессионный перелом позвоночника. Боль была острой - из разряда тех, от которых кричат очень громко. Но об этой боли я тогда не думал. Аварийно сбросил фонарь своей кабины. Пересилив острые болевые ощущения, выпрыгнул наружу и побежал вокруг штурмовика к кабине Кэссция. На то, что осталось от кабины Рэ, старался не смотреть. По правому борту уже суетился Зесс.
- Я нажал аварийный сброс фонаря, но почему-то не сработало! – кричал он мне. – Думаю надо чем-то подцепить, и поднять фонарь вручную!
Кабина Кэссция не открывалась. Положение осложнялось тем, что сектанты в это время поднялись в атаку – решили взять остатки нашего экипажа в плен. Наша пехота в ответ контратаковала - нас тогда бросить не могли. По приказу командования, если пехотный офицер не поднимал в атаку своих людей для спасения летчиков с нейтралки, то такого офицера отдавали под трибунал и расстреливали. Мы были ближе к нашим окопам, поэтому наши солдаты оказались рядом с нами первыми. Помню того молодого пехотного офицера, который ожесточенно кричал мне, чтобы мы немедленно выдвигались в сторону наших позиций. А я ему в ответ орал, что без Кэссция отсюда не уйду. Встречный бой с сектантами развернулся в одну большую рукопашную драку. Зесс в это время нашел какую-то железку возле подбитого танка и тащил ее к штурмовику, чтобы вскрыть кабину Кэссция.
Картина была такая. Я и Зесс пытались изо всех сил открыть кабину Кэссция, а вокруг нас наша пехота дралась в рукопашную с сектантами. Того молодого офицера очень быстро убили. Зесс пару раз отвлекался, чтобы прикончить особенно настырных сектантов прорывавшихся к нам. Фонарь кабины Кэссция мы все-таки подняли. Зрелище внутри было ужасное. Меня трясло от увиденного. Со мной дураком было все в порядке, а мой родной брат был весь в крови. Грудина и ноги залиты кровью. На левой ноге жгут наложенный Зессом. Голова в изуродованном летном шлеме. Сгустки крови на лбу. Все лицо иссечено мелкими порезами. По правой стороне лица сочится кровь из раны на лбу. Кровь была везде – по всей кабине. Кэссций смотрел на меня, почти не моргая. Глаза жалобные, как у собаки. Словно хотел сказать: «Вытащи меня отсюда». Я пытался нащупать его пульс. Кричал ему.
- Ты жив?! Моргни, если жив!
Кэсс медленно закрыл и открыл глаза. Говорить уже не мог. Рукой старался показать на свои ноги. Я перегнулся через борт кабины, пролез руками к ступням его ног. На полу кабины было с полведра его крови. Я уже сам был весь в его крови. Ноги были сломаны и зажаты между перекошенным педальным узлом и бортом кабины. Просто так вытащить Кэссция из кабины не получалось. В это время рукопашная сошла на нет. Сектанты отступили, а наш упавший штурмовик был обстрелян ими из минометов. Ту пехоту, что осталась с нами, положило разрывами мин. Последнее, что помню это то, как я, разогнувшись, говорю Зесси, что Кэссцию сломало ноги, и они зажаты. В это время произошло прямое попадание мины в наш штурмовик. От мгновенной смерти меня спас открытый фонарь кабины Кэссция. Весь поток осколков пришелся на него. От фугасного действия мины меня бросило в кабину моего брата поперек борта. Я получил контузию и вдобавок, меня прихлопнуло сверху тяжеленным фонарем как крышкой. Фонарем меня почти перерубило пополам. Изо рта хлынула кровь. Дальше не помню – я потерял сознание.
Я всегда удивлялся и продолжаю удивляться тем способностям, что были заложены в удивительном человеке по имени Зесс. После минометного обстрела он остался в живых. Он мог нас бросить и уйти на позиции нашей пехоты. Кто мы были для него? Друзья? Наверное, все-таки мы были для него не просто друзьями, а теми людьми, которыми он дорожил - как дорожат близкими родственниками. Для нас если честно, Зесси давно уже был как брат. Зесс нас не бросил. Я не знаю, как ему удалось поднять одному тяжеленный фонарь кабины, который меня придавил. Но он это сделал. Я до сих пор не понимаю, как он смог освободить зажатые ноги Кэссция. Мне ситуация с ногами тогда казалась фатальной, но Зесс справился. Он вытащил меня, извлек из кабины Кэссция. Также как заботливая мама-кошка за шиворот перетаскивает своих котят, так и Зесс хватая рукой за шиворот каждого по очереди, перетаскивал нас ползком потихоньку в сторону траншеи нашей пехоты. В это время сектанты заметили его движение от штурмовика и обстреляли из минометов. Одна из мин шлепнулась в грязь рядом с нами. Взрыв от этой мины был небольшой, но один из осколков попал Зесси в глаз. Маленький осколочек размером меньше моего ногтя на мизинце, пройдя через глазное яблоко, поразил мозг нашего Зесси. Зесс упал и умер рядом с нами.
Я не хочу называть то, что произошло потом везением. После всего, что случилось, все последующие события нельзя называть везением. Погода, как и обещало метео, испортилась. Пошел снег. Видимость ухудшалась с каждой минутой. По какому-то стечению обстоятельств единственная уцелевшая пара штурмовых вертолетов из тех шестнадцати штук, что работали вместе с нами, линию фронта пересекала прямо над местом вынужденной посадки нашего экипажа. Не заметить ту борозду, что оставил на земле наш штурмовик, можно было разве что из космоса. Парни быстро сориентировались. Определили положение остатков нашего экипажа. Ведущий приземлился рядом с нами, а его ведомый развернувшись в сторону приближавшихся к нам в атаке сектантов, расстрелял по ним неприкосновенный запас снарядов из пушки. Вертолетчики загрузили меня, Кэссция и Зесси в пустые бортовые ракетные отсеки. Вертолет быстро взлетел и пошел в сторону аэродрома.
Шел снег. Сектанты больше не лезли в атаку. Я почему-то помню этот момент, когда наши тела грузят в вертолет, захлопываются крышки ракетных отсеков. Это очень необычное воспоминание. Я словно бы наблюдаю за происходящим со стороны. Меня погрузили в вертолет и в тоже время, я словно бы завис в воздухе снаружи. Все происходит словно в немом кино. Винтокрылый штурмовик беззвучно взлетает, набирает высоту. Мне хочется крикнуть вдогон пилотам этой машины.
- Вы забыли забрать нашего Рэ! Он же остался здесь в кабине нашего штурмовика! Вернитесь за ним!
Но я не могу произнести ни слова. Я онемел. Я хочу прокричать, что надо забрать Рэ, что его нельзя бросать! И не могу этого сделать! И мне от этого страшно! Я словно бы разрываюсь на части между уходящими вертолетами и тем местом, где упал наш штурмовик. Я не хочу бросать своего брата! Но потом я совсем рядом слышу голос Кэссция.
- Рэ погиб. Его больше нет с нами.
Рэ больше нет с нами! Эта мысль мне тогда казалась чем-то невероятным, абсурдным, тем, что вызывает ужас. Но я видел его выгоревшую дотла кабину и понимал, что выжить в ней было невозможно. Я тогда словно бы полетел над землей вслед за штурмовыми вертолетами, которые маячили впереди парой едва различимых точек. Я лежал без сознания внутри одного из них и в тоже время, словно наблюдал за полетом этих машин снаружи.
Шел снег. Снег постепенно укрывал все в округе белым одеялом – наш покалеченный штурмовик, обожженную кабину Рэ, лица мертвых солдат, их тела, разбросанные вокруг по полю после рукопашной, подбитую технику, воронки от разрывов снарядов и мин. Все это проносилось подо мной как во сне. Наверное, это и был мой сон. В моей голове тогда звучали стихи Рэ, которые он сочинил еще на Северном континенте.
Вечерняя заря в тумане
Над белою землёй встаёт.
Снег белый в сумрачном дурмане.
Замедлен плавный его лёт.
И тишина как бархат белый.
Лишь под ногами снег скрипит.
И шаг мой медленный, несмелый.
Весь мир укрытый снегом спит.
И снег как занавес. Вуалью
Он замирает над землёй.
Укрыл мне плечи хрупкой шалью
С пушистой белой бахромой.
Лица коснется влажный пух,
И снега хрупкие мимозы
В тепле теряя жизни дух,
Текут и тают словно слёзы.
В тот день война для нас закончилась.