Шизоид - это не то же самое, что шизофреник — это психологический тип вполне нормальных людей. Термин происходит от греческого корня «шизо» - «схизма»: отделение, расщепление. «Шизофрения» - это «расщепленное сознание», а «шизоид» значит «отдельный», «сам по себе». Впервые слово появилось в трудах немецкого психиатра Кречмера, подметившего, что шизофрения чаще развивается у людей, имеющих определенный физический облик ( худые, угловатые и неуклюжие ), и схожие черты характера - внешняя холодность, отстраненность, нежелание идти на контакт — при насыщенной и малопонятной для остальных внутренней жизни. Если на него глядеть «снаружи », то шизоид — чудак, человек «не от мира сего», «рассеянный с улицы Бассейной»...
В литературе тип описывается несколько по-разному; в зависимости от автора на передний план могут выдвигаться те или иные свойства, но по-видимому, наиболее характерной чертой является то, что шизоид – это «посторонний», в духе Мерсо, героя романа Альбера Камю. Персонаж почти не реагирует на кончину матери в приюте для престарелых, пьет перед ее гробом кофе, на следующий день после похорон заводит себе любовницу, к которой внешне тоже вполне равнодушен; испугавшись и перегревшись на солнце, он из самозащиты убивает араба, его приговаривают к смертной казни; перспективу гильотины он воспринимает стоически. В конце романа протагонист ругается со священником, пришедшим его исповедовать и рассуждает о нежном безразличии мира, ожидая результата апелляции. При этом Мерсо вовсе не бесчувственный чурбан, но в нем словно сосуществуют двое: один живет как большинство – купается в море, ходит на службу, занимается любовью с подружкой – а второй смотрит на первого - и остальных людей - деловито-изучающим взглядом энтомолога. «J'ai r;fl;chi, cela n'avait aucune importance... Mais quand j'ai d; abandonner mes ;tudes, j'ai tr;s vite compris que tout cela ;tait sans importance r;elle... Je lui ai expliqu; que cela n'avait aucune importance et que si elle le d;sirait, nous pouvions nous marier...» ( Я подумал: это было неважно... Но когда я забросил учебу, то быстро понял, что в этом нет никакого реального смысла... Я объяснил ей, что это не имеет значения, и раз она хочет, мы можем пожениться... ) Для Мерсо «неважно», «безразлично» «sans importance» именно то, что глубоко небезразлично остальным — карьера, семья, уважение окружающих, даже его собственное существование. Зачем он тогда вообще живет — почему не прекратить комедию, прыгнув с моста? Ответ содержится в другом сочинении Альбера, «Мифе о Сизифе». Мир абсурден – но почему бы не заняться изучением, переживанием этого абсурда? Почему не стать актером, Дон Жуаном, писателем? Да, это бессмысленно, это кончается известно чем и всегда одинаково — только на разных кладбищах, ну и что? Ведь катить в гору камень — это так занимательно.
Мерсо — и сам Камю — примеры шизоидов.
Еще один пример - академик Ландау. Когда он прочитал курс лекций в Харькове, то поставил двойки всем, за исключением единственного студента, заработавшего трояк. В школе Лев написал сочинение на тему "Образ Татьяны в поэме Пушкина "Евгений Онегин". Сочинение состояло ровно из шести слов : "Татьяна Ларина была очень скучная особа" — и будущий академик, автор образцового многотомного учебника теорфизики, получил за свое творение кол. Он предпочитал, чтобы его звали не Ландау, но Дау, заявляя, что Лан — это французское «l ane” - осел. Его семейная жизнь была крайне специфической: он договорился с супругой, что время от времени будет искать отдых от трудов праведных в объятиях юных дев, и благоверная, бывший инженер с кондитерской фабрики, терпеливо выслушивала его впечатления от очередной пассии: «Представляшь, у нее совсем нет груди. Прямо как у лягушки...»
Другой нобелевский лауреат , Фейнман, работая в Лос-Аламосе над известным изделием, позднее сброшенным на Хиросиму, ради смеха вскрывал сейфы...
По утверждениям психологов, именно шизоиды - нелюдимые чудаки с парадоксальным мышлением и мировосприятием: холодные, отстраненные, неряшливые, неуклюжие и странные - двигают вперед науку и искусство — генерируют идеи, создают новые формы. Микельанджело, Кафка, Эйнштейн, Фрейд... Конечно, не только шизоиды достигают в творчестве высот — более того, самые почитаемые в той или иной литературе личности — Пушкин, Гете, Достоевский, Бальзак — зачастую либо вовсе не принадлежат к шизоидному типу, либо демонстрируют невысокий уровень шизоидности.
**
В психологии популярна так называемая пирамида потребностей Маслоу. В ее основании лежат физиологические потребности — дыхание, пища, размножение, самосохранение. Следующий уровень — безопасность. Выше — принадлежность к обществу: друзья, коллектив, семья. Затем — признание: авторитет, уважение, успех. И вершина пирамиды — самореализация, куда относятся творчество, мораль, интерес к решению задач.
По Маслоу, потребности более высокого уровня могут развиться лишь если удовлетворены потребности более низкого. Скажем, психически здоровая мать пойдет заниматься проституцией (нарушение морали и проблемы с уважением остальных) если ее ребенку будет нечего есть (самосохранение). Психически здоровый ученый не станет говорить о не особо существенной ошибке, которую нашел в своей работе после ее публикации, в надежде, что ошибка пройдет незамеченной (конфликт творчества и авторитета). Подобное поведение по Маслоу (да и с обычной бытовой точки зрения) совершенно нормально. «Кто без греха, пусть первый бросит камень... » (Современная версия евангельской притчи случилась, говорят, на одном телешоу, где молодой человек признался, что изменил жене. Дамская аудитория разволновалась и начала высказывать моральное негодование — пока одна из присутствующих не спросила: «А кто из вас ни разу не изменял мужу?». После этого дискуссия сошла на нет. )
Вероятно, у шизоидов пирамида Маслоу больше похожа на пятиэтажку, возведенную среднеазиатским стройбатом — крыша у нее запросто может быть шире фундамента.
Писатель Дмитрий Быков (он ни в коем случае не шизоид) как-то комментировал высказывание академика Арцимовича: «Наука – это удовлетворение своего любопытства за государственный счет». Академика он осудил: «Эти люди удовлетворяли даже не потребности, но любопытство!» - сказал Дмитрий. Для Быкова любопытство —мелкий грешок. Хоть грешок и водится на верхнем уровне пирамиды Маслоу (по Аристотелю наука происходит из любопытства), но он, этот грешок, самым разрушительным образом сказывается на предыдущем, и более важном уровне — авторитете и уважении. Бонвиван и педагог Быков в упор не понимает шизоида Арцимовича, для которого любопытство — именно потребность, и она в какой-то мере важнее, чем сохранение лица у вышестоящего начальства.
Еще одна фраза, приписываемая одному известному организатору науки : «Все равно, кто первым сказал «А» и кто сказал «Б» - главное — первым сказать «Я»». При всей циничности, изречение вполне отражает жизненный путь организатора, очень вовремя умевшего громко сказать последнюю букву алфавита – его в конце концов наградили гораздо лучше, чем тех, кто бормотал первые. Однако, для шизоида запросто может быть неважно, кто что сказал – и еще менее важно, какую премию за это дали — важно лишь, что это вообще было сказано.
**
«Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной
роли предпочитавшего...” – говорит о себе Бродский в самом начале нобелевской лекции, излагая свое кредо. И продолжает: «Если искусство чему-то и учит (и художника -- в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней -- и наиболее буквальной -- формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности -- превращая его из общественного животного в личность...”
С этим перекликается другая нобелевская речь, Альбера Камю:
«Et celui qui, souvent, a choisi son destin d’artiste parce qu’il se sentait diff;rent apprend bien vite qu’il ne nourrira son art, et sa diff;rence, qu’en avouant sa ressemblance avec tous. L’artiste se forge dans cet aller retour perp;tuel de lui aux autres, ; mi-chemin de la beaut; dont il ne peut se passer et de la communaut; ; laquelle il ne peut s’arracher. C’est pourquoi les vrais artistes ne m;prisent rien ; ils s’obligent ; comprendre au lieu de juger.»
«И тот, кто, зачастую выбрал свою судьбу потому, что чувствовал себя иным, быстро осознает, что сможет питать свое искусство и отличие лишь признав свое сходство со всеми. Художник возникает в вечном колебании между собой и другими, на полпути от красоты, без которой он не может обойтись, к общности, от которой он не может оторваться. Поэтому настоящие художники не призирают ничего; они обязуются понимать, а не судить.»
Последняя фраза Камю вызывает в памяти известные слова еще одного шизоида, Спинозы: « non ridere, non lugere neque detestari, sed intelligere» - не смеяться, не плакать, не презирать, но понимать...
Большинство человечества вполне охотно соглашается с этими красивостями — о том, что надо быть индивидуальностью, надо быть иным, чувствуя себя со всеми, что sed intelligere — как они соглашаются с тем, что надо бегать по утрам, не лгать супруге и меньше пить алкоголя... Однако лишь шизоиды действительно способны воспринимать подобные речи всерьез — только они своим поведением реально демонстрируют высокую степень пренебрежения мнением общественного животного, нежелание осуждать и попытки понимать вместо того, чтобы смеяться и плакать.
В «Веселой науке» Ницше упоминает максиму Спинозы и совершенно справедливо говорит, что «понимать» обычно у гомо сапиенса состоит именно в том, чтобы как-то примирить между собой импульсы к смеху, плачу и презрению; «понимание» - лишь хлипкий наружный продукт такого согласия. Однако шизоиды в самом деле способны поставить понимание против внутренних импульсов, и следовать именно ему.
Поэтому шизоиды с их перевернутой пирамидой Маслоу часто странны остальным - у нормальных людей не укладываются в голове причины отказа от миллиона долларов наличными. Верно и обратное, пропитанная запахом подвалов пирамиды логика нормальных людей для шизоида неестественна, ему приходится изучать ее как иностранный язык – даже когда она ему интересна. Но зачастую шизоид попросту мирится с тем, что большинство говорит на малопонятном ему наречии и общается — посредством чтения, музыки, скульптуры, шахмат или эзотерических практик – лишь с немногими, говорящими как он. Отсюда общепринятое мнение (особенно часто разделяемое женщинами) о том, что очень умный человек запросто может быть полным дураком, когда речь идет о человеческих взаимоотношениях. Проблема тут, однако, не в уме или глупости, а скорее в трудностях перевода.
**
Недавно я наткнулся на статью доктора искусствоведческих наук, которая сурово судит Бродского за то, что тот поэт «без Бога, без Родины, без любви». Вывод доктора, хоть он ясно и не озвучен, мне видится в том, что поэтический прах Иосифа пора выносить из Мавзолея куда-нибудь поближе к кремлевской стенке, а то и вообще на Ваганьковское...
Отношения Бродского с Родиной состояли в том, что в определенный момент Родина попросила его выбрать между тремя альтернативами. Либо поэт отказывается быть поэтом; либо : чемодан-Пулково-Вена; либо повторение курса трудотерапии в архангельской губернии (это для больного сердечника). Обычный «представитель населенья» в таком случае скорее всего отказался бы от стихов — точнее, он бы даже и не начал бы распространять вирши, за которые Родина начнет таскать его в известный питерцам «Большой дом». Бродский выбрал эмиграцию. По некой иронии судьбы, в точности те же самые «достающие из штанин» граждане, которые курировали в ленинградском ГБ работу с диссидентами, в недалеком будущем станут подписывать постановления об увековечивании памяти выдающегося петербургского поэта.... В полной степени, однако, ироничность этого факта раскрывается лишь для по-настоящему шизоидных натур.
Трудно представить себе, что имярек, заявивший ленинградскому судье, что ремесло поэта дано ему «от Бога», не верит в высшее начало. Однако для доктора наук вера в высшее начало несовместима с неприятием официальной доктрины. «Входит некто православный, говорит теперь я главный...», « дайте мне перекреститься — а не то в лицо ударю» - подобные строчки по мнению искусствоведа свидетельствуют о том, что вера Бродского — сколько бы он не распинался о том, что поэзия дается свыше — пустой звук. Естественно, для большинства нормальных людей вера — это чувство безопасности - уровень два пирамиды Маслоу и знак общности с остальными — уровень третий. Отказываться от религиозной общности православия (возможно, иудаизма в случае чистокровного еврея) в пользу некого эзотерического верования о примате языка и превосходстве этического над эстетическим; в пользу полуязыческого воспевания Рождества с его дарами волхвов; в пользу Христа как прежде всего человека, бросающего вызов системе («Привыкай, сынок, к пустыне...») – это по мнению автора статьи — свидетельство полной ущербности религиозного чувства поэта. Опять-таки ирония того факта, что большинство считающих себя верующими в современной России не дали себе труда прочесть Евангелие представляется иронией в основном шизоидам.
Наконец, любовь. «Я любил немногих, однако, сильно....» Женщина, из-за которой он резал вены, переспала с его приятелем... Ей Бродский посвятил множество стихотворений, вторично женился на итальянке, очень похожей на нее внешне. По словам знавших его, Иосиф был однолюбом. Тем не менее, он ясно называл свою Беатриче «не крановщицей» (читавшие «Представление» меня поймут ), и упоминал, что та, судя по письмам «чудовищно поглупела». Опять-таки, для нешизоида такое поведение абсолютно противоестественно — любовь для него полностью исключает осознание факта, что предмет твоей страсти значительно уступает тебе в умственном развитии, как и то, что он — этот предмет – запросто может быть «не крановщицей». Полагаю, измена матери его сына была для Бродского не столько аморальным феноменом, сколько антиэстетическим — он воспринимал ее как вульгарную, корявую строчку с неуклюжей рифмой, и сожалел, что та, в кого он был влюблен, оказалась способна на подобную пошлятину.
То есть с точки зрения шизоидной логики поведение Бродского абсолютно логично. Он говорит, что стихосложение является для него высшей потребностью, ради которой можно пожертвовать роскошью человеческого общения, пребыванием на той территории, к которой он привык, и против которой по большому счету ничего не имеет; можно пожертвовать женщиной, хотевшей, чтобы поэт поставил ее выше страсти к рифмованным строкам — и поступает соответствующим образом. Это не свидетельство того, что он плохой патриот, скверный любовник, или не ощущает никакой потребности в метафизике – это просто осознание, что быть образцовой единицей человеческой отары — это не совсем то, к чему следует стремиться в жизни. «Um ein tadelloses Mitglied einer Schafherde sein zu k;nnen, muss man vor allem ein Schaf sein.» («Чтобы стать безупречным членом отары надо родиться бараном») - как сказал еще один эмигрант и шизоид Альберт Эйнштейн.