Отец чабана Каимбая, сидел возле юрты на кошме и чинил лопнутое деревянное седло. Жена Каимбая, хлопотала у огня рядом. Гуля - красивая уйгурка, родом из Оша, была украдена Каимбаем пять лет тому назад у богатого скупердяя, за которого родители выдали ее насильно замуж. Она сбежала с молодым киргизским чабаном от ненавистного мужа, среди белого дня! Этим, Гульнара взбудоражила все родню мужа. У уйгуров строгие обычаи, - за подобное можно жестоко поплатиться, поэтому, об этом случае знали только близкие. С Каимбаем они жили дружно, и их ребенку, в то время шел пятый год.
Гуля, подняв крышку казана, помешивала в нем свое варево.
«Правильно, дочка, делаешь, что обед готовишь!»
Она засмеялась: «Отец, ужин уже готов! Зови гостей»
Аксакал повернулся к нам с Абжалбеком и пригласил за стол.
После обеда, я все же решил отправиться вниз, в Орловку. У меня в высокогорье набралось семь дней отгулов, и я хотел их провести в Джамбуле с родителями и друзьями. Желая сэкономить время на дорогу, я стал спешно собираться в путь. Абжалбек вышел из юрты и с раздражением в голосе недовольно заявил: «Ты всегда торопишься, доктор, и меня дергаешь! Мы же собирались выехать завтра утром? Ну ладно, езжай до перевала, и там возле большого камня, разведи костер и жди нас. Я буду позднее!»
-Хорошо, Абжалбек, так и сделаю!
Абжалбек сказал Гуле, что я уезжаю, и она, положив в мой хурджум еду, бутылку кумыса, сказала мне: «Приедет он к тебе вечером, или не приедет, один Аллах знает, а тебе покушать надо!»
Поблагодарив Гульнару за заботу, я привел своего коня с пастбища и, собираясь его оседлать, споткнулся за натянутую веревку, крепившую юрту. Возвращаясь с седлом, я опять зацепился за нее и чуть не упал. Аксакал после обеда снова сидел на прежнем месте, работал и молча наблюдал за мной.
Вдруг он сказал:
«Джяман! Плохо! Тебе нельзя сегодня никуда ехать, тем более одному в дальнюю дорогу! То, что ты на ровном месте сейчас два раза споткнулся, - это тебе предупреждение! Улыбаешься? Не веришь? А зря! Добрый дух тебя предупреждает, чтобы не ехал ты никуда сегодня Злой же дух, тебе голову закрутил, и ты с тропы настоящей собьешься, будешь видеть не то, что есть, и попадешь в беду!»
- Я буду внимательным, аксакал! - ответил я
- Вы – молодые, перестали слушать нас стариков. Упрямство и глупость у вас рядом шагают, раз такой умный – езжай! – старик сердито махнул мне рукой и стал с силой забивать заклепки в седло.
Ехал я по знакомой тропе к Чиим-Ташскому перевалу. Гряда могучих Тянь-Шанских хребтов с белоснежными вершинами плавно переходящему в синеющие отлоги. От ледников веяло приятной прохладой. Мой конь, невысокий мерин, местной породы, имел забавную кличку Шиш-Куйрук (палка-хвост). Когда он поднимался в гору, его длинный и толстый хвост выпрямлялся палкой и выглядело это смешно. У него был легкий быстрый шаг, что весьма ценится в горной местности на узких тропинках, где рысью и галопом ехать рискованно. Погода стояла чудесная, мое настроение было приподнято, и ничего не предвещало никакой беды. Солнце клонилось к закату, когда я увидел вершины Чиим-Таша в розовых бликах. Не обращая внимания на тропу, и полностью доверившись Шиш-Куйруку, который не раз проходил по этой дороге, я в мечтах своих был уже в Джамбуле, в доме на террасе, под виноградником, где мама, в кругу близких и отца разрезала ароматную большую хивинскую дыню, а вечером, с друзьями детства, я гулял в городском парке и бежал с ними на танцы.
«Летая в облаках», я вдруг заметил, что мой конь сбился с пути и уверенной рысью бежит по склону горы неизвестно куда, как ни в чем не бывало. Это озадачило меня, что заставило его свернуть со знакомой тропы? Хорошо запомнив, с какой стороны, я видел раньше свой перевал, повернув коня, и поехал в том направлении. Уже начинало темнеть, когда я так и не найдя тропы, выехал на ту поляну, как мне показалось с тем же камнем валуном, возле которого не раз мы делали привал, разжигая костер. Но меня настораживало, что тропы так нигде и не видно, как и следов проходившего через перевал многотысячного поголовья овец. Хотя, поляна выглядела точной копией, но все же что-то было не так. Расседлав Шиш-Куйрука, я пустил его пастись, а сам, пока не стемнело, собрал для костра сухой травы и валежник. Разжигая огонь, я обратил внимание на отсутствие угольков от бывших костров: ни золы, ни головешек. Вокруг камня росла зеленая, густая трава. Окончательно убедившись, что заблудился, я все-таки предположил, что нахожусь у подножия перевала, немного отклонившись в сторону. Возможно, хорошо разожженный костер, Абжалбек заметит. Так рассуждая и дальше, я сделал пламя больше. Зажарив на костре мясо, я с аппетитом поел, запил кумысом с благодарностью вспоминая добрую чабанку. Просидев у огня до глубокой ночи, и наблюдая за мерцанием звезд в глухой тишине, меня стал одолевать сон. Положив седло под голову, короткое одеяло (крпч) под себя, я накрылся сверху полушубком (в горах ночью холодно). Засыпая, слышал рядом фырканье пасущегося коня. В глухих местах лошадь от хозяина далеко не отходит, опасаясь зверя. У вершин рассвет наступает рано. Я начал собираться в дорогу. Со всех сторон, меня окружали крутые склоны, и мое местоположение было затруднительно определить. Помня, что перевал находится где-то с северной стороны, определяясь по солнцу, я начал поднимать в гору чуть наискосок, облегчая нагрузку своему коню. Когда подъем стал слишком крутым, я спешился, чтобы не мучить лошадь. Склон горы с редким травостоем перешел сплошь покрытый щебнем. Вся гора была покрыта гладкими точно полированными пластинами, темно-серого цвета, весьма похожих на строительную плитку. С острыми колотыми краями разных размеров, от мелких битых как стекло осколков, до полутораметровых больших пластин. Наступая на крупные пластины, я скользил вниз точно на салазках, а на мелком щебне проваливался по колено. Карабкаясь вверх, и то и дело сползая, я с трудом преодолевал каждый метр выбиваясь из сил. Выбираясь из ложбины вверх, я поднимался по склону под углом, что облегчало подъем.
Волнообразная гора со всех сторон закрытая, была похожа на каменный мешок и ничего не было живого, хотя бы ящерица пробежала, - звенящая тишина. Взглянув в пустынное безоблачное небо, захотелось мне увидеть там вверху, хотя бы парящего коршуна или ворона, - все равно живая тварь. За все время подъема, Шиш Куйрук ни разу не дернул за повод, терпеливо поднимаясь сзади и дыша мне в спину.
Подъемам и спускам, казалось, не будет конца. В очередной овражьей ложбине, Шиш Куйрук, вдруг, дернув за повод остановился, не желая идти дальше. Я обернулся к нему и увидел, что его ноги ниже колен все в крови. Будучи сам не травмированным, благодаря своим крепким армейским сапогам, я не почувствовав чужой боли, не доглядел за конем. Мне стало жаль его, признав себя виноватым, я обнял его за шею: «Прости меня друг!» В этот момент, нахлынули на меня стихи старого турецкого поэта Махмуда Оглы:
«Верблюду горб, в дороге как назло,
Растерло деревянное седло,
Но, седоку, с надменной высоты,
Верблюжьи слезы не видны,
В беде верблюжей, не в седле причина,
А в седоке – недоглядел, скотина!
Прости меня друг, я скотина! Но обещаю, что вылечу тебя, как только выберемся из этого проклятого места. Меня тогда удивило, что конь понял и мы стали идти дальше. В середине дня, я выбрался с конем на седловину между двух снежных вершин, очень похожих на Чиим-Ташские. Только, в отличии от той, через эту седловину, никогда никто не проходил. На ней возвышался небольшой ледяной гребень, высотой, около метра, покрытый каменной пылью. Запрыгнув на него, я стал рассматривать противоположную северную сторону перевала, держа повод коня в руке и увидел, как прямо из-под моих ног вниз уходил обрывистый склон ледника в глубокое бездонное ущелье. Он спускался подковообразно, в небольшое озерцо. Озеро переливалось красивым цветом лазури, светлыми и темными тонами. Было удивительно видеть, в том мрачном и темном ущелье такую красоту, где вряд ли когда попадал луч света. Я стоял как завороженный, любуясь озером, стесненным отвесными скалами из черного и рыжего гранита, уходящими круто вниз в неизвестную даль.
Шиш Куйруку видимо надоело ждать и он дернул за повод, стащив меня с гребня и фыркая как ни в чем не бывало, стал тереться лбом о мое плечо. И я, почесав ему за ухом сказал: «Ты прав, дружище, отсюда валить надо и побыстрее! Куда вот только, ума не приложу!»
Когда я поднимался по волнообразному склону, я не обратил внимание, насколько там была сумасшедшая крутизна. Но в этом месте гора шла покрытая тем же щебнем, круто вниз, на сотни метров без перепадов, и наступать на скользящие плиты казалось безумством. Но повернуть назад и спускаться тем путем, каким я поднимался, я даже и не думал. И тут я вспомнил историю, своего друга Абжалбека, который рассказывал случай, который произошел с ним еще до войны:
Однажды, попав на перевале в сильный буран, он чуть не погиб, тропу на спуске занесло над самой пропастью снежными сугробами. И казалось, - выхода не было. Но он, пустив своего коня вперед, ухватился за его хвост и благополучно спустился вниз ущелья. Абжалбек говорил, что лошадь, через метровую толщу снега, безошибочно опустит копыта на тропу. Разнуздав Шиш Куйрука и намотав повод уздечки ему на шею, я пустил его вперед, а сам, ухватившись за его могучий хвост. И мы пошел наискосок, уверенно, как будто конь знал путь к спасению заранее.
Часа через три, рельеф горы изменился: щебень исчез и появилась среди камней, жухлая трава и редкий кустарник. Впереди показался высокий выступ скалы. Завернув за него, я оказался на звериной тропе, хорошо протоптанной дикими козами. Она круто уходила змейкой вниз на ярко зеленую холмистую равнину, окаймленную снежными вершинами. На зеленом лугу четко выделялась белая юрта. Рядом с ней табун пасущихся лошадей. Когда я подъезжал к юрте, я заметил возле нее молодого табунщика в узбекской тюбетейке. Он пошел ко мне навстречу. Я слез в с лошади и мы с ним поздоровались. Узбек был среднего роста, хорошего телосложения, с подтянутой фигурой кавалериста, с приятным лицом.
- Из каких краев будешь, джигит? Каким ветром тебя сюда занесло? – спросил он.
- Из Таласского района, а работаю я ветеринарным врачом в колхозе «Красная Заря», в Орловке. Вчера поехал из Окуня и немного заблудился.
-Ого! Да ты, друг, не немного, а даже очень хорошо заблудился. Ты в Узбекистан попал. (Тогда я оказался на пастбище Ошской области, которая является Киргизией, но т.к. там проживало много узбеков, ее называли «Узбекистан».
-Я Ахмет!
- Рад знакомству! Меня звать Гаррик.
-Я тебя еще в бинокль днем заметил, ты поднимался на гору под углом. Она слишком крутая. За тобой следом шла лошадь. Это все происходило в течение нескольких минут, потом, ты скрылся за поворотом горы. Если бы ты тогда обернулся и глянул вниз, то увидел бы мою юрту и пасущихся лошадей. Но ты, к сожалению, пошел дальше, и гора своими отрогами тебя закрыла. Я подумал, что ты геолог, понять не мог: зачем ты полез на эту Шайтан гору? С лошадью в придачу. Хотя бы ее пожалел! Эта гора с давних пор проклята. Там ничего живого нет, туда даже птицы не летают. По народному приданию существует история: 1000 лет назад на эту гору взобрался один смелый охотник со своей любимой собакой, с которой он никогда не расставался. До него, на эту гору, кто ни поднимался назад не возвращались. Гора никого не отпускает. Тот охотник вернулся живой, но без собаки, -она сорвалась вниз и , пролетев сотни метров разбилась. С той поры эта гора называется Иту-Чар (Летит собака). Рассказывали, что в тех ложбинах за века скопилось много скелетов, тебе не попадали они?
- Нет, Ахмет, никаких костей я не встречал, видимо из давно завалило.
- Тебе парень, повезло здорово, что вернулся оттуда живой. Это удивительно. За 1000 лет, получается, ты второй, после того охотника.
- То что мне повезло, ты прав, Ахмет. Нт, в отличии от того отважного охотника, поднявшегося по собственной воле, я взобрался на эту гору, заблудившись.Спуститься с нее я бы не смог, - меня лошадь спасла. Мой конь – Шиш Куйрук. На его хвосте я спустился. Скользя на плитах и срываясь, я падал и зависал, держась за его хвост. Он ждал пока я подтянусь и мы продолжали спускаться.
-Жаль, что жестокое время стерло его имя до наших дней. Гора Итучар стоит как и тысячу лет назад все такой же, напоминая нам о том охотнике. В наше время никто никогда туда не поднимался, да и зачем, не охотнику, не пастуху там делать нечего.
Он внимательно посмотрел на окровавленные ноги коня и погладив его по шее сказад: «Крепко досталось твоему коню, не меньше недели теперь отдыхать надо.
-У меня Ахмет, в ветеринарной сумке, есть отличная мазь из дегтя, креолина и стрептоцидовой эмульсии. Раны быстро затягиваются и мужи на них не садятся.
-Нет, дорого друг, хотя ты и ветврач, но дай свою мазь мне, я сам сделаю, а ты гость, будешь у меня отдыхать! Своих лошадей, я давно лечу самостоятельно.
Я вручил ему мазь и повел коня к коновязи, ослабил подпругу седла и сказал: «Хорош коняжка! Настоящая горная. Ноги сухие, копыты крепкие.Если бы не имел он ловкости, ты бы летел с горы точно как охотника собака. Пускай стоит обсохнет, потом я его расседлаю, напою, смажу раны и пущу в табун. Трава здесь сочная, медовая. Через неделю ты своего коня не узнаешь. Пошли в юрту, гость дорогой!
Мы зашли внутрь, и меня поразила чистота и домашний уют в ней. Чувствовалась умелая женская рука, но хозяйки я не видел. Мы присели на ковер у круглого стола на коротких ножках. Ахмет налил мне большую пиалу прохладного кумыса: «Угощайся Гаррик, такого в городе не всегда попробуешь!»
Я залпом осушил пиалу, он тут же налил еще: «Пей, дорогой, сегодня ты воды много потерял, а кумыс жажду утоляет. Вторую пиалу я пил неспеша, рассматриваю внутреннее убранство и гадая где хозяйка.
Ахмет поймал мой взгляд и сказал: «Три дня прошло уже, как моя жена улетела на вертолете в Ош! Через летчика домашние передали , что малыш заболел, вот он и отправилась. Эти три дня я себе места не нахожу, за сына переживаю, на душе . Я стал его подбадривать: «Не переживай, Бог даст все будет хорошо!»
-Дай Бог Дай Бог, сказал он, тяжко вздохнув и добавил: «Я ей сказал, назад лететь будешь – сын забирай сюда. Здесь воздух лучше любого лекарства, если захочет бабушка и ее бери, веселее будет.
Он снова заулыбался, блеснув крепкими зубами: «А давай мы шашлык сварганим? У меня есть медвежатина и баранина вяленая, из одной медвежатины он жестковатый, а с барашкой очень вкусный.
- Говори Ахмет, что мне делать?
-Ты, давай кусочками мясо нарезай, а я луком займусь.
Он положил на стол две разделочные доски, принес мясо. Я принялся нарезать мягкие кусочки, а Ахмет, мастерски нашинковал луку, и высыпал в кастрюлю вместе с нарезанным мною мясом. Затем залил водой с уксусом, добавил специи и все перемешав, закрыл крышкой.
-НУ вот, пусть пропитается, а я отлучусь ненадолго. За коня своего не волнуйся, - все сделаю. Табун заверну, кобылок подою, а ты отдыхай, - сказал он, положив возле меня большую пуховую подушку. Ты сегодня намаялся, хвала Аллаху, - гора отпустила тебя! Хочешь спи, а если , любишь поэзию, у меня тут на русском языке Пускиш, Лермонтов, Хайям. Моя жена в школе русский язык и литературу преподает. Мы с ней вечрами, когда время позволяет, стизи читаем.В углу на тумбоке лежали стопкой с тдесяток стареньких книжек.
-псибо большое Ахмет, я с удовольствием почитаю.
Он вышел из юрты. Я взял несколько книг, блаженствуя на мягкой подушке, в который раз убедился в истине как этот старый мир, что самый роскошный дворец не сравнится в гостепреимстве с юртой радушного табунщика или лачугой доброго пастуха. Вечером у костра мы жарили и ели мясо, шашлык был объедением, Ахмет меня спросил: Расскажи Гаррик про эту гору? Ты хоть что-нибудь интересное увидел там.? Ведь что там делается никто не знает. Правда, летел я на вертоелете, и мотрел на нее сверху, но ниячего путем не разглядел: пустая гора и голые камни.
-Так и есть Ахмет, гора пустая, сплошь покрыта битым плиточным щебнем с ложбинами в виде оврагов из готорых очень трудно выбраться. Но зато, егда поднялся доверху седловины, и с растаянного ледяного гребня посмотрел на северную сторону перевала, увидел стесненную ледниками на спамом дне ущелье редкой красоты маленькое озеро В бездонно мрачном ущелье, оно мрцало лазурью, будто ее кто-то освещал \рким светом и мне было непонтно, откуда там свет, ведь солнечные лучи туда не проникали.
Мы немного помолчали, думая каждый о своем. Я его спросил: «У тебя Ахмет, жизнь тесно связана с лошадьми, и ты потомственный табунщик, найдешь ли ты объяснение необычному поведению моего коня, когда он свернул с тропы, которую прекрасно знал?»
- Я уже думал об этом, подобный случай был с моим дедом в молодости. Возвращался он по горному ущелью из дальней поездки. Вдруг, его конь встал как вкопанный, отказавшись идти дальше. Дед полностью п=доверял своему любимому коню, который не раз выручал в беде. Он слез с седла, и усевшись на придорожный камень, стал прислушиваться, долго ждать не пришлось – он услышал нарастабщий шум впереди, вверху ущелья, который быстро перерос в грохочущий шум обвала, сотрясавшего все вокруг. У лошадей очень тонкое чутье и слух, но у отдельных как у любого умного зверя, есть еще способности чувствовать и предвидеть надвигающуюся опасность. Чего у нас у людей, в большинстве своем нет. Твой Шиш-Куйрук, свернул с тропы, почуяв впереди какую-то угрозу, и зная хорошо местные горы, он пошел в обход. Ты же допустил грубейшую ошибку, помешав ему в этом. Потому вы и заблудились.
Вечерами мы с Ахметом до поздна сидели у костра и не было конца нашим душевным разговорам. Неделя пролетела быстро, как один день. Мой Шиш-Куйрук поправился, раны на ногах у него затянулись. Ранним утром, Ахмет вывел меня на тропу к моему перевалу. Мы распрощались. Больше я его никогда не видел. Но светлые воспоминания, об этом хорошем человеке остались в памяти на всю жизнь.
Возвращаясь в Орловку, я не знал, что Василий Евсеевич, забив тревогу, отправил поисковый отряд по ущельям и впадинам, где парят коршуны и стервятники, думая о худшем.
Пролог:
Верить в плохие приметы –это суеверия, от суеверия до мракобесия недалеко. Но где же эта грань, чтобы не перешагнуть через нее?
У рыбаков и охотников есть свои приметы и они верят в них. ВО время Войны, фронтовики, особенно разведчики и боевые летчики, верили в свои приметы. Кстати, у А.С. Пушкина было суеверие в черным кошкам. Если при выезде по каким либо делам ему перебегала дорогу черная кошка, он велел кучеру немедля разворачиваться назад и в тот день Пушкин из дома никуда не выезжал.
Дед был рисковый. Нет, он не разбойничал, - торговал лошадьми и дорогими выделанными шкурами. Крутился как мог, часто через перевал, тайными тропами уходил торговать в Китай. Это называлось спекуляцией в крупных размерах, и если бы его поймали – расстреляли.