Кружева судьбы

        Кружева судьбы




    Будь новый мир прекрасней рая,
    Когтит нам сердце, раздирая,
    Дракон любви, дракон страстей,
    Крылатый бог земных путей.
                John Dory


Кем ты станешь, попав в новый мир? Попытаешься приспособить его к себе? Принесёшь в жертву прежним мечтам своё новое существование? Или попробуешь изменить себя, находя новые роли, новую судьбу?
Перемены суровы, где бы они ни происходили — за тридевять земель или в родном доме, они всегда требуют взросления. Или смерти.


    Посвящение:
    Всем попаданцам, любящим другие миры



        Глава 1. Ненужное приобретение

Конечно, я хотел кружева!
Ах, какие кружева были на ярмарке в Лоттингене! Но двадцать три флорина за локоть барбабантских кружев — это многовато. На более дешёвые и вовсе не хотелось тратить денег, коих и так в обрез, а вот теперь думаю и сожалею: надо было брать те, с ракушечным мотивом, хоть я и не моряк. Всё же вид был бы попрезентабельней.

Я назначен на новое место, да назначение не шутейное — к владетельному герцогу, а встречают, как известно, по одёжке. И как встретит герцог Шан-Фалькен-Игдален сеньор Эддробурский своего мага, одетого хоть и прилично званию, но без подобающей роскоши? Без золотого шитья, да теперь и без кружева? Но нет, всё-таки морское кружево не для меня. Герцог-то наверняка в этом разбирается, подумает: с чего бы это магу напяливать морские манжеты?

Я всё ещё был занят своим нарядом, когда со двора гостиницы донеслись громкие крики, звук шлепка и стук.

— Обриен! Что там? — окликнул я своего слугу.

Слуга он на половинном жаловании, мальчишка всё-таки, на целое не тянет.
Обриен сунулся в комнату:

— Там хозяин свою девку выволакивает.

— А! Что за девка?

— Чистый зверь! Страшная, как… — Обри затруднился с подбором сравнения, что бывало с ним нечасто, — как метла. Да. Просто метёлка.

— Угу. Метёлка. Хорошо, — я отступил от крошечного зеркальца, стараясь увидеть себя как можно больше. По кускам я выглядел неплохо. Новые бриджи чёрной замши, серебряный галун, перо цапли на шляпе — недурно. Кружев, конечно, не достаёт, но что же делать — придётся ехать так.

— Обри!

Чертёнка опять не было поблизости. Я спустился вниз и вышел во двор.
Славный Адам, трактирщик, уперев руки в бока, грозно навис над сидящей посреди двора нищенкой.

— Адам! Что тут?

— Да изволите ли видеть, поганая девка. Прибилась два дня тому — и житья от ней нету. Послал курицу рубить, упала вся синяя и полдня валялась. Отправил на кухню, так эта тварь горшок почти новый раскокала. Горшок-то — ого-го! — на два гулля, где я теперь такой возьму? В коровник пристроить хотел, но боязно стало — что она коровам учудит? Поставил воду таскать, так дурища весь двор залила, а поилка как была — пустёхонька!

Я посмотрел на виновницу переполоха. Она сидела посреди мокрой земли, деревянная бадья откатилась в сторону, сама девка держалась за щеку. Да, рука у Адама тяжеловата.

— И куда ты её теперь?

— В лес отведу, там привяжу, пусть сидит…

— Волков прикармливать? Хм. Не очень умно. Продавать не пробовал?

— Да кому она, лядащая, нужна?! Дура дурой, прости Господи. А на кой-ж мне лишний рот на зиму?

Я пригляделся к лядащей. М-да…

С тощего землистого личика на меня таращились водянистого цвета глазищи. Под левым явно назревал фингал. Волосы свалялись колтуном. Ключицы выпирали самым жалостным образом, но они хоть были заметны, чего не скажешь об обычных дамских прелестях. Грудь девицы напоминала стиральную доску (это такое новомодное изобретение, очень популярное в столице), но то, что уместно в технике, — неприемлемо в натуре, особенно в женской.

Что до платья этой бедолаги, то говорить было практически не о чем. Хотя сейчас в высших кругах стали весьма популярны картины, изображающие юных красоток в живописных лохмотьях и стальных доспехах на голое тело, но тут лохмотья не живописные и с телом незадача: напялишь на такую латы — вылитая Матушка-Смерть.

— Кому нужна, говоришь? Пусть встанет. Она немая?

— Лопочет что-то. Ни бельмеса не разобрать. С гор наверное. Или с болот, там, говорят, дикие люди живут. Никто их не видел, но они есть.

Он поддёрнул девицу за руку: вставай, мол.

Она поднялась.

Боже… Насчёт волков я, пожалуй, погорячился. Могут побрезговать. Это не прикорм. Это пугало от любых хищников.

Она была вся какая-то нескладная, неладная, у неё были неестественно длинные ноги с плоскими огромными ступнями, длинная жилистая шея, бёдра… То есть… там, где положено быть бёдрам, висела унылыми плоскими складками грязная оборванная юбка. Созерцать это страхолюдие, когда идеал красоты есть маленькая стройная ножка, выставленная мыском из-под кружевного подола не менее чем пяти юбок, округлости телесные, полные белые плечи, сладострастие во взоре и игривая мушка у крохотного алого ротика, созерцать вот эдакое чучело — серьёзное испытание для мужчины и эстета.

Даже Обриен удивлённо присвистнул.

Трактирщик, видно, понял всю безнадёжность продажи и зачастил:

— Жрёт она мало. Ну, то есть, конечно, кто ей даст-то много. Так и подохнет — не жалко. А я и на платье потратился, и кров предоставлял. Два дня она в хлеву спала как барыня. Спала себе и спала. А так-то она выносливая. Да.

— Лошади готовы? — сухо поинтересовался я, натягивая перчатку.

Хозяин всполошился, поняв, что я потерял всякий интерес к предмету торга.

— Да берите её даром! Мне ничего не надо! За постой ейный подайте, да на то, что от греха уберёг!

— От греха?

— Да! Оченно она страстная!

Я изумлённо оглядел страстное пугало. Оно уныло смотрело на меня блёклыми глазами, уже без всякой надежды. Видно, что-то понимало.

— В её случае, дорогой Адам, это скорее недостаток, чем достоинство. Кони мои поены?

— Да, Ваша милость, отдельно сам поил. Всё готово.

Я сделал шаг, хозяин возопил:

— Возьмите даром! Совсем даром! Ничего мне не нужно!

Он схватил несчастную за плечи и поволок за мной.

— Вы к герцогу едете, там извращенцы есть, может, кому глянется, берите.

— Ну… это уж очень извращенцем надо быть. Ох, доброта моя, ладно, беру, — вздохнул я.

— А как же мы её поведём, на верёвке, что ль? — поинтересовался Обри.

Как чуял малыш, что последствия этой сделки коснутся и его.

Я улыбнулся.

— Поедет позади тебя.

У бойкого Обри отвалилась челюсть, и он, потрясённый, молча поплёлся за мной на конюшню. Там голосок прорезался, и он накинулся на меня с жалобами:

— Зачем она нам? Это же позорище какое! Куда её к герцогу везти? Да моя Жанелетта и не выдержит двоих!

—  Обри! Прикуси язык!

Мальчишка застыл с открытым ртом, втянув язык как можно глубже. Правильно, правильно. Знает же, что такая неприятность с ним может приключиться. Или я в своём слуге не властен?

— Во-первых, двое вас — это один полноценный всадник, Жанелетта выдержит. Во-вторых, зачем она? Пригодится. Буду на ней опыты ставить. Есть у меня пара заклинаний и десяток рецептов не опробованных.

Я многозначительно посмотрел на своего слугу. Пойми, щенок, свою выгоду: не одному тебе теперь за всё отдуваться.

Обри отмер, перевёл дух, посоображал, видно, представляя, как я пробую заклинания не на нём, а на совсем посторонней отвратной девке.

— Д-да. Оно тогда конечно. Польза от ней есть. То есть будет.

— Ну то-то же!



        Глава 2. Как правильно распоряжаться слугами


Не успели мы отъехать от трактира и на полверсты, как Обри стал вертеться в седле, оборачиваться на свою соседку и как-то странно дёргаться.

— Ваша милость! — наконец не выдержал он. — Ваша милость! Она, чертовка, и впрямь… того!

— Чего того?

— Она и впрямь страстная! Щупаить меня, Ваша милость! И сиськами трётся! Всю спину прожгла!

— Не выдумывай. Откуда там страстность?

— Да вот, слыхал я, что такие тощие, они и есть самые злоебучие!

— Обри, это деревенские выдумки. При отсутствии наличия жизненных влажных соков в женском организме страстности не возникает. И про сиськи ты врёшь.

— Ой-ой, Ваша милость, она прям меня всего истискала! Мочи нет! Может, на верёвку её?

Я придержал коня и внимательно осмотрел испуганного Обри и то, что болталось у него за спиной: колтун, кости, лохмотья — всё в комплекте.
Но что-то насторожило меня, опытного мага, я заметил какую-то неестественность в посадке худородной девицы и, подъехав ближе, попытался повернуть ей голову, дабы осмотреть лицо. Голова не поворачивалась.
Я рассмеялся.

— Обри! Бедная девка одеревенела от страха, вот и вцепилась в тебя, как насекомое в спасительную соломину. Давай-ка снимем её и хорошенько разотрём, — Обри скривился и я уточнил: — Ну, не разотрём, а попробуем привести в чувство дистанционно. Не прикасаясь.

Едва моя новая прислуга (скорее обуза) пришла в себя, она начала плакать и вести себя так, что я предположил у неё умопомешательство. Она всхлипывала и махала рукой на север и восток, очевидно, указывая путь на свою родину. Не думала же эта замарашка, что я доставлю её особу в её дикие селенья? Зачем мне это? Но нахалка не унималась и даже осмелилась схватить меня за рукав! Тут даже Обриен опешил при виде такой наглости. Хватать мага! Проступок следовало наказать немедленно. Я велел ей задрать юбку и нагнуться, а Обриен пусть всыпет ей с десяток горячих.

Я противник казённых домов для наказаний. Нет, конечно, нежной даме лупить прислугу не с руки, это ясно, ей лучше послать провинившегося в Дом для наказаний, в маленькой записке указав количество розог или даже плетей негодному, но я-то маг, и способ наказать глупца всегда найду. Я знавал нескольких моих коллег (студиозусов), которые весьма изобретательно наказывали зарвавшихся слуг, но лично я всегда был сторонником простой и честной порки. На студенческих диспутах на факультете я выступал против слишком уж изощрённых наказаний, хотя Юлиус приводил такой аргумент, что от изощрений может быть большая польза начинающему магу, вроде тренировки своих сил и привычки к соразмерности, дабы не причинить случайной смерти.

Но одно дело производить небольшой и зачастую совсем безвредный опыт (как я, например, потчевал Обриена микстурой от кашля в июне-месяце, а когда подлец сказал, что у него даже горло не болит, отправил оного простужаться в погреб к мяснику — помогла же ему моя микстура!), а другое — причинять боль магически, сие есть урон чести и профессии.

Итак, предстояла порка прислуги.

Я отвернулся к лошадям, не особенно интересуясь дальнейшим, но возглас Обри заставил меня оглянуться.
Распустёха и не подумала выполнить приказание. Она стояла как дерево посреди поляны, юбка была по-прежнему опущена, и честный Обриен не мог приступить к своим обязанностям.
Такую вольность следовало пресечь немедленно! Я не пожалел толику магии и скрутил строптивицу невидимыми тисками: подол юбки обвил ей спину, руки и плечи, и по обнажившимся ягодицам прошёлся первый удар.

Девка верещала так, что слышно было и в оставленной нами гостинице!
Можно было подумать, что она никогда не получала плетей! Это ж надо так орать! Я знал, что Обриен бьёт не в полную силу, но добросовестно, и издавать такие звуки ей нет оснований, но краем глаза всё же следил за выступающими на коже едва красноватыми следами. Нет, ни малейшей опасности для здоровья девицы не было, детей и то секут покрепче. Но визгу!..

Созерцание ягодиц и особенно тёмной щели между ними привело к известному результату, и по окончании экзекуции я подозвал Обри.

Я ласково погладил его по нежной щёчке и заметил готовность в его глазах. Милый мальчик! Понятливый, послушный, хотя и языкатый не в меру, да и вороватый, зараза. Но ворует не у меня, и ладно.

Обри с полной любезностью повернулся ко мне задом и скинул штаны. Я знал, что он получит удовольствие от моей игры, и нетерпеливо нащупал горячую дырочку. В процессе милый мальчик постанывал, крутил попой и сам старался насадиться поглубже.

Ах, как же я люблю эти моменты полного душевного единения!



        Глава 3. Куда приводят мечты

Ну неужели он не чувствует ничего? Я смотрела на его равнодушное лицо, высокомерно заломленную бровь. Бледный, изящный как с картинки — настоящий принц! Мой принц, мой спаситель!

Не может же он не чувствовать особой связи между нами?! Он появился так неожиданно! Мне показалось, что ангел спустился на эту мерзкую землю, что сейчас наконец всё закончится. Конечно, он неспроста обратил на меня внимание!
Он поймёт, он оценит!

Я слышала, как жирный бандит, хозяин этого логова, скот, который два дня шпынял меня, лепечет что-то, прижимает кулаки к груди, лопочет что-то слезливое, но мой принц холодно обронил несколько слов и отвернулся. Что происходит? Ясно, что он недоволен хозяином, но я же здесь ни при чём! Чего на меня злиться? Меня он не должен оставить тут! Этого просто не может быть!

Всё случилось из-за татушки.
Нет, ещё раньше. Из-за Лильки. Нет, из-за ветрянки.

Да, из-за ветрянки. Если бы не ветрянка, это я бы, а не Лилька, поехала в Китай, и ухайдокали бы меня там китайцы до смерти. Я красивее Лильки, и я натуральная блондинка и худее её, и должна была поехать я. Но поехала она… и не вернулась.

После этого я одумалась и решила завязать с модельным бизнесом, на фиг. Уж лучше поступить куда-нибудь, а богатого мужа я и так найду. С моей внешностью это раз плюнуть.
Куда поступить, я не решила, но кое-что предприняла.

Я решила сделать татушку. Пошла к Вайпу. Ну, он себя называет художником-татуировщиком. Болван и нищий, да ещё и педик. Но забавный: татуировки цветные во всё тело, тоннели в ушах, пирсинг. Прикольно.

Я ему говорю: «Хочу себе такое тату, чтоб в вуз поступить». Он мне сам когда-то втирал, что с помощью тату можно всё-всё сделать. Ну, думаю, пусть делает, а вдруг поможет.

Вайпа спрашивает, а куда я хочу поступить? А я не знаю. Говорю, может, на литературу? Писать-то я умею, и почти без ошибок. И фэнтези люблю. То есть, тогда любила.

Забабахал он мне татушку — офигеть! Часа два выбирали, выбрали такого дракона с чешуёй, и в когтях у него лист-свиток, а на свитке какая-то закорюка. «Я, — говорит, — этот иероглиф с тайной книги срисовал, сам придумал с драконом соединить». Ну ладно, зверюга и впрямь… того… такая поступит кого угодно.

Решили на спину делать.
И за один раз. А то второй раз меня на такую болячку не затащишь точно — так Вайпа сказал. Сначала было почти не больно, а уже под конец я еле вытерпела, чуть не плакала. Такая я была невыносливая. Если бы мне кто сказал, что дальше будет…

А потом я вышла из салона и попала в лес. Только что в дверях был город, улица, а сделала я шаг и…

Я чуть не умерла. Раз — и всё. Лес. Холодно. У нас лето, а тут осень, холодина. Я в одной майке и джинсах, стою, трясусь, озираюсь как зверь. И не верю, не верю, что такое со мной…

Тут вижу: дом на пригорке, за высоким забором, большой дом, но древней постройки, как в деревне, из трубы дым идёт. Я туда. А куда? Больше-то вокруг ничего нет, одни деревья. Я бегом бежала, упала пару раз, вся исцарапалась — сучьев в этом лесу — ужас! Очень к людям хотелось!

Только ничего хорошего в этом доме меня не ждало. И люди попались сволочи.

Притон какой-то. Или логово бандитов. Особенно этот жирный, сволочь, который главный у них. Я его спрашиваю, где тут у вас портал в другой мир? А он мне курицу показывает и как бошку ей оттяпал, вот, мол, что с тобой будет. Я опять чуть не умерла. Поэтому когда он с меня джинсы стянул, я сделала вид, что в обмороке. Думала, он для секса меня раздел. Но нет, сволочь эта забрала мои джинсы, ощупывает, цокает, видно, понравились ему. А мне такую рвань кинул, что… Я хотела забрать своё, но он меня так пихнул, что я в угол сарая отлетела. Сволочь! Волонтёр! Ой, нет, мародёр! Слова уже забываю. Свои забываю, а по ихнему ни хрена не говорю.

Полдня я проплакала. А потом отрубилась, очнулась уже и без трусов и майки, не знаю кто украл. Мне кажется, кто-то из этих, местных бабищ. Зачем им мои кружевные стринги? На бошки свои толстые напялить, что ли? Так не налезут.
Хотя кажется мне, что та толстуха ими молоко цедила.

В общем, за два дня хлебнула я этого фэнтези на всю жизнь. Домой вернусь — никогда больше ничего читать не буду! Лишь бы вернуться…

Но прошлой ночью у меня случился приступ оптимизма. Думаю, не может же быть всё так плохо. Спать в сене очень холодно, вот я и думала. И поняла, что должен в моей жизни появиться принц. Без принца я тут долго не протяну.

Поэтому, как только я этого приезжего парня увидела, так сразу обрадовалась, потому что он был такой, как положено: красивый, весь в чёрном и очень надменный. Принц. Наконец-то.

Конечно, я ему понравилась, это точно, но толстый паскудник умолял его вроде, не забирайте её, типа. Ну, чего-то они собачились. Из-за меня, ясно, но подробностей я не поняла. Хозяин юлил, а мой принц его отчитывал. Так, через губу. И вроде он не сильно мной интересуется. Но это же для вида!
Нет, думаю, не может он меня здесь оставить. Он же принц, понимает, что я не такая, как они все. Я из цивилизованного мира!
В общем, поцапались они с толстяком, и тому пришлось меня отдать моему красавцу. Видно, что от сердца отрывал, прямо со злостью такой, чуть не швырнул! Ну да, куда денешься, ты хоть и начальник притона, а он принц!

Я, конечно, рассчитывала ехать в карете, но оказалось, что кареты пока нет. Была просто лошадь, да ещё одна на двоих с пацаном. Пацан ехал вместе с моим принцем, смазливый, но младше меня и вредный. Я сразу поняла, что у меня с ним будут проблемы.

Вы никогда без седла не ездили? Повезло.

Как выехали за ворота, так у меня в голове туман наступил. Не помню, как и куда ехали. Помню только, что надо было цепляться за этого… пажа, что ли. Очень уж было страшно упасть под копыта лошади. Огромные копыта!

Пришла я в себя посреди какой-то полянки в лесу, принц и пацан рядом, какие-то смурные. Ну мне уж было плевать на ихние настроения, мне надо было домой. Я ему так и сказала: так мол и так, ты, конечно, видный парень и принц, и всё такое, но меня это ваше фэнтези достало, вези меня к ближайшему порталу, и останемся друзьями. Не люблю я это ваше средневековье и лошадей боюсь. Тут он, конечно, расстроился и даже отвернулся от меня. Я говорю, нет, ты же принц, благородный и то-сё, так что давай, выполняй просьбу дамы, вези к порталу, гад, беспомощную девушку.

Он так на меня посмотрел… Нехорошо посмотрел. Кажется разозлился, отвернулся и отошёл подальше. Ну да, я могу его понять. Только влюбился и уже теряет. Я бы ему даже посочувствовала, но тут стало не до этого.

Точно, от этого пацана все траблы! Пока мой принц чего-то осматривал вдали (портал искал?), пацан этот как-то скрутил меня и отп**дил плёткой, той, что лошадь погонял! Я так на него орала, что мой принц услышал, наконец, и вступился за меня.
Уж он этому засранцу показал! Уж он его отделал! Выебал гадёныша прямо там! Мелкая сволочь так дёргалась и стонала, что мне его даже почти жалко стало бы, но не стало. Поделом. Ишь ты, возлюбленную принца пи**ить!



        Глава 4. На привале

Когда я закончил и мы были готовы продолжать путь, у меня на секунду мелькнула соблазнительная мысль оставить девку в лесу. Нет сомнений, что она побрела бы обратно к бедному Адаму (мало он с ней натерпелся!), но вряд ли она добралась бы до его подворья: в лесу пошаливали, крутились поблизости разбойные людишки, ждущие добычи и особенно привлечённые её надрывными воплями. В присутствии мага, конечно, они не нападут, убоясь лютой смерти или жестоких увечий, но стоит мне выйти из виду, замарашке несдобровать.

Это одно из многих преимуществ мага: там, где простой смертный должен путешествовать в составе обоза, под хорошей охраной, мирясь с медленностью и зависимостью от общего каравана, я могу ехать самыми опасными и короткими путями, вольно, налегке, наслаждаясь общением с природой, а не с вонючими стражниками и купчишками.

Взметнув лёгкий вихорь по опушке, я показал наблюдавшим за нами лиходеям, что заметил их и полон сил. В ответ уловил волны страха, смешанного с завистью и вожделением. Но девку решил всё же не оставлять. Пожалел.
Впрочем, мерзавка вряд ли поняла моё благородство, хныча и вертясь от боли на спине у терпеливой Жаннелетты.

 Ещё у Адама я хорошенько расспросил о дороге. Нам предстояло пересечь язык Вышегорского леса, что шёл по холму, спуститься в долину и при хорошей езде к завтрашнему полудню выйти к границам герцогства Эддробурского. Там, по уверениям знающих людей, я смогу найти достойный ночлег в любом селе. Говорят, что люди у герцога живут недурно: торговлишку он не прижимает, налоги посильны, смутьянам и нерадивым старшинам он спуску не даёт, исправно чиня суд в своём замке, а зачастую и на выездных сессиях. Оттого и благоденствуют его земли.
И зря завистник Фасмус смеялся надо мной, что-де назначен я в глушь, в деревню. Самому-то выпало ехать на крайний Север, в Анадырьскую пустынь, как утверждали, из-за его способностей — превеликих и потому особо востребованных святыми старцами в тяжёлых условиях. А мои способности не меньше и назначенье лучше!

Мы ехали не торопясь, ведь мне было важно добраться до жилья к следующему дню; с этим мы должны были успеть, даже передвигаясь медленно. Одной ночёвки в лесу не избежать, но тем приятнее будет возвращение к благам цивилизации в ближайшем герцогском селении.

Остановиться в полдень на привал я решил не столько от усталости, сколько из желания полюбоваться живописным местом на склоне холма. Деревья здесь расступились, по опушке росли негустые кустарники, трава, хоть и присыпанная осенней палой листвой, была всё ещё сочной и зелёной. Вид открывался чудесный: перевал и покинутая нами долина были как на ладони.

Как ни странно, но управлять живым существом много легче, чем инертной и безвольной мёртвой материей. Живое легко улавливает твои волевые импульсы и охотно исполняет их, часто принимая за свои собственные.

Мертвая же материя глуха к пожеланиям мага. Но сотворить мёртвую материю может почти любой маг, а вот создать живого гомункулюса или хотя бы кролика не удалось ещё никому. Создать, говорю я, а не перенести по воздуху из ближайшего крольчатника!
Таким образом, тайна зарождения жизни доступна любой завалящей бабёнке и её простофиле-мужику, но недоступна учёнейшим из мужей. Что жаль. Или не жаль? Учёнейшие мужи могут такого наворотить, уж я-то знаю.

Посему седельные мои сумки были набиты лишь самую малость. Я не озаботился ни шатром, ни палаткой, зная, что смогу легко добыть их из Абсолюта, ценой некоторого напряжения магической воли и сосредоточенностью, достаточной для этой простой операции, но распыляться на топливо — это уж слишком; я велел собрать хворост слугам, с воспитательной целью, чтоб берегов не теряли.

Кстати, подумал я, глядя как девица ковыляет ко мне с охапкой сучьев и каких-то гигантских веток, цепляясь ими за всё и еле удерживаясь на своих нелепых ногах, не пора ли назвать её как-нибудь? Ну, например, Аннадионес, по имени богини небесной безграничной любви? Или Тетралис — покровительницы грациозных танцев и ловких балетных па? Или Вербенис — вечной любовницы Четырёх Безликих Времён?.. Ох, боюсь, что желая наделить эту недотёпу хотя бы в имени их чертами, я лишь прогневаю великих богинь.

И тут мне пришло в голову, что имела же она какое-то имя раньше? Ну, там, в своей глуши, на болотах? Или где там она росла? Интересно, как звучат имена дикарей. Наверное, как-нибудь «Бу-бу». Или «Воф-ху».

Пока Обри готовил обед (распустёха готовить не умела и только таращилась на котелок — сие творение цивилизации было ей в диковину, чем же они там питаются — сырыми кореньями?), я ткнул в него пальцем и сказал:

— Обриен.

Потом ткнул в себя и назвался:

— Амариллис-Франсен-Люилли пон Неро.

Потом ткнул в неё:

— М?

Что тут стало! Она начала задыхаться, плеваться, захлёбываться! Лишь через несколько секунд я понял, что она называет себя.

— Йэвгениййяпрславчшко.цо.фо.

— Что? — ошалело переспросил я.

Она начала эту какофонию по-новой:

— Цпр…крш.ко чуп.

Я смотрел на неё.

Обри давился смехом у костра.

Она что-то поняла и покраснела, потом произнесла решительно и довольно внятно:

— Джениферлопес.

Я задумался.

— Как её? Джрфрр Лопасть? — переспросил Обри.

— Не знаю. Но я это не выговорю.

Мы молча дождались обеда.

Медальоны из заячьей спинки с виноградом и яблоками в кальвадосе… Я хочу сказать, что медальоны из заячьей спинки с виноградом и яблоками в кальвадосе для меня немного слишком сложны. В смысле, я не знаю, как много времени может занять у меня их материализация, и потому мы удовольствовались разогретой курицей, прихваченной на кухне у Адама, и обычными яблоками, кисловатыми, но сочными.

Адам уверял, что она много не ест? Гнусный обманщик.

Я незаметно подлечил её фингал (что за вид для прислуги мага?!) и разъеденные потёртости, от которых она страдала сильнее всего, и теперь, с набитым животом, она выглядела повеселее: унылая бледная физиономия порозовела и слишком большой рот расползался в вульгарнейшей улыбке.

Я достал гребень и протянул ей. Пусть попробует расчесать свои колтуны. На удивление быстро у неё это получилось, мне показалось, что волосы, тусклые и безобразно короткие, как у простолюдинок после болезни, были на самом деле более грязными, чем сбитыми. Неужто дикарям известен гребень?

Скорее бы добраться до замка, там я смогу заняться своими экспериментами и, возможно, узнаю больше о повадках её племени.

Мысленно похвалив себя за наблюдательность и аналитический ум, я вспомнил, что проблема имени для дикарки так и не решена.

Надлежало назвать несчастную приятно, благозвучно, но скромно.



        Глава 5. Наречённая

Обриен жестами показал девице, что она должна помыть посуду в ближайшем ручье, раз уж ни на что больше не способна, а ложка-то в её огромном рту помещается пребольшая — отрабатывай, и сам ушёл собрать коней.

Я расположился на охапке травы и хвороста в самом благодушном настроении, созерцая послеобеденные дали и собираясь в самом скором будущем осчастливить бедную свою дурищу новым, благозвучным, но в то же время скромным именем. На самом деле я подошёл к делу со всей ответственностью: по закону симпатии имя будет влиять на сам объект — неразумную дикую девку — облагораживая её, но в тоже время имя должно соответствовать её месту в обществе, дабы не загордилась моя будущая чернавка, хотя как может загордиться существо столь жалкое и уродливое? Впрочем, женщины на такое способны. Вот взять хотя бы нашего декана. Казалось бы, кладезь ума и учёности, а вот поди ж ты, все знают как вертит им его экономка — страшная скареда! — как запрещает ему покупать новые парики и даже говорят… поколачивает специальной палкой для выбивания ковров. Но я в это не очень верю. Такая удавится за ценную палку, небось сковородой лупит.

Но что мне сейчас декан, своих забот по горло. Пора было приступать к делу.
Я закрыл глаза, проделал все необходимые мысленные манипуляции, сосредоточился, вошёл в контакт с астралом и божественным провидением.

Итак, подходящее имя для неразумной лядащей девицы, которое придаст ей недостающие достоинства (почему-то сразу пришли на ум её скудные прелести, решётка костей… нет, не то…), недостающие нравственные качества. Как-то: трудолюбие, исполнительность, старание, преданность. Что бы ещё? Немного самопожертвования. Нет, много самопожертвования! Это украшает простонародье. Много самопожертвования и преданности господину. Да. Так будет хорошо.

Божественное провидение помалкивало, астрал бессмысленно шипел и плевался белым шумом, не выдавая никаких подходящих названий. Хм, странно, неужели так трудно найти имя, придающее должные качества этому дикому существу? Ведь она по сути «tabula rasa», можно называть её как хочешь. Но Эфир молчал. Пришлось положиться на свои творческие силы, тем более что в них я не знал сомнений.

Как же её назвать? Ангелия? Нет, слишком благозвучно. Да и потом, так звали одну маркизу, хм-хм… весьма приятную даму. Может, Прилежанна? Неплохо. Трудорука? Роботея? Сложновато выговорить. Трудиана? Искусильда? Нет, не совсем то. Может всё-таки Сисиль? Когда все станут называть её сокращённым именем, за пазухой у неё сразу вдвое прибудет. Да, но мне-то от этого что? Нет, надо назвать подходяще, с пользой.
Хлопотильда? Швейна? Да, но нужно подчеркнуть и другие качаества. Верность, например. Верноннна?

Боже, неужели я так много хочу?
Мне просто нужна нормальная прислуга. Чтоб работала по дому, была искусна в шитье, готовке и уборке, чтобы мчалась по первому зову, чтобы была честной, не обкрадывала хозяина, заботилась о его добре, была скромна, не сплетничала с бабами, не крутила хвостом перед мужиками, не пыталась выскочить замуж, пренебрегая своим долгом передо мной, чтобы мои интересы ставила превыше своих — эгоистичных, ну и чтобы грудь была побольше. Разве это много?
Как же её назвать? Надежда? Вера? Любовь? Да, а работать кто будет?
Я полностью погрузился в транс, готовый выхватить первое подходящее имя и заклеймить эту занозу. Да, это оказалось трудно, но я упорно не выходил из астрала, цепляясь изо всех сил. Сейчас, сейчас, вот-вот на меня снизойдёт… Ещё чуть-чуть, и чудо свершится. Сейчас. Нарекаю тебя…

— А-ай бля!!! — заорал я, когда на меня хлынуло ведро холодной воды. Распустёха растянулась в двух шагах, котелок шипел в углях угасающего костра.

— Т-ты, ты… Ай, бля!

Я махнул рукой, чудо наречения свершилось. Девица получила имя в самый подходящий момент.
Айбля.
Благозвучно.

Вместе с именем, как выяснилось чуть позже, она получила и дар речи.



        Глава 6. До каннибализма ещё надо дожить


Неубиваемый Мух прислушался к недовольному урчанию у себя в животе. Живот был пуст и гладен. Муха потянуло в тоску и к общению с близким человеком. С тем, кто поймёт и поддержит. С тем, с кем можно поговорить о жизни вообще и гастрономии в частности. С тем, с кем связаны определённые планы и надежды. С Поганкой Баком.

Они лежали, прижимая тощие животы к холодной земле на макушке холма, откуда хорошо была видна дорога, уходящая в лес и дальше за перевал. По этой дороге уехала добыча и будет ли другая — вопрос. Сезон кончался, вот-вот на перевале пойдёт снег и закроет его до будущего года.

Каким бы поганым ни был Поганка Бак, но в нём имелось фунтов двадцать отборного мяса. Кострец, мякоть… головизна… Что там ещё бывает ценного в людях?

Мух Неубиваемый шмыгнул, сплюнул, подтянул верёвкой бурчащий живот и посмотрел на Поганку. И сразу отвёл глаза, ибо узнал свой же интерес в голодном взоре товарища.
«Зуб даю, он тоже меня хочет».

Этот неравнодушный взгляд опечалил Муха, и он решил воззвать к сильнейшим чувствам своего почти друга.

— Вот. Как жратвы нет, так и бабу не хочется. А как пожрёшь, так ебстись потянет.

— Это да, — задумчиво протянул Поганка, — ебля после жратвы — первое дело.

— Не так чтобы первое, — рассудил справедливый Мух, — выпить — вот первое. Первачу. Шмурдяку.

Поганка Бак уронил кудлатую голову и тихо завыл в осеннюю траву. Пить, жрать и даже еб*ться ему очень хотелось.

— А ведь у того мага в сумках была еда. Я чуял. Я завсегда чую. И вино у него было. И девка. Девка страшная, да вприкуску пошла бы. А у мальца щёки с затылка видать. Вот уж сочный, слаще девки.

Так рассуждал вслух коварный Неубиваемый Мух, чтобы напомнить товарищу о благах, которые совсем недавно утекли у них из-под носа. И которые ещё где-то в пути! И на добывание которых следует направить свои нечистые помыслы, а не искать лёгкой добычи поближе.

Поганка заинтересовался, отвлёкся от отчаянья и с детской верой взглянул на своего подельника, в мудрости которого он не сомневался. Как, впрочем, и в своей хитрости и добычливости. Поганка Бак, старый Бак, он ещё себя покажет. Ещё никто не уходил от Старого Бака! Он себе кусок мяса добудет. Не того мяса, так другого. Вот Неубиваемый удивится! Когда убьётся. Гы.

Мутно-голубые глаза Бака посветлели, и сам он заулыбался щербатой радостной улыбкой.
Точно, устроим охоту, а кого поймаем, того и схарчим. Неважно кого. Он протянул руку и похлопал Муха по плечу. Хорошее плечо у друга. Мясистое.



        Глава 7. Все пути ведут к Толерасту

Солнце пригревало на открытых местах, но в тени леса, хоть и очень прозрачной из-за поредевших древесных крон, всё же было весьма прохладно, чувствовалось, что осень входит в свои права, гладит холодком шею и руки без перчаток. Я плотнее закутался в плащ.
Мерный шелест палой листвы под копытами наших лошадей сплетался с голосом Обриена, который то громче, то тише напевал что-то — вероятно, незатейливую простонародную песню, какой-нибудь простодушный фолк типа «Шла Бабетта по стерне, хей-хо! А за ней два мужика», ну или что-то такое. Я прислушался.

    — …Тут он с поклоном отвечал:
    «Мадам изволила забыться
    И, честь свою собой поправ,
    В простого рыцаря влюбиться.
    В старинном замке на холме
    Средь рощи и дубрав
    Блаженство подарила мне…»

— Что ты поёшь, Обри?

— Это балларда. Или романес. Уж не знаю. О кризисе средневековых универсумов на стыке романской и готической эпох в сословной системе средневековья.

— Обри?

— Да, господин?

— Ты сам понял что сказал?

— Нет, но это название такое. Мы-то в Канувре её проще называли: «Рыцарь и Дама» — как оприходовать даму и деньжат зашибить. Бывалоче, как сойдутся мужуки в после проповеди, да как выпьют знатного шмурдяка по малой, да пойдут языками ворочать, так и тянет их на возвышенное. А романес этот уж больно хорош, я Вам ещё не до конца допел, там самое лучшее впереди, как она его золотом-серебром начинает осыпать, чтоб, значицца, он её того… ну, сладострастно. Про серебро — это конечно не так интересно, но про золото — очень. Я б весь день слушал.

— Не сомневаюсь.

Но Обри уже не слышал. Его несло. Потоки золота увлекли его, и даже менее интересное серебро не могло ослабить этот эффект.

— Вот свезло ему, рыцарю этому. Я всю жизнь мечтал таким рыцарем заделаться. Уж я бы не свалил как дурак от эдакой дамы. Представляете? Все сундуки свои открыла и осыпает его круглыми монетами, по пять флоринов каждая! Круглыми монетами!

— Да что ты?! — усмехнулся я в деланном недоверии.

— В точности так! Вся балларда об этом. Ну, там сначала только про еблю, а потом-то уж про монеты. Осыпает и осыпает…

— Обри, это чушь.

— Да отчего же? Это же замок, а в замках, там всё не как у людей. Там всяко может быть!

Глаза его горели огнём истово верующего неофита. Я вздохнул.

— Обри, так не бывает. Ни в замках, ни где-то ещё. Помнишь, ты спрашивал меня, почему бы мне не трансгрессировать нас сразу в место назначения?
— Я?! — изумился Обри и тут же стал отнекиваться: — Да ни в жизнь я такого себе не позволю. Такие слова своему господину хороший слуга никак не может сказать! Даже на половинном жалованьи.

— Ты спросил чего бы мне не колдануть и не перенести нас сразу к герцогу.

— А, да, это я спрашивал.

— А я тебе не ответил тогда. Вот, отвечаю сейчас. Всё сущее находится в рамках. В определённом порядке. И лучше его не нарушать или нарушать по определённым, строго определённым правилам, которые суть продолжение сих предустановленных мировых рамок. Иначе мир низвергнется в вольноопределяющийся хаос, и каждый — да вот хоть наша дикарка Айбля — начнёт кроить его по своему хотению. Понял?

— Да, — вздохнул Обри.

Пыл его угас, он ехал молча, повесив голову.

Ох уж эта юность! Всё кажется возможным, если и не здесь, то где-то там, в дальних краях. Мне, с высоты моего опыта и возраста (двадцать три, почти двадцать четыре уже, за плечами факультет!), было смешно смотреть на мечты моего слуги. В чём-то он прав, но знать ему этого не стоит, он живёт и будет жить в мире, где от перемены места не меняется порядок вещей. Лишь немногим удаётся вступить на ту тропинку, которая именуется магией и которая ведёт в заповедный мир, в основу основ, туда, где и определяются эти самые мировые рамки. Но, впрочем, это слишком сложные материи для такого приятного погожего денька — одного из последних, должно быть, в этом году.

Я наслаждался прохладным воздухом, тишиной и видами осенней природы. Хотя мысли мои невольно бежали назад, к оставленной столице, к её великолепию, к её дворцам и знати… Ах, мне ли не знать, что и там торжествует косность и неуклонный порядок! И никогда знатная дама не снизойдёт до того, чтобы связать свою судьбу с простым магом. Хотя почему? Почему нет? Да, я из обедневшей, но всё же благородной семьи, и маркиза, будь она хоть в три раза богаче, по сути мне ровня.
— А вот ежели там, — вдруг опять заговорил Обри, — там, в замке, куда едем, такая дама попадётся? Вот ежели б она не токмо на рыцарей была падкая, а и на простых парней, на таких молодых красавчиков, что пошустрее? Да в нас и здоровья поболе, чем в городских… И чего б ей не запасть на меня? Я-то всем хорош и вдуть могу будь здоров! А? Осыпет?

— Обриен! — воззвал я к нему через некоторое время после хорошей плюхи.
Бедолага всё ещё потирал щёку, но я знал, что такая мелочь не выведет его надолго из строя.

— Обриен, я знал, что ты мелкий деревенский проныра, но что ты деревенский дурачок я узнал только что.

— Деревенский, Ваша милость, я был в Канувре, в детстве, а после-то я уж был городской в Гунденвиле и там научился самому тонкому обхождению и всяким маневрам.

— Манерам, — машинально поправил я.

Мы опять примолкли, думая каждый о своём. Жанелетта всё сбавляла шаг и теперь плелась тихонько позади.

Копыта лошадей звучали чуть глуше, с гор наполз туман; пока он не опустился на землю, а висел над вершинами деревьев как гладкий серый купол. Лес стал каким-то другим: стволы деревьев потемнели от влаги, склоны стали мшистее, желтая листва засветилась всеми оттенками лимонного и золотого, порой с бронзового листа скатывалась тяжёлая капля.

Почему-то захотелось устроить привал поскорее, но до вечера было ещё далеко, и я тронул было коня. Хотя по надобности можно, пожалуй, спешиться. Так, где тут кустики погуще?..

Не успел я оглядеться, как заметил неожиданно выросшее на краю дороги сооружение. До боли знакомое. Одновременно резко похолодало, потянуло знакомым морозцем. Как я ненавидел бегать по зимней стуже в этот нужник!

— О, сортир! — обрадованно воскликнул Обри, — а я как раз собрался до ветру.

Как будто так и надо, олух, ничего не соображает. Ну откуда на лесной дороге факультетский сортир? Вон, даже жестяная буква «С» присутствует на дверце. «С» — студиозусы. И кованая монументальная ручка. Говорят, это потому, что в первые годы ручку снаружи отрывали напрочь сразу в начале учебного года, потому коллегия и расщедрилась, заказала такую, неотрываемую, у городского мастера кузнечного цеха.

А ведь я не медитировал и не пребывал в астрале, просто поссать захотел, и на тебе — самопроизвольная материализация. Странно.
Я ещё раз внимательно огляделся. Ах, ну да, вот же!

— Вот же она, Башня Толераста!

— Что? Где? — завертел головой Обри.

— Да вон, видишь, столб. Вон, мы уже проехали его.

— Пенёк какой-то.

— Это Башня Толераста. Ну да, откуда тебе знать. Это бог Толераст — он толерантен ко всему.

Обри скривился.

Я переобъяснил без сложных слов:
— Ему всё по фигу.

— Так сортир этот он поставил? Заманивает?

Я вздохнул. Страхи. Выдумки. Суеверия.
Толерасту всё равно. Вообще, всё всё равно, вряд ли он как-то выделяет людей среди прочего мира — животных, растений, камней. В месте, где он обозначился, ничто не запрещено.
Образ зимней вьюги и дворового туалета мелькнул в моём воображении смутным воспоминанием и — на тебе, материализировался.

На нос упала снежинка.

Обри топтался на месте, с опаской поглядывая на гостеприимно закрытую дверь сортира. Ручка щерилась железными зубами и гвоздями. Общий вид строения был какой-то лукавый и двусмысленный.

— Да нет же, Обри. Толерасту всё равно. Люди для него неважны. Вот желания… Ну, это сложные материи, тебе ни к чему. Просто знай, что опасаться нам нечего. Толераст — сущность возвышенная.

— Ага, — шмыгнул покрасневшим носом мой слуга, — возвышенная. Да. Только вот что я Вам скажу, то ли он Раст, то ли нет, а жрать всякая сущность хочет. Так что я туда не пойду. Давайте лучше вон, Айблю пошлём.

— В мужеский сортир?

— А где написано, что мужеский?

— Можно подумать ты читать умеешь… Вон, буквица, видишь «С» — сие значит: для студиозусов. А женщины студиозусами не бывают.

— Ну так значит и мне туда соваться не след! Я ж не этот… стузис.

— Студиозус. Мог бы уже выучить.

Я задумался. Был какой-то изъян в наших безупречных на первый взгляд логических рассуждениях.



        Глава 8. О пользе дружбы


— Ишь, глянь, руками машут. Бучкаются чтоль?..

— Сортир. Может, место не поделили?

— Не знаю, — почесал кудлатую бошку Поганка Бак, — чего там делить? Можно и так отлить. Аль под кустом посрать. Как люди.

Неубиваемый Мух именно под кустом и сидел. Клацал зубами от налетевшего вдруг холода, следил за напарником, за двумя будущими жертвами и краем глаза — за тёлкой, за лошадками…
Жертвы вели себя странно. Похоже, и впрямь спор у них. О чём? Из-за чего? Посреди дремучего леса.

— Понял! — вдруг хлопнул он себя по лбу.

— А?

Мух быстро затараторил:

— Это они не из-за места. Это они из-за денег!

— А?

— Там клад. Вот один другого и не пускает. Вишь, столпилися у двери, руками машут. Точно. А из-за чего ещё? Жаба их душит.

— Жаба, точняк, — понимающе кивнул Бак.

— Золото там, — авторитетно заявил Мух, — золото и бриллианты.

— Ух ты!

— Нельзя допустить, чтобы они завладели нашим кладом. Наша цель — не дать им войти в помещение. Понял?

— Дык… пойдём и заберём!

— Так он и даст нам забрать, маг этот.

— Дык… это ж всё моё! Моё, я и заберу.

Бак потряс перед его носом мосластым кулаком.

Неубиваемый Мух с отвращением взглянул на эгоистичного соратника. Но друга-альтруиста и бессребреника под рукой не было. Вот так всегда… Внутренне Мух посетовал на несправедливость судьбы и на то, как мало в мире добрых и честных людей. Всё какие-то отбросы попадаются.

Что ж, будем работать с тем, что есть.

Мух провёл пятернёй по сальным волосам, поглаживая свой хитроумный мозг, как бы стимулируя его к усиленной работе, и стал соображать.
Соображал он недолго.

— Бак, дружище, — начал он, и хуже для Поганки Бака ничего не могло быть. «Дружище» означало только то, что сейчас Бак будет использован по самому гадкому сценарию. Как если бы тот и в самом деле был хорошим другом.

— Ты крупный и здоровый, чего уж там, я рядом с тобой ваще мелочь.

— Сявка, — подтвердил Бак с удовольствием, но и с некоторым недоверием.

— Пусть так. Но только ты можешь справиться с этим хлюпиком-магом. Мальчишка не в счёт, его на котлеты.

Бак шумно сглотнул. Котлет хотелось давно и очень сильно.

— Чё придумал-то?

— Ты идёшь в открытую, а я подбираюсь сзади. И потом мы как прыгнем! И его завалим. А там всё наше — и клад и лошади.

— А если колданёт?

— Да как он колданёт? Ну как? Он же будет в недоумении. Он будет соображать, смотреть на тебя. Эффект внезапности, понимаешь? Не может колдануть просто так. Идёт себе чужой человек и идёт, с чего колдовать-то…

Поганый Бак имел вид соответствующий званию, но зеркала не имел и потому в идее выглядеть просто невинным прохожим никаких противоречий не усмотрел. Ему даже понравилось, вспомнилось что-то смутное из детства, когда ещё не все шарахались от него и морщили носы.
Да, почему бы ему не прогуливаться просто так по лесу? Чем он хуже людей?

Он видел когда-то, как в городе, за оградой прогуливались нарядные дамы и господа в блескучих таких нарядах, что аж глаза ело. Парк называлось то место. Так ему и объяснили: сие место для променаду разных дам и господ кавалеров. Потом, правда добавили, что всякой швали здесь не место и шёл бы ты, пока шею не намылили, а то и чего похуже.

А уж так хотелось прогуляться в этом променадном парке, словить пару жирненьких курочек, да пощипать их в кустах, эх, скрутить белу шейку, чтоб не пикнула, а там на ней, на шейке этой, золота-бриллиантов… Вот как сейчас в сортире.

И понял Бак, что судьба даёт ему второй шанс. И дружеский голос под ухом тоже про это бубнил:

— Такой шанс, Бак, бывает только раз, нельзя упускать. Судьба может обидеться. Негоже обижать судьбу. Вот ты давеча назвал её плешивой, а она глянь — и подвалила тебе такой случай. Бери, Бак, не упусти своего!

— Уж я возьму! Я возьму! — стиснул он грязный кулак. — Я за всё возьму!

И с решительным видом ломанулся сквозь кусты к компании мага.

— Я сделал это! — счастливо прошептал Мух, глядя в спину Бака.



        Глава 9. Сбыча мечт


Был некий изъян в наших рассуждениях, вполне логичных на первый взгляд. Но в чём этот изъян состоял, я не успел сообразить. Научный ход моих мыслей был прерван: сквозь кусты по косогору ломился олень. Или медведь. Что-то бурое и с длинными конечностями.
Как причудлива игра ассоциаций у образованного человека! Никакому простолюдину не пришло бы в голову сравнение с гамадриадом, обитающим, по непроверенным слухам, на островах Маджунга, где светят иные звёзды. Хотя, какие уж там иные: все знают, что звёзды изменяются каждую ночь, потому как несутся в небе с невообразимой скоростью. Но может быть, над Маджунгом совсем какие-то особенные звёзды. Вот говорят же, что есть Звезда-Стрекоза, и её восход ярче Солнца, хотя небо остаётся чёрным и знаменует сие открытие крылатых врат, когда любой может оттолкнуться от земли и полететь к звёздам, как птица по воздуху. Хотел бы я…

Но я опять отвлёкся!

Гамадриад — животное, похожее внешне на человека, но без признаков разумности, с огромными руками (правильнее назвать их передними лапами) и чрезвычайно агрессивное. Покрытое бурой длинной волоснёй, оно любит подражать человеку во внешних проявлениях: например, носить сапоги и разные части одежды. Но так как оно не понимает смысла одеяний, то напяливает на себя всё шиворот-навыворот, а то и вверх ногами. Неудивительно, если вы встретите гамадриада, натянувшего брюки на передние лапы и гордо вышагивающего по своему острову.

Я уж было обрадовался: встретить живого гамадриада — это такая удача! Тем более что он был частично одет, что было особенно интересно, но судьба — жестокая дама: мне не дано было провести полноценное исследование!

На полпути мозги Баку перемкнуло. То ли голод сказался, то ли разлагающее присутствие Толераста, но, продираясь к цели, он вдруг заорал нечеловеческим голосом:

— Моё! Всё!

Смутные идеи о богатстве, всё, что он слышал когда-либо о богачах, об их жизни, привычках и системе их ценностей — всё это всплыло в незатейливом мозгу и перемешалось с такими же смутными ощущениями своих насущных потребностей. Он хотел выразить торжество и необозримые перспективы счастливой новой жизни, в которой Поганка Бак занимал совсем другое положение — положение богатея, который с жиру бесится, который, наконец, может всё… Чего «всё» Бак не знал, но очень хотел. И он возопил:

— Я буду в золоте купаться!

Ни маг, ни кто другой не успел на него среагировать. Он понёсся к месту предполагаемого купания как пушечное ядро. Эффект внезапности был налицо. Маг стоял с отвисшей челюстью, в том самом недоумении, Обри только и успел отскочить в сторону, когда Бак с рёвом «В золоте! Купаться!», распахнул дверь в студенческий нужник.

Наверное, перед его глазами стояли золотые волны в клочьях бриллиантовой пены, наверное, он ринулся в их ласковые объятия…
Но дверь с лязгом захлопнулась за ним, челюсти ручки сомкнулись, не давая войти в занятое место, и после громкого плеска наступила тишина.

Пожелав купаться, Поганка Бак не пожелал уметь плавать.

«Улепетнули… Улепетнули, даже не сняв штанов, даже не прикоснувшись к заветной ручке… Может, там и нет никакого золота? Хрен их знает, чего они спорили, может, туалетный листик не поделили, или друг другу уступали, никто не хотел идти первым. Хрен их знает…»

Неубиваемый, но ныне депрессивный Мух вздохнул. Не то чтобы исчезновение спутника его как-то опечалило, нет, не та личность был Поганка Бак, чтоб сильно сожалеть о нём.

Но Муха огорчило то, что компания мага слишком быстро удалилась от вероятного клада. Так что чёрные мысли посетили его умную голову, и он догадался, что исходил из ложной посылки.

«Лживый, мерзкий мир. Богатство поманило и исчезло, как мираж, ничему нельзя верить. С другой стороны, на кой-мне сейчас богатство, когда я могу окочуриться с голодухи, не дойдя до жилых мест?»

Голод основательно грыз его, лишал сил и заставлял дрожать от малейшего ветерка.
Он спустился к дороге, отметив, что стоит у большого пня. И даже пнул его, не от избытка сил, а так, для порядка. От бессилия и злости.

«Любой чёртов осёл и то счастливее меня. Он может нагнуть голову и жрать сколько влезет травы. Сена. Чего там ещё жрут ослы? Цветы небось жрут. Мне-то ими изволь любоваться, а они взяли да и красотой набили брюхо. И я бы так хотел! Ия! Ияааа! Иааа!!!»

Ничто не запрещено во владениях Толераста…



        Глава 10. Приблуда


Все мужики козлы! И в другом мире тоже.

Мало того, что принц оказался никакой не принц, а вообще простой дворянин, так он ещё и маг. Ехали-то мы во дворец, да, но мой-то должен был служить в этом дворце, а не командовать. Главным там какой-то герцог, а этот хлюпик при нём будет вроде лекаря.

Господи, как я ошиблась!
Всё ж таки я ещё очень наивная. Это как тогда, когда с Витькой целовалась, а он потом говорил всем, что трахался со мной, скотина. Козёл.
Между прочим, я ещё девственница. Ну… почти. Но уж Витька-то тут совсем ни при чём.
Замуж-то я точно могу выйти девственницей. Я себя что, для какого-то му… мага берегла? Да я бы олигарху не всякому дала и только после свадьбы. Или после норковой шубы.

А тут не принц. Не олигарх. Нищеброд какой-то.
Я чуть с лошади не свалилась, когда этот ужасный факт осознала.
Да, я почему-то стала понимать эту их тарабарщину, хотя некоторые слова как-то проваливались, значения я их не понимала, просто слышала звуки. Но это редко, за всю дорогу пару раз, и то, когда этот задрипаный маг чего-то говорил. А вредного пацана я всё понимала.

Ну, в общем, я была так разочарована, что чуть не высказала всё, что я о них думаю. Особенно после вот этого:

— Ваша милость, господин, смотрите, к нам осёл бежит!

Это пацан этот завопил, Обриен. Уже после того как мы бегом убежали от сортира и пару километров отмахали галопом. Я думала, у меня вся задница будет один синяк.

Ослик и вправду за нами бежал. Несимпатичный, тощий какой-то, глаза красные и вся шерсть в репьях. Страшилище.

А этот дурень Обриен обрадовался: мы, говорит, можем его поймать и дикарку на него пересадить с благородной спины егошной лошади.

Не, вы поняли?! Дикарку! Это он меня так назвал.

Да я в сто раз цивилизованней их, они ж вообще средневековье, тут даже этого, как его, такого экипажа на колёсах, под землёй ездит… Матро? Вроде как-то так звучит. Так вот этого матро у них нету. Ну… у нас в городе тоже нет, но всё равно. Зато у нас эти есть… блин, как их называют-то… забыла. Такие, в руке держат и к уху прикладывают. У меня такой был, розовенький, с блестящими… как их? Не помню. Странно. Недавно ещё помнила.
Там, у нас, он у всех есть!

И лавок-бутиков для состоятельных дам тут нет! За всю дорогу ни одной не видела. Средневековье!

А ещё они меня назвали. АЙБЛЯ!
Это они меня так назвали! Вот после этого скажешь, что мужики не козлы?

Я твёрдо решила не отзываться на дурацкое имя. А для этого надо молчать и делать вид, что ничего не понимаю. Они этому вроде верят и меня не трогают.

А уж потом, как до замка доберёмся, как я выйду замуж за герцога, вот тогда вы у меня попляшете. Герцогиня — это совсем немножко меньше королевы. Ну, если уж припрёт, так я и королевой могу заделаться. Я ж всё-таки умнее их всех. У нас там двадцать первый век уже, поэтому тутошним до меня срать и срать. Ну, как-то так. В книжках, там всегда попаданцы хорошо устраивались. Вот. Так что перспективы у меня неплохие. Щас у меня маг, а потом и герцог будет.

Да, хорошо бы узнать, женат ли этот герцог? И вообще, может, он старый? С другой стороны, если герцог, то какая разница? Старый даже лучше. Эх, если б я разговаривала, я бы всё выведала, а так приходится чёлку на глаза опустить и сидеть тихо.
Может, сами проболтаются?

Тем временем они ослика рассматривали и совещались.

— Ваша милость, ослик ничей, глядите — ни упряжи, ни поклажи.

— Да, я вижу. Странный какой-то. Запущенный.

— Натерпелся. А при добром-то хозяине будет хорошая скотинка. Так что, посадим на него Айблю?

Осёл покосился на Обри и сделал пару шагов назад.

— Нет. У неё ноги слишком длинные. Волочиться будут, — рассмеялся маг.

— Так она их будет поджимать! Да, Айбля?

Это он ко мне обращается. Я сижу на лошади, делаю вид, что не понимаю. Но этот идиот не угомонится никак.

— Смотри, какой хорошенький ослик. Ты, наверное, таких и не видала, деревня дремучая. Иди, погладь его.

Аха, щас. Он весь в блохах, а я гладь. Но ослу идея понравилась и он даже подвинулся ко мне поближе. Глаза прикрыл и уши торчком. Ждёт.

Пацан продолжал заливаться соловьём:
— Подружишься с ним, будет у тебя полезная скотина. А если заупрямится — ты его дрыном!

Осёл глянул на Обри, напружинился весь и заорал. То есть заревел на ослином, но так громко, что Обри заткнулся.

Маг посмеялся и сказал, что в таком виде осёл не годится ни как верховое животное, ни для поклажи. Что надо его в порядок привести, а пока мы будем ехать на Жаннелетте, вместе. Удовольствие ниже среднего, но так я хоть буду слышать, что они болтают.

Эх, скорее бы до замка добраться! Очень хочется покоев с балдахином. А там, может, и шубу себе закажу, такую, в пол. Из маленьких зверьков… Хотя зверьков жалко.

Что-то я не очень понимаю, куда я больше хочу: в замок или домой? Дома хорошо, там этот есть… ну такой… смотреть в него можно. Или ещё вот этот… блин, не помню…



        Глава 11. Экскурс в естествознание

— А отчего у ней такие ноги большие?

— Что?

— Я говорю: и впрямь ноги ейные велики, — Обри мотнул головой за спину, на сидящую позади него. — Ваша милость шутили про ослика, а ведь ежели её туда усадить, то ноги волочиться небось будут. Смешно. Айбля! Щипется зараза! Вот ведь, дурища, а как будто что-то понимает.

— Ах вот ты о чём. Ну, ежели она с болот, то возможно, это конечности её приспособлены к месту обитания — как у земноводных.

— Земноводные — это которые червяки?

— Нет, это жабы, лягушки, тритоны.

— Точно! И глаза у ей как у лягвы. Болотница! Ай! Да что ж ты всё время щипешься! Ваша милость, у меня уж все боки в щипках, может, руки ей связать, а?

Обри пихнул локтём назад, стараясь попасть в обидчицу.

Я рассмеялся и предположил:

— Она опять боится езды? Пугливая. Надо наложить на неё заклинание покоя. Но тогда точно придётся связать, а то заснёт и свалится с лошади.

Айбля молча сопела за спиной Обри, посверкивая бледными лягушачьими глазами из-под свисающей чёлки. Но щипаться больше не щипалась.

Порассуждав ещё некоторое время о болотниках, местах их обитания и возможных верованиях в их гипотетических земноводных богов и влиянии оных на строение тел диких болотных людей, мы перешли к вопросам фауны вообще.

Обри спросил:

— А вот драконы, они бывают или нет? Я ни одного не видел за всю жизнь.

— Всё бывает. Но не здесь. В нашем мире они не водятся.

— Точно?

— Точно. Для драконов нужна атмосфера погуще, а сила тягости — поменьше. Хотя через портал они могут попасть в наш мир, но сразу деградируют — по закону соответствия.

Уловив от Обри импульс непонимания, я счёл нужным пояснить:

— Станут мелкими, вроде ящериц с крыльями и невеликой магией, дабы соответствовать нашему миру. Тогда они смогут выжить здесь. Но зачем это им? Наш мир беден волшебством и естеством супротив их мира, там они дома, а здесь им как в тюрьме: и холодно, и голодно, и несвободно. Так что здесь, у нас, драконов не водится.

Обри замолк, переваривая полученную информацию, но потом ещё поинтересовался (так, на всякий случай):

— А огнём они пыхают?

Я снисходительно улыбнулся и ответил цитатой:

— «Отрыжка из их внутренности столь плотна и вонюча, что может воспламеняться от простого щёлканья зубом и затем нестись огненным шаром по воле и дуновению дракона».

Обри вскрикнул.

— Что такое?

— Эта гадина меня чуть не прокусила! Смотрите, вон как вертится! То ли этот Раст в неё попал, то ли ещё какая дрянь, тьху, добрый дух то есть.

Айбля и впрямь вертелась позади него, пытаясь почесать себе спину и всем видом выражая крайнее беспокойство. Я придержал коня, оглядывая непоседливую девицу. Она дёргала лопатками, мотала головой, выворачивала руки, пытаясь дотянуться до своей спины.

— Может, жук?

— Да хоть бы и жук! Кусается-то она чего? Вот горе на мою голову, — причитал пострадавший Обри, — вдруг она бешеная, я заражусь и у меня тоже такие ноги вырастут и глаза лупатые? Кому я тогда буду нужен?

— Ну, полно, полно. Покажи укус.

Обри оттянул воротник назад:

— Вот туточки. Кровь есть?

— Нет, конечно, немного красноты. Обри, ты слишком трепетно относишься к себе.

Обри пробурчал что-то невнятное.

Тем временем Айбля успокоилась, видимо, прогнав жука.

Долгое время ехали молча.
Потом неугомонный Обри, которому было скучно ехать просто так, а рассматривать окрестные скалы было неинтересно (если только там не было золотых жил), отметил, что местность изменилась и спросил, уж не на перевале ли они?

— Да, мы минуем перевал ещё засветло, это быстрее, чем я рассчитывал.
На ночёвку устроимся уже на той стороне. Ну, а там полдня спуска — и вот мы в благословенных владениях герцога Эддробурского.

— А герцог нашему королю родственник?

— Двоюродный дядя. Нет, троюродный. Он младший сын брата короля Драгуса, третий, нет, четвёртый сын второго Кузена Его Величества покойного короля Драгуса Коронного Герцога Морантина. Ну… да, родственник.

— А правда, что наши короли от драконов произошли?

Ох, политика — дело запутанное и тонкое, так что я, подумав, выдал последнюю официальную версию:

— Кровь августейших особ сочетает в себе лучшие качества высокородных людей и высокородных драконов, что способствует… Способствует, и всё. Понял?

— Понял. А как же они её заполучили, кровь-то? Раз драконы у нас не водятся? Туда, к ним ездили? Хотя, конечно, с мелким драконом сношаться не в пример удобнее, чем с крупной тварью. Я бы остался тут и поискал мелкую дракониху. А потом яйцо…

— Обри… ради бога, замолкни.

После некоторой паузы я пояснил:

— Люди не могут проникать просто так в тот мир, даже через портал. Высокая плотность воздуха, насыщенность того мира магией и силой создают как бы встречный поток, который не даёт проникнуть в опасный для человека мир высоких энергий.

— Несправедливо! Драконы к нам могут, а мы к ним — нет?

— Таков миропорядок.

— А другие миры ещё есть?

— Есть, но они ещё дальше от Источника, и там совсем делать нечего. Для жителей тех миров мы — высшие существа.

— Высшие? Вот бы попасть туда! Я бы там стал бароном. А то и герцогом! Нет, лучше лавочником, как дядька Штуккель. Вот где жизнь! Сиди себе за прилавком, улыбайся покупцам, да денежки посчитывай. А слуги всю работу за тебя делают. И моют день и ночь, и чистят, и то принес и это подай, а ты только знай покрикивай на них, да лупцуй… Эх! Вот житуха!



        Глава 12. Всё слишком плохо

    — Чрез горы и леса
    Ведёт дорога.
    Потом по мостовой
    Ещё немного.
    И так за часом час
    Неспешным бегом…
    Куда увозит нас
    Полночная телега?
    Когда-нибудь любовь
    Я повстречаю.
    Наш маленький шатёр
    Нам станет раем.
    Мы встретимся с тобой
    Под звёздным небом.
    Ну, а сейчас
    Уносит нас
    Полночная телега…

    Сквозь горы и леса ведёт дорога…

Лежать у костра на еловых ветках, слушать простую песенку и смотреть в огонь, завернувшись в плащ с чужого плеча, было уютно.

На стоянку бродячих актёров мы наткнулись почти сразу после перевала, уже начало темнеть, и маг решил остаться с ними; я, в принципе, не была против, пусть меня никто и не спрашивал. Всё ж таки вместе веселее.

На самом деле актёры мне не очень понравились. Знаете, я этот шоубиз не люблю. Слишком там всё… Ну, вот хоть и говорят, что вешалки-бл*ди, а вот и нет — многие девочки просто пашут. За небольшие деньги. А в шоубизе все бл*дуют, и у них это даже бл*дством не считается. Хуже только медицинщики. Лекари. Я точно знаю. А в шоубизе все дурные и с жиру бесятся.

Ну этим-то до жиру было далеко! Тощие, неумытые, дети сопливые в лохмотьях. Маг им фляжку с вином дал, так они давай стихи ему читать и кланяться. Какие-то тупые. Нет, чтоб просто и с достоинством сказать «спасибо», и всё. Нет, распрыгались, вон, веток понатаскали для егошнего комфорту, чтоб его заднице мягче лежать. А он после ужина возьми да и упрись со своим пацаном в палатку, которую неведомо где взял. Здоровенная такая. А меня не позвал. Ну, хрен с ними. Мне и тут, у костра, не холодно. И даже хорошо.

Пусть они там вдвоём себе кувыркаются.

Раньше я бы подумала, что маг не потащил меня с собой в палатку, потому что робеет, уважает меня. Я бы придумала, что он возбуждается от меня, а трахает своего слугу просто так. А сам меня любит. Дурочка была. Теперь-то я знаю, что он купил меня для опытов, заместо крысы. Я своими ушами слышала. Чуть с лошади не упала! Это меня-то! Девушку из будущего!

А вот парень, который поёт, Осси, смотрит на меня совсем иначе. Да только пой-не пой, а до богатой и обеспеченной жизни тебе далеко. Вон, на коленках заплатки. И куртка ветхая, вся обтёрхалась на швах. Играет, правда, хорошо на своей венди — это вроде как гитара или лютень (как-то так называется), только ещё с басами, басы крутые и красиво играет. И поёт хорошо. Только пальцы все грязные, в смоле от веток. Фу! Нет уж, я подожду до герцога. Выйду за него, а тогда уж заживу по-королевски! Ну и возьму себе какого-нибудь певца покрасивее. А что? Все так делают.

Я немножко попредставляла, как я, такая величественная на троне, а маг ползает передо мной на коленях, а я в бархатном платье со стразами. Класс. Да просто шикарно! И герцог тут же суетится: «Мороженое, дорогая? Пироженое?».

— Вы же знаете, что я на диете! — сказала я вслух.

Аж певец замолчал.

Ну, а чего он лезет со своими пирожными? Я люблю сладкое, но мне нельзя. Это для фигуры очень вредно. Даже конфеточку съесть… Эх! Вот выйду замуж, буду одни тортики жрать. И яичницу. Я с детства яичницу люблю, её проще всего готовить. Только вот сковородку потом мыть…

Я завернулась поплотнее в плащ. Помалкивать надо, а то ещё подумают, что я сумасшедшая. Хорошо, что больше никто не слышал. Главное, чтоб маг не узнал, что я уже по-ихнему разумею и все слова понимаю.

«Когда-нибудь любовь я повстречаю…»
А я даже и не знаю какая она, эта любовь. Всё говорят про это. По-моему, врут или что-то придумали. Не знаю.

Чего-то я расчувствовалась. Наверное, из-за яичницы. Вспомнилось всякое…
Иногда и на неё денег не было.
Мне вдруг захотелось плакать. Зарыться в душистые еловые лапы и выплакать всё.

Вспомнила, как я жила дома в последнее время. Мама, новый отчим… Первые полгода всё было хорошо, мама прямо летала, а потом… потом стало совсем нехорошо, плохо всё стало. Этот гад тоже про «любовь» заговорил. А по-моему — просто сволочизм. Я тогда стала всерьёз мечтать обеспечить себя как-то, чтобы жить одной, самостоятельно. К похотливым мужикам я привыкла и научилась уворачиваться от них. Но дома… Куда убежишь?
Нет, об этом лучше забыть. Плохое лучше не вспоминать. Я выберусь. Я выйду замуж за герцога, за короля, за принца. Я соберу деньги и вернусь. Или не вернусь. Неважно. Важно, что я не буду жить как раньше. И маме не надо будет обижаться на меня.

Я пригрелась, и на меня потихоньку стал наваливаться сон. И во сне я становилась как бы не совсем собой. Что-то странное… Как будто кто-то другой поднимал голову, прислушивался…

Звуки проникали в мой мозг, они будоражили и убаюкивали одновременно. Струны вибрировали, стонали, смеялись, мурчали котёнком, дрожали капелью… Звуки манили меня, что-то обещали, о чём-то забытом напоминали. Мне нравилось. Мне снилось, что я расправляю крылья. Огромные… И что я сам огромный, размером с гору, но только внутри и ещё как-то… И мир вокруг вроде должен быть каким-то другим…

Я вынырнула из сна, тряхнула головой.
«Глупышка, — услышала я внутри себя чей-то голос. — Какая глупышка! Тебе дали шанс жить, жить сердцем, душой, телом, испытать чувства, узнать радость, свободу, ту самую любовь, о которой ты ещё ничего не знаешь, а ты тратишь время на дурацкие мечты о пыльном бархате, да о том, чтобы унизить того, кто тебе в общем-то безразличен. Ну что тебе маг или герцог? Вот он, твой принц, совсем рядом, обнять, прижаться к нему, ощутить крепость рук, этот запах смолы и дыма и ещё чего-то, такого родного! Ты могла бы жить с ним самой счастливой женщиной, колесить по дорогам, родить детей…».

Я взглянула на Осси и чуть не задохнулась! Боже, какая красота! Какие у него глаза ласковые. Это из-за длинных ресниц? Боже, какой же он красивый, как же я хочу его, тоскую о нём, вот здесь, в двух шагах, любуюсь им. Спасибо костру, спасибо луне и звёздам за этот волшебный свет, за счастье видеть его! Какой желанный он! До боли…
Весь мир пропал, остался только он, его профиль в алом жарком свете, поворот головы, улыбка. Он улыбнулся мне!

Меня чуть не бросило в его сторону.

Я вцепилась в подстил. Запах хвои, колкие ветки. Наваждение отступило. Я лежала на своей еловой охапке, как утопающий на плоту, держась из всех сил. Это, наверное, истерика. Или бред. Я заболела и брежу. Точно, это бред. Какие-то не мои мысли в голове. Зачем мне прижиматься к незнакомому мужику? К нищеброду. Да ещё и детей плодить!

Я отдышалась и осторожно подняла глаза на Осси. Он перестал играть и внимательно приглядывался ко мне, потом одним движением оказался рядом — я едва не заорала от неожиданности, но он только коснулся моего лба рукой.

— У тебя жар. Твой хозяин знает?

Он спрашивал что-то ещё, но я уже не слышала слов. Меня затрясло так мучительно, что я не могла, никак не могла сдержать эту дрожь. Я стискивала зубы, готова была грызть пальцы от боли. Нет, это была какая-то другая боль, не физическая, а душевная боль в теле, смертная тоска, и телу было очень плохо! А поделать я с этим ничего не могла. Дрожала и дёргалась, как припадочная, кажется, ещё выла.

Где-то вдали прогрохотал гром. Меня встряхнуло.

Я открыла глаза и увидела лицо мага надо мной. Встревоженное лицо.



        Глава 13. Всё слишком хорошо

Аневризма подтянула кружевную рубашку повыше, к шее. Она хорошо усвоила, что мужчину не надо провоцировать. Даже если этот мужчина твой единокровный брат и ему всего пятнадцать.

Братец Мальвик расположился в кресле и болтал, отщипывая кусочки кекса из завтрака Аневризмы.

— Они опять бросили меня на полдороге. И не говори мне, что это случайность! Это уже давно так. Они не любят меня, они просто мной пользуются. Садисты.

Он капризно надул губки и бросил хитрый взгляд на лежащую в кровати сестру. Сводную. Старшую. Но всё равно очень красивую. Мальвик и сам был не лишён садистской жилки, и ему доставляло удовольствие говорить с девственницей о сексе. Причём о своём, недавнем, с её же братьями.

Мальвик полагал, что в девах ей оставаться ещё долго: герцог не спешил выдавать единственную дочь замуж. И то, за первого попавшегося не выдашь (родственница короля), а равных женихов раз-два и обчёлся, и не со всеми из них достославный герцог был в хороших отношениях.

Так что куковать прелестнице в девках и среди девок: мужчинам вход в покои был строжайше воспрещён, исключения только для членов семьи — сие приказ герцога, подкреплённый зрелищем тёмной ямы, куда посадят ослушника. Ослушников не находилось.

Аневризма цвела красой своих полных девятнадцати лет, белоснежной кожей, алыми губами, золотисто-рыжими волосами и блестящими зелёными, весьма томными очами. Хороша была сверх меры.
Хороша была и сейчас: розовая, мягкая со сна, с прижатой к горлу рукой, коей изящно комкала кружевной ворот роскошнейшей ночной сорочки.

Мальвик ехидно улыбнулся и бросил в рот очередной кусочек кекса. Такая красота пропадает!

— Не знаю, братец… Мне кажется, немного воздержания ещё никому не вредило, — неуверенно заметила Аневризма.

— Для женщины — да! Для мужчины — нет! Да и потом, какое же это воздержание, когда всё утро ебут! А сами не дают! Что прикажете делать? Это так мучительно, дорогая сестра!

Мальвик возвёл глаза к небу.

— Да, кажется, я что-то такое слышала про это. То ли уши пухнут, то ли яйца лопаются. Бедный Мальвик. Я так тебе сочувствую!

Она с опасением посмотрела на промежность Мальвика, опасаясь немедленного взрыва его причиндалов с последующей порчей любимого кресла.

Мальвик то ли застонал, то ли подавил смех.

— Поскольку нам запрещено иметь дело с женщинами…

— Это старшим запрещено! Старшим братьям, — напомнила Аневризма.

— Да, вот и я об этом, дорогая сестра. Но я младший, мне можно, но только без детей. Никаких бастардов.

В комнату осторожно вошла горничная с чайником на серебряном подносике. Её высочество любила свежий чай по утрам. Мальвик внимательно следил за аккуратными движениями вошедшей девушки, разглядывал нежные руки, полную шейку, вырез корсажа, едва прикрытый тонким шелковым платочком, сквозь который едва просвечивали нежные перси.

— Но вход с заднего двора мне не запрещён, — сказал он, поглядывая на юную горничную.

— Ээ… Софи, кажется?

— Так точно, Ваша Светлость.

— Сестрица, — начал канючить Мальвик, — у вас доброе сердце. И такие аппетитные горняшки… Где вы их берёте? Мне всё какие-то дурнушки попадаются. А тут прелесть. Ну прелесть же, — он вскочил, схватил руку Софи, плотоядно поднёс пальчики девушки к губам.

«Плебей всё ж таки. Это у него от матери. На горничных его тянет. Плебейская кровь своё берёт», — подумала Аневризма.

Второй женой герцога Эддробурского и матерью Мальвика, была женщина не то чтобы худородная, но из новопроизведённых дворян. Какой-то её дед или прадед оказал важную услугу трону: то ли присоединил земли к короне, то ли раздобыл новую райскую птичку в зимний сад, а может и вовсе вывел новый сорт туалетной бумаги особой мягкости и благоуханности. Словом, дворянство было, но не древнее. От того бедняжку презирали и изводили в собственном дворце, и она, родив Мальвика, предпочла скромно умереть от вульгарной, заурядной пневмонии, несмотря на усилия лучших герцогских лекарей и магов, вызванных из столицы. Плебейка.

Мальвик тем временем уже пристроил безропотную Софи носом в кровать и путался в её юбке, пытаясь добраться до вожделенных задних ворот.

— Братец! — возмущённо взвизгнула Аневризма, поджимая ноги, чтобы не соприкоснуться с грехом даже ненароком.

— Нет-нет, — пропыхтел юный насильник, — не надо болтовни! Приличия подождут! Да поднимите же мне эту юбку!

— Но… может всё же Амаратурра? Всё-таки фрейлина. Благородного рода… не то что эти, служки.

— Это та, тощая, с зеркальцем? Зови, — кивнул Мальвик, покраснев от натуги, входя в вожделенное.

Софи тоненько взвизгнула.

Аневризма задёргала сонетку и через секунду в двери появилась белокурая девица с лошадиным лицом, небрежно поигрывавшая ручным зеркальцем в великолепной серебряной оправе с длинной, умеренно украшенной ручкой.

«Как знала, дрянь», — успела подумать Аневризма.

«Конечно, знала, — было написано на скромно-наглой физиономии блондинки. — Кто ж не знает, зачем он припёрся с утра. Опять недоебли».

Вслух же фрейлина Амаратурра пожелала доброго утра их сиятельствам, присела в глубоком книксене, где её продержали на две секунды дольше обычного, чем Аневризма показала, что читает мысли своей фрейлины. Впрочем, мысли несложные.

«Мерзавка!» — подумала Аневризма.

«Лицемерка», — мысленно ответила Амаратурра.

«Мамочки!» — пищала про себя Софи.

«Бл*ди», — думал Мальвик.

— Боже, братец, как Вы будете исполнять супружеский долг, коли Вам потребна помощь уже сейчас? А ведь Вы так юны!

— После ваших братьев-жеребятьев у любого будут проблемы. Даже у младенца, — пропыхтел занятой Мальвик.

— Но сейчас всё хорошо? — невинно проворковала она.

— О! О! Мммммм… Да! Да, хорошо, бля… Ох, хорошо!

Аневризма не подсматривала. Она расчёсывала свои прекрасные рыжие волосы, сидя перед зеркалом. Она не подсматривала, ибо зеркало честно отражало всё происходящее на её кровати. Не зря же она лично переставляла его под таким углом.

Амаратурра, стоя на коленях перед сиятельным поджарым задом, увлечённо, как и всегда, орудовала длинной серебряной ручкой своего знаменитого зеркальца. Мальвик стонал в голос. Софи скулила, пытаясь увильнуть от своих обязанностей. Аневризма осуждающе вздохнула: как недобросовестна эта челядь!

Словом, всё было как всегда. Спектакль повторялся почти каждое утро.



        Глава 14. Размышления мага

Оставшуюся часть ночи Айбля провела у меня в палатке.
Пришлось потесниться после ночного переполоха, который она устроила так невовремя. Полночи она вздрагивала и стонала во сне, пугая Обри, пришлось прижимать к себе мальчишку. Наутро у меня затекла рука. Но кому есть дело до моих страданий? «Я одинок в своей борьбе за счастье», как сказал поэт.

Утром я решил идти с актёрским табором до первого селения. Айблю, ввиду нездоровья, усадили на облучок одного из двух фургонов; там она и сидела, как сердитая пощипанная птица цапля.

Обри спросил меня, что это с ней было ночью. Не мог же я ответить, что не знаю! На ускоренных курсах феминологии нас учили: когда не понимаете, что происходит с женщиной, всегда говорите — это нервы. Так не ошибётесь — нервы есть у всех, особенно у женщин.

— С ней случился нервный припадок. Обычай этот свойственен дамам высокого происхождения, а тут простая здоровая дикарка, дитя природы, неиспорченное удобствами цивилизации — и на тебе, нервы! Исключительный случай, — объяснил я.

— А может, она там у себя на болоте какая-нито дама? Лягушачья принцесса? — предположил Обри.

Мы весело рассмеялись. Айбля — принцесса! Если бы дурочка могла это слышать, вернее, слышать-то слышала, но не понимала, а если бы поняла, то возгордилась: ещё бы — хоть в чём-то ровня высокородным дамам!

Но мне зазнавшиеся слуги не нужны. Пусть остаётся глухой и безмолвной. Ну, может быть, научу её нескольким бытовым словам: «подай трубку», «вымой здесь», «принеси тапки» — этого достаточно. Я останусь для неё всемогущим и всеведущим. Ах, как мы все зависим от мнения других! Быть богом даже для Айбли, вызывать у неё трепет, восхищение, обожание — как это полезно для моей самооценки! Я обернулся к ней и наткнулся на взгляд, в котором не было ни обожания, ни благоговения, а вроде сверкала злость. Что это с ней? Опять припадок? Живот болит? Что она сделала с тем жуком? Неужели съела?

Смех смехом, но что-то настораживало меня в этой ночной кутерьме. Не зря я выскочил из палатки как ошпаренный. И вовсе не завывания девки были тому причиной.

У каждого мага есть шестое магическое чувство. Чем талантливее маг, тем это чувство более развито. Моё было очень сильным! Оно подсказало мне, что в округе внезапно повысился магический фон и происходит что-то запредельное. Что именно, оно не подсказало.
Там, у костра, я пребывал в некоторой растерянности и тревоге, пытаясь определить источник магии, совпавший с конвульсиями негодной служанки, но рокот грома, заставил меня предположить, что, возможно, кто-то вызвал дождь для поливки своего огорода и перестарался — вызвал мощную грозу. Это бывает. Я и сам однажды задумал преподнести одной маркизе (очень неприступной даме) розу, замороженную в кубике льда — выражение моих к ней чувств, а получился дождевой червяк в юбке, под зонтиком и в стеклянной банке. Причём червяк, юбка и зонт были красивого розового цвета, а стекло — абсолютно прозрачное! То есть всё получилось, но частично. Даже в моих промахах есть положительные стороны, и все эти эпитеты: «осёл», «неуклюжее животное» — все это было весьма оскорбительно!

И всё же я не переставал задумываться: в горах вблизи перевалов редко разводят огороды… Что же это могло быть?

Но полно беспокоиться! Перевал позади, скоро закончились и скальные проходы, узкие, извилистые и скучные; мы вышли в предгорья. Чудесный вид! Перед нами расстилалась широкая плодородная равнина, где и раскинулось великое герцогство Эддробурское — обитель просвещения, процветания и прогресса.
И в то же время — глухая провинция, где должны высоко ценить магов прямиком из столицы.



        Глава 15. О высоком искусстве

— Ах, Ваша небесная красота сводит меня с ума. Клянусь, никто не был так влюблён, как я — с самого сотворения мира! Моё сердце пылает от страсти, мои очи слепнут, взирая на ваше божественное совершенство. Сжальтесь надо мной, несчастным. Неужто краса не может существовать без жестокости? Неужто мои мольбы напрасны? Подали бы мне соли, — монотонно бубнил мужчина, не глядя на сидящую рядом даму.

— Но, сир рыцарь! Как Вы можете посягать на невинность знатной девы? — раздражённо отвечала ему упомянутая дама, Хильга, размахивая куриной ножкой. — Разве Кодекс не велит Вам чтить девственность и знатность? Разве этими признаниями Вы не нарушаете его вдвойне?!

Сир рыцарь с досадою глянул на свежие капли куриного жира, запятнавшие его ветхую куртку, но всё же продолжил домогаться неприступную даму:

— Безжалостная дама!.. — воскликнул он с понятным возмущением, но тут же осёкся и скосил глаз на исписанный лист, лежащий тут же: — Э-э… тут пятно.

— У кого второй экземпляр? — спросил Бугараццио, старший труппы, он же режиссёр, он же казначей, импресарио, добрый дух, король, благородный отец семейства, иногда коварный злодей, когда Шимарозо был болен в стельку.

Актёры пошушукались и выяснили, что второй экземпляр пропал в неизвестном направлении. Возможно, с инженю Кордели, которая покинула труппу второпях, увлечённая перспективой сожительства с лавочником в прошлом селении. Кордели всегда мечтала играть героинь, что при внешности маленькой чернявенькой лисички не представлялось возможным. Оттого она пребывала в состоянии когнитивного диссонанса и постоянно искала способ реализовать свои амбиции если не на подмостках, то хотя бы в жизни. Занять прочное положение содержанки лавочника — это почти то же самое, что стать королевой. Неудивительно, что Кордели бросила неблагодарные подмостки! Но всё-таки рукопись наимоднейшей авангардной пьесы «История Рыцаря Бальнура и его жестокой возлюбленной и как смерть покарала их» прихватывать с собой не стоило. Список стоил труппе денег и был общим достоянием.

Отец семейства поднялся из-за стола, расставил ноги пошире и, вцепившись в редкие свои власы, завопил нечеловеческим голосом:

— Это невозможно!!!

Он был неплохой трагический актёр, и труппа, внимательно выслушав его вопль, согласно закивала. Воодушевлённый поддержкой, Бугараццио продолжил:

— Я из рук вон бьюсь, чтобы раздобыть хорошую новую пьесу! В двух экземплярах! Я заплатил переписчику! С нас содрали флорин за копию!

Актёры замерли, потрясённые величием суммы. И только злой гений Шимарозо кинул реплику:

— Да лучше б мне отдал!

— Тебе? Не ты ли выпил весь жидкий реквизит в прошлом месяце?!

— Того реквизиту, — с готовностью вступил в перепалку Шимарозо, — было с литр прокисшего вина!

— Прокисшего?! — взъелась на него аристократическая матрона, вдовствующая королева, матерь богов и реквизитор труппы Морайя-Адельгейда. — Допился ты, Шимарозо! Это было превосходное вино, совершенно свежее! Сами боги и драконы там, на своём Сиднее, таким бы не побрезговали! Не тебе, бочка жаждущая, хаять моё вино!

Эта история обсуждалась уже не раз, и актёры, скучливо зашушукались меж собой, разбрелись взглядами по окружающей обстановке таверны и потеряли интерес к склоке.

Маг Амариллис, обедавший в сторонке, напротив, прислушивался к причитаниям Бугараццио с большим вниманием. Через несколько минут он, покончив с зайцем в пиве и оставив домашний сидр на потом, поднялся с места и, утеревши губы салфеткой, подошёл к несчастному импресарио.

— Любезный, — начал он, — у вас стряслась беда, если я правильно понял?

— Именно! Катастрофа! Вселенское бедствие! Кара богов, вот только не знаю за что! Экземпляр, единственный по эту сторону гор! Новейшая пиэса, наимоднейший драматург! Авангард! Страсти и ужасы! Кровь! Кишки! Всё пропало!

Маг тонко улыбнулся и, взяв безутешного маэстро под локоток, увлёк его подальше от любопытных ушей. Легкомысленные актёры не обратили на это никакого внимания, а зря.
Маг что-то настойчиво внушал Бугараццио, потом совал ему какой-то свёрток, Бугараццио вяло отбивался, толковал что-то о начинающих авторах, о сборах, о публике; маг сладко улыбался и делал пассы в воздухе, рисуя великолепные воздушные замки, ожидающие актёров, которые разыграют пьесу именно этого талантливого, хотя и начинающего автора. Тем более что изготовить нужное количество копий маг брался совершенно бесплатно и сию же секунду.

Результатом их длительного шушуканья и пихания в тёмном углу стала толстенькая рукопись в одной руке маэстро и объёмистая бутыль, оплетённая лозой, в другой.

Следующее утро началось с тоскливого вопля в полях:

— О жестокосердая маркиза! Я готов весь мир положить к Вашим божественным ножкам! Неужели Вы отвергаете того… э-э, того, кто предан Вам душой и телом?!

На что ему отвечал сонный женский голос:

— Сир маг! Ваше всемогущество пугает меня. Я лишь простая смертная… Чего там? А! А вы чародей, коему подвластны стихии, и хоть я аристократка, но всё же не ровня Вам. Не буду скрывать… Ай, унесло ветром!

— Ничего страшного, вот ещё экземпляр.

Экземпляров этой пьесы Амариллис изготовил предостаточно.



        Глава 16. Соблазны большого города

— Айбля! Смотри! Видишь, впереди большой город! Поняла? Большой город, много домов. Сильно много домов. Вот дом, видишь? Там, дальше, таких много-много. Это большой город, Айбля!

Чего это он надрывается? Едем себе спокойно, впереди и впрямь крыши — черепичные, с флюгерами и даже вон шпиль виднеется. По сравнению с вчерашним постоялым двором у моста — это когда мы с гор спустились и речку перешли — то да, впереди большое местное селение.

В той таверне «У моста» (оригинальное название!) мы вчера пообедали и переночевали. Дом был большой, но совсем пустой, хозяин говорил, что основные караваны прошли, потому и народу нету.

Я наконец смогла помыться и разглядеть свою татуировку. Очень она меня беспокоила: то дёргает, то чешется, прям сил нет. Я уже думала, что в этих антисанитарных условиях себе какую-то заразу занесла, и теперь у меня будет гангрена во всю спину. Но вчера потрогала её — нет, кожа гладкая и, даже если нажать, не болит, а в мутное зеркало видно, что краснота отсутствует, значит, всё в порядке. Может, это так надо? Может, такая реакция организма на противное изображение? Дракон-то прям как живой — у, зверюга. Злобный и жадный. Держит свиток когтищами, хвост кольцами — почти до поясницы, крылья растопырил; говорила я, давай крылья поменьше сделаем. Так нет, упёрся — только так, как на оригинале. И вот этот оригинал теперь чешется и по ночам мне спать не даёт.
Но за ночь я спокойно выспалась: прижимистый мой маг снял мне отдельную комнату. Может, всё-таки зауважал? Или просто было очень дёшево, народу — никого.

Я второй день ехала на передке фургона — вполне комфортно, хоть и тряско. Солнышко светило, было тепло, актёры до хрипоты объяснялись друг дружке в любви и вроде кого-то уже два раза убили кинжалом в спину, а Осси помер от тоски, но очень осторожно, объяснил, что бережёт голос. Так что настроение у меня было почти хорошее.
Пока вот мелкий потаскун не начал орать над ухом. Обри этот. Чего всполошился? Ну, посёлок впереди. И что?

— Обриен, что ты к ней пристал? — спросил маг, подъезжая ближе.

— Ваша милость, так ведь город впереди! Она такого никогда не видела. У них на болотах такого нету. Испугается, поди, опять нервный припадок начнёт. Или ещё пойдёт куда, заблудится, потеряется. Дикая же!

Обри обернулся ко мне и продолжил орать ещё громче, чтоб было понятнее:

— Айбля! Город нэ ходы! ДомА — уй! Много-много! Видишь? Много-много болшой дом! Сиды повозка. Потэряешься, плакат будэшь! Поняла? Не поняла, — правильно оценил он мой взгляд.

Я и не поняла: на каковском это языке он со мной разговаривает?
Идиот какой-то.

— Обри, мне кажется, ты её ещё больше пугаешь.

Пугает он меня! Ха! Мелкий пидар меня не испугал. Я этих больших домов видела в сто раз больше, чем они! Им наши многоэтажки и в страшном сне не привидятся, а я там жила. И, между прочим, выросла вполне успешной и красивой. Их бы туда! Я бы посмотрела, как этот маг с утра колдует — перед работой. Или какие зелья он будет варить, когда засор в канализации. То-то! Лохи средневековые…

А впереди и правда показался небольшой городок. Посёлком его всё ж таки не назвать: уж очень аккуратненький и красивый. Посёлки, которые я видела раньше, все какие-то зачмыренные: что Могильники, что Горелое, что 35-й микрорайон… А тут всё старинное, дома с такими деревяшками — балки такие наклонные и прямые в стенах, крыши высоченные, дерево чёрное, медные ручки горят на солнце, герани на окнах. Красиво!

И зелени очень много. У нас когда-то была дача, и я её очень любила. Жасмин там был и яблони. Мама высаживала алиссум из магазина. Очень мне там нравилось! Но таких огромных деревьев не было ни на даче, ни в городе, ни в пойме, там, где база отдыха, хоть я там всего один разик была. Зато здесь деревья громадные! Я засмотрелась на такое — вроде дуб или граб, не, на граб больше похож, так дом под ним — как домик Барби, совсем крохотным кажется. Не дерево, а целая гора, ветки чуть не до неба, солнце сквозь листву пробивается… Ох, какая красота! Никогда таких больших деревьев не видела!

— Смотри, эк её разбирает, аж рот разинула! Первый раз ведь в большом городе, всё в новинку.
Это опять Обри. Вот дурак.

Мы выехали на центральную площадь. Здесь было всё иначе. Дома другие, маленькие, все в завитушках, заборчики золочёные, низенькие — хоть перешагивай.
Справа, кажется, казённый дом. Не тюрьма, нет, а просто такое здание, видно, управа городская. Ратуша! — вспомнила я. Да, это ратуша. Вон разноцветные флажки, две колонны, балкончик для речей, застеклённые двери и высокие окна.
Рядом дом непонятного назначения с балконом побольше, на котором кресло и стулья и столики. Кафе? Не похоже. Но тоже всё очень миленькое и весёлое.

Здание на левой стороне площади я определила как церковь. Или что-то общественное, дом собраний типа. Очень высокое, с тем самым шпилем на колокольне, украшенное статуями и позолотой, всё белое, розовое и бирюзовое. Красивое — жуть!
Его подковкой позади огибала улочка вся в деревьях и цветах. Домики на ней тоже были как игрушечные — маленькие, но такие ухоженные!
Мне на миг не захотелось больше ехать ни в какой замок, а захотелось жить в таком уютном домике, мести вот так же дорожку к дому и ухаживать за маленьким палисадником с резедой, фиалками и белым алиссумом, чтобы сладко пах у входа.
Может, ну его, этого герцога?



        Глава 17. Соблазны большого города 2

Путешествие выдалось хлопотным. Я на собственном опыте убедился, что иметь двух слуг — это не значит получать в два раза больше комфорта. Ибо теперь, кроме забот о вороватом мальчишке, годном разве что за лошадьми смотреть, я заполучил ещё и головную боль в виде нервной дикарки, глухой, немой и бестолковой.

Первые дни она немало беспокоила меня: беспрестанно ёжилась, шевелила лопатками, пыталась почесать спину, иногда вскрикивала. Я уж было подумал, что у неё чесотка. Пришлось снять ей отдельную комнату в ближайшем постоялом дворе и заказать бадью горячей воды для помывки. Я даже попросил гостиничную служанку помочь недотёпе управиться с мочалкой и полотенцем. Но та сказала, что моя Айбля прекрасно справляется сама и даже умеет пялиться в зеркало. Однако!

Но теперь драгоценный маленький Обри отмочил номер похлеще!

По прибытии в Юллес — очаровательный городок, чей центр, полностью обновлённый согласно последней архитектурной моде «Пикколино мызо», занесённой к нам с изнеженного Юга, приятно удивил меня — я не прервал знакомство с актёрами, как подобало бы благородному магу. Напротив, их общество казалось мне располагающим и полезным. Я давал наставления, объяснял всю глубину своей пьесы, которую они с восторгом разучивали. Импресарио вчера буквально выдрал её у меня из рук!

Труппа собиралась дать пробное представление, с разрешения магистрата Юллеса, вечером, на главной площади. Несколько акробатических номеров, прыжки и сальто, чтение стихов и исполнение песен и романсов.

Вот с этого романса всё и началось!

Обри и Осси, два бездельника, столкнулись на музыкальной почве и весь день бегали друг за другом, так что мне не удалось присунуть мелкому, а ведь возбуждение от работы с актрисами было велико! Одна только вздымающаяся грудь Гедды, когда она читала монолог раскаявшейся маркизы, чего стоит! Черноволосая, с великолепным гордым профилем и сияющими чёрными очами! А как она падала на колени! Ух! У меня сердце подпрыгивало!

А этот паршивец обжимается где-то со своим новым дружком, учит его единственному известному ему романсу «Дама и Рыцарь», дабы выступить перед публикой дуэтом и не ударить в грязь лицом.

Да и пусть его обжимается! Главное, что он не имел права лишать меня законного удовлетворения!

Итак, злой, издёрганный и недовольный, я дотерпел до вечера, когда на площади зажглись фонарики, сколотили кое-как подмостки, повесили занавес, натянули канат и расставили скамьи, взятые из церкви.

Народу собралась уйма. Чуть ли не весь городок.

Я не выступал, несмотря на некоторый нажим импресарио Бугараццио, пытавшегося заманить меня на сцену. Ведь я не площадной фокусник, а маг с патентом и дипломом! Тем более неизвестно, как на это посмотрит Его Светлость герцог Эддробурский. Моё место было в первых рядах зрителей, на удобной скамье. Я рассчитывал получить свою долю аплодисментов как автор непревзойдённой пиэсы, отрывки из которой прозвучат сегодня впервые.

Аплодисменты были. Овации даже. Но не мне.

Когда эти два охламона со своими смазливыми личиками вышли на сцену и Осси выдал первый аккорд, публика замерла. Голос у моего Обри оказался сильным и тонким, и ещё он так жалостливо заламывал руки и закатывал глазки (раньше он так не делал, видно, Осси научил), что успех вышел ошеломительный! Ни прыжки и ужимки остальных актёров, ни прекрасный монолог не менее прекрасной Гедды не перешибли этого впечатления.

Дамы ели их глазами, сверкающими в темноте, как зрачки голодных гиен, упитанные купчишки подбирались поближе к кулисам, дабы перехватить их после окончания представления, и даже холёные господа в расшитых бриллиантами камзолах, сидящие в каретах у самой сцены, что-то нетерпеливо шептали своим доверенным лакеям, тыча унизанными перстнями пальцами в сторону сладкой парочки.

Словом, после представления я Обри так и не увидел. Уверен, что пока я спал в холодной одинокой постели, разочарованный и усталый, мой нахальный слуга получил не один золотой и не одно предложение самого непристойного характера. И не уверен, что он не удовлетворил в ближайшей подворотне пару пылких поклонников за небольшую мзду.

Так или иначе, но утром этот мерзавец наотрез отказался следовать дальше.

В кармане у него позвякивали монеты, на груди красовалась изящная золотая (очень небольшая) цепочка, на шее — пара засосов, а на лице — самодовольная ухмылка. Он, видишь ли, решил уйти из слуг, переквалифицироваться в певцы и зарабатывать, просто открывая рот. Тоже мне, новость. Можно подумать, раньше было иначе. Впрочем, да, бывали вариации.

Словом, мой Обри забрался на вершину успеха и плевал на весь остальной мир. А я даже не мог его выпороть! Меня бы тут же растерзала толпа его разъярённых поклонников!

Как прикажете путешествовать? Явиться к герцогу без кружев, с одной только тощей, как палка, нелепой служанкой?! Уронить себя настолько я не мог.

Я напомнил мальчишке о жалком виде комедиантов в обыденной жизни, предложил ещё раз заглянуть в их обшарпанный фургон, при свете дня рассмотреть мишурные наряды — нет, ничто его не проняло. Я объяснил, что слуга благородного господина может всегда рассчитывать на защиту этого самого господина, а нищие актёры служат игрушкой судьбы. «Неужели ты хочешь однажды, попав в неприятности с законом, окончить свои дни на виселице?» — спрашивал я его. На что он резонно возражал, что коли денег ему будет достаточно (он ещё раз позвенел монетами), то и нужды в воровстве не будет.

— Сколько раз, — вопрошал я его, — сколько раз ты был свидетелем того, что комедианты не имеют и медной монетки, чтобы заплатить страже при въезде в город, и сидят у кордегардии в надежде, что кто-то оплатит их проход?

— Они неудачники, — был его ответ.

Мне оставалось только одно средство. Я шагнул к нему. Обхватил сорванца руками, заглянул в глаза.

— Ты меня любишь?

Обри замер.


 
        Глава 18. Дорожная

Маленькая компания двигалась по тракту Зеен, медленно, но верно сокращая расстояние между собой и столицей герцогства. Роверинк — город с величественным герцогским замком на холме, с многочисленными улочками, оплетавшими его подножие, с роскошными виллами, раскинувшими зелёные кружева своих садов и парков по берегам озёр. Место, где можно жить спокойно и в своё удовольствие под защитой мудрого и справедливого правителя.

На равнине было намного теплее, чем на перевале, но осень и тут уже тронула золотом кроны могучих деревьев, стряхнула часть листвы с придорожных кустов и мягче, много мягче, чем в горах, но всё же подкрадывалась к раздобревшей за лето земле.

Ехали молча. Здесь не то что на опустевшей у перевала дороге, по нынешнему тракту, удобному и мощённому гранитным кирпичами, с топотом скакали всадники, тарахтели крестьянские возы, крытые дерюгой, зашпиленной по краям, из-под которой выглядывали оранжевые толстые тыквы, наливные румяные яблочки, а сверху на них громоздились клетки с курами и прочей мелкой живностью, которую крестьяне рассчитывали выгодно продать в столице. Как ни крути, а настоящая еда вкуснее, чем созданная магом.

Хотя, какая готовка без магии? Как сделать настоящий айнтопф с красной чечевицей и божественными копчёными колбасками? Ведь мало просто добавить луку да капусты, а как же щепотка магии, которая соединит все ингредиенты в густой суп, исходящий аппетитнейшим паром?
А незабываемый утиный рулет по-Эддробурски! Чернослив и курага, три вида деликатесных сыров, ветчина и сливки, не говоря уже об основном — утке, маринованной в кисло-сладком соусе! Туда же яблочко, да майоран, да кто как, а хороший повар непременно добавит грибы, а именно белые, и для нежнейшего вкуса каплю бургундского тёмного вина, хотя и повадились заменять его трезвенники гранатовым соком. Но я против!
И если вы думаете, что такое блюдо можно приготовить без магии, то вы ошибаетесь. Магия идёт вместе с солью.
Или вот штоллен, не слишком сложный пирог с вяленой клюквою и ореховой крошкой; кажется, что сделать его может любой, но…

Ах, да!

Итак, на тракте было премного народу. Мимо них, назад в Юллес даже проехала карета, запряжённая четвёркой тонконогих гнедых и с толстыми раззолоченными лакеями на запятках, туда же проследовал высокий неуклюжий дилижанс с горою багажа на крыше, из окошка которого махал рукой ребёнок. Словом, жизнь кипела, и Айбля, восседая на своей тележке, с удовольствием с нею знакомилась.
Ей дела не было до настроения своих спутников, она не замечала ни необычной молчаливости Обриена, ни неловкого высвистывания магом какого-то легкомысленного мотивчика, что он бросил после нескольких фальшивых нот, и теперь, не открывая рта, ехал, рассеянно поглядывая по сторонам.
Нет, Айбля была довольна и довольна с самого утра, когда безобразное зрелище её, воссевшей на ослика Муху (назван так за тёмный окрас, мохнатые бока и длинные машущие уши, а в общем, просто к слову пришлось, да и откликался он легко: «Муха!» — а он уж ревёт обиженно), заставило мага тяжело вздохнуть и взяться за кошель. На рынке Юллеса он купил самую маленькую тележку, в которую только и можно было запрячь ослика, и компенсировал трату тем, что сотворил для Айбли домотканые грубые панталоны на завязочках и короткую душегрейку на неизвестном меху.

Для Мухи он сотворил длинную удочку. Морковку пришлось купить настоящую, в овощном ряду. Побрыкавшись совсем недолго и только для порядка, всего с полчаса, Муха дал себя запрячь и теперь, помахивая ушами, трусил за морковкой, которую добрая Айбля держала на удочке перед его мордой. Каждому нужна надежда. У Мухи было даже больше — уверенность.



        Глава 19. Высокая средневековая мода

Маг подарил мне штаны и меховую жилетку. Классные вещи, он все последние тенденции учёл: «дистрест», штаны — чистый лён, хип-хоп, до щиколотки, краш во всю мотню, заплатки из цветных лоскутов, прям точно деревенские платки, и шнурок с кисточками; жилетка тоже отпад — этника, кожа, гранж, ручная работа, мех длинный чёрный и всюду лезет, щекотится.
Молодец маг, хотя козёл, конечно.

Я всё утро на себя любовалась. Хотела юбку снять, раз такие классные штаны есть, но маг чего-то взъерепенился. Ну и ладно. Я её потом, когда в столицу приедем, сниму — чтобы не позориться.

Мне бы ещё широкий серебряный браслет с бирюзой и колокольчиками! Ну или с белым янтарём. Я такие видела на показе. Широченные, чуть не в полкило весом, индийские или афганские — я точно не помню, но этнические — точно. Шикарно! Эх, не успела я проколоть уши и пупок, и в нос кольцо бы ещё! Пирсинг носа сильно влияет на энергетику. Если вставить нострилу с бирюзой, то будешь меньше чихать, а если септум, то, может, вообще не заболеешь.

Вот что я заметила: что дома, что в этом мире, одни и те же проблемы — осень, а сапог нормальных нет. Пока можно было бы ботинками обойтись, если б ботинки были. Макс Мара, например, мне нравится, ну или хрен с ним — Джимми Чу, хоть я китайцев не люблю. В принципе, если подумать, то я и на слипоны с вышивкой согласна, а то ноги очень уж мёрзнут.

Зима скоро, а у меня ни пирсинга в нос, ни ботинок. Могу простыть.

А этот красавчик себе и в ус не дует. Маг, тоже мне, служанковладелец! Что, гад, оборачиваешься? Понимаешь, что я о тебе думаю? Одной кацавейкой и брендовыми штанами не отделаешься!

Ну вот, гоню я на своей тачке по трассе…

Ну и ладно, еду на тележке по тракту.
Еду себе, смотрю по сторонам. Движение оживлённое, постоялых дворов вдоль дороги много и жилые дома есть — богатые, но всё частный сектор. В посёлках лавки стоят. Вот только надписи на вывесках и указателях очень непонятные. Смотришь на столб, смотришь… Буквы все в таких завитушках, пока одну разберёшь, уже всё, проехали.

Я их язык понимаю больше по речи, на слух, письменно еле прочитала: «У моста». У них буквы называются по-одному, а в словах совсем по-другому. Буква «О», например, сначала в мозгу всплывает как «ОХ». Поэтому «У моста» я сначала прочитала как «Утер мэмохситароай», а потом лишнее отпало и я поняла, что это «у моста». В общем, надо больше читать. Но пока нечего. Только вывески.

К вечеру я немножко устала, хоть мы останавливались пару раз перекусить пирожками из корзинки. Пикник на обочине — вовсе не такое уж интересное дело, как мне тот лох втирал. Я бы лучше в кафе посидела. Вообще диету забросила: ем всё, как простая, даже варенье и что-то похожее на белый шоколад — вкуснотища! Это от свежего воздуха так есть хочется и ещё трясёт на камнях, так что думаю, что я не потолстею.

На ночь мы остановились в маленькой гостинице. И что эта сволочь мне устроила? Поселил меня в один номер со служанками! С простыми служанками! Там одна кровать на троих! А тётки такие коровы, всё место заняли, да ещё и храпят: одна заткнётся, другая давай рулады выводить, аж потолок трясётся. Я их сначала культурно пихала, а потом махнула рукой, пошла на крыльцо посидеть.

На крыльце оказалось холодно, хотя и красиво, я увидела, как звёзды бегут по небу, некоторые совсем крупные и цветные, ещё кометы, такие, с хвостами, тоже очень быстро летят. Я даже думала желание загадать. Только не знала какое.

Потом я подумала про Осси. Как они там?

А потом кто-то вздохнул у меня в голове и спросил: «Чем же тебе актёр не понравился?». Я сначала не испугалась и вообще думала, что это просто мои мысли, поэтому ответила, как сама себе: «Понравился. Красивый. И поёт хорошо». «Вооот, — засопел кто-то, — раз понравился, могла бы и влюбиться». Ну, я честно ответила, что влюбиться не могу: мне нужно обеспеченного мужа. Спина зачесалась, как будто там какое-то шевеление производилось, и кто-то дохнул мне теплом в ухо.

Я вскрикнула и обернулось. Кроме меня на крыльце никого не было.



        Глава 20. Дивный новый мир

Меня как ветром с крыльца сдуло. Не помню, как я добежала до комнаты и даже не ошиблась дверью, а прямо с порога юрк — под одеяло. Здесь по-прежнему спокойно храпели мои соседки, пахло нужником и было очень тепло. Я прижалась спиной к ближней тётке и удивительно — заснула в одну секунду. Плевать на храп, когда голоса в голове.

Утром я подумала и решила, что мне это всё показалось. Ну устал человек, а может, чего-то там в магии ихней перемкнуло, вот мне что-то и почудилось.

А сейчас всё в порядке.

Я осторожно прислушалась к своей голове. Да, всё в порядке. Пусто.

За этот день я прочитала много вывесок. «Шорник Коц. Починяем обивку». Я не очень поняла, Шорник — это фамилия? Обивку чинит. Мебельщик, наверное. Ещё была вывеска «Плиссенгховф 200 шагов». Ну, это название городка, мы там булочки купили. Вкусные, с вареньем! Я теперь жру, как лошадь, это от свежего воздуха, наверное. Но не думаю, что потолстею: по дороге так трясёт, чуть зубы не вылетают, лучше чем на три… тро… ну, на том, чем бегают в футних залах. Как-то так. Забываю я слова. А новые пока не все знаю. Футнисзалах! Вот, вспомнила.

Потом я увидела ещё вывеску, начала читать. «Ц-и-р-» Цирк! Верчу головой, ищу, где же цирк, и тут внутренний голос как рявкнет: «Дальше читай, дура!» (но «дура» — неразборчиво и потише). Я так испугалась, что затормозила Муху и прочитала всё слово «Цирульня». Толчок, что ли? Внутренний голос застонал. Чего ему не нравится? Пригляделась, а там ножницы нарисованы и красивая стрелочка. А, это парикмахерская!

Потом, попозже я узнала, что есть ещё куафе. Читаю «Куафьер Жан Вальжан». Красиво. Дальше «Укладываю головы», я испугалась и почему-то представила себе штабеля голов. И Вальжан в белом фартуке с большим ножом. Потом разглядела парик и тогда поняла — тоже парикмахер, но уже стилист. Ну а кто ж ещё, там и приписочка была «тени навожу, прилепляю мух, обеспечу стыдливый румянец». Стилист.

Потом был «Крафт Голодных Теней», но это здание я объехала по кривой, несмотря на чудесные розы клайминги на арке у входа, навроде «Цецилии Бруннер» или «Пьер де Ронсара». На арочке розы, а на вывеске красные глаза мигают. Ну нафиг!

Потом были:

«"Скользкие пальцы" массажный салон». Бррр!

«"Палленке". Омоложение саламандрой» О, надо наведаться, ну не сейчас, а через пару лет, когда начну стареть.

«Архиидеи».
Безграмотный! «Орхидеи» правильно!

«"Галстуки для ипохондриков" — ваш новый приход».

«Клуб мёртвых лириков организует чтения на мёртвых языках». Охренели, что ли? Где они столько языков надёргают?

«"Алмазный дым". Алхимическая мастерская».

Я даже устала читать. Много непонятных вывесок и объявлений.

А! Чуть не забыла. Я видела завод. Что я, заводов не знаю? У нас был завод в городе и на него экскурсию водили. Я была. И твёрдо решила, что умру лучше, чем буду в этом литейном цеху стоять. Вот так.

Этот завод не работал от старости. Развалился весь: стены осыпались, трубы обвалились, ворот нет, крыша проржавела и сквозь неё растёт дерево. А вот стеклоблоки остались. Я хотела пойти посмотреть, но там всё такое заросшее, бурьян с меня ростом, а у меня ноги босые, вдруг там какая-то железяка или стекло. Так, издали посмотрела. А голос ничего мне не сказал. Да я и не спрашивала. И маг ничего не сказал, только смотрел на меня и хмурился.

На самом деле я ничего не поняла. Откуда завод-то в средневековье?

А вечером в таверне голос спросил: «Нам спать опять с тётками?» Я говорю: «Не знаю, а что?», а он: «С тётками теплее. Кстати, ты не могла бы повернуться спиной к огню?» «Зачем?» — спрашиваю. «Я замёрз, говорит,  —  и волосы убери, на глаза падают».
Я немножко охуела, но повернулась спиной к огню и волосы закрутила.
Что ж это такое? Все меня шпыняют. Даже психованный голос в голове и тот командует.



        Глава 21. Высшая магия или Удачное колдунство

Я почти раскаялся, что увёз Айблю от родных болот. Роверинк поразил её до глубины души. Ещё бы, огромный город, темпом жизни и кричащей роскошью лишь немного уступающий самой столице Империи. Бедная дикарка была ошарашена. Она беспрестанно оглядывалась, как будто в поисках подстерегающих опасностей, прислушивалась, что-то бормотала себе под нос и снова начала поёживаться и дёргаться, словно по её спине ползал злосчастный жук. В блеклых глазах появилось жалкое, выжидательное выражение, и я, кажется, видел в них слёзы. Ну, по крайней мере, глаза у неё были красные.

Я наблюдательный человек (профессия обязывает), но в тот момент (прибытие в город, предстоящая аудиенция, сутолока и шум) был занят собственными мыслями и не сразу заметил то, на что мне указал мой добрый Обриен.

— Ваша милость, Айбля наша, похоже, заболела.

Увы, умственное перенапряжение всё же сказалось на её телесном здоровье! Теперь я видел, что не только глаза, но и нос её был красен и чрезмерно влажен, это явственно указывало на расстройство всех жидкостей организма.

— Обувку бы ей, — подсказал Обри.

Мой мальчик — альтруист? За чужой счёт, конечно. Потратить на грязнуху золотой из тех, что заработал в Юллесе, ему и в голову не придёт. Это забота хозяина.

Но делать нечего, вздохнул я. Проще израсходовать толику магии сейчас, а после заселения в замок заняться лечением нашей больной.

Да и потом, это вопрос самолюбия: неужто я не смогу создать простые, но эстетичные туфли для служанки? Я сосредоточился, представил себе изящные дамские туфельки из шёлка, с узеньким мыском и кружевным бантиком… Потом мысленно чертыхнулся. Как она в них ходить будет? Воду таскать, полы мыть? Надо проще. Кожа. Гладкая крепкая кожа верха, прострочка, небольшой каблук. Подбивка гвоздиками. Железные подковки… так… хорошо.
Пока я колебался в выборе между кожаными ремешками крест-накрест и бархатными ленточками, прочно удерживающими туфельки на ногах, я услышал женский вскрик.

Вскрикнула Айбля, глядя на кошмарные говнодавы, гордо стоящие посреди мостовой.

Ещё бы! Я её понимаю. Редчайший случай обувной дифаллии.
Обри при взгляде на мое произведение тоже перекосило, он чуть не сплюнул.

Ну что делать, я спешил! Да, не у всех получается с первого раза. Ну и что, что там и ремни, и заклёпки, и бархатные ленты? Каблук как каблук. Я у своего кузнеца такие видел.
Айбля взяла башмак и я невольно пригнулся. Любая женщина запустит эдакой дрянью в голову создавшего.

Но Айбля подняла на меня сияющие глаза, ослепительно, счастливо улыбнулась и выдохнула одно непонятное слово:

— Максмара!

Ну вот, теперь я знаю, как на языке дикарей называется обувь.



        Глава 22. Голос из-за спины

Герцога я в тот день так и не увидела. Обри затолкнул меня в дворцовую кухню и убежал.

Я сидела в закутке между мешками с картошкой и открытым очагом. Кухня под прокопчённым небом высоченного потолка была моим островом. Я сидела на краю этого острова жара и света — отдельно, хоть и рядом. Мимо меня бегали кухарки, толстые повара в огромных колпаках возвышались над раскалёнными плитами с гудящим внутри пламенем, сновали мелкие поварёнки, волоча стопки горшков, вязки лука, голых безголовых куриц. Запахи трав, дыма, пыль острых специй раздражали горло, пот ел глаза, в ушах бился гулкий гомон, стук ножей, грохот посуды… И трубный глас медного повара рядом: «Куру! Куру подай! Бедро!!!»

У моих ног, среди шелухи свернулся толстый рыжий кот. Наверное, ему понравилась моя неподвижность. Я хотела наклониться, чтобы погладить его. А потом… не помню. Повело. И как я оказалась в постели — не помню. Помню, что мы шли по лестнице вверх, а она всё не кончалась и не кончалась, перед глазами всё плыло, и кто-то женским голосом говорил:

— Смотри-ка, худющая, а выносливая.

Ну да. У нас все такие. Невыносливые отсеиваются. Как Лилька.

Проснулась я вечером. Голова раскалывалась, в горле першило и в груди резало. Ещё я до жути перепугалась, потому что потолок был низкий, над самой головой. Я пощупала. Деревянный. Я умерла? Потом я разглядела, что это не потолок комнаты, а потолок спальной коробки. Здесь такие кровати — в коробах с занавесками. Похоже на гроб.

В комнате было полутемно, горел огонёк на тумбочке, рядом стояла большая глиняная кружка. Я хотела взять, но не смогла.

Оставалось только лежать.

Свет режет глаза, хоть он совсем тусклый. Болит всё.

Потом мне захотелось вишенку. Такую, засахаренную, полупрозрачную, на подушечке белого воздушного крема. Казалось, если я её сейчас съем, то сразу же выздоровею. Я даже застонала: такая вкусная, красивая вишенка! Съесть! Слюна горькая. Язык шершавый. Пить очень хочется. Но если съесть эту алую сладкую ягодку с солнышком внутри, то всё сразу пройдёт!

Кто-то зашевелился и высунулся, засопел, принюхиваясь. Я всё ещё была занята вишенкой, когда голос спросил: «Что это?».
— Виииишенка… на тортике… — простонала я.
Голос задумался, потом сообщил: «Ну, это я могу».

Она появилась у моих губ. Солнечная вишенка. С ляпкой белого крема на бочку, с засахаренным длинным черешком. Зависла передо мной на секунду и упала на пересохшие губы. Я успела поймать. Она была именно такая, как я хотела. Скользкая, липкая, свежая, душистая…

Дверь открылась, и света вдруг стало много. Свет, голоса, люди. Вернее, всего два человека: маг да Обри, но я уже успела отвыкнуть в полутьме и тишине.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил маг, весело потирая руки.
«***во», — хотела так же жизнерадостно ответить я, но с удивлением поняла, что на самом деле не так уж всё… кхм. Ну, не так плохо.

Он подержал меня за руку, погундел, порисовал руками разные загогулины, ещё чего-то поговорил про гуморы, флегму и какую-то красную желчь, но мне было наплевать: красная она там или зелёная. Я точно знала, что мне помогла вишенка.

Ночью, когда совсем всё прошло, я как-то попробовала с ним поговорить. Ведь это же мой внутренний голос, должен же он меня слышать?

«Эй!» — позвала я.

Молчит.

«Эй, ты где?»

Молчание.

Ну ладно, раз никого нет, сниму с себя всё, а то я же вспотела, а одежду с меня так и не сняли. Хорошо, что не сняли, а то бы увидели моё художество на спине — испугались бы. Такое драконище!

Я потянула с себя меховую жилетку. Ох и тёплая вещь, снимать неохота. Но надо!
«Не надо», — сказал внутренний голос.
«Как это? А искупаться, переодеться в чистое? Ну или постирать грязное, чтобы потом надеть чистое… Блин, не знаю я местного быта. Но гигиена должна быть!»
Голос примолк.

Я сняла жилетку, но дальше как-то стрёмно стало. Кто его знает, что это за голос? Может, маньяк? Может, у него нездоровое отношение к голому телу? Мне-то всё равно, я модель, привыкла, а этот неизвестно кто.
Тьфу ты! Это же я. Раз голос в моей голове — значит, я? Или нет?

Но помыться всё-таки надо. Кое-как добралась до бадьи с водой, она стояла у камина и была не очень холодной. Купаться по-настоящему я не смогла, но обтереться — да, получилось.

«Зеркало надо. А то я одну только твою задницу вижу».

Я замерла. Потом быстренько замоталась в простыню. Маньяк!
Но всё-таки надо уточнить.

«Ты кто?» — спросила я.

«Я? Дракон».

«К-какой дракон?»

Голос помолчал, потом важно произнёс: «Великий».

Я побежала к кровати, завернулась ещё и в одеяло. Поплотнее.

«А где ты? Я тебя не вижу».

«Конечно не видишь. Ха! У тебя же нет глаз на затылке».

Я резко обернулась. Никого. В прятки со мной играть?!
«Да где ты?»
Тут меня чесануло по пояснице. Я схватилась за спину. Что такое?

«Я сзади», — чётко прозвучало в голове.

Я уже устала вертеться вокруг себя. Как собака за хвостом!

«Ну так покажись!»

Голос вздохнул: «Не могу».
Так он это грустно сказал, что я ему сразу поверила. Призрак, наверное.

«Я не призрак. Я запечатан».

«Ой! Ты Аладдин?! Нет, ты джинн?»

«Я ДРАКОН!!! Из Великих Драконов Семиода!»

Я немножко испугалась. Потом всё-таки осмелела и спросила:
«Из чего ты?».

«Из Семиода. Неважно».

«А здесь ты что делаешь?»

«Ничего. Сижу у тебя на спине».

Я аж подпрыгнула. Где-то у меня на спине сидит целый дракон! Сожрёт и не поморщится! Что делать?! Куда бежать?! Кого звать?!
Я подскочила к двери. Помогите!

Потом… Потом медленно отпустила ручку. На спине, говоришь? Дракон, говоришь?
Я знаю только одного дракона у меня на спине…



        Глава 23. Маг: первые шаги при дворе

На моём первом приёме присутствовали все, кто только смог набиться в аудиенц-зал Преневера. Сам герцог был мил и любезен, его сыновья-графы напоминали великовозрастных балбесов; герцогский лекарь не увидел во мне соперника и слава богам: я уверен, что интриг мне будет хватать и без него.

Присутствовала также дочь герцога — принципесса Аневризма.
Весь вечер я был околдован. И до сих пор не могу разорвать золотую паутину этих чар. Такую же золотую, как кудри моей любимой! Моей богини. Моей королевы… Да куда там всяким маркизам! Тут реальная герцогиня, наследница и даже недалеко от королевского трона, а если ещё усилить кровь магией!..

Почему бы и нет? Разве придворный маг — между прочим, не последний человек в дворцовой иерархии — не может стать претендентом на руку принципессы Богле, наследной герцогини? Разве любовь не преодолевает все преграды, в том числе и сословные? Почему бы великолепной Аневризме не влюбиться в молодого, красивого и очень могущественного мага? К тому же дворянина и только что из столицы…

Но мои мечты могут остаться лишь мечтами, хотя я заметил взгляд Аневризмы. Почти благосклонный. И отвела она его не сразу, а через секунды три. Ну две, ладно.

Но что, если все надежды, мечты, честолюбивые планы рухнут, разбившись о непреклонную волю её отца — герцога Эддробурского? Этот человек при своей любезности и улыбчивости наедине оказался мрачным и суровым. Более того, одержимым маньяком. Увы! Неужели судьбе угодно столкнуть меня с этой гранитной скалой? Неужели своё помешательство он поставит выше счастья дочери? Какие-то две-три капли драконьей крови в жилах — неужели это так важно?

— Вот такие у нас дела, Айбля, — пробормотал я, машинально следя за мерными взмахами перьевой метёлочки, которой моя служанка убирала пыль с магических книг. Она двигалась вдоль полки, мои глаза двигались вслед за ней.
Тощевата всё же. Локти торчат. Ноги от ушей растут. Ну, оно и к лучшему, меньше будет ухажёров. Я невольно усмехнулся: ухажёры у Айбли!

Привычка проговаривать свои мысли — не самая лучшая, но сейчас я был в комнате практически один. Иногда проблема, сформулированная словами, видится иначе. Я вытянул ноги, сцепил пальцы на животе и продолжил размышлять вслух.

— У каждого человека, милая Айбля, есть слабости, мечты, желания. Даже у самых высокопоставленных людей. Все мы не ангелы. Но иногда эти желания, соединённые со страхами, превращаются в манию. Мания — это такая психопатия, когда воспалённый мозг… Эээ, осторожнее! Это кордованская кожа, Айбля!
Айбля обернулась ко мне, и я заметил в её глазах испуг. Я успокоительно покивал ей, помахал рукой, мол, продолжай.

— Так вот, мания. Увы, в нашем случае мы находимся в прямом контакте с маньяком. Буквально в его власти. В зависимости от его внутреннего голоса… Айбля! Это ваза эпохи Ши-Ун, период Красного Октября! Осторожнее, ей лет с тысячу — не меньше.

Хотя что моя бедная дурочка может знать о седой старине?
Мне пришлось встать, подойти к ней и разными жестами и телодвижениями дать ей понять, что сия вещица требует аккуратного обращения и что ежели она упадёт — вот так, на пол, то нам с тобой будет совсем плохо, вот так: и я показал ей безымянный палец, обхватив его пальцами другой руки, намекая тем самым на ритуал ограничения связи.

Айбля вдруг покраснела, захлопала глазами и стала смущённо перебирать передник; на лице у неё появилась глуповатая улыбка. Что это с ней? Безымянный палец — обычный символ богов, так же как средний палец означает судьбу. Ограничить связь с богами — наказание достаточно распространённое. Ну конечно, я немного преувеличил, никто не будет отсекать палец магу за ерундовую вазу. Пусть даже и ценную.

Я захватил бокал вина и вернулся в кресло.
— М-да… мания нашего сиятельного хозяина не слишком оригинальна. Он одержим поиском драконов! Все высшие аристократы считаются каждой каплей драконьей крови. Она много даёт, эта кровь… В том числе права на трон. Да что это с тобой сегодня, Айбля?

Моя служанка стояла, держа над головой вазу так, как будто собиралась грохнуть её об пол, но при последних словах застыла, пристально глядя на меня. Прямо как канцлер Рох.

— Айбля, ступай в комнату. Иди к себе. Аккуратнее с вазой, говорил же!

Вот ведь бестолковое создание! Никак не доберусь до неё. А какие грандиозные планы были: опробовать заклинание речи, исследовать жизнь дикарей, научить приносить тапки…

Вроде поняла. Аккуратно поставила вазу, даже прижала ладонью, чтоб не качнулась, и вышла в дверь. Всё-таки в ней есть какая-то нелепая грация. Страшненькая она, но… А, ерунда.

Как же мне заполучить прекрасную Аневризму?



        Глава 24. О любви

«После гибели своего супруга пресветлая роза Геристиона королева Селебриата, взяла власть в свои руки и сумела удержать её, несмотря на притязания князей шныгов и каприпузов. Оные выступили супротив вдовы открыто под единым знаменем Ренольда Тадески, уроженца Юга. Но это войско было наголову разбито майордомом Селебриаты, достославным Линардом в битве при Рагенхорде, после чего каприпузы бежали в Ровные пещеры Длинных гор, а кланы шныгов, заплатив выкуп, были вынуждены уйти с миром за Эдмор, забрав с собою скот и скарб.

Майордом же Селебриаты, увенчанный славой, столь разохотился, что предложил королеве свою руку и сердце, на что она ответила согласием, но с непременным условием, что сочетание произойдёт в храме перед Зеркалом Судьбы.

Бедняга Линард хотел было удержаться от рокового взгляда в глубины Зеркала, но невеста его была столь хороша собой, что он не сводил с неё глаз и во время церемонии, Селебриата же исхитрилась и встала так, чтобы Зеркало оказалось позади неё. Случайно ли, намеренно ли, уверенный в своей сути или потерявший голову от любви, но майордом взглянул в Зеркало и отразился там в виде тщеславного ласмаги, размахивающего роскошным хвостом. Селебриата же оставалась неизменной».

— Так это что же, она стала замужем за этим ласмягой? С хвостом?

«Ласмаги не говорят».

— Ну и что?

«Уф! Читай дальше».

— Щас маг придёт, надо книжку на место поставить. Скажи так.

Я спрыгнула с подоконника и отправилась в кабинет Амариллиса.

«Он не смог сказать "Да". Поэтому брак не свершился».

— А если бы сказал, так, значит, был бы королём? Ни фига себе законы! И Зеркало Судьбы это совсем неправильное! Оно превращает?

Я поставила книжку на место, покрутилась по комнате, вроде порядок.

«Оно отражает. А мир делает соответствие. Раз у него суть ласмаги, то и тело будет такое же. Зеркало судьбы — лучшее, что есть в этом мире. Ты глупая девчонка».

— Щас стукну!

«Не буду разговаривать».

Ужас как мне тут не хватает интернета! Дракон со спины — это, конечно, хорошо, рассказывает кое-что, но у меня от него зависимость. Он — злюка, иногда обижается и может за два часа ни слова не сказать. А книги из замковой библиотеки слугам не выдают, только по записке от хозяина.

Эх, был бы в этом мире интернет!
Я даже думала им здесь прогресс завести, как в книжках про попаданцев. Сделать комп или телефон хотя бы, тыц и уже читай, хоть завались, или кино смотри. Или вот в лавках — деньги носить — неудобно же, а так: нарезать карточек, зашёл в лавку, бжик — и всё, оплачено! Или машины. Ну, это сложно. Тогда хоть колёса резиновые, а то так трясёт на ихних камнях. Я бы им всё рассказала, пусть делают нормальную жизнь! Мне не жалко.

Но чего-то не взлетело. Очень много дел, некогда. И с герцогом замутить тоже не получилось. Он, конечно, старый. Все олигархи старые, я бы приноровилась, но…

«Что "но"? Почему "но"?»
Опять этот дракон! Любопытный и лезет куда не просят.
Он опять меня подёргал и спрашивает: «Почему "но"? Влюбилась бы. Хороший герцог, богатый. Неженат».

— Угу. Неженат. Дважды вдовец. С бородой, между прочим.

«Ну и что?»

— А то! Синяя Борода!

Дракон притих, видно, задумался. Потом осторожно начал опять: «Тебе борода не нравится? Синюю хочешь?»

— Да нет, блин, ну чего ты пристаёшь?! Не нравится он мне. Маг же про него сказал, что он маньяк! Две жены не выдержали, а я что — третьей должна становиться?

«Необязательно замуж. Ты просто влюбись. А ему ничего не говори».

Не поняла. Он сводничает, что ли? Но как-то странно сводничает. Почему не говорить?
Погоди, погоди, ты чего, драконище, хочешь?

«Любви».



        Глава 25. Маг: большие надежды

А ведь получив это назначение, я был горд! Горд тем, что сразу занял высокое положение, скакнул на высокую ступень иерархии, что сам герцог будет считаться с моими указаниями.
И вот.
Я лишь мальчик на посылках! Должен ехать куда-то к огру на рога, искать драконов!
Но что делать, я завишу от герцога, от его прихотей, от его воли.

Его светлость щедр: аванса, выданного мне, хватило бы на покупку дома в Нижнем городе, но я остаюсь здесь. Купить дом, начать обустраивать быт одинокого мага — это значит смириться и отступить, значит отказаться от собственных амбиций и согласиться на положение простого придворного мага. А ведь битва за Аневризму ещё не началась! О нет, я предпочитаю жить в замке, пусть мои покои невелики, — всего две комнаты и чуланчик, где спит Айбля, — но здесь я живу под одной крышей с моей обожаемой принципессой. Не то чтобы я надеялся встретить её в коридоре, как досужую девчонку, нет… Но вдруг?!

Увы! Шансов на встречу мизерно мало. Охрана покоев Аневризмы такова, что мужчина не может её миновать, кто бы он ни был, пройти в заветные апартаменты могут только члены семьи первой очереди. Даже женщин пропускают только по личному разрешению герцога с печатью и подписью. Туда нет хода ни лекарю, ни магу! С ней безвылазно сидит какая-то знахарка да фрейлины. Позор! Какой век на дворе?! Где просвещение и прогресс? Запирать взрослую девицу, будто узницу, — это же произвол! И почему никто не восстал против этой тирании?

Можно было бы подослать Айблю, но я пока не придумал, как выманить у Его Светлости разрешение для неё.

Я наконец выплатил Обриену жалование, так он первым делом купил себе бархатный колет и бриджи с буфами. Ходит расфуфыренный, как павлин. Смешны эти неимущие!
Он всё ещё спит в моей комнате, иногда у порога, иногда в ногах кровати. Я стараюсь использовать его пореже, чтобы не вызвать ненужных слухов. Будет лучше, если Аневризма будет считать меня верным ей одной.

Тем вечером, после разговора с герцогом, я сообщил Обри, что мы скоро отправимся к горячим источникам Канделиата. Мой мальчик не большой любитель лишений, и путешествие в холодное время года его совсем не обрадовало. Он заныл, что тёплые источники нужны только старикам, а мы все ещё очень молоды и очень здоровы. Разве что Айбля, которая хворала недавно, и вот ей, конечно, можно поехать… Я был вынужден прервать его ламентации и объяснить, что экспедиция имеет целью не удовольствие и даже не пользу здоровью, а поимку дракона.

— Дракона? А на что он нам?

— Если ты заметил, — сухо объяснил я, — мы состоим на службе Его Сиятельства. Поймать дракона —  это желание и приказ герцога, и нам надлежит выполнить его со всем тщанием.

Вошла Айбля с ингредиентами для глинтвейна. Я полюбил этот напиток, особенно местное вино «Сафирина Мейтц», настоянное на виноградных плодах, собираемых поздней осенью, при лёгком морозце и непременно ночью, при свете масляных фонарей. Тогда магия перезрелых подмороженных ягод сохраняется лучше всего и легко переходит в вино — терпкое, хрусткое, сладкое. Лимон, корица. Кусочек бадьяна. Мускатный орех, гвоздика. Тягучий янтарь мёда. Через час, глотнув горячий напиток,  вы забудете о простуде и непогоде.

— Там же ещё пещеры, в Канделиате? Боязно чего-то… Нам в пещеры-то не обязательно лезть? Может, там драконы и не водятся?

Я рассмеялся.

— Ох, милый мой, драконы не водятся в нашем мире, я же говорил. Они могут здесь только выживать в очень ослабленной форме, пытаясь вернуться в свой мир. Если где они и зимуют, то только там, у горячих источников. Драконы любят тепло. Вот как наша Айбля. Видишь, она всё время жмётся к камину. Да, кстати, что за странная привычка у неё появилась — биться спиной об стену?

— Без понятия. Может, ей колется что-то. Так что про пещеры, Ваша милость? Давайте поверху поищем и ладно?

— Ну, это уж как придётся. Есть у меня одна задумка…

Обри оживился:
—  Какая?

— Я попробую составить заклинание поиска дракона, и уж тогда мы отыщем его, где бы он ни был, хоть в катакомбах, — раздался грохот. — Айбля! Безрукая ты!

Она всё роняет!
Обриен кинулся к ней собирать осколки разбитого бокала, да и мне пришлось пошарить магически. Я пустил шарик-поисковик, и он замирал над каждым стеклянным кусочком.

— А может, — спросил Обри, когда последствия катастрофы были ликвидированы и мы снова уселись перед камином, — может, сразу заклинанием? И не надо никуда ехать.

Я усмехнулся.

— Не всё так просто. Формулу мало составить правильно, её надо ещё уметь применить. А это весьма сложный процесс, даже для такого опытного мага, как я. Так что придётся ехать. Если что, то там, на месте, и опробуем. В полевых условиях.

При этих словах Обриен скуксился и отодвинулся от меня подальше.

Ничего, добуду герцогу дракона — войду в полный фавор. Быть может, тогда?.. О, моя Аневризма!



        Глава 26. О пользе любви

Любви.

С ума сойти.
Чего это им всем моей любви надо? То маг надумал предложение делать, если я вазу раскокаю, то теперь вот дракон. Который чего-то там может с троном. А, да, даёт права на трон! Поэтому я и не стала принимать предложение мага. Я лучше с драконом поговорю, и он мне права эти обеспечит. Правда же, дракоша?

Он фыркнул.
«Не называй так».

— А как?

Сначала я подумала, что это песня. Что мой дракоша поёт:
«Мельрисс–Ассуа–ль`Медри–Пайо–Харунаки…»

— Стой! Стой, говорю! Это что ты поёшь?

«Имя», — обиженно засопел Харунаки.

— Так. Давай оставим только одно. А то я заебусь тебя звать.

«Ль`Медри–Пайо…»

— Не-не-не. Харунаки.

«Токси–Эстиво–Карай…»

— И такое есть?

«Да! И ещё много!» — в голосе дракона явно прозвучала гордость.

— Как вы друг друга зовёте-то?

Он вздохнул.
«У нас всё иначе. Моё имя проговаривается суперсжатым пакетом с открытой размерностью за исчезающе малую миллисекунду по вашему времени. И время у нас переменное. Меняй как хочешь. Очень просто».

У меня отпала челюсть. Потом я разозлилась.

— Как мне тебя называть, блин?

«Только не «блин»!»

— Хорошо, а как?

«Ладно, давай тогда «Мельрисс–Ассуа–ль Па…»

— Ты с дуба упал? Харунаки!

«Мельрисс», — торговался дракон.

— Мель!

Сопение.

«Я согласен».

Я задумалась. Многое хотелось спросить. Но сначала самое главное:

— Мель, а тебе какой любви надо?

«Твоей», — бодро ответил дракон.

Когда он машет хвостом, у меня чешется поясница — это я уже заметила. Сейчас он махал. Я прижалась спиной к стене. Чесаться стало меньше.

— А зачем? Зачем тебе моя любовь?

У меня мелькала смутная мысль о троне, драконе, о том, что вдруг он не такой страшила хвостатый, а какой-нибудь заколдованный принц, и что если его поцеловать, то он раз — и превратится? В красавца. В очень-очень красавца.

«Надо».

Хм. Как-то он не так отвечает. Он же должен признаться, что любит меня с первого взгляда, что по мне прётся. Что жить без моей любви не может — вроде того. Просто «надо» и всё! Может, он стесняется?

И тут его прорвало. Он зачастил:
«Мало магии. Очень мало магии. В этом мире очень мало магии. Понимаешь? Женщина? Человечка! Понимаешь? Печать! Я бы улетел, я бы смог, но дедова печать не пускает. Жестокосердый дед! Печаль. Горе по пропавшему. Меня спустили в… унитаз? Как по-вашему? Нижний мир. Канализация. Это отстой. Магии нет. Я стал изображением. Я стал двумерным! Никак иначе. Теперь могу быть трёхмерным, но печать мешает. Мало магии».

Я не очень поняла, но почувствовала, что ему очень плохо. Он тоже попаданец, но в совсем плохой мир. Отстойный. Погоди! Это где отстой? У меня дома?

«Да. Отстой», — чистосердечно признал дракон.

— Ах ты гад!

«Это не я. От меня не зависит».

— Ну ладно. А в этом мире ты можешь стать трёхмерным? Зверушкой?

Чувствую, завозился, смутился вроде.

«Да…»

Аха, не нравится «зверушкой»? А мне «человечкой»? Ладно, я не злопамятная.

— Ну, допустим. А при чём тут любовь?

Он удивлённо помолчал. Потом как-то неуверенно выдал:

«Любовь — магия. Будет большая любовь — будет много магии. Я воплощусь, прорвусь домой. Влюбись! Пожалуйста».

— С какой стати?! Чего это я? Пусть кто-то другой влюбляется! Вот ты, например.

Он печально вздохнул и сказал:

«Я не могу. Не в кого. Вы такие уроды…»



        Глава 27. Рассказы на подоконнике

— В одном городе жила девочка. Она была очень богатая, и вся её семья тоже была богатая. Они жили в большом старинном доме. Эта девочка ходила в местную школу и однажды пригласила своих подружек-одноклассниц к себе домой на ужин. Только она сказала приходить с подарками. Те обрадовались и пришли; кто принёс ей любимую куклу, кто новый телефон — им не было жалко, потому что девочка была богатая, и они думали, что она им тоже что-нибудь подарит. Вот. Она позвала в столовую своих родителей, тётку и дядьку и сказала: «Эти девочки пришли к нам на ужин». Родители посмотрели и обрадовались: «Какие хорошие девочки!» И тётке с дядькой эти девочки тоже понравились. А потом  они их съели — на ужин. Страшно?

Мельрисс повозился, устраиваясь поудобнее вдоль спины.
«Очень».

Я чувствовала, что не впечатлила дракона. Может, у них там принято такие званые ужины устраивать? Может, для него это никакая не сказка, а так себе, обыденность?

— Ну тогда слушай ещё. В одном городе стоял дом. Все думали, что это пансионат. И там жила большая семья. А ещё в доме была тайная комната, в которой жил мальчик. Этот мальчик всё время спал. А люди, которые жили в доме, на самом деле его охраняли. Потому что это был бог. Пока он спал, мир существовал, а если кто-нибудь разбудил бы его, то настал бы конец света и был бы Апокап... Апокалипсис.

«Да. Я знаю этого мальчика».

Дракон как-то ухитрился взглянуть мне в глаза. У него иногда такое получается.



        Глава 28. Родственные души

Были отброшены: платье из шёлка-ламе цвета сомон с вышивкой атласными лентами и жемчугом по краю корсажа, платье из девически-белой кисеи с широкой цветочной каймой по подолу многослойной юбки, платье "Майская зелень" узорчатого креп-марокена с сеткой–трельяжем из золотой канители на лифе. Фрейлину Нонну Абинкопф, предложившую зеленое, с позором изгнали из гардеробной. Оставшиеся притихли и задумчиво разглядывали многочисленные наряды принципессы, украдкой поглаживая драгоценные вышивки, объёмные кружева, замирая от блаженного контакта с муслином, атласом и бархатом.

— Может быть, Вашей Светлости угодно «Королевское сердце» с райфроком? — осмелилась подать голос фаворитка Сузанна Сакс.

Аневризма едва взглянула на бордовый шедевр портновского искусства.
— Пф! Рукава присборены! Вы мне ещё дриндл предложите.

В общем, надеть на встречу с отцом было решительно нечего. А времени оставалось не так уж много. Её ждут к вечернему чаю.

Когда выходишь из внутренних апартаментов не чаще раза в месяц, пусть даже в собственный замок, то выбор подходящего наряда — вопрос первостепенной важности.

Наконец решено: батист и бархат. Омутно-гладкий коричневый бархат верхнего платья, низкий (очень низкий!) вырез лифа, окантованный полосой тёмного старого золота с россыпью мелких бриллиантов, и для контраста тончайшая батистовая сорочка выглядывает из выреза и смягчает детской полупрозрачностью слишком откровенное декольте. Всё равно — вздохни поглубже и того гляди соски покажутся. Бледные, нежные, как бутоны…

Проход по длинным коридорам, по анфиладам зал, где толпятся мужчины, превращается в увлекательное действо, в дразнящий спектакль. Аневризма пожинает восхищённые, тоскующие, ошарашенные взгляды, флюиды мерзких похотливых самцов, и недосягаемая, блаженно-невинная скрывается за дверью в кабинете отца. Уф!

— Дитя моё, я доволен Вами.

Аневризма приседает в глубоком реверансе, склоняет голову.

— Поднимитесь. Повернитесь. Присядьте, — герцог указывает на стоящее рядом кресло.
Аневризма грациозно садится, тщательно раскинув пышные складки широкой юбки.

— Как Вам известно, дочь моя, я всенощно и вседенно занят поиском подходящего вам жениха. Таковых мало. Ничтожно мало в нашем королевстве.

Аневризма вздыхает.

— Потому я принял решение и уверен, что вы с восторгом последуете ему. Половина драконьей крови в жилах перебьёт все возможные возражения и условности. Замужество — это условность, — пояснил он недоумённо хлопающей глазами деве.

— Осмелюсь спросить, какая половина крови? Замужество? С кем? Не понимаю, — жалобно воркует она.

— Я говорю, дочь моя, что ежели вы не выйдете замуж, а снесёте яйцо, тьфу, родите наследника от дракона, то кому какое дело, в благословлённом храмовом браке или нет? Главное, что я буду доволен и благословлю Вас и мальчика лично. Внук-полудракон! Да я их всех в бараний рог скручу! Мы стоим в двух шагах от трона, у нас 1/186 часть, а у короля Дреанона 1/180…

Аневризма успокоилась. Разговор вошёл в обычную колею: считались родством и кровью. Ей было хорошо известно, что 1/186 — это группа крови папеньки, а она сама от трона ещё дальше, но почему не поговорить?
Папенька меж тем воодушевлялся всё более. Аневризма слушала всё меньше.
 
— …Гениальный план! Дорогая дочь, вдумайтесь, какие необозримые перспективы! Какое величие лежит у моих ног! Я — регент короля! Полновластный правитель! Сколько добра я совершу, сколь высоко вознесу нашу славу! Вы будете уже не простая принципесса захолустного Богле, а первая дама королевства! Ну, это неважно. Я знаю, что скромная жизнь вам более по нутру, так и будете продолжать жить здесь, на кой вам столица? Ну, словом, я Вас предупредил, готовьтесь. Месяца три-четыре у вас есть.

Аневризма поднялась с кресла. На лице её отражалась судорожная работа мысли.
— Папенька! — нерешительно произнесла она. — Ваша светлость!

— Ты ещё здесь? Что тебе?

— К чему готовиться?

— Я разве не сказал? К соитию с драконом.

Аневризма пошатнулась.

— Ззз… — у неё застучали зубы, — с каким драконммм?

— Которого доставит новый маг. Я отправляю его в экспедицию добыть дракона. В чём дело?

 Аневризма падает на пол. Герцог хмурится.
— Это от счастья, — уверенно определяет он и брызгает на дочь остывшим чаем.

Приходит в себя девушка уже на кушетке. В комнате никого нет.
Это единственный шанс! Выскользнуть за дверь, пробежать по коридору в башню мага… Только бы он был у себя!
 


        Глава 29. Первое свидание

В дверь тихонько постучали. Я отворила по кивку мага. И увидела. Платье.
Платье точь-в-точь такое, как я хотела.
Бархатное, со стразами.
Выше платья были рыжие волосы и лицо.
Оно стояло передо мной и что-то говорило.
Ой, то есть говорила женщина, которая была в нём, в платье.

Маг отодвинул меня в сторону и самым медовым голосом сказал:
— Моя служанка — дикарка с болот, языка не разумеет. Сейчас я отошлю её, Ваше Высочество.

О! Так она Высочество. Это герцогиня, наверное? Или графиня?

Дама в платье открыла рот и произнесла:
— Достаточно Сиятельства, господин маг. И не отсылайте вашу служанку, раз она ни слова не понимает.

— Но…

— Я не могу остаться с мужчиной наедине — ни при каких обстоятельствах. Пригласите же меня в комнату. У меня очень мало времени.

Маг мой сдулся и провёл её внутрь. А, так это герцогова дочка! Моя почти падчерица. Хм…
Они прошли, я закрыла дверь. Машинально, а то вид у этой дочи был какой-то встрёпанный. Может, за ней гонятся? Но вроде не гнались.

Они тихо говорили, и я подошла поближе, стараясь ничего лицом не выражать. Я — стенка. Стеночка. Не подвинешь. А уши — ну… и у стен есть уши, растут себе и растут. Не обращайте внимания.
Они и не обращали.

— Это очень долго, — говорила дочка, комкая в руках платок с кружавчиками, — если вы сделаете, как я прошу, то обнаружите дракона скорее.

— Сиятельнейшая, восхитительнейшая, я не понимаю! Зачем делать это сейчас и здесь? Заклинание небезопасно. Конечно, опытный маг держит всё под контролем, но…

— Никаких «но», чем скорее, тем лучше! Можете сейчас?

— К сожалению, нет. К моему величайшему сожалению! Просто ещё не всё готово. Мне ведь дали срок на подготовку к экспедиции, я полагал, что всё успею.

— Сделайте это как можно быстрее и… вот что ещё… Не говорите об этом моему отцу, — она умильно улыбнулась и маг растаял в такую сырую кучку, что мне даже противно стало. Тряпка, а не мужик.

А принсессишна держала быка за рога и не собиралась отпускать.
— Что именно нужно для пленения дракона? Когда он будет обнаружен, как вы намереваетесь его схватить?

— Я полагаю, простой магической сети будет достаточно. Видите ли, прекрасная донна, драконы в нашем мире суть чужаки и могут существовать только в слабейшей своей ипостаси.

Её аж передёрнуло.

— И на что… кхм, о господи… на что похожа эта ипостась?

— На небольшого дракончика. Весьма симпатичного, с крыльями, хвостиком. Ну, словом, нечто вроде ящерицы…

Дракон на моей спине завозился. Я пришлёпнула его к стене. Молчи, дурак! Молчи.

— Какого размера ящерица? Что это с вашей служанкой?

— Эээ, это у них такой народный обычай. Ничего особенного. Болотники часто…

— Хорошо. Какого размера будет дракон?

— Если от кончика носа до кончика хвоста, то не более двух метров.

— Ну, это ещё ничего, — пробормотала герцогинька.

Маг смотрел на неё глазами барана и только моргал и пыхтел. Собирается с чувствами, догадалась я.

— Преекраснейшая синьора, — проблеял он наконец.

— Что? Ах, оставьте… Мм, вы очень милы, право слово!

Она улыбнулась болвану улыбкой волка-бабушки. «У неё такие зубы…»
— Итак, никому ни слова?
— Никому! — воскликнул болван.

Потом он пал на колени и сунул свой нос в её платье. А, это он руку ищет. Поцеловать, наверное. Точно, целует.
Я перевела взгляд на личико принцессы. Ого! Там не горошина! Там окаменевшее говно мамонта и сидеть ей на этом говне совсем не хочется.

Она вырвала руку.
— Погодите. Милый, как вы дадите мне знать о поимке?

— Айбля! — вскричал маг, пытаясь обнять ноги принцессы. Она тут же закатила ему пощёчину — видно, на автомате. Хорошего леща схлопотал, правильно, не хрен девушек обзывать!

— Ох, нет, благородная донна, свет очей моих, сладкий персик моего сада, это не Вам! Так зовут мою дикарку, — и он произнёс шёпотом, тыча пальцем в мою сторону, — Айбля.

— Однако, странные имена у дикарей.

— Так точно. Дикари-с.

Он угодливо изогнулся. Паскудник. Мне показалось или он стал ниже ростом?

— Так я пришлю весточку с нею?

— Да. Как поймаете дракона — сообщите. Пусть ваша девка проводит меня. И помните — ни слова моему отцу. А я сумею вознаградить верного мне человека.

Она чуть зубами не клацнула в улыбке, а мой дурачок всё растекался и растекался, всё кланялся, ножку выставлял, руками разводил.

Мы спустились по лестнице, прошли через полутёмный зал и попались. Герцог шёл навстречу с двумя мужиками из охраны.

Принцесска вскрикнула раненой птицей и схватилась за колено.

Герцог подскочил к ней:

— Что с вами, дитя моё?

Дитя заныло, что подвернуло противную ножонку и теперь хромает, а служанка ведёт её, несчастную, к заветной дверце, домой, и как хорошо, какое счастье, что дорогой папенька тут как тут и проводит свою дочечку к месту заточения. Что ей будет особенно приятно.

Папенька взмахом руки отослал подальше от греха стражей.

— С вами всё в порядке?

— В полном, не считая колена, Ваша светлость! — рапортовала принцесса.

— Вы же знаете, я буду уведомлён, если что-то не в порядке.

Она что-то пролепетала. Мне даже стало её жалко. Что-то этот герцог мне совсем не нравился.

— Помните, для сношения с драконом вы должны быть в полном порядке! Мне нужен идеальный внук! Идеальный претендент!

Бедняжка присела, типа нога болит — книксен называется. Меня учили, но у меня так хорошо не получалось. Наверное, только аристократы могут так здорово кланяться.

— Девку удавить! — кивнул он на меня.

— Она дикая, Ваша светлость! Совершенно ничего не понимает. Ни единого слова.

Это они обо мне? Давить? Меня? Да они тут совсем охренели!

— Значит, в подвал.

— Папенька! — доча с размаху рухнула на колени, ручки заломила, чуть не рыдает. А может, и рыдает, мне лица-то не видно. В общем, Анна Каренина и Гарри Поттер, сцена под поездом.

Стою я, глазами хлопаю, герцог посмотрел на мою физиономию и, видно, что-то себе сообразил.

— Добро, дитя моё. Будь по-вашему. Служанка свободна. Пусть идёт. Иди.

Это он мне?

— Иди, ты свободна.

Чего это? Я и раньше была свободна.

— И правда, ничего не понимает.

Герцог подхватил свою кровинушку (теперь-то она уже натурально охала и держалась за коленку) и потащил дальше сам.

А я стою. Значит, это я такая дура, что ничего не понимаю? Да?

Ты понял, Мель? Они тебя хотят оплодо… об… блин, да объебать тебя хотят!

«Не только меня», — меланхолично заметил Мель.

— Даа, тут кубло то ещё, не поймёшь кто жаба, кто гадюка, но все друг дружку наёбывают.

«Секс в корыстных целях свойственен людям».

— Да ладно, — махнула я рукой и покраснела, вспомнив, как сама мечтала о шубе. И олигархе. Ну, тогда я ещё молодая была, глупая.

«А сейчас?»

— Сейчас я просто молодая.



        Глава 30. Побег


Замки никогда не спят. Не спит стража. Не спит часть обслуги. Не спит канцлер Рох, читая доклады и доносы. Не спит сам герцог, мысленно издавая свои первые указы на посту Регента. Припоминает грехи многочисленных врагов. Друзей нет, поэтому вспоминать им нечего.
Не спит Аневризма, разметавшись по широкой кровати с балдахином и прикидывая, что ежели плод в теле обладает тою же магией, что и отдельный ребёнок, то она весь это замок к рукам быстренько приберёт, а папеньку надо в ссылку, нечего под ногами путаться у госпожи Регентши. Она ещё немножко видит себя на троне, колыбелька рядом, кругом одни мужчины… ну вот, теперь можно и заснуть.

Маг Амариллис в своей постели мечтает о себе — с герцогской цепью, об Аневризме. Но что-то не устраивает его в этой картинке, и он добавляет Обри. Теперь полный порядок.

Не спит Айбля. Она думает о еде. О хлебе. Сыре. Хорошо бы ещё вина бурдюк. А то где в дороге возьмёшь попить? В гостиницах она не сможет останавливаться, денег у неё совсем нет — никаких.
«Достань», — говорит дракон.
— Как же я их достану? Где?

Дракон молча пыхтит, что-то делает. В воздухе ощущается напряжение.
«Тут защита везде. В сокровищницу не сунешься».

— Ты что, украсть хотел?!

«Достать», — бурчит дракон. Ему стыдно.

Айбля крутит головой, вздыхает и принимается снова подсчитывать. На день два куска хлеба и два куска сыра. Нет, лучше один. Один кусок сыра — тогда на дольше хватит.
Мель говорит, что чувствует где-то на юге магию. Может быть, там он сможет воплотиться полностью и вернуться в свой мир. Когда именно маг применит заклинание поиска дракона — неизвестно. Сегодня он не смог, а завтра, глядишь, и нате — вот вам дракон, во всей красе, на спине, берите голыми руками, пользуйтесь на здоровье, завоёвывайте свои троны. Нет, надо бежать! Сегодня. Сейчас. Если поторопиться, то можно уйти подальше.
Значит, надо хлеба в дорогу. Сыра. Без горячего долго не продержишься, надо огонь, котелок, капустки…
Да ещё морковки и сена для Мухи.

«Сено-то можно “достать”?» — вмешивается дракон.

— Ну… немножко, наверное, можно. У богатого. Немножко. У какого-нибудь Адама.

«Морковку?»

— Наверное, да, можно, — не очень уверенно отвечает Айбля, сверяясь с моральным законом внутри себя.

«Булочку?» — продолжает змей-искуситель.

— Если уж совсем прижмёт, а там их будет много. Одну можно.

«Дрова?»

— А в лесу? — жалобно спрашивает она.

«Сырые», — неумолим дракон.

— А твоя магия?

«А самой достать?»

— Я? Я не умею.

«Хочешь, научу?» — Дракон заинтересовано смотрит третьим глазом на растерянную девушку.

— Не знаю… Ну если только хлеба там. Или морковку… Ты же говоришь: защита!

«Не везде. Есть в открытом доступе. Будешь учиться?»

— Да, — решает Айбля.

В полутёмном зале спиной к зеркалу стоит тоненькая фигурка. При свете свечи, в гладком серебряном подносе она пытается разобрать отраженные в зеркале закорючки со свитка, того, что держит дракон на её спине.

— Которая? Третья сверху? С точкой? Точка считается? И рядом тоже? Ого! Сложно. Чего говорить? Мысленно? Ой. И рисовать мысленно и говорить мысленно? У меня столько мыслей не поместится. А рисовать можно рукой? И как бы потянуть на себя? Ага, щас.

Айбля ставит свечку на пол; сморщив лоб, шевелит губами и рисует загогулину в воздухе. Ничего не происходит. Ещё раз. И ещё. И ещё… Очень нужна морковка для Мухи. Капуста для супа. Путь на юг долгий. Отдавать им дракона нельзя…

В какой-то момент воздух под её рукой начинает светиться.

Об паркет слабо стукает морковина.

Перед самым рассветом Айбля спускается в конюшню. Долго уговаривает ослика вдеться в упряжь. Тот трясёт головой, машет ушами и не хочет. Идти куда-то очень холодно, объясняет он доступными средствами. Он упрямо поджимает мягкие губы и хочет нахмурить брови. Брови у ослов не хмурятся и остаётся только уворачиваться и мотать башкой.
—  Муха, —  просит Айбля.
Мух вздыхает.

В воротах уже началась утренняя неразбериха. Тележки и телеги, возы на кухню, шум, толкотня в холодных предрассветных сумерках. Выскользнуть незамеченным оказалось проще простого.

Тележка беглецов гружена не тяжело и первые двадцать лиг они едут весело. Потом привал, морковка, Айбля жует сыр и разговаривает с тем, кто у неё на спине. Потом снова дорога. Иногда девушка идёт рядом с осликом, чтобы ему было полегче. Уже выпал первый снежок, но ей не холодно. У неё есть плащ из одеяла и попонка для Муха.

Дракону тоже хорошо и тепло, почти так же, как было тогда, когда Айбля болела. Тогда было очень тепло, даже жарко. Хорошо бы она снова заболела… Нет, лучше не надо. Он согласен потерпеть.

Мух вздыхает, но тянет тележку на юг. Где-то там, по утверждению дракона, есть магия.  Вдруг её хватит и он наконец уйдёт с Айблиной спины? Тогда можно будет вернуться в замок, в стойло, к вкусному сену.

Они идут три дня. На четвёртый, утром, над Айблиной головой зажигается малиновый поисковый маячок. Как над осколком стекла.

«Вот так, — думает Айбля, — значит, у мага всё получилось».



        Глава 31. Маг в поиске

Сначала пропала Айбля. Когда именно, я не знаю, потому что весь день я был страшно занят. Составить заклинание поиска, не имея ни одной частицы искомого — задача не из лёгких. А, во-вторых, ко мне приставили охрану. Двоих молодчиков хитроватого вида можно было принять скорее за соглядатаев, чем за телохранителей, и таскались они за мной всюду, стоило только высунуть нос из покоев.
Впрочем, я высунул. Я отправился к герцогу с требованием предоставить мне каплю крови. Ведь в его жилах эта самая кровь дракона есть? Есть. Пусть отдаст на пользу науке.

Двое надоед не отставали ни на шаг, как будто они были многодетными мамашами, а я — молоком, которое грозилось убежать с плиты. Сначала это казалось комичным, потом — унизительным, дойдя до нужной двери, я уже впал в ярость.
—  Уберите от меня этих болванов! — вскричал я, врываясь в кабинет герцога.

Как приятно хоть ненадолго ощутить власть! Он начал было грозно подниматься из-за стола, его секретарь выронил перо от испуга, но всё это закончилось пшиком. Герцог взял меня под руку, усадил в кресло, секретарь был отослан прочь, а мне было сказано, что охраняют мою бесценную особу сотрудники наивысшего разряда. К этому времени я поостыл и вспомнил о цели своего визита.

— Дать вам каплю моей крови? Хм.
На лице герцога явственно читалось полное нежелание отдавать ценную жидкость. Даже каплями.
Я принялся объяснять принцип действия поискового заклинания и это его убедило.

— Хорошо. Идёмте.

— Куда? Вот, у меня с собой игла и колбочка…

— К вам, куда же ещё? Я должен видеть, как вы используете мою кровь.

Нет, он действительно помешан.

Прошёл день, затем я принялся отлынивать от работы, выискивать предлоги отделаться от герцога. Но это не человек — клещ! Он вцепился в меня намертво. Я был в отчаянии: как выполнить просьбу моей принципессы? Что делать? Вот тут-то я и обнаружил пропажу служанки.
Как в глупых романах, бедные влюблённые остались без единственной связующей нити.
Я был готов сдаться. Но для полного отступления мне не хватало одного.

— Ваша светлость! Мы с Вашей дочерью любим друг друга! Я готов предоставить вам дракона, да что там, всех драконов мира за руку прекрасной Аневризмы!

Что это с ним? Он… синеет? Что такого ужасного я сказал? Чем я не пара дочери герцога?
Несколько секунд он молча размахивал кулаками. Глаза у него чуть не вылазили из орбит.
Наконец он смог выдавить первое слово:
— Т-ты!!!

Я учтиво кивнул. Я. Да. Именно.
Он неожиданно взял себя в руки. Пригладил волосы, почесал бороду и сказал:
— Ты… ты себе не представляешь, как я рад! Наконец нашёлся достойный парень, простой, работящий, который наконец возьмёт мою девчонку в жены. Да и то, засиделась она в девках, чего уж там.

Я не рассчитывал, что он согласится так легко, без возражений, и начал было объяснять, что я не из простых, я из дворян, просто младшая ветвь угасающего рода и несколько стеснены в средствах… Но он благодушно махнул рукой и ответил:
— Это не имеет никакого значения. Ни-ка-ко-го! Ровным счётом. Такой плутишка нужен в любой семье. Ты же для меня бесценный подарок. Сам понимаешь.
Я, конечно, понимал. Но при чём тут плутишка?

Но как бы то ни было, а одной заботой стало меньше и я смог приступить к поиску ближайшего дракона. Живого, работоспособного, как велел герцог. Не знаю, что он, пахать на нём собрался?

Мне принесли карту герцогства, ещё несколько более крупномасштабных, для уточнения. Герцог присутствовал при всех приготовлениях, буквально стоял над душой, но меня это больше не раздражало. Аневризма теперь моя! Ясно же, что дракон был только предлогом свидеться со мной. Теперь ей не нужно изображать интерес к какой-то полудохлой рептилии, я и так на ней женюсь — этого я добился.

Утром в присутствии моего тестя, нескольких стражников, вооружённых магической сетью и копьями (на всякий случай), я произвёл необходимые манипуляции и увидел, как на карте зажёгся малиновый огонёк. Есть! Дракон был и есть! Судя по цвету, живой, хотя не совсем работоспособный, может, крыло поломал. Ну, это мы уточним на месте.



        Глава 32. Конец всему

Когда они появились перед нами, я даже не очень испугалась. На «очень» у меня просто не было сил. За эти дни я так устала, что глядя на дурацкие копья, нацеленные на меня, я решила отложить негатив на попозже. Когда или его станет больше, или сил у меня прибавится. Пока же я просто смотрела на них. Четверо солдат с копьями. Маг. Позади герцог.

— Айбля! — воскликнул маг.— Что ты здесь делаешь? Дурочка! Как ты здесь оказалась? Да уберите вы свои палки!

Солдаты послушались только после кивка герцога.

— Смотри-ка, на тебе маячок! Странно, — он огляделся. — Это ошибка, Ваша светлость! Это Айбля — моя служанка. Она — дикарка, с болот, убежала пару дней назад, должно быть её на родину потянуло. Она здесь ни при чём. Кстати, ты не видела здесь дракона? Ах да, я и забыл, что ты ни бельмеса не понимаешь.

Герцог молча сверлил меня взглядом.

— Айбля, мы сейчас отправимся домой. Я захвачу тебя. Домой, туда, понимаешь? Давай-ка я уберу этот маячок, он всё равно испорчен, — маг щёлкнул пальцами и слабое зудение и малиновый отсвет над моей головой пропали. — Ваша светлость, проверим окрестности ещё раз! Я запускаю новый маяк.

Малиновый шарик вырвался из его рук и плавно подлетел ко мне. Чуть опустился за спину. Загудел. Ишь, как старается.

— Ничего не понимаю, — пробормотал маг.

Тут герцог шагнул вперёд, вырвал сеть у одного из солдат и накинул её на меня.

— Домой. Я, ты и она. Быстро!

В комнате было тепло. Горел камин. Но я и не подумала снимать свою кацавейку. И даже прижалась к спинке кресла.
Они оба смотрели на меня.

— Это дракон, — заявил герцог.

— Чушь! Простите, Ваша светлость! Это моя дикарка Айбля. Я сам её назвал.
— Раздеть. Осмотреть.

Маг воззрился на него, как на идиота. Но я знала, что будет, как сказал этот… Синяя борода. Хоть я и не вышла за него замуж, а всё равно он меня прикончит.

Я, конечно, сопротивлялась. Они даже Обри кликнули. Но он только топтался рядом и ничего им не помогал.

Когда меня развернули — уже голой спиной — к камину, герцог как-то странно каркнул, а маг мой присвистнул, хотя вообще-то он хорошо воспитан и не свистит в комнатах, а то денег не будет.

— Как это возможно? Взгляните, это же живой запечатанный дракон!

— Вопрос, как его оттуда достать.

— Ну, для этого надо освободить его от печати. Вот тут, видите — пентаграмма. Если её убрать, то он сразу материализуется.

— Убрать? — герцог выхватил обгорелое полено из камина и поднёс ко мне. Я взвизгнула.

— Нет-нет, так нельзя! Вы повредите ему ногу! Видите, печать находится между ногой дракона и началом его хвоста. Вы уничтожите часть рисунка и это скажется на материализации. Зачем Вам дракон без ноги? Совершенно неработоспособный будет экземпляр.
— Да, пожалуй, — герцог пристально разглядывал татуировку, — да, пожалуй. Прямо между ногой и хвостом, на самом рабочем месте. Без мудей мне дракон не нужен…
Герцог даже потрогал пальцем мою спину. Но я понимала, что он трогает не меня. Дракон поджал ногу и попытался спрятаться за свиток. Но у него ничего не получилось.

«Не бойся», — подумала я ему.
Он не ответил.

— Предлагаю срезать кожу со спины — она нам не нужна, а там уж, — герцог неопределённо махнул рукой, — вы его оживите. Я накину сеть.

Ну вот, кажется, можно начинать очень бояться.

— Собственно, дракон уже живой. Полному его воплощению мешает печать…

— Ну так уберите эту печать, огры б вас загрызли! — вспылил герцог.

Маг, похоже, обиделся, но ненадолго. На начальство нельзя долго обижаться.

— Я могу попробовать. Это весьма магоёмкий процесс, мне понадобится вся доступная магия, всё, до чего я смогу дотянуться. Можно было бы позвать принципессу Аневризму…

— Чтобы она смотрела на ваши забавы с полуголой девкой?

Маг осёкся и примолк.

Меня уложили спиной вверх на стол, герцог велел Обри принести верёвок, я посмотрела на пацана и увидела бледное, белое лицо с тёмными, а не рыжими веснушками. Он выскочил из комнаты, и я подумала, что герцог верёвок не дождётся. Так и получилось. Привязали, чем придётся, наспех.

Маг начал гундеть своё заклинание, герцог стоял рядом наготове, одной рукой сжимая сеть, а другой вцепившись в рукоять своего кинжала. Мне это очень не нравилось. То есть раньше бы мне понравился красивый предмет, с драгоценными камушками, но сейчас я чётко понимала, что у красивенькой штучки есть лезвие. И это лезвие по мне плачет.

Начало жечь спину. Дракон дёрнулся.
«Нет! — мысленно сказала я. — Нет! Я не отдам тебя. Пусть хоть лопнет со своей магией!»
Напор усилился, я чувствовала, как дрожит бедняга, я сама задыхалась от невыносимой тяжести, что-то хрустело внутри.

— Айбля, не мешай, пропусти мимо себя! Глупышка, я же хочу только дракона! Не сопротивляйся! — кричал маг. Я его еле расслышала. Так вокруг гудело. Или это у меня в ушах гудело?
— Айбля!
— Она нам мешает? — высоко вверху пробасил герцог.
— Да, — с натугой отвечал маг, — она не специально, просто не понимает…

Я почувствовала, как дракон начинает соскальзывать со спины. Ещё немного и он отделится! А сеть так близко!

«Скажи магу. Про Аневризму и наследника, — шепнул Мель, распластывая по мне крылья и прижимаясь крепче, — скажи».
— Он не даст тебе жениться! Он её хочет скрестить с драконом, для наследника! — проорала я.

Стало тихо, давление на меня ослабло. Потом раздался дикий рёв мага.
И одновременно зарычал герцог и полоснул меня по шее. Горячая струйка потекла по спине, по груди. Кожу срезает!

Что-то грохнуло. Вспыхнуло. Завизжал герцог. Или маг.

И вдруг раздался вздох. Глубокий. Как-будто дракон собрался нырнуть…



        Глава 33. Ещё не конец

Я лежала на полу. Наверное, пол каменный. Немного нагретый. Значит, недалеко от камина. Нет — я поелозила щекой, не каменный. Деревянный. Гладкий. Чуть-чуть выпуклый. Паркет?
Тёплый паркет — это хорошо. Очень хорошо. Потому что кружится голова. Качает, качает меня паркетный пол… Несут куда-то?

Я ещё поприжималась к приятному полу и подумала, что поддувает сквозняком. Ну и вообще, пора открывать глаза, а то неизвестно, что тут происходит. Хотя, иногда лучше не знать. Меньше знаешь, крепче спишь. И всё же…

Я осторожно открыла верхний глаз. Свет. Много света, сообщил мне глаз. Я приподняла голову и открыла оба глаза. Повертела головой. По обе стороны островка паркета из лакированного серебристого дерева что-то простиралось. Синее? Нет, не синее. Но и синее тоже. А ещё голубое, как шёлк, и льдисто-морозно-узорчатое, как вышитая тафта, только огромное. Оно, это огромное, сверкало, переливалось, по нему пробегали волны. Потом я заметила, что это ледяное мягкое поле ограничено серебряными рамами, и что на концах оно чуть трепещет, свободно, как будто там пустота и ветер.

С другой стороны была та же картина: так же подрагивало и покачивалось это огромное сверкающее голубое-сине-серебряно-белое уходящее в пустоту полотно. И тоже искры, переливы цвета, голубые радуги, сумасшедшая скользящая красота…

Вы видели крылья бабочки метров в двадцать? Вот. Да. Это оно.

А что у нас впереди? Я приподнялась. Какой-то световой туман, сплошные блики, не разглядеть. Похоже на нос лодки. Нет, корабля. Нет… это…
Нет, этого не может быть!

«Не может быть» качнулось, чуть поджало крыло и стало быстро заваливаться набок. Вниз!
У меня перехватило дыхание. Мы идём на вираж! Вниз! На посадку! Сквозь облака света, пробивая радуги, к земле! Там же земля!

Он мягко извернулся, подхватил меня в воздухе — уже руками (крепкими, недрогнувшими) и поставил на террасу, сам чуть отступил, и я увидела перед собой… Ну. Вот всё это сияющее, белоснежное, серебряное и синее, с чёрными точками бриллиантовых глазков теперь стояло передо мной в виде человека. Мужчины.
Мужчины с пронзительными яркими глазами цвета бирюзы. Но в сто раз красивее мёртвого камня. Эти — длинные, лисьи, живые, прозрачные. В них смешинки и молнии. По белым волосам пробегают серебряные холодные искры. Чуть шевельнётся — всё горит вокруг. Да, это правда: он… он светился.
Стройный. Прекрасный как… принц? Принцы — это такие червяки. А тут…
Мельрисс. Из Великих Драконов Семиода. Грациозный, как змей. Прекрасный, как водопад. Сильный, как буря. Живая снежинка. Замерзший огонь.

У меня упало сердце. Упало и разбилось на гладком мраморном полу. Боль внутри стала такой сильной, что я вспомнила о другой боли. О крови, горячей струйкой побежавшей по моей шее, о тёмной страшной комнате, о двух мужчинах с бешеными криками, звериными оскалами… Я потрогала свою шею, провела по груди. Не было крови, кажется, не было и следа надреза.

— Не бойся, уже всё, — сказал дракон. Сказал Мельрисс.

— Значит, ты смог? — прошептала я.

Он запнулся, вздохнул.

— Смог.

— Я же должна была здесь умереть?

— Ничего, я держу щит, тебя не поломает.

Щит. Это хорошо. А когда ему надоест его держать?

Он обернулся вокруг, призывая меня посмотреть на его мир.

— Тебе нравится?

Нет. Мне не нравится. Мне не может здесь нравиться. Я здесь под щитом.

Вы когда-нибудь умирали? От холода, голода и жажды? И вот вас чудом вынесло на ласковый берег, вокруг пальмы, зелень, синее небо, бесконечное тёплое солнце, волшебные плоды светятся на деревьях и прекрасный мужчина спрашивает: «Нравится?»
А ты вся такая подводная жаба, ты не приспособлена к этому. Тебя сейчас разорвёт нафиг.

Он посмотрел наверх и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Лучше бы я не смотрела. Разве бывает так больно от такой красивой улыбки? У него осталось что-то хищное, драконье в линии рта, в упрямом мужском подбородке и это что-то от улыбки преображалось, делалось почти детским. Смотреть…
Мель! Будь со мной.
Разве нельзя так сказать? Нет. Нельзя.

Он перевёл на меня сияющий взгляд. Ой, а сейчас синие-синие! Глаза у него теперь другого цвета.

— Нам повезло. Сейчас будет светопад.

Я тоже улыбалась. Глупо, конечно, я же не знаю, что такое светопад. Я посмотрела вверх.

Из глубины неба шли к земле… к нам… шли… Я не знаю, как это назвать. Пушистые хлопья света. Среди бела дня, с высоты небес летели к нам светящиеся одуваны. Возникая где-то в голубой пустоте, они медленно плыли к земле, иногда ветерок сносил их, и я слышала смех. Может быть, и не было смеха, но я его слышала.
Я смотрела на них, и сердце моё рвалось туда, я хотела к ним. С ними.
Лопаться от счастья, купаться в белом свете, быть свободной и быть собой, впитать всё падающее на землю волшебство, всё до капли!
Потом я полетела. Вверх.
В сияющий хаос небесных мыслей.
Я кричала? Не знаю. Я пела? Не помню. Разве можно запомнить, когда счастье обрушивается на тебя невесомыми шарами света, стукается так мягко, что ты весь в смешинках, распадается на хлопья, окутывает, подхватывает, несёт над землёй, над бесконечной зелёной равниной, над золотым берегом того самого синего-синего моря?
Я менялась. Что-то звенело во мне от этих пушинок, что-то просыпалось от блеска, я играла в потоках света. Я менялась и становилась собой.

Он ждал там же, на мраморной площадке. Улыбался, махал рукой, подавая сигнал «приземление здесь».

Да, милый. Приземление.

Светопад закончился. Вернее, я не смогла растянуть его надолго. У меня ведь совсем мало сил для этого мира.

Теперь я знала, что люблю. И знала, что должна уйти. Не нужно щитов.

— Мне надо домой, — упрямо сказала я.

Он посмотрел на меня. Ничего не сказал, просто посмотрел.

Ну, что я могу сделать? Он принц, ему нужна принцесса. А может, уже есть. Принцесса.
А я жаба. Мне надо домой.

Он как-то странно мотнул головой. Помолчал. Потом чуть хрипло спросил:

— Надо?

— Да, — жёстко ответила я. Не ему. Себе я ответила. Надо.

— А как же светопад? — почему-то спросил он.

— Что?

— Нет. Ничего. Неважно.

Мы ещё помолчали.

— Ну… тут надо какой-то портал? Или как?

Он махнул рукой, мол, иди, я открою.

Он открыл. И меня унесло потоком. Ещё долю секунды держался щит, а потом нужда в нём отпала.

Я стояла у окна.

Старенький диван. На столе мой ноут. Зеркальный шкаф. Впрочем, я и без его зеркала знала, что татуировки больше нет. Но всё-таки посмотрела. Нет, бледная обычная спина. Ничего: ни татухи, ни пореза.
Всё прошло. Всё закончилось и ничего не осталось.

Я села на всхлипнувший диван.

Нет, кое-что у меня всё-таки есть. Я мысленно улыбнулась. Кое-какие мечты сбылись. Кое-что я могу. Закорючка получилась легко. Подарок светопада? Не знаю. Просто я могу это сделать. Я потянулась. Где-то нащупала бархатные складки. Руку царапнули холодные каменья, золотое шитьё, оправа… Я потянула его к себе.

Оно упало на меня с тихим шорохом, покрыло колени, стукнуло об пол нашитыми драгоценностями.

Оно лежало, обнимая мои ноги. Роскошное. Смешное. Расчудесное моё бархатное платье со стразами. Впрочем, Аневризма не носила стразов. Тут одни бриллианты.

Я стряхнула его, встала, вернулась к окну. Как будто надеялась там что-то увидеть.

Или что-то понять.

Понять?

Что?
Что можно понять в этом во всём?
Скоро хлопнет входная дверь. Придёт с работы отчим. Потом мама. Принесёт сумки.
Что можно понять?

Какая-то настойчивая мысль крутилась в моей голове.
Что?
Что он странно смотрел на меня перед тем, как я ушла? Смотрел. Да.

Ну и что? Мне показалось, что там была боль? Но с ним всё в порядке. Он дома.
Дома. В своём мире.

Погоди! Погоди, а как мы вообще там оказались? Мель прорвался в свой мир против течения времени, магии и всего, чего у него дома больше. Это я понимаю. Он сам сто раз говорил, что, чтобы преодолеть силу потока, нужна ещё большая сила, которую может дать магия. Да. Поэтому сводник хвостатый меня и уговаривал влюбиться — чтобы появился источник магии — любви, той, что поможет преодолеть поток, пробиться в свой мир, где он станет самим собой. Вот только он не говорил, что может там быть и человеком, а не только драконом.

Я и влюбилась.

Да. Но… Я влюбилась уже потом. Когда в глазищи его бирюзовые взглянула.

А до того мне было не до того.

До того я лежала на столе привязанная, и с меня собирались шкуру срезать. Ещё раньше до того маг читал заклинание материализации дракона. Может быть, заклинание повысило магию? А! Нет, он же не дочитал! Я же сама кричала ему, что Аневризма ему не достанется. Что герцог хочет её оплодотворить Мельриссом! Ну да. Я же помню, он заорал, как бешеный, и давление на меня пропало. Не дочитал он заклинание. Не было от него магической подпитки.

Мель сам сказал: любовь — это магия. Ничто другое. Ни страх. Ни боль. Которых у меня было достаточно, но они не дают сил.

Значит, что же? Раз не было ни силы, ни магии, не мог дракон пробиться. Не мог.

Меня затрясло.

Тогда… Что? Тогда что получается?!
Что я вот здесь, стою у окна. И… А он там.
Он так смотрел на меня. Почему он так смотрел?
«Влюбись. Пожалуйста». — «Пусть кто-то другой влюбляется! Вот ты, например».
Кто-то другой…
Кто-то. Да?
Этот другой и влюбился.
Не смотри на меня так… Мой дракон.
— Мель, — прошептала я, — будь со мной.



        Глава 34. Flexio. Выбор пути

В дверь тихонько постучали и почти сразу же в неё как-то боком просочился Обри. Ну, чего глаза-то отводишь? Комната чистая, на столе никого нет, в камине мирно потрескивает пламя. Очень маленькое тихое пламя. Почти всё прогорело.

Обри жмётся на пороге, переступает с ноги на ногу.

— Ну, в чем дело? — спрашиваю я и поражаюсь, что интонации мои точь-в-точь как у герцога. Это раздражает меня ещё больше.

Обри смотрит в сторону от меня. Как будто боится запачкаться даже взглядом. Паршивец.
Говорит всё так же, не глядя на меня:

— Комедианты в городе.

— Приехали? Ну и что?

— Я к ним. Ухожу.

Секунду или две я ничего не понимаю. Что такое «к ним»? Потом до меня доходит. Этот низкопробный, жалкий жулик, эта тля… да что он себе позволяет?! Да как он смеет?! Я его из навоза вытащил! Я его туда и…

— В жабу превращу!

— Значит, ускачу, — неожиданно зло отвечает он.

Я хочу проклясть его, превратить в плесень — одним своим дыханием! Я открываю рот и… Перед глазами всплывает Юллес, двое мальчишек поют на представлении. Глаза горят ярче огней, струны звенят и тоненький голос выводит: «Кто прожил без любви…»
Кто прожил без любви? Кто? Только не я!
Я же любил! Сначала маркизу. Потом эту… как её? Принцессу…

Обри стоит у двери, набычившись. Он ещё ждёт, но я понимаю, что ещё секунда — и он уйдёт без всякого позволения. Во что же его превратить? В карлика? В червяка?

— Иди, — говорю я непослушными губами.

Он исчезает в долю секунды: шорох — и нет его.

Обри?

Я закрываю глаза.

Что-то случилось. Мне становится вдруг ясно, что со мной что-то совсем не то. Ко мне наконец вернулась способность чувствовать, ощущать себя и мир. Любой стоящий маг знает это ощущение. Оно — основа нашей профессии. Я как-то утратил его, жил непонятно чем. Как это случилось? Что со мной было?

Я вспомнил Айблю, герцога, Аневризму… Бред. Я не мог так поступать. Это глупо.
Подло.

Что же получается: я подлец? Но я не хотел! Я не мог иначе. Я выполнял свой долг. Я!..

Подуло холодным ветром. Я встал. Отличительной особенностью мага является способность принять истину, какой бы она ни была. Какой бы ужасной, невыносимой она ни казалась.

Я вышел из комнаты, как выходят из прошедшей жизни. Руку, неумолимую и настойчивую, я ощущал так же ясно, как любое материальное прикосновение.

Меня вели.
Я знал, куда надо идти.

«Это просто шанс, — говорил я себе, — мне просто дают ещё один шанс, его нужно принять». Кто-то маленький и мутный кричал во мне, что я не обязан туда идти, что дома очень хорошо и тепло, что вино недопито, дела не сделаны…

Я спустился вниз, в конюшни. Муха в своём стойле помахивал ушами, пахло сеном — так сладко! Я подошёл к нему, положил ладони на пушистую морду.

— Я знаю, что ты был человеком.

Мух насторожился и хлестнул себя хвостом, как будто отгонял овода.

— Я иду туда. В Храм. Пойдёшь со мной?

Он замотал головой, попятился. «Нет, нет. Страшно!»

— Мне тоже страшно. Но ещё десять минут назад мне такое и в голову бы не пришло. Понимаешь? А теперь я отпустил мальчика. Я отпустил Обри. Я смог.

Мух посмотрел на меня с изумлением.

— Да. Вот. Теперь я снова знаю, что делать. У меня есть шанс, — последние слова я прошептал ему на ухо.

Мух всё равно мотал головой и упирался. Да ведь я и не тащу его.

— У тебя тоже есть шанс, Мух. Ты же увёз её. Ты же хотел помочь. Пойдём? Нет? Ну ладно, я один.

Замковый двор был пуст, холодный свет главной луны заливал её ярким призрачным светом, очерчивая каждый камушек. Подмораживало.

Я шёл к ещё закрытым воротам. Надо предупредить солдат, пусть отопрут малую калитку, ждать до утра я не могу.

Вот и город! Я вдохнул полной грудью. Нашёл шпиль храма среди многих островерхих крыш. Сколько раз я проходил мимо него, стараясь не замечать. Конечно, к чему Храм Судьбы преуспевающему магу? Зачем ему Зеркало, коли у него в руках все нити всех хитросплетений? Я пошёл по лунной улице вниз и вдруг услышал ослиный рёв, крики стражников, и Мух, протиснувшись в запираемую калитку, зацокал копытцами по мостовой, догоняя меня.

Я засмеялся.

— Идём-идём! Вдвоём-то всё веселее!


        * * *
Мужчина и ослик идут по ночной улице средневекового города. Город небольшой, и все его улицы ведут к площади. На площади стоит Храм Судьбы. Это редко посещаемое место. Большую часть времени оно совершенно пусто. В нём не проходят торжественные молебны, на его ступенях не зачитываются вердикты и приговоры, не суетятся там ни служки, ни прелаты. Храм Судьбы тих, молчалив и тёмен. В алтарной апсиде лишь одно украшение — Зеркало.

Этой ночью сюда приходят двое. Один в виде мага в роскошном камзоле, другой — как неказистый ослик, с трудом карабкающийся по высоким ступеням. Вельможный маг помогает ему взобраться наверх и на площадке перед входом они останавливаются перевести дух.

Потом входят внутрь. Под сводами холодно, как на улице. Темно. Совсем темно и тихо.
Они идут к овальному озерцу света в глубине храма. Свет — он и есть свет, он ни во что не превращается, отражаясь в волшебной серебряной глади.

Человек и ослик подходят всё ближе и ближе к Зеркалу Судьбы.

Смутные тени их отражений становятся различимы.

 
                =====================================


        Глава 35. Что узнала Женя в мире Дракона


        мир голубой

        истина есть всегда







________________________
февраль-август 2018 года