К окошку подошла женщина. Её грузное тело еле передвигалось. Дыхание сбилось и на лице явно было написано недовольство.
Протерев пот со лба, она спросила:
— Сколько до Соснового?
Кассир за тусклым стеклом ответила:
— Сто пятьдесят рублей.
— Везде сдерут последнее. Там ехать час. Сто пятьдесят! В прошлом году было сто десять.
— В прошлом году было сто тридцать, а вот два года назад может и было сто десять, — спокойным голосом ответила кассир.
Надо сказать, кассир держалась молодцом. Всякое видывали, были и кто орал на пассажиров, грубил, но эта была спокойна как удав.
— Берёте? Или решили пешком дойти?
Грузная женщина выскребла мелочь из кошелька и вывалила на кассу продавцу билетов.
В полупустом автобусе пыльном от проселочных дорог ехали четыре пассажира, не считая меня. Мать с ребёнком лет шести, мужчина в полинялом костюме с засаленными рукавами, пожилая грузная женщина лет шестидесяти и я. Мы все расселись довольно далеко друг от друга.
Через некоторое время я услышала храп в салоне, обернулась посмотреть. Храпела та женщина, которая была с недовольным лицом. Мальчик что-то сказал матери, та поднесла палец к губам, и мальчик тихонько засмеялся.
Мужчина впереди нервно стучал по стеклу. Я задумалась. Не так давно переехала в большой город, где ночью светло как днём от ярких огней фонарей, витрин, различных вывесок и от фар машин. Город мне не покорился. Мало того он меня невзлюбил. Куда бы я не устроилась, меня ждало полное разочарование. В кафе ко мне начал приставать администратор, и я ушла. В магазине недосчитались кассы и всю сумму решили поставить на меня. Удержали с зарплаты и выгнали. Хотя конечно это была не я. Если бы и украла, поступила мудрее. Работать в офисе мне не хотелось, в принципе, как и по профессии. Я окончила профтехучилище, так любила повторять моя мать. Правда диплом мой об окончании политехникума и вовсе я не швея-мотористка, а специалист по конструированию, моделированию изделий из ткани. В ателье, где достойно платили, мне не хватало опыта работы, а там, где брали ширпотреб, было темно и грязно. Не очень-то хотелось в таких условиях гробить свои глаза.
Помытарившись четыре года, пройдя курсы парикмахеров, я устроилась в салон красоты. Научилась неплохо стричь и делать ногти. Клиентов было много, правда платили маловато.
Что же я делала в этом автобусе? Ехала домой в отпуск. Целых две недели степенной деревенской жизни и в очередной раз напомнить матери, что я неудачница. Возможно так оно и было, но я отнюдь себя таковой не чувствовала. Да и во время отпуска будет возможность накопить карманных денег. Перед покупкой билета написала подруге, которая когда-то работала под руководством моей матери в детском саду.
— Пора домой. Передай всем, кто хочет сделать ультрамодные ногти и стрижки, еду со всем оборудованием.
Так я оказалась дома. На моей остановке вышла та, грузная женщина. Если честно никак не могу её вспомнить. Мы шли полкилометра пешком.
— Я сразу узнала чья ты дочь! — говорила она со сбившимся дыханием.
— Да, — ответила я неохотно, — но, а я вас не помню.
— Ещё бы, — ответила она, догоняя меня, — я давно отсюда уехала. Вот решила проведать сестру и тятин дом.
— Прекрасно отдохнуть вам.
— Спасибо, но я думаю здесь задержаться, — продолжала она, — а ты дочь директрисы, насовсем или отдохнуть?
— Отдохнуть.
Впереди выглянули из зелени разноцветные крыши домов. Женщина ахнула при виде такой красоты, ну а я зашагала быстрее. Не очень-то и хотелось с ней говорить по душам. Пусть ностальгирует, а мне пора домой.
Дом был закрыт. Ключи как обычно лежали под карнизом. Маленький Рыжебрюх вилял хвостом.
— Узнал миленький, — потрепала таксу за ухом.
Мама встретила меня ничуть не тепло, а скорее обыденно, словно я всё это время была у соседки, к которой вышла за солью.
— Пришла? Могла бы себе и сварить что-нибудь поесть, чай не гости.
— Мам, здравствуй. И я скучала. Спасибо, огурцы собрала, помидоры на крыльце оставила.
Мать кивнула.
— Полила?
— Да, мам, полила и у меня всё хорошо, спасибо что спросила.
Как она умудрялась быть тридцать лет директором школы и учить детей математике, я никак не могла понять. Когда со мной начинала говорить, как старая бабка.
"Чай", ну кто сейчас так говорит?!
— Как работа? — спросила я.
— Работа как работа. Все как обычно.
Она ответила так, словно хотела добавить: в отличие от тебя я работаю, а вот ты чем занимаешься... но не договорила.
На следующий день, рано утром меня разбудил петух. Он так отчаянно и громко горланил, что на веранде от его трели невозможно было спрятаться. Мать перед уходом на работу зашла ко мне.
— Спишь? — громко спросила она.
Будто я могла спать после этого.
— Картошку прополи и кур накорми. Обед сама приготовишь. Вернусь поздно, сегодня сельский сход собираем.
Я немного полежала, поворочалась, решила встать. Подруга позвонила в девять утра, передала, что ко мне целая очередь накопилась, а на стрижку записались даже парни. Я поблагодарила Лену, пообещав за её работу, сделать маникюр и постричь бесплатно.
В летнем домике устроила мини-салон. Поставила старое зеркало, стул, притащила древний школьный стол с веранды. Разложила свои вещи и последнее, протянула удлинитель для фена, машинки и лампы для сушки ногтей.
В огороде у мамы был порядок. Уж не знаю, когда всё она успевает, но на грядках росли морковь, свекла, лук. На противнях сушилась малина под солнцем, грядки клубники-виктории были аккуратно посыпаны опилками, а кусты смородины приподняты. Картошку стала меньше сажать, чем раньше. И я быстро, уже к часу дня, успела прополоть. Сорную траву собрала в кучу и выкинула через забор курам. Те, быстро набросились и растаскали сорняк по своим углам.
Забор в конце огорода немного завалился набок. Я подошла, наклонилась к столбу. Старый столб, густо усеянный грибками и мхом, полностью сгнил. Отслужил своё, надо менять, иначе зимой завалится от тяжёлых сугробов. А может ветер быстрее сложит на лопатки.
Были бы мужские руки? Мама многое умела, но такая ноша не для неё. Я раскинула в уме, кого могла пригласить, помочь построить новый забор. Васька женился, теперь у него молодая жена, жуть ревнивая, объяснила подруга. Вова переехал в райцентр. Лёха живёт в городе. Пашка не просыхает, а Игорь работает с утра до ночи на тракторе. Впрочем, и всё, все одноклассники. Есть конечно и постарше ребята, я бы даже заплатила за работу. Только кого звать?
Первой клиенткой стала тетя Люба, воспитательница старшей группы в детском саду.
— Давно тебя, Мила, не видела. Как дела?
— Хорошо, тёть Люб! Вас как постричь?
— Вот здесь коротко, а здесь подлиннее оставить, — показывала тётя Люба.
— Под каре?
— Ой, Милок, полкаре или нет, не знаю, но чтоб заколкой сзади ухватить можно было.
Терпеть не могла, когда меня Милок называли. Вот нигде, только здесь свои, деревенские так коверкали моё имя. От досады я с одной стороны волосы короче оставила тёте Любе, хотела подровнять, только она спохватилась, что картошку оставила на плите вариться. А Танька, дочка младшая, сбежала поди с девчатами играть.
Где скажите мне здесь развернуться? Никакого стиля вам, ни моды. Тут покороче, тут подлиннее. Вот и вся стрижка.
После тёти Любы пришла баба Зоя. Хорошая добрая женщина, но только болтливая.
Её можно было услышать за калиткой как она орёт. Рыжебрюх не стал её приветствовать. Сидел в конуре, забившись в дальний угол, прятался. Знает, проходил, баба Зоя затискала бы до смерти его в своих объятиях.
— Милок, привет! Где твой вечный щенок? Я ему кости принесла, — кричала у порога баба Зоя.
— И эта туда же, — повторила про себя, — Жарко, баб Зой. Прячется. Вы мне передайте, я ему потом отдам.
Баба Зоя обняла меня как родную внучку.
— Исхудала, побледнела, ты что не кушаешь в своем городе?
— Баб Зой, ну что вы, там солнца просто не видать из-за туч. А худая — много двигаюсь. Вы на стрижку?
— И на стрижку, и на покраску. Вот, краску купила.
Я взяла краску с цветом красного вина. Поморщилась от этого оттенка, помню ещё в старших классах хотела покрасить волосы, но в наш магазин тётя Вера, вечная продавщица, упорно привозила только краски рыжих оттенков или разных бордо. Она сама обожала на своей голове устраивать химию из девяностых и красить волосы исключительно в ржавый оттенок. Наверное, поэтому мне казались её волосы были из железа, но в силу времени и старости они заржавели.
— Баб Зой, ну зачем Вам этот ужасный цвет. У вас свои прекрасные волосы! Смотрите как они нежно искрятся на свету, словно вы ангел.
Баба Зоя искренне рассмеялась.
— Давно меня с ангелом не сравнивали, скорее старой каргой обзывали. А волосы, там-то цвета своего не осталось, седина всю голову захватила.
— Сейчас так модно, баб Зой, да и вам она очень к лицу, солиднее так смотритесь. Давайте, я просто вас постригу красиво. А краску эту вы внучке отдайте, а лучше, пусть сама тётя Вера краситься в этот цвет.
Баба Зоя сдалась. Я уговорила её. Но вместо обычных двадцати минут, я постригала час. Она постоянно вертелась как маленький ребенок.
— А таки ты, Милок, подумай, может вернёшься? — спрашивала она, оборачиваясь на меня.
— Баб Зой к кому? В нашу деревню?
— Маме то тяжело, был бы твой отец жив, или брат, земля им пухом, — продолжала она, — необязательно в деревню, вон наши то живут в райцентре, работают там.
— Я обязательно подумаю, баб Зой.
— Вот и хорошо, нечего таким невестам пропадать в городе. Так и деревни наши исчезнут. Кто? Кто будет их-то там кормить, когда все в город подутся. Думают нам тут легко старикам, зерно убирать некому. На фермах работают эти, узбеки ли, таджики ли. Не пойми кто, все как на подбор. Не хватало ещё наших девок за них повыдавать. Эх, вот раньше была жизнь. Под тысячу человек в деревне, а сейчас три сотни наберётся ли, — глубоко вздыхала баба Зоя.
Я аккуратно стригла её виски. А она продолжила:
— Моя сестра приехала. Думает я ей дом отдам тятин. А вот ей, — показывает из-под накидки кукиш, — мы со своим стариком Василичем всё отремонтировали, крыльцо новое построили, сарай подняли, а она на дом пришла посмотреть. Два года назад на ябилей мой приезжала. Ничего не говорила, а я-то видела её взгляд в сторону моего дома. Да и у моих детей ахала, как у нас хорошо тут. Нечего было уезжать, тятя наш сам мне велел, после его смерти дом его забрать. Мы свой дом оставили детям, Маньке нашей, к тому времени она замуж вышла. А в нашем доме остался Петька. Вот до сих пор он и живёт. Ну, а мы с Василичем переехали в тятин дом.
— Баб Зой, не вертитесь, я так ухо зацепить могу.
— Да лучше ухо, чем её слушать, противно. Что она думала, мы тут спину гнем, а она там в тепле с горячей водой живёт. А тут удумала вернуться. Никто не ждёт её, — возмущено говорила баба Зоя.
— Никто не заберёт, баб Зой, ваш дом. Моя мама не даст. Не волнуйтесь.
— Какая же хорошая твоя мать, Милок! Тридцать лет оберегала наших детей, внуков. Теперь вот сердце у неё за нашу деревню переживает. Мы всей деревней уговорили её стать нашей Главой сельского Совета. Надо сказать, справляется. И дороги то она сделала, и лампы на фонарях поменяла. По строительству новых домов решает вопросы, а газ? Газ у нас провели, десять лет ждали, а она за год все сделала. Говорят, там на районном совете пристыдила их, буржуев. Так и надо!
— Ваша сестра, раз она хочет остаться, может другой дом ей предложить? Сколько пустых квартир у нас, колхозных и муниципальных?
— Вот сразу видно, чья ты дочь! Я подойду к Татьяне Николаевне, матери твоей, спрошу.
— Всё баб Зой, принимай мою работу. А волосы не красьте, вам и так очень здорово!
— Ох, я кажется лет пять скинула, Василич то мой не узнает. Спасибо тебе, Милок! Вот же утешила старую. Сколько тебе буду должна?
— Баб Зой, нисколько, у вас не возьму.
— Я тогда тебе молочко вынесу, да сыр козий.
— Спасибо, баб Зой!
Приходила подруга Лена. Три часа болтали, тоже в отпуске. На море собирается ехать, с собой звала. Я отказалась. Не хочу, ну что там я не видала. Море?
Когда отец был жив, всей семьёй ездили. Помню меня из моря было не вытащить, брат замки из песка строил. А ракушки мешками домой везли. Я улыбнулась своим воспоминаниям, надо будет сходить на кладбище, пару хост посадить. Ириски брату отнести, он их так любил. Жизнь — она так быстротечна и неожиданная местами.
Отец с братом возвращались из города, когда на них выехала фура. Лил дождь. Машину их всмятку, водитель фуры остался жив. Перегружена была фура, не смогла остановится под гору, ещё и на встречку вылетела. Мать никому не показывала, что ей тяжело. Но я-то слышала по ночам её плач в подушку. Всей деревней хоронили. Отец всю жизнь проработал председателем колхоза, а брат первый год работал инженером после сельхозакадемии.
А я не смогла в пустом доме жить. Сбежала в город.
Вечером пришла мама уставшая.
— Как день, мам? Может не стоит? Отдохнула бы... — замолчала я.
— Устала. Долго приходится уговаривать людей. Район согласен дать денег на ремонт дороги по улице Труда, только если часть соберём сами. Модно стало, инициативное бюджетирование. А люди, им тяжело понять, как это они свои деньги выложат, не обманут ли их.
— Мам, может ну его, а?
— А чем мне заниматься предлагаешь? Носки вязать, веники собирать? Внуков нет, дом пуст. Одиноко мне... А так хоть какое общение.
Мне стало стыдно. Вот она колокольня матери и моя жизнь. Мы на разных башнях стоим.
— Надолго? — спросила она.
Я пожала плечами.
— Недельки две. Слушай, а может нам Федор Никитич поможет с забором? У меня есть немного денег, да я и сама могу гвозди забить! — решила отвлечь нас от грустных мыслей.
— Всё руки не доходят. Думала уже. Подумаю, кого бы подсобить. А Федор Никитич в больнице, ногу сломал, когда с рыбалки возвращался, скатился неудачно с холма.
Я встала поцеловала маму в макушку и пошла спать. В деревне быстро засыпаешь, свежий воздух наполняет лёгкие ароматом дурман-травы, горькой полыни, отчего спать хочется.
— Доброй ночи, мам! Если что оставь список на столе, что надо сделать.
Мама погладила меня по спине, и я ушла спать.
Утром меня ждало огромное разочарование. Списку дел не было конца. Смородину собери, варенье свари. Бройлеров общипать, под тазом лежат, тушки в морозильник закинуть. Старый забор разобрать.
— Ну ничего себе отпуск, — выдохнула я.
За работой время пролетело. В обед залаял Рыжебрюх. У калитки стоял Игорь, одноклассник.
— Привет, Люда! Есть время, я совсем оброс. У меня только обед свободный.
Я вытерла руки.
— Привет, Гоша! Заходи. Придумаем что-нибудь.
Десять минут Игорь рассказывал про свои утренние подъемы в четыре утра, и что в пять уже на работе.
— О, да тебе бы позавидовали все коучи в мире! Магия утра в деле, — пошутила я.
— Силосная пора. Потом уборка урожая. Целое лето рано вставать, зимой отдохну, — резюмировал Игорь
— Невесту поди уже нашёл?
— А как! Помнишь Наташку с Верхнего? Вот она, осенью свадьба.
— Петрова что ль?
— Она самая! Бухгалтером работает у нас.
— Ты молодец, Игорь, всегда знал, что хочешь в деревне остаться.
— А ты, Люд? Что ты хочешь?
— Я? Не знаю. Мне вроде и в городе неплохо.
— Домой не хочешь? Открыла бы свой салон в райцентре, мы с радостью будем твоими клиентами. Потом и других найдёшь.
Я пожала плечами.
— Не задумывалась, Игорь!
— Вот, я садовая голова. Тут у нас инженер просился к тебе, говорит спроси, не пострижет ли меня. До центра не успевает. Сама понимаешь лето, работы с утра до ночи. Хороший парень, холостой, умный. Так, что мне ему передать?
— Раз человек говоришь хороший, пусть приходит.
— Только он весь день на поле, то в мастерской. Вечером примешь в часов десять или в одиннадцать?
— Ого, ночное свидание получается. Ладно, пусть идёт, — согласилась я.
— Тогда сегодня, устроит?
— Ладно, устроит.
Я продолжила выполнять мамин список дел. Пару раз долбанула себе по пальцам, когда молотком старалась выбить гвозди из старых досок.
— Пальцы побереги! — услышала сзади.
Я оглянулась, за огородом стоял мужчина. Седые виски просвечивали на солнце. Смешная козлиная бородка никак не вписывалась к серьёзным глазам.
— Спасибо! Никак помочь решили?
— Если не против? — спросил мужчина.
— Что же, если вы небуйный, можно попробовать и поработать вместе?
— Вроде не замечал за собой.
Тут он подошёл поближе, и я передёрнулась от мурашек по телу. Передо мной стоял Иван Харламов. Я даже отчество его не знала, но помнила, как он свою жену за волосы уволок. Потом его не видели лет пять в деревне, кто-то говорил сидел, кто-то рассказывал, что на север подался.
— Ну-ну, — неожиданно для себя ответила я, — Язык мой — враг мой, вперёд паровоза спешит. Как по батюшке вас величать?
— Никитич, — коротко ответил Харламов.
— Простите, я маленькая была и не помню, — ответила я.
Иван Никитич работал быстро. Руки знали своё дело. Я только и делала, что поспевала за ним. Стройный подтянутый мужчина с сединою в висках с прилипшей к телу рубахой. Любо было на него смотреть, никак не верилось, что в моих воспоминаниях из детства это тоже он, грубый мужчина.
— Вы, наверное, пить хотите? Давайте я сбегаю за водичкой. А хотя пойдёмте передохнем в тени. Жара. Холодный чай вынесу и мёд с хлебом. Мама вчера принесла, свежий, а пахнет, что слюнки текут.
Иван Никитич молчал. Я решила, что он согласен и побежала домой.
В тени под старым вязом я налила в стакан мятный чай, с утра заваренный. Нарезала огурцов, посолила сверху. Открыла банку мёда, подала свежий испечённый домашний хлеб.
— Держите, приятного чаепития!
— Спасибо, — ответил Иван Никитич.
Мы ели молча. Он закурил. И я спросила:
— Давно вернулись?
— Год как.
— Что случилось тогда? Но вы можете не рассказывать. Просто, здоровое любопытство. Мало ли? Я молодая женщина, вы мужчина. Да и в памяти моей вы помнитесь другим.
— Танькина дочь. Сразу видно. Сразу в лоб, не ходишь вокруг.
— О, впервые за полдня слышу от вас такое длинное предложение.
Мужчина ухмыльнулся.
— С любовником поймал. Молод был, полон энергии, вспылил. А потом стало стыдно, уехал. Меня ничто не держало. Детей у нас с ней не было.
— И что так и не поженились за столько лет?
— Женился, даже сын есть. Развёлся. Разные мы, общаемся хорошо. Вот вернулся домой.
— Как поживают ваши старики? — спросила я.
— Держатся!
Было заметно в голосе его нотки гордости за своих родителей.
— Раз уж на то пошло, тогда и я в лоб спрошу.
— Валяйте, — сказала я, — только вы не в моем вкусе и стары для меня, — пошутила я.
Он засмеялся.
— Мама твоя говорила, что язык твой словно нож. Режет. Как ты смотришь, если я твоей маме предложу вместе жить?
Я задумалась. Вот оно...
— А я думала вы добрый, оказывается... продвинутый. Издалека начали. Но начало правильное, — проговорила я, — а что мама говорит?
— Боится.
— Мама? Кого? Что скажут в деревне? Вот не подумала бы никогда.
— Тебя боится. Думает, что насовсем уедешь и больше не вернёшься.
Я прикусила губу, захлопала глазами, прогоняя нахлынувшие некстати слёзы.
— Это она зря, — тихо прошептала я, — у меня одно условие, не обижать мою маму.
Иван Никитич кивнул. Протянул мне свою большую ладонь, и я сжала что есть сил. Пусть знает, маму в обиду не дам.
Вечером мама избегала меня. Я решила поговорить с ней завтра, тем более договорились стирать паласы у реки.
В половине одиннадцатого вечера постучали в летний домик. Я подняла голову и приятно удивилась. Молодой человек с темной загорелой кожей, с русыми волосами, здоровый словно шкаф, загородил весь проём.
— Добрый вечер! Я — Слава, Игорь про меня говорил.
— Инженер! — подтвердила я, — Добрый, проходите в мой импровизированный домашний салон.
— Очень уютно здесь у вас, — сказал, смутившись Слава.
— Давай на ты, хорошо? Люда, — протянула в знак приветствия ему руку.
Теплая ладонь прикоснулась с моей рукой и меня словно пронзило током до моих пят. Я отдернула руку.
— Садитесь, — сказала я и отвела взгляд, — как лучше вам постричь?
— Можно покороче, чтоб до осени уже не вспоминать.
Я взяла машинку и быстро уверенными движениями убирала его мягкие волосы. От него пылало огнём, что даже на расстоянии вытянутой руки, чувствовала жар, захватывающий меня с ног до головы. Мне становилось душно, и я постоянно убирала чёлку со лба. Злясь на себя, что не догадалась убрать волосы заколкой.
Слава тихо сидел и смотрел куда-то вперёд.
Когда я заканчивала выравнивать сзади, и хотела приступить к его чёлке, мои ноги запутались в удлинителе, и я солдатиком полетела вниз.
Сильные руки подхватили меня и поставили на пол, не дав мне сломать мой длинный нос. Короткие волосы с накидки полетели в меня, и он судорожно стал их оттряхивать.
Тут я опомнилась, выпуталась из удлинителя и прошипела:
— Довольно! Я сама.
Слава отдернул руки, извинился и вышел.
— Что это было? — злилась на себя, — с каких пор я стала терять своё самообладание перед смазливыми парнями.
— Фу, — передёрнулась, — ну, Игорь, получит! Предупреждать надо, что нынче в инженера идут модели с обложек глянцевых журналов.
На следующий день мы с Иваном Никитичем закончили разбирать забор, и я пошла с мамой на речку помыть ковры.
Мама вела себя достойно, словно ничего не произошло. Я исподволь смотрела на неё и пыталась поймать удобный момент, чтоб выразить ей своё согласие.
— Я не против, — выпалила, устав ловить момент.
Мама отложила щётку.
— Значит поговорили? — спросила она.
— Да, — кивнула я, — мне кажется Иван Никитич – хороший мужчина, ну за два дня поняла точно, что работать он умеет и честен в словах. А это уже немало, правда?
Мама молчала.
— Тебе, мам, он нравится? Только не молчи, пожалуйста. Я правда не против. Восемь лет прошло. Никто не ждёт от тебя, что ты будешь верна своему одиночеству. Папа был бы против такого. Да и тебе будет легче, и мне... спокойнее, что ты не одна.
В тот вечер мы с мамой проболтали до двух часов ночи, листали старые альбомы. Вспоминали наши поездки на юг, походы по нашим родным краям. Семейные праздники, где-то плакали, но были счастливы.
Перед сном мама поцеловала меня в лоб и сказала:
— Я мечтаю, чтобы ты нашла своё счастье. Об этом, наверное, каждая мать думает. Но я тебя не держу и прости меня, если обидела тебя своими резкими словами.
— Мам, всё в порядке, честно, я не обижена.
В пятницу привезли профнастил, к этому времени Иван Никитич успел сварить из металла каркас нового забора. В обед забегал Игорь, занёс деньги.
— Что там у вас со Славой случилось? Ты что его напугала, в первый же вечер?
— Ой, ну и язык у тебя Игорь, как только Наташка терпит.
— Вот ещё и почтовым голубем приходиться работать, тебе любовная записка от мистера Икс. А ты неблагодарная! Держи, — протягивал Игорь деньги с запиской.
Он уехал, тарахтя на своем тракторе.
Записка в руках щекотала мне нервы, но я упорно не хотела открывать.
— Да, кто сейчас пишет записки? — недоумевала я, — Мог бы попросить номер у Игоря и написать.
Я была уверена записка от Славы, но какое же было разочарование, когда, открыв записку прочитала:
"Привет, красавица! Как смотриш на то, чтоб в эту суботу покружыть на танцполе?".
— Боже, какая мерзость! — отбросила записку в сторону и тут же на неё напала такса.
— Правильно, Рыжебрюх! Пусть сначала школу вспомнит, правила.
Мне стало не по себе. Даже обидно получать такие сообщения, хотя подсказывала интуиция, записка точно не от Славы. Так кто же получается этот незнакомец?
Утро субботы было занято девушками, которые пришли на маникюр. Я красила ногти, вытягивала различные завитушки, лепила листочки, малевала цветы, рисовала волны. И слушала как все болтали о дискотеке.
Света, дочь местного капустного барона, все уши прожужжала про нашего инженера.
— Представляешь какая партия выгодная, у нас семейное дело, выращиваем капусту. Я учусь на агронома, а он – инженер. Прям созданы друг для друга, — мечтательно произнесла Света.
— Ага, — поддакивала ей в ответ, — как Шрек и Фиона.
— Да, он похож на Шрека такой же огромный, надёжный, сильный… и красивый!
— Ну всё, закончили, — остановила я её словесный поток воздыханий.
И чем это он её зацепил?
Моё природное любопытство переселило мою гордость, и я собралась на танцпол, тем более меня там ждал мистер Икс. Правда, от этой мысли я отряхнулась словно от вездесущей пыли.
Натянув черные джинсы и белую майку, которая подчеркивала моё загорелое тело, я подмигнула себе перед зеркалом, затягивая волосы в тугой конский хвост:
— Ну вот и на море не надо ездить, всего-то полдня под солнцем на картофельном поле, и ты шоколадная красавица. Ма-ам, я на танцпол.
У калитки за мной привязался Рыжебрюх. Сколько его не отгоняла, он ни в какую, пришлось взять с собой.
— Смотри, женихов мне не кусать! — пригрозила таксе пальцем.
Он мило в ответ завилял хвостом.
По дороге к сельскому клубу, пропитанному сладким ароматом турецких гвоздик и нежных флоксов, я погрузилась в воспоминания. Перед глазами всплыло лицо бабушки, в цветастом платке, с улыбкой на губах, отдыхающей у ворот на скамейке. А в палисаднике у неё целый садик разноцветных турецких гвоздик и их приторный аромат, заполнял весь двор вокруг. Я улыбнулась себе. В глубине души стало так тепло и радостно, что захватило дыхание.
Вдали слышно было музыку, звук мотора мотоциклов. Ничего не меняется в селе, всё также. Вчерашние мальчики подрастают, а поколение постарше продаёт им свои мотоциклы, потому что в гараже становится тесно. Гараж наполняется старой мебелью, вынесенной из дому, да и жена против. Лучше машину купить.
Я вступила на крыльцо клуба. От густого сигаретного дыма невозможно было что-то увидеть, школота курила как дымоходы русской печки зимой.
— Что разом все повзрослели? А если мамы увидят? — спросила ребят и рядом в оправдание моих слов залаял Рыжебрюх.
Те в ответ только заулюкали. Я зашла в клуб, народу было много, больше своих были приезжие из других деревень. Мне помахали.
— Люда, привет! — поздоровался Игорь, — помнишь Наташу?
Я кивнула в ответ и протянула руку.
— Приятно встретиться! Будто и не уезжала, ничего не изменилось. Разве что ребят, стало больше уткнувшихся в телефоны.
Ребята вместе засмеялись.
— Ну, что, ты готов раскрыть карты, Игорь? Скажешь кто мне записку передал? Есть чего мне опасаться?
— Разве тебя могут напугать? — спросил Игорь, — он сам тебя найдёт.
— Я так не играю, — надула демонстративно губки, — ещё другом называешься.
— А что ты сделала Славе? Он целый день ходил не свой?
— Я? — недоумевала я, — разве только пыталась его удивить своими акробатическими трюками.
Наташка прыснула со смеху.
— Ты не изменилась, всё та же.
— Даже не знаю, это комплимент или замечание в мой адрес?
— Такая же весёлая, имела в виду, — ответила Наташка.
— Спасибо! Не буду отвлекать, отдыхайте, жду приглашения на вашу свадьбу, — подмигнула ребятам.
— Непременно, а ты куда? — спросил Игорь.
— Домой. Слишком уж тут громко, да и дышать нечем. Моя такса задыхается небось на крыльце.
— Подожди, тебя же... этот дожидается. Записка, помнишь?
— А я так не играю, — ответила я, — мало ли вдруг маньяк, а мне ещё рано на первых встречных бросаться. Вот стукнет полтинник, посмотрим!
Я отошла и направилась в сторону выхода, когда кто-то сильно меня схватил за плечо.
— Привет, красавица! Я уж думал ты не придёшь?
Я подняла голову и рассмотрела своего мистера Икс. Это был главный выпендрёжник школы.
— А, это ты Самойлов? Чем же я так приглянулась, что ты заметил мою красоту только сейчас?
Артём смутился, что ему было несвойственно.
— Дерзкая значит? — спросил Самойлов.
— Да не знай, мне только что сказали, не изменилась, — пыталась перекричать громкую музыку, — и что ты вдруг решил записками кидаться, ещё и ошибок наделал. Специально, хотел сбить с толку?
— Тип того, тебя не проймёшь, — ответил он.
— Ты в отпуске? — спросила я.
Он покачал головой.
— Нет, в командировке.
— И чем же ты занимаешься, Артём Борисович? Стал начальником?
— Можно и, так сказать. Занимаюсь недвижимостью, риелтор. Мне Игорь сказал, что ты приехала.
— Болтун — находка для шпиона. А тебе значит стало интересно?
— Я до вторника здесь, в районе. Так что могу скрасить твой отпуск?
— И что на это ведутся, девушки? Ты же знаешь, я тебя со школы с трудом переваривала, да и твои любовные похождения, разве что ленивый не знает. Так что прости, но я пас. Попробуй очаровать менее опытных. Не обижайся, Тем! Но я пошла домой.
— Может тебя проводить?
— Дойду сама. У меня есть верный защитник — Рыжебрюх, гроза местных мышей и крыс!
Артём попрощался и направился в сторону дочки капустного барона.
— Самое то, — подумала про себя и улыбнулась в свете диско-шара.
На крыльце меня ждала такса. Я свистнула ему, и мы пошли домой.
— Как ты смотришь, Рыжебрюх, на то, что у мамы появился кавалер? Правда, он хорош!
Такса залаяла в ответ.
— Вот и я думаю, что они молодцы! А как тебе Слава? Возможно он тебе не понравился, вы в разных весовых категориях, не обижайся, миленький!
Рыжебрюх бросился вперёд.
— Эй, ты куда? Я не договорила. Вот мне Слава очень даже по душе, — крикнула вслед собаке, — ну что же, разговариваю с псом, и даже он не хочет слушать женщину. Сбежал.
Тут как назло выключили свет. Фонари грустно погасли, и ночная темнота укрыла своим покрывалом старую улицу села.
Я из кармана достала телефон, чтоб включить фонарик.
— Тебе помочь? — услышала я в темноте ночи.
— А-а, мать моя, — закричала от неожиданности. Сердце гулко застучало, кровь побежала по венам и меня бросило в жар.
— Прости, я не хотел тебя пугать.
— Не прощаю! — ответила я.
Он включил свой фонарик и посветил в ту сторону улицы, куда убежала такса.
Рядом стоял Слава. Я съёжилась от холода, пробежавший по спине. Слава снял куртку и нежно укрыл мои плечи.
Тут я опомнилась.
— Ты всё слышал? — пропищала я.
— Что именно? — ответил он.
— Не притворяйся, я не люблю, когда включают дурака. Я разговаривала со своим псом. А раз ты так близко оказался рядом, смею предположить, ты всё слышал?
— Слышал, — прошептал Слава.
— О, — выдавила я. Тихий ужас накатил волной, нет меня затоплял цунами, я глубоко вдохнула, посчитала про себя до пяти и выпалила, — Прекрасно, но это ничего не значит, уяснил!
Слава засмеялся. Его смех такой лёгкий, всепоглощающий. И я не удержалась, засмеялась в ответ.
— Глупая ситуация, — ответила я, — получается я тебе заочно призналась в симпатии.
— Мне очень приятно, если честно, ещё никто не признавался мне таким образом! Ты — первая. И… ты мне тоже очень нравишься.
Мы зашагали в сторону моего дома. Обсуждали погоду, красоту сельской жизни и плавно перешли к больным местам нашей души. Так бывает, когда люди мало знакомы, но их тянет друг другу, мы стараемся укрепить и в тоже время приземлить себя, рассказывая о том, чего больше всего опасаемся. Это отрезвляет и не даёт наделать ошибок, словно ты напоминаешь себе, а для чего это всё творилось.
Мы долго стояли под старой берёзой и никак не могли расстаться друг с другом.
— А потом я уехала. Лучше сказать, сбежала.
— Мне очень жаль, — ответил Слава, — думаю, для тебя это было правильным решением на тот момент.
— И мне очень жаль. А как так получилось, что такой красавец как ты пошел в инженеры и работает на селе?
Слава небрежно провел рукой по волосам и ответил:
— Я никогда не считал себя красавцем, хотя внимания со стороны девушек получал немало. Понимаешь, мой отец, он профессиональный охотник - егерь, и я с детства с ним ползал по заказникам. Он учил разбираться в животных, отличать птиц по их звуку. Мы собирали грибы и знали места, о которых многие мечтали. Я хочу сказать, что с детства люблю природу. Но однажды отец мне сказал, что профессию надо выбирать такую, в случае чего мог бы устроиться как на селе, так и в городе.
— Хороший у тебя папа, — сказала я, с нотками грусти в голосе, — прости, я... не хотела, просто... э...
— Я понял.
— Знаешь, ты уже замёрз, да и мне пора домой. Доброй ночи, Слав!
— Доброй ночи, Мила! Можно я приду завтра? Правда после десяти вечера, работаю.
Я кивнула и забежала домой.
— Что я делаю? Мне не стоит, через неделю вернусь в свою съёмную квартиру и ...
Я не могла решить, а что дальше. Ну что меня ждёт, а вдруг Слава – моя судьба или я просто хочу, чтоб так было. Хотя Света, ему и правда, лучше подходит.
В воскресный день мы с мамой решили ехать на кладбище, нас увез Иван Никитич. Я выкопала цветы, хосту и мы поехали. В единственный и последний раз я была здесь в день похорон, после этого ни разу. Но интуитивно, прикоснулась к монолитному камню, провела рукой по фотографии папы с братом и моё сердце сжалось. Я выдохнула:
— Я пришла... Да, меня не было целую вечность, но ты же знаешь пап, я скучала, и по тебе брат...
Я убрала сухие листья, цветы из вазы. Взяла маленькую лопату и выкопала небольшую клумбу. Посадила хосту у изголовья и белые колокольчики у памятника. Представила себе, как колокольчики весной наберут свои бутоны и после первого теплого июньского ливня начнут цвести и до самой поздней осени будут радовать своим неслышным для простых людей звоном. Рядом со скамейкой росла сирень, её так было много, мелкая поросль нагло лезла на холмик.
Мама, которая всё это время с Иван Никитичем убирали старую скамейку и ставили новую, расстроилась, что сирень везде проросла. Они вдвоём работали лопатами, рубили корни и откапывали поросли сирени.
— Неудачная чья-то идея была, — проговорил Никитич.
Через полчаса мы справились вездесущей сиренью. Сложили в кучу корни, Никитич их завязал и взял с собой, двинулся к выходу. Мама постояла немного, поклонившись папе с братом, ушла за Никитичем.
Я осталась стоять одна у памятника. Меня заворожили их улыбки, словно брат с отцом радовались моему приходу. Я смахнула слезу, улыбнулась в ответ и прошептала:
— Люблю вас, вы навсегда в моем сердце.
Я пошла за мамой, догнав её спросила:
— Что ты чувствуешь, мам? Для меня это так ново, что мне хочется поделиться своими мыслями.
— Я думаю... успокоилась. Умиротворение, да именно оно. Прошлым летом я приходила к ним и рассказала про Ивана, извинилась перед твоим отцом, но после того, как выговорилась, мне стало так легко, словно твой отец меня благословил. А весной мы уже вместе с Иваном приходили. Он то и сказал, что надо менять скамейку, старая сгнила.
Я внимательно слушала и подглядывала за мамой.
— Я тоже это чувствую, спокойствие. И я ощущаю, как моё сердце сжимается, но мне не больно, просто грустно немного. И это ощущение, которое знаешь, будто они меня слышат, не покидает меня...
Мама в ответ только кивнула, обняла меня и сжала мою руку: и я это чувствую.
По дороге домой, долго думала над тем, что же мне делать. Мама нашла своё счастье, ну или на данный момент, она его строила. Научилась жить дальше. Ну а я? Я как маленький котенок, брошенный на произвол судьбы, тыкалась во все углы, в поисках тепла и счастья. Не думаю, что моя мама рада, что я не получила высшего образования, не пошла по следам семьи. Но даже она смирилась, и просто отпустила меня.
Вечером, как и обещал, пришёл Слава. Мы погуляли с ним, а потом долго сидели в моем мини-салоне в летнем домике и говорили.
— Мне с тобой так легко, — сказал Слава, прижав меня сильнее.
— И мне, — ответила я, — но знаешь, как-то неспокойно. Тем более я знаю, что ты многим приглянулся и меня это беспокоит. Да и отпуск мой заканчивается.
Я проводила пальцем по его руке. Он схватил мой палец, подтянул меня к себе и поцеловал. Я прижалась к нему сильней и чувствовала, как пропитываюсь его запахом, вперемешку с мужским одеколоном. Когда мы отпряли друг от друга, Слава первый сказал:
— Мы могли бы попробовать, а уж потом делать какие-то выводы. Возможно мы поженимся, я кстати готов, и был бы рад, если рядом со мной шла по жизни такая девушка, как ты.
— Какая? — спросила я, прищурив глаза.
— Смелая, находчивая, красивая, нежная, очаровательная.
— Ну всё, всё хватит. Иначе я передумаю и никуда не уеду. Останусь дома и буду мозолить глаза местным девушкам, не давая им шанса, поближе узнать тебя.
Слава засмеялся.
— Вот именно такая мне и нужна, которая может заставить улыбнуться и поверить в себя. Теперь то я точно ощущаю себя красавцем, — ответил Слава и подмигнул мне.
Что ещё сказать? Мы полночи страстно целовались, а потом я его выгнала, напомнив, что ему в пять утра вставать.
Днём, когда постригала соседа, пожилого мужчину, прибежала Света. Она пробубнила что-то, про сломанный ноготь, и я попросила её подождать. Закончив стрижку, я убрала накидку, стала подметать волосы с пола. Сосед заплатил и вышел. Света стояла у порога, не решаясь зайти.
— Проходи, давай посмотрим, что там можно с ногтем сделать?
— Если честно, я по другому поводу, — замялась она, но тут же взяла себя в руки и выпалила мне, — он тебе не пара. Посмотри кто ты? Парикмахерша! А ему нужны девушки умные, из хорошей семьи, у которых есть будущее.
Я смотрела на неё и мне вдруг стало смешно. Я смеялась до слёз. Успокоившись, ответила:
— Эта парикмахерша делала тебе красивые ногти, которыми ты меня же решила обидно зацарапать. Вот что я тебе скажу, мою семью не трогай, она у меня лучше всех. Ну а с кем быть, Слава выбирает сам. Я не навязываюсь к нему. И если он захочет уйти к тебе, я не держу. Тем более я собираюсь уехать, мой отпуск заканчивается. Радуйся, будет твой шанс его охомутать.
Света хмыкнула мне в ответ, брезгливо поморщилась и вышла из летнего домика, столкнувшись у порога со Славой. Она успела ему мило улыбнуться во все свои тридцать два белых зуба. А мне захотелось немного ей подпортить улыбку и выбить пару зубов передних.
— Молва быстро прошла, все знают что мы встречаемся, — сказала я Славе.
Он стоял напротив меня, но на лице у него проскользнула тень. Я не поняла то ли разочарования, то ли тревоги.
— Решила всё-таки ехать? — спросил он, — Хотя, что я спрашиваю, ты же мне сразу об этом сказала. А я лишь строил планы. Доброго пути и мне жаль, что ты так легко хочешь разрушить наши отношения, уехать!
Слава отвернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Я стояла как вкопанная, не могла пошевельнутся. Что это сейчас было? Кажется, я влипла.
Нет, у меня не было желания за ним бежать и что-то объяснять, потому что я сама не знала окончательно, что же я хочу.
Иван Никитич заметил моё состояние.
— Наша птичка влюбилась! — сказал он.
Я в ответ хитро улыбнулась ему, но тут же сникла.
— Мне надо ехать... поможете мне с вещами? Мама хочет мне пол огорода отправить, боится, что там нет магазинов и я не смогу купить картошки.
— Но почему же так грустно всё это слышится на твоих устах? — спросил он меня.
Я хмыкнула лишь в ответ.
— Запуталась, оказывается это сложно... быть взрослой.
— Я конечно мало знаю в женской психологии, но в жизни немного понимаю. Сложно – это ты, когда сама так думаешь и хочешь в это верить. А на самом деле всё просто, главное сделать выбор и идти. Потому что, любой шаг он ведёт лишь нас к нашему счастью. Мне потребовалось тридцать лет, чтобы вернуться назад и встретить твою маму. Таня – моя самая настоящая любовь.
— А как вы это поняли, Иван Никитич? Что именно настоящая?
— Сердце, оно подсказывает.
— Странно, а мне кажется, моё молчит.
— Это потому, что ты не даёшь ей раскрыться, запутываешь её своим разумом. А он, как мы знаем, любит сомневаться и требует доказательств. Сердце не нужны доказательства, ей надо время раскрыться, как бутону цветка.
— Спасибо, вам. Я запомню.
Мама не стала меня провожать. Долгие проводы — лишние слёзы. А она не плакала, ну разве что при других. Поэтому меня провожал Иван Никитич.
— Берегите мою маму! И я рада, что у неё есть вы. Вы хороший... — сказала я и замялась.
Он обнял меня как дочь и посадил в автобус. Я уезжала, в который раз. И только сегодня знала, что сомневаюсь больше всех, правильно ли поступаю.
Осень расстроила бесконечными ливнями и холодными днями. Людей было мало, все отдохнули и сделали новые прически до осени. Будто чувствовали, что впереди непогода. Я немного успокоилась. Первую неделю порывалась позвонить Игорю и попросить телефон у Славы. Я такая дура, что не взяла даже его номер, как-то не было повода. Мы встречались каждый день, виделись только по вечерам, днём были заняты. Но так и не позвонила. Наверное, ждала что Слава сам позвонит. Но он не звонил.
В конце сентября мне написал Игорь.
"Привет, Люда! Мы с Наташей приглашаем тебя на свадьбу. Приглашение отправили почтой, адрес попросил у Татьяны Николаевны. Жди. Надеемся тебя увидеть на нашей свадьбе. Игорь".
Перечитывала сообщение три раза. Именно этого приглашения я и ждала. Конверт мне положили в почтовый ящик. Я раскрыла красивую открытку-приглашение и впервые за два месяца почувствовала себя счастливой. Впереди меня ждало много дел: сшить себе платье на свадьбу, а что, зря что ли училась. Выбрать подарок, купить красивую открытку, снять деньги на свадьбу. И самое главное, уволиться. Заплатить за квартиру и собрать свои вещи. Да, я решила открыть своё дело и заняться самозанятостью. Мама меня поддержала и это главное.
Меня встретил в четверг в райцентре Иван Никитич. Я обняла его как своего самого лучшего друга.
— Где мама? — спросила я.
Он взял мои вещи и подмигнул мне.
— Готовит сюрприз!
— Моя мама и сюрприз? — с удивлением спросила я, — мне уже стоит бояться?
— Думаю, ты будешь в восторге. После твоего звонка, Таня, два дня летала. Звонила кому-то, договаривалась. И да, записала тебя на водительские курсы. Говорит, что тебе нужна будет машина, чтоб выезжать и по деревням, потому не все могут выехать в центр, а в деревнях уже нет комбинатов бытового обслуживания.
Я глубоко вдохнула.
— Веди, я готова на всё. Впервые чувствую, что делаю всё правильно. Моё сердце знает!
Иван Никитич улыбнулся и кивнул мне. Это наш с ним секрет. И думаю ещё много будут таких секретов, которыми он поделится со мной.
Мама показывала мне помещение, расположенном в самом центре. Очень светлое, просторное. Правда и плата высокая, но помещение и его расположение того стоили.
— Мы с Иваном, посоветовались и решили тебе помочь, заказали мебель, зеркало, раковину, я купила полотенца. Конечно, если ты не против?
— Мама, что ты! Да я и подумать не могла. Наверное, жуть как дорого.
Иван Никитич прокашлялся и сказал:
— В общем, не так уж и дорого, разве только материалы. Потому что мебель я сделаю сам. Это же мой хлеб – мастерить мебель.
Я обняла их и сильно захлопала глазами, прогоняя слёзы.
В пятницу я надела платье-миди на запах, с V-образным вырезом, приталенное, короткими рукавами. Неделю корпела над ним. Купила бежевые лодочки и дополнила свой образ сережками-капельками. Выглядела отпадно, как сказала мама. И пошла гулять на свадьбе у друга.
Игорь с Наташей светились словно звезды в тишине ночи. Они такие счастливые, что я невольно заулыбалась. На свадьбе было много знакомых, и Света, дочь капустного барона, под ручку с Артёмом, выпендрежником, Лена, моя подруга, одноклассники и... Слава. Он тоже был. Его высокий рост и широкие плечи невозможно было не заметить. Он мило всем улыбался, пару раз стоял рядом с девушками и как бы я ни старалась сделать вид, что мне неинтересно, я то и дело, постоянно пыталась выяснить с кем он пришёл. Когда все немного охмелели, и устали от кошмарных, а местами до слёз смешных конкурсов, ди-джей включил мелодичную музыку. Главная пара, Игорь с Наташей, танцевали в центре зала. Рядом пристраивались пары: Света и Артём, Лена с другом...
— Можно тебя пригласить? — услышала я.
И можно было не гадать, по моим мурашкам по телу от его голоса, я поняла, что вечер будет длинный, возможно даже запомню на всю жизнь.
Рядом стоял Слава. Он нервно провел по русым волосам, поправил свой пиджак, снял его и повесил рядом на стул. Я встала, протянула ему руку.
Мы танцевали молча, но каждая моя клеточка тела готова была кричать от счастья. Его крепкие руки обнимали меня, и я растворялась в них.
Когда музыка стала тише, он вдруг проговорил:
— Ты сегодня такая... неземная, светишься. Что я не мог больше ждать и тем более терпеть, как другие истекают слюнями, рассматривая тебя. Я скучал и... Повел себя как...
— Слав, не надо. Я сегодня хочу быть счастливой. Можем убежим?
Слава не стал ничего говорить, он забрал пиджак, и мы вышли из зала. Сели в его машину и уехали прочь.
Я закрыла двери салона, год как хозяйка своего маленького дела. На улице пахло сухой листвой и запечённой картошкой. Пестрели гроздья рябины, и где-то за ветками притаилась осень. Она дала нам ещё немного порадоваться теплу и солнцу уходящего лета. Я улыбнулась ей, села в машину. Включила зажигание и выехала в сторону магазина. Зазвонил телефон, я схватила трубку и мой взгляд упал на обручальное кольцо. Моё сердце застучало, напоминая, что я теперь жена. На экране засветился крупный мужчина с добрым взглядом, русыми волосами.
— Алло, привет милый! Я отработалась, сейчас куплю продукты и домой. И я тебя люблю, Слава!