- Надо же. Твоя совесть тебя ещё не загрызла.
- Как видишь, нет.
- Ну и сколько же ты просишь за ожерелье нашей матери?
Случайно выцепив эти фразы из шума поредевшего под вечер вещевого рынка, я с любопытством обернулся и увидел девушку, которая сидела... на урне. Она забралась с ногами на мусорную урну и сидела на корточках. Все вокруг были слишком заняты, чтобы заметить чудачку, кроме человека, с которым она говорила. Насколько можно было понять из их слов, девушка была младшей сестрой торговца, и её крайне не устраивало то, что брат решил распродать семейные реликвии - тот отвечал, что она не может претендовать на них, потому как "выбрала другой путь".
Не то чтобы я люблю подслушивать, но меня их беседа искренне заинтересовала. Я стал потихоньку, ненавязчиво подходить ближе. Девушка захотела выкупить какую-то безделушку, на что мужчина отреагировал довольно жёстко. Заявил, что у неё нет денег даже на то, чтобы забрать собственного глиняного динозаврика. На мгновение между ними двумя повисла тишина, а затем чудачка, одним впечатляющим прыжком преодолев тротуар между ларьками, приземлилась прямо на прилавок, схватила что-то розовое и исчезла в небе... Шокированные покупатели провожали взглядом грохот её удаляющихся шагов по жестяным крышам.
Выждав пару минут, чтобы не вызвать подозрений, я подошёл к этой лавке посмотреть, что же послужило причиной разборок между братом и сестрой. Это были в большинстве своём обычные женские вещи. Крошечные сумочки, гребни, разные украшения.
- Видел эту дуру? - вдруг спросил торговец. Его голос был полон пренебрежения, усиленного грубым южным акцентом. - Она из дома сбежала, когда ей было пятнадцать. Ушла с какими-то уличными клоунами-акробатами, а теперь вернулась, видите ли. Это моё имущество, я имею право его продавать, какие ещё вопросы?
Он недовольно рыкнул и возвратился к протиранию и раскладыванию вещей, сброшенных девушкой с застеленного серым покрывалом стола. Я обратил внимание на пустое место, зияющее среди мелочей. Должно быть, там и стояла украденная безделушка. Среди статуэток были фарфоровые собаки разных пород, спящие котята, певчие птицы, танцующие медведи, ангелочки с трубами. И зелёный динозавр ничуть не выбивался из этой компании: доисторический ящер имел мультяшные пропорции, и его голова была больше похожа на голову бегемота, с глазами-бусинками и широкой, не обнажающей зубов улыбкой. Не знаю, зачем, но я купил его.
Динозаврик занял почётное место на моём рабочем столе и время от времени привлекал моё внимание ярким цветом и симпатичной мордой. И всякий раз, когда я смотрел на него - вспоминал, что где-то в этом городе есть второй, точно такой же, только не зелёный, а розовый. Я не мог перестать думать о таинственной незнакомке, которую увидел тогда, на рынке. Бегущая по крышам чудачка снилась мне по ночам... Я понимал, что так быть не должно, ведь любви с первого взгляда не существует, верно? И всё же что-то заставляло моё подсознание возвращаться к её образу раз за разом, снова и снова рисуя перед глазами те несколько секунд, на протяжении которых я мог наблюдать за её стремительными, уверенными движениями. Я потерял покой.
Таких, как она, обычно называли "уличными обезьянами". Возможно, кому-то это может показаться оскорбительным, но на самом деле лучших слов, чтобы описать данную группу людей, не найти. Они появились у нас уже давно, и все просто смирились с их существованием. Ребята, бойко карабкающиеся по строительным лесам с совершенно минимальной страховкой, а то и вовсе без неё, кажется, совсем не задумывались о собственной безопасности. Они повсеместно трудились на стройках, ремонтных работах, мыли окна высоток. Они монтировали на стены домов вывески и рекламные плакаты, подстригали деревья на центральных улицах, не требуя никакого дополнительного оснащения, и, стало быть, дополнительных затрат. Видимо, поэтому их и нанимали везде, где это возможно. Ведь уличные обезьяны отказывались ступать на землю.
Никто точно не знал, откуда эти чудаки взялись. Теории выдвигались всякие, от банальных до странных и просто глупых. Кто-то даже был уверен, что они - не кто иные, как "рогатые", те самые, о которых нынче часто поднимаются разговоры то тут, то там. А я вот вспомнил о крышелазах. Когда я был подростком, в Вин-Нипи и других крупных городах их довольно много было, приверженцев этой "радикальной субкультуры". Увлекающиеся паркуром и городским экстримом молодые люди на полном серьёзе уходили из домов, разрывали все контакты с родными, сбивались в группы и жили на чердаках и на крышах домов.
Мало кто из них работал, большинство просто воровало еду и всё необходимое. Они одевались в чёрное, были активны в основном ночное время суток и передвигались только по крышам домов, деревьям, столбам и прочим возвышенностям. И, что самое интересное, крышелазы свято соблюдали одно правило: никогда, ни при каких обстоятельствах не касаться поверхности земли. Следуя ему, они якобы теряли связь с землёй и постепенно обретали нечеловеческую ловкость и силу в конечностях, позволяющую совершать невообразимые, многометровые прыжки.
Опытные крышелазы уже не боялись случайно сорваться с карниза или не допрыгнуть до очередной ветки. Они были способны перемещаться по отвесным стенам.
Спустя некоторое количество размышлений у меня уже почти не осталось сомнения, что уличные обезьяны - и есть те самые загадочные жители крыш, просто наконец подстроившиеся под жизнь нормального людского общества и нашедшие себе в нём достойное место. Я непроизвольно начал приглядываться к ним, выискивая среди компаний одетых в одинаковую форму рабочих ту самую девушку. Девушек среди них было мало.
Когда я наконец нашёл её, легче от того не стало от слова совсем. К любому другому человеку я бы мог просто подойти на улице, набравшись смелости, ненавязчиво начать разговор. Но она всегда была где-то на вершине, на козырьках и навесах, на этажах брошенных строек, а я оставался внизу. Мы принадлежали разным мирам. И лазеек в её мир я, увы, не знал, хоть и искал по району незапертые чердаки. Сколько раз я колебался в сомнении: стоит ли пытаться докричаться до неё с земли? Это неминуемо бы привлекло любопытство всех прохожих в округе, да и получу ли я ответ? Что если она лишь посмотрит на меня как на полоумного, усмехнётся про себя и продолжит свой стремительный путь по верхотуре? Стаи уличных обезьян, разбегаясь после рабочего дня, порой перемещались так быстро, что я даже на велосипеде не мог за ними угнаться по земле.
Возможно, я бы ещё очень долго смотрел снизу вверх, если бы чудачка не решила однажды первой обратиться ко мне.
- Эй ты, зевака!
Поднималось раннее утро. Во дворе не было никого, кроме меня, так что это точно было сказано в мой адрес. Девушка стояла, свесившись через перила, на захламлённом штабелями коробок балконе. Первый этаж, если не считать цокольного, но земли не касается. Нежные утренние сумерки, остатки сна в глазах, неожиданная встреча - всё это придавало происходящему налёт фантастичности. Я даже не был до конца уверен, не снится ли мне это.
- Ты всё время смотришь вверх, ищешь кого-то? Я могу помочь.
Я подошёл ближе к балкону, растерянный. Мысли путались в голове, я внезапно совсем забыл, с чего хотел начать этот разговор. Ответил, что искал её. Зачем-то решил сказать, что видел её ссору с братом тогда, на рынке. Сказал, что считаю её поступок правильным, ведь вещи на распродаже - семейные, значит, отчасти принадлежат и ей тоже, что она просто возвратила себе свою вещь. Сказал, что она смелая. Она легко улыбнулась и задумалась о чём-то, а потом ответила, как-то невпопад:
- А чего ты, собственно, там внизу стоишь? Лучше полезай сюда.
Я почему-то сам собой согласился, как будто всё ещё не был уверен в реальности событий. Едва вскарабкался на балкон, она взяла меня за руку хваткой пианиста и потащила через перила на пожарную лестницу, по ней - наверх. У лестницы почти не было ограждений, а сквозь ступени, сделанные из сетчатого металла, было отлично видно заросшую травой отмостку у подножия дома. У меня кружилась голова, когда я смотрел вниз, а сердце замирало, но начинало биться снова, стоило мне поднять взгляд. Так мы забрались на самый верх, вышли на плоскую, застеленную кровельной смолой площадку, именуемую крышей.
- Прости, что так резко... - сказала она несколько виновато, понимая, насколько, строго говоря, неадекватным был её поступок. - Ты ведь не боишься высоты? Просто я не могу описать это словами, это можно только увидеть. Видишь? Это то, из-за чего я поссорилась с семьёй и сбежала из дома. То, без чего я не смогла бы жить.
Её звали Лейланни. И ей, очевидно, совсем не с кем было поговорить среди своих. Она едва не плакала, рассказывая мне, человеку практически незнакомому, о своих семейных драмах. Я молчал и терпеливо выслушивал, сочувствовал чудачке, перевернувшей свою жизнь с ног на голову ради спорных ценностей... Она закончила, а я всё ещё не знал, что ответить. Боялся что-либо сказать, ведь так легко было промахнуться! Кажется, Ланни поняла это. Тогда я сказал, что мы двое сейчас похожи на кошек, загнанных собаками на самую макушку дерева. Вспомнил эту сцену из старого мультфильма. Оказалось, Ланни тоже смотрела этот мультфильм в детстве. Темы разговора начали плавно перетекать одна в другую. И в какой-то момент она даже начала улыбаться.
Так в моей жизни появилось приятное ожидание. Мы обменялись номерами, но Лейланни не любила говорить по телефону. Каждый раз перед тем, как разойтись, мы договаривались о месте и времени следующей встречи. И я испытывал особое чувство, заставлявшее меня мечтательно ожидать - дома, или на унылых лекциях, или на улице в разгар занятого для - когда же мы увидимся в следующий раз. Чувство, как будто всё так и должно быть. Как будто мы должны быть вместе, и это что-то само собой разумеющееся, положенное Судьбой.
Она открыла мне двери в удивительный мир городских вершин. Знали ли вы, что у ветра есть запах? Нет, не те многочисленные запахи известных вещей и явлений, которые он просто переносит. Запах самого движущегося, живого воздуха, который Ланни всегда притаскивала с собой оттуда, сверху. Когда она не хотела спускаться, я поднимался наверх и попадал под действие этого странного волшебства. Сверху всё выглядело по-другому, играло новыми красками - Лейланни была права, это действительно сложно описать словами. Она редко говорила о чём-то, связанном с её теперешней жизнью уличной обезьяны, как будто стеснялась этого, но я смирился со всеми её чудачествами. Мы могли болтать о чём угодно, наблюдая сверху за тротуарами, парковками и детскими площадками, и могли смотреть друг другу в глаза безо всяких предубеждений. Я не мог оторвать от неё взгляда. Она казалась мне лесной феей, сказочным созданием, воплощённым в живом человеке, сокровищем, которым хотелось любоваться бесконечно.
Так мирно, в беседах проходили вечера. Сгущались сумерки. Стрижи с криками носились над домами, словно маленькие чёрные искры бенгальской свечи, охотясь за эхом детских голосов. В воздухе растекались нежные ароматы ночных цветов и вкусные запахи из окрестных ресторанов. Загорались первые звёзды, и ночное небо звало её летать... А я оставался на крыше один, провожая её взглядом, и осторожно спускался по лестнице обратно в свою привычную среду.
Я так хорошо помню нашу первую встречу... И последнюю тоже. Днём прошёл дождь, но к вечеру стих, и облака начали расходиться. Мы договорились прийти на крышу одной из девятиэтажек рядом с моим домом. Это было что-то вроде пикника: я взял с собой коврик и корзину с едой. Очень нейтральная еда, тушёный кролик с картошкой. Браться за что-то более сложное побоялся, кулинар из меня такой себе. Каково же было моё разочарование, когда Лейланни отказалась даже пробовать мою стряпню...
- Я не могу это есть, - сказала она. - Это ведь крольчатина? Кролики роют норы под землёй. И картофель растёт в земле, из земли выкапывается. Мне нельзя это есть.
Недолго думая, она достала из сумки пакет и вытащила большую связку, как мне сначала показалось, копчёных куриных ног и крыльев.
- Я тоже принесла кое-что, должно быть вкусно. Попробуешь?
Я по-честному попробовал одно крылышко. Это была далеко не курица. Либо ворона, либо скорее всего грач, притом добытый прямо здесь, в черте города. Сухое, копчёное мясо городского помойного грача. С большим трудом заставил себя это проглотить. Ланни, похоже, ничуть не волновало качество пищи, и связка постепенно редела. Мы сидели на коврике и ели то, что сами принесли. У меня никак не получалось начать разговор. Все эти мирные беседы на отвлечённые темы, будь то погода, новости или сериалы на восьмом канале... Тогда они отказывались выполнять свою функцию. Её комментарии были краткими и неохотными. Я не мог понять, в чём причина.
- Скажи мне, каким богам ты поклоняешься?
Этот вопрос, не имевший никаких предпосылок, обрушился на меня как снег на голову. Ожидая ответа, она отложила еду и смотрела мне в глаза так пристально, что я почувствовал себя неловко.
- Сложно сказать... Я не безверный, но и верующим меня не назвать. Я не поклоняюсь богам, но, по крайней мере, уважаю их.
Снова наступило молчание. Внизу по улицам гуляли шорохи автомобильных шин, цокот каблуков и приглушённые голоса. Полицейская сирена выла вдалеке, но казалось, что она носится по воздуху где-то совсем рядом, наравне с крышей. Влажный воздух очень хорошо проводит звук.
- Имена. У них есть имена?
- У кого?
- У богов, духов, кого бы то ни было, кого ты уважаешь.
- Двадцать восемь Великих, пожалуй, ты должна знать, как называют. Золотой Орёл, Лазуритовый Скат, Медный Ма...
- Почему именно они? - перебила меня Лейланни и, не давая ответить, продолжила: - Почему именно эти дряхлые духи, которым совершенно нет дела до человечества? Они не отвечают на ваши молитвы, равняют вас с животными. Зачем уважать их, если есть человеческие боги?
Я даже не знал, что ответить. Было бы ошибкой, конечно, сказать, что я не знал о так называемых "человеческих богах". Тех самых "всемогущих", каждый из которых в одиночку якобы создал весь этот мир во всех его деталях всего за несколько дней. Тех самых, что имеют человеческий облик, и людям, созданным якобы по их образу и подобию, навязчиво обещают сказочный Рай, но лишь если те выполнят их условия. Выдуманные древними народами для священного единения, они, их образы и символы стали причиной множества войн, истреблений и других несчастий. Проклятие Среднего века... Но она имела в виду что-то совсем другое.
- Ты можешь этого даже не знать, но твоя душа принадлежит Дневному Гусю. Я не буду называть его по имени. Создание дня и земли, оно питается миллионами мыслей и решений людей таких же приземлённых, как ты. Немудрено, что на этом сытном корме Гусь до того разжирел и обленился, что давно перестал покровительствовать кому бы то ни было. Даже своим кормильцам. Моя же душа... обещана Нут, той, что называют Ночной Коровой. Она - ночь, она - небо. В мире осталось очень мало людей, выбравших её своей богиней, слишком мало. И поэтому она дорожит каждым. Любит каждого. И каждого одаривает с неслыханной щедростью.
Пока я силился понять, о чём вообще Ланни говорит, она вдруг поднялась. В полной растерянности я остался сидеть на ковре, смотря на неё снизу вверх. Последние лучи заката, пробивающиеся из-за редеющих облаков, подсвечивали её растрёпанные волосы рыжим огнём.
- Ты влюблён в моё тело, так ведь?
Что ж, теперь я и вовсе был готов провалиться сквозь землю. Я выглядел полным идиотом, когда пялился на неё с тротуара. Она видела меня, конечно.
- Ты очарован моей ловкостью, тем, как легко я могу перепрыгивать с крыши на крышу, как белка, как кошка. Но дело не в моём теле, нет. Нут подарила мне лёгкую, сильную душу, чтобы я могла быть, где пожелаю... чтобы я могла быть ближе к небу. Мы ходим по воздуху, но мы не можем касаться земли. Всё, что есть на земле или, того хуже, под землёй, вредит нашим новым душам. Если ты хочешь быть со мной, тебе тоже нужно вырвать свою судьбу из лап Дневного Гуся. Ты сам сможешь без труда летать, как я! Оставь поверхность!
Она протянула мне руку.
- Прими ночь, и прими небо! Ты ведь хочешь этого?
Я медлил. Не понимал, как так вышло, что в милой девушке, с которой я общался всё это время, вдруг пробудилась какая-то непостижимая, враждебная мне сила. Глаза Лейланни сверкали, как у фанатика в религиозном экстазе. Это было красиво и жутко одновременно. Какая-то часть меня тогда очень хотела взять её за руку. Та часть, которая пьянела от запаха ветра, дыма и утренней росы, которыми была пропитана её одежда, мечтала завывать ночные песни, дико и неудержимо мчать по городским крышам, доверяя лишь своим ногам.
Но в моей жизни, как и в жизни любого простого человека, было слишком много вещей, связанных с землёй. Я сидел и глупо таращился на Ланни, не в состоянии сделать выбор. Она всё поняла.
- Когда-нибудь наступит ночь, когда последние нити, тянущие меня к земле, порвутся, - сказала она напоследок, прежде, чем скрыться из виду за карнизом. Она отвернулась от меня, но по голосу можно было понять, что она сожалеет. - И тогда я упаду в небо. Я буду вместе с Нут. А ты останешься.
Конечно же я видел её и после этого. Привычка смотреть вверх ведь никуда не делась. И Ланни меня видела, хотя упорно отводила глаза, если наши взгляды вдруг случайно пересекались. Возможно, она хотела показать, что ей нет дела до меня, приземлённого. Неужели она всё это время просто хотела затащить меня в свою "секту"? Я верил, что это не так. Был уверен, в глубине души она очень хочет возвратить те уютные вечера, что мы проводили вместе. Надеется, что я передумаю, что залезу однажды на городские крыши и больше не спущусь. Может быть даже сама задумывается над тем, чтобы спуститься... Хотя нет, это вряд ли. Как оказалось, Лейланни была не просто уличной обезьяной, а настоящим крышелазом до мозга костей.
Поначалу мне было очень тоскливо одному. Зелёный динозаврик отправился первым делом в ящик с глаз долой. Это была глупая, даже детская попытка избавиться от навязчивых, болезненных мыслей о ней. Я остался наедине с огромным количеством вдруг освободившегося времени, и не знал, куда себя деть. Пытался перенаправить себя в учёбу, вчитывался в учебники... Это не помогало. Я много звонил родителям, жаловался им, надеялся, что уж кто-кто, а они обязательно поймут и простят. Они говорили, что меня вылечит только время. Сперва не верилось. Потом оказалось, что это чистая правда.
Мой отец любит рассказывать, что настоящая любовь подобна Солнцу на небосводе. Солнцу, что затмевает все прочие звёзды своим светом. Говорит, что не стоит заглядываться на звёзды, не нужно тратить силы на попытки их достичь. Стремиться к ним бесполезно, они слишком далеки, слишком холодны. Нужно искать своё Солнце в этой жизни, единственное и неповторимое Солнце. Так что же это получается, я обознался? Я всё это время гнался за звездой?..