Никогда в жизни я не мечтал быть ментом. Однако когда, отслужив срочную, я приехал домой, то тут же получил письмо с предложением поступить на службу в московскую милицию по охране метро Таганская. В письме некий кадровик Панин усиленно расписывал всевозможные блага столичной службы и даже обещал в собственность, по прошествии трёх лет , «комнату за выездом». Что означает сие понятие, я до сих пор не знаю. Спустя годы, будучи в Москве, видел я этого бедного мента, стоящего посреди людской реки в метро Таганская. Ничего хорошего.
«На фиг мне Москва» - подумал я и пошёл устраиваться в ГУВД своего города. В отделе кадров мне предложили ППС с окладом в 140 рублей и вытрезвитель с окладом 155 р. Лишний пятнарик палатным вытрезвителя полагался за вредность. Конечно, я выбрал вытрезвитель.
Помню свой первый визит в это заведение: стойкий запах перегара, какие-то удары в соседнем крыле здания и матерные крики избиваемых мужиков. Стало жутко.
Так началась моя бесплатная практика. Мне выдали тёмную военизированную робу с ментовскими пуговицами и поставили принимать клиентов и приглядывать за ними. Каждый вечер менты, остававшиеся на ночь, выдавали мне деньги и посылали в магазин за двумя бутылками водки. Мне не наливали. Через две недели таких регулярных походов, сердобольная продавщица жалобно взглянула на меня и вздохнула: «Такой молодой, а как пьёть!» Коллектив обслуги трезвяка, как мне показалось, состоял из людей категорически не желающих работать.Целыми днями дежурный наряд надрывал животы от смеха над выходками пьяных клиентов. А посмеяться там было над кем. Особенно 5-го и 20-го числа каждого месяца, дни выдачи аванса и зарплаты. В эти дни трезвяк был переполнен доверху, поэтому принимали на постой только лежачих клиентов, а могущих передвигаться хотя бы на карачках, объявляли трезвыми и выпроваживали домой. В другие же дни ради выполнения плана, в ряды пьяниц записывали только за один запах спиртного. «!
Сколько сейчас клиентов?» - спрашивал в такие дни начальник вытрезвителя майор Алимов. «Девять», - отвечал палатный. «Чтоб к вечеру было двадцать девять!» - грозно рычал майор.
Самым ярким клиентом трезвяка был бомж Манаенков. Этого порой привозили сюда по три раза на дню. Нормальные дежурные офицеры сразу отправляли этот вонючий объект восвояси. А вот один был дурачком и всегда сажал Манаенкова в камеру. Бомж же был несколько тронут умом и беспрестанно орал: «Мой родной брат — первый секретарь липецкого обкома партии!» и это было чистейшей правдой. Впоследствии брат бомжа стал членом Политбюро ЦК КПСС. Бомж же на чём свет ругал коммунистическую власть и просился в Америку. Когда мы его раздевали, пинками катая по-полу, из его вонючей фуфайки сыпался песок, а сам он, выхватив из кармана беляш, жрал его. Его мутузят, а он орёт и жрёт! Мы решили подшутить над полубезумным дедом. «Вот что, - серьёзно сказал старшина. - Советская власть решила выделить тебе квартиру, сейчас мы тебя туда и проводим». Антисоветские настроения Манаенкова тут же сменились на противоположные: «Вот спасибо советской власти, пусть она живёт миллион лет! Спасибо, спасибо!» -!
кланялся бомж заходя в камеру. Потом огляделся: «Э, так дело не пойдёт...» Спустя некоторое время Манаенкова выпустили гулять по коридору. Страшный, с нечёсаной бородищей, горящими красными глазами и двумя жёлтыми зубами во всём рту, старик фланировал по коридору и брызгая слюной беспрестанно рычал: «Мой родной брат — первый секретарь липецкого обкома партии! Первый секретарь липецкого обкома партии — мой родной брат!» В это время в соседней камере тихонько стучался в решётчатое окошечко и канючил, чтобы его выпустили, главный инженер Волгоградгидростроя Григорьев. И тут внезапно ,с другой стороны решётки, нос к носу в лицо Григорьева воткнулась мерзкая, брызжущая слюной рожа Манаенкова: «Мой родной брат - …..» «Тьфу на тебя, падло!» - заорал Григорьев. Клиентов в этот день было море. Все орали и бились в истерике. Увидев сержанта-татарина, Григорьев воскликнул: «Почему меня русского держит в камере чурка?!» и саданул кулаком прямо по решётке окна так что из руки брызнула !
кровь. Мы с сержантом поволокли его на вязку. По пути Григорьев!
умудрился специально трахнуться башкой об косяк и тоже до крови. Вообщем, пока его вязали, я оказался в крови. В это время из фойе послышалось: «Андрюха, принимай клиента!» Оным оказался очкастый интеллигент в шляпе и галстуке попавший в вытрезвитель первый раз в жизни. Из камер до него явственно доносились удары дерущихся и крики пьяных: «Пидарасы! Козлы! Фашисты!» И тут из этого ада вылетел я, в тёмной с засученными рукавами форме, с руками до локтей забрызганными кровью: «Этот? Давайте его ко мне!» Интеллигент заорал: «Нет!» и рухнул без сознания.
Однажды к нам привезли лысого 50-летнего электрика универсама по фамилии Лобанов. Посадили в камеру, где уже находился один алкаш. Спустя время я увидел уморительную картину. Лобанов спал на полу, положив голову на руки, а задними ногами одновременно стоял на четвереньках с поднятой жопой. Его сосед сидел на кровати и смотрел на эту картину безумными глазами. «Ты петушка потоптал?» - спросил алкаша вызванный мною сержант. Алкаш на кровати замотал головой. Сержант размахнулся ногой и выписал Лобанову такого доброго пендаля, от которого тот затычкой влетел под топчан и застрял там. А ещё через пол-часа я увидел такое!!! Алкаш спал на топчане лёжа на животе и расставив ноги. Лобанов же, подполз к нему, ткнулся носом в промежность и стал что-то там лизать! Я жестами позвал ментов из фойе. Сбежались все, даже медсестра Катька. Поугарав над увиденной картиной, менты вломились в палату и вломили Лобанову таких ****юлей... После чего перевели его в отдельную камеру и держали там!
до самого утра.
А вот ещё был случай. Коллеги из подвала привезли нам пьяненького верзилу. Верзила по подозрению якобы был главарём банды, угонявшей мопеды. «И били, и через пыточную камеру пропускали, не колется гад! - посетовали менты из УВД. - Пусть у вас покантуется до утра, а потом придётся отпускать...» Ну ладно. Наш приколистый старшина завёл мужика в закуток, где мы обычно делали вязку. Верзилу привязали к топчану. Старшина ( сам весом килограмм на 120 с гаком), достал огромный ветеринарный шприц, точно такой, каким делали укол Моргунову в «Кавказской пленнице», наполнил его водой, демонстративно пустив струю на глазах у нашего пленника. «Чего это вы?» - насторожился верзила. «Да вот, согласно инструкции, сейчас пункцию у тебя возьмём из спинного мозга, чтобы выяснить дурак ты или нет...» «Стойте! - заорал верзила. - Я всё скажу!» Короче, фраерок раскололся на все 100, сдав всех подельников, и место захоронения мопедов — в ближайшем озере. На всё про всё ушло 20 минут. Звоним кол!
легам в ГУВД: «Забирайте, во всём признался. Готов давать показания.» «Ну вы и звери!» - только и смогли вымолвить палачи в ментовских погонах.
Ещё про зверства. Как-то раз из камеры послышалось: «Сержант, подойди сюда!» Подошёл и увидел картину: в камере два клиента и один из них, пьянющий в соплю ссал прямо на пол. «Сержант, можно я ему въебу тихонько?» - попросил тот, кто был потрезвее. «Ну давай, только тихонько», - кивнул я. Мужик набросился на зассанца и начал мутузить того по полной программе. На шум побежали менты бывшие в фойе. Я тут же распорядился прекратить избиение. «Что случилось?» - спросили менты. «Да вот, говорю, ссал на пол, пришлось поучить.» Менты поглядели на корчившегося от боли мужика на полу, а потом на меня: «Ну ты и садист!»
Это ещё что. За месяц пребывания в трезвяке я насмотрелся всякого. Как один цыганёнок на глазах у всех перегрыз себе жилу на руке. Принялся за вторую — не дали. Как один мужик ползал на коленях и умолял выпустить его в три часа ночи, мотивируя это тем, что у него в квартире остался парализованный сын... Не выпустили. Как попался бывший мент — сотрудник этого же трезвяка, орал: да вы чё, друзья, да мы же вместе.... Отправили в камеру до утра. Несколько раз клиенты стаскивали с пальцев золотые печатки, совали их мне с просьбой выпустить их сейчас же. Дебилы, да я за такую печатку сам был-бы готов отсидеть ночь в этом дурацком трезвяке! Это ж не КПЗ какая-нибудь с клопами и тараканами... Ну, надо сказать, клиентов в нашем трезвяке не грабили. Все деньги прятались в сейф и возвращались наутро. Единственным случаем грабежа был такой. Попался к нам отставной лётный капитан. Возвращался он с рыбалки навеселе в зелёном офицерском плаще с капитанскими погонами. Ну и чё? Развязав !
его рыбацкий рюкзак, менты конфисковали приличный шмат сала, а съев его ночью под водочку, решили поглумиться — часть звёздочек с погон бывшего лётчика сорвали. И пошёл наш лётчик наутро домой. Трезвый и весёлый. Без сала. С погонами младшего лейтенанта.
Вообще, вытрезвитель оказался для меня хорошей школой рукопашной борьбы. Драться приходилось ежечасно. Конечно, бить мужиков, которые в два-три раза старше меня, рука не поднималась. А вот блокировать удары я научился мастерски. Один Живодёров чего стоил, ломали и вязали его вчетвером! Также ежечасно приходилось выслушивать и многочисленные угрозы в свой адрес — от «поймаем и побьём» до «перо в жопу вставим». Впоследствии я некоторых встречал в городе, но они ничего не помнили!
Особая тема о женщинах. Эти выкидывали номера похлеще мужиков! Попалась как-то одна сорокалетняя тощая особа — как начала кидаться по камере топчанами в каждом из которых весу столько же, сколько и в ней — по 40 килограмм. Только втроём и скрутили разбушевавшуюся тётку.
Как-то часов в двенадцать ночи позвонил сторож со старого кладбища, мол, приезжайте, упокойничек из могилы завывает. Ехать никто не хотел. Послали меня и сержанта Сапижинскаса. Приехав на кладбище, мы действительно услышали из-под земли утробный вой. Преодолевая страх, двинулись по направлению. В могильной яме оказалась грязная и пьянющая 80-летняя бабка. Пришла с родственниками кого-то поминать, свалилась в могилу, а те про неё и забыли. Когда бабку раздевали, катая по полу фойе, она ещё и орала: «Внучки, что ж вы делаете, окаянные!» Один из ментов случайно попал ей рукой в рот и с омерзением вытащил оттуда вставную челюсть...
Яркие воспоминания оставила 25-летняя Наташа. Эта пьяная особа матилась так, что если бы её слушали солдаты или грузчики, то непременно попадали бы в обморок. Я решил поговорить с ней по-хорошему: «Наташа, ну ты же женщина. Что ж ты так ругаешься?» «Пошёл на ***, мент поганый, мусор, редиска, сосиска, петух гамбургский!»
Замолчала она только после того, как я замахнулся на неё увесистым дверным засовом. Закуталась в одеяло в углу, только безумными глазами сверкает. Через некоторое время Наташа начала тихонько стучаться в дверь. «Чё надо?» - спрашиваю. Стучиться и молчит. «Чё надо?» «Чё, чё — ссать хочу, вот чё! Только ты, мент поганый отойди подальше, а не то я тебя, педрилу, на куски разорву»!
Словом, посмеялся я за этот месяц вдоволь, так посмеялся, что уже в цирке не смеюсь совсем.
«Не подходишь ты нам», - через месяц сказал мне замполит вытрезвителя Симонов. «Да вы что? - ошалел я. - Вытрезвитель стал для меня родным домом!» Ну, насильно мил не будешь. Вероятной причиной моего изгнания из этого весёлого заведения стало всё-таки то, что я так и не смог заставить себя поднять руку на своего брата-мужика. Он ведь, хоть и алкаш, но ведь свой алкаш, родной, русский.
«Ну и ладно!» - сказал я отправился служить на флот по своей военной специальности — марконя. На дворе стоял конец апреля 1985 года. До введения сухого закона, ознаменовавшего начало развала великой державы оставалось чуть больше месяца...