Огненная хрустальная лава заполняла комнату. Художник метался, забирался на стул, затем на стол, а лава все росла, закипала пузырями.
– Что ты хочешь от меня? – кричал он в страхе и кидал в студенистую кипящую массу вазы, штофы, фужеры – все, что было на столе.
– Володя, проснись!
Он долго отходил ото сна; весь мокрый, с трясущимися руками, сидел, уставившись глазами в спинку впереди стоящего кресла, и прокручивая в голове приснившийся кошмар.
– Ты просто устал за последние месяцы, скоро отдохнешь, вот-вот будем на Острове Свободы! – успокаивал его сосед.
– Свобода будет через неделю. – Владимир постарался размять затекшее от сиденья тело. – Пока эти люстры не будут висеть там, где положено, меня будут преследовать кошмары.
Самолет всю ночь мчал их на Кубу, в Гавану, лететь оставалось около пяти часов. Художник закрыл глаза, события последних шести месяцев не отпускали его.
– Владимир Иванович, мы получили Правительственный заказ, – торжественно и с «металлом» в голосе говорил директор. – Это подарок нашей страны Кубе! Тебе поручается разработать эскизы люстр –два месяца на разработку, а через полгода люстры должны висеть в Доме Правительства в Гаване!
Свою речь директор произнес в манере, не терпящей возражений, но все же голосом попроще, без начальственного тона, добавил:
– Давай, Владимир Иванович, твори! Лучше тебя это никто не сделает.
Володю любили все, ему было чуть больше тридцати, обаятельный, с лукавинкой в черных глазах, душа компании и всегда в центре внимания. Он получил замечательное образование художника декоративно-прикладного искусства, закончив Ленинградское Высшее училище В. Мухиной, а на заводе были созданы все условия для творчества. Володины работы выставлялись на многочисленных выставках, и работал он в разной технике. Люстры были особой гордостью, и не одна уже украшала каминные залы Академий, домов отдыха, кинотеатры Москвы. Но Куба! Он всегда испытывал особое отношение к этой стране, к Фиделю Кастро.
Володя засел в библиотеке, смотрел все, что было про далекую, но с каждым днем становящуюся все ближе, страну, изучал историю кубинской революции. Он даже читал речи Фиделя, и заражался его пламенностью. Художник влюбился в образ вождя, в подражание отпустил волосы, бороду и усы. Дома позволял себе раскурить сигару.
Он мысленно представлял свои работы, а рука делала свое дело – рисовала. Через два месяца комиссия утвердила эскизы будущих люстр. Начался новый этап – работа с выдувальщиками, гранильщиками. Перед глазами целыми днями была шихта - кипящая стекломасса, от работающих печей дышало жаром. Он пробовал делать все сам, и выдувал, и гранил, и шлифовал. В работе он был неистов, считал, что художник должен знать, что требовать от мастеров, их возможности. В лаборатории отрабатывал процентное соотношение добавок, добиваясь нужного оттенка цвета.
– Меньше кобальта, цвет должен быть голубым, а не синим, а вот кадмия больше – красный цвет должен превалировать. А для другой люстры кремний – она будет нежно-розовая с нежно-зелеными листочками, здесь надо меньше окиси меди, – колдовал художник.
Каждая его новая работа была экспериментом – «Люстры для Фиделя», так он назвал свой проект.
Был объявлен день отлета –двенадцатое августа. Владимир обвел эту дату в календаре на стене. Он посчитал цифру символической, ведь и люстр было двенадцать. И вот наконец все готово, все принято комиссией, тщательно упаковано в ящики, чтобы никакой неожиданный случай не смог повредить ни один элемент конструкции или тончайшую хрустальную подвеску.
Куба встретила их жарой, зеленью, синевой воды, улыбающимися радушными лицами кубинцев. Всего было непривычно много, и хотелось окунуться в эту синеву, музыку, звучащую отовсюду, но многочисленные плакаты Фиделя как бы не давали забыть об их цели приезда.
– Не расслабляемся, прежде работа, – осадил пыл горящих глаз двух своих помощников художник.
Принимать работу приехал Рауль Кастро, брат Фиделя, второй человек на Кубе. Каскад из девяти люстр разной высоты напоминал игру волны. Тысячи хрустальных подвесок отражали кубинское солнце, раскладываясь на множество оттенков. Еще три цветные люстры были выдержаны в классическом торжественном стиле и висели в конференц-залах. Рауль от восторга обнял Володю и долго тряс ему руку. К ним подошла девушка Айрам – переводчица, и с чувством переводила слова восхищения и признательности русскому художнику. А потом был банкет, и целое представление для русской группы из пяти человек. Айрам сидела между Володей и Раулем, боясь оставить без перевода хоть слово новых товарищей.
– Володя, в знак признательности я приглашаю тебя на неделю отдыха, ты окунешься в сигарно-ромовый рай Кубы. С тобой будет Айрам, она тебе покажет, как живет наш народ. Да, мы пока не богаты, но мы строим социализм и дорожим дружбой с СССР, и благодарны за все, что Ваша страна делает для нашего народа. Отдыхай, Володя!
Он обнял на прощание художника и, жестом показав на его бороду, поднял большой палец.
– Тебе идет! – перевела Айрам.
¬¬
Вокруг было веселье, все танцевали. Девушка с азартом взялась исполнять поручение Рауля. Володя с легкостью перенимал движения кубинского дансона. Близость партнеров, раскачивание бедер, и все это на минимальной площади, – так танцевали кубинцы.
– Володя, уйдем отсюда, я тебе покажу ночную Гавану.
Город сиял огнями, казалось, никто не спит, все на улицах города.
– Я училась в Москве, с моим образованием удалось получить хорошую работу. А вообще, Володя, Куба очень бедная страна, у нас все по талонам, и одежда, и еда. Но это временно, мы верим Фиделю, и скоро будем жить хорошо!
Айрам увлекла его в местную харчевню, заказала напитки.
– Это дайкири – любимый коктейль Хемингуэя, – протянула она стакан Володе, – ты должен все попробовать!
– Все-все? – с легкой улыбкой спросил художник.
– Пойдем танцевать!
Айрам старательно крутила бедрами, как-бы нечаянно задевая парня. Страсть разгоралась вместе с музыкой танца, сальсу сменила ча-ча-ча, потом мамба.
– Кубинцы танцуют с рождения, – заметила Айрам.
А потом, уже в гостинице, смуглое и плотное тело девушки, такое податливое в его руках, раскованное, страстное и ненасытное, как будто продолжало свой танец.
Они мчались на «Волге», предоставленной Раулем, по улицам Гаваны. Дома-дворцы, доставшиеся в наследство от колониальной Кубы, и на их фоне бедно-одетые, но улыбающиеся и счастливые люди, дети в красных беретах с сине-белыми галстуками. И везде плакаты с взявшимися за руки Фиделем и Брежневым, или с лицом Че Гевары, нарисованным прямо на фасадах современных невысоких домов; много советских автомобилей. В основном дома были без стекол, только жалюзи деревянные или металлические защищали квартиры от жары.
Айрам водила Володю по харчевням и угощала любимым блюдом кубинцев - мясным рагу с овощами и специями.
– Это креольское ахиако, а это – медурос, жареные бананы, а это ты знаешь, кубинский ром! – смеялась Айрам.
Неделя пролетела стремительно. Они прощались в аэропорту.
– Что означает твое имя? – спросил Володя.
– Прочитай его с испанского наоборот.
– Мария! – произнес он.
– Да! Дева Мария – покровительница Кубы.
– Теперь не Фидель, а ты и есть для меня Куба! Я еще вернусь к тебе, девушка Куба!