Откровение 11

Честно говоря, сейчас я не рвусь писать, но понимаю ,что нужно, мне нужно. Я вернулась домой. Это, пожалуй, одно из худших решений, принятых мной за очень долгое время. Представляешь, я пишу сейчас и почти не вижу текст, мои глаза полны слез. И они отнюдь не радостные. Я не плакала давно, и к счастью, почти забыла как это делается. Я поздно легла и рано проснулась в день отлета, кушала овсянку на воде и бутерброды. Пока меня провожали за нами шел пес, цокая когтями, почти впритык. От страха и рассказанных ранее историй про внезапное кусание меня бросало в жар и тряслись колени. Я попрощалась с близкими мне людьми и поехала. В аэропорту мне казалось, что я вот-вот упаду, все плыло, меня шатало. Так же я переживала, что пропущу свой рейс и в итоге отстояла лишнюю очередь. Села, съела кусок шоколада, читала про гипноз, затем чутка подремала. Прилетела. Пилотам хлопали, раньше мне нравилась эта традиция, но сейчас, я считаю, что это просто работа, которая достойно оплачивается и аплодисменты лишние. Мне ведь почему-то никто не хлопает на работе, когда я…, да не важно, не хлопают и все. Пересела и стала ожидать рейс снова, общалась с человечком на всякие-разные околотематические штуки, здорово, если б не одно но, от которого я осталась весьма недовольна, но теперь оно стерлось в порошок и я сдула его с трапа. Скушала зачем-то два куска яблока и пару сухарей, сыта не стала, как и голодна, впрочем, тоже. Села в самолет, как и в прошлый раз сидела на самом дальнем ряду между двух мужиков (вообще, я уважаю мужчин, мужиков — нет). От одного разило нечистым телом, на правой руке была печатка и длинный ноготь на мизинце (зачем — загадка), он прижимался ко мне своей коленищей. Другой читал газету про крымских татар и давил мне на руку, хотя когда я впоследствии и предоставила ему подлокотник он просто сложил свой локоть на меня. Очень серьезно задумалась о феминизме (в скором начну изучать этот вопрос). Попросила воды. Дали. Была холодной, самое то. Внезапно я ощутила боль. Сильнейшую. Область сердца. Смяла стакан и не могла вздохнуть. Она опускалась по левому боку вниз к центру живота. Поняла, что такое страх смерти, только страшно не было отчего-то. Вспомнились откровения стюардессы, где она говорила о том, что если кто-то умирает на борту и нет свободных мест, а их не было, то его оставляют на месте. Злорадно усмехнулась про себя и оглядела соседей. Знали б они, что сегодня я благосклона к их психике и не разобью её своим бездыханным телом. Прилетела. Встретили в объятия, почувствовав, мне стало тоскливо. Машина была шикарная, я даже смогла положить ногу на ногу, ехала такая загадочная и удобно устроившаяся. Дома была нарезка из овощей и Пармезан. Вкусно, но от холода заныла челюсть. Сыр был нарезан ножом с пилочкой отчего на нем был причудливый рельеф. Я хотела так многим поделиться, но кто бы меня услышал? Была забота, но, столько этих но, которые я почему-то должна скрывать, что б не расстраивать кого-то. Почему я должна? Взрослая. Покупалась. Легла спать, долго говорила с человечком. Разумеется, приятно, ласково. Наверное, я полезу в ракушку, появляется страх, что любитель деликатесов вытащит меня и пожарит или запечет или всосет сырьем. Проснулась от звонка, близкому человеку было нехорошо. Собралась и поехала. Встретили со слезами. Врачи, таблетки. Пришла домой, радовалась встрече с квартирой, хвалила её. Завтра мне на работу, от одной мысли мне становится нестерпимо горько. Сейчас я сяду за учебу. Я опять разлюбила свой город, как полгода назад. Мне не мил его воздух, деревья и дома. Я приехала словно отбывать наказание. Меня никто не будет ждать дома. Я зашториваю окна и остаюсь взаперти. Моя ловушка поймала главную добычу. Я вернулась, что б уничтожить себя. Зачем?