Ох уж это её увлечение. Андрей давно уже пожалел, что подарил жене фотоаппарат. И вышло всё как-то несуразно с этим чёртовым подарком. Прогуливались они однажды вечером в парке, болтали о всяких пустяках, а потом Олеся увидела пожилого художника, который в альбоме делал набросок тополиной аллеи, и погрустнела, тяжело вздохнула. Андрей считал свою жену самой жизнерадостной женщиной на свете и печаль в её глазах, а тем более горестный вздох, не могли его не взволновать.
- Что с тобой, Олесь?
- Я тут подумала… - она потупила взгляд. – Мне тридцать два, а у меня до сих пор нет никакого увлечения. Тебе не кажется, что это ненормально? Кто-то стихи сочиняет, кто-то фигню всякую из бумажек складывает, кто-то рисует… ты вон на гитаре играешь, а я… не знаю… поглядела на этого старичка и почувствовала себя неполноценной.
Андрей расценил слова жены, как сиюминутную блажь. С ней такое частенько случалось, вот только блажь её обычно была весёлой.
- Ты книги любишь читать, - заметил он.
- Ага. А ещё я люблю советские комедии смотреть, - Олеся мотнула головой. – Нет, Андрей, это всё не то. Это чистой воды потребительство. Увлечение должно быть… как вторая работа, но так, чтобы в кайф.
Андрей посмотрел на неё с усмешкой.
- Ну так в чём проблема-то? Найди себе увлечение.
- Думаешь, это так просто? – она смешно наморщила нос. – Рисовать я не умею, стихи писать – тем более. Музыкальный инструмент какой-нибудь освоить? Так сам же знаешь, что мне медведь на ухо наступил. Бестолковая я у тебя, Андрей. Бес-тол-ко-ва-я. Нет, я могу, конечно, поучиться из бумаги цветочки и аистов складывать, но мне это неинтересно.
Эти слова она произнесла с иронией, и Андрей перестал беспокоиться насчёт её давешней грусти. Впрочем, даже если тоска Олеси была сиюминутной блажью, он решил проявить чуткость и на следующий день купил ей цифровой фотоаппарат.
Вручил подарок жене он с таким торжественным видом, что она не смогла сдержать смех.
- Будешь фотографом! – заявил Андрей.
- Ты это серьёзно?
- А почему нет? – он развёл руками. – Ты же хотела, чтобы у тебя было увлечение. Или уже не хочешь?
- Хочу! – поспешила заверить Олеся. – Но почему именно фотик?
Ответ на это вопрос Андрей мог дать честный: купил, потому что у всех его знакомых были цифровые фотоаппараты. Он вспомнил об этом факте в магазине и задумался над тем, что некоторые вещи, пускай даже если ими не пользуешься, обязательно должны присутствовать в доме. Это как символы нормальной жизни; это как ингредиенты для салата Оливье – нет одного ингредиента и салат уже не тот. Он вкусный, но… не тот. Раньше подобные мысли вряд ли пришли бы в голову Андрею, но в последние годы он стал более приземлённый, что ли. Былая лёгкость существования утяжелилась обязательствами, а панковский пофигизм растворился в житейских проблемах. Это было ни что иное, как запоздалое взросление и одним из симптомов этой «болезни» являлся хоть и слабо выраженный, но всё же вещизм. И ничего удивительного, что в магазине им был приобретён именно фотоаппарат, который был у всех знакомых, но которого не было у него.
Да, Андрей мог дать жене правдивый ответ, однако решил слукавить:
- Я как увидел эту штуку, так сразу понял: это твоё! Просто озарение какое-то!
Олеся поцеловала его в щёку.
- Спасибо. Я уж думала, ты и забыл про мои вчерашние слова.
Он понял, что ей важней не подарок, а его внимание. Впрочем, на это и был расчёт. Порадовал, отдал моральный долг и сам себе доказал, что равнодушие – это не про него. И комфортней как-то стало на душе, теплей. Он однажды слышал фразу: «Семейные отношения – это дом, который нужно строить постоянно». Ну что же, можно считать, что, подарив жене фотоаппарат, он добавил в семейное здание очередной кирпичик. И улыбка Олеси доказывала, что кирпичик этот крепкий, надёжный.
Выходя на улицу, Олеся теперь всегда брала фотоаппарат с собой. Фотографировала всякую ерунду: кусты, клумбы, голубей, фонтаны, деревья… Делала она это с увлечённым видом, но Андрей подозревал, что этот «увлечённый вид» был только в его присутствии. Таким образом Олеся отдавала свой собственный моральный долг, показывая, что подарком очень довольна.
Снимки она откладывала в папку «Чудесные фотки» в компьютере. За лето этих снимков штук пятьсот накопилось, и Олеся их практически не просматривала, что убеждало Андрея в том, что для неё это не было настоящим увлечением.
Не было, пока не наступила осень.
В середине сентября она как-то бездумно, походя, сфотографировала гнилое дерево на фоне серого неба. Перенеся в папку снимок, Олеся смотрела на него сначала с удивлением, будто не веря, что это сфотографировала именно она, а потом удивление сменилось восхищением.
- Ты только взгляни на это! – сказала она Андрею. – Чёрное гнилое дерево на сером фоне… В этом есть какая-то … тёмная красота. Это завораживает.
- Да, неплохой снимок, - сдержанно похвалил Андрей, посмотрев на экран монитора. Он рассудил, что фотография и впрямь неплохая, но не более того. Нет повода петь дифирамбы.
Тем же вечером Олеся удалила из папки все фотографии, кроме снимка с мёртвым деревом. Удалила решительно, заявив, что всё это полнейшая ерунда, за которую ей теперь стыдно.
- Я знаю, что буду фотографировать, - сказала она с азартом. – Тёмную красоту! Этой красоты ведь много вокруг, но нужно постараться, чтобы её разглядеть.
Андрей был уверен, что это очередная блажь, которая через несколько дней наверняка сойдёт на нет. Желает Олеся искать тёмную красоту? Да пускай себе ищет на здоровье. Ему и самому было любопытно, какие фотографии она теперь станет делать.
На следующий день, вернувшись с работы, Андрей не застал Олеси дома. И ужин не был приготовлен. Неужели что-то паршивое случилось? Если жена не приготовила ужин – это тревожный сигнал! В голове красной неоновой вывеской вспыхнуло слово: «Беда! Беда! Беда!..»
Строя трагические предположения, он схватил сотовый, позвонил Олесе.
«Абонент недоступен или находился вне зоны действия сети».
Проклятье! Воображение нарисовало страшную картину: автомобильная авария, окровавленная Олеся на асфальте, расколотый телефон… Чёртово воображение, и без него было тошно!
Андрей принялся обзванивать их с женой общих знакомых. Нет, никто её сегодня не видел. Он чувствовал себя паникёром. Ужин не приготовлен? Жены нет дома? И это причина для паники? Смешно! Вот только Андрею было не до смеха. Олеся готовила ужин даже в тот день, когда её мать умерла. И она ему по сто раз на дню звонила: «А я сейчас в парикмахерской… А я сейчас в кафешке сижу… А я в магазин собралась… А я булочки купила…»
Но сегодня она не звонила ни разу, и Андрей это только теперь осознал. С телефоном в руке он подошёл к окну, в надежде увидеть идущую к подъезду знакомую фигурку. Но, увы, надежды не оправдались. Моросил дождик, свет фонарей отражался в мокром асфальте, во дворе старичок в дождевике, с трудом переставляя ноги, выгуливал таксу. Нынешняя осень не радовала хорошей погодой. Середина сентября, а никакого намёка на бабье лето. Сплошная унылая хмарь, делающая золото листвы блёклым, невзрачным. Даже дома выглядели какими-то усталыми.
«Тёмная красота», - вспомнил Андрей слова Олеси и разозлился на эту чёртову осень, потому что ему невыносимо хотелось хоть кото-то или что-то обвинить в том, что жена куда-то запропастилась, в том, что тревога грызла душу как голодная крыса.
Три часа он себе места не находил, а потом пришла Олеся.
- Где тебя носило?! – Андрей никогда не повышал на неё голос, но сейчас не сдержался.
Она скорчила гримаску, означающую сожаление.
- Прости. Совсем счёт времени потеряла. Из дома вышла после полудня и даже не заметила, как вечер наступил.
- И дождь не заметила? Ты промокла до нитки, - Андрей начал успокаиваться. Слава Богу всё обошлось, ни в какую аварию Олеся не попадала, воображение рисовало лживые картины.
- Промокла? – она усмехнулась, стягивая в прихожей сапожки. – Подумаешь, пустяк какой. Зато я такие фотографии сделала! Не поверишь, я настолько увлеклась, что обо всём на свете забыла. Меня словно кто-то невидимый по городу водил и указывал, что и где снимать. Странно, да?
- А телефон! – нахмурился Андрей. – Я тебе раз тридцать звонил.
- Телефон разрядился. Утром забыла зарядить, - на её лице появилась притворная обида. – Андрей, ну что ты как брюзга? Ничего страшного ведь не случилось. Ты бы лучше порадовался за меня, я наконец нашла себе увлечение.
- Я радуюсь, - выдавил он мрачно. – Радости полные штаны.
Чуть позже Олеся показала ему фотографии, которые она сегодня сделала, и восторга они у него не вызвали. А некоторые снимки показались и вовсе отвратными:
Тёмные подворотни, мусорные контейнеры, здание туберкулёзного диспансера, тощий грязный пёс, размокший окурок в луже, алкаш, заснувший на автобусной остановке, сломанные качели, осклизлый покосившийся забор, использованный шприц возле скамейки, дохлый голубь в грязи…
- Ну как? – поинтересовалась Олеся его мнением.
Андрей не стал юлить и ответил прямо:
- Мне не нравится. Подворотни ещё куда ни шло, а всё остальное… В общем, не нравится.
- Потому что ты ни черта не понимаешь! – разозлилась Олеся. – Нужно уметь видеть, чтобы понимать, а ты не видишь!
- Я вижу, что ты фигнёй какой-то занимаешься, - парировал Андрей. – Поверить не могу, что ты целый день по городу шлялась и всю эту хрень фотографировала.
- Хрень?! – её аж затрясло. – Сам ты хрень!
Они и раньше ругались, но как-то беззлобно, а сейчас… Андрей впервые видел жену такой, и он чувствовал, что сразу несколько кирпичиков в здании семейных отношений превратились в пыль и теперь в стене зияет ниша, которую непросто будет заделать. С Олесей что-то творилось, но он не мог понять, что именно. А списывать всё на сиюминутную блажь ему больше не хотелось.
Усугублять положение ответными выпадами Андрей не стал. Он лишь поглядел на жену горестно и вышел из комнаты. Впервые за долгое время ему захотелось выпить. Хотя бы рюмку или две для успокоения нервов. Но нет, он себя хорошо знал: рюмка или две наверняка выльются в недельный запой. Пять лет был в завязке. Ничего, потерпит, а завтра с женой помирится и всё у них опять будет хорошо.
Они помирились, однако отношения остались натянутыми. Олеся продолжала искать тёмную красоту, целыми днями где-то пропадая и делая всё более мерзкие снимки. Она их Андрею не показывала, но он сам заглядывал в папку «Чудесные фотографии», когда жены не было дома.
Свежая могила, ржавая кладбищенская ограда, крысиный скелет, мусорная свалка, гнилые яблоки, какая-то тётка с язвами на лице, дохлая кошка…
И всё в том же духе.
Олеся перестала пользоваться косметикой, зубы не чистила, волосы не мыла. Совсем себя запустила. И Андрея бесило, что он никак не мог на неё повлиять, не мог вернуть прежнюю весёлую и добродушную Олесю. На все уговоры бросить поиски тёмной красоты она отвечала холодным молчанием или огрызалась. Порой ему казалось, что её подменили, как в каком-нибудь фантастическом фильме.
Однажды, вернувшись с работы, Андрей застал Олесю за компьютером. Она просматривала фотографии и слушала «Гражданскую оборону».
- Егор Летов? – удивился он. – Ты такую музыку всегда терпеть не могла.
- А теперь люблю, - отозвалась она раздражённо. – Летов тоже умел видеть тёмную красоту. И он, и Янка Дягилева, и Сид Вишес, и Курт Кобейн. Все они… видели.
Андрей сокрушённо покачал головой.
- А тебя не смущает, что все они ушли слишком рано? А Кобейн, так вообще с собой покончил.
- Ни капельки не смущает! – последовал резкий ответ. – Это цена, которую они заплатили.
- Заплатили за что?
Олеся уставилась на него как на полного дебила, а потом её губы расползлись в жуткой пародии на улыбку и она принялась подпевать Егору Летову, выстукивая ритм ладонью по столу:
- Моя мёртвая мамка вчера ко мне пришла, всё грозила кулаком, называла дураком! Предрассветный комар опустился в мой пожар, захлебнулся кровью из моего виска! Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя!..
Она захохотала – визгливо, с надрывом. А Андрей стоял в оцепенении, ощущая, как по коже бегут мурашки и проклиная себя за то, что месяц назад подарил жене чёртов фотоаппарат.
- Ты больна, Олеся, - сказал он с безнадёгой в голосе. – Тебе нужно лечиться.
- Больна? – она откинулась на спинку стула. Её лицо стало серьёзным. – Знаешь, Андрей, мне сейчас кажется, что я всю жизнь была больна и только теперь излечилась. Тёмная красота меня излечила. Никогда не чувствовала такой лёгкости, такой внутренней свободы. И это только начало. С каждым днём хранители тёмной красоты показывают мне всё больше и больше… Наступит время, и я увижу всё, - она снова запела, но на этот раз злобно, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы: - Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя! Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя!..
Как же Андрею хотелось схватить её в охапку и потащить в больницу к мозгоправам. Но что это даст кроме скандала?
Ночью ему приснился кошмар, в котором Олеся, точно огромное белёсое насекомое ползала по мусорной свалке и жадно пожирала всякую гниль. Он проснулся в холодном поту и буквально кожей ощутил, что в темноте возле дивана кто-то стоит.
- Спи, Андрей, спи, - прошептала Олеся. – Мне нравится смотреть, как ты спишь.
Он и раньше слышал от неё эти слова, но тогда она произносила их нежно, а сейчас, услышав её голос, Андрей подумал о шелесте листвы на ночном кладбище. Отчего-то именно эта ассоциация пришла в голову. Ему было жутко. Меньше всего он ожидал, что когда-нибудь начнёт бояться собственной жены.
- Уходи! – Андрей вскочил с дивана, включил торшер.
Олеся глядела на него исподлобья сквозь падающие на лицо сальные волосы. Уголки губ подрагивали, пальцы непрерывно шевелились, как лапки паука.
- Прошу, Олеся, уходи! – с мольбой повторил Андрей. – Иди в спальню.
Она развернулась и медленно, точно сомнамбула, вышла из гостиной. Этой ночью Андрей больше глаз не сомкнул. Сидел до утра в кресле и думал об алкоголе. О водке, которая чудесным образом способна сделать любую проблему ничтожной и неважной. Уж он-то в этом был эксперт.
В конце октября Олеся явилась домой с бурыми пятнами на плаще.
- Это кровь?! – опешил Андрей. – Какого чёрта?! Ответь, это кровь?!
Молча, Олеся скинула плащ и зашла в ванную комнату. За весь вечер она ни слова не произнесла, а когда уснула, Андрей посмотрел фотографии, которые она добавила в папку.
Несколько десятков снимков растерзанной собаки, маленькой дворняжки. Беднягу будто ножом резали.
Нож!
Андрей поспешил на кухню. Одного из ножей в наборе не было. А это означало… Как же ему не хотелось верить в то, что это означало, но и отмахиваться от очевидного не мог.
С трудом сдерживая дрожь, он ворвался в спальню.
- Какого хрена ты творишь?! Ты… ты собаку убила!
Зевнув, Олеся села на кровати.
- Не кричи, Андрей.
- Не кричать? – он обхватил голову руками. – Ты! Убила! Собаку! Я видел фотографии! Ты изрезала её, распотрошила, как чёртова маньячка!
Олеся поднялась, посмотрела ему в глаза.
- Иногда тёмную красоту нужно создавать. Порой она требует, чтобы её создавали.
Задыхаясь от гнева, Андрей подумал, что перед ним сейчас стоит не Олеся, а какое-то чудовище из неведомого жестокого мира. Его Олеся не могла убить собаку, у неё всегда слёзы на глаза наворачивались, когда она видела на улице бездомного пса или котёнка.
Не в силах совладать с эмоциями, он бросился к тумбочке, схватил фотоаппарат и швырнул его об стену, разбив вдребезги.
- Давно нужно было это сделать!
Олеся подошла к нему, приблизила своё лицо к его лицу и выдохнула:
- А мне плевать! Этот фотоаппарат научил меня видеть тёмную красоту, и он больше не нужен. А если я захочу сделать фотки, воспользуюсь телефоном. Или ты и телефон расколошматишь?
Андрею одновременно хотелось и ударить её и обнять. Мысли путались. Накатила слабость и он, чувствуя себя солдатом, бегущим с поля боя, покинул спальню.
Время приближалось к часу ночи, а Андрей всё сидел в кресле, слушая, как за окном шумит ветер. Ему казалось, что эта осень длится целую вечность – самая мерзкая, самая грязная осень в его жизни. Он мечтал о первом снеге; мечтал о том, чтобы белое и чистое спрятало под собой серую слякоть. И пускай первый снег быстро растает, но он станет символом того, что время движется и когда-нибудь да наступит весна. Андрей верил, что с первым снегом его Олеся вернётся, потому что ему нужно было хоть во что-то верить, дабы не спятить.
С Олесей они теперь почти не общались. Она постоянно куда-то уходила и порой возвращалась поздно ночью. С каждым днём в Андрее росло чувство вины из-за того, что он не может всё исправить. Эта тяжесть давила на сознание, сводила с ума.
В конце ноября он не удержался и купил бутылку водки.
Поздно вечером, сидя на кухне, Андрей глядел на ещё не откупоренную бутылку и думал, что это его личная тёмная красота. Стоит выпить хотя бы рюмку, и темнота затянет, поглотит и быть может, больше не отпустит. Но он желал эту тьму, она сулила покой, хотя бы временный.
Презирая себя за слабость, Андрей судорожно открыл бутылку, налил водки в рюмку.
В прихожей щёлкнул замок – вернулась Олеся. Разувшись и сняв пальто, она зашла на кухню, села за стол напротив Андрея.
- Решил напиться?
- Да, решил, - буркнул он. – Меня всё достало. Ты меня достала со своей долбаной тёмной красотой.
Олеся усмехнулась.
- Ну так чего же ты ждёшь? Пей! Залпом! Так, чтобы нутро обожгло! А потом сразу следующую рюмаху! Пей!
И он выпил, думая, что делает это назло ей. Налил и выпил ещё.
Олеся поднялась, подошла к стойке, взяла нож.
- Хранители тёмной красоты показали мне много прекрасного, - её голос дрожал. – Но я хочу больше. Я желаю видеть то, что сейчас видят сотни ушедших поэтов, художников, музыкантов… Они купаются в тёмной красоте, они ей дышат… Я хочу быть с ними. Хранители сказали, что моя мечта сбудется, если я буду достойна. Прости, Андрей, но я должна это сделать!
Наливая очередную рюмку водки, Андрей не заметил, как она подошла к нему сзади, приставила лезвие к горлу. Резкое движение – и хлынула кровь.
- Вот теперь я достойна! – Олеся попятилась, выронила нож. Её глаза лихорадочно блестели. – Теперь они мне покажут всё!
Прижав ладонь к ране, Андрей упал со стула. Жизнь вытекала из него бурным потоком. В угасающем сознании появился образ пожилого художника, которого они с Олесей видели летом в парке – тот делал набросок тополиной аллеи. Образ начал таять, таять… и наступила тьма.
Олеся прошла в гостиную, открыла настежь окно, поднялась на подоконник. Поток холодного воздуха вздувал занавески как паруса. Ночной город будто замер в ожидании.
- Я сделала всё, как вы сказали! – выкрикнула Олеся. – Покажите мне то, что обещали!
Она встрепенулась, глаза подёрнулись туманной дымкой, на губах заиграла улыбка.
- Да! Да, я вижу! Но мне нужно больше! Слышите? Этого мало, мне нужно больше красоты!
Протянув руку, словно прося подаяние, она шагнула в ноябрьскую ночь.
Пошёл первый снег. Искрясь в свете фонарей, он делал чёрное и слякотное белым и чистым. Снег оседал на крышках мусорных контейнеров, покрывал тонким слоем гнилую листву в парках, залетал с порывами ветра в подворотни, где, в ожидании новых адептов, притаилась тёмная красота.