Глава 3. Отрывок романа Узник концлагеря Дахау (Александр Бабин 3) / Проза.ру

      Роман на ЛитРес ссылка внизу.

Глава 3.

      Иван с Остапом, держа наготове винтовки, ждали атаку врага. Бой шел на первой линии обороны. Остапу не терпелось увидеть немецкого солдата и его убить, высунув голову над окопом, все время повторял:
   - Вань, фашиста не видишь?
   - Как увижу, тебе первому скажу, - подсмеивался он над ним.
   - Вот скажи, зачем нам старшина выдал противотанковые гранаты, не то, что танка не видно, солдатом не пахнет.
      Иван заметил: друг нервничает, но пытается храбриться. В учебке командиры предупреждали - первый бой он самый трудный, его выдержит психологически подготовленный солдат. Главное, не покидать окоп, пока от командира не поступит команда пойти в атаку. Не растеряться, пристегнуть к винтовке штык. В рукопашном бою страшнее оружия для врага нет. Сложнее воевать с танком, его штыком не возьмешь, бывает одной гранаты мало, а вот зажечь коктейлем Молотова - надежное оружие. Не забывая крутить головой, не попасть под пулеметный огонь, в чистом поле саперной лопатой окоп в секунды не выкопаешь. Выжить в бою, а это уже как повезет, снаряд с пулей не разбирают - опытный ты солдат или новобранец. Надежда на бога, и зашептал молитву: «Отче наш, иже еси на Небесех! Да святится имя Твое…», - усиливая голос.
   - Вань, ты чего, - Остап рукой ткнул в бок Ивана.
   - Само собой произошло, задумался, как нам с танками воевать, мы же их никогда живьем не видели. В учебке танк фанерный, игрушечный, ребятишкам не страшен.
      Подбежал лейтенант Скворцов и запыхавшимся голосом протараторил:
   - Занять круговую оборону, немцы прорвали левый фланг, как бы нам в тыл не зашли. Гранаты не жалейте. Ребята, на вас надежда, - подбодрил их и побежал дальше по окопу.
      Иван взял бутылку с зажигательной смесью и покрутил ее в руке, как бы вспоминая курс молодого бойца:
   - Остап, ты первым бросаешь гранату, а я за тобой бутылку, чтоб его наверняка, затем танкистов застрелим. Вместе - мы сила!
   - Хм! А если танкисты из танка не вылезут, из пулемета нас покосят, как цыплят по осени, - и стали смотреть в сторону левого фланга.
      Через некоторое время Остап, устав ждать появление танков, недовольным голосом проговорил:
   - Вань, как думаешь, танки куда делись: повернули назад или их подбили. Кругом стрельба, не разберешь, где наши, где ваши. Глянь, ребята тоже головой крутят, - показал рукой на соседний расчет.
   - Подбили, наверно, окопы тянутся на километры, глазу не видно, вон сколько нашего брата солдата, а танков, ну с десяток, ну два десятка, по танку на роту. Нам что их бояться - гранатами забросаем, для них главный враг артиллерия, она - бог войны. Ну и к лучшему, что их нет. А лейтенант мне понравился, смелый командир! А Остап? Мы с тобой тоже не лыком шиты, малость повоюем, опыта наберемся, - не досказав, замолчал, видя, как друг вытянулся гусем над окопом и смотрел в сторону тыла. - Ты че уставился, девчонок увидел?! - пытался шутить, не показывая вида, что он тоже боится первого боя.
      Остап схватил в нише бруствера гранату, пальцами зажал чеку и снова высунул голову из окопа.
   - Эй, ты чего?! - съежился Иван. - Оступишься, чеку выдернешь, взлетим на воздух, - все еще не понимая, что Остап смотрел на танки. Подошел к другу. В метрах двухстах прямо на них двигались два танка, слева и справа наперегонки мчались еще танки. В пятнистой раскраске, покачивая стволами, угрожая своей мощью, как пауки, искали добычу. Танк первым выстрелом накрыл соседний расчет, комок земли с прикладом от разбитой винтовки упали в ноги Ивана.
      - В том расчете Богатырев, может, живой, - прокричал Остап, после того как очередной снаряд разорвался за их спинами в метрах двадцати.
      - Потом посмотрим, - громко прокричал Иван, - держа в руках бутылку с зажигательной смесью, прижавшись животом к стенке траншеи. - Как договаривались двумя гранатами, чтоб наверняка его гада.
         В это время снаряд разорвался в метрах пяти сзади за бруствером. От ударной волны Остап выронил из рук гранату присел на карточки и ладонями начал тереть уши.
      - Ну держись, фриц голозадый, - крикнул он, поднял с земли гранату, вскочил, встав рядом с Иваном.
         Первый танк загорелся на левом фланге. Остап, видя, как его покидают танкисты, положил на бруствер гранату, потянулся рукой к винтовке.
      - Оставь ты ее, вон того нам, - крикнул на него Иван, держа в руке бутылку, приготовившись ее зажечь. Прямо на них мчался танк. - Рано еще, ну что же ты, - говорил он с азартом, как бы подгоняя танк.
      Остап первым бросил гранату, она разорвалась на броне танка, но он продолжил движение.
      - Чего тянешь, - резко прокричал на друга Остап.
         Брошенная Иваном бутылка с зажигательной смесью разбилась о башню танка, через доли секунды раздался хлопок. Танк загорелся и он остановился.
      Открылся люк у танка, клубком хлынул черный дым. Высунулась голова танкиста.
      Иван с Остапом одновременно схватили винтовки. Смотрели на танкиста, не решаясь в него стрелять, одежда и шлем на нем горели. Он пытался выбраться из танка, но не смог.
      - Вы чего мух ловите, - раздался за спинами голос взводного. Бойцы обернулись, лейтенант в руке держал гранату. - Бить их фрицев, - азартно крикнул, пробежал несколько метров по окопу и бросил гранату в приближающийся танк. От взрыва у танка перебило гусеницу, увязая в мягкой земле, поворачивая башней, стволом стал искать себе жертву.
      Лейтенант, приседая на корточки, крикнул:
   - Ну что же, мать вашу, рты разинули?
      Иван первым очнулся от окрика командира, схватил бутылку, подбежал к взводному и бросил ее по танку. Раздался хлопок, броню охватило пламя. Остап уже стоял с винтовкой в руках, готовый стрелять. Первого танкиста застрелил одним выстрелом, он даже не успел вылезти из люка. Вторая пуля досталась водителю-механику, Остап, видимо, его ранил. Он, как кошка, пальцами царапал броню, пытаясь выбраться из люка, но третья пуля для него стала смертельной, повис вниз головой, опустив руки к земле.
   - Как рябчиков подстрелил! Товарищ лейтенант, вы видели как я их! - радовался Остап, что ему удалось пострелять из винтовки по живым мишеням.
   - Разговоры после боя, - взводный прикрикнул на бойцов, даже не поблагодарив за свое спасение, и побежал по окопу в сторону расчета, где погиб солдат Богатырев.
   - Вань, чего это он, мы же танки подбили, - обидчиво пробубнил Остап.
      Иван высунул голову над окопом, смотря на поле боя, ему ответил:
   - Чего-чего, ну и подбили, танк он же не самолет. Глянь, семь танков горят. А ты молодец, метко стреляешь, будь я командиром полка, орден бы тебе вручил.
   - Орден за танк и медаль за фрицев! Какие же все-таки мы с тобой молодцы, первый бой и уже орденоносцы! Сестренке напишу письмо, похвастаюсь.
      На первой линии обороны усилился звук от разрядов снарядов. Автоматные очереди слились с одиночными винтовочными выстрелами, одна сплошная мелодия боя. Иван, посмотрел в сторону «оркестра» и сказал:
   - Хоть бы на первой мужики удержались, фриц попрет, а у нас одна граната на двоих. Надо было у старшины еще парочку попросить.
   - Пойду, посмотрю у соседей, - вызвался Остап и пошел в сторону, где разорвался первый снаряд.
      Вернувшись, молча сел на корточки, прижавшись спиной к стене окопа.
   - Ты чего молчишь, гранаты нашел? - спросил его Иван.
   - Землей присыпано, ни одного раненого. Богатырев тоже убит, руку ему оторвало, видно, приклад от его винтовки к нам прилетел. Хотя кто его знает, там все, - недосказав, покачал головой.
   - Чего это они, гранаты закончились, - испуганным голосом проговорил Иван, смотря в сторону первой линии обороны.
      Остап машинально схватил винтовку и встал рядом. По полю бежали солдаты, неся на накидках раненых. За их спинами почти шеренгой двигались немецкие танки, звук моторов и пулеметные выстрелы усиливали страх. Солдаты падали, поднимались, но бежали за спасением укрыться в окопе второй линии обороны.
   - Вы чего рты разинули, мух ловите? - вынырнул из окопа лейтенант, снова повторив слова, о мухах. - Дана команда отходить в лес. Немцы с двух сторон полк обошли, будем прорываться. Соберите боеприпасы, держитесь рядом со мной. Выполняйте.
      Иван бежал по полю в окружении бойцов, Остап чуть позади, в голове пульсировало лишь одно слово - драпаем. В учебке командиры учили держать оборону до последнего патрона, бойцы Красной армии лучшие воины в мире. Должны чтить наследие предков, хорошо, что этого позора не видит дед Самойл, что о нем подумал бы: сосед с винтовкой и гранатой в руках бежит по полю, только пятки сверкают. Трус! А родится сын, что ему расскажет о войне? Расскажет, как «героически», поджав хвост, убегал от фашиста. Навстречу бежали бойцы. «Решили вернуться в окопы принять последний бой», - подумал о них.
   - Немцы, немцы, - испуганным голосом орал один из этих солдат, подняв над головой винтовку.
      Иван наткнулся на кучку бойцов, они с поднятыми руками крутились волчками, - пьяные, что ли, - не успел подумать, как голос Остапа его отрезвил:
   - Ты что не видишь - впереди танки!
      В этот момент за спиной разорвался снаряд. Почувствовал по телу воздушный удар. Почему все вокруг видится в замедленном виде, не слышно выстрелов, разрывов снарядов, орущих солдат, странно, ноги оторвались от земли. Люди - не птицы, у них нет крыльев, это что я уже на земле, боли не чувствую. Запах травы уж больно горький, горче, чем у полыни, по стеблю ползет муравей. Вот кому беззаботно живется, ни тебе войны, ни тебе… язык онемел. Остап, говори громче, ничего не разобрать, ты что не понимаешь, у меня язык не шевелится. Плечо жжет, тут все ясно: оса укусила. Сколько раз его кусали пчелы, еще здоровее становился, щас уши прочищу, земля, видно, попала. Зачем пытаешься меня поднять, я и сам в силах встать. Стреляй, что медлишь, немец в двух шагах ты что ослеп, у него в руках автомат. Так у меня и самого граната имеется. Щас я тебя, фриц.
   - Шнель, русишь, - слова немца кипятком обкатили сознание Ивана.
      Контузило, первое, что пришло Ивану в голову. Главное, живой. Руки, так что с руками, а ноги целы? Я же на них стою, а плечо, видно, осколком зацепило, гимнастерка в крови. Зачем Остап сует руку мне под мышку, я щекотки боюсь.
      Слева прозвучала автоматная очередь.
      Повернул голову в сторону выстрелов, немецкий солдат с засученными рукавами наставил автомат на лежащего на земле красноармейца. Почему боец замер и не шевелится, это что фашист его убил, какое имеет право. Олизко Степан и то пленного фрица мог сто раз убить, а пожалел. Прозвучали автоматные выстрелы сзади сбоку. Обвел головой, немцы добивали раненых бойцов Красной армии. Вот почему Остап его поднял с земли. Как же он сразу не догадался, немцы раненых товарищей добивают. Остап спас ему жизнь, настоящий друг. Почему рыжий немец со стеклянными глазами наставил на него ствол автомата. Наверно, решает нажать на курок или оставить его живым.
      Иван выпрямился: - «Во как инстинкт самосохранения сработал, значит, контузило легко, если логически рассуждаю. Не видно взводного, - хотел посмотреть вокруг себя, но не успел, немец с силой ударил его стволом автомата в грудь. - Жжет в груди, вот, гад, никак ребро сломал, так, где у меня граната, себя взорву и ты покойник», - шаря глазами по земле.
      Немец повторял слова:
      - Шнеля, шнеля, - показывая рукой, куда надо пленным идти.
      Иван, поддерживаемый Остапом, пошли к кромке леса, где гуртом на земле сидели их товарищи, а вокруг стояли немцы, наставив на них автоматы, поблескивая касками с нарисованным на ней парящим орлом, держащим в когтях фашистскую свастику.
      Немцы пленных красноармейцев привели в близлежащую деревню, разместили на колхозном скотном дворе. Имелся небольшой навес, покрытый соломой. Сколько бойцов попало в плен на глаз не сосчитать, но не менее роты, так сказал Остап. У всех солдат с уст не сходило слово плен. Нужно искать выход здесь и сейчас и бежать, другого случая может и не представится. В ста метрах лес, а в нем спасение - каждый кустик укроет. Остап изложил свой план побега бойцам. Некоторые соглашались, другие говорили, немцы их постреляют как куропаток, а в плену есть шанс остаться живыми. Сколько сейчас солдат Красной армии находятся в плену и ничего, живы-здоровы. Красная армия их скоро освободит. Такие разговоры шли до утра.
      Утром в сопровождении двух солдат пришел чисто выбритый немецкий офицер, в руках плетка и наломанном русском языке свысока скомандовал:
   - Коммунисты, жиды, построиться в шеренгу, кто скроет свое прошлое, будет расстрелян. Будет расстрелян и тот, кто знал, что его товарищ жид или коммунист.
      Иван взял Остапа за руку:
   - Не торопись, никто, кроме меня, не знает, что ты жид, да ты и не похож на него, - прошептал ему на ухо.
   - Иван, я же не обрезанный, отец не дал матери совершить иудейский обряд.
   - Ну вот, это еще лучше! Ты чистокровный хохол, я – русский, братья навеки, - подбодрил Остапа, видя, как друг его сник.
      Несколько бойцов, по виду не евреи, вышли и построились в шеренгу, наверно коммунисты, если офицер их ставит в одну линейку с ними.
      Офицер зашел в загон и стал внимательно рассматривать лица бойцов. Подошел к молодому парню, по виду цыган, и плеткой ударил по его лицу.
   - Snth auf Schwin, - прокричал он на него звериным голосом на немецком языке.
      Солдат встал. Офицер вынул из кобуры пистолет и выстрелил ему прямо в голову.
   - Это вам, русишь швайн, наука. Еще раз спрашиваю, жиды коммунисты остались? Штаны заставлю снять?
   - Я мусульманин, - вызвался боец сразу после его слов.
   - И я, - повторил за ним другой, и так назвались с десяток.
      Офицер им ничего не ответил и громко стал считать:
   - Айн, цвай, драй, - выговаривая с расстановкой каждое слово.
      Вышли еще несколько бойцов.
      Офицер приказал охране увести вызвавшихся солдат.
      Через некоторое время раздались автоматные выстрелы.
   - Вань, их расстреляли, ты слышал одиночные выстрелы, явно добивали. Вот фашисты проклятые, какая их мать родила, наверно, волчица. У тебя как рана, кровь перестала бежать, пепел он все раны лечит, хорошо, что табак остался. А ты хотел бросить курить, табак спас тебе жизнь. - Остап непроизвольно поменял тему разговора, видать, осознав, что остался жив.
   - Спрашиваешь, могу ли я бежать? Нам вдвоем охрану не одолеть. После расстрела товарищей охотников сбежать поубавится, хотя, что бояться, в плену двадцать раз нас расстреляют. А бежать надо. Сначала расстреляют всех коммунистов с жидами, потом за нас простых солдат возьмутся. Я что думаю, скопом навалиться на фашиста, забрать автомат или сразу на двоих, выждать, когда они закурят, тут секунды решают. Можно и ночью, а лучше утром у часовых глаза полудремые.
         Послышались звуки приближающихся автомобилей. Остап насторожился:
      - Иван, слышишь, никак за нами грузовики едут. Накрылся наш план.
      - Ты что святой, видишь события наперед? У нас в деревне есть одна бабка, будущее предсказывает. Вот закончится война, приедешь ко мне в гости, с ней познакомлю. За одним и невесту тебе подберем. В моем селе красивее девушек нет на всем белом свете.
      - Договорились, обязательно приеду, свой будущий орден надену и все девушки мои.
      - Ты же говорил, к ордену медаль прилагается за подбитый танк и два фрица, - Иван с Остапом пытались не падать духом.
         Как и предвидел Остап, несколько грузовых автомобилей подъехали к лагерю. Кузова с пленными красноармейцами забили под завязку, колонна в сопровождении охраны мотоциклистов выехала из деревни. Привезли на узловую станцию, сразу же погрузили в вагоны. Фляга воды на вагон, такую норму питания выделили немцы. Так продержали двое суток, через щели в вагоне было видно, немцы формируют состав из пленных советских солдат. Остается ждать, куда повезут, некоторые бойцы утверждают, что немцы их привлекут восстанавливать разрушенные города, те которые сами же разбомбили. Другие - отправят в Германию или Польшу в концлагеря. Ведь у немцев на оккупированной территории и так достаточно населения для разбора завалов и других хозяйственных работ.
      Правы оказались вторые: привезли в город Дахау, это в Германии. По дороге, а она заняла несколько дней, каждое утро состав останавливался на сопутствующей станции. Немцы проверяли, нет ли в вагонах трупов. Умерших людей, а они в основном скончались от ран, как дрова складывали в поленницу на перроне. Поезд остановился на территории концлагеря. Это стало понятно, когда распахнули двери теплушек, перед глазами открылась картина с аккуратно построенными в линейку бараками и огромной по размерам парадной площадью. Пленных солдат построили в несколько шеренг на расстоянии метр друг от друга. Офицер в форме СС в сопровождении двух автоматчиков, прохаживаясь вдоль шеренг, внимательно всматривался в лица пленных солдат. Тыкал тростью в непонравившегося солдата, сопровождающие автоматчики его тут же стволами выталкивали из строя. Эсэсовец отобрал около двухсот человек. Иван с Остапом попали в его команду.
   - Вань, нам повезло, вместе будем, думал, меня не выберет, лицом не вышел, - прошептал он другу.
   - Мы здесь в лагере все на одно лицо.
   - Ну не скажи, славян выбирает. Странно, некоторые евреи остались в строю, не всех, видно, расстреливают.
      Офицер, закончив процедуру отбора людей, расставил ноги на ширине плеч и скрепил руки за спиной. Откуда-то вынырнул в полосатой лагерной робе худощавый заключенный и встал с ним рядом.
      Офицер на немецком языке стал громко говорить. Ивану показалось, эсэсовец похож на лающую собаку, есть что-то общее. Одно не ясно, почему не оставили их со всеми, наверно, так думают и рядом товарищи. Если немцы хотели расстрелять, расстреляли бы еще в деревне, как евреев с коммунистами. Не понятно, что он говорит, ждать и догонять хуже всего, русские пословицы народом не зря придуманы. Бежать и как можно скорее, - осматривая глазами территорию. Отсюда не убежишь, по периметру трехметровый забор из колючей проволоки, кузнечиком его не перепрыгнешь. Повсюду охранники с собаками. Поискать варианты, с Остапом посоветоваться, одна голова хорошо, а две лучше, опять пословица на ум пришла.
      Немец закончил речь. Продолжил рядом с ним стоящий заключенный:
      - Вам выпала честь работать на великую Германию. Будете жить в отдельном бараке. Сейчас пройдете дезактивацию, примите душ, выдадут одежду, приведут вас в порядок. С этой минуты вы в лагере привилегированные пленные. Не каждый удостаивается такой чести. За каждое нарушение будете строго наказаны. Немецкий порядок есть образец культурного воспитания.
         Солдаты зашептались:
         - А ты говорил, расстреляют.
         - Держи карман шире фашистам верить нельзя, - ответил кто-то ему.
         На плац вышел оркестр из молодых девушек. Они все как один были одеты в белые блузки, синие юбки до колен, черные на каблучке туфли, на голове голубые береты, и заиграли веселую мелодию.
         Офицер что-то сказал переводчику. Переводчик скомандовал:
   - Направо, - весь строй по команде повернулся, - шагом марш, - и в сопровождении автоматчиков повел строй.
      Привели в бытовой блок, приказали снять с себя военную форму и бросить ее в контейнеры. Несколько парикмахеров из числа узников концлагеря за считанные минуты обрили наголо почти две роты. Дезактивация, о которой говорил офицер, состояла из помывки в душе, на выходе обкатили жидким составом с дегтярным запахом. Всем выдали одежду узника концлагеря Дахау: полосатую робу, пиджак с широкими брюками и кирзовые ботинки.
      Некоторые пленные перешептывались: «овцами нас считают», «ну погодите недолго вам осталось издеваться», - высказывали они смелые мысли, другие их предупреждали: попридержите язык за зубами, рядом находятся стукачи. Доложат немцам, расстреляют, привыкайте к лагерной жизни. Говорили, наверно, те люди, кто ранее побывали в советских лагерях. Иван с Остапом держались вместе, боясь, что в любой момент их могут разъединить. После помывки привели в барак: та же казарма, деревянные нары только в три этажа, без матрасов, имелся туалет, умывальная комната.
   - Я думал, будет хуже, а так жить можно, а Вань? Тебе где больше нравится спать - на полатях или на лежанке у печи, - Остап попытался поддержать друга не падать духом. - Слышишь, оркестр замолчал, видать, тоже повели мужиков в душ.
      Никто из пленных солдат, прибывающих в лагерь, не догадывался, что оркестр играет веселые мелодии для тех, чья жизнь заканчивается в крематории. Офицер после отбора первой партии, в которую определил Ивана с Остапом, отобрал еще одну - только из евреев. Национальность определял на глаз, если сомневался, еврей он или нет, все равно давал команду автоматчикам вывести его из строя. Исключение не делал для азиатов и цыган. Иван еще не знал, что офицер с собачьим языком отобрал его и еще несколько светло-русых солдат славянской внешности для лагерных «утех», но они будут позже. В тот же день каждому заключенному на руке сделали татуировку, выкололи номер. Ивану достался номер из пяти семерок, Остапу на одну цифру меньше.
   - Вань, у тебя счастливый номер, хорошо, что не три шестерки, сатана бы обрадовался, брат у него появился, - подшутил Остап над другом. - Домой вернемся, татуировки папиросами сведем, главное, мы живы…
      Началась лагерная жизнь, все думы сводились к еде, а она состояла из ста тридцати граммов хлеба, каши в том же количестве, сахар на один лизок в кружке с безвкусным чаем. Но, ознакомившись с лагерными порядками, еда ушла на второй план, грезили мечтами, как спасти свою жизнь. Выживают единицы. Бараков с узниками три десятка, и каждый имел свой статус, в одних жили британцы, итальянцы, голландцы, те же немцы, не согласные с политикой Гитлера. Красный Крест помогал им с продуктами, они имели дополнительный паек. Для женщин отдельные бараки, помимо хозяйственных работ, в основном, они трудились в пошивочных цехах, часто привлекали удовлетворять сексуальные потребности надзирателей. Имелись бараки с детьми. О быте в лагере узнали от поляков, разносчиков пищи. Всех тяжелее достается пленным советским солдатам, для немцев они главные противники в войне.
      На следующее утро старший надзиратель отобрал несколько заключенных для обслуживания специального блока, не сказав, какую работу они должны выполнять, ткнув пальцем на Остапа. Ивана и еще несколько заключенных определил в помощь к врачу по фамилии Мергеле.
      Иван, услышав слово «врач», подумал, что будет ухаживать за больными узниками, даже проведя менее суток в бараке, не бывая на свежем воздухе, и то умерло несколько человек, а скольким требуется медицинская помощь. Надзиратель Ивана и группу заключенных привел в красивое здание. Если бы не находился в лагере, подумал бы, что это профилакторий для партийной советской элиты. Еще в школе учителя рассказывали, что руководители советского государства свой отпуск проводят в домах отдыха. Нет сомнения, эта больница, чисто выбеленные стены, на окнах белые шторы. Мелькнула радостная мысль: как ему повезло, помог счастливый номер пять семерок. Поляки, разносчики пищи, рассказывали, заключенных привлекают на работу в каменоломни, вот там да, тяжелый труд, норму не выполнил, ту же ногу подвернул, жестоко наказывают, закрывают в карцер размером меньше метра и несколько дней не дают еды и воды. Редко кто выживает. Даже местное население Дахау не брезгует брать себе в батраки пленных солдат, у них жизнь тоже не сахар.
      Завели в комнату, закрыли за собой металлическую дверь. Ждать долго не пришлось, зашли двое мужчин в белых халатах с медицинскими повязками на лице и колпаком на голове. Приказали снять робу. Видимо, из них старший стал внимательно рассматривать лица заключенных, взгляд остановил на Иване. Подошел и пальцами расширил у него веки, заставил открыть рот, с силой надавил на заживающую рану. Иван, почувствовав боль, смолчал. Приказали надеть робу и следовать за ними. Привели в отдельную комнату, закрыли за собой такую же металлическую дверь, за окном светило солнце. Посередине комнаты кушетка с ремнями, ну правильно, врач, делая больному операцию, должен быть уверен, что пациент не сможет ему помешать обработать и зашить ту же рану, думал Иван. Стол с медицинскими инструментами, бинтами, ватой, шприцами, в стеклянных бутылках растворы разного цвета. В углу раковина. Снова попросили снять робу. Старший доктор фонендоскопом прослушал легкие. Рукой показал лечь на кушетку. Помощник крепко связал ноги и руки. Наверно, хотят обработать рану, все еще думая, если пригласили работать в больнице, самому надо быть здоровым.
      Врач со стола взял скальпель, подошел к «пациенту» и стал резать правую грудь, ведя скальпелем по телу, как рисуют художники картину. От невыносимой боли Иван закричал, попытался головой ударить по руке «лечащему» врачу. Кровь ручьем текла по телу на кушетку, ему казалось, что еще чуть-чуть и она вся из него вытечет. От невыносимой боли потерял сознание, очнулся, когда врач, проделав «операцию», держал в руке кусок бесформенной кожи и махал им перед его лицом, как бы говоря, операция прошла удачно, больной орган я тебе удалил, ты сейчас здоров.
      Помощник «врача» из шприца брызнул в потолок раствором и поставил в руку «больному» укол, даже не обработав спиртом место для инъекции. После укола у Ивана жаром обкатило тело, и он обмяк. Врач что-то сказал помощнику. Тот подошел к столу и в журнале стал писать. Они что-то серьезно обсуждали, Иван слушал, а в голову пришли такие мысли: неужели человек привыкает к боли, или «обезболивающий» укол так на него подействовал, рана горит огнем, а мозг терпит боль, интересный организм у человека. И надо полагать у каждой нации мозг по своей структуре разный, а он, русский по крови до седьмого колена, достойно терпит боль. Врач по крови немец, интересно, а он сможет выдержать боль? Опять же кто из нормальных людей захочет делать ему «операцию», резать по живому без наркоза. Главное, для какой цели, слов не найти. Куда они пошли, оставляют одного умирать, - видя, как оба врача вышли из кабинета, закрыв за собой дверь.
      Тем временем Остап и с ним трое заключенных, погрузив на тележку трупы людей, в сопровождении эсэсовца везли их по аккуратно выложенной камнями дороге. Немец, указывая путь рукой, все время их подгонял словом «шнеля». В воздухе чувствовался запах жженного мяса. Остап подумал, что сжигают подохших собак, не трупы же людей, для этого есть кладбище. Увидев около одноэтажного здания груды трупов, холодный пот в секунды пропитал его робу. Эсэсовец приказал трупы сгрузить в дальнюю кучу, показав на нее рукой, не проявив на лице никаких эмоций. Над зданием из широкой кирпичной трубы пароходом клубился черный дым, подхватывая ветром, гнал его на город, виднелись крыши домов. Первый рабочий день Остап провел с доставкой трупов из бараков в крематорий. Вернулся в блок ровно к ужину, разносчики пищи только что принесли пайку хлеба. Идя проходом, заметил, как друг сидит на нарах и качает телом как маятник. Подойдя, мягким голосом его спросил:
   - Вань, ты чего, - сел с ним рядом, хотел его обнять.
   - Осторожно, - сквозь зубы проговорил он ему. - Сказали, подживет, вторую вырежут. А так терпеть можно, связали руки, ноги, не пошевелиться, головой кручу, а достать ей до его руки не могу. Укол жгучий, будто кипятком тело облили, лежу, горю огнем, рану присыпали порошком, коркой подернулась.
      Бредит, подумал Остап, потрогал у него лоб:
   - Тебя просквозило, приляг, - не догадываясь, что над другом проводили эксперимент.
      Врача по фамилии Мергеле узники концлагеря Дахау боялись, как огня. В своей лаборатории проводил опыты над заключенными, применяя физическое насилие, умертвил тысячи людей. Исследовал психические и физические свойства организма человека. Пересаживал органы, заставлял сестер рожать детей от родных братьев. Проводил операции по смене пола. Но обо всех зверствах «врача» Иван с Остапом узнают позже. Остапу не терпелось рассказать другу о первом рабочем дне.
   - Вань, я сегодня видел такое, - глотая слова, - отойти не могу, побывал в крематории, он там за бараками, со стороны посмотришь кочегарка кочегаркой. Трупы гуртом лежат, нет чтобы в землю их закопать. Без противогаза не подойти, - говорил, эмоционально трогая свой нос, - трупный запах лепешкой прилип, - обнюхивая свой рукав.
      К ним подошел заключенный, сел на нары напротив и сразу заговорил, как будто со знакомыми людьми:
   - Местные бюргеры нас, узников, берут к себе на работы. В основном берут женщин: коров доят, ухаживают за разной живностью, прополка огорода. Поселок Дахау та же деревня. Вдов много, а у кого мужья на фронте, есть шанс нам выжить. Бежать домой через всю Германию, тут как повезет, но я бы не советовал, кругом немцы, сразу сдадут в гестапо. Сегодня группой водили в специальный блок, закрыли в барокамеру, среди нас был летчик, так он нам представился. Всем на головы надели летные шлемы. Из барокамеры выкачали воздух, я пришел в себя, когда трупы выносили. Живыми двое остались. Вон того видите глаза навыкате, - показав рукой на узника на соседних нарах, - полдня сидит столбом, как бы умом не тронулся. В голове сосуды лопаются, давление не выдерживают. Повезло нам с ним, а вот сослуживцам нет, мы из одного полка, с июля воевали и в окружении побывали, контужены, а тут в лагере так глупо погибли. Их увели в соседний блок - и резко замолчал, уставившись глазами в пол.
      Иван с Остапом тоже молчали, ожидая, что он хочет рассказать. Время с рассказом затянулось, Остап рукой ткнул его в плечо.
   - Так о чем я говорил, - задал он сразу вопрос, очнувшись, видно, нахождение в барокамере дает о себе знать.
   - Хотел рассказать, как твои товарищи глупо погибли, как будто смерть бывает неглупой. Смерть она и есть смерть, - порассуждал Остап над его словами.
   - В ванне замерзли, - отрезал он, встал и пошел к выходу из барака. Не доходя до двери, остановился, несколько минут постоял, развернулся, подошел к своим нарам, сел и уставился в пол.
      Остап, наблюдая за ним, подумал: а говорил, что он один вышел из барокамеры со здравым умом, берут сомнения.
   - Вань, поспи, сон человека лечит.
      Иван тяжело стал говорить:
   - Врач на моей груди звезду вырезал, провожая, посмеялся, через две недели вторую нарисует, переводчик у него тоже с юмором, говорит, в музей меня отправят на выставку. Художником себя сволочь считает. Режет скальпелем, как кистью водит, рука не дрогнет, видать, я у него не первый.
      Остап передернул плечами:
   - Жуть! Как ты выдержал, я шприц увижу - мурашки по телу, а тут нож.
      Жена спасла, когда немец вел меня в барак, подгонял автоматом, ребра болят, думал, зачем мучиться, наложу на себя руки. Брошусь на проволоку, она под током, если врезать фашисту по морде, опять же не сразу убьет, пытками замучает. Хорошая смерть у Богатырева, завидую я ему, снарядом накрыло, сейчас в раю, бог погибших солдат к себе забирает.
   - Ты эту дурь выкинь из головы, самоубийство грех большой. Вот тогда точно с Богатыревым не встретишься, в ад с немцами попадешь, они все там с чертями на сковородке пляшут.
   - Ты что не слышишь, жена спасла, перед глазами лик ее стоял иконой. И так ласково шепчет: «Ваня, мы тебя ждем». Как услышал слово «мы», просветление в голову пришло: сын у меня народится. Хочешь, верь, хочешь, прими за сумасшедшего. Нельзя мне умирать, ждут они меня, надо терпеть, и выжить.
      Остап положил руку на его ногу:
   - Если заметишь, что и я высказываю мысли о самоубийстве, по моей голове ботинком ударь пару раз, чтобы дурь выбить. - Остап заулыбался, хоть как-то сгладить мрачный разговор.
      Иван тоже засмеялся, осторожно покашливая, прижимая ладонь к груди.

   Ссылка на Литрес