То есть, как они будут жить дальше? Они - это трое взрослых на первый взгляд людей, которые на днях лишились жены и матери. Она умерла в одночасье. Сначала ей было трудно дышать, затем она стала задыхаться, а через несколько дней скончалась. Коронавирус, такие дела…
Но поражает во всей этой истории не данный, вне всякого сомнения, хоть и печальный, но, увы, вполне заурядный факт. А то, как трагические события нашей жизни, особенно случающиеся внезапно, способны порой обнажать со всей своей неприютной, тоскливой безжалостностью всё то, что до поры, до времени, было не то, чтобы надёжно скрыто, но не вызывало, будем говорить, особых опасений.
И вот глядя на мужа этой женщины, уже очень пожилого и нездорового человека, её сына и дочь, стоящих на её похоронах одиноко и разрозненно, не выказавших друг другу ни малейшей поддержки, ни словом, ни жестом, ни взглядом, невольно возникает мысль: как они будут жить дальше… без неё? Их отрешённые, потерянные лица являются живой иллюстрацией к слову «осиротели». Утрата эта в полной мере коснулась их всех без исключения, но, тем не менее, каждого по-своему. Но, однако же, обо всём по порядку.
Допустим, подрастала в одном селе девчушка. Жила она со своими родителями и родной сестрой. Она выросла, село переименовали в город, но на ход событий это существенного влияния не оказало. Воспитывались сёстры, как и многие их ровесники тогда в том смысле, что своя рубашка ближе к телу, не обманешь - не продашь, и что, хоть мы и за мир во всём мире, но, как там ни крути, а человек человеку всё-таки волк.
С тем и выросли. И вышли замуж. Сестра в этом рассказе фигура, скорей, фоновая. Она раз, ну может два мелькнёт здесь, да и будет с неё, а речь пойдёт о нашей героине. А потому для удобства повествования, ей требуется имя. Ну, скажем, Татьяна. Так вот, прожив с мужем что-то около семи лет и родив одного за другим двух детей, Татьяна развелась, и вернулась с дочкой и сыном к родителям. Ну, потому что, ловить, по её словам, там больше было нечего. Теперь - дальше. Участок, где стоял родительский дом большой, а хатка маленькая, вот и решили они, видя, что семья значительно увеличилась, строиться. Вся правая половина - ваша, сказал отец, - земля не должна пустовать. Сказано-сделано.
Утвердили проект, наняли людей. Дом был задуман капитальный и основательный. Предусматривался даже технический этаж для швейной и столярной мастерской, а также огромного подвала. Заложили фундамент, подняли стены и дальше… стройка остановилась. Причина банальная, деньги взяли да и кончились. Есть, что там говорить, у них такая неприятная особенность. Что делать? Сейчас сразу побежали бы в банк за кредитом, а то и тремя, да в то время, этой возможности ещё не было.
Дети старше становятся, им место нужно, к тому же фундамент слегка стал травой прорастать, а личная жизнь Татьяны всё никак не устроена. Но скоро и случай подвернулся как раз подходящий. Стал за ней мужчина один приезжий ухаживать. Сейчас за давностью лет, уже неясно по какой причине он в городке том околачивался, да и неважно это, честно говоря. Подрабатывал может, он мужик-то рукастый оказался. Известно было только, что у него как раз тоже с семейной жизнью не сложилось. И оставив всё своё движимое и недвижимое имущество бывшей супруге с дочкой, Николай подался на вольные хлеба. Где, со временем, и встретил Татьяну. Они поженились.
Таню он обожал, родители вздохнули с облегчением, дети приняли его неплохо, и надо всем этим, защитным, благословенным бальзамом согревала ему душу давняя мечта: осесть, наконец, на своей земле и зажить собственным домом. Где не смолкают голоса детей, где на солнечной веранде толстый самовар и айвовое варенье, где зимой весело гудит печь, а весной ветер доносит в чистые и светлые комнаты запах фруктового сада.
Николай даже специально устроился на кирпичный завод, где работали, в основном, «химики» или люди, имеющие определённые препятствия для полноценной жизни в социуме. И всё это только для того, чтобы иметь возможность по льготной цене и без всякой очереди брать (иногда и подбирать самовольно) кирпич.
Одним словом, недострой снова ожил, зашумел и стал подниматься. Через год дом венчала бордово-праздничная, черепичная крыша, но до окончания строительства было ещё далеко. Стройка снова остановилась. Нужны были деньги для внутренних работ. Николай стал брать шабашки. А всё что требовалось в новом доме, с целью экономии, выполнял сам. По вечерам и выходным. Помогал ему только отец Тани. Дело двигалось у них, может и не слишком быстро, но зато выходило хорошо и надёжно. А кроме того, они с Татьяной ждали ребёнка.
Весной, когда в первый раз зацвели посаженные Колей яблони, они переехали. Все. Тане нужна была помощь с новорожденным мальчиком днём и ночью. Да и старшие дети требовали не меньше внимания. Сын старший, например, стал отбиваться от рук. Татьяна с ним не справлялась.
Она вообще жила с постоянным ощущением того, что ей в самом начале её жизни пообещали что-то хорошее, а затем бессовестно надули. И всё то, что причиталось ей, почему-то досталось другим. Ужасно обидно и несправедливо. Даже во сне у неё сохранялось выражение оставшегося без сладкого ребёнка. Особенно усугубилось это после третьих родов.
Шло время. Очередная весна забрала Таниного отца. Старший сын вместо училища попал в колонию для несовершеннолетних. А в четыре с половиной года сгорел от менингита младшенький сыночек, отрада и надежда родителей. Беда эта ещё больше ожесточила Татьяну и отдалила её от мужа. По какой-то причине, она убедила себя, что это вина Николая. Возможно, потому что на похоронах её свекровь, с огромным трудом приехавшая из Луганска, ей, почерневшей от горя, сообщила, что и Коля едва не умер в раннем детстве от того же самого заболевания. Примириться с потерей не могла, не хотела. Нужно было выместить на каком-то накопившуюся злобу, освободить душу от этого груза, придавившего гранитной плитой, излить желчь, разочарование и гнев. Выдохнуть, выкричать этот слепой, неуправляемый, сметающий всё на своём пути материнский яростный вопль. Коля понимал это, сам страдал, но не знал, чем ей помочь. И однажды, от безысходности и отчаяния, бросил в лицо:
- Я тоже потерял сына, помнишь?
- Убирайся, - ответила она неожиданно тихо и обречённо, - видеть тебя не могу… Николай ушёл и Таня тут же, чуть не на следующий день подала на развод. И свалилась в нервной горячке сама. На помощь, как всегда, пришла мать. Она выхаживала, кормила, утешала и наставляла. Объясняла спокойно, размеренно и доходчиво, как в детстве, что никому кроме родной матери её дети не нужны, говорила о необходимости быть твёрдой и сильной, и что надо было быть полной дурой, чтобы не имея ни специальности нормальной, ни работы, собственного мужа, трезвого, справного мужика, взять да и выгнать из дому, не имея в руках кроме одной-единственной материнской пенсии ничего на руках.
- И я на шесть тысяч умудряюсь тянуть вас всех… Каждый день, и первое, и второе, и третье… Я не жалуюсь, но я ведь не вечная, дочка… Отца уже нет, ты теперь безмужняя, а значит ни защиты, ни опоры… Вот и выходит, что твоим детям, кроме как на тебя, надеяться-то не на кого. Кто о них позаботится, как меня не станет? Илюшки уже нет, но ведь двое твоих детей живы, Таня! И ты нужна им…
Неизвестно, эти ли неспешные рассуждения матери повлияли, время ли пришло, сама ли Татьяна сделала какие-то выводы, или всё вместе взятое, но только она изменилась. Таня вдруг испугалась, что может остаться в этом большом доме совсем одна. И что единственное, что способно удержать её на этой земле - это дети. Её родные дети. Покинутые и несчастные, лишённые матери, её сын и дочка. Теперь она будет совсем другой. Заботливой, нежной, любящей. Сын вышел из колонии. Это был рано повзрослевший, угрюмый и словно надломленный человек. Таня сказала, что ему не нужно никуда идти, и больше не надо ничего искать. У него есть мать, сестра и есть дом, где он может жить так, как захочет. И он всегда вправе рассчитывать на её поддержку и понимание. Дочке, которая оканчивала школу и хотела поступать в университет, она не разрешила уехать из их городка.
- Есть прекрасные учебные заведения и у нас, - сказала она. Даже два. Швейное училище и строительный техникум. Выбирай любое, но из дома ты не уедешь. А вскоре, Татьяна помирилась с мужем и он вернулся. Так прошло ещё несколько лет.
За это время она приложила немало усилий, чтобы расстроить намечавшиеся свадьбы сына и дочери, но не только не поняла, что сделала, но даже гордилась этим. Сын собирался жениться на разведёнке с чужим дитём, у которой ни кола, ни двора, ага сейчас прям… Размечталась. Сын пошумел, конечно, побуйствовал, а потом смирился и затих. А что ещё он мог сделать? Ему о здоровье нужно думать, а он жениться собрался. Кстати, именно она, мать, на которую он обижается, выбила ему пусть крошечную, но всё же пенсию… А дочка, так вообще смех… Нашла тоже ухажёра, Витьку Симахина. Да это же голь перекатная! У них в семье мал - мала - меньше. Сам Витька, щуплый, неказистый, вечно шмыгающий носом, четвёртый ребёнок. Понятно, чего он голову морочил глупой девчонке. Его мамаша необъятная, наверное, все уши ему прожужжала, мол, гляди не упусти, балбес… Хорошо, что она всё объяснила своей доченьке, разложила, можно сказать, по полочкам. А когда наглец о свадьбе заговорил, то, понятное дело и прогнала в шею. Так что всё покатилось по-прежнему…
Они мало общались между собой. Сын ночами играл в компьютерные игры, потом спал до обеда, ел и пил у себя в комнате. Дочка работала в детском садике, но работу ненавидела, жизнь свою считала неудавшейся, и во всём почти открыто винила мать. Хотя если бы ей кто-нибудь предложил сейчас уехать и начать всё сначала, она бы, скорее всего, отказалась. Весёлого, шумного, наполненного детскими голосами дома, о котором мечтал Николай, у них не получилось. Сам Николай в последнее время сильно сдал.
Та половина, где стоял родительский старый дом, оставалась необитаемая.
Никто не помнит, кто высказал первым мысль, о том, что можно продать половину участка. Ту самую, где находилась покосившаяся старая хата. - И даже известно кому, - вдруг осторожно высказалась мать.
- Ленке, - понимающе кивнула Татьяна. И пояснила Николаю:
- Племянница моя с мужем, очень интересуются купить этот участок… А что, чего земля пустует столько времени?
- Как? - не понял Николай и растерянно повернулся к тёще, - Так это ведь ваша…
- Всё верно, внучка… - ответила та, - Нормально, не переживай, они сами предлагали уже несколько раз… У них денег куры не клюют. И потом, лучше уж свои так близко жить будут, чем чужим продавать… Неизвестно ведь, кто окажется рядом.
Сделка состоялась, правда, вслед за ней последовали непредсказуемые осложнения. Выяснились весьма неприглядные, хотя и не безынтересные для общественности подробности. Например, что проданный участок, по факту вдруг оказался меньше указанного в документах на целых семь метров. И что хату, которая оставалась там и была уже, понятное дело, чужой собственностью, вдруг после совершения купли-продажи, странным образом оказалась разобрана до последнего камня и перенесена на участок Татьяны. Ленка была страшно возмущена и кричала тётке:
- Как же вам не стыдно! Я ведь тоже наследница, между прочим… Мы по-людски хотели, видим, как вы мыкаетесь, вот и предложили купить … А вам и этого мало… Эх, вы родственнички…
- А ты не шуми, ты заработаешь, Ленка, - отвечала Татьяна, - а моих работников ты видела, один со справкой, второй еле ходит и дочка на копеечной зарплате сидит. А у тебя всё хорошо. И сама успешная, и муж-бизнесмен, машины меняете, да по курортам мотаетесь три раза в год…
- А и то, правда, заработаю, - подумала Ленка, но в суд, на всякий случай, подала.
Через год, когда судебные разбирательства, только-только набирали силу, умерла Танина мать.
Татьяна утроила заботу о детях. Она нашла ещё одну подработку, так как Николай вышел на пенсию по состоянию здоровья. У него было что-то с суставами. Он с трудом удерживал в руках стакан или ложку, а работать по дому не мог совсем. Огород постепенно приходил в запустение. Заброшенный сад, тоже как будто болел. В доме, как назло, стало выходить из строя, то одно, то другое. Кроме того, он давно и настойчиво, требовал ремонта.
Татьяна этого, как будто не замечала. Для того чтобы жить, ей требовалось только одно: её дети должны быть рядом с ней. Этого было вполне достаточно. По крайней мере, для неё. И они с ней оставались. Уже по своей воле. Или по привычке. Перегорели, потухли, перебесились, быть может. Неважно. Её дети были с ней и точка. Теперь она, как когда-то её мать, готовила на всю семью, часто баловала их вкусненьким, старалась предугадывать желания. Она ничего не требовала, ни к чему не принуждала, ни о чём не просила, ни на что не обижалась. Им нужно было только продолжать оставаться рядом со своей матерью.
И вот, случилось то самое, непоправимое. Страшное в своей окончательной безысходности. Татьяна неожиданно взяла и умерла. И оставила двух сирот и бедного Колю, который не был нужен сиротам. Потому что он сам осиротел. И чувствовал это в полной мере.
Они ведь так и не расписались с Татьяной, после того, как опять стали жить вместе. Всё как-то не до того было. Сначала откладывали, а потом и вовсе забыли. А значит, он здесь никто, и звать его никак. Так думает Танина дочка, которая смотрит на него невидящим взглядом и наблюдает, как он вытирает слёзы трясущейся рукой. И вот стоят они, все трое: неприкаянные, беспомощные, жалкие. И каждый, кто хоть немного знал эту семью, неизменно задаёт себе один и тот же вопрос:
- Как же они будут жить-то дальше и что теперь с ними будет?