Миниатюра
Племянник вопросительно посмотрел на дядю. Дядя протестующе поднял ладонь:
– Нет-нет. Мне всего на два пальца.
– Ну, на два, так на два. Хозяин – барин.
Племянник налил в дядину рюмку из водочной бутылки требуемое. Себе же наполнил полный стакан.
– Мне пока можно.
Племянник потянулся к дядиной рюмке со своим стаканом. Раздался глухой звук стукнувшейся стеклянной посуды. Оба выпили и приступили к завтраку. Он был сытным. Тетка поставила на стол большую сковородку с еще шипящей яичницей. Мужчины вооружились вилками, взяли с тарелки по ломтику хлеба и приступили к еде. Ели они молча. Племянник с аппетитом, дядя – больше по необходимости.
К учителю местной средней школы Ивану Алексеевичу Писареву его племянник Николай каждое лето приезжает с дошкольного возраста. Сначала сюда его доставляли родители. Нередко родители приезжали в село вместе. Иногда кто-то один из них. Потом родители стали старыми, обзавелись болезнями. Потом и вовсе оба умерли. Сначала – отец. За ним, через два года, и мама. К тому времени племянник Коля стал Николаем Евгеньевичем Казанцевым. Он большой начальник. В своем городе на железнодорожном вокзале работает заместителем начальника станции.
Иван Алексеевич относился к племяннику с большой привязанностью. Каждое лето он встречал его на автовокзале. Весь отпуск Николая Евгеньевича они все дни проводят вместе. У них находились бесконечные темы для разговора. И все получается ладно. За все время не случилось ни единого повода для размолвки.
Дядя и племянник позавтракали. Николай Евгеньевич поблагодарил тетю за вкусный завтрак. И мужчины вышли во двор. Оба сразу направились за забор и сели на скамейку. Иван Алексеевич поднял ладони к затылку и откинулся к доскам забора. Николай Евгеньевич с аппетитом закурил.
Был зенит лета. А выдалось оно в нынешнем году чрезвычайно капризное и не в меру жаркое. Новости по телепередачам не хотелось слушать. В одном районе страны все полыхало в пожаре. В южных районах все начисто сносили ливневые потоки невиданной ранее мощности. Таких никогда не наблюдали даже самые древние долгожители. Где-то установилась засуха. Все получалось не по привычным летним порядкам. Об этом нынешним летом все только и толковали.
И Иван Алексеевич, и его племянник Николай Евгеньевич от тяжкой духоты чувствовали себя неуютно. Но деваться было некуда. Днем нещадно палило солнце. Ночами температура почти не опускалась от дневных показателей. Обоим говорить не хотелось. Каждый ушел в свои мысли.
Наискосок от их дома на противоположном порядке в одном из домов открылись ворота. И оттуда выехала легковая машина. «Это от Сычевых кто-то выезжает,» – лениво подумал Иван Алексеевич. Обмозговывать дальнейшие свои предположения, ни сил, ни желания у Писарева не было. Зато Николай Евгеньевич вдруг оживился:
– Это кто там от Сычевых выезжает? Уж не Жук ли к отцу приезжал?
– Ну это вряд ли. Он, как только женился и окончил свой сельхозинститут, сюда и дорогу забыл. Когда спрашивают, что это он в родной дом не заявляется, отвечает: «Работы много».
Но Николай Евгеньевич весь загорелся нетерпением:
– Да нет, дядя. К отцу Жука кроме него самого, некому теперь приезжать. Похоже, это Жук. Больше некому.
И он встал со скамейки и вышел на дорогу. Машина от дома Сычевых тронулась. Николай Евгеньевич во весь размах развел руки. Верный сигнал водителю тронувшейся автомашины. И она, подъехав к Казанцеву вплотную, остановилась. Николай Евгеньевич подошел к дверце водителя и нагнулся к боковому стеклу водителя. И тут же весело вскрикнул:
– Жук! Как же мы давно с тобой не виделись! Целую вечность! Вылазь, я на тебя погляжу!
И Казанцев застыл в ожидании у водительской дверцы машины. Но Жук почему-то из машины не выходил.
Николай Евгеньевич сгорал от нетерпения:
– Ну, что ты, Жук? Покажись во всей красе. Ты что с другом и поздороваться не хочешь?
Иван Алексеевич услышал приглушенный голос Жука:
– Да некогда мне, Жид. Некогда!
Лицо племянника вытянулось от удивления. Веселая радость от предстоящей встречи вмиг растворилась. Остались лишь крайнее удивление и растерянность:
– Да ты что? И поздороваться со мной не хочешь?
Жук стоял на своем:
– Извини, Жид. Но мне надо на работу.
И он изловчился объехать стоящего посреди дороги Казанцева. Тот окаменел от такой встречи со своим многолетним другом.
Иван Алексеевич все время напряженно наблюдал за племянником. Но тут отвел глаза. Смотреть в его лицо было просто невыносимо. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Когда племянник подошел к скамейке, Иван Алексеевич спросил:
– Коля! Ты как себя чувствуешь? Может, в дом пойдем. Там кондиционер.
Растерянные Колины глаза лишь скользнули по дядиному лицу. Он как-то весь скукожился. И Писарев не знал, как ему в этой ситуации поступить. Он остановился на исконно русском варианте:
– Коля! Давай не будем пока разбираться, что только что произошло на наших глазах. Пойдем-ка в дом. Я тебя там пару раз остаканю. Может, это нам поможет?
Николай Евгеньевич промолчал. Но Писарев понял, что племянник с ним согласился. Они вошли в дом. Иван Алексеевич зашел на кухню. Там его супруга хлопотала над приготовлением обеда. Из кухни зазвучал приглушенный голос Ивана Алексеевича. О чем он говорил, было непонятно. Но Николай Алексеевич и без того понял: дядя рассказывает тете о происшедшем.
Иван Алексеевич появился с двумя чашками. На одной лежали свежие огурцы. На второй аппетитные кусочки порезанного сала. Писарев поставил тарелки на стол и тут же снова удалился на кухню. Оттуда он вернулся с бутылкой водки. Он тут же налил в стаканы. Себе – на два пальца, племяннику – полный стакан. И тронул племянника за плечо:
– Давай. А отоспишься – будем разбираться, что с твоим Жуком сталось.
Примерно через полчаса Николай Евгеньевич крепко захмелел и ушел в свою комнату. Минут через пятнадцать оттуда послышался храп. А Иван Алексеевич сидел в комнате, из которой на улицу был выставлен кондиционер. Тут было по-настоящему прохладно.
Ивану Алексеевичу вдруг вспомнился давний случай. Тогда его племянник Коля был еще совсем мальчишкой. Подходил день Святой Троицы. Какой бы ни была в советское время пропаганда атеизма, в их селе вовсю праздновали наряду с советскими и религиозные праздники. Троица была одним из самых почитаемых. Недели за две до ее наступления к Ивану Алексеевичу зашел сычевский мальчишка Митька. Он уже ходил в начальную школу и относился к Писареву с большим почтением как к учителю. Тогда он вошел к ним в дом и крепко застеснялся. Иван Алексеевич решил выручить мальчишку:
– Ну, что ты так стесняешься? Хочешь спросить о своем друге Коле?
– Да.
– Если судить по последнему от них письму, он к Троице собирается приехать. Так что жди.
Митька сказал «спасибо» и тут же удалился.
Но потом оказалось, что он обманул сычевского Митьку. Племянник Коля приехал не накануне Троицы, а с двухдневным опозданием. Мать Митьки пожаловалась тогда Ивану Алексеевичу, что их сын в день праздника ударился в рыдания. Еще накануне Троицы Митька упросил своих отца и мать купить ему четвертинку водки. Родители были в шоке от такой просьбы. Но Митька был так возбужден и так натянут, что родители уступили. Они старались ублажать своего последыша. И люди их за это не осуждали. Случилось в жизни так, что отец Митьки задолго до Митькиного рождения попал по своему легкомыслию в тюрьму.
Его дочку и сына забрал к себе и до их совершеннолетия заботился о них брат будущего отца Митьки. К тому времени супруга его уже умерла. Когда отец Митьки, наконец, отсидел свой срок, его дети уже стали жить самостоятельной жизнью. Так что он возвратился в свой пустой и уже ставший необжитым дом. Но жил он холостяком недолго. Родственники подобрали ему вдову, которая в пору своей молодости не смогла найти для себя мужа. Да так и дожила до своего сорокалетия.
Ее поздняя беременность и неудача с созданием семьи в молодости существенно повлияли на ее дальнейшую, уже семейную, жизнь. В своем Митьке она души не чаяла. И своему мужу не давала и взглядом его обидеть.
Так вот на Троицу Митька встал раньше обычного и пошел на автобусную остановку встречать своего друга Жида. Автобус с железнодорожной станции пришел вовремя. Но Жида в нем не было. Весь издерганный Митька пришел домой. Сел на кухне за стол, достал из холодильника четвертинку. Мать тревожно наблюдала за сыном. Потом подошла к нему, обняла за плечи и тихим ласковым голосом попросила:
– Сынок. Послушай, что я тебе скажу. Ты потерпи немного. Ну, не приехал на праздник твой Коля. Но он каждое лето к своему дяде приезжает. Перенеси праздник, пока Коля у нас не объявится. Тогда ты и можешь друга своего угостить.
У Митьки слезы потекли ручьем:
– Ну, Жид! Что же ты так меня подвел.
И мальчик закрылся у себя в комнате. Весь день родители его не видели. Они то и дело шикали друг на друга. Но зайти в комнату сына так и не решились.
Теперь Иван Алексеевич сидел в комнате, слушал шум кондиционера и думал, что же случилось с Дмитрием Сычевым. В пору своего детства он так тянулся к его племяннику Коле. Они и минуты не могли прожить друг без друга. А теперь даже из машины не вышел, чтобы с другом поздороваться.
Он вспомнил, как оба мальчика приходили в его столярную мастерскую посмотреть на его поделки. Иван Алексеевич не только преподавал в школе русский язык и литературу. Он увлекался изящными работами по дереву. Дети приходили посмотреть на его работы. Они придирчиво его расспрашивали, как у него все так хорошо получается. А когда они пробуют сделать так, как он, у них такие начинания кончаются полным конфузом. Писарев всегда успокаивал мальчиков. Надо только упорно постараться, и у них тоже получится не хуже.
У Ивана Алексеевича возник вопрос к самим ребятам. Ему было непонятно, почему они, обращаясь, друг к другу, пользуются не своими именами, а прозвищами. Их объяснение оказалось простым. Дед Митьки Сычева с детства носил кличку Жук. За что ему дали такое прозвище, теперь уже никто не скажет. Как обычно водится в селе, это прозвище перешло на отца Митьки. А теперь сельские мальчишки стала погонять этим прозвищем и самого Митьку.
Друзья поняли, что оказались в неравном положении. У одного кроме имени есть и кликуха, а второй живет только с именем. Митька Сычев был русым мальчишкой. Коля Казанцев родился смуглым мальчишкой. Кто-то из уличных ребят как-то внимательно к нему присмотрелся и удивленно спросил:
– А у тебя отец случайно не еврей?
Тогда Коля не знал даже, что это такое – еврей. А когда разобрался, его одолел смех. Какой из его отца еврей. Родом он из соседнего села. Никакими евреями в том краю никогда и не пахло.
Но почему-то в детской компании за Колькой прижилась кличка Жид. Она стала привычной. И Колька со временем относился к ней без всякой обиды. Друзья в общении друг с другом перестали пользоваться своими именами. Перешли на клички. Иван Алексеевич, когда разобрался в сути дела, тоже махнул рукой. Если ребятам так жить уютно, пусть погоняют друг друга кликухами.
Пришло время ужинать. Но Иван Алексеевич никак не мог решиться, заходить ли в комнату племянника, или переждать, пока тот сам не выйдет. В нерешительности он ходил по комнате и ругал себя самыми последними словами. Так продолжалось довольно долго. И вдруг его сомнения разрешились сами собой. Николай Евгеньевич сам вышел из своей комнаты. Выглядел он мрачно, но уже не растерянно, а довольно решительно.
– Ну что, пришло время поужинать?
Иван Алексеевич облегченно вздохнул и радостно согласился:
– Ты прав. Пора за стол. Тебе принести выпить?
– Нет. Обойдусь без выпивки. Хотя надо бы. У меня ведь сегодня поминки. Был надежный друг на многие годы. И вот внезапно нет его.
Иван Алексеевич задумался над словами племянника. И уже, сидя за столом, он попытался успокоить племянника:
– Знаешь, Коля! Жизнь – штука капризная. Есть в ней события, которые остаются в памяти до самой смерти. А есть и такое, что забывается мгновенно. Есть то, что сейчас тебе очень нравится. Кажется, и жить без него не можешь. А через какое-то время это дорогое становится совершенно не нужным. И даже неприятным.
Коля горько усмехнулся:
– Все, дядя, правильно. Вот и у меня был друг. Казалось, на века. А теперь он мне и на погляд не нужен.