На сером асфальте кружатся белые лепестки. Вишня отцветает. Посадили жильцы многоэтажки у себя под окнами деревца, да место теневое, потому те и выросли чахлыми. Однако худо-бедно, но зацвели. А большой черный кот принял приглашение утреннего ветерка поиграть с лепестками. Мелькание черного и белого на сером. Прямо перед Светкой. Светка идёт на дачу.
Специально выбрала эту улицу – здесь утром тень особенно густая, можно идти с непокрытой головой, солнечный удар не грозит. А голова у Светки стала слабая. Давление и всё прочее, полагающееся дамам её возраста. И вообще она стала думать и воспринимать мир в стиле песни кочевника: что вижу, о том и пою. Переходы от темы к теме ничем, на первый взгляд, не мотивированы, а логики в её рассуждениях и днём с огнём не сыщешь.
Вечерами сознание вроде прояснялось. Светка активно высказывалась на интернет-форумах по самым разным вопросам, вступала в дискуссии, избегая полемик. Только некому теперь ворчать на неё за то,что допоздна засиживается у компьютера...
В прежние времена тоже именно вечерами на Светку нападала трудоголическая лихорадка. За пару часов вечернего бдения она успевала сделать столько, сколько и за весь день ей вряд ли удалось бы. А труд-то у Светки по большей части был какой? Интеллектуальный. Она улыбнулась, вспомнив, как когда-то, много-много лет назад её направили на стажировку в московский вуз. Там ей пошире раскрыли глаза на особенности интеллектуального труда.
Вообще-то стажировки эти служили в то время для преподавателей нестоличных вузов всего лишь прикрытием для решения своих научных проблем. Получив официальный статус в столичном вузовском общежитии, можно было вволю посидеть в библиотеках и спецхранах и изучить литературу для диссертации.
Светкин завкафедрой недолго думал над формулировкой командировочного задания и в направлении написал незамысловато и убедительно: "Изучить методику применения наглядных пособий на занятиях по философии".
Когда Светка явилась к заведующему кафедрой солидного московского вуза с этим направлением, то немало его насмешила (или раздосадовала). Профессор был милейший, пожилой уже – в глазах тогда ещё тридцатидвухлетней Светки – человек, философ с именем, редактор центрального философского журнала. Интеллигентнейший товарищ, потому Светка и не очень поняла характер его реакции. «Какие, – тактично всё-таки возмутился он, – наглядные пособия? Когда мы перебегаем из корпуса в корпус, то в нашем распоряжении в аудитории в лучшем случае – мел, доска и тряпка».
Так Светка подготовилась к усвоению одной профессиональной истины: «Мы – гуманитарии. Рот закрыл – рабочее место убрано». И,во-вторых, она поняла, что в их деле главное - не техника, не оснащение, хотя и с техникой тоже неплохо...
Ах, как бессовестно Светка тогда манкировала этими визитами в библиотеки ради того, чтобы простаивать в очередях в «Детском Мире» и других магазинах за нарядными рубашечками для сыновей, игрушками, сладостями… Потом бежала на почту и отправляла посылки домой.
Муж периодически присылал ей из дома трогательно-героические письма, старший мальчик тоже выводил несколько строк, а младшему помогали обвести шариковой ручкой на обороте листа маленькую пухлую ладошку как привет маме. Старший делился тем, что у них в школе появился новый предмет – аэробика, что он потерял свои чешки, а потом нашёл. Про младшего муж писал, что тот получил на свой столик флажок за лучшее поедание полдника в детском саду. Оба сына по телефону рассказывали, какой им папа варит "венгерский суп". Светка-то знала, что муж просто не может рассчитать, сколько вермишели надо класть в бульон, и поэтому суп получался слишком густым. А муж уверял, что именно такие супы он ел во время венгерской стажировки.
А ведь все эти стажировки оказались совершенно напрасны, хотя материал для диссертации, несмотря на периодические визиты в "Детский Мир", Светка собрала немалый и добротный. Грянул развал Союза, тема перестала быть актуальной, Светка в свободное от работы время металась по окрестным магазинам, чтобы отоварить талоны или ухватить то, что где-то вдруг выкидывали на прилавок. Не до науки было.
Это уже потом, года через три она вдруг решила разыскать своего научного руководителя в Москве и попытаться возобновить работу. Не потому, что вдруг
воспылала любовью к научной деятельности, просто сидеть в ассистентах ей было уже не к лицу, да и зарплата защищённых преподавателей всё же повыше.
Муж её поддержал, но деликатно заметил, что идея возобновить отношения с бывшим шефом – авантюрна. Тот, мол, давно её забыл, да и вряд ли вновь захочет связываться с провинциалкой, ничем особенным себя за время сотрудничества с ним не проявившей.
Тем не менее, наивная, но упёртая Светка поехала в столицу, разыскала, возобновила. Правда, тему они выбрали совсем другую, далёкую от прежней. Шеф уже не работал в том вузе, где она была прикреплена соискателем, но зато остался членом диссовета, то есть имел вес.
Заведовала той кафедрой теперь очень серьёзная дама, откровенно осуждающе смотревшая на провинциальную выскочку. Она предупредила Светку, что деньги за научное руководство они ее шефу платить не будут. «И не надо! – сказал шеф.
Светка писала, отдавала печатать машинистке. Муж, периодически бывая в Москве в командировках,встречался с шефом на станциях метро,передавал пачки бумаг, шеф простым карандашом и почерком врача правил текст под грохот поездов. Они тогда довели дело до конца, Светка успешно защитилась через два года.
Потом снова окунулась в привычное и любимое преподавание, а статьи писала только потому, что без этого по конкурсу на следующий срок не пройти... Но уж если что Светка делала, то делала это хорошо, старалась. Медленно, к сожалению, рождались её статьи, но за них ей никогда не было стыдно.
Однажды весной, вот такой же, как эта – только кот был серый, ветерок чуть прохладнее, лепестки розовые, собралась Светка в соседний губернский город на научную конференцию. Статью отправила по теме своей диссертации о русском
философствующем писателе-эстете второй половины XIX века. В своё время он шокировал соотечественников весьма неординарными сочинениями, снискав славу "чёрного пророка". По ряду причин в советское время он был не то что бы под запретом, но в немилости, и лишь в начале девяностых вдруг стал необыкновенно популярен.
Она поехала не одна, а с тремя попутчиками - коллегами мужа. Один был её сокурсником, другой - бывшим преподавателем, третий только начал свой
путь восхождения в науке, но весьма бодрой походкой. Все они давно приятельствовали, поэтому поездка обещала быть весёлой и приятной. И вообще Светка-философ чудом попала на эту конференцию историков по проблемам политического консерватизма - просто потому что "герой" её исследований внёс немалый вклад в эту идеологию своими размышлениями о "духе охранения". Так что ничего она от этой конференции особенного не ждала. Интересно было посмотреть город, искупаться в водохранилище.
На автовокзале их встретил один из организаторов конференции. Увидев Светку, он радостно воскликнул, что её приезд – замечательное событие, поскольку уже двое прибывших из Москвы участников и один местный не раз спрашивали у него, приедет ли Светлана Михайловна.
Светка расценила его слова как дежурный комплимент и, ни о чём не подозревая, заняла место в микроавтобусе невиданной ею доселе марки. Самое
смешное было то, что её приезда на самом деле ждали трое молодых учёных, совершенно искренне считавших себя… её учениками! Оказывается, её диссертация не осталась незамеченной и сподвигла некоторых научных руководителей сформулировать своим аспирантам темы в русле её исследования, как бы продолжая его.
А вид-то у Светки был совсем несолидный, несмотря на возраст. Нет, с нарядом всё было нормально, дресс-код был соблюдён, но на основоположницу нового направления исследований российского консерватизма она явно не тянула. Поэтому молодые люди напрасно на пленарном заседании крутили головами в поиске солидной дамы, с которой им хотелось познакомиться, чтобы набраться уму-разуму. Никто на Светку не подумал.
Это уж потом они познакомились, подружились так, как это бывает на конференциях, радостно встречаясь на подобных мероприятиях в последующие годы, даже иногда писали совместные статьи. Разглядывая потом фотографию с той конференции, Светка заметила, что она, мальчики и солидные учёные на том летнем фото получились в розово-бело-серой гамме, как на линогравюре. А профессор из уральского города в сером костюме, что стоял на переднем плане у цветущего бело-розового куста был поразительно похож на кота, что играл с лепестками на асфальте. И фамилия у него была какая-то кошачья.
Те учёные мальчики быстро выросли, защитили кандидатские, потом и докторские, а Светка дальше продвигаться по научно-карьерной лестнице не захотела. Докторскую защитил муж, а ей приходилось не раз, подобно Надежде Константиновне, помогать ему со всякими техническими сторонами работы.
Она всегда считала, что у неё самой ума на докторскую не хватит, хотя и видела, какие дуры порой защищаются и становятся профессорами. Работу свою любила, со студентами у неё всё получалось, изданные ею методички и учебные пособия пользовались популярностью.
И всё было хорошо – как у всех: взлёты, падения, обиды и радости, но главное – она жила в предвкушении. Почти всегда. За исключением непродолжительных периодов малодушного отчаяния, но чего ведь только в жизни не бывает… Когда Светку миновала какая-то очередная беда, она искренне верила, что уж хуже этого с ней ничего уже в жизни случиться не может. Ан нет, пуля свистела снова, и в то же место попадала, и била больнее, и рана была страшнее.
Правда, со временем эти жизненные катастрофы стали восприниматься ею по-другому, ведь чему-то же они учили – ну просто не могли не научить. Светка теперь была готова к тому, что это – повторится. Она училась распознавать малейшие признаки – так, как это делают опытные болеющие какой-нибудь страшной болезнью, способные улавливать начало приступа и действующие
на опережение.
Чёрный кот, играющий на асфальте лепестками, и ветер, которого не было видно, но чьё присутствие и участие в игре явно просматривалось, к этим
признакам никакого отношения не имели. Чудо было в том, что всегда это был один и тот же кот, только чуть чернее или серее. Годы шли, а он особо не
менялся. И даже когда кот некоторыми веснами не гонялся за лепестками на той улице, где Светка шла на дачу, он всё равно как бы был.
Похоже, его никто из прохожих не видел, а Светка всегда старалась обойти это чёрное с белым на сером, меняя траекторию пути, чтобы не помешать игре. Она
поверила, убедив себя, что кот, подобно Чеширскому,иногда вместо себя являет Светке свою улыбку. Теперь уже – улыбку убыли, как бы грустно это ни звучало.
Светка понимала, что улыбка убыли неминуемо когда-нибудь сожмётся до точки. А ветерок, что затевал игру с котом, на самом деле окажется сквознячком, которым всё сильнее несёт от приоткрытой двери. Но только вот если раньше эта
дверь пугала и за неё не то что заглядывать – думать о ней не хотелось, то теперь Светку всё чаще стала манить эта приоткрытость.
Она знала, что там, за дверью, не страшное, но любимое – то, что она утратила, и те, кого она потеряла. И вишни снова будут ронять лепестки на
асфальт. И кот заиграется с ними, позабыв про всё на свете.