Сверхъестественное

Вся жизнь летит как миг один
И ни на что он не похожий.
Но только ты в нём задержись,
Один-единственный прохожий.

Как только сможешь задержаться
Ты в этом миге на чуть-чуть,
То пред тобою раскрываться
Начнёт всей жизни или смерти суть.
                Виктория Лесникова

Женщина – властительница дум,
Образа волшебного основа,
Та, что я в бреду порой зову,
И хочу её увидеть снова.

Женщина – волшебница, колдунья,
Храма магии – владычица и жрица,
Озорница, милая шалунья,
Ночи полнолуния – царица.

Ей открыты вечности врата –
Времени от прошлого до завтра,
Ей подвластны – тайна и мечта,
Её путь – «per aspera ad astra …».
                Александр Андреевский



Где-то рядом нудно гудел телефон… Какой идиот звонит в такую рань? Я пошарила рядом, нашла что-то пластиковое и ткнула в кнопку.
- М-да? Алё? – промямлила я в трубку. Телефон гудел. Я разлепила глаза: в руке вверх ногами я держала пульт от телевизора. Я потянулась к тумбочке, на которой в своём гнезде завывала трубка телефона. Надо сменить звонок. Честное слово – в тоску вгоняет. – Алё? – зевнула я в неё. – Кто говорит? – промямлила я.
- Наташка! Чучело! Какого чёрта ты дома?! – заверещало в трубке. Я невольно поморщилась. – Ты уже полчаса как должна быть здесь! Сергуня рвёт и мечет!
- Не тараторь, - вставила я, когда говорившая на секунду замолчала. – Юлька – ты, что ли? Чего звонишь в такую рань?
- Конечно, я! Кто ещё тебе задницу прикроет! Какая рань? Одиннадцать уже! Чего ты ещё дома? Похмелье?
- Иди ты в жопу со своим похмельем, - вяло возмутилась я. – Покатайся между Кёнигом, Питером и Москвой с недельку, тоже забудешь, какой сегодня день. – Я села, нащупывая ногой тапки. – Кстати, а какой сегодня день?
- Афигела? Четверг!
- А число?
- Семнадцатое! Харош придуриваться! Я за тобой Ёжика отправила – чтобы через десять минут была готова!
- С ума сошла! – буркнула я и отключилась.
Медленно приходя в себя, я побрела в ванную, и там со всей возможной скоростью сделала свои дела. Через десять минут я уже кое-как пришла в себя и кинулась за одеждой. Через ещё пять минут у меня уже звенел домофон. Услышав в нём голос Ёжика – обожателя Юльки, я крикнула:
- Юра! Уже бегу! Только кроссовки натяну!
И одной рукой в рубашке, а другой – в кроссовке, я повесила трубку домофона. Кое-как одевшись, я схватила сумку и выскочила за дверь. Смазанный неделю назад перед отъездом замок своих обычных фортелей не выделывал. Я бегом кинулась к лифту, и через минуты три меня уже мчали на студию. Я свернулась на заднем сидении и попыталась подремать…
…Нынешний сериал планировался многосюжетным. Когда я начала читать сценарий, мне показалось, что это я уже где-то видела. В тихой деревне молодая аферистка год за годом вешает лапшу на уши землякам. Тем и живёт. Пока однажды один из любовников первой девки на деревне, с которым эта аферистка её развела, видя, как та со скуки определиться не может – он или муж, так вот, этот горе-любовник спьяну не приложил её обухом топора. Она впала в кому. Лежит себе «мультики» смотрит, с духами беседует, о жизни рассуждает… Ну, и прочая ерунда. А пока она расслабляется, тот любовник, которого участковый по всем огородам ищет, по дури чуть не оттяпал себе ногу. Я не вникала во всю эту муть, если честно. Но его в лесу нашла деревенская блаженная, которая его выходила и чуть не молилась на него. Что там дальше сценаристы придумали, я не стала читать – прочитанного уже хватило. Если честно, я не знала, что я должна играть. В первой части, где эта аферистка ещё живая, мне достаточно в гриме и с распущенными волосами таращить глаза и изрекать прописные истины, написанные в любой «мистической» книжке. Во второй – тупо лежать с перебинтованной головой или прыгать козой перед зелёным экраном, на котором потом кулибины из компьютерного отдела студии нарисуют всякие кошмары коматозника. Я взялась за эту роль из-за денег: несмотря на то, что я снималась в какой-то псевдоисторической нудятине в Кёниге и заумном философском фильме в Питере, денег мне катастрофически не хватало. И надо было мне влезать в эту ипотеку?
Один из продюсеров нашего сериала, Пётр Аргунов, которого я про себя «герцогом» звала, хотя из него такой же герцог, как из меня наследная принцесса, но уж очень он любил все атрибуты рыцарского средневековья – весь дом был забит рыцарскими доспехами по углам, мечами с арбалетами по стенкам и щитами рядом с каждым входом в комнаты, так вот, этот «герцог», «владелец заводов, газет, пароходов», решил вписать своё имя в историю и уподобиться меценату Морозову. Как-никак фамилия обязывала: он считал себя потомком живописца Ивана Петровича Аргунова, портретиста, крепостного графа Шереметьева, жившего в XVIII веке. Весь капитал Аргунов сколотил на мясе. Начинал он, как большинство в перестройку, с фарцы, потом подсуетился и купил дохнущий заводик в провинции, а потом… А потом стал выпускать сосиски. И потихоньку прибрал к рукам провинциальный городок. Поднялся, стал выпускать колбасы, копчёности и прочие радости желудка. Когда заработал первый миллион, решил податься в Москву, но пока застрял в Подмосковье. В Москве своих деляг хватает. И лучше быть первым в провинции – владетельным помещиком, чем рядовым в Москве, где тебя имеет кто угодно и когда угодно, а на взятках проще разориться, потому что конкурентов больше, чем блох на собаке. Он несколько раз разорялся, богател, снова терял деньги. На него покушались, как обычно, пытались отжать бизнес… Но он устоял. И теперь наравне с Сергеем Лущенко, нашим режиссёром, и ещё парой толстосумов продюссирует наш сериал. Я с ним как-то быстро нашла общий язык. Простой, без претензий дядька не строил из себя пуп земли. Ему была по душе моя ирония и язвительность. Которая заставляла морщиться Сергуню.
- С таким языком ты никогда замуж не выйдешь, - назидательно говорил мне он.
- А на фига мне лишнее животное в доме? – недоумевала я, чем приводила в недоумение его. – Корми его, обстирывай, обихаживай, дифирамбы пой, танцуй, на цыпочках ходи… Да я лучше кота заведу! Хоть не буду его нытья и жалоб, капризов и придирок слушать. Да и, в конце концов, «все мужчины мне братья по Адаму, а выходить за родственников я считаю грехом» .
Серёга тогда вытаращил на меня глаза из-за этой фразы. Вот чёрт! А я и забыла, что он о Шекспире слышал только краем уха!
«Герцог» тогда веселился, слушая наш диалог. А у Сергуни лицо вытягивалось и покрывалось красными пятнами: ну как же, вроде сказала что-то умное, даже где-то знакомое. А в чем смысл и юмор – он уловить не мог, как ни пытался. А я недоумевала: он что, всерьёз думал, что он подарок для любой женщины? Или что любая, ломая ноги, рвётся замуж?
- А секс как же? – не сдавался он. – А кран, там, починить, шкаф собрать, пианино перетащить, обои переклеить? Да с банальной проводкой справиться?
Я тогда вытаращилась на него: он смеётся? Это же когда он сам собирал шкафы и таскал пианино? А по поводу электричества я вообще молчу: слава богу, он знает, что в розетку втыкают вилку от электроприборов, а не столовый инструмент.
- Для крана сантехники есть, - начала я тогда, загибая пальцы, - шкаф соберут те, кто его из магазина доставил, пианино грузчики подымут – да и нафиг оно мне сдалось? Обои я и сама переклею. И никто под руками орать не будет: подай то, убери это, что ты копаешься, где у тебя глаза, быстрей принеси, унеси и вообще ты дура криворукая. А проводкой я электрика найму заняться. Что до секса… - Я оглядела его с ног до головы. Он поёжился. – Так мужья секса хотят и удовольствие получают. Даже если жена на работе упахалась. Так что, предпочитаю место, время и человека выбирать сама. Чем зависеть от ваших прихотей и настроения. Да и не каждый мужик может то, о чём говорит. По большей части все языком треплете. Секс-машины, ёп вашу мать, для нецелованных девственниц и резиновых кукол. Вот тем точно сравнивать не с кем и не с чем.
«Герцог» тогда долго ржал, потому что всем было известно Сергунино хвастовство. Лущенко потом два дня на меня дулся. А я рада была, что он не доставал меня идиотскими разговорами. Один раз он заикнулся по поводу мужской роли отца для детей, но я быстро ему напомнила, что он сам бросил двух своих жён – одну с ребёнком, другую беременную. Да ещё привела кучу примеров, когда мужчины, чтобы уберечь свою «нежную» и «ранимую» психику, сбегают к любовницам, оставив жену с ребёнком-инвалидом на руках. Как будто у женщин нет психики и нервов! И это женщин ещё истеричками называют! Я тогда ему чуть в морду не дала от возмущения…



…Машина резко остановилась. Я открыла глаза и осмотрелась.
- Вылазь, соня. Лучше от Серёги сейчас по башке получить, чем постоянно ждать подвоха.
- Добрый ты, Юра, - скривилась я, вылезая из машины. Ёжик загоготал, запрокидывая голову и почёсывая свои коротенькие жёсткие волосики, за которые от Юльки получил прозвище. Да и сам он был чем-то похож на ёжика из мультика: лицо с кулачок, востроносенький, тёмные глазки пуговками и маленький ротик, как канцелярская кнопка.
Я разглядывала пересечённую местность с разбросанными там и сям складными стульями, софитами, белыми экранами и снующими туда-сюда людьми. И как я забыла, что сегодня съемки на пленэре? Я медленно побрела к небольшой группке, где слышался истерический крик среди нервного бубнёжа. Какого чёрта такая спешка? Нет меня – могли бы сцены снимать, где моя героиня не задействована. Чего хай поднимать? Сами бы помотались между тремя городами!
Подойдя к софиту, где кучковались размахивающие руками люди, с нервными воплями что-то кричащие друг другу, я наткнулась на Юльку: она в этом сериале играла деревенскую красотку, вокруг которой всё завертелось. Схватив за руку, она меня куда-то потащила.
- Молодец, быстро собралась, - вполголоса затараторила она. Я снова поморщилась. Удивляюсь, как на площадке она может играть вальяжную деревенскую бабу, если в жизни это чёрт-те что с мотором в заднице? – Никита отвлёк его, снимают без тебя. Петюня, что тебя хряпнуть молотком должен, со вчерашнего с похмелья. Сергуня в ярости – все как сонные мухи. Беги пока гримируйся. А то он вспомнит, что тебя не было.
- Господи, какой молоток? – вяло засопротивлялась я. – Топор же был. И вообще… Я жрать хочу. Я вчера прямо с самолёта с Кёнига, съёмки первый день… А у вас тут вино рекой…
- Ну, отметить решили – большое дело! Чего напиваться было?
- Я не напивалась, - вяло отбивалась я. – Опрокинула парочку всего. Спать очень хотелось. А вот чего остальные пили?..
- Наташка! Сколько ждать надо? – проорал голос у меня над ухом. – Твоя сцена, твою мать, а ты ещё не в гриме! А ну, живо Инку искать!
Юлька подхватилась и, потрясывая своими двумя молочными фермами, кинулась искать гримёра Инну. По пути она едва не задела какую-то статистку с кипой бумаг. Та от неожиданности выронила несколько листков из кипы и шустро хлопнулась на них задом. Я внутренне улыбнулась: театральная примета, когда на упавший текст нужно сесть, в её случае это что? У неё же неглавная роль. И, даже, если она забудет свой текст, который наверняка состоит из междометий и причитаний, от этого никому плохо не будет. Даже не заметят.
Инну Юлька нашла довольно быстро, и пока мне рисовали лицо – не сходя с места, - я оглядывала площадку. Петюня, вроде, пришёл в себя. По крайней мере, не таращился на топор, как баран на новые ворота. Его помятый вид и щетина весьма уместно смотрелись по сюжету. Если бы он ещё перегаром мне в лицо не дышал…
Мы отрабатывали нашу сцену. Но нашему режиссёру всё время что-то не нравилось: то, как Петюня замахивается, то, как я уклоняюсь… Если честно, я уже притомилась от этой гимнастики, если учесть то, что я так и не успела поесть. Петюня тоже притомился. Я видела, как ходили желваки у него на лице – не дай бог, всерьёз прибьёт! А Сергей как будто светлел лицом. Наконец он хлопнул в ладоши и заорал:
- Так! Запомни! Теперь все по местам! Начали!
Красные с перепою глаза Петюни и его дикий вид после дублей меня напугали настолько, что я оступилась в самом неподходящем месте. Но как оказалось, удачным для меня: Петюня не удержал замах, и со всей дури обрушил топор мне на голову. И если бы я не оступилась, лежать бы моей героине вместе со мной не в коме, а в гробу. А так, получив увесистый удар обухом в левую часть лба, я благополучно хлопнулась спиной на землю. Меня потом спрашивали, видела ли я искры или звёзды, или вокруг моей головы, как в американских мультиках, летали птички? Нет, ничего подобного не было. Просто удар – и темнота. А потом я уже в кресле с перевязанной головой, а Юлька мне суёт что-то в рот.
- Убери пальцы, - буркнула я ей. – Откушу.
- Ну, если шутить начала, значит, пришла в себя, - прогудел Сергей. – Не тошнит? Голова не кружится?
Я попыталась встать. Земля со всеми суетящимися людьми, качнулась в сторону.
- Не тошнит, но спать хочется, - пробормотала я.
- Так! – хлопнул в ладоши Сергей. – Тебе – живо в койку и лежать неделю!
- За эту неделю можно сцены с комой снять, - встряла какая-то гадюка, в которой, поднапрягшись, я узнала одну из любовниц Петюни. Эта язва думала, что будет играть роль, на которую выбрали Юльку. И, разобиженная, пакостила нам по-всякому. Я обычно сдерживалась, чтобы чего-нибудь не брякнуть. Юлька, наивная душа, ничего вокруг не видела. А мне было обидно за неё: ведь именно эта крыса развела Петюню и Юльку, которые были шесть лет женаты. А теперь вешается на Юлькиного Ёжика.
- Я сейчас тебя в кому уложу, - прошипела я, вставая. Перед глазами у меня всё качалось, но эта дрянь, наверно, что-то во мне увидела, и с визгом драпанула куда-то в сторону. Юлька, держа меня под руку, помогла снова сесть.
- Вера подала хорошую идею, - задумчиво загудел Сергей, поглаживая подбородок. Он походил вокруг своего стула и завис над ним в задумчивости. Не знаю, что на меня нашло – предчувствие или от сотрясения ум за разум зашёл, но я вдруг поняла, что знаю, что сейчас будет.
- Куда? – заорала я. Сергей вздрогнул, не успев сесть, и замер в полусогнутом положении над стулом. Все остальные подскочили. – Уходи! Уходи немедленно!
Сергей вытаращил на меня глаза и медленно сполз со стула, с опаской глядя в мою сторону. Остальные заинтересованно смотрели на пустое место. Сергей стоял, не шелохнувшись. Потушенные софиты тоже не собирались падать ему на голову, как я это только что ощутила.
- В чём дело? – недовольно спросил он.
- Я видела… - А что, собственно, я видела? – Мне показалось, что сейчас софит тебе на голову упадёт… - Я ничего не понимала. Я была уверена, как будто видела это своими глазами.
Сергей серьёзно смотрел на меня пару минут, потом гаркнул куда-то за спину:
- Крамского сюда! Пусть её в больницу отвезёт! Если надо будет – прям там кому и снимем!
«Ах ты, чтоб тебя!» - подумала я, но покорно позволила отвести себя к машине Юлькиного Ёжика, который уже не ржал, как конь, а заботливо усадил меня назад. Прибалдевший от всего этого Петюня хотел поехать со мной, но Сергей его остановил, схватив, буквально, за штаны. И со мной поехала Юлька.



Остальное я помню весьма смутно. Как будто я была зрителем или статистом в пьесе. Если не ошибаюсь, Ёжик привёз меня с Юлькой в травмпункт. Прекрасно помню по ранним своим походам в поликлинику это место: вечно забитый бабками коридор и постоянное нудное жужжание их голосов. От того, что на пенсии им нечем себя занять, они постоянно толкутся по общественным местам: поликлиникам, почтам, собесам, аптекам, где создают очереди, которые потом самоуверенно контролируют, чтобы хоть такой нелепой властью придать себе вес в собственных глазах. И сейчас я не ожидала, что нас пропустят без очереди, даже истекай я кровью. Юлька тащила меня под одну руку, что-то громко шепча в ухо, Ёжик – под другую.
Когда мы были уже в коридоре, Юлька истошно завопила:
- Рубленая рана головы! Рубленая топором рана! Топором!
Ёжик зашипел мне в ухо:
- Подыграй. Видишь же, Юлька надрывается…
Я жалобно застонала и обвисла у них на руках. Ёжик чуть не споткнулся о мои подкосившиеся ноги. Тихо обматерив меня в макушку, он поволок меня дальше. Юлька орала, я стонала, то запрокидывая голову, то обессилено вешая её на грудь. Ёжик меня перехватил и встряхнул. Я невнятно заблеяла, снова запрокинув голову.
- Ну ты, это… Не переигрывай, - снова зашипел он, на этот раз уткнувшись мне в шею.
Я посмотрела на него расфокусированными глазами снизу вверх.
- Думаешь, в таком состоянии я могу переиграть?
Я снова повисла у них на руках. Что там было дальше – я не вникала. Вроде бы Юлька ругалась с какой-то старухой в очереди, вроде бы Ёжик уговаривал какого-то врача – я слышала только нужный гундёж. Но, вроде бы, приняли нас быстро. Меня куда-то усадили, что-то щупали, задавали вопросы, а потом быстро-быстро запихнули на каталку и в холодную машину, и мы поехали. Я пыталась дремать, но Юлька меня всё время тормошила. Куда подевался Ёжик я так и не заметила.
Подскакивая на кочках, машина наконец приехала. Меня на каталке снова куда-то поволокли. Юлька бежала рядом, держа меня за руку, как будто я сейчас вот отдам богу душу.
Остановились мы у кабинета. Меня пересадили на стул, снова общупали, обсмотрели и начали выводить из себя идиотскими вопросами о бабушке из Каргополя и дедушке из Рязани. Я покорно и тупо отвечала, лениво начиная приходить в бешенство, когда эскулап выбесил меня совершенно кретинским вопросом:
- Эпилепсией, прогерией, гипертрихозом, порфирией, шизофренией в родне никто не страдал?
- Бабушка в Каргополе, - буркнула я, мысленно попросив прощения у покойницы.
- Да? – Эскулап явно заинтересовался.
- Да, - пробурчала я. – Бывало, влезет на дерево и кричит: «Я чайка! Я чайка!». А потом херакнется мордой вниз и бормочет: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное…», ну, и далее по тексту…
Юлька прыснула за моей спиной.
- Девушка, вы не в цирк пришли, - сурово отчитал эскулап Юльку. – А вы!.. – Он ткнул в мою сторону ручкой. – Я не развлечения ради лазаю по вашему генеалогическому древу – оно мне надо! – Чем он сильнее возмущался, тем явственнее чувствовался его одесский говорок. – Елена Степаненко нашлась…
- Таки Елена Воробей, - подыграла я.
- Что?
- Елена Воробей. Вы на мою фамилию посмотрите.
А и в самом деле: моя фамилия была Скворцова
- Таки ж я тоже зовсим не от большого кохання до вас сижу, - в тон ему ответила я. Он поднял голову и ошалело уставился на меня. – Ну шо вы на меня уставились, как туземец на мобильный телефон? Травма у меня. Производственная.
- То есть? – подозрительно спросил он.
- Мой клиент меня чуть топором не зарубил, - бурчала я.
Я не видела, что там за моей спиной, но слышала придушенный Юлькин смех. Помня окрик о цирке, она не решалась фыркать вслух. Но и удержаться, видимо, не могла.
После моих слов про клиента эскулап вытаращил глаза и издал звук, как будто то ли очень хотел есть и стонал от голода, то ли ему сильно нужно было в туалет. Я не стала вдаваться в выяснения. Перед моими глазами как будто была пелена. Слышала я, на удивление, хорошо. А вот видела как сквозь вату, если для зрения уместна аналогия со слухом.
- Вы в милицию сообщили? – встревожено спросил он. – Или вашему… работодателю?
Ни дать, ни взять, решил, что мы две пострадавшие проститутки!
- Не беспокойтесь, доктор. Он меня ещё в кому должен уложить. – За моей спиной Юлька, наверно, задохнулась – звук был похожий. – Кстати, не подскажете, куда должен влететь обух топора, чтобы я отправилась в кому? Если дать в лоб, то это потеря сознания только, да?
Эскулап ошалело переводил взгляд с меня на Юльку и обратно. Та, не выдержав, выскочила в коридор. За дверью я слышала её мощный здоровый смех. Эскулап нахмурился.
- Вам смешно? Вы издеваетесь?
Я устало смотрела на него. Как ни пыталась, я не могла сосредоточиться. Если бы меня попросили его завтра описать, я бы не вспомнила его лица.
- Никто над вами не издевается, - произнесла я, прикрыв глаза. – Я и она, - я слабо кивнула головой в сторону закрытой двери, - мы актрисы. Сейчас со съёмок сериала. По сюжету мне должен был обух топора прилететь. Но всё не совсем так получилось – и я здесь.
Эскулап недоверчиво смотрел на меня.
- Надеюсь, наш разговор убедил вас в моей адекватности? – Он не сводил с меня тяжёлого взгляда. – Если есть ещё какие-то вопросы – давайте в другой раз: я смертельно хочу прилечь.
Эскулап ещё с минуту посмотрел на меня, потом что-то быстро написал и сказал:
- Зовите вашу подружку. Пусть с этими бумагами отведёт вас в приёмный покой.
Юлька не заставила себя ждать – вошла сама. На её порозовевшем лице подозрительно поблёскивали глаза. Эскулап что-то говорил ей, но я не слушала. Я очень хотела полежать и передохнуть.
Наконец она меня подняла, куда-то потащила, меня раздели-разули и уложили на очередную каталку. Она ещё что-то чирикала мне на ухо, но я, вяло махнув рукой, закрыла глаза. Каталка поехала в тишину коридора.
Меня ввезли в палату. Юлька, всё ещё что-то щебеча, помогла мне слезть с каталки и улечься в кровать. Затем она пару раз настойчиво подёргала меня за рукав и повторила:
- Я тебе позже перезвоню. Отдыхай.
Я слабо махнула рукой. Куда она будет звонить? Ведь все мои вещи она забрала с собой. На мне осталось только бельё. Я пошарила у себя по заднице – ан нет, джинсы на мне. А в заднем кармане лежит мой мобильник. Ещё бы зарядку положила…
- Ты есть хочешь? – уже от дверей спросила Юлька.
Я помотала головой. Хоть я и не завтракала, но мысль о еде сейчас вызывала у меня тошноту.
Наконец дверь хлопнула, и по коридору застучали Юлькины каблучки. Санитары с каталкой исчезли раньше. Я даже не заметила, когда. Блаженный покой снизошёл на меня. Я не знала, сколько людей в моей палате и на месте ли они. Я хотела отдохнуть.
Закрыв глаза, я провалилась в сон без сновидений.



Проснулась я глубоким вечером. За окном была темень. Фонари светили внутрь, создавая таинственную атмосферу потустороннего.
Я минуту приходила в себя, чтобы осознать, где я. Оглядев палату, я отметила ещё три койки, кроме моей. Люди на них мирно спали. Слегка повернув голову, я увидела пару ироничных глаз на лукавом лице.
- Новенькая?
Я кивнула.
- Есть хочешь?
Мой желудок сам ответил.
- К сожалению, у меня только холодный беляш и помидор. Ты не на диете?
- Я похожа на идиотку? – слабо возмутилась я. Ещё бы! С моим астеническим сложением только на диетах и сидеть. – А беляш не беляш – мне по фиг: с утра ничего не ела.
- Тогда держи.
Незнакомая женщина подошла ко мне. При свете фонарей с улицы я увидела у неё в руках промасленный пакетик, помидор и солонку. Она положила всё это на мою тумбочку, девственно одинокую под незашторенным окном.
- Воды нет. Только «липтон». – Она помахала у меня перед носом бутылкой с лимонным чаем.
- Огромное спасибо, - ответила я с набитым ртом.
Когда я немного перекусила, я посмотрела на свою соседку. Маленькая, полненькая, с непонятным цветом волос – с ней было просто и уютно. Ну прям как с Юлькой. Я почувствовала мгновенную симпатию и расположение. Женщина непосредственно забралась на мою кровать, села по-турецки и наблюдала, как я ем.
Вы всех так встречаете? – спросила я, доедая помидор.
- Нет. – Она улыбнулась и стала похожа на довольную кошку. – Только голодных актрис.
- Вот оно что, - протянула я. Ну, сейчас начнётся! Расскажите о съёмках… В каких фильмах вас видели… Дайте автограф… Проведите на площадку… Помогите засветиться в эпизоде…
Но женщина вдруг спустила ноги с моей кровати, нашарила босой ногой тапки и направилась к своей койке.
- Как вас зовут? – успела спросить я, прежде чем она натянула одеяло на голову.
- Вильгельмина, - донеслось до меня.
- Как? – Я чуть было не поперхнулась остатками чая из бутылки.
- Можно Геля, - успокаивающе произнесла она.
- Этого мне ещё не хватало, - пробурчала я. Весь этот короткий диалог напомнил мне сцену из фильма «Москва слезам не верит». Нелепая ситуация.
- И давай на ты, - проговорила Геля. – Я не намного тебя старше, чтобы ты мне «выкала».
- Хорошо, - ошарашено сказала я. – Спокойной ночи.
- И тебе того же.
Через минуту Геля ровно дышала. Я, кое-как утолив голод, тоже закрыла глаза. На этот раз я никуда не проваливалась, а просто заснула.



Назавтра я Юльку не ждала. Однако она была уже у моей палаты, когда закончился обед.
Радостно влетев в неё, она шлёпнула на мою койку сумку с вещами. От такого резкого движения из неё вывалилась книжка, которую я начала читать ещё в поездке. Я переложила её на тумбочку.
- Какого лешего ты встала? – набросилась Юлька на меня, втаскивая на кровать. – Тебе лежать надо! У тебя сотрясение было!
- Ну, было. И что? Меня же не парализовало.
- Ты дура, да? А если в коридоре голова закружится?
- Ниже пола не упаду, - буркнула я. Юлька была права: на завтрак и обед я ходила по стенке.
- Врач твой где? – рявкнула она на меня.
- Завтра придёт, - вяло махнула я рукой.
Юлька открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я её перебила:
- Лучше скажи, что там, на площадке? Сергуня ещё хочет меня тут в коме снимать?
Юлька поперхнулась своими не высказанными словами и затараторила:
- Ты не представляешь, что сегодня случилось! Те софиты таки ёбнули Сергуню по башке!
- Какие софиты? – не поняла я.
- Ну, ты вчера орала, чтобы он на стул под ними не садился.
- А-а… И что?
- А сегодня он туда нарочно сел! Я ему говорила, чтобы не садился, а он только рукой махал. Дурь, мол, тебе от сотрясения в башку лезет, мнишь себя ясновидящей.
- И дальше что?
- Ну, снимали мы сцену, как Петюня меня лапает. Как вдруг грохот! Петюня даже промахнулся – вместо щеки меня в губы поцеловал. И стоит ошалелый. Смешно было. Я даже расхохоталась в кадре…
- Не отвлекайся. Что там с Серёгой?
- А, да. Ну, оказалось, что грохот – это софиты ему по башке прилетели. Стеклом рожу посёк, шишак на лбу побольше твоего, руки ожёг… Хорошо, в глаза не попало. Откуда ты знала, что на него софиты упадут? – Она с интересом смотрела на меня.
- А откуда ты знаешь, что вчера был четверг? – огрызнулась я.
- Потому что позавчера была среда, - не задумываясь, ответила Юлька. – Ладно, колись. Когда Серёгу из-под софитов доставали, он тебя материл по-чёрному. Говорил, что тебе роль в башку ударила. Посоветовал тебя святой водой окропить…
- А обряд экзорцизма он не предлагал? – раздражённо спросила я. – Если ему так надо – пусть кропит. Пусть ладаном окурит, миррой обмажет и псалом споёт. Придурок. Передай ему, что мне на его заморочки плевать.
- А мне ты что предскажешь? – заинтересованно спросила Юлька, подавшись ко мне. – Сложится у меня с Ёжиком?
- Я тебе гадалка? – Я пожала плечами. – Не знаю я. Скажи, пусть машину проверит.
- А что не так? – сверкая глазами, Юлька ещё ближе придвинулась ко мне. – Тормоза? Авария?
- Техосмотр у него заканчивается, - ответила я. – Прекрати нести чушь. Никакая я не предсказательница…
Как только я это произнесла, так отчётливо поняла, словно увидела: змея-Вера высыпает что-то в Юлькин бумажный стакан с тёмной жидкостью, а потом протягивает его ей…
- Юль, тебе Верка не предлагала с ней кофе попить?
- Нет. Думаешь, предложит?
- Уверена. Не пей ничего из её рук.
- Думаешь, отравит? – Глаза Юльки снова заблестели. Я поморщилась.
- Вряд ли. А вот мочегонное или слабительное может какое-нибудь всыпать. Не хотелось бы, чтобы всё время с Ёжиком ты провела в его сортире. У тебя аллергия есть?
- Да.
- На что?
- На клубнику.
- Ну, думаю, клубнику насильно она в тебя пихать не будет.
- Как интересно.
Юлька в самом деле была заинтригована. И, когда ей пришло время уходить, она с явной неохотой шла к двери.
- Ты изменилась, - сказала она, уходя. – Перестала быть скучной. Эх, если бы я знала, сама бы тебе по башке топором дала!
- Вот спасибо, - пробурчала я.
Юлька ушла. А я решила подремать. Соседок по палате не было, Геля тихо сопела в своём углу. Я закрыла глаза…



- Ну, и чего разлеглась? – вдруг услышала я. – Думаешь, тебя для того подключили, чтобы ты дурацкими фокусами развлекала своих знакомых?
Я резко открыла глаза. Около моей кровати стоял незнакомый молодой человек водолазке странноватой расцветки и каких-то нелепых штанах на размер меньше в непонятных пятнах. Свет из окна падал прямо на него, но, казалось, проходил насквозь. Он как-то плавно переместился к моей тумбочке и с осуждением смотрел на меня.
- Вы кто? – спросила я его.
- Конь в пальто, - грубо ответил он мне. – Куратор твой.
- Кто?
- Куратор по сверхъестественному. А проще – призрак, приведение. Меня к тебе прикрепили.
«Здрасьте! – подумала я, глядя на непонятную сущность, маячащую у меня перед глазами. – Сколько ж я вчера выпила и насколько сильно меня приложил Петюня, если мне глюки мерещатся?».
Странная сущность недовольно скривилась.
- Никаких глюк у тебя нет. Кончай придуриваться. Думаешь, мне очень нравится убеждать всяких дур в наличии себя и у них каких-то там способностей? Никого не трогал, шлялся себе по старым домам, книжки древние читал, сталкеров пугал… И нате, пожалуйста: изволь к какой-то актрисульке прийти и убеждать в том, что она, дура, понимать не хочет!
- Эй! – воскликнула я. – Какого чёрта? Видимо, я хорошенько мозгами тронулась, раз с привидениями разговариваю! А ну сгинь!
Сущность снова скривилась.
- Дура и есть. Сумасшедшие видят то, чего нет. А я приведение. Призрак. А призраки существуют. Так что, прекрати кудахтать и слушай меня.
- Какого?.. – начала я.
- Да заткнись ты, наконец! – заорал призрак.
Я решила промолчать. Если в моём мозгу глюки такие неадекватные, их лучше не раздражать: может, просплюсь, и всё будет, как раньше.
- Слушай, что тебе говорят, - спокойно сказал недовольный призрак. – Тебе, курица глупая, был дан дар. А ты его задвинула. Пришлось напомнить и о нём, и о твоём предназначении…
- Тебе пришлось? – вставила я.
- Да при чём тут я? – снова взорвался призрак. – Я вообще тут мелкая сошка. Припахали ни за что с тобой возиться.
- А кто дал мне этот дар и на фига это надо было делать? Я о том не просила.
- Слушай, чего привязалась? – раздражённо спросил призрак. – Я тоже не просил, чтобы меня в двадцать три года убивали. И тем более, не напрашивался быть твоим куратором. На фига мне это?
- Ты – мой куратор? – Странные у меня фантазии с перепою.
- Дошло, наконец! – раздражённо сказал призрак. – Дашь мне продолжить?
- Да, я слушаю.
Призрак недоверчиво посмотрел на меня и сказал:
- Так вот, пришлось  напомнить тебе о даре и твоём предназначении…
Я уже открыла было рот, чтобы спросить, о каком предназначении, но увидела, как светлые брови стали сдвигаться к переносице. Тронулась я или нет, но я решила промолчать. Он снова подозрительно посмотрел на меня, подождал, не брякну ли я чего-нибудь, и недовольно продолжил:
- Понятия не имею, зачем вся эта фигня нужна. По мне, одной полоумной больше, одной меньше – мир не перевернётся. Но надо, так надо. То, что ты дёрнула режиссёра со стула – не блажь. Просто ты рано это сделала…
- Почему? - вырвалось у меня.
- Откуда мне знать? – вспылил призрак. – Это твой дар. Ты с ним и разбирайся. Меня прислали тебе помогать и тебе советовать, направлять. Хотя, убей бог, не знаю, зачем.
- Значит то, что я выставила себя идиоткой, сбудется?
- Сбудется, сбудется. Уже началось. Твоя подружка же тебе рассказала, - недовольно сказал призрак. – Только слушай свой внутренний голос. Чем быстрее ты этому научишься, тем меньше будешь выглядеть круглой дурой. Кассандра недоделанная.
- Слушай, перестань меня оскорблять! – возмутилась я. – Я не просила, чтобы мне было что-то там даровано. И тебя не просила ко мне присылать! Я себе жила спокойно, снималась в сериалах… А теперь – извольте радоваться! – я гадалка-прорицательница с личным призраком!
- Ёп-ти мать, какие мы нервные! – ухмыльнулся призрак.
- А сам-то ты кто? Вернее, кем был? – спросила я.
Призрак нахмурился.
- Торчком я был, хипстером, как это сейчас называется, - неохотно произнёс он. – Однажды перебрал дури – и вперёд, увидел чёрный туннель…
- Что – правда? – с любопытством спросила я.
- Брехня это всё. Один придумал, другие подхватили. Совсем как с инопланетянами ещё лет сто назад.
- А с ними что не так?
- А ты помнишь, как тот же Герберт Уэллс их описывал? А остальные фантасты? Это в пятидесятых уже их канонизировали: зелёные, низкорослые, большеголовые с хилыми тельцами, огромными глазищами, мелким ротиком и без носа… Так и со смертью: кого черти в ад тащили, кого ангелы под белы ручки в рай, кто по золотой лесенке подымался, за кем огненная колесница приезжала… А после Роуди с его «Жизнью после смерти» все как сговорились – прутся через туннель к свету…
- А с тобой-то что было?
- А ничего. Как очухался – прадедушка передо мной стоит. Я его по старым фоткам помню. Что, говорит, Гарик, просрал ты свою жизнь? Меня и накрыло… А он мне всё разобъяснил и говорит: в роли человека ты говном оказался, может, как призрак на что сгодишься. Не списывать же тебя в утиль. Начальство кадрами не любит разбрасываться…
- Значит, бога ты не видел…
- Не-а. И не спешу. Мне дед сказал, что потом пути сюда уже нет. Ни в каком качестве. А я ещё тут не всё посмотрел.
- Так чем же ты занят в роли призрака?
- Пока мне не поручили тебя – наслаждался свободой: путешествовал по миру, в библиотеках сидел, со всякими уёбками по пустырям и развалинам в прятки играл, даже, прикинь, интернет освоил!
- Так когда ж ты помер? – Освоил интернет! А я и забыла, что было время, когда молодёжь не сидела сиднем в этом самом интернете в соцсетях…
- Тринадцатого июля тыща девятьсот девяносто восьмого года. Мне всего-то было двадцать три. И только с двумя девками трахнулся…
- Ох ты, бедный, - съязвила я.
- Зато хоть пожил! – снова разозлился он. – А ты? Ни мужа, ни парня. Мотаешься по стране. Снимаешься в какой-то ***не. И думаешь, потом, когда-нибудь начнёшь жить? А если «потом» не настанет?
- Ты что-то знаешь? – встревожилась я.
- Да нихуя я не знаю! Я вообще не за этим тут.
- Так зачем, прах тебя побери?
- Сто раз сказал уже: напомнить тебе твоё предназначение.
- Какое? – терпеливо спросила я. Какие у меня вспыльчивые галлюцинации! Надо будет врачу сказать.
- Сколько раз тебе говорить, что я не галлюцинация? – вскричал призрак.
- Так скажи, в чём моё предназначение, и иди в жопу.
- Не знаю я, – буркнул призрак.
- Ничо се! Какого чёрта ты тогда тут?
- Чтобы помочь тебе вспомнить.
- Вспомнить – что? – Меня уже тоже начинал бесить этот дурацкий разговор.
- Не знаю.
- Чёрт знает что.
Ну, и чему я удивляюсь? Наверняка у меня потихоньку едет крыша, если мне уже призраки являются и ум за разум у меня заходит.
- Ладно. Хорошо. Ты сказал – я услышала, - произнесла я. – А теперь, дай мне передохнуть. Да и сам вали, откуда пришёл. Может, там побольше информации надыбаешь.
Призрак что-то недовольно  пробурчал и медленно растаял. А я задумалась – что это, на божескую милость, со мной творится? Гарик, значит…



Поначалу, пока я лежала в больнице, нервный и вспыльчивый призрак – хипстер Гарик – больше не являлся. Глядя на его одёжу, я всякий раз невольно вспоминала, что хипстер производное от хиппи. Если верить википедии, то хипстеры в США 1940-х годов - поклонники джаза, особенно его направления бибоп, которое стало популярным в начале 1940-х. Слово это первоначально означало представителя особой субкультуры, сформировавшейся в среде поклонников джазовой музыки. Хипстер принимал образ жизни джазового музыканта, включая всё или многое из следующего: одежда, сленг, употребление марихуаны и других наркотиков, ироничное отношение к жизни, саркастический юмор, добровольная бедность и ослабленные сексуальные нормы. Название образовалось от околоджазового словечка «hip» (ранее «hep»), означавшего «тот, кто в теме» или жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме» (отсюда же и «хиппи»). В России идейно близкими предшественниками первой волны хипстеров были стиляги. В современном смысле хипстеры появились после 2008 года. Пика своего развития субкультура хипстеров достигла в 2011 году. Никогда не интересовалась подобным, потому пришлось насиловать телефон, чтобы понять, что мне своим выпендрёжем хотел сказать Гарик. Сначала я опасалась говорить о нём с врачом – ещё в дурку меня запихнёт, и я вообще не выйду из больнички до скончания века. А потом, видя, что Гарик ко мне не приходит, я успокоилась. Видимо, сотрясение действует на всех по-разному: какой-нибудь работяга начнёт дома в стенку гвозди забивать, призывник – «дедов» из автомата поливать, учёный от обилия ума ложки с солонками пересчитывать, чтобы спокойно сесть за обеденный стол… Ну а я, творческая личность, с привидением беседую. Только почему хипстер? Я была бы не против Ришелье, Пушкина или там Эйнштейна с Верой Холодной… Да ещё какие-то глупые претензии: я должна вспомнить своё предназначение! Да ещё какой-то дар! На фиг надо?
Серёга, козёл такой, все-таки приволок съёмочную группу, чтобы снять меня «в коме», чем вызвал возмущение главврача и переполох в больнице. Все медсёстры, как одна, забегали полюбоваться на Петюню и молоденького красавчика-актёра, игравшего врача. Слыша его реплики, хирург закатывал глаза и скрипел зубами. Иногда у него вырывалась пара матерных слов, когда считал, что актёр несёт ахинею. Серёга спервоначалу терпел. Но когда мат хирурга запорол особенно душераздирающую сцену над моим телом, Серёга вытолкал его из палаты, где происходили съёмки, и о чём-то долго кричал с ним в коридоре. После этого все наши актёры-«медики» пропали дня на три вместе с хирургом и, как я слышала, с ещё кое с кем из врачей. Напивались они или проходили ликбез – не знаю. Но я развлекалась на полную катушку: строила дурацкие предположения, язвила по поводу Серёгиных познаний в медицине и спрашивала, медицинский спирт действует только на медиков или режиссёры тоже с него пьянеют? Петр Аргунов, «герцог», над моими шутками и иронией ржал, как конь, что у меня вызывало недоумение: я не стремилась приобрести себе популярность таким способом. Я вежливо улыбалась его незатейливой весёлости - ну совсем как снисходительная мамочка примитивному анекдоту своего ребёнка, который в первый раз в своей жизни спешил его рассказать. Собственно, он ничего плохого мне не сделал, чтобы я язвила ему. Относился вполне сносно для мужчины. И когда проскакивало у него барско-покровительственное отношение к женщине, я тактично, как могла, указывала ему на это. Его простоватость, которую в некоторых случаях можно было бы счесть беспардонностью, и моя вежливость создали между нами вполне сносные дружеские отношения. Чего не скажешь в наших отношениях с Сергуней, который своими перепадами настроения и истериками меня просто выводил из себя. Да и вообще  отношения с мужским коллективом нашего сериала у меня не складывались. Деревенский герой-любовник Петюня заслужил моё презрение тем, что, женившись по огромной любви на моей подруге Юльке и прожив с ней лет пять-шесть, он бросил её из-за пошлой интрижки с Веркой, одной из ведущих тогда актрис. Влюблённая в него до потери мозгов, она чуть не сорвала им свадьбу. Пришлось мне вмешаться, чтобы эта психопатка не устроила похороны в ЗАГСе. В результате я опоздала, и свидетелем Юльки был кто-то другой. Она на меня, естественно, обиделась. А я не могла ей ничего объяснить, потому что спешила в Питер на съёмки. Но Юлька, душа отходчивая, всё простила. А когда по возвращении я ей всё объяснила, уже она рвалась просить у меня прощения, что обиделась на меня. Цирк, да и только! С тех пор Верка возненавидела меня, Юльку, и стремилась захомутать Петюню. То ещё сокровище! Что в нём бабы находят? Алкаш алкашом, даром, что тело атлета, пока не стало дряблым от чрезмерных возлияний, да рожа усталой фотомодели, на которой уже стала проявляться одутловатость пьяницы. Никогда его не любила. Спервоначалу он подкатывал ко мне с пошлыми намёками. Но я его быстро отшила, чем безмерно обескуражила. Но он не злопамятный. Поудивлялся, решил, что нафиг ему такая непонятная несговорчивая баба, и насмерть влюбился в Юльку. Она же насмерть влюбилась в него и недоумевала, почему он мне неприятен. Потом свадьба, несколько лет неземного счастья, прерываемого его запоями, его измена и столь же быстрый развод: Юлька была скора на эмоции. С тех пор Петюня для неё умер как муж, мужчина и просто знакомый. А я была рада, что она не нарожала дебилов от алкоголика. И… Верка. С новой силой принялась его окучивать. Но Петюне была нужна только бутылка. Потому веркина любовь тянулась долго и нудно. Редкий секс, на который Петюня давал себя уговорить, да беготня ему за опохмелкой с утра – вот и всё её счастье. В гробу я такое видела. Не раз Аргунов хотел снять его с роли, выведенный из себя его опозданиями и пьянством в кадре. Но странное упорство, с которым защищал Серёга Петюню, побеждало все рациональные доводы нашего спонсора. В конце концов, он махнул рукой на петюнины закидоны и пригрозил Серёге лишить его средств для сериала. Поначалу Лущенко это напугало. Но потом он сообразил, что «герцог» не единственный вложился в это тягучее безобразие. Хотя именно его вклад был основным. И, отойдя от шока, он начал окучивать Петюню, чтобы тот напивался хотя бы раз в неделю, а не каждый день. Одуревший Петюня согласился даже закодироваться. Но продержался недолго. Всё-таки двадцать лет алкогольного стажа просто так не выкинешь… Юлька всё это видела, но по доброте душевной жалела это животное. Любить перестала, а сочувствовать нет. В конце концов, Петюня сам выбрал забвение на дне бутылки! И он этим счастлив, как свинья в грязи. Так с чего его ещё жалеть? У каждого своё понятие о счастье. И, в конце концов, вокруг него скачет Верка. Петюня не пропадёт. Такие не пропадают. Всегда найдётся сердобольная дура, которая будет с ним нянчиться. Поначалу Юлька порывалась.  Но я её тормозила. А потом появился Юра Крамской – Ёжик. И Юлька снова влюбилась насмерть. Ёжик сначала ошалел от такого счастья. Но потом проникся. Его любовь была спокойнее и несколько… ироничнее, что ли. Он считал Юльку непоседливым ребёнком, и относился соответственно. Но если это устраивало их обоих – мне-то что? Я рада, что Юлька счастлива: Ёжик за рулём, пьёт редко. А в запои вообще никогда не уходил. Да и, насколько помню, я его и пьяным-то никогда не видела. После петюниных концертов с поисками, кому бы морду набить, Ёжик был просто ангел небесный. Если бы ещё Верка не путалась под ногами, в стремлении соблазнить и его, чтобы подгадить Юльке… Но Ёжик её постоянно так отшивал и матом, и нет, что я диву давалась: неужели ей так нравится постоянно нарываться? Это же мазохисткой надо быть голимой. Ведь Ёжик её как-нибудь побьёт. И эта дура потом будет мелко мстить и ему. Удавить бы её в тёмном углу…



Так, что-то меня в грусть потянуло… А всё от безделья! А что, вся моя роль – это лежать разукрашенной в жуткий полутруп с трубками и не шевелиться и не улыбаться. Шевелиться мне особо и не хотелось, а вот чтобы не улыбаться – мне надо было собрать всю свою волю. Юлька завывала надо мной так, что стёкла дрожали. Петюня, который по роли должен был тайком просочиться ко мне, чтобы попеременно то каяться, то проклинать, играл так, что меня смех разбирал. Хорошо, что я его только слышала, а не видела. Иначе Серёга накинулся бы на меня. И помимо сотрясения я ещё бы какой-нибудь инсульт заработала. Словом, моё лечение проходило весело. Ночные сцены снимались при закрытых наглухо окнах. Кто и чем их прикрывал – я не в курсе. Но ночами снимать главврач запретил наотрез. Итак, больница стала похожа на одесский рынок, режим дня шёл псу под хвост, потому что каждая идиотка хотела потрогать своего кумира, сфоткаться на телефон, получить автограф или влезть в кадр, чтобы увековечить себя в сериале для потомков. Только Геля смотрела на это с какой-то ехидной иронией, не лезла под руки актёрам и не путалась под ногами остальной съёмочной группы. Её вообще как будто не замечали. Серёга, раздувшись от самодовольства, ходил как петух в курятнике, между нами, потирая руки и покрикивая с глупым и надменным видом. Ещё бы! Второразрядный режиссёр дешёвых сериалов, а сколько внимания – столичной «звезде» на зависть! Однако его суета и позёрство вызывали только ненужные хлопоты и хаос. Поэтому его  вопли в этот раз не возымели действия. Верка всячески хотела мне навредить. Только в её дурью голову не приходило, что трубки с капельницами и пищащие аппараты – бутафория. И сколько бы раз она «случайно» не пережимала трубки, не задевала катетер или крутила ручки – мне от этого ни жарко, ни холодно. Одно меня грызло: мне почему-то казалось, что эта курица чем-то больна. И вся её вздорность не только от ревности, но и от болезни. И однажды, когда вздрюченный, но удовлетворённый Сергей объявил перерыв, я нарочито отлепила пластырь от руки: в капельнице не было иголки, которая была бы воткнута в вену.
- Вер, - сказала я ей, выдирая из её пальцев трубку от капельницы. – Ну что ты злобствуешь? Сходила бы лучше к врачу и не мучилась – больная или здоровая. А то, упустишь время, и никакая роль с Петюней тебе будет даром не нужна. Да и он сам тоже.
Лицо Веры пошло пятнами. Она вцепилась в трубку, свернув её узлом.
- Откуда ты знаешь? – прошипела она. Её лицо исказилось, и я на нём явно увидела то, что должно с ней случиться – рак: облысевшая голова, запавшие глаза, худое лицо, узкие белые губы, синюшные складки у губ и злобно блестевшие глазки. Я моргнула – видение пропало.
- Ниоткуда не знаю, - буркнула я, неприязненно глядя на неё. – Хочешь сдохнуть от рака – дело твоё. А ни я, ни Юлька в этом не виноваты.
Вера задохнулась, выпустив трубку. Та шлёпнулась на постель.
- Ты, Ванга доморощенная! Нет у меня никакого рака! Не надейся!
И она выскочила из палаты, оттолкнув по дороге мою кровать. Если она так рассчитывала мне навредить или причинить боль – глупо: я просто прокатилась немного вместе с кроватью и поморщилась – дешёвенькая месть. Ну а что я могла сделать? Насильно потащить человека к врачу? Да и не поверит она мне.
- Что ты такое Верке сказала, что она от сюда вылетела, как в жопу ужаленная? – подскочила ко мне Юлька. Любопытство так и пёрло из неё. – Прикинь, она даже Петюне своему  чуть по морде не дала!
- Да ничего я ей не говорила, - снова поморщилась я. – Эта дура подхватила рак, а верить не хочет. И к врачам идти – тоже. Если не перестанет изображать упрямую ослицу – помрёт месяцев через пятнадцать.
- Снова вангуешь? – Глаза Юльки заблестели. – А про меня ничего не говоришь. – Она обиженно поджала губы, присаживаясь на край моей кровати.
- Ничего я не вангую. – Я снова поморщилась. – Разве сама не видишь? Ты приглядись к её серому лицу.
- Это Инка ей такой грим кладёт, - с сомнением сказала Юлька. Она уселась поудобнее. Кровать под ней заскрипела. – Да и ты, когда гоняешь по стране, выглядишь, как приведение. – Я вздрогнула и покосилась в угол, где мне являлся хипстер Гарик.
- Да при чём тут Инна? – раздражённо спросила я. Неужели, кроме меня, этого никто не видит и не чувствует? – А запах?
- А что с ним?
Я замолчала. А и в самом деле, как описать запах больного раком человека? Да ещё, если никто, кроме меня, его не ощущает? Я махнула рукой.
- Не бери в голову.
Юлька ещё некоторое время подозрительно смотрела на меня. Потом принялась щебетать так, что у меня начала болеть голова.
- А ведь с тормозами ты права оказалась. – Она счастливо улыбалась в свои тридцать два зуба. – Я Ёжику так заморочила голову твоими предсказаниями, что он отправил машину на какой-то там профилактический осмотр. Или как это там называется… Так вот, там действительно всё износилось. И даже со взяткой он бы техосмотр не прошёл – просто бы наебнулся где-нибудь по дороге. Так что, спасибо тебе. Ты нам жизнь спасла.
Я снова махнула рукой. Ворвавшийся Серёга хлопнул в ладоши, собирая команду. Я с облегчением вздохнула: пытка в виде съёмок на сегодня закончилась.
- Серёж, - вдруг сказала я. – Не бери у того амбала денег – дороже выйдет.
Сергей посмотрел на меня.
- Какого амбала? Какие деньги? Ты о чём?
- Не знаю я, какие деньги, - сварливо сказала я. Что на меня снова нашло? – Только тот полубритый амбал тебе предлагал охуенную сумму. Сериал, что ли, закончить. Не бери.
- Да какой, нахуй, амбал? – взорвался Сергей. – Откуда знаешь?
- Ванга во сне сказала, - огрызнулась я.
- Чё ж она тебе про топор не сказала? – влез Петюня хриплым голосом.
- Занята была – к тебе не могла достучаться, - съязвила я. Петюня скривился. – Ещё сказала: не прекратишь пить – тебя электричка переедет. – Ну вот! Меня снова накрыло!
Петюня вытаращил глаза.
- Какая, в жопу, электричка? Совсем сбрендила? Сроду на них не ездил!
- А я не сказала, что ты на ней будешь ездить, - неприязненно ответила я: не люблю кобелей. Тем более, если они бросают моих подруг. – Я сказала, что она тебя переедет. Если не прекратишь пить, - веско добавила я.
Петюня снова вытаращил на меня осоловевшие глаза и издал какой-то звук, нечто среднее между кряканием, кудахтанием и блеянием. Он перевёл взгляд на улыбающуюся Юльку. Та сияла, как новый рубль.
- Чё уставился? – весело спросила она. – Серёгины софиты помнишь? А ведь она предупреждала. Что они ему на башку упадут. А в Ёжиковой машине тормоза сказала проверить. Права оказалась. А Верке…
- Юль, - остановила я. – Уймись. Никакая я не пророчица. Это ж итак всё всем видно. Просто вы внимания не обращаете…
Вдруг я чуть не подавилась словами, которые хотела сказать: в простенке между окнами на тумбочке как ни в чём не бывало сидел Гарик и укоризненно смотрел на меня. Я замолчала. Петюня таращился на Юльку, а Юлька озабоченно смотрела на меня. И, похоже,  ни они, ни кто другой в палате его не видели. Я поморгала. Гарик не исчезал.
- Дура, - сказал он. – Меня видишь и слышишь только ты.
- Сам дурак, - буркнула я.
- Чево? – очнулся Петюня. Он уставился на меня ошалелым взглядом. – Я же только подумал, - обиженно бурчал он.
И, медленно пятясь, он сбежал из палаты. Юлька залилась радостным смехом.
- Чего ржешь? – буркнула я. – Если я не очухаюсь, вокруг меня никого не останется.
- Ну, я-то тебя не брошу, - проникновенно сказала Юлька, нежно обнимая меня. – Никуда ты от меня не денешься.
- Ты так говоришь, потому что я тебе ничего плохого не напророчила, - буркнула я. – А как брякну – убежишь, только пыль столбом.
- Не-а, не надейся, - весело ответила Юлька. Она отлепилась от меня и села рядом. – Кстати, почему ты мне ещё ничего не напророчила?
- Видать, ничего нехорошего не ждёт, - буркнула я. – Радуйся.
- А ты только гадости видишь? – спросила она, елозя по кровати.
- Да всё она видит, - встрял Гарик. – Просто гадости видеть проще. Повторяю тебе, - обратился он ко мне, - вспоминай свой дар.
Я уже хотела ему ответить что-нибудь, но покосилась на Юльку. Да, видимо, она его действительно не слышала.
- Гадости видеть легче, - повторила я слова Гарика. – А на хорошее я должна настроиться.
Гарик закатил глаза. Я невольно улыбнулась.
- Вот и скажи тогда, когда я забеременею, - озабоченно сказала Юлька. – Должна же я время распланировать. А то, кому я нужна буду на площадке беременная?
Я внимательно посмотрела на неё. Нет, я ничего не чувствую. Я перевела взгляд на Гарика. Тот ухмыльнулся и показал мне кукиш. Я хотела ему ответить, но вспомнила про Юльку. И только от души обматерила его про себя. Он вытаращил глаза – совсем как Петюня.
- Ну и сука ты, - сказал он.
Я мысленно пожелала ему лопнуть и перевела взгляд на Юльку. Та выжидающе смотрела на меня.
- Ты ведь что-то видишь, да? – Она наклонилась ко мне. – Ну скажи!
- Привидение вижу, - буркнула я.
Юлька отшатнулась.
- Чего вдруг? Сейчас же день!
- А этому козлу по фигу. Является, когда хочет.
- Дура, - брякнул Гарик.
- Сам дурак, - повторила я.
Юлька подозрительно посмотрела на меня, потом оглядела палату у себя за спиной.
- Ну и кто это? – Она явно думала, что я её обманываю или подшучиваю над ней.
- Понятия не имею, - сказала я, удобно устраиваясь в кровати. Подтянув одеяло, я снова посмотрела на Гарика. – Какой-то бомжара-наркоша, Гариком зовут…
- Сука, - обиделся Гарик.
- Козёл, - отозвалась я.
- Ты прикалываешься, что ли? – спросила Юлька, встав с моей кровати.
- Чтоб ты так прикалывалась, - буркнула я.
Юлька снова оглядела палату за своей спиной.
- Ты меня пугаешь, - сказала она.
- Во! А я о чём говорила! – обрадовалась я. – Теперь тебе остаётся, как и остальным, сбежать от меня в ужасе.
Юлька нахмурилась.
- Сбежать… сбежать… Ты так хочешь остаться одна? – Она серьёзно посмотрела на меня.
- Нет, Юль, не хочу. – Я взяла её за руку. – Просто, даже Вангой быть не надо, чтобы понимать человеческую психологию…
- Иди ты в жопу со своей психологией! – возмутилась Юлька, вырвав руку. – Я к тебе как к человеку, а ты…
- Слышь, Гарик, докажи ей, что ты есть, - обратилась я к призраку.
- Ага, щас, - огрызнулся он. – Спешу и падаю.
- И ты ещё меня сукой называл, - укоризненно сказала я.
- Сука и есть. Бомжарой меня обозвала. Хипстер я, а не бомжара.
- И ты обиделся? Разницы же никакой. Видел бы ты себя со стороны…
- Курица! – взорвался он. А я и забыла, что мой глюк такой вспыльчивый! – Я призрак, приведение. Не имею ни вида, ни формы. Если хочешь, я туманчик, дымка, облачко, шаровая молния…
- Вот по поводу молнии ты прав: такой же взрывной и неуправляемый. Слова не скажи – ругаться начинаешь.
- Потому что ты дура, - раздражённо сказал он. – Ты видишь то, что выдумало твоё грёбаное воображение. А у меня папашка депутат был, мамашка свой бизнес вела. И не какие-то там три палатки на колхозном рынке. А вполне себе ничего… Потому я и маялся от безделья и за наркоту взялся, из дома сбегал, по подвалам ночевал. Рисовать пытался – мазня выходила. Даже за абстракцию или авангардизм какой выдать не получалось. На эстраду хотел податься, папашка не пустил – на фиг, говорит, ему, чтобы его сына гомиком считали? Братва не поймёт. Книжки писать не умею, в компах не секу… Чем мне было заниматься?
- С папашкиной помощью мог бы до депутата или главного мента города дослужиться…
- А у того свой сынуля есть, - ухмыльнулся Гарик.
- Тогда егерем в Сибири. А что, работа – не бей лежачего:  ходи себе на природе, цветочки нюхай, белок считай. Да за взятки охоты папочкиным дружкам устраивай.
- Ну и где ты была со своими советами? – буркнул он.
- В школе училась, - огрызнулась я. – Ну так как?
Гарик злобно посмотрел на меня. Юлька, слыша наш диалог, вернее, только мои ответы, недоумённо смотрела на меня тоже.
- О чём ты с ним беседуешь? – спросила она.
- О жизни, - ответила я. – Оказывается, Гарик – сын депутата. Бедный богатый мальчик, которому было так тяжело, что от скуки решил передоз себе устроить.
- Тварь ты, - сквозь зубы сказал Гарик и отвернулся к окну.
- О, он обиделся, - констатировала я.
- Погоди, это не Игорь Солодовников, сын Анатолия Солодовникова, которого лет пять назад взорвали в машине?
Гарик заинтересованно посмотрел на Юльку.
- Откуда мне знать? – Я пожала плечами. – Я в то время вообще в Е-бурге была.
- А, помню, - ответила Юлька. – У тебя там главная роль в фильме была. И большая любовь.
Гарик заинтересованно посмотрел уже на меня.
- Какая любовь? – махнула я рукой. – Пашка решил, что я ему в жёны подхожу и строил из себя то Ромео, то Отелло, то Петруччо, то хрен знает ещё кого. А я отбивалась, как могла. Ну, переспали пару раз. Но это не повод считать меня своей собственностью! – В волнении я комкала одеяло. – А он мне начал указывать, в каких фильмах сниматься, с каким режиссёром общаться, что носить, куда ходить… Оно мне надо?
- И ты его бросила?
- А я его не подбирала, чтобы бросать. – Я раздражённо сжала край одеяла. – Я его просто послала. Но этот самоуверенный козёл не понимает, как это женщина может его, такого всего из себя, не хотеть… Словом, то ещё приключеньице было…
Гарик внимательно слушал.
- Ну, чего вытаращился? – обратилась я к нему. – Думаешь, только ты на свете живёшь, а остальные – статисты для твоей главной роли?
- Ты это кому? – подозрительно спросила Юлька.
- Да вон, ему. – Я кивнула на Гарика.
Тот задумчиво смотрел на меня.
- А знаешь, наверно, я действительно так думал, - медленно сказал он. – Может, потому и маялся от безделья, что моя главная роль переставала быть главной…
- О, дошло, наконец, - съязвила я. – Пуп земли… Задница в форточке…
Гарик хотел что-то сказать, но сдержался, всё так же задумчиво глядя на меня.
- Знаешь, - сказал он, помолчав. – Может, меня к тебе приставили не только для того, чтобы я заставил тебя вспомнить свой дар, но и чтобы ты меня что-то заставила осознать… Надо подумать…
Я хотела было съязвить, но, видя его нахмуренное лицо, отягощённое первым, наверно, в его жизни пониманием себя, удержалась. Юлька с интересом смотрела на меня. А я ждала, пока Гарик придёт в себя.
Наконец он очнулся и посмотрел на Юльку.
- Как она хочет, чтобы я доказал, что я есть?
- Он спрашивает, какие тебе доказательства его существования нужны? – спросила я Юльку.
Та склонила голову на бок.
- Если он призрак, значит общается с покойниками, - сказала она. – А они всё знают. Пусть скажет, когда я забеременею.
Я перевела взгляд на Гарика.
- Сможешь ответить?
- Бабы… Одно на уме, - проворчал он. – Пусть Ежа своего спросит. Тот никак определиться не может: то ли ему погулять ещё, то ли жениться на этой курице.
- Погулять? – спросила я. – Это Ёжик-то – блудливый котяра?
- Кому погулять? – встрепенулась Юлька.
- Погоди, - сказала я ей. – Ты хочешь сказать, у него кто-то есть? – обратилась я к Гарику.
- Ну да, - удивлённо ответил тот. – Инна, ваш гримёр. Неужели не заметили?
Я вытаращила на него глаза.
- Что он сказал? – затеребила меня Юлька.
- Он сказал, что тебе надо Ёжика спросить, - потрясённо ответила я. - Чтобы он выбрал между тобой и Инной…
- Что? – Юлька вскочила. – Этот гад ещё выбирает? Ну, я ему сейчас выберу…
И она быстрым шагом отправилась к выходу из палаты.
- Юль! Ну куда ты!
Она обернулась на пороге. Наверное, в первый раз в жизни я увидела на её лице такое серьёзное и мрачное выражение.
- Мало мне было Петюни, который мне бошку морочил? Так ещё и этот? Ну уж нет. Хочет ****овать – пусть ищет другую дуру.
И она выбежала, хлопнув дверью. Я не успела её остановить. Гарик задумчиво смотрел ей вслед.
- А я не сказал, что он ей изменяет, - произнёс он.
- Ты обманул её? – возмутилась я.
- Нет, она просто неправильно меня поняла.
Он отошёл от окна и прошёлся по палате.
- Ну да ерунда. Чем раньше они выяснят отношения, тем лучше.
- Почему? – удивилась я.
- Ты же её сама слышала: её время идёт, она не молодеет. Сейчас у неё роли есть, потом может и не быть. И она останется ни с чем. А она одиночества очень боится.
- Это да, - согласилась я.
- Она не ты. Наблюдал я за тобой. Ещё когда был там. – Он показал пальцем наверх. – Ты не боишься быть одна. А для неё это просто катастрофа.
- Согласна, - ответила я, поморщившись. Я не боюсь быть одна. Просто не воспринимаю это как трагедию.
  Гарик, прочтя мои мысли, кивнул.
- И что, я всегда буду одна? - спросила я. Мне было просто интересно. Видя, как от меня разбегаются люди, я была готова умереть в одиночестве после одиноко прожитой жизни. Ну, я думала, что готова…
Он чуть улыбнулся.
- Серёга ваш ведёт к тебе мужика: будет твоим партнёром на площадке. Эпизодическая роль следака…
- И что? – спросила я.
- Сама увидишь, - улыбнулся Гарик.
Я подозрительно посмотрела на него. Он ответил невинным взглядом. Я сжала губы.
- Гад ты, - прошипела я. Гарик широко улыбнулся.



Я нахмурилась и стала ждать очередного развлечения. Гарик удобно уселся на подоконнике. За дверью послышались быстрые шаги и громкий голос Серёги. Он что-то говорил кому-то, постоянно перебивая сам себя. Наконец дверь распахнулась, и он, как всегда, стремительно влетел в мою палату. За ним нормальным шагом вошёл высокий крепкий мужчина со щетиной на довольно приятном лице. Я поморщилась: не люблю полубритых мужчин – выглядят как бомжи в гламурных костюмах. Мужчина равнодушно посмотрел на меня. Правда, в глазах его что-то блеснуло.
- Так, быстренько знакомьтесь – вам надо будет пару сцен сыграть, - затараторил Серёга, потирая руки. – Это, - он ткнул в меня, - Наташа Скворцова, наша звезда. – Я опять поморщилась: дурацкое слово. К тому же, ну какая я звезда? Кто меня знает? – А это, - он ткнул в сторону равнодушного мужчины, - Владимир Морозов. Он будет играть следователя по твоему «делу». – Серёга снова потёр руки. – Ладно, мне пора.
- Погоди, - остановила его я. – Какой следователь? У нас же был актёр. Куда ты его дел?
- А, тот деревенский мент? Он остался. – Серёга рассеянно посмотрел на часы. – Но я пересмотрел сценарий. У нас будет московская «шишка». Для пикантности. – И он направился к двери.
- Какая «шишка»? – возмутилась я. – Ты хочешь переделать сериал?
- Немного прибавить интриги и динамики, - сказал Серёга, держа полуоткрытой дверь, и быстро убежал, что-то эмоционально бормоча себе под нос.
Я откинулась на подушки. Ну конечно! Стоило только на день-два исчезнуть с площадки, как тебя списывают в тираж или утиль! Ясное дело, динамика! Этот гад просто решил переделать сериал: вместо мистики или слезливой мелодрамы, которыми сейчас полны каналы, будет очередной детектив. Которыми, к стати, каналы тоже полны. Однако зритель лучше будет смотреть стрелялки с кровью, чем что-то заумное или интеллектуальное. Я тяжело вздохнула.
Молодой человек проводил Серёгу ничего не выражающим взглядом, взял ближайший стул и поставил его рядом с моей кроватью.
- Будем знакомы, - равнодушно сказал он, усаживаясь.
- Будем, - столь же равнодушно ответила я.
Гарик с интересом смотрел на нас.
Мужчина молчал, равнодушно разглядывая палату. Молчание затягивалось. Я некоторое время смотрела на своего гостя. Мужчина явно считал, что оказал мне честь своим посещением. А мне-то что? Я вообще с сотрясением лежу в больнице. Его я не звала, и развлекать не обязана.
Я подождала ещё немного. Видя, что он не собирается начинать разговор, я взяла с тумбочки книгу и углубилась в чтение.
- Ну скажи ему что-нибудь! – нетерпеливо воскликнул Гарик. Я подняла на него глаза и снова опустила в книгу.
«Если ему надо, пусть сам и начинает, - подумала я. – Я его не звала».
- Стерва, - буркнул Гарик, вертясь на своём подоконнике.
«Скотина», - подумала я, переворачивая страницу.
Мужчина встал.
- Выздоравливайте, - равнодушно бросил он, направляясь к двери.
- Спасибо, - вежливо ответила я, заложив пальцем страницу и подняв на него глаза. – И спасибо за содержательную беседу, - язвительно добавила я, глядя на него. Ну, не удержалась.
Он повернулся ко мне.
- Взаимно, - неприязненно сказал он.
- Надеюсь, ваша роль не подразумевает постоянного молчания в кадре, - снова съязвила я.
- Моя роль – эпизодическая, - равнодушно сказал он. – Сериал не детективный. – Чуть пренебрежительное выражение мелькнуло на его лице. – Потому буду, по большей части, молчать.
«Какая длинная фраза, - подумала я. – Дерево заговорило». Гарик улыбнулся.
- Вам не привыкать, как я вижу, - снова съязвила я.
- Вы правы, - спокойно сказал он.
Ах ты, чтоб тебя! Непробиваемый мужик. Не дерево – камень на моей дороге!
- Не люблю бессмысленной болтовни, - добавил он, с насмешкой глядя на меня.
- Я вижу, - неприязненно отозвалась я, и снова углубилась в книжку.
- Да поговори ты с ним, как с человеком! – взорвался Гарик. – Чего ты его задираешь?
Я нетерпеливо взмахнула рукой, не прерывая чтения. Молодой человек с минуту смотрел на меня и взялся за ручку двери.
- А как вас называть? – спросила я, не поднимая от книжки глаз. – Володя? Вова? Вован? Вовик?
- Для вас я Владимир, - ответил он. Я ощутила в его голосе неприязнь и нетерпение. – А вас…
Я не дала ему времени склонять своё имя и быстро сказала:
- Для вас Наталья.
- Вот и хорошо, - сказал он, и вышел.
Гарик ещё повертелся на своём подоконнике, как будто он жёг ему зад, и не выдержал:
- Ну и гадина же ты!
- Это почему? – спросила я. – Все претензии к Серёге: он его приволок. Я тут вообще на лечении.
- Поговорить-то с ним могла?
- О чём? Он ко мне пришёл, а не я к нему. Начал бы разговор – я бы его поддержала. А он посчитал, что я ему чем-то обязана! С какой стати?
- О чём он должен был начать говорить? Он тебя не знает!
- Я его тоже, - парировала я. – К тому же, повторяю, не я к нему пришла.
- И всё-таки, ты должна…
- Иди в жопу, - отмахнулась я. – Никому я ничего не должна. Я болею вообще.
Гарик надулся и отвернулся к окну.
- Что ты вообще здесь делаешь? Развлекаешься? Отдыхала без тебя и хотела бы дальше тебя не видеть. Вали от сюда.
- Стерва, - буркнул Гарик, и соскочил с подоконника. – Ну и заданьице мне досталось!
- Ты постоянно повторяешься. – Я поморщилась. – С тобой тоже нелегко: дёрганный неврастеник. Валерьянку пей.
Гарик снова надулся.
- Надутая курица, - буркнул он, и стал медленно таять.
- Папашке привет, - успела сказать я прежде, чем он исчез совсем. Его яростная гримаса была мне ответом. Я улыбнулась.
Поправив одеяло, я уселась удобнее. Тишина, покой – самое время поспать, пока ещё чего не стряслось. Ну и отдых у меня в больнице!
Я взбила подушку и погрузилась в блаженный сон.



В этот день меня больше никто не доставал, и я могла спокойно предаваться безделью, прерываемому только приходом медсестёр с таблетками и уколами. Я наслаждалась покоем: даже Серёга со своим вечным энтузиазмом не прибегал с новыми идеями. Жаль было, что «герцог» не приходил. С ним хоть весело было… И Юлька куда-то провалилась вместе с Ёжиком: их мобильники хронически сбрасывали звонки на автоответчик. А беседовать самой с собой мне не улыбалось. Я хотела позвонить Инне, чтобы хотя бы знать, не прибила ли её Юлька в порыве ревности. Но по здравом размышлении я решила этого не делать: мы не были с ней особо дружны – просто хорошие знакомые. Да и что бы я ей сказала? «Привет. Тебя Юлька за Ёжика не убила?». Инна, конечно, верит в эту всякую мистическую чушь: заговоры, порчу, проклятия, колдовские амулеты, стеклянные шары и вертящиеся столы, но не думаю, что её порадует наличие потусторонней силы у меня. Сколько раз на её драматические истории я отвечала смехом или приводила рациональные доводы? Сколько раз она тыкала мне в нос очередной статьёй про привидения или полтергейст? А сколько катренов Нострадамуса (выдуманных или нет) она мне зачитывала, пытаясь притянуть за уши к историческим событиям?  Ванга, Эдгар Кейси («спящий пророк»), дельфийские оракулы с пифиями, индейские шаманы, даже та малоизвестная книжка про «Титаник» («Тщетность», вроде, Моргана Робертсона, если не ошибаюсь) – вспоминая сейчас те жаркие дебаты на площадке и в перерывах между съёмками, я невольно улыбалась. Я, жуткий материалист, не верящий ни в чертей, ни в реинкарнацию, ни в «народных целителей» с белыми колдуньями и чёрными ведьмами – и вдруг я экстрасенс! Да Инна меня с дерьмом съест! После того, как не поверит. Или наоборот. А если я спрошу её без этой паранормальщины?  Ведь Гарик сказал, что это Ёжик определиться не может. Что, если Инка ни сном, ни духом, а тут я со своим дурацким вопросом? Обо мне итак на площадке репутация чудачки со странностями, если не хуже. Не надо её усугублять. Тем более, если дальше мои экстрасенсорные способности подтвердятся и разовьются. Знать бы, что будущее мне готовит… Почему я о себе не вижу?
Я отложила телефон. Тут мне в голову пришло – я спрашивала Гарика, всегда ли я буду одна. А он в ответ сказал, что Сергуня ведёт ко мне мужика. Морозова. Это что, получается, этот долбанный Морозов и будет тот, с кем я проведу свою жизнь и окончу свои дни? Я села на постели. Ну и ни фига себе! Какая же ты сволочь, Гарик! Вот всю жизнь мечтала жить с самоуверенным козлом без чувств и эмоций! Да уж, отомстил так отомстил! Только при чём тут я? Не я его к себе приставила – зачем же мне мстить? Я от души обматерила Гарика всеми известными выражениями на всех известных мне языках, в конце пожелав ему помереть ещё раз. Краем глаза я заметила Гелю, которая хохотала, запрокинув голову. Смех её был беззвучен, но заразителен. Так что, в конце концов, я сама засмеялась. В самом деле, чего это я завелась? Может, я ошибаюсь?



Понемногу суматоха, вызванная первыми днями съёмок, поутихла. «Герцог» приезжал пару раз проследить хозяйским взглядом за порядком в своём хозяйстве. Один раз я заметила его недовольство. Но он не успел ничего сказать: зазвеневший мобильник заставил его закрыть рот на тему сериала, и он углубился в свои какие-то дебри собственного бизнеса. Больные же и медперсонал постепенно вошли в своё тягомотное расписание. Только по углам я слышала шепотки медсестёр о том, кто с кем, сколько раз, в каком кадре мелькнула, какие ей массовка сведения насплетничала… Некоторые из них провожали меня выпученными глазами, другие старались не встречаться взглядом. Соседки по палате и вовсе шушукались в коридоре и мгновенно смолкали, едва я появлюсь. Лица их, при этом, были до того курьёзными, что я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Остальным не было до меня дела. У врачей хватало забот с больными, а у больных – со своими болячками, жалостью к себе и неблагодарными родственниками. Гарик, к моей радости, не появлялся, видимо, разобиженный, что я не повесилась на его деда Мороза, которого он мне приволок. А с какой стати? Почему я должна развлекать навязанного мне постороннего дядьку? Потому что так решил Гарик? Или этот Морозов? Ну а я вот решила иначе…
За все эти дни Гелю я видела редко, что меня удивляло. Я так и не сподобилась у неё спросить, с чем она тут лежит. Как-то всё время что-то отвлекало. Да и сама она была будто невидимка: на неё не обращали внимания ни соседки по палате, ни медсёстры. Она вечно была на каких-то процедурах или гуляла где-то. Даже в столовой я с ней не пересекалась. Поначалу я не обращала на это внимания – своих забот хватало. А потом меня это стало удивлять: насколько я успела заметить, женщина обладала живым характером, забавным чувством юмора, была добродушна и общительна. Однако я не заметила, чтобы она с кем-то сдружилась. Странно. При всей благожелательности единственной её более или менее подругой, судя по всему, оказалась я. Наверное потому, что я тоже не люблю суету и шумиху вокруг своей профессии. Мне нравится сам процесс: осознание личности того, кого я играю, и возможность воплотить то, что, по-видимому, имел в виду автор, вкладывая в этого героя те или иные слова или поступки. Может, это нас сблизило?
Наконец, когда я в очередной раз напоролась на юлькино «оставьте сообщение», Геля мне сказала:
- Дай ей время. Не знаю, что у вас произошло, но дай ей время осознать. Пусть подумает, решит… Если ей нужна будет помощь – позвонит сама. Ты уже отметилась на её мобильнике, проявила заботу. Если она не отвечает – значит есть причины.
- Мы не ссорились, - заметила я.
- Тем более, - ответила Геля.
Она и сама не совалась с утешениями или советами. За что я ей была благодарна. Но, в то же время, меня не покидало смутное ощущение, что она чем-то опечалена, что ей бы тоже не помешала поддержка. Но она ничем не выдала себя, и я, в конце концов, решила, что это моя фантазия, и старалась о том не думать.



Как только я успокоилась, и моя больничная жизнь стала входить в свою неприхотливую колею, так Серёга снова устроил цирк из съёмок. Он всучил мне в руки две хилые странички, из которых я поняла только, что моя роль сейчас заключается в тупом моргании по указке режиссёра и конвульсивных подёргиваниях пальцев. В одной сцене, где на меня должны покушаться (из сценария я вообще не поняла кто и почему), я должна сыграть агонию. Серёга меня настолько выбесил своим дурацким переделанным сценарием, что я корчилась и выгибалась так, что второй дубль не понадобился. К вящей радости Серёги, у которого горели сроки. Пару раз он приволакивал ко мне своего Морозова, который с видом Терминатора смотрел на меня. Однако, удивительно, общаясь с другими, он был весьма остроумен и обаятелен. Даже «герцог» стал меньше уделять мне времени, веселясь в его компании. Я пару раз улыбалась морозовским шуткам, когда он общался с другими. Но стоило ему повернуться в мою сторону, как его кто-то переключал: он начинал язвить и иронизировать, не спорю, иногда весьма остроумно. Однако его едкие замечания, да ещё в таких количествах, начинали меня доставать. И я весьма вежливо парировала их. Не спорю, иногда наши словесные дуэли доставляли мне удовольствие. А Аргунов так был вообще в полном восторге! Не раз потирал руки, приговаривая, что из нас получилась бы ядрёная парочка. Однако часто насмешки Морозова были злыми, чем задевали меня. И это заставляло меня злиться в ответ и язвить. И почему-то окружающие именно меня считали злобной стервой, хотя я лишь отвечала ударом на удар, насмешкой на насмешку. Выходит, мужчина имеет право оскорбить и унизить женщину, называя это шуткой, и окружающие весело с этим согласятся, а когда себя в ответ так же ведёт женщина, её порицают! Женщина обязана молчать и терпеть? Ну уж нет. Хрен с вами. Пусть буду агрессивной сукой. Но ни один подлец не сможет безнаказанно издеваться надо мной.
И я продолжала холодно высмеивать этого напыщенного хлыща. Я примечала его привычки, жесты, манеру говорить. И иногда в лицо его пародировала так, что окружающие падали от смеха, а «герцог» чуть не приплясывал от восторга. А сам Морозов, хоть и перекашивался от злости, но я видела что-то наподобие задумчивости в его глазах. Видимо, ни одна женщина в жизни не вела себя с ним так, как я. Гарик, со своей стороны, следил за нами, как болельщик на футболе за любимой командой: постоянно пытался встрять в наш диалог, видимо, забывая, что слышать его могу только я. Каждый раз, оставшись с ним наедине, я выслушивала его шовинистические нотации и истерические вопли о том, что я, стерва такая, издеваюсь над хорошим мужиком. Пока, наконец, выведенная из себя, я не послала его к чёрту с желанием хоть раз оказаться ему на месте женщины. Он тут же эмоционально стал мне доказывать, что общество одинаково относится к женщинам и мужчинам. А у женщин даже больше прав. Тогда я, поменяв местоимения, обратилась к нему с укорами и упрёками Морозова. Гарик вытаращил глаза. А я лишь слово в слово повторила его остроумные замечания. А когда ко мне зашёл медбрат со шприцем для очередного укола, я, выразительно посмотрев на Гарика, шлёпнула паренька по заду, прибавив пару скабрёзностей, которые слышала в мужских палатах по отношению к медсёстрам. Паренёк ошалело поглядел на меня, покраснел, как маков цвет, что-то буркнул и быстро сбежал. За дверью я услышала его лихорадочный шёпот - видимо, он отловил одну из медсестёр:
- Я к этой озабоченной нимфоманке больше не пойду. И не надейся.
- А что случилось? – раздался женский голос.
- Она меня по заду щупала и переспать предлагала! – возмущённо шептал паренёк. Я поморщилась: вовсе всё было не так. Гарик сам при этом был. – Чуть в трусы не лезла, кошёлка старая!
- Ты видишь? – обратилась я к Гарику. – Я предлагала ему переспать! Я лезла ему в трусы! А ты мне ещё что-то говорить будешь!
Гарик хотел что-то ответить, но тут я снова услышала голос женщины:
- Я же в мужской палате терплю! А там не только по заду щупают. Те, которые поздоровее, норовят в коридоре зажать.
- Ну! Ты сказала! Ты же женщина! – заныл медбрат. - А они – мужчины, соскучились тут…
- И что? – взвилась женщина. – Они соскучились, а я обязана перед ними ноги раздвигать? Пусть свои яйца узлом завязывают!
Потом, видимо, появилась старшая медсестра, поскольку оба голоса удалились, яростно споря.
- Видишь? – снова обратилась  к Гарику. – Ничего одинакового. Женщина по-прежнему второй сорт и игрушка для мужчины, способ удовлетворить его потребности.
Гарик насупился.
- Всё, что я тебе на это отвечу, ты просто проигнорируешь и отметёшь, как шелуху, так? – злобно сказал он.
- Всё, что ты скажешь мне, я слышала много раз. Именно на основании слов, которыми мужчины сами оправдывают себя, я и сделала давно вывод, что мужчины думают членом. Как животные. У мужчин всё сводится к сексу. Как у животных. Поэтому и относиться к мужчинам надо, как к животным.
Гарик перекосился от злобы.
- Ты не только стерва и сука, - прошипел он, - ты ещё и препоганейшая тварь. Жаль, я не могу тебе в морду дать, грязная шлюха.
- Что и требовалось доказать, - удовлетворённо сказала я, откидываясь на подушки и подтягивая одеяло. – Вы, мужчины, всегда себя оправдываете тем, что «мужчина полигамен от природы» или «я же мужчина, это естественно». А когда я возвращаю вам ваши же слова – то я тварь! Если мужчина из-за похоти может бросить жену и детей – разве он головой думает? И почему, если жена уходит к молодому любовнику – она предательница и шлюха, а муж – к молодой любовнице, опять-таки, виновата жена: стала занудной, не интересной, не следит за собой и прочее?
Я помолчала.
- Почему, когда мужчина говорит, женщина обязана молчать и терпеть, а когда правду говорит женщина – мужчина распускает руки, и это оправданно: так её, проучи, строптивицу, научи уважать?
Я снова помолчала, глядя в злобное лицо Гарика.
- И это не тебя прислали меня учить. Это я должна научить тебя. Научить, как не быть скотом. Которым ты был при жизни и остался после смерти.
Гарик выругался, длинно, эмоционально, злобно, и исчез. А я, удовлетворённая его отсутствием, снова улеглась подремать. Краем глаза я заметила лёгкую улыбку Гели. Но осознать, когда она успела войти и что услышать, я не успела: сон сморил меня.



Незадолго перед выпиской Гарик снова стал меня посещать. Правда, делал он это с такой недовольной рожей, что мне очень хотелось запустить в него чем-нибудь. Но поскольку это было бесполезно, мне приходилось терпеть его недовольство, сдерживаясь, сколько могла. Он ехидно прохаживался на счёт моей игры, Юльки, сериалов и вообще моей кочевой жизни. Я в ответ огрызалась, как могла. Через свой телефон я зашла в интернет и почитала про Гарика и его семью. Особенно меня позабавили попытки его матушки года два-три назад попробовать себя в политике. До этого она организовывала какую-то партийку, устраивала митинги… Словом, смех. Из того, что я читала – набор штампов, громкие слова и провокационные публикации. Чего удивляться, что её партия не нашла особых сторонников и оставалась только группой в соцсети. Правда, агрессивной и непоседливой.
Всё это я иногда высказывала Гарику, когда он начинал язвить по поводу юлькиной ревности. Он скрипел зубами, орал ругательства и пропадал, чтобы через час-два снова появиться и изводить меня. Наш последний разговор о мужчинах он не упоминал, что меня только радовало: это была единственная тема способная вывести меня из себя во мгновение ока.
Несколько раз Геля заставала меня за подобными диалогами, то в палате, то в коридоре. Вероятно, в её глазах я выглядела помешанной: ещё бы, беседовать, ругаться с пустотой! Но она не комментировала и лишь с интересом смотрела на меня и то место, где в палате любил сидеть Гарик – подоконник напротив моей кровати.
Однажды я не выдержала и спросила её:
- Вы видите его?
Она чуть улыбнулась грустной улыбкой.
- Нет. Но иногда кажется, что слышу. Тот ещё гадёныш был.
- Вы его знали? – заинтересовалась я.
- Нет. Я была знакома с горничной, с гувернанткой… Вот кому доставалось от богатеньких хозяев! Наворовали миллионов и считали, что весь мир им обязан. А Игорь – вообще сынок своих родителей. Небось, до сих пор не понимает, сколько зла причинил людям. – Она горько улыбнулась.
Недавно появившийся Гарик вытаращил глаза: видимо, он слышал её слова.
- Это ещё кто за чучело?
Я зыркнула на него, но Геля продолжала, как будто ничего не слышала. А может на самом деле не слышала.
- Небось, считает себя твоим наставником и учителем? А ему не приходило в голову, что он сам здесь не только для этого? Что тоже должен вспомнить что-то и что-то искупить?
Она посмотрела прямо на то место, где сидел Гарик. Тот вздрогнул.
- Мне ничего не сказали, - угрюмо пробормотал он. Я выразительно посмотрела на него: не так давно я говорила ему то же самое.
- Осознавание – это начало пути, - грустно сказала Геля. – Глуп тот, кто считает, что его послали только учить. А не учиться.
Гарик опустил голову. О чём думал он, я не знала. И ещё подумала, что Геля знает больше, чем говорит. Но на этом наша философская беседа закончилась: Геля перебралась на свою кровать и взялась за какой-то потрёпанный том в мягкой обложке. А Гарик угрюмо сидел на подоконнике и о чём-то думал.



Вдруг дверь распахнулась, и в палату влетела Юлька, как всегда сметая всё на своём пути. Она сияла, как начищенные сапоги дембеля. И улыбалась так, что я забеспокоилась за её лицо: а ну как рот на затылке сойдётся, а обратно вернуться не получится?
Издавая громкие и бессвязные восклицания, она кинулась к моей кровати.
- Ну и дура ты, Наташка! – радостно сообщила она мне.
Н-да. Похоже, это уже становится традицией – называть меня дурой.
Гарик всё так же угрюмо поднял глаза на Юльку. Геля, оторвавшись от своей макулатуры, с любопытством смотрела на нас.
- Чего это я дура? – слабо запротестовала я. Бессмысленное дело: Юлька слышала только себя. Это как напёрстком масла гасить ураган.
- Чего ты мне там про Ёжика наговорила? Откуда тебе стукнуло, что он мне изменяет?
- Я не говорила, что он изменяет! – возмутилась я. Ещё чего! За чужие оговорки меня дурой называть! – Это Гарик сказал!
- Не говорил я такого! – вспылил Гарик, вскакивая с подоконника. – Я только сказал…
- Да помню я, что ты сказал, - перебила я его, махнув рукой. – Казуистикой своей со своими привидениями занимайся. У вас там, где бы это ни было, хорошая компания подобралась: иезуиты, инквизиторы, Кант с Ницше, Сократ с Софоклом, Аристотель с Платоном… Вот с ними и обсуждай, какое слово что означает и что ты имел в виду, когда говорил, что Юрка выбирает. А мне башку дурить не надо. Жонглировать словами я тоже умею.
Я посмотрела на Юльку. Слушая мою тираду Гарику, её улыбка как-то подувяла. Но, дождавшись конца моего монолога, она плюхнулась на мою кровать и вцепилась мне в руку.
- Я замуж выхожу! – гаркнула она. Я заткнулась и ошарашено молчала. Краем глаза я заметила, что Геля улыбнулась и взялась за свою книжку.
- За кого? – всё ещё ошарашено спросила я.
- Дура! - брякнула Юлька, и заржала, запрокинув голову. – За Ёжика, конечно!
Да, могла бы и не спрашивать. Я взглянула на Гарика. Насупившись, он снова влез на подоконник.
- И когда свадьба? – спросила я.
- Так мы уже расписались! – радостно сообщила Юлька.
Я снова была ошарашена: разве в ЗАГСе ждать не надо?
- Здорово, да? – резвилась Юлька. – Оказывается, я уже три месяца как беременна! – Она снова счастливо заржала, запрокинув голову. – А ты мне слова не сказала! Ясновидица! – Она укоризненно погрозила мне пальцем.
- Так я думала, ты знаешь, - слабо защищалась я.
А и в самом деле: её беременность с недавнего времени не была для меня новостью. А все её дурацкие вопросы о том, когда она забеременеет, просто шуточки и желание меня проверить на звание предсказательницы. Но мне казалось, срок гораздо меньше. Да и не рано ли мои смутные догадки выдавать за истину? Я ещё не уверена в своём «даре». А вдруг какой-нибудь там выкидыш? Потому и молчала на тему детей, что у Юльки уже были проблемы. А я не хотела её обнадёживать раньше времени – вдруг придётся разочаровать? Да и сейчас, глядя на неё, я не могла поверить в три месяца. Даже в два. Три недели, никак не больше.
- Ты у врача была? – спросила я, когда Юлька перестала скакать.
- Скоро пойду, - счастливо сказала Юлька, нежась в своём счастье.
- Так откуда ты про три месяца решила? – изумилась я.
- Так задержка… - ответила счастливая Юлька. – И тест показал…
Я ощутила тревожный звоночек: задержка на три, ну пусть два, месяца, а ребёнку недели три? Ну, в лучшем случае четыре. Что-то не так.
- Юль, - сказала я, встряхнув её руку. – Срочно к врачу. Проверься. Может, на сохранении надо будет лежать…
- Не каркай, - махнула она рукой и вскочила с моей кровати. Затем, раскинув руки, она закружила по палате.
- Юль, я серьёзно! – старалась урезонить её я. – Не может быть трёх месяцев. Даже двух. Месяц, в лучшем случае.
Резко остановившись, она бухнулась на мою кровать.
- Думаешь?
- Уверена!
Она посерьёзнев, опустила глаза и стала что-то ковырять в одеяле.
- Что случилось? – обеспокоенно спросила я.
- Обманула я тебя, - покаянно протянула она, поднимая глаза. В них плясали чертенята. – Решила тебя проверить. Я была у врача. Четыре недели. Потому мы с Ёжиком и поженились. Где надо и что надо написали, Ёжик с кем надо поговорил, убедил – и вот, я замужем!
Она повертела рукой с золотым ободком на пальце перед моим носом. Я облегчённо вздохнула.
- Ты не обиделась? – обеспокоенно спросила она, наклоняясь ко мне.
- Да иди ты, - махнула я рукой. – Ещё раз меня так напугаешь – прокляну! – Я состроила страшную рожу. Юлька в страхе отпрянула, но потом засмеялась, махая на меня руками. Геля, с улыбкой глядя в книжку, перевернула страницу.
- Кстати, - сказала Юлька, насладившись моими поздравлениями и слегка придя в себя от упавшего на неё счастья. – Ты видела, какого симпатяжку Сергуня в области откопал? Ну просто прелесть!
- Ещё один? – поморщилась я. Если Серёга ещё кого-то «откопал», значит меня он из сериала вообще вычеркнет. Или на задворках эпизодов оставит.
- Какой ещё? – удивилась Юлька. – А первый кто?
- Да Морозов, - брезгливо сказала я.
- Так о нём я и говорю, - заулыбалась Юлька. – Такой лапочка! Милый, очаровательный, вежливый, весёлый и совсем не занудный.
Я снова поморщилась. Видимо, при общении со мной он демонстрирует иные качества из вредности.
- Знаю я его. Серёга нас познакомил. Это чучело тут со мной пару сцен сыграл в духе «Твин Пикс».
- Милашка, правда? – В своём счастье Юлька была готова осчастливить весь мир, всё ей виделось радостным и лучезарным. Она снова вскочила и задёргалась рядом с моей кроватью.
- Заносчивая самоуверенная скотина со склонностью к злым шуткам, - отрезала я, подтянув одеяло. Геля рядом неопределённо хмыкнула, не отрываясь от своего чтения.
- Ты о ком? – изумлённая Юлька снова плюхнулась на мою кровать. Пружины под ней обречённо застонали.
- Да о Морозове твоём. Пока ты с Ёжиком свои матримониальные дела улаживала, я терпела гадости этого… этого…
- Ты про Вовку?- Глаза у Юльки стали как блюдца. – Да ладно! Милейший человек. Пару раз мне волосы над унитазом держал, когда меня утром тошнило.
- Для тебя он Вовка, - снова скривилась я. – А мне он велел величать себя Владимиром.
- Да ты шутишь. – Юлька захлопала глазами, удивлённо таращась на меня. Признаюсь, от её взгляда  мне было несколько жутковато. – На площадке я слышала, ты с кем-то поцапалась. Но ты же вечно цапаешься… - Вот уж брехня! Я со всеми стараюсь поддерживать хорошие отношения. Иначе тебя на площадке либо сожрут, либо сживут, либо ты свихнёшься. Что за ерунду она плетёт? – Но я не думала, что с ним! Катька-помреж – так вообще при нём дышать боится: он однажды ей стаканчик кофе купил. Так она его как реликвию бережёт. Разок ручку в шутку поцеловал – так она теперь млеет при виде него. Генка-осветитель сокрушается, что он не гей, а то сейчас бы его окрутил. Но Вовка ему сразу сказал, чтобы он даже не пытался… Ты знаешь, какой Генка обидчивый? – Я кивнула. – Всё ему кажется, что над ним шутят и издеваются. А Вовка как-то так ему сказал, что Генка сейчас чуть не молится на него. Инка-гримёр так вообще поначалу носом вертела – идеальная внешность, даже гримировать особо нечего. А он ей пару шуток отпустил, что она ждёт его в своём кресле, как второго пришествия, чтобы поржать и пококетничать с ним. Верке он так ненавязчиво и деликатно посоветовал крем для лица, что эта стервозина даже не стала фыркать на него и зубами скрипеть. А помнишь, ты ей про рак сказала – как она вылетела от тебя? – Я снова кивнула. – А он ей ручки гладит, слова ласковые говорит, воркует, утешает. Она теперь реже скандалит на площадке…
- Так за кем он ухлёстывает? – равнодушно спросила я, зевнув. Мне вообще-то было по фиг, чем живёт моя заноза в заднице. Но я так долго не видела Юльку! А ей так хотелось поболтать! Всё равно о чём. – Видать, у него каждую неделю новая подружка или приятель. При таком-то раскладе на площадке.
Юлька вытаращила глаза.
- Шутишь?
- Почему нет? Катька, Генка, Инка, Верка… Кто следующий? Ты? Ведь волосы он тебе над унитазом держал. Просто так, что ли? – Юлька таращилась на меня, раскрыв рот. – А что, очень даже может быть. Его верность – всё равно, что фасон шляп: меняется с каждой новой болванкой . – Что-то мне эта сцена напоминает… - Одной кофе таскает, другой волосы держит, третьего от голубизны лечит… Ну так за кем?
- Да, знаешь, как-то ни за кем, - слегка смутилась Юлька: как же, проглядеть такое! И это она, которая нюхом чует чужие любовные шашни! – Одно время, я хотела его с тобой познакомить… - Я скривилась. – Но он твоё имя обходит молчанием, как покойницу. – Я поперхнулась. Юлька машинально похлопала меня по спине. – А если ты говоришь, что он тебе не нравится…
- Совершенно не нравится, - решительно сказала я. Та ещё язва. А ведь мне с ним играть ещё.
Я помолчала. Взяв Юльку за руку, я задумчиво покачивала её.
- Ты в курсе, что там со сценарием? – наконец спросила я.
Юлька оживилась.
- Ой, ты не представляешь! – Она поёрзала на кровати, от чего одеяло снова сбилось, а пружины снова застонали. – Серёга умом тронулся!..
- Ну, это не новость, - перебила её я, поправляя одеяло. – Он всегда был с приветом…
- Да погоди ты! – Юлька махнула рукой. – То, что ты «Твин Пикс» помянула – я сама хотела сказать. Серёгин сценарист такую муть написал – наверно, оба курили… Те сцены с тобой – это по тому самому бредовому сценарию. Из-за них рейтинг стал падать. Так Вовка ему подогнал какого-то пацанчика, который ему быстренько на десяток серий сценок набросал. Сейчас у нас детективная линия развивается….
- Постой – Вовка? Морозов? – Ну ясно! Вцепился, как клещ в представившуюся возможность вылезти из своей глубинки на федеральный канал. А там, глядишь, и на центральных засветится… - Так он у вас уже рулит? А я как же?
- Да не рулит он! – снова махнула Юлька рукой. – Он просто нас выручил…
- Втюхнув своего сценариста, - съязвила я. – Не удивлюсь, если у него главная роль теперь…
- Ну… - Юлька замялась. – Не совсем так…
- Да говори уже, - раздражённо бросила я. Чего уж хуже – Серёга мог меня просто выкинуть из сериала, сделав из мистической мелодрамы очередной детективный сериал. – Он главный, а меня – к чертям!
- Ну… - Юлька теребила край одеяла. – Серёга считает, что из вас бы получился классный дуэт… Продюсер Аргунов на него давит, говорит, ваши склоки в кадре смотрелись бы живенько, а то сейчас над сериалом со скуки заснёшь. Даже пару раз подкатывал ко мне с вопросом, как бы на тебя повлиять так, чтобы ты с Вовочкой сработалась…
- Что? – Я чуть не задохнулась. Дуэт? С ним? Господи, чем я тебя настолько разгневала, что ты мне посылаешь такое наказание? И «герцог» - вот ведь предатель!
Я закашлялась. А Юлька снова сочувственно похлопала меня по спине.
- Что Серёга курил, когда ему это в башку стукнуло? – возмущённо спросила я.
- Серёгу на эту мысль Верка навела… - Ну конечно! Как же без этой змеи! – А с той новый сценарист советовался. Его, кстати, Васей зовут…
- Да хоть Федей! – Моему возмущению не было предела. – Устроили заговор за моей спиной! Ну, погодите! Только я выйду из больницы! – скрипела я зубами, комкая одеяло. Краем глаза я заметила, как Геля подняла голову и улыбнулась.
- Вот такой настрой мне и нужен! – раздался радостный голос Серёги от дверей. – А то зрителей уже притомило от твоего вида дохлой рыбы.
- Сам мне такую роль определил, - сквозь зубы сказала я, видя, как он, потирая руки, входит в мою палату. А за ним… Ну конечно! Морозов! Видимо, они теперь друг без друга никуда…
Глядя в его непроницаемое лицо, мне так хотелось съязвить что-нибудь на тему гей-пары или лизоблюдства, но тут краем глаза я почему-то увидела, как Геля с лёгкой улыбкой покачивает головой. Я сжала губы. Геля еле заметно кивнула.
- Ну, я определил, я и поменяю, - легко ответил Серёга. – Юля тебе сказала о нашем новом сценаристе? – Я кивнула, зло глянув на Морозова. Тот невозмутимо посмотрел на меня. – Твои выкрутасы с комой зрителям поднадоели, а бытовой любовный треугольник, даже многогранник, - он глянул на Юльку, - никому не интересен. Тем более, деревня спросом пользуется мало…
- И что ты предлагаешь? – неприязненно спросила я. – Всей деревней, скопом, переселиться в Москву по решению Путина?
Юлька хихикнула. Серёга зыркнул на неё.
- Нет, зачем? Ты, Юлька, Петюня и Верка живёте в деревне, где и жили. А Володя, - он положил руку Морозову на плечо, - в ближайшем городке раскрывает преступления. Сначала для затравки зрителя это будут мелочи: кража колечек-серёжек из магазина, взлом банкомата, скандал на почте с утерянной важной посылкой… Всё здесь. – Он потряс небольшой стопкой листов, которую держал в руках.
- Ну, а я при чём? – неприязненно спросила я.
- А ты Володе будешь помогать раскрывать преступления с помощью своего «третьего глаза», - улыбнулся Серёга.
- Привидения допрашивать? – всё так же неприязненно спросила я, комкая одеяло. – Или на шабашах вытаскивать похищенное из могил? А может, силой мысли заставлять преступников раскаяться? – Юлька снова хихикнула.
Серёга нахмурился.
- Я с тобой серьёзно говорю. А ты всё в балаган превращаешь. Вы будете работать в паре, - твёрдо сказал он. – Володя – с рациональной точки зрения. Его следак – материалист. Он атеист по сути своей. Будет раскрывать преступления на основании твёрдых доказательств и логических построений…
- Ну? – спросила я. – А я при чём?
- А ты ему будешь помогать при помощи метафизики и всякой паранормальщины, когда он зайдет в тупик…
- И какой тупик в деревне? – удивлённо спросила я. – Какая, на хрен, тут метафизика может быть?
- А мы в одной серии будем раскрывать убийство двухвековой давности, например, - весело сказал Серёга.
- Уж не убийство ли Эми Робсарт её мужем, лордом Дадли? – Серёга вытаращил глаза. Я махнула рукой: он не интересовался историей. – Аргунов в курсе? С ним согласовал?
Серёга нахмурился и как-то задёргался. Так, понятно. Опять за его спиной что-то мутит. А потом будет меня обвинять в своих неудачах…
Серёга подождал, не скажу ли я ещё чего-нибудь. Но я лишь крепче сжала губы. Мельком взглянув на Морозова, я заметила искру заинтересованности в его глазах. Я нахмурилась.
- Так вот, - нервно продолжил Серёга после паузы. – До выписки прогляди новый сценарий, а к трём подъедет Юра тебя забрать.
Я взяла текст, набранный мелким шрифтом. Юлька, наскоро чмокнув меня в щёку, быстро упорхнула, ослепительно улыбаясь мужчинам. Серёга тоже заторопился.
- А Володя с тобой побудет. Вам с текстом надо определиться, - туманно сказал он, и ускакал.



- Определиться, - буркнула я, усаживаясь в кровати. – Чего там определяться? Читай и играй.
- Весь вопрос в том, как играть, - насмешливо сказал Морозов, снова без приглашения усаживаясь на стул у моей кровати. – Сергею кажется, что наш антагонизм хорошо скажется на нашей работе. Если вы не будете вести себя как капризная истеричка.
От его насмешливого лица мне кровь бросилась в голову. Я непроизвольно сжала одеяло в руках. Спокойно, сказала я себе, эта самоуверенная скотина только провоцирует тебя. Он хочет вывести тебя из себя, чтобы ты выставила себя в смешном свете. А тогда можно своему Васе – или Феде? – посоветовать сделать из твоей героини шута горохового. И тогда ни один режиссёр не даст тебе серьёзной роли. Так и будешь играть полупомешанную колдунью в избушке на курьих ножках на детских утренниках…
Я сдержала первые резкие слова и почти спокойно ответила:
- Вы ошибаетесь: никакого антагонизма между нами нет. – Я с удовлетворением отметила его удивлённо взлетевшие брови. – У вас мания величия. Вы мне просто неприятны. Как неприятен запах протухшего мяса…
Казалось, я слегка выбила его из колеи. Но он быстро нашёлся:
- Вам он так хорошо знаком? – язвительно спросил он, ехидно улыбаясь. – У вас в холодильнике часто мясо тухнет?
- Нет, - парировала я. – Я слишком часто в разъездах. И у меня в холодильнике ничего просто не успевает пропадать, чтобы залежаться. А что до запаха… - Я пристально посмотрела ему в лицо и чётко произнесла: - Вам бы не мешало почаще менять носки, чтобы этот запах не стал знаком не только одной мне. Пожалейте съёмочную группу.
Удар попал в цель. Я видела, как Морозов побледнел и отшатнулся. Не скажу, что неприятный запах от него меня так сильно раздражал. Просто терпеть не могу немытых мужчин. А когда на съёмках в общей гримёрке они начинают снимать обувь!.. Уж лучше смерть. Морозов в этом плане был чистоплотным. Если не считать его дурацкой щетины. И тем более меня удивило, что моё замечание так его задело. Только потом я узнала, что он постоянно тщательно следил за своими ногами и всем, что с ними связано, что вполне мог снимать свою обувь где угодно и когда угодно. Видимо, мама с детства его приучила, что мужчине мало надеть белую рубашку, чистый костюм и облиться одеколоном. Но когда я говорила это ему, я лишь сказала общеизвестный факт. На который он так болезненно прореагировал.
Целую минуту он молчал, потом выдавил:
- С вашими запахами всё в порядке – вы пахните больницей. А вот лицо подкачало: никакая пластика его не исправит.
Я улыбнулась. Подобные шпильки меня никогда не задевали. Я прекрасно знала, что никогда не стану красоткой. И, честно говоря, меня это мало беспокоило. В конце концов, гримёр нарисует лицо, какое угодно: хоть из Квазимодо мисс Вселенную, хоть из Елены Прекрасной – бабу Ягу. А светотехники и монтажёры подчеркнут то, что надо в кадре. Нет, я давно поняла, что моя сила не в красоте, а в обаянии. Я иной раз могу улыбнуться так, что все глянцевые красотки тускнели рядом со мной. Может, немного я и преувеличиваю. Но, если я не могу похвастаться красотой, то почему не могу похвастаться чем-то другим?
Веселясь неловкой попытке Морозова меня уязвить, я искренне рассмеялась.
- Да, вы правы, - улыбаясь, ответила я. – Я настолько некрасива, что даже на косметику не трачусь. – Тут я преувеличила немного – не такое уж я страшилище. Но я, правда, не трачусь: тушь для ресниц раз в полгода куплю – и она валяется, почти не использованная. – А и правда? Зачем? – Я снова весело рассмеялась. – Я лучше книжку куплю. – Я похлопала по своему томику, который читала всё то время, что лежала в больнице. Вернее, когда мне Серёга давал читать.
Морозов поднялся и взял книжку в руки. Фейхтвангер «Иудейская война». Он удивлённо посмотрел на меня.
- Вас удивляет, что какая-то актрисулька читает Фейхтвангера? Я ещё и Кафку читаю. А когда скучно, и Дэна Брауна с Ванденбергом.
- Нет, но… - казалось, он был растерян.
- А, вам кажется, что некрасивая женщина просто обязана быть умной или хотя бы начитанной? А красивой – достаточно её внешности?
Он вспыхнул: видимо, я снова угадала.
- Я так не думаю…
- Разочарую, - продолжала я. – Я вовсе не собираюсь поражать мужчин красотой, которой нет, или умом, которого мало. Я просто люблю читать.
В доказательство я протянула руку и забрала у него свою книжку и раскрыла её на закладке.
- Почему вы так настроены против меня? – вдруг спросил он, спустя время. Я вздрогнула: углубившись в книжку, я позабыла, что он всё ещё тут.
- Я к вам отношусь так, как вы относитесь ко мне, - холодно сказала я.
- Неправда! – запротестовал он.
- Правда, - отрезала я. – Вспомните, как вы в первый раз появились тут? Как король перед подданными. А я ещё была обязана вас разговорами развлекать! Почему-то.
Он сжал губы, его лицо посуровело. Я видела, что он даже не задумывался о том, какое впечатление произвёл. И, вероятно, вёл себя совсем не так, как мне увиделось. Но я заставила замолчать свой внутренний голос: мало мне Гарика?
- И потом, - добавила я. – Все эти ваши «шуточки» - вам не приходило в голову, что я тоже «шутила»? А нынешнее выражение? «Капризная истеричка»! – передразнила я. – Чем я заслужила? Разве я вас сегодня оскорбляла? Задевала? Спровоцировала? Я лишь защищаюсь от ваших нападок. Уж как могу. А как вы к этому относитесь и как называете – ваше дело. Только не надо мне потом про антагонизм и негатив говорить. Измените своё отношение ко мне – и я изменю своё поведение по отношению к вам.
Он сглотнул.
- А почему бы вам первой не измениться? – хрипло спросил он.
- Потому что не я первая это всё начала тогда и начинаю каждый день сейчас. То, что я женщина, не означает, что я всегда обязана уступать, молчать и терпеть. – Гарик закатил глаза на своём подоконнике. Кстати, с чего это он подозрительно молчалив? Слова мне не сказал за всё это время. – Не нравится? Никто вам моё общество не навязывает. Мы просто вынуждены делать одну работу. То, что вы остались сейчас тут и сами задали вопрос – это ваше решение и ваше желание. Я вас не держу.
Я снова углубилась в книжку. Краем глаза я заметила, что Геля отвлеклась от своей книжки и с интересом смотрит на нас.
Морозов насуплено подождал, не скажу ли я ещё чего-нибудь. Потом встал, потоптался около стула и отставил его.
- Вы своеобразная женщина, - сказал наконец он. – Видимо, в вашей жизни никогда не было близкого человека, раз вы так на всех кидаетесь.
Я подняла на него глаза. Заставив себя успокоиться, я ответила:
- Вы не знаете моей жизни, чтобы делать выводы. Вы лично не все, чтобы обобщать. Повторяю, у вас мания величия. И ни на кого я не кидаюсь. С вами же, снова говорю, я общаюсь так, как вы того заслуживаете. Вот к чему эта ваша очередная провокация? Зачем вы хотите всё время меня злить? Могу ответить: просто потому, что вам не нравится правда, которую я вам говорю. Проще нападать и обвинять меня, чем признать мою правоту.
Я замолчала и снова углубилась в книжку. Морозов тоже молчал. Может, он и хотел что-то сказать, но не произнёс ни звука и вскоре ушёл.
- Ну вот, - встрял Гарик. – Снова обидела человека.
- Отвали, - не поднимая глаз, бросила я. Геля слегка улыбнулась. Надо же. А я и забыла про неё…



Я решила вылезти из кровати и переложила кипу бумаг с новым сценарием себе на тумбочку. И вдруг меня прошиб холодный пот: за те недели, что я тут валяюсь, ни из Кёнига, с Питером, ни из Е-бурга, с которым я только-только начала сотрудничать, мне никто не позвонил. Юлька предупредила моих отца с матерью, и они смогли убедиться, что я не померла. Чуть не в первый день они приехали оба, и я получила сомнительное наслаждение стенаниями матери о том, что она «так и знала, что всё так случится» и безапелляционными указаниями отца о том, как надо пользоваться топором и прочими «мужскими предметами». В этом они решили объединиться – разведённые уже лет 8, каждый раз, когда меня надо пилить, они пилят оба. Синхронно и в унисон. Хорошо, что медсёстры их шустро выставили, и я наслаждалась их оперным дуэтом потом только по телефону, который могла отложить и не слушать. Хоть передохну от их совместных концертов… Но киностудии!
Я быстренько влезла в телефон. Так и есть: «Режиссёр покалечил актрису во время репетиции», «Актриса “мыльных опер” попала в больницу после сексуальных экспериментов со своим любовником», «Актрису избил муж, застав в постели с любовником во время садо-мазо», «Актриса – преемница Ванги?» и подзаголовок: «Актриса впала в кому после обретения паранормальных способностей, с которыми не смогла справиться». Ну и совсем дурацкое: «На съёмках сериала актрису покалечил бывший любовник, когда узнал, что его бывшая жена изменяет ему с ней». Со злости я чуть не бросила телефон в стенку. Тем более, что в этой бредятине были опубликованы разные снимки. Какая сволочь и когда их умудрилась сделать, я даже не представляла: снимки со съёмочной площадки, из двора больницы, из коридоров… Хорошо из палаты не было.
Я вышла из интернета и начала звонить по киностудиям. Ну, в Кёниге у меня осталась всего пара сцен: фильм почти закончен. В Питере, когда я уезжала, мне говорили, что будут снимать другие сцены, где я не нужна. А вот Е-бург… Там люди провинциальные, простые, доверчивые. Могут ещё поверить этой «жёлтой прессе». Тем более, что один ретивый репортёр меня вообще похоронил. Да и предложение мне вот только недавно поступило – я согласилась, билет на самолёт забронировала, прикидывала, как мне четвёртый город в свой график поездок впихнуть…
- Ну давай, давай, - уговаривала я телефон, который нудно гудел в руках.
Наконец я дозвонилась. В Е-бурге ни сном, ни духом не знали, что случилось: там люди в работе, в интернете им сидеть некогда. Они меня ждали на следующей неделе. Я их успокоила и пообещала приехать. Питер аморфно принял к сведению, что я жива и здорова и в свою очередь успокоил меня: я пока не требовалась. А Кёниг истерически вопрошал, что случилось. Пришлось долго разобъяснять и успокаивать, пока помреж не пришёл в себя и не пообещал передать мои слова режиссёру. Та читала всю эту ерунду, но не поверила. И обязала его всё выяснить. А он, гад такой, замотался, видите ли, и всё забыл. Хорошо, что я позвонила сама. Он бронирует мне на послезавтра самолёт и… Я его притормозила. Я же не говорила с Серёгой о своём отъезде. Да и главврач мне про выписку ещё ничего не говорил. Если режиссёру я не нужна, а врач согласен выписать, то ради бога – пусть бронирует. А вдруг нет? Словом, я обещала перезвонить.
Короче, денёк мне выпал, не дай бог. Одно радовало: Гарик меня не доставал. Если бы ещё он начал мне мозг выносить, я бы не знаю, что сделала. А так, спокойно названивала кому могла дозвониться и предупреждала, что я жива. И помирать не собираюсь. Что с режиссёрами не сплю – нет времени. Что в коме не лежу – просто сотрясение. Что Ванге я никаким боком не прихожусь и место Джуны занимать не собираюсь. Словом, цирк. Некоторые знакомые фальшиво сочувствовали, некоторые в сети разразились дикими комментариями. Даже группу открыли «Прорицательница Елена» с моей фоткой. Хорошо, фотка старая, меня на ней трудно узнать. Но всё равно, такая известность мне на фиг не нужна. Шут знает, как это вообще отразится на мне лично и на карьере в частности. И почему Елена? По имени моей героини в этом дурацком сериале? Или аукнулись шуточки того врача в приёмном покое про Елену Степаненко?
В конце дня я хмуро смотрела на разрядившийся телефон. Чего мне ещё ждать?



Наконец наступил знаменательный день моей выписки. Больница в полном составе вышла, нет, не меня провожать. А встречать группу, которая приехала за мной. Вернее, приехал Ёжик с Юлькой и почему-то Морозов. Едва он вошёл в палату, я чуть не рассмеялась ему в лицо: он пытался отрастить бороду. Дело в том, что она на его лице выглядела ещё хуже, чем три волосины, что пытался вырастить Петюня у себя. Тогда у него ничего не вышло: она росла клоками и была настолько светлой, что на его лице была практически незаметной. А у Морозова… Первое, что мне пришло на ум, это то, что его бородёнка была кудлатой, как кудри на мошонке. Едва эта мысль мелькнула у меня в голове, как я резко отвернулась и сунула нос в сумку, делая вид, что что-то ищу, чтобы скрыть неуместную весёлость. Единственное, что отличало эти волосья от волосьев там, это цвет: на лице Морозова они были какие-то рыже-русые, непонятного оттенка, вызывавшего желание вымыть их с мылом.
Покопавшись для вида в сумке, я успокоилась и повернулась к вошедшим. Но, взглянув случайно снова на Морозова, я не смогла удержаться от улыбки, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заржать. Морозов нахмурился. Юлька, вырвавшись вперёд, кинулась меня обнимать и тормошить, от чего у меня сразу заболела голова. Она давала указания, кому и что, одновременно пытаясь узнать состояние моего здоровья и рассказать новости.
- Чего ты такая серая? Тебе на воздух надо и питаться хорошо… Знаешь, Серёгу ограбили! Он теперь должен фуеву тучу денег каким-то уголовникам!... А тебе надо шиповник пить, а то зелёная вся. Ёжик дачу купил, и пока Серёга лечится, мы там зависаем… Поедешь с нами, будешь воздухом дышать!...
- Интересно, чем мне ещё дышать, - пробурчала я сквозь этот поток словоизвержения. – Прекрати меня тормошить наконец! А то я от сюда никогда не уйду. И определись, серая я или зелёная.
На минуту Юлька замолчала, но потом снова начала тараторить, всучив насуплено молчавшему Морозову сумку с вещами. Я снова прервала ее.
- Кто Серёгу ограбил? Когда? И чем он лечится?
Юлька поперхнулась на полуслове и уставилась на меня круглыми глазами. Я вздохнула.
- Вашему режиссёру срочно понадобилась сумма для фильма, - произнёс Морозов, холодно глядя на нас с Юлькой. – Уж не знаю, в чём там срочность и необходимость была. Но он уговорился с какими-то здешними сомнительными типами, и они позавчера ему вручили наличкой довольно крупную сумму. Он зачем-то всюду возил её с собой. То ли с кем хотел расплатиться, то ли в банк положить. В конце концов, вечером, когда он с ней домой ехал, его остановили на дороге двое в форме ДПС. Короче, когда он с ними закончил, денег в его машине уже не было. Он пошёл с теми разбираться: что за дела? дважды меня поиметь хотите? И получил по морде. Так, слегка. Теперь лежит дома и бухает с горя. Ему пригрозили, что, если денег не будет, ему морду в фарш превратят. А потом и вообще всего целиком.
Я слушала объяснения Морозова, стараясь унять ненужное веселье от созерцания его бороды. Пытаясь сосредоточиться на его словах, я чётко поняла: Серёгу просто-напросто кинули местечковые вымогатели. Весьма незамысловатая схеммка. Видимо, 90-е у них не закончились.
- Представляешь, - затараторила Юлька. – Ему на фильм нужны деньги, этим отдать, да ещё с ментами объясняться, почему он с теми связался и заяву не написал!
- Дохлый номер, - серьёзно сказала я. – Племянница начальника полиции – жена этого вымогателя. Хоть и бывшая… Что до вымогателя – он сам эти деньги и украл.
- Откуда знаешь? – вцепилась в меня Юлька.
- Оттуда, - буркнула я, краем глаза глядя на скептическое выражение лица Морозова. – К тому же, я Серёгу предупреждала.
Юлька наморщила лоб.
- А, да, помню. Ты ему говорила про амбала.
- Ну да. И про софиты я ему говорила.
- Верно-верно! – Юлька повернулась ко мне, заглядывая в лицо.
Затем она замолчала и о чём-то задумалась.
- Ну куда Ёж провалился с моей выпиской? – с досадой вопросила я.
Юлька тут же встрепенулась.
- Щас я его на посту найду, - бросила она мне и умчалась. Я осталась стоять перед своей кроватью с Морозовым, нагруженным моими сумками. Собственно, ничего эдакого там не было: в бауле лежали полотенца, пижама, тапочки, щётка для волос с мылом в коробке и зубная щётка с пастой. А, да, ещё книжка. А в пакете мусор, что остаётся после каждого человека: обёртки от печений, пакетики сока, пустая бутылка из-под воды и разные ватные диски и влажные салфетки, которыми я пользовалась на процедурах.
Мы стояли и молчали, как два истукана. Наконец я взяла пакет с мусором и отнесла его за дверь, в дальний конец коридора, где стоял закрытый пластиковый ящик на этот случай. По дороге я столкнулась с Гелей.
- Выписывают? – с лёгкой улыбкой спросила она.
- Да вот… - ответила я, не зная, что ещё сказать.
- Ну, здоровья тебе. И не попадать сюда, - произнесла она и снова улыбнулась. – Постель за уголок подёргала?
- Зачем? – удивилась я.
- Да примета такая: уходя, дёрнуть за угол каждую постель в палате, чтобы не возвращаться сюда снова.
- Странная примета.
- Все приметы странные. Примета про пустое ведро разумнее разве?
- Ну да, - отозвалась я и помолчала. – А ты надолго здесь?
- Нет, - ответила Геля. – Скоро выйду. Может, встретимся.
- Я только за, - сказала я и полезла за телефоном. – Номер дашь?
- Наташка! – заорала Юлька. – Что ты там делаешь? Ёжик уже давно всё сделал и ждёт нас в машине! Давай быстрей!
- Иди, - сказала Геля. – Если суждено встретиться – встретимся и без телефона.
И она медленно пошла куда-то по коридору. Я поспешила к Юльке.
- Какого чёрта ты там делала? – напустилась она на меня.
- Да так, прощалась кое с кем, - ответила я, едва поспевая за ней. Краем глаза я заметила Морозова, который на вопль Юльки вышел из палаты с моими вещами и уже торопился рядом со мной. Его взгляд был странным. Чего это его так удивило?



Когда я спустилась к машине, Юлька уже тискала Ёжика и что-то ему тараторила. Слепому было видно, что они счастливы: оба сияли улыбками и держались за руки, как влюблённые подростки. Я уже собралась сесть на заднее сидение, как примчалась запыхавшаяся встрёпанная Инка со своим чемоданчиком.
- Ты одета? – Дурацкий вопрос: я же на улице. Не голой же мне на ветру стоять. – Очень хорошо, - быстро сказала она, видимо, осознав идиотизм своего вопроса. Кинув чемоданчик на землю, она подскочила ко мне и насильно усадила на заднее сидение с ногами наружу, накрыв мои плечи плёнкой.
- Что ты делаешь? – возмутилась я.
- Ты сценарий читала? – снова быстро спросила Инка, шустро обрабатывая моё лицо.
- Юр, - обратилась я к Ёжику. – Что за хрень?
- В целях экономии Серёга хочет снять твою выписку. Всё равно же её придётся снимать, - радостно сообщила Юлька.
Ёжик подал мне кипу листов. Выругавшись, я быстро пробежала глазами нужное место, отмахиваясь от инкиных рук. Она довольно быстро со мной закончила, слегка пробежавшись по моим волосам напоследок. Оставив меня в покое, она судорожно покидала свои вещи в чемоданчик и быстро куда-то убежала. Я вчиталась в компьютерную распечатку. Собственно, играть там было особо нечего. Как, впрочем, в последнее время. Я попыталась запомнить свои реплики. Ёжик и Юлька мне не мешали, тихо переговариваясь в сторонке на ступеньках больницы.
Пока я пыталась запомнить текст, быстрым шагом прискакал помятый Серёга. Он уже не потирал руки и не орал распоряжения. Лишь хмуро смотрел и гавкал свои команды. Потребовал всучить Юльке букет цветов, рявкнул на Инку, которая возникла тут же как из-под земли и взялась поправлять юлькино лицо, и обратился ко мне:
- Чего расселась? Живо обратно в больницу! Скоро свет уйдёт! До вечера тебя ждать?
Я вздохнула и вылезла из машины. Поднимаясь по ступенькам я заметила Гелю за стеклянной дверью и помахала ей рукой. Она улыбнулась и помахала в ответ.
Поднявшись к дверям, я вздрогнула: осунувшаяся Вера о чём-то говорила с одной девушкой из массовки. Незнакомое лицо, но кого-то мне напоминало, – откуда их Серёга берёт? Девушка показалась мне несколько встревоженной. А я вдруг чётко увидела её распростёртой на траве с удавкой на шее. Разорванное платье едва прикрывало её тело. Не обращая внимания на окружающих, я бросилась к ней и оттеснила от Верки.
- Слушай, я не знаю, кто ты, не знаю твоей жизни, но будь осторожна. Тебе грозит изнасилование и смерть. Тебя задушат верёвкой на траве. Поберегись.
Девушка отшатнулась от меня, вытаращив глаза. Кровь отлила от её лица. Тут встряла Верка. Тени под её глазами стали чётче, черты лица неуловимо заострились, кожа стала прозрачнее.
- Всё вангуешь? – насмешливо сказала она. – Не удалось напугать меня, пугаешь других?
Я оглядела её. Нет, ей ничего не поможет. Ещё полгода, и она умрёт, если хотя бы сейчас не начнёт хоть какое-то лечение.
- Ну, что уставилась? – злобно бросила она. – Целая съёмочная группа ждёт, пока ты тут свой цирк закончишь.
Она повернулась к белой девушке из массовки.
- Не слушай её. Ей нравится людей пугать. – Девушка из массовки слегка расслабилась. Верка повернулась, чтобы уйти.
- Но ведь по отношению к тебе я оказалась права, так ведь? – тихо спросила её я.
Медленно Верка повернулась.
- Будь ты… - прошипела она, но громкий голос Серёги не дал ей закончить. Он начал нетерпеливо притоптывать, призывая всех по своим местам.
- Не проклинай других, - тихо сказала я Вере. – Я не виновата, что у тебя рак. А, проклиная меня, ты приближаешь собственную смерть: ненависть тебя изнутри быстрее разъест. Тебе хочется прожить последние дни в злобе? А я при чём? Не я тебя раком заразила.
Я резко повернулась к девушке из массовки.
- Можешь мне не верить. Но я тебя предупредила.
И я быстро отошла от них. Дёрнув на себя дверь входа, я прошла вперёд и быстро заняла место, которое мне указал Серёга и, подчиняясь судорожным взмахам его рук, медленно пошла на камеру с подскочившей Юлькой рядом, проговаривая свой текст. Ко мне приблизился Морозов, который по сюжету должен был мне предъявить обвинение в мошенничестве. Он уже было открыл рот, чтобы произнести свой текст, как меня что-то словно стукнуло изнутри по голове, и я повернулась к Юльке.
- Петюня где? – спросила я.
Юлька поперхнулась своей репликой и вытаращила глаза.
- Стоп! – недовольно заорал Серёга. – Что ещё? Неужели так трудно произнести пару фраз без твоих выкрутасов?
Верка начала что-то мне выговаривать, а Ёжик схватился за телефон. Дозвонившись, он о чём-то быстро поговорил и отключился. Затем диким взглядом уставился на меня. Все вокруг замолчали. Даже медсёстры с собравшимися больными вокруг.
- Ну что ты таращишься? – недовольно спросила я. – Он же жив. А я предупреждала его – пить меньше надо.
Юлька недоумённо переводила взгляд с него на меня. Нахмурившийся Морозов угрюмо смотрел мне в пупок. Даже Серёга раскрыл рот и что-то пытался сказать.
- Эй! Я долго буду ждать? – заорал оператор. Видимо, он один ничего не слышал и не понял.
Чары рассеялись: немая сцена зашевелилась. Массовка стала дёргать Ёжика с требованием рассказать, что случилось. Оказывается, воспользовавшись «окном» в съёмках, Петюня ударился в загул с друзьями на природе. Отъехав недалеко от города в лесок, они устроили пикничок с шашлыком и напились, и Петюне приспичило вернуться домой. И он попёрся к железнодорожным путям. То ли хотел тормознуть электричку, как такси, то ли по шпалам домой дойти. Ёжик позвонил как раз тогда, когда Петюня собирался перешагнуть рельсы, по которым шла электричка. Если бы не звонок, Петюню бы собирали по частям в пакеты для морга. А так – его оттащили его дружки, которые побежали за ним, когда он собирался переходить и остановился ответить на звонок. Спьяну он обматерил их и пошёл дальше, когда электричка проехала мимо. Всё это Ёжик услышал в телефон. Потом он позвонил снова, с трудом убедив Петюню оставаться на месте, и сорвался поехать забрать его.
Юлька суеверно уставилась на меня. Угрюмый Морозов молчал рядом. Даже Верка заткнулась.
Поморгав, Серёга стал яростно хлопать в ладоши и призывать всех по местам. На этот раз сцена прошла без неожиданностей. Даже угрюмость Морозова привела Серёгу в относительное удовлетворение. Когда мы вышли на крыльцо, он переминался с ноги на ногу вокруг нас и похлопывал Морозова по плечу.
- Молодец, - громогласно вещал он. – Талант! Не теряй настрой!
Я поморщилась от его громкого голоса.
- А ты, - он повернулся ко мне. – Если отколешь ещё раз такую штуку, выкину куда-нибудь в Мухосранск перед коровами кордебалет танцевать.
- Серёж, - почти ласково обратилась я к нему. – Я же тебя предупреждала – не надо брать деньги у того амбала. Ты не послушал. Ну так не надо меня винить. Сам виноват. Лучше отдай обратно. Потом хуже будет. Поверь.
Серёга дёрнулся, выругался в полголоса, заголосил какие-то междометия и быстро ушёл от меня к своей машине. Я недовольно смотрела ему вслед, покачала головой и обратилась к Юльке:
- Ёжик умчался за Петюней. Как до дома добираться будем?
Юлька ошалело посмотрела на меня. Потом тряхнула головой и жалобно сказала:
- Вот зачем ты так?
- А надо было, чтобы Петюню электричка переехала?
Юлька сморгнула. Она жалобно посмотрела вокруг: массовка рассеивалась, Серёга уже удрал, Верки с Инкой тоже не было видно. Осветитель и оператор о чём-то переговаривались, собирая свою аппаратуру.
- Ну вот как теперь, а? – в отчаянии вскричала Юлька, всплеснув руками. Она чуть не плакала.
- Если хотите, у меня тут машина, - неожиданно сказал Морозов.
Юлька резко повернулась и чуть не кинулась его обнимать.
- Конечно, хотим! Благодетель ты наш!
И она бросилась-таки ему на шею, чуть не свалив с ног. Я поморщилась. Ошарашенный Морозов устоял, но угрюмо посмотрел на меня, как будто в экспансии чувств моей подруги виновата я. Пусть Ёжика винит: он ей ребёнка заделал, от которого Юльку теперь в крайности бросает. Гормоны.
- Да не смотри ты на неё! Она тоже поедет. – И Юлька решительно схватила меня за руку и потащила со ступенек. Я покорно следовала за ней: когда она в таком настрое, остановить её может только бетонная стена. И то, не факт.
- Ты хоть знаешь, где его машина? – обречённо спросила я. – Куда ты меня тащишь?
Юлька резко остановилась. Слегка помятый Морозов прошёл вперёд, косясь на Юльку. Та, подхватив меня, заспешила за ним. Галантно открыв перед ней дверь, он под локоток помог ей забраться в машину. Юлька, не переставая радостно тараторить, шустро забралась внутрь. Я, вздохнув, последовала за ней. Протянувший было ко мне руку для помощи Морозов, резко отдёрнул её, лишь только я на неё бросила взгляд. Странно. Я вовсе не собиралась отказываться от его помощи. Не сейчас. Очень странно.



По пути Юлька не закрывала рта, весело щебеча всякие глупости и банальности. Чем не давала мне вставить замечание о том, что её Ёжик умчался на машине с моей сумкой с вещами. Хорошо я телефон в карман штанов сунула. Под чирикание Юльки я позвонила своей квартирной хозяйке, чтобы та открыла мне дверь. Юлька ничего вокруг не видела и не слышала: она была в таком приподнятом настроении, что привести её в чувство не было никакой возможности. И я вздохнула свободнее, когда мы доехали до её дома. Там она вытащила телефон, созвонилась с Ёжиком, поболтала с ним, осчастливила нас заявлением, что он и пьяный Петюня едут обратно. Потом чмокнула меня в щёку и выпорхнула из машины, помахав мне рукой и заговорщицки подмигнув. Я тихонько вздохнула: молчаливый Морозов обеспечивал мне не только поездку к дому, но и покой, пока мне не начнут названивать всякие по телефону. Я откинулась на сидении. Морозов молчал. Какое-то время я наслаждалась тишиной и мерной ездой.
- Давно вы её знаете? – вдруг спросил он. Я вздрогнула.
- Юлю? – Я открыла глаза: оказывается, я уже успела подремать. – Даже не помню. Лет десять-пятнадцать, наверно.
- А откуда? – не поворачивая головы, спрашивал он.
- Со школы ещё. Она перешла в мой класс за год-два перед выпуском.
- Ясно, - ответил он, и помолчал. Потом снова спросил:  - И она всегда была такой?
- Шумной? – Я поёрзала на сидении: задница затекла. – Ну, она всегда была эмоциональной. Обидчивой, но отходчивой. Она широкая душа: ничего не таит. Её так просто обмануть, что я иногда удивляюсь, как это мошенники обходят её стороной… А сейчас она ещё и беременна. Поэтому у неё перепады настроения выражены резче.
- Ясно, - снова ответил он и замолчал.
Так, в тишине мы доехали до дома, где я снимала квартиру. Я была благодарна, что он не продолжал болтать всю дорогу.
Когда мы подъехали, он подождал, пока я выйду, глядя прямо перед собой и не делая попытки помочь мне выйти. Я захлопнула дверь, не совсем понимая его отношения – я же только из больницы. Банальная вежливость обязывала его хотя бы дверь мне открыть. Ну и чёрт с тобой. Я пошла к подъезду. Он стал разворачиваться. Вдруг шум машины резко смолк. Раздался хлопок двери. Я обернулась. Морозов злобно пинал заднее колесо машины. Я подошла к нему.
- Что случилось?
Он резко обернулся. Его всегда непроницаемое лицо покрывали красные пятна: он был в ярости.
- Ничего, - буркнул он.
Я решительно наклонилась к колесу, посмотрела и всё поняла: Морозов поймал гвоздь или осколок стекла в моём дворе.
- Запаска есть? – спросила я.
- Это и была запаска, - угрюмо сказал он. – В вашем чёртовом городе я уже третье колесо меняю.
- Это не мой город, - холодно сказала я. – Если у вас больше нет запаски, поднимемся ко мне: я кое-кому звякну, чтобы вашу машину в шиномонтаж отправили.
- Ваш любовник? – криво усмехнулся Морозов. – А не взревнует, узнав, что я у вас? Наедине?
Я сдержалась, чтобы не ответить резкостью.
- Уже давно я ликвидировала всех любовников. Предпочитаю недолгий секс для здоровья, - холодно ответила я.
- Что так? – насмешливо спросил Морозов.
- Когда редкие встречи и ничего не значащий и ни к чему не обязывающий секс переходят в продолжительные отношения, мужчина начинает считать женщину своей собственностью, оставляя за собой право поступать, как ему угодно. А я предпочитаю свободу. Пару раз у меня были длительные отношения. Один раз дошло до ЗАГСа. Но я поняла, что нет на свете такого мужчины, с которым бы я могла жить…
- А может, ни один мужчина не может ужиться с вами? – по-прежнему насмешливо спросил Морозов.
- Может, - легко ответила я, подавляя раздражение: он же снова провоцирует меня! – Так вы идёте?
Я снова пошла к подъезду, не заботясь, следует он за мной или нет.



В лифте, пока мы поднимались, он откровенно рассматривал меня. Неприятное чувство. Как будто он хотел выискать у меня какой-то недочёт, огрех или недостаток. На его непроницаемом лице я ничего не могла прочесть. Неприятный тип. Почему он мне постоянно попадается на дороге?
В квартире меня ждала хозяйка. Заметив Морозова, она недовольно поджала губы.
- У меня не бордель, - сурово сказала она. – Я думала, вы приличная девушка…
- Он задержится только, чтобы дождаться эвакуатора, - сказала я, плюхнувшись на пуфик в коридоре и бросив недовольный взгляд на Морозова.
- У меня шину спустило, - спокойно сказал он.
- Вызовите такси, - недовольно сказала хозяйка.
- Конечно, вызову, - ответил Морозов и улыбнулся.
Мой бог! Какая у него улыбка! Теперь я понимаю, почему вся съёмочная группа была поголовно влюблена в него. Что мужчины, что женщины. И квартирная хозяйка не устояла: прямо расплылась от удовольствия. А когда он ещё нежно взял её под ручку и препроводил в комнату, да усадил в кресло у двери, так она и вовсе стала смотреть на него влюблёнными глазами.
- Конечно, я вызову такси, - по-прежнему улыбаясь, сказал он. – Но моя машина мне нужна. Без неё я как без рук. Потому надо дождаться ремонтников, чтобы просто заменить колесо. Ведь завтра у меня много разъездов. А заменить колесо – такая мелочь.
Я смотрела на этот спектакль, раскрыв рот. Так распыляться перед немолодой женщиной – ну не может он не понимать, как он действует на людей! И почему со мной он себя ведёт так погано? Этот гад мне даже руки не подал, когда сажал-высаживал из машины. А я ведь только с больничной койки. А тут – такой Версаль! Ну прямо королевский приём! Конечно, эта провинциальная курица растаяла…
Раскрытая дверь в комнату демонстрировала запылённый местами пол и стопку книг на нём. Морозов, не разуваясь, прошёл по комнате, разглядывая корешки. Хозяйка умильно следила за ним.
- Вы давно переехали? – спросил он, не оборачиваясь. Я поморщилась: пусть меня не было пару-тройку недель и тут никто не убирался, даже эта самая хозяйка, которая сейчас ловит каждое его слово, но это не повод шляться в грязной обуви по моему дому. Странно, что хозяйка ему ничего не сказала: когда я только въезжала, она мне целый список озвучила, что можно делать в её квартире и чего нельзя. И среди прочего – обязательно оставлять уличную обувь в коридоре. Чтобы не протереть её антикварный паркет в комнате, чёрт бы его побрал.
- Я не переезжала, - холодно ответила я. – Я снимаю эту квартиру, пока нахожусь в городе.
- Да, именно так, - подала голос хозяйка.
Морозов кивнул и вернулся в коридор.
- Есть лишние тапочки? Или вы никогда не планировали принимать гостей?
Хозяйка подхватилась с кресла и нервно засуетилась, чтобы услужить ему. Я поморщилась. Скинув кроссовки, я пошарила в обувной тумбе. Выудив тапочки, я поставила другую пару перед ним, опередив раздосадованную этим хозяйку. Он прошёл по коридору, сел рядом на пуфик и стал развязывать шнурки. Я встала. Пуфик был невелик, и он сел в опасной близости со мной. То ли случайно, то ли хотел показать своё пренебрежение ко мне.
Хозяйка не сводила с нас глаз. Заметив лёгкое одобрение в её глазах, я про себя усмехнулась: то ли боится за репутацию квартиры, то ли ревнует. Впрочем, какое мне до неё дело. Лишь бы ушла побыстрее. Я бы хотела передохнуть. А тут ещё развлекай этого… этого…
Пока он возился, я направилась в ванную. Сполоснув руки, я глянула в зеркало. Н-да, тот ещё видок. Ревновать ко мне, когда я так выгляжу, может либо слепая, либо полная идиотка. Я махнула рукой: её тараканы в её климактерической голове меня не касаются.
Я выключила свет. Морозов, надев мои тапочки, уже направлялся вымыть руки. Я снова поморщилась: он не только фигурально попадается мне на дороге, но и буквально. Прямо спасу нет. Я направилась на кухню и поставила чайник. Затем проинспектировала холодильник. Да, две недели не прошли даром: есть то, что было в холодильнике, я бы не рискнула. Хлеб в хлебнице зачерствел и покрылся плесенью. Юлька могла бы хоть продуктов купить…
- Кофе только растворимый, чай надо заваривать, - сказала я Морозову, когда он появился в дверях ванной.
- Полотенце берите любое, - встряла хозяйка. Я посмотрела на его влажные руки. Чёрт, красивые.
- Вы хотели позвонить своему любовнику, - насмешливо сказал Морозов, вытирая руки.
Хозяйка бросила яростный взгляд на меня. Но я не дала ей вставить слово.
- Если вы любого мужчину, с которым я заговорю, будете называть моим любовником, то туда надо будет записать и вас, - сладко сказала я. Ну достали меня его провокации! - А раз вы со мной давно разговариваете, то мы с вами не просто любовники. А у нас просто длительная страсть с потерей головы. Не так ли?
Он бросил на меня мрачный взгляд.
- Нет, не так, - хмуро ответил он.
- Ну и с шиномонтажом у меня дела только по ремонту автомобиля, - легко ответила я. – И, для начала, попробуйте позвонить сами. По зрелому размышлению, я решила не сталкивать вас со своим «любовником», - саркастично добавила я, сделав пальцами кавычки на говорящем слове. Морозов поморщился. Я удовлетворённо улыбнулась. Хоть в этот раз я одержала маленькую победу.
Похлопав себя по карманам, я с досадой вспомнила, что кошелёк с наличкой и кредитками остался в сумке, которую увёз Юра.
- Сожалею, но есть у меня нечего. Кошелёк остался в сумке, что уехала с Крамским за Петюней.
- Ничего-ничего! – встрепенулась хозяйка. – Я сейчас что-нибудь принесу.
- Ну что вы!  - улыбнулся Морозов ей. – Я сам сейчас схожу в магазин. Негоже же оставлять даму совсем без еды, только с печеньем к чаю. – Он, не глядя, кивнул в мою сторону. Чёрт, этот гад разговаривал так, как будто меня вообще не было!
- Какой вы молодец! – растроганно сказала хозяйка, прикасаясь к его руке. – А моего мужа не допросишься сходить в магазин. Даже, когда я лежу больная, всё равно должна сходить сама…
- Какая жалость! Да он просто хам! - воскликнул Морозов, поглаживая руку хозяйки. Та даже всплакнула от его сочувствия. – Как можно заставлять женщину так к себе относиться?
- Да-да! Я тоже ему это всегда говорю! – воскликнула хозяйка.
Он махнул рукой, пропуская её в коридор. Они вдвоём вышли, а я стояла, раскрыв рот: что это было?
- Надеюсь, вы покажете мне, где тут ближайший магазин? – услышала я его бархатный голос.
- Конечно-конечно! Мне и самой туда надо. Вот и провожу вас, - ответила томным голосом влюблённого бегемота хозяйка.
- Вы очень любезны, - ответил на это он.
Минутная возня и входная дверь хлопнула. Я осталась в тишине. Ну слава богу! Хоть чуть-чуть отдохну от людей…



К сожалению, отсутствовал Морозов недолго. Что было странно: моя хозяйка так вокруг него вилась, что явно хотела задержать его подольше. За время его отсутствия позвонил Аргунов, обеспокоенный моим пребыванием в больнице. Хотя, скорее, его беспокоил простой в съёмках – он теряет деньги. Но, как бы там ни было, весьма приятно, что о тебе помнят и беспокоятся. Хотя бы по таким меркантильным причинам. Поиронизировав над нашими пикировками с Морозовым, он снова стал намекать, что у нас с ним могла бы сложиться классная пара.
- Ага, два скорпиона в банке – сожрали бы друг друга нафиг, - буркнула я.
- Скорпионы жалят, а не едят друг друга, - веселился «герцог».
- Да какая разница?  - устало сказала я. Охота была мне с насекомыми ещё голову ломать! - Факт тот, что живым бы никто из нас не остался.
Аргунов заржал и отключился.
Когда Морозов вернулся, я ничего не сказала. Только посмотрела на то, что он принёс. Очень хорошо: дня два я могу продержаться. А потом Юрка вернётся с моими вещами и всё наладится.
- Где у вас телефон? – спросил он, заходя на кухню, где я раскладывала продукты.
- В комнате, на комоде рядом с дверью, - ответила я.
Он постоял, глядя на мои манипуляции.
- Не боитесь, что я что-нибудь украду? – усмехнулся он.
Я повернулась к нему.
- Во-первых, ценностей у меня здесь нет: сами видели. Во-вторых, я вас заперла – не сбежите: восьмой этаж, высоковато. В-третьих, ваша машина у подъезда: могу вам не только остальные колёса проколоть, но и окна с фарами побить. Или ещё что сотворить. В-четвёртых, мы играем в одном сериале: если что, я вас найду. Ну и в-пятых, не перестанете меня доводить, будете угощаться одним кипятком.
Я взяла мусорный пакет из ящика и стала демонстративно складывать испорченные и подозрительные продукты. Оглядев кухню, я направилась к мусоропроводу.
Вернувшись, я застала Морозова, вертящего в руках трубку телефона. Оставив его дозваниваться, я пошла чистить картошку.
Через некоторое время он зашёл ко мне на кухню.
- Сейчас вечер, все заняты. Приедут часа через два, - сказал он.
- Значит, остаётесь, - резюмировала я, споласкивая картошку и закидывая её в кастрюлю, чтобы не каталась по столу, пока я буду её нарезать.
К моему удивлению, Морозов снял пиджак и, достав сковородку с сушки, стал жарить котлеты, которые я оставила на столе. Разложив их в масле, он достал овощи и приготовился нарезать салат…
- Что вы делаете? – осторожно спросила я, глядя на его самоуправство.
- Есть готовлю, - буркнул он.
Я прикусила язык. Если он хочет готовить – мне же лучше: меньше работы.
Пока он нарезал салат, я обжарила картошку с салом. Вдвоём мы справились быстро и вполне приятно поужинали: я думала о своём, а Морозов не донимал меня разговорами. Он искоса поглядывал на меня, но молчал.
После ужина мы переместились в комнату. Поскольку она была одна, то деваться нам было некуда. Я читала обновлённый сценарий, а Морозов скучающе обследовал стопку моих книг. Выбрав одну, он сел рядом на диван и углубился в чтение.
Заиграл «Раммштайн». Морозов удивлённо поднял голову. Я потянулась за телефоном. В трубке Петюня пьяным голосом орал матом какие-то бессвязные претензии. Я направилась на кухню. Хотя, о чём можно говорить с бухим мужиком? До него всё равно ничего не доходило. На заднем плане я слышала голос Юрки-Ёжика. Петюня то орал, то бормотал, прерывая свои излияния икотой. Я отложила телефон в сторону: выключать смысла не было, ибо пьяный Петюня имел прескверную привычку зацикливаться на одном номере и набирать его до посинения. А так – выговорится и уймётся. Его невнятный бубнёж вдруг сменился рёвом:
- Ты слышишь, курва? – У меня аж в ухе зазвенело.
- Да слышу я, - ответила я, и снова отложила телефон.
Ещё какое-то время Петюня орал, блеял, ныл и бормотал, а потом и вовсе стал шептать какие-то междометия, и затих. Я подождала ещё немного, но он не подавал голоса. Смолк и Ёжик. Я отключилась. Ёжику я перезванивать не стала: скорее всего, он сейчас за рулём – везёт пьяного Петюню к нему домой. Я позвонила Юльке и предупредила её, что Ёжика можно сегодня не дожидаться – вряд ли он оставит пьяного Петюню просто так у дверей квартиры. Она засыпала меня вопросами, попутно вспомнив, что у меня дома есть нечего. Я её успокоила. Она ещё некоторое время повосклицала и резко отключилась. Теперь у меня звенело и во втором ухе.
Я вернулась в комнату.
- «Раммштайн»? – только и спросил Морозов с усмешкой.
- Да, - холодно ответила я.
Он помолчал.
- Могу я спросить, кто это был? – снова спросил он.
- Можете, - ответила я, и взяла сценарий.
Он молчал. А я углубилась в идиотскую фантазию Васи (или Феди?).
- Ну? – не слишком вежливо спросил он.
- Что? – отозвалась я, не поднимая глаз.
- Я спросил… - раздражённо начал он.
- Я слышала, что вы спросили, - перебила его я. – Вы спросили разрешения. Я его дала. Но отвечать на ваш вопрос не обещала. Хотите получить информацию – правильно формулируйте вопрос.
Он хмыкнул. Краем глаза я заметила весёлое удивление на его лице.
- Хорошо, - сказал он, отбросив язвительный тон. – Кто это был?
Я отложила сценарий и вполне вежливо и добродушно ответила:
- Это Петюня. Напился и решил, что я перед ним виновата. Может, потому, что не дала ему отрезать голову электричкой.
Он улыбнулся. Его лицо преобразилось: оно стало располагающим. Сейчас он улыбался именно мне. Наверно, в первый раз…
- Он едет домой? – спросил он.
- Его везёт Юра Крамской. Юлю я предупредила, что он может задержаться.
Морозов с интересом посмотрел на меня.
- Когда вы не язвите, вы очень приятный человек, - сказал он покровительственно. Я поморщилась – меня задел его тон.
- Вы тоже, - холодно ответила я, и углубилась в сценарий.
Краем глаза я заметила, что он нахмурился.
- Какая вы вредная, - недовольно сказал он.
- Вы тоже, - не поднимая глаз, повторила я.
Он захлопнул книжку и встал. Небрежно бросив её на диван, он пошёл на кухню.
- Ну вот что ты всё время его задираешь? – раздался знакомый голос. Я вздрогнула и подняла глаза: Гарик укоризненно смотрел на меня. – Хороший же мужик. Лучшего у тебя не будет.
- Никого я не задираю, - раздражённо ответила я. – Отвечаю лишь, как он заслуживает. Ты вспомни, с чего началось: пришёл ко мне в палату, как милость оказал! Пришёл – и молчит! Ни тебе «здрасьте», ни «как здоровье»! Элементарная вежливость, даже, если тебе по фиг. Но нет!
- Он не в своей тарелке был – ваш Серёга его приволок, - успокаивающе, как капризному ребёнку, сказал мне Гарик.
- И что? – возмутилась я. – Серёга, пока волок, язык ему оторвал или что?
- Он тебе ужин приготовил, - укоризненно нудил Гарик.
- Не он мне, а мы вдвоём. И оба его ели. И вообще, ты своей мужской солидарностью всё равно не вызовешь у меня чувства вины – я ни в чём не виновата. «Когда вы не язвите, вы очень приятный человек», - передразнила я Морозова. – Ты тон его слышал? Это он меня задирает всё время, а не я его. Я только защищаюсь. Если он хам – пусть терпит хамство в ответ. Хочет прохаживаться на мой счёт – пусть слышит то же и о себе. С какой стати я должна терпеть его снисхождение, самоуверенность, самодовольство, покровительство и гадости?
Гарик ещё недовольно что-то пробурчал.
- И вообще, - сказала я, подходя к двери. – Вы, приведения, уж очень навязчивы. Вас нельзя выключить, как телевизор. У меня от тебя голова пухнет. А тут ещё этот Петросян доморощенный… Ну не могу я вспомнить, что ты хочешь, чтобы ты ушёл в… ну, куда тебе там надо… Смирись, что ты со мной надолго. Я же смирилась, что ты со мной везде и тебя ничем не заткнуть…
Я взялась за ручку двери. Гарик потоптался у окна: сесть на подоконник ему не получится – там стоят цветы моей квартирной хозяйки. Хотя, он же привидение – какая ему разница?
Я вздохнула и открыла дверь. Выходя, я чуть не столкнулась с Морозовым нос к носу. Он, видимо, слышал мой односторонний диалог с Гариком и подумал… Бог знает, что он там подумал…
Я уже было повернулась, чтобы вернуться в комнату, как услышала его ехидный голос за спиной:
- Общаетесь с личным привидением?
Я повернулась к нему. Очень хотелось сказать что-то ядовитое, но, как назло, ничего не приходило в голову.
- Да, - только и ответила я неприязненно.
- И что оно вам сказало?
Я смерила этого нахала взглядом: да что он о себе возомнил? С чего решил, что имеет право меня допрашивать о моих собеседниках да ещё в моем же доме?
И тут меня как чёрт дёрнул:
- Сказал, что с самой первой нашей встречи вы влюблены в меня по уши. Что все ваши едкие слова и поганое поведение – это желание прикрыть чувство, которого вы почему-то стыдитесь. Что вам до смерти хочется поцеловать меня даже сейчас, но вы это зачем-то скрываете. А чтобы о вас никто не догадался – провоцируете и задираете меня.
Ещё пока я говорила, я вдруг поняла, что могу быть права: вытянувшееся лицо и поджатые губы этого субъекта говорили сами за себя.
Помолчав пару секунд, я добавила:
- А ещё он сказал, что вы энергично меня приметесь разубеждать в этом.
Он молчал. Я подождала. Но, видя, что настолько выбила его из колеи, повернулась и вошла обратно в комнату, взяв отложенный сценарий.
- С чего ты ему наврала? – ошарашено спросил Гарик. В его голосе проскальзывало недовольство. – Я тебе этого не говорил ничего.
«Ну не говорил, и что? - подумала я. – С тебя убудет, что ли?»
- Ты начала вспоминать свой дар? – обрадовался он.
«Нет, просто догадалась», - недовольно подумала я.
Усевшись на диван, я оглянулась на стоявшего в дверях Морозова: его мрачная физиономия принесла мне удовлетворение.
Оставшееся время, к моему удовольствию, мы провели в молчании. Морозов, отсев как можно дальше, делал вид, что читает, бросая на меня мрачные взгляды. А я углубилась в сценарий. Снова раздавшаяся мелодия «Раммштайна» заставила вздрогнуть нас обоих. Я посмотрела на свой телефон, лежавший со мной рядом. Тот вёл себя тихо. Потом я сообразила, что мелодия другая. Морозов потянулся за своим телефоном… Интересно: у нас есть что-то общее. Кто бы мог подумать…
- Да поговори ж ты с ним! – снова встрял Гарик. – Нормальный мужик, чего тебе ещё надо?
«Чтобы он ушёл. И ты вместе с ним, - подумала я, глядя в угол, где торчал Гарик. -  Ты тут всего ничего, а на нервы действуешь не хуже стада блох. Исчезни».
- Дура ты, - буркнул Гарик. – Не будет у тебя другого мужика. Так и знай!
Я крепче сжала зубы, чтобы не заорать на него. Было бы странно проявить свои столь неоднозначные способности при Морозове, который итак обо мне непонятного мнения. Он уже слышал, как я беседовала с этим Гариком. Не надо его ещё больше шокировать и выставлять себя полной идиоткой. Я глубоко вдохнула и выдохнула пару раз, досчитала до десяти и снова сосредоточилась на Гарике. «Тебе, козлу прилипчивому, неясно, не нужен мне никакой мужик! Ни живой, ни мёртвый. Вы меня все достали. Отвали уже. Мой бог! Как же тебя выключить?».
Гарик опять надулся и замолчал, метая на меня взглядом молнии. А я взглянула на Морозова. Оказалось, он в свою очередь поглядывал на меня и хмурился, вертя в руках телефон. Так быстро поговорил? И какого чёрта он смотрит на меня с таким осуждением? Тут уж я не выдержала:
- Чем вы опять недовольны? – несколько агрессивно спросила я. Ну хоть на нём-то я сорву свою злость. Тем более, что и этот… мне тоже повод давал – сколько раз провоцировал и задевал!
- Почему вы решили, что я недоволен? – деланно удивился он. То ли придуривался, то ли не слишком хороший актёр. И кто его только подсунул Серёге?
- Не заговаривайте мне зубы. Это заметно. С самой первой нашей встречи в больнице вы постоянно недовольны мной, я постоянно вас раздражаю. Чем? Что я вам сделала? И сейчас: я пригласила вас к себе домой, чтобы вы не мёрзли на улице в ожидании ремонтников. А вы? Записали мне шиномонтаж в любовники, опозорили перед квартирной хозяйкой, постоянно оскорбляете меня, провоцируете оскорбить вас. За что? На какую мозоль я вам наступила? Давайте уже откровенно, без этих игр в привидения и словесной эквилибристики. Это оставьте вашему Васе или Феде для его сценария. Ответьте, наконец, какого чёрта вам от меня надо?
Морозов, скотина такая, сидел, нахмурившись, и молчал. То ли выдумывал, что соврать, то ли не знал, что сказать. Я ждала, начиная терять терпение. Видимо, он это заметил, поскольку ещё больше нахмурился и встал с дивана. Он прошёлся по комнате, похлопывая сложенной книжкой по руке. Я ждала. Он думал. Или придумывал. Не знаю.
Наконец он остановился. Я приготовилась слушать. Но тут всю малину испортил звонок. Вот никогда я не была так зла на любимую музыку.
Я схватила телефон. Чёрт! Шиномонтаж приехал. Как не вовремя!
Я поговорила с каким-то кавказцем и отключилась. Потом тупо уставилась на телефон в руке. Чёрт. Это был телефон Морозова. Я аккуратно положила его подальше от себя, а свой взяла и сунула в карман штанов, чтобы не перепутать снова.
- Что ж, вам повезло, - повернулась я к Морозову. Он заинтересованно следил за моими манипуляциями. – Выяснение отношений откладывается: спускайтесь, за вами приехали.
Он что-то буркнул себе под нос, несколько резко швырнул книжку на диван и пошёл в коридор одеваться, прихватив по дороге свой телефон.
- И забудьте мой адрес! – крикнула я ему в спину.
- Дура, - буркнул Гарик из своего угла.
- Сам дурак, - ответила я ему.
- Что вы сказали? – спросил Морозов, зашнуровывая ботинки.
- Ничего. Пожелала вам счастливого пути, - съязвила я.
- Идиотка, - снова буркнул Гарик.
- Иди в жопу, - ответила я ему.
Морозов странно на меня посмотрел и натянул куртку.
- Вам лечиться надо, - сказал он мне на прощание.
- А вам – подучиться актёрскому ремеслу, - крикнула я ему в общий коридор пока ещё не захлопнулась дверь. – Вы хреновый актёр!
Он грохнул дверью. А я удовлетворённо закрыла свою в квартиру.
- Ну что ты творишь? – накинулся на меня Гарик. – Я же тебе добра желаю! Ты ж одна как пенёк на поляне! Тебе парень нужен, семья, дети! Я тебе такого кадра подогнал, а ты… Скотина неблагодарная!
Тут меня прорвало – как они меня все достали!
- Я жила своей жизнью и была всем довольна! Меня достали эгоистичные мужики! Я хотела быть одна – и жила одна! Меня всё устраивало! Какого чёрта ты влезаешь в мою жизнь? Я тебя просила кого-то мне «подгонять»? Я тебя просила подсовывать мне ненужного человека в жизнь? Мне на фиг не нужен этот твой «кадр»! Он худший из всех, кто у меня до сих пор был! Если он тебе так нравится – сам с ним живи! Оставь меня в покое!
И со всей дури я швырнула откинутую Морозовым книжку в Гарика. Конечно, дохлый номер. Но так я хоть дала выход агрессии.
Гарик заткнулся, надулся и повернулся ко мне спиной. Я ждала, что он уйдёт – растает. Но он упорно торчал ко мне спиной.
- Что ещё? – спросила я. – Уйдёшь ты или нет?
- Не могу, - как-то сдавленно проговорил Гарик.
- Почему это? – А в самом деле, почему? Что его держит около меня сейчас?
- У нас, у каждого своя миссия здесь и сейчас. И у меня, и у тебя, и у Морозова, и у Вильгельмины…
- Гели? – перебила я. – Она тут при чём?
Гарик медленно повернулся. Странное у него было лицо. Если бы я поверила ему, я бы решила, что это страдание.
- Неужели ты ничего не поняла? Там, в больнице?
- Нет. - Я действительно не понимала. – Что я должна понять?
Гарик помолчал.
- Ну, если так, значит не я открою тебе глаза. Значит так надо. В своё время узнаешь.
- Да что узнаю-то? Снова какие-то тайны! Как ты мне надоел!
Он тяжко вздохнул.
- Это не моё решение. Уж извини.
Я злобно посмотрела на него. Но этот гад выдержал взгляд. В бессильной злобе я длинно и витиевато выругалась, припомнив всех его родичей до седьмого калена, делая упор на папаше, который лично мне никакого вреда не причинил. Гарик нахмурился. Потом пожал плечами. А потом, сволочь такая, начал медленно растворяться. Я снова выругалась и швырнула в него тапком. Прежде, чем он исчез, я заметила лёгкую улыбку на его мрачном лице. Он забавлялся, скотина!



Сталкиваясь с Юлькой на площадке, я поражалась её беззаботности: по сути, её задвинули на задворки, выпятив роль Морозова. Нет, её любовные перипетии с мужем, который был чем-то вроде мифического василиска или дракона: все о нём знали, но никто не видел, никуда не делись. Они по-прежнему забавляли съёмочную группу и зрителей, которые ещё не устали от нашего сериала. Этого мужа играл один статист из массовки. В сущности, вся роль – это молчаливое присутствие перед камерой, многозначительные междометия на Юлькины реплики и периодические сцены ревности, чтобы оживить характер персонажа. Основное действующее лицо, по крайней мере, раньше, – это Юлька с её переживаниями, метаниями и суевериями. Ну и иногда Петюня, который как сельский герой-любовник имел массу возможностей привлекать внимание к своей роли и делать сериал более интересным. Но сейчас всё это ушло в эпизоды. А на переднем плане оказался Морозов со своими расследованиями. Верка, тоже пытаясь вылезти на передний план, неожиданно для меня также стала мелькать в кадре. Её роль – секретаря при начальнике местной полиции была незначительна. Но ни одна серия не обходилась без того, чтобы она в ней не засветилась. Однако я видела, с каким неудовольствием отчитывает её Серёга: уж что бы она там ни говорила, но болезнь у неё была. Её усталость, измождённый вид, который гримёр Инка покрывала всё большим количеством грима и перепады настроения, вызывали у Серёги истерические окрики. А иногда и целые лекции. Часто Верка срывалась в слёзы, портя с таким трудом наложенный Инкой грим. И однажды дело дошло до полного дурдома: морозовский сценарист «убил» веркину героиню в очередной серии. Подобного скандала я давно не слышала. От их воплей поразбегались все. За закрытыми дверями я слышала, как кто-то из них что-то бросал: то ли друг друга, то ли декорации. Я спокойно болтала с Юлькой, которая изнывала от любопытства и всё порывалась подслушать под дверями. Я её удерживала, как оказалось, не зря: стремительно распахнувшаяся дверь врезалась в стену. А могла бы Юльке в лоб. И уже пришлось бы обыгрывать больницу с бывшей главной героиней. Показавшаяся на пороге всклокоченная Верка злобно смерила нас взглядом и с непривычной для неё скоростью скрылась за входными дверями. Через некоторое время на пороге показался вздрюченный Серёга, стряхивая с плеча кофейную гущу. Не сказав ни слова, он удалился в мужской туалет. Мы с Юлькой переглянулись: молчание Серёги было из ряда вон – непонятным и пугающим фактом. Уж лучше бы орал…
После съёмок особо напряжённой сцены с беготнёй по огородам от Петюни с его излияниями любви вперемешку с угрозами, Юлька, сидя на стуле, обмахивалась платочком и что-то нервно говорила Ёжику. Тот ушёл. Затем вернулся с кружкой чая. Меня вдруг кольнуло:
- Тебе чай Верка дала?
Ёжик на меня посмотрел странным взглядом.
- Да. Она сама его наливала.
- Тогда пусть сама его выпьет, - решительно сказала я, отбирая у него кружку.
Юлька вытаращила глаза.
- Чего уставилась? Хочешь, я его Петюне подсуну? – спросила я. – Забыла, что я тебе в больнице говорила?
И я отставила кружку на ближайший стол.
- Но я пить хочу! – закричала Юлька.
- Юр, налей ей воды из общего чайника, - попросила Ёжика я. – Только сам. И не давай кружку Верке в руки.
Ёжик странновато посмотрел на меня, на Юльку, вздохнул и поплёлся за новой кружкой.
Во время следующей сцены, когда я ждала своего выхода, я заметила, как странно задёргалась Верка. Проследив за её взглядом, я обомлела: из отставленной мной кружки пил Серёга. Странно, что мой «дар» не предвидел этого. И тут я чуть было не упала: за статистами маячила фигура Гарика. Он укоризненно смотрел на меня. «Ну что ты от меня хочешь? Я Юльку спасала. Не могла я предвидеть, что Серёга этот веркин чай пить будет! Отвали от меня! Я ещё ничего не вспомнила», - раздражённо подумала я. Он вспыхнул, выругался, тяжко вздохнул и пропал.
Дальше мне следовало сосредоточиться на своей сцене. В этот раз я играла в паре с Морозовым. Как партнёр он был несколько эгоистичным – постоянно тянул одеяло на себя. Мне пришлось приложить усилия, чтобы капризный Серёга оказался доволен. Вдруг он вскочил и пулей вылетел с площадки, громко вопя, чтобы освободили туалет. Я повернулась к Юльке: вытаращенными глазами она провожала его перебежку. Потом потрясённо посмотрела на меня. Съёмки, естественно, пришлось свернуть. Статисты разбрелись по деревне. Юлька пробилась ко мне и схватила за руку.
- Это точно она? - спросила Юлька меня громким шёпотом.
- Мне откуда знать? Тебе чай Ёжик приносил. Если не он его отравил, значит Верка: он же сказал, что ему его наливала она.
- Она хотела отравить Ёжика? – потрясённо спросила Юлька.
Нет, она меня не слушает. Мне-то откуда знать, кто кого хотел травить?
Подошёл мрачный Ёжик.
- Ты говорил Верке, что чай для Юльки? – спросила его я.
- Да, - мрачно сказал он. – Она ещё спросила, почему Юлька зад не оторвёт, чтобы его самой налить.
- И что? – поторопила его я.
- Я и сказал, что мне нетрудно услужить беременной жене.
Всё понятно. Верку за минуту постигло три удара сразу: во-первых, Юлька вышла замуж, во-вторых, уже беременная, в-третьих её муж не против её баловать. Как она ещё стрихнин не всыпала…



Остаток дня пошёл насмарку: Серёга плотно засел в туалете. А без него никто не решался режиссировать даже ерундовую сцену.
Ближе к вечеру, отдыхая в деревенской избушке, служившей временным пристанищем на время съёмок, я решила поговорить с Морозовым: не дело, если он будет тянуть всё на себя. Мы снимаемся в паре. И должны быть, мать её, парой в кадре. Понимаю, конечно, что он хочет выбиться на центральные каналы. Но не надо это делать за мой счёт.
Я вышла из избушки и направилась к речке: недавно я слышала, что наши мужчины пойдут ловить рыбу на вечерней зорьке.
Подходя, я услышала громкий смех и весёлый голос Морозова:
- Нет, я не против, чтобы он сделал чистку. Только зачем во время съёмок? Или мог бы предупредить, чтобы сортир не занимали. А то я своими глазами видел, как он вытащил за шиворот из этой будки мужика в робе…
- Это Костян, наверное, - услышала я голос Петюни. – Он вечно в сортире ссыт.
- Ему никто памперсы не предлагал? – спросил Морозов.
Мужики заржали.
- Не. А идея хорошая, - послышался ещё один мужской голос.
- Это его Верка траванула, - встрял ещё кто-то.
- За что? – спросил Морозов. – За то, что он на себе гущу не оставил, которую она вылила?
Я улыбнулась. Оказывается, Морозов с чувством юмора. Хоть и несколько пошловатым.
- Не, за то, что он её кружку разбил, когда они ругались, - ответил Петюня.
- Ну так она его кружку тоже разбила, - сказал Морозов. – Пожалела, что не о его голову? И как ей тогда сниматься? Из больнички он не поруководит. А кто ей ещё скажет, как правильно в гробу лежать?
Послышались редкие смешки.
- А как ты с Наташкой сработался? – спросил кто-то.
Я напряглась.
- Нормально, - легко ответил Морозов. – Странная она, но забавная: вечно ищет в моих словах второе дно.
- А его там нет? – спросил ещё кто-то.
- Есть, конечно. Но не такое, как она думает.
Я усмехнулась: ты ещё не знаешь, что я о тебе думаю!
- Зажатая она, какая-то, - услышала я продолжение. – Ну, когда не на площадке. На площадке с ней вообще работать трудно – она понятия не имеет, кого играет. И с чувством юмора у неё проблемы – ни фига не понимает шуток. – Уж кто бы говорил! Я нахмурилась – что ещё он намерен сказать обо мне?
- Ну, я бы не сказал, - встрял голос того, кто спросил про наше «сработался». – Когда она пародировала тебя – было очень смешно. И шутит она очень умно…
- Но не всегда понятно, - встрял другой голос.
- Это потому, что она мнит из себя интеллектуалку, - ответил Морозов. Я фыркнула: тоже мне, умник нашёлся! – Женщина должна быть либо умной – тогда с ней не интересно, либо красивой, тогда на неё приятно смотреть, но поговорить не о чем после секса. – О как! Уже интересно! Меня-то он кем считает? Тогда, в больнице он сказал, что я не красавица, а из его слов я сделала вывод, что он меня ещё и дурой считает. Интересно, что он скажет откровенно перед мужиками? – Умная и красивая женщина – это просто вызов природе, - продолжил Морозов. – Ей бы либо подурнеть, как тогда, в больничке, либо поглупеть, чтобы я не чувствовал себя рядом с ней, как ученик перед училкой теоретической физики…
Я открыла рот от изумления – этот придурок считает меня красивой? И умной? Вот новости! Интересно, кто кого обманывает: он мужиков или зеркало меня? Я предпочла подумать, что, всё-таки, он врёт мужикам, чтобы набрать у них очки себе. Однако почему они не опровергают его слов? А они не опровергали! В растерянности я не могла двинуться с места. И дальше я уже не вслушивалась: рядом со мной материализовался Гарик.
- Чего тебе надо? – очухавшись, негромко спросила я, глянув на него.
- Шпионишь? – ухмыльнулся он.
- На фиг надо? – Я повернулась к нему. – Что ты хотел?
- Ничего. Просто наблюдаю за тобой. – Он удовлетворённо смотрел на меня. Ну конечно, эта скотина прочитал мои мысли по поводу откровений Морозова и наслаждался моей оторопью от этого. – Морозов хороший парень. Зря ты с ним так…
- Отвяжись от меня со своим Морозовым, - устало отмахнулась от него я. – Мы уже сто раз это мусолили. Если у тебя нет других дел, иди, сообщи «наверх», что у меня всё ещё амнезия.
- Дура ты, - взорвался он.
- Ты сто раз это говорил, - устало повторила я.
- Ах ты… - Что он хотел сказать, я так и не узнала: Гарик махнул рукой и растворился.
А я постояла ещё какое-то время, слушая скабрёзные разговоры мужиков и их гнусные замечания о статях женщин. Странно, но Морозов в этом участвовал как-то неохотно. Или это мне так показалось. Нет, он продолжал острить о блондинках за рулём, о тёщах с зятьями, о женских сумочках и мировых катаклизмах в связи с этим, о сломанных ногтях… Неприятно было это слышать. Тем более, что мне было что сострить по поводу мужского поведения. В особенности пьяных выходок, которые считались чем-то вроде детской оплошности и обществом воспринимались с добродушным снисхождением. Весьма подлое поведение, оправдывающее скотство мужчин, но любую оплошность женщины считающее преступлением мирового масштаба. Чувствуя, что взорвусь, я решила перенести разговор с Морозовым на другое время. Честное слово, бесит меня этот человек.
И, резко развернувшись, я пошагала обратно к избушке. Нет, каков козёл? Двуличная сволочь!



Рабочие будни стали всё более властно напоминать о себе: ещё в больнице, чуть не в последний день оживились вдруг студии, которым я звонила до этого. А сейчас, как только я пришла в себя, меня стали просто одолевать своими звонками и Питер, и Кёниг, и Е-бург. Странно, мне казалось, я всё уладила с ними, обо всём договорилась… А, до кучи, ещё и матушка, которая, решив поискать свою пятую (или какая там у неё по счёту – я уже сбилась) молодость, рванула в очередной брак. И я ей со своей больницей и скандалами в «жёлтой прессе» вообще не упёрлась.
Успокоив её истерическое многословие, я бросилась улаживать свои дела с Серёгой, что, учитывая его побитое состояние и поколебленную самоуверенность, было весьма сложно. Судя по тому, что вокруг него постоянно ошивался Морозов, язвя своими шуточками и заставляя ржать массовку над любым своим замечанием, я не могла рассчитывать на тёплый приём. Потому что я не шутила тупо, не выставляла себя на посмешище, не оскорбляла тех, кто по каким-то причинам вдруг заслужил Серёгино недовольство. Я не шла у него на поводу. Я говорила правду, когда он меня вынуждал открыть рот. А этот «принцев шут» наверняка наплёл про меня гадостей. Поскольку отношение Серёги ко мне портилось день ото дня с того момента, как я ему сказала про деньги амбала. И я всё время ждала, что он либо заменит меня другой актрисой, введя какую-нибудь метафизическую муть с перерождением или трансформацией, либо «убьёт» мою героиню. Ну и чёрт с тобой! Жаль было бы, конечно, потерять деньги из-за уязвлённого эго дурака. Но у меня остались ещё съёмки. И мне же будет легче: не надо будет разрываться на четыре стороны. Да и Верку с её ненавидящим взглядом больше видеть не буду… Серёга же стал совсем невыносим. А тут ещё этот Морозов, который только и делает, что задирает меня… Как первоклассник дёргает за косичку понравившуюся ему девочку, честное слово! После того, как он ожидал у меня ремонтников, поползли шепотки, что между нами что-то есть. Я делала вид, что не понимаю, о чём речь, спокойно и с презрением отзываясь о нём, когда меня допекали. Что там нёс Морозов, я не выясняла – оно мне надо! Как и по фиг было то, кто пустил эту дурацкую сплетню. Его постоянные провокации вредили только ему, поскольку показывали его неравнодушие, не моё. Я же с холодным презрением только парировала его поползновения унизить меня. Хотя иногда хотелось огреть чем-то тяжёлым по голове. Но это бы обозначало, что я сама что-то чувствую к нему. Хотя, таки да, чувствую: презрение, брезгливость и желание придушить эту гадину. Но ведь наши сплетники могут усмотреть и другое…
Едва я вошла к Серёге, как Морозов прервал свою, несомненно, блестящую речь и, глядя на меня, иронично бросил:
- Чуть свет – уж на ногах! И я у ваших ног .
Кровь бросилась мне в голову. Я уже открыла рот, чтобы что-нибудь ляпнуть, но сдержалась и как могла холодно ответила:
- А у вас никаких сцен снимать нет? Или «шёл в комнату, попал в другую» ?
Морозов нахмурился. А я сладко добавила:
- «Попал или хотел попасть? Да вместе вы зачем? Нельзя, чтобы случайно» .
- Бредовый сон приснился и тревожит? – спросил Морозов, прикидываясь невинной овцой. – Скажите сон – поймём мы всё тогда.
- От воплей Лущенко одна беда, - по-прежнему сладко подхватила я.
- «Пожалуй, на меня всю суматоху сложит» , - буркнул Серёга, вставив свои три гроша.
Я холодно улыбнулась.
- Вот в чём, однако, случай весь, - сладко продолжила я. – Перепугал меня твой вид черезвычайно. И, чтоб узнать, чем прогневила я тебя, быть может, я бросилась сюда, забыв еду и сон…
Юлька за моей спиной прыснула. Но тут встрял Морозов:
- Так вот какая вас тревога гложет? – иронично сказал он.
- Дождётесь оба вы моих лишь похорон, - снова буркнул Серёга.
Юлька снова фыркнула.
- Пусть это вас, любезный, не тревожит, - надменно ответила я Морозову. – Я не такой, как вы, любезный, пустозвон. Меня дела ждут, - я перешла на прозу. – Если будешь продолжать меня третировать, - это я уже сказала Серёге, - то твой дурацкий сериал доснимай без меня. На тебе свет клином не сошёлся. Меня ждут.
Серёга недобро посмотрел на меня, помолчал и выдавил:
- Ладно, хрен с тобой. Езжай по своим делам. Но на всё даю день. Послезавтра здесь чтоб была.
Я холодно улыбнулась.
- Если я тебе нужна, выкрутишься без меня денёк. Если нет – я плакать не буду. У тебя вместо меня есть с кем сериал снимать. - Я кивнула на Морозова, который с интересом смотрел на нас. – Пусть он помедитирует, с моста бросится или башкой пулю поймает – сам придумаешь. Откроешь ему третий глаз, и будет у тебя сериал про мента-экстрасенса-колдуна. В напарники ему можешь призрак с ближайшей усадьбы приставить. Верка вполне подойдёт – она в последнее время ходит с мордой покойницы. О, ещё идея: дать всей деревне по голове, и будет битва добра со злом, «Ночной дозор» и «Властелин колец» в русской деревне. Забабахай паранормальный детектив с ведьмами в ступах. Такое даже на Западе ещё не придумали. Дарю идею вашему карманному сценаристу, - повернулась я к Морозову. – Уж всё лучше, чем та ахинея, что он написал.
Морозов хотел что-то сказать, но Серёга явно заинтересовался взбрыками моей фантазии.
- А, может, сама напишешь? – спросил он.
- Ставку сценариста мне отдашь? – спросила я.
- Ну ты и наглая! – возмутился Серёга.
- Ничего себе! Ты мне выздороветь не дал: устроил съёмки на больничной койке – два в одном, а меня поиметь за одну зарплату на двух фронтах хочешь! Кто ещё из нас наглый!
- Ну не могу я… - начал ныть он.
- Не мои проблемы, - отрезала я. – Я тебя предупреждала. Ты слушать не захотел. А теперь за мой счёт хочешь выплыть: экономишь на съёмках, хочешь меня ещё и сценаристом сделать. Фигушки.
Я показала ему кукиш и двинулась на выход.
- Ну вот чё ты завелась? – крикнул он мне вслед. – Стерва!
- Скотина, - парировала я, не оглядываясь.
Я вышла, пылая праведным гневом. За мной выскочила красная от сдерживаемого смеха Юлька.
- Наташка, что это было? – сквозь смех спросила она меня.
- Тиранство. И злополучная звезда , - раздражённо ответила я.
Юлька заржала.
- У тебя это не прошло ещё? – спросила она, утирая слёзы смеха.
- Прошло, успокойся, - всё так же раздражённо ответила я.
Тут же, как по заказу, возник Гарик. Он только собрался раскрыть рот, как я нахмурилась и буркнула:
- Вот тебя ещё не хватает. Отвяжись.
Гарик захлопнул рот и надулся. Юлька вытаращилась на меня:
- Ты это кому?
- Да Гарику же. Ты забыла?
Юлька странно на меня посмотрела.
- Наташ, я всё понимаю, но ты не думаешь, что пора прекращать уже эту комедию? Немного затянулась, тебе не кажется?
Я подняла на неё тяжёлый взгляд.
- Юль, я тебе русским языком говорила, что это правда. Что я вижу привидения и получаю дурацкие озарения о будущем. Мне это на фиг не надо, но это есть. Никуда не денешься. Ты же сама убедилась!
Юлька нахмурилась.
- А это лечится?
- Откуда мне знать? В любом случае, мне не до этого: меня Е-бург ждёт. Потом надо в Кёниг заехать, пару сцен снять. Ну а вечером я в Питер…
- Погоди, Серёга же сказал, что даёт тебе всего один день? Как ты успеешь?
Я оглянулась на Серёгу, который беседовал, - ну конечно! - с Морозовым. Я скрипнула зубами.
- Знаешь, после того, что мне Сергуня устроил в больнице, я, пожалуй, не буду его интересы ставить выше моих. Он и так отпахал на мне больше, чем надо. Теперь моя очередь. Пусть на Морозове отрывается. Сама видишь, их водой не разольёшь…
- Если бы не твой мерзкий характер, его бы с тобой не разливали, - буркнул Гарик.
Я прикрыла глаза, досчитала до десяти и подумала:
«Мне не нужен мужик – сколько раз повторять? И тем более не нужен такой, который мнит о себе бог весть что, считая меня ничтожеством. Когда ты уже это поймёшь? Тебя сюда послали не для того, чтобы устраивать моё рабство. Ты никакая сваха. Ты сводня. И тоже никакая. Лучше займись тем, что у тебя лучше получается – наблюдать. Вот сиди и наблюдай». Гарик снова надулся, что-то бормоча себе под нос. Но хорошо хоть орать не начал по обыкновению.
Удивительно, но Юлька тоже молчала – редкое явление. По её нахмуренному лицу было видно, что она что-то задумала. Мне в голову пришли её слова об Аргунове. Ну ни дать, ни взять, решили воплотить сценарий из «Много шума из ничего» и свести меня с Морозовым, как Беатриче с Бенедиктом! А вот фигушки вам! Там умная женщина повелась, как дура, потому что пьесу писал мужчина, который ни черта не смыслил  женском мышлении. Я не поведусь на всякие «случайные» разговоры о достоинствах Морозова. У самой глаза и уши есть.
Я взяла её за руку.
- Всё будет хорошо. Успокойся. Я вернусь, и мои мытарства с этим гадом продолжатся. – Я кивнула на Морозова. - Только не говори Серёге, насколько я уеду. Пусть мучается неизвестностью. На своей шкуре хоть что-то почувствует. А то он думает, я в больнице отдыхала и развлекалась. Гад.
Лоб Юльки разгладился.
- Я беспокоюсь за тебя, - серьёзно сказала она.
- Всё будет хорошо, - повторила я и пожала ей руку.
Телефонный звонок из Питера позвучал для меня набатом. Я же им пока не требовалась! Оказалось, что-то у них там поменялось, и я должна была быстренько к ним приехать и отыграть свою сцену, пока у меня есть время между Подмосковьем, Е-бургом и Кёнигом. Продюсер, Николай Павлович, весьма тактично спрашивал, смогу ли я приехать и когда именно. Было просто неудобно сразу отказать ему. Пришлось напрячь воображение и вежливо ответить, что я постараюсь приехать в ближайшее время. Отключившись, я выругалась: теперь надо ещё снова с Серёгой говорить. Хоть я и бравировала перед ним своей нужностью, однако сериал у него приносил мне больше всего денег. И если я лишусь этого заработка, то мне придётся распрощаться и с квартирой. В который раз я пожалела, что влезла в ипотеку…



На моё счастье на «Красную стрелу» я успела. Без лишних телодвижений я упала в купе на диван и тут же заснула – так меня вымотали все последние события. Несколько часов сна – и я более или менее пришла в себя. Продюсер оказал любезность и ожидал меня на вокзале Питера. В отличие от Серёги Николай Павлович предложил мне сначала передохнуть, потом перекусить.
- Или в обратном порядке, как вам будет угодно, - с тонкой улыбкой добавил он.
Я невольно улыбнулась ему в ответ.
- Вы очень любезны, - ответила ему я. – В Москве, признаться, я отвыкла уже от подобного.
- У вас был тяжёлый день?
Я удивилась: я же звонила ему, рассказывала про топор, больницу. Или это такая вежливость – не замечать плохого и не намекать на него?
- Вы же знаете, что не только день, но и весь месяц у меня был непростым, - вздохнув, ответила я. – А Сергей Лущенко не отличается тактом по отношению к актёрам.
- Да-да, вы, несомненно, правы, - успокаивающе сказал Николай Павлович, похлопав меня по руке. Я постаралась не морщиться – не люблю, когда со мной так фамильярничают. – Не хотел бередить ваши раны.
- Вы очень любезны, - улыбнулась я, постаравшись незаметно убрать свою руку из-под его ладони. – Не хотелось бы сплетничать и говорить за спиной гадости, но я уже просто устала от отношения ко мне, как к ломовой лошади, - продолжила я.
- Если вы захотите поговорить на эту тему, я с удовольствием послушаю, - отозвался Николай Павлович, откинувшись на спинку автомобиля. А я и не заметила, что мы сели в такси.
Внимательно посмотрев на него, я прекрасно поняла, что ему неприятно обсуждать за глаза своего коллегу по ремеслу. Даже, если он сам считает этого коллегу ничтожеством. Я пожала плечами: у меня не было желания рассказывать это всё, сплетничать, очернять или просто изливать душу. Поэтому я замолчала и уставилась в окно.
Доехали мы относительно быстро – в это время на улицах было довольно свободно. Хотя, если сравнивать с Москвой, то в Питере было просто пустынно. Николай Павлович галантно поднёс мой чемодан до номера и спросил, когда он может мне позвонить. Я подумала: на сон мне времени сейчас уже никто не даст, поэтому он отпадает. Душ, переодеться…
- Думаю, за полчаса я управлюсь, - ответила я.
- Хорошо. Тогда через полчаса я заеду за вами. Предварительно звонить, думаю, не нужно. – Я кивнула, соглашаясь. – Сегодня маленькое мероприятие… - Я мысленно застонала – ну что за чёрт! Опять пить! – У Тамары Рожковой день рождения. Поэтому перед съёмками мы выпьем кофе. Или чаю, если вы захотите. – Я кивнула: весьма любезно с его стороны помнить, что я равнодушна к кофе, но без ума от чёрного чая. И, слава богу, что никаких пьянок не предвидится!
- Собираться будете на студии или где-то в ресторане? – вежливо поинтересовалась я.
- Это будет небольшое кулуарное торжество: Тамара не хочет, чтобы много людей знало, сколько ей лет на самом деле. – Я улыбнулась. Он поймал мою улыбку в зеркале и тоже улыбнулся. – Боюсь, после этого нам придётся взяться за съёмки. И уложиться в два дня. Надеюсь, Сергей Лущенко в курсе, что вы не появитесь быстро?
Я ехидно улыбнулась про себя. И тут же меня обуяло возмущение: почему Николай Павлович должен как собачка ждать, что какой-то Лущенко отпустит актрису на съёмки с ним? В конце концов, я не их игрушка – я сама выбираю, с кем и у кого мне сниматься. Я их наёмный работник, а не рабыня. Если мне не будут нравиться условия – я сменю работодателя. Что за отношение ко мне, как к своей собственности?
Я повернулась к Николаю Павловичу.
- Вам не кажется, что вы унижаете себя, лебезя перед ним? – прямо спросила я. Николай Павлович чуть поморщился: он не любил резкости и прямоты.
- Я не могу претендовать на всё ваше время, - дипломатично сказал он. – Ведь вы – ведущая актриса в его сериале. А у меня, простите великодушно, заняты в неглавной роли. Я не думаю, что…
Я подняла руку, чтобы он не наговорил того, о чём пожалеет.
- Вы хотите сказать, что ваш фильм не столь важен, как его мыльная опера? – снова прямо спросила я. И снова он поморщился. Видимо, я угадала, и ему подобное положение тоже не слишком приятно. – Я так не считаю. Он сейчас сменил сценариста. И, надо вам сказать, сценарист этот просто графоман без фантазии. Честное слово, сниматься в подобном бреде – это пытка. Я с большим удовольствием снимаюсь в вашем фильме, - подольстилась я. Не такое уж большое удовольствие быть на вторых ролях. Но зачем обижать человека? – Даже в роли второго плана. Для меня это честь. Ведь вы – просто гений! – Было видно, что ему приятно. Но он старался не показывать своих истинных чувств, ограничившись нейтральным выражением лица и взглядом в пространство. Я прикусила язык: он далеко не дурак, и перебор и фальшь учует сразу. – Словом, вы зря так к себе относитесь. Я предупредила Серёгу, чтобы выкручивался сам. В конце концов, он не купил меня, чтобы указывать, куда и с кем мне ехать работать. Давайте закончим обсуждение меня и сосредоточимся на работе. У вас есть сцены, которые я должна знать перед тем, как начать съёмки?
Николай Павлович вздохнул и вытащил из кожаного портфеля пластиковую папку. В ней аккуратно были сложены страницы в прозрачный файл. Я мысленно застонала: аккуратность – вещь хорошая. Но это уже слишком.
Вздохнув, я взяла папку. Не слишком много. Если всё пойдёт хорошо, то за день-два управимся. Я быстренько пробежалась по тексту. Ничего сложного, на этот раз.
Я сложила странички и отложила папку в сторону. Николай Павлович понял намёк и засобирался к двери.
- Желаю приятно отдохнуть, - с лёгкой улыбкой сказал он. Заметив скептическое выражение моего лица, он поправился: - Приводите себя в порядок, а отдых будет в ресторане. Всего хорошего.
Я проводила его до дверей. Полчаса тишины и покоя! Как жаль, что я не могу принять ванну! Ванна за полчаса – это не ванна. А просто издевательство…



Как я и говорила, за полчаса я вполне управилась с приведением себя в порядок. Слава богу, я не люблю краситься. А волосы… После больницы я остриглась как можно короче. Хорошо, что у Серёги на съёмках все уже привыкли к тому, что я «с приветом», и на мои волосы никто не обратил внимания. Так что, сейчас я не заморачивалась с причёской. А в Серёгином сериале я постоянно ходила в каком-то чёрном платке, который переливался при свете свечей. Красивый, да. Но сама бы я такое никогда не надела. Что делать! Приходится соответствовать фантазиям режиссёра.
Спустившись вниз, я заметила Николая Павловича, который как раз заходил в двери гостиницы. В его глазах я заметила одобрение. Видимо, был рад, что я не опоздала, а он, как дурак, не сидел внизу, ожидая меня бог знает сколько времени. Как оказалось, гостиница и ресторан были совсем рядом. Впрочем, как и съёмочная площадка. После часового степенного чаепития в обществе интеллектуалов, рассуждавших с умным видом на темы, в которых я понимала едва половину, Николай Павлович дал знак заканчивать мероприятие. И вся эта умничающая кавалькада  направилась к машинам. Зачем, правда, я не поняла: ехать было всего ничего. Ещё полчаса на подправку грима и приведение всех в чувство, и съёмки начались.
Глубоко за полночь я потащилась в свою гостиницу. За мной увязался какой-то долговязый очкарик, в котором я признала осветителя. Чего ему от меня было надо, я не поняла. Но он всю недолгую дорогу не закрывал рта.
Уже в дверях своей маленькой гостиницы я спросила его:
- Если ты такой умный, обаятельный и милый, то почему днём, на этом чёртовом чаепитии ты молчал, как в рот воды набрал? Нечего было сказать этим высоколобым умникам?
Он некоторое время смотрел на меня, а потом заржал, как конь:
- Ты всерьёз решила, что они говорили что-то стоящее? – Он сверкнул очками. – Да они несли форменную ахинею. Дурака валяли, если хочешь. – Почему он сразу решил перейти со мной на ты, я не знаю. Но я не стала придираться. – А ты и поверила? – Он снова заржал.
- Откуда же мне знать, что у вас, в Питере, принято так разыгрывать москвичей? – Я скроила расстроенное лицо. – Я выглядела, как дура, на фоне ваших шуточек.
- Да брось. Все москвичи выглядят дураками, если начинают вписываться в общество питерцев, - легко бросил он. Я скрипнула зубами. – Ты разве забыла, что Питер – это культурная столица. А Москва – большая деревня? – Он снова заржал. Ну, с меня хватит!
- Видимо, ты забыл, что, если бы в Москве кое-кто не родился, то Питера бы вообще даже в проекте не было? Видимо, ты забыл, что это Питер был колыбелью революции, которая вывернула страну наизнанку? Что долгое время потом из Питера исходили приказы о массовых расстрелах, созданиях ленинских концентрационных лагерей и прочие ужасы? Видимо, ты вообще забыл, что Питер ничего не производит, только потребляет? И тянет из столицы дотации? И ты забыл, что в Москве не принято насмехаться с умным видом даже над провинциалами? Там, если хотят оскорбить – говорят прямо или бьют в морду. Забыл, что Москва, может, и большая деревня, но эта деревня не задирает нос перед другими деревнями своей страны, как бы ни врали об этом жители тех самых деревень, которые, ломая ноги, рвутся жить в столице?
Может, конечно, и не надо было так болезненно воспринимать заносчивость этого питерца, не надо было говорить всё это ему и вообще спустить на тормозах и забыть. Но как меня достали всё это! Эти мелкие уколы, шпильки и подколы – раздражает. Что мужчины вообще с их надменной самоуверенностью, что сейчас вот этот питерец со своим покровительственным тоном… Господи! Ну почему нельзя общаться и не унижать человека? Не смешивать его с грязью?
Он ошарашено смотрел на меня.  А я вдруг увидела рядом с ним двух гопников. Моргнула – они пропали. Начинается!
- Знаешь что? Смени очки на линзы. А то мне тут привиделось, что ты из-за них по рогам получишь скоро, - брякнула я. Ну да, не надо было ему говорить – много о себе мнит. Но что я зверь какой, что ли?
Он стоял и хлопал глазами, раскрыв рот. Если бы я не была так взбешена, мне бы было смешно. И тут я решила его добить:
- Ещё одно: кто тебе разрешил мне тыкать? Ты моложе меня лет на семь, я тебя вообще не знаю, только по имени. Но ты мне тыкаешь, едва увидел. Это, по-твоему, культура? Я считаю, что это хамство. К тому же, у меня сегодня был тяжёлый день. А ты своей болтовнёй не даёшь мне его закончить. Культурный ты наш! Ты просто самовлюблённый сноб: оскорбляешь мой город мне в лицо! Иди, передохни. Потому что я больше не намерена тебя слушать. И уж точно у меня не было желания приглашать тебя на «рюмку чая». О чём ты, наверно, всю дорогу мечтал. Спокойной ночи.
И я действительно не стала его слушать: хлопнула дверью у него под носом и бегом направилась в свой номер. Там, наплевав на время, я включила все краны и влезла в ванну. Идите вы все!



Следующим утром меня разбудил звонок телефона. В экстренном порядке я должна была собраться и выехать. Что ж, надо так надо…
На студии меня встретил арктический холод. Видимо, этот дрыщ разболтал вчера, приврав для обеления себя. Меня обходили, как зачумлённую, а на вопросы отвечали вежливо, чуть не сквозь зубы. Правда, интеллигентская шелуха не давала актёрам и остальным высказаться прямо и резко. Актрисульки, которые из массовки, пытались язвить на мой счёт. Но явно ума не хватало. Я пару раз сказала, что о них думаю, они оставили меня в покое, зато те, что поумнее, оскорбляли тонко и ощутимо. Но на них я просто не обращала внимания. Слава богу, что съёмки прошли достаточно быстро, хоть и выматывающее: Николаю Павловичу дубли не нравились. Но, наконец, он нас отпустил, о чем-то задумавшись.
Когда я уходила с площадки, я столкнулась со вчерашним дрыщом. Он нес в руках пластиковый стакан с кофе и, как я поняла, нарочно столкнулся со мной, вылив половину кипятка мне на грудь. Я спокойно отряхнула с груди капли и отодвинула его с пути. Вот ещё! Выяснять прилюдно отношения с этим молокососом!
- Гляди, куда прешь, корова московская! Привыкла у себя на Тверской, как по своей квартире ходить! – заорал он на весь павильон. На его голос обернулась пара голов.
Я развернулась к нему. Он с нагло ухмыляющейся рожей попивал из стаканчика остатки кофе.
- А ты ведь не только трус и врун, ты ещё и сплетник и хам, - громко сказала я. Если он не понижает голос в стремлении меня унизить за собственное вчерашнее фиаско, то и я не обязана его щадить. – Как ты вчера от гопников драпанул, когда они у тебя сигаретку спросили? – сочиняла я. Его физиономия вытянулась, а глазёнки за очками быстро-быстро заморгали. – Мне потом пришлось ещё с ними объясняться, чтобы ненароком не изнасиловали. А потом еще и с ментами и администрацией гостиницы. Тоже мне, кавалер-рыцарь! Навязался провожать зачем? Чтобы я твои пятки видела? То ещё зрелище. Интересно, что ты сегодня тут наговорил, что на меня все как на суку конченную смотрят? Небось, не рассказал, как ещё и обделался перед этим? Штаны хоть успел постирать? – издевалась я.
А этот придурок открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды, и так же выпучил свои глазки за очками. Они у него сверкали во все стороны. Ну цирк! Неужели ничего не пришло в голову, чтобы опровергнуть моё враньё?
- Небось, сочинил, что я на тебя вешаться начала, а гопники меня снять захотели? И тебе пришлось меня отбивать от них? Так? Или ещё какую чушь? Ну так расскажи правду, трепло лживое, как ты описался, когда ножик увидел!
Он по-прежнему изображал из себя рыбу, а я ехидно смотрела на него. За моей спиной стала собираться небольшая толпа. Это я почувствовала, видя, как он вдруг приободрился и фальцетом заверещал:
- Что ты врёшь, овца? Какие гопники? Какие штаны? Ты меня сама клеила, намёки разные делала, к себе на рюмку чая звала! – Вот новости! Интересно, когда это было? – А потом, когда я отказался,  обматерила и меня, и Николая Павловича, и Питер! Говорила, что тут одни дураки живут, у которых денег на Москву не хватило!
Он ещё верещал фальцетом какие-то несусветные глупости, демонстрируя убожество своей фантазии. Я с ухмылкой ждала, когда он закончит, даже не пытаясь вставить слово. Но его примитивная фантазия была неиссякаема. Когда в своих бреднях он дошёл уже до полного бреда, я обернулась к тем, кто стоял сзади меня, и развела руками.
- Ну? Теперь вы видите, кому вы поверили? Он сам поносил Москву и меня, сам лез мне в койку, а когда подошли гопники, сам дал дёру. А вы и уши развесили. Ну конечно! Вы тут все свои, а я пришлая. Кому ж не поверить, как своему? Ну, верьте. Пусть он и дальше развлекает вас своими гадостями. Вы же интеллигенты, самим не с руки гадости сочинять. А вот послушать с наслаждением – это можно. Как обосрать Москву – так все первые. А как потом с Москвы что-то тянуть, так Москва хорошая. Главное, чтобы давала: дай, дай, дай. Лицемеры вы. Питер – не столица культуры. А гнездо ханжей.
Я смерила взглядом группу, которая с каменными лицами смотрела на меня, и махнула рукой. На дрыща я не обратила внимания. Не до него мне: сегодня надо было умудриться выехать в Кёниг. Поэтому я оставила их разбираться в той лжи, что придумал он и что наговорила я.



До отъезда у меня не было времени выяснять, чем всё закончилось на студии после моего ухода, я торопилась собирать вещи.
Перед самым выходом меня посетил Николай Павлович и задумчиво пожурил за сцену, устроенную на студии. Глубоко вздохнув, я поведала ему всю правду без выдумок, которыми огорошила дрыща на студии. Тот покачал головой и ответил:
- Мне никогда не нравился этот молодой человек. Какой-то взгляд у него скользкий. Нередко по мелочи у нас пропадали деньги и вещи. Ничего серьёзного. Но как это показательно – воровать у своих… - Он вздохнул. – Я вынужден был взять сына своего дальнего родственника. Хотя не лежала у меня к нему душа. Но куда деваться? – Он снова вздохнул. Потом встрепенулся: - Если хотите, я подвезу вас до вокзала.
Я удивлённо уставилась на него.
- Я рассчитывала билет обменять там, на месте. У меня только на завтра.
- Ничего страшного. Если у вас больше никаких дел, можем на студию подъехать. Я запишу ваш голос. На всё про всё около часа.
Я посмотрела на часы. Куда мне торопиться, если билет действительно только назавтра? И я поехала – нехорошо было подвести человека. Тем более, что мне у него работать ещё. В будущем. Наверное…
Закончили мы действительно быстро. После чего великодушие Николая Павловича простёрлось до того, что он подвёз меня до вокзала. По дороге мы мило беседовали ни о чём. Я не стремилась рассказывать о Серёге или Морозове, как не стремилась обелить себя в ситуации с дрыщом: рассказала один раз, хватит. По глазам своего шофёра я заметила, что он одобряет такое моё поведение. Странно. Я обычно вызываю другие чувства…
Прощаясь на вокзале, я не удержалась и спросила:
- Прошу у вас прощения, но почему вы так добры ко мне? Вряд ли каждую актрису вы подвозите от вокзала до гостиницы и от студии до вокзала? В чём причина?
Николай Павлович задумчиво посмотрел в пространство.
- Знаете, Наташенька, хоть я и родился в Ленинграде, но сначала я учился в Москве. Потом по распределению жил и работал в Сибири. Там люди гораздо проще и понятнее. Не строят из себя бог весть что. Если дружат, то от всего сердца. Если злятся, то от души. А здесь… Да, я коренной петербуржец. Это город моего детства и юности,  и семьи, моих предков, но… - Он вздохнул. – Я устал от всеобщей вежливости и равнодушия, от показной дружелюбности и снобизма. Я слишком стар для того, чтобы меняться. Слишком стар, чтобы терять время на эти интеллигентские игры, называемые воспитанием. Потому вы мне импонируете, что вы говорите, что думаете. Что вам всё равно, кто и что о вас подумает. Что вам не страшно, что за вашей спиной над вами могут смеяться. У меня одни сыновья. Но я был бы рад иметь такую дочь, как вы.
И он трогательно поцеловал меня в лоб. Я стояла, раскрыв рот. И вдруг…
- Когда у вас операция? – вдруг вырвалось у меня.
- Что? – очнулся он.
- Ведь вас будут оперировать после окончания съёмок. Разве не так? Но ваша жена хотела ускорить операцию.
- Откуда вы… - Он удивлённо посмотрел на меня. А я… По моим щекам побежали слёзы. Я схватила его за руку и крепко сжала.
- Николай Павлович! Я прошу вас! Пусть проверят компетенцию всех врачей и наркоза, что вам будут давать! Я прошу вас!
Он удивлённо смотрел на меня. А я… Я попыталась успокоиться и вытерла ладонью глаза.
- Николай Павлович, для вас это прозвучит фантастикой, но после того удара по голове я иногда вижу будущее. И сейчас я ясно увидела, что у вас оторвётся тромб после операции, когда вы уже будете в палате. Я прошу вас, пусть ваша жена будет с вами. Пусть вовремя позовёт врача! – Слёзы снова побежали у меня по щекам. Он грустно улыбнулся.
- Чему быть – того не миновать, Наташенька, - произнёс он, положив мне руку на плечо. В этот раз я не протестовала – он пытался меня успокоить. - Если мой срок пришёл – значит так тому и быть.
- А если не пришёл? – вскричала я, дёргая его за рукав. – Почему бы не попробовать? Если моё предупреждение ни к чему не приведёт – значит, судьба. А вдруг бог послал вам это предупреждение, чтобы понять, «тварь ли вы дрожащая или право имеете» ?
Николай Павлович снова грустно улыбнулся.
- Знаете, Наташенька, злые духи были бы изгнаны без помощи арфы из Саула, если бы вы были на месте Давида.
Я наморщила лоб.
- Это из «Джейн Эйр» ? – Он грустно улыбался. Я встряхнулась. – Вы обещаете? Вы обещаете воспользоваться представившимся шансом? Не делайте мне больно своей покорностью судьбе. Потому как иначе получится, что мне зря дан мой дар. Каким бы он ни был.
Николай Павлович грустно смотрел на меня, а я не могла унять слёз.
- Ладно, Наташенька. Чтобы доставить вам удовольствие, я обещаю, что предупрежу врачей и жену, чтобы были осторожнее. Но что за этим воспоследует – бог даст.
- О том я и говорю! – вскричала я. Непонятно почему, но у меня потеплело в груди. Странно, этот человек мне почти незнаком, с чего я так беспокоюсь о нём? И всё-таки, зачем мне было видение о нём? Хотя, с другой стороны, про того дрыща я тоже увидела двух гопников. У меня голова пошла кругом. Так, пора заканчивать. Мне ещё билет обменять надо.
Я решительно оттёрла глаза и попыталась улыбнуться. Николай Павлович провёл по моим волосам рукой и снова поцеловал в лоб.
- Дай бог, чтобы у вас всё было хорошо.
- Вы как будто прощаетесь со мной! – снова воскликнула я. – А ведь вы обещали!
- Бог с вами, Наташенька! – улыбнулся он. – Глядя на вас, мне хочется жить. Вы просто заряжаете своей энергией.
Я улыбнулась сквозь слёзы.
- Смотрите же, - пригрозила я, сдвинув брови. – Если вы меня обманете, я натравлю на вас своё личное привидение. Гариком его зовут.
Кстати, а куда девался Гарик? Давно не видела этого надоедалу.
- Хорошо-хорошо! – замахал руками Николай Павлович, смеясь. – Идите с богом!
И он подтолкнул меня ко входу в вокзал. Я обернулась ещё раз посмотреть на него. Он улыбался. Надеюсь, с ним тоже всё будет хорошо.
Я поспешила к кассам…



В Кёниге всё было ещё лучше. Фильм уже практически закончен, мне оставалось всего ничего. Я не рассчитывала задерживаться даже на день, хотя возня с гримом и костюмом могла растянуться на дольше. Роль хоть эпизодическая – всего-то прислуга в семье, – но мой эпизод был, если можно так сказать, на переднем плане. Нет, без меня, конечно, можно было бы обойтись. Но был бы какой-то диссонанс. Или это мне так показалось. Словом, я решила довести дело до конца. Тем более, если я обещала. Не люблю незаконченных дел. Питерские дела меня немного тревожили, но я надеялась на обещание Николая Павловича. И потому понемногу начала успокаиваться. Если не считать истерических звонков Серёги каждые два часа. Я просто не стала обращать на них внимания. В конце концов, он уже достаточно меня поэксплуатировал. А я сейчас тоже не в отпуске. Я должна выполнять свои обязательства не только перед ним. Но и перед другими. Я поставила телефон на виброрежим и просто не отзывалась на его звонки, которые стали ещё чаще. И очень сильно меня раздражали.
Исторический фильм Кёнига предполагал сложный грим на моём лице и идиотскую одежду, которую за пять минут без помощи не наденешь. Плюс ещё какие-то неполадки со светом – закоротило у них там что-то. Пришлось ждать, пока починят. Поэтому за полдня, как рассчитывала, я не уложилась. Даже за день. Звонки от Серёги стали уж совсем частыми. Во время одного перерыва я ответила и, не дав ему разразиться своей истерикой, сказала всё, что я о нём думаю, не выбирая выражений. И про его самоуверенность, и про его эксплуатацию меня, и про то, что он выкинул предыдущего сценариста, который писал вполне сносные сценарии, и про то, что он влез в афёру с деньгами местного амбала, и много чего ещё. В довершении я посоветовала ему обратить внимание на Морозова, ехидно ещё раз посоветовав сделать из него детектива-экстрасенса. В ответ я услышала отборную брань, что меня развеселило. И я заржала во всё горло. Он завизжал, как резаный поросёнок. А я… А я просто отключилась. Пусть Морозов его успокаивает…
И в таком приподнятом настроении я отыграла свои сцены, чем удивила режиссёра и коллег по площадке. Слава богу, никаких видений мне в этот раз не приходило. Появлялся пару раз хмурый Гарик. Но почему-то молчал. Что меня очень удивило. Он даже не пытался открыть рот. Чему я была бесконечно рада. Ведь мне предстояло ещё смотаться в Е-бург… О мой бог! Когда же эта скачка закончится!..



…Из Е-бурга я вернулась через неделю. Серёга встретил меня надутым видом, но без истерик. Что меня насторожило. Я поспешила поинтересоваться, что делается на площадке без меня. Но ничего эдакого не услышала. Тогда мне пришло в голову ненароком повстречать Морозова – уж его-то рожа мне многое скажет!
Мне даже не нужно было его искать – этот самоуверенный павлин сам меня нашёл. И выражение его морды меня озадачило: она была нахмуренной и озабоченной. Неужели Серёга всё-таки решил выпереть его из сериала? Я воспряла духом и спокойно встретила его «добрый день», сказанное сквозь зубы.
- Что нового сочинил ваш Федя? Или Вася? – ехидно спросила я. – К чему мне быть готовой – к расследованию кончины Петра Первого или к поискам Джека Потрошителя?
- Если бы вы знали, что выдумал наш режиссёр, вы бы так не радовались, - хмуро сказал он.
У меня похолодело в груди – ну что там ещё?
Морозов вздохнул и хмуро посмотрел на меня.
- Ему взбрело в голову, что новая любовная линия в этом дебильном сериале придаст пикантности и привлечёт больше зрителей. Пётр Аргунов в полном восторге от этой идеи – он ведь сам не один раз это предлагал. – Подозрительность в его взгляде можно было руками пощупать. Вот чёрт! Как будто это я виновата, что кому-то там приходят в голову такие «потрясающие» идеи! Аргунов – продюсер. Он даёт деньги на съёмки. А значит может диктовать своё видение этого идиотского сериала. А «герцог» вообще, если захочет, может убедить кого угодно в чём угодно: недаром выбрался из замшелой глубинки в Подмосковье и выжил, пройдя девяностые! Одно удивляло: любовная линия в сериале была. К чему ещё одна?
- Любовная линия? Новая? – Я удивилась: Юлька уже засветилась в этой линии, что ещё надо? – И кто любовники?
- Мы, - буркнул он.
- Кто? – Я думала, что ослышалась.
- Мы с вами. Вы что оглохли? – неприязненно сказал он.
Я чуть не упала: ну кому пришло в голову подать эту кретинскую идею Серёге? Вот узнаю – шею сверну!
- Я был удивлён не меньше вашего, - всё так же неприязненно сказал Морозов. – Ну какая вы любовница? Чучело замороженное.
Это я-то чучело? А что он там на ночной рыбалке мужикам говорил? Я сжала кулаки. Сам-то весь лощёный и ухоженный, если исключить его кудлатую бородёнку. Какая с ним любовь? Ещё помнёт свой костюмчик и растреплет бородёнку…
Я помолчала, посчитала до десяти, успокоилась и разжала кулаки.
- А сами-то? Какой из вас любовник? Одно слово – Морозов. Вы хоть знаете, что делать с женщиной, когда она в вашей кровати? Или будете ей нотации читать по поводу её внешнего вида, правил поведения и обязанностей женщины? А может пересчитывать количество её любовников, которых она встретила, пока дошла до вашей кровати? – Я махнула рукой. – Ладно. Хозяин – барин. Может, в самом деле, из этого что-то выйдет. Ну а потом можно разыграть другую карту.
- Какую ещё?
- Я вас брошу, – просто сказала я.
- А почему не я вас? – хмуро сказал он.
Я рассмеялась.
- Потому что быстрее поверят, что я бросила кусок льда, чем льду вздумалось разыгрывать из себя любовника!
- Что?! – Видимо, я сумела-таки пробить его брешь: вон как взвился.
Но я рано радовалась: он быстро взял себя в руки.
- Хорошо. Вы правы. Встретимся на съёмочной площадке, - бросил он мне и пошёл дальше.
Я проводила его насмешливым взглядом. Но, когда он исчез из поля моего зрения, задумалась. Что именно он хотел сказать? Один раз я уже отбрила его тем, что напрямую сказала, что он в меня влюблён. Его это заставило только больше язвить на мой счёт. А что случится, если он будет вынужден играть в меня влюблённого? Ой, мамочки! Придётся мне тогда ехать на край света от него!
Я вздохнула. Нет, в самом деле: кому пришла в голову эта идиотская идея? Честное слово, если узнаю – живым от меня не уйдёт!



Съёмки шли своим чередом. Серии детектива перемежались съёмками не пойми чего. Согласно бредовому сценарию морозовского Феди-Васи, которого с моей лёгкой руки так и стали звать остальные, я должна была впадать в каталептический ступор при прикосновении к чему бы то ни было, что по сценарию выводит на злоумышленника. Когда я пыталась объяснить, что для предсказания вовсе не надо превращаться в соляной столб, Морозов, немного выбитый из колеи своим амплуа героя-любовника, с деланной заинтересованностью посмотрел на меня:
- А вы что потребляете, чтобы увидеть будущее? Говорят, что вы уже кому-то что-то предсказали.
Я вспомнила Верку, Юльку, статистку из массовки в больнице, дрыща из Питера и Николая Павловича – он обещал позвонить. Потом невольно бросила взгляд на Верку: злобное выражение её лица не могло меня обмануть. Она была у врача и, наверно, узнала диагноз. Поэтому так часто исчезает с площадки: «химия» или прочие «радости», показанные при её заболевании…
- Индейцы курили табак, африканцы натирались выделениями скорпионов, Нострадамус, говорят, грибочками баловался. А вы? «Спайс»? Или что более банальное – героин с кокаином? – изощрялся Морозов.
- Беладонна с наперстянкой, - разозлилась я. Видимо наши давние разговоры на него никак не повлияли: всё так же продолжает задирать. Может, я была права, и он действительно в меня влюблён, но почему-то не хочет в этом признаваться?
Я вздохнула поглубже и почти спокойно спросила:
- А у вас откуда такие дикие представления? Колдовская лошадь лягнула или перечитали Шпенглера с Инститорисом?
Заинтересованность в его глазах при этих моих словах перестала быть деланной.
- А вы их читали?
- Довелось, - ответила я, забавляясь его смятением.
- И… как вам? – Похоже, он был смущён. Вот новость!
- Обычные шизофренические бредни неудовлетворённых мужиков, которых девушки в юности отвергали. Из комплексов, невежества, незнания, желания применить свою хоть мелкую, но власть, да ещё суеверия их времени и породили подобное пособие для психиатров.
- Вот как?
- Конечно. После подобной книжонки, которую такие же ничтожества посчитали чуть не очередным божьим словом, как-то очень не хочется любить мужчин. А как вспомнишь, что инквизиция – мужская организация, которая уничтожала, в основном, женщин, так и вовсе пожелаешь не родиться ни одному мужчине. Ведь убитых женщин было восемьдесят-девяносто процентов от всех обвинённых ведьм и колдунов.
Я помолчала.
- Но вы не женщина. Вам этого никогда не понять.
- Завела свою песню, - услышала я недовольный голос.
Слегка обернувшись, я увидела Гарика, стоявшего у шкафа и непринуждённо опиравшегося о стол. Появился-таки… Все декорации представляли собой кабинет полиции, где Морозову в городке выделили место с напарником из туземцев. По сюжету этот напарник смотрел в рот столичной шишке. А в жизни он Морозова терпеть не мог. Наверно, единственный, если не считать меня, кто считал его выскочкой и надменным козлом. Хотя Толян сам виноват: нечего было втюхивать ему свой «жигуль», который он продаёт уже третий год. Во-первых, он на фиг Морозову не нужен. А во-вторых, он и не искал машину. Но Толян разобиделся смертельно. Особенно, когда Морозов отказался проставиться как новичок в команде. И всё равно, я была довольна: хоть один не ослеп от обаяния этого прохвоста.
А Гарик стоял и смотрел на меня, как ни в чём не бывало.
- Тебе не надоело петь одно и то же? – злобно спросил он. Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
«Со времени нарождения цивилизации мужчины считали женщин вторым сортом, ничтожествами, телом без души, считали, что женщина – средоточие зла и пороков, что не способна к обучению, правлению, пониманию философии, к изобретениям, что для входа в рай женщине надо «стать мужчиной», да много чего! И это на протяжении веков! А я же говорю о мужчинах правду чуть больше месяца. А ты мне уже рот затыкаешь! Терпи. И учись понимать, что мужчина не пуп земли».
Видя, что я молчу, Морозов махнул рукой:
- Женская отговорка.
Но я не поддалась на провокацию, лишь крепче сжав зубы.
- Салический закон, - процедила я, не выдержав.
- Что?
- Салический закон – показатель ущербности мужского ума. Согласно ему, во Франции женщина не имела права занимать трон. Ислам же – показатель мужского лицемерия: если тебя что-то соблазняет и вводит в грех, то это проблемы твоего тела и твоей души, а не того, что тебя к этому приводит. Если диабетика соблазняет кусок торта его сожрать – не торт в этом виноват. Потому напяливать на женщину тряпку с ног до головы просто потому, что у тебя встаёт при виде неё – это показать, какое ты животное, а не что женщина – такой уж великий сосуд греха. Я же не прыгаю на мужиков летом, когда они в майках обнажают свои бицепсы-трицепсы или носят штаны в обтяжку…
Серёге надоело нас слушать и, когда свет, наконец, выставили, захлопал в ладоши:
- С тобой всё ясно: через трещину в черепушке последний мозг утекает. Но ты-то! – Он оглянулся на Морозова. – Зачем слушаешь этот бред? Почему ей потворствуешь?
- Он не потворствует, - разозлилась я. – Он сам это и начал.
Но Серёга не обратил внимания на мои слова и разогнал статистов с массовкой по местам.  Я прикусила язык. А смысл с ним говорить? У них всегда и во всём женщина виновата…
Когда начались съёмки, Гарик некоторое время нервировал меня. Однако полученный результат почему-то понравился Серёге. Когда он объявил перерыв, чтобы поменять свет, то с восторгом проорал, что второго дубля не надо. Я вздохнула с облегчением: строить из себя дуру и шута горохового, всё-таки, утомительно. Во время короткой передышки Морозов сыпал анекдотами об алкоголиках и ниже пояса, чем вызвал истерический смех Серёги и бодрое ржание рабочих. Я поморщилась: искатель дешёвой популярности. Юлька подбежала ко мне, что-то тараторя о Ёжике, но, увидев моё лицо, озабоченно поинтересовалась:
- Ты что такая кислая? Как будто в дерьмо вляпалась?
Я кивнула на Морозова и кружок мужчин вокруг него.
- Посмотри на него – прямо кладезь острот!
- А что такого? С девушками он обходительный мужчина, с мужиками – мужик. И вообще в нём много достоинств.
- Ну конечно! Прямо-таки переполнен ими! Но что до качества этих достоинств…
Юлька удивлённо на меня посмотрела.
- Что это с тобой? С чего вы всё время цапаетесь?
Я вздохнула. Ну прямо Шекспир, «Много шума из ничего»! А Юлька и не узнала цитату …
- Просто я удивляюсь, как это ему охота всё время болтать? Просто трещотка какая-то.
В это время Морозов обернулся на нас. Я сделала каменное лицо. Однако он мило улыбнулся Юльке. Та засмущалась, как девочка.
- Как, сударыня, вы ещё не утратили способностей? – съехидничал он, подходя.
- Разве только в январе жара хватит , - парировала я.
Морозов усмехнулся.
- Ну-ну. Быстрее в июне снег пойдёт, - отозвался он, и отошёл обратно к кружку своих подхалимов.
- Принцев шут, совсем плоский шут , - буркнула я.
Юлька вытаращила глаза.
- С чего это ты? Он же мужик. А они все козлы. И дураки.
Я посмотрела на неё.
- Что, Ёжик тоже?
- Не, - мечтательно сказала Юлька. – Ёжик хороший
- А что он по поводу двойни говорит? – спросила я.
Юлька поперхнулась.
- Какая двойня?
- Ох, Юль, ты у врача была? Или сердце ещё рано прослушивать на УЗИ?
Юлька посмотрела на меня безумными глазами, что-то пробубнила неразборчивое и убежала.
- Ну молодец! – услышала я над ухом язвительный голос Гарика. – Напугала девку до полусмерти.
- Отвали, - буркнула я себе под нос, чтобы не услышали окружающие. – Если ещё не знает, то скоро узнает сама.
Гарик что-то пробурчал себе под нос о том, что я доиграюсь со своими предсказаниями, и пропал. Я вздохнула. Когда же это всё закончится…




Съёмки по бредовому сценарию Васи-Феди шли так, что мне хотелось убить и сценариста, и Морозова, и Серёгу и вообще сбежать, куда подальше. Оказывается, Морозов был не таким плохим актёром, как я думала: начинающаяся любовная интрига в его исполнении застала меня врасплох. Зато Серёга прыгал козлом от радости: «Ну как натурально! Вы такая замечательная пара! Не будь зажатой, Наташка! Не будь таким серьёзным, Володя! Подбавьте ещё жару и интриги – пусть зритель думает, что у вас всё идёт через пень-колоду!». А оно и шло через пень-колоду: я не могла понять – играет Морозов или на самом деле что-то такое там чувствует. Поскольку после того, как съёмки заканчивались, видок у него был слегка прибалдевший, и он странновато поглядывал на меня.
Однажды Серёге втемяшилось в голову порепетировать наш первый поцелуй. Тут уже я взвилась: мало того, что навязали мне на голову это чудо гороховое, мало того, что он со мной ведёт себя как айсберг в океане, мало того, что язвит (кстати, последнее время его шуточки стали более… цивилизованными, что ли?), так ещё и целоваться с ним? Но Серёга был неумолим.
- А в постель мне с ним ложиться не надо? – съязвила я.
- Надо будет – ляжешь, - отрезал Серёга.
Не успела я возмутиться, как встрял Морозов.
- Не кажется ли тебе, что это уже слишком? – недовольно спросил он. – Ты итак намешал в одном сериале всего, что можно: и мелодрама, и детектив, и мистика… Только ужасов с эротикой не хватает!
- А я говорила, - встряла я, - чтобы ты сделал из мента экстрасенса.
Серёга махнул на меня рукой. И обратился к Морозову. Ну а как иначе! Я же женщина, ничего вообще в этом мире не значу…
- Если я решу, что вы оба будете в койке, значит ляжете, - отрезал он.
- В тот день, когда ты уложишь меня в койку с кем-то, я придушу тебя, - прошипела я. – Порно нужно снимать? Вот и ищи себе Беркову, «Дом два» в полном составе приглашай, а я раздеваться не собираюсь! И трахаться в кадре ни с кем не буду!
Я развернулась, чтобы гордо уйти, громко хлопнув дверью, но заметила краем глаза удовлетворение на лице Морозова. Весь триумф от моего возмущения как-то подувял. Не то, чтобы Морозов был в койке никакой – откуда мне знать? Я с ним не спала. Просто… Просто не хочу, чтобы меня куда-то укладывали насильно.
- Харош орать! – заверещал Серёга. – Сейчас речь идёт о банальном поцелуе! Живо на площадку!
Я ещё покочевряжилась, но уже больше из упрямства. Потому как меня вдруг обуяло любопытство: а как же Морозов будет играть наш поцелуй? Как актёр или как мужчина? И я с нетерпением ожидала команды режиссёра.
Сцена была душераздирающей: на меня было совершено покушение, Морозов как столичный мент должен был меня защитить ценой своей крови, которую бутафоры вылили столько, что даже я засомневалась в реальности – ему же не сердце прострелили, а всего-навсего руку, а Морозов играл с таким вдохновением, что я восхитилась – его тревога за меня, неподдельная серьёзность в глазах, ну прямо рыцарь! Только белого коня да меча с доспехами не хватает!
Дальше, по сюжету, я провожаю его к своему дому, делаю перевязку, и мы постепенно начинаем целоваться. До этого я как-то перевязок особо не делала. Всё больше обходилась куском ваты или пластыря – ничего серьёзного. А других перевязывать мне просто как-то не доводилось. Но тут – откуда что взялось: я сделала отличную перевязку на несуществующую рану так, что сама залюбовалась. Подходило время для кульминации с поцелуем. Неторопливо, по сюжету, я отнимала руки от бинтов, Морозов смотрел на меня во все глаза… Площадка замерла. Мы постепенно сближали наши лица, и я против своего желания прикрыла глаза, ожидая поцелуя. Он не заставил себя ждать. Мой бог! Оказывается, даже играя во влюблённость, Морозов замечательно целуется! Я на секунду замерла, а потом медленно стала отвечать ему. Что мне там втемяшилось в голову, я не знаю, но сценарий вылетел у меня из головы. Из головы Морозова, судя по всему, тоже, потому как он начал меня обнимать, да так, как в сценарии вообще было не предусмотрено. И когда он, наконец, отодвинулся от меня, я пожалела, что всё закончилось, потому как он действительно прекрасно целовался. А я не целовалась давно…
- По сценарию сейчас наша сцена закончилась, - прошептал он, приводя меня в чувство.
Чёрт! Я сделала вид, что нисколько не обескуражена и прошептала в ответ:
- Приходите в себя быстрее и не выходите из роли. Команды «стоп» не было.
Он улыбнулся. Боже! От его улыбки можно было душу чертям продать! Я сдержалась, чтобы не поплыть – вот ещё, чтобы этот айсберг замороженный приобрёл надо мной власть!
Он провёл рукой по моим волосам, что тоже было в сценарии, нежно заправил прядку мне за ухо и склонился было поцеловать то ли в щёку, то ли в шею.
- Стоп! – заорал Серёга.
Морозов дёрнулся. А я улыбнулась про себя: нет, всё-таки ты вышел из роли. И тебе до смерти хотелось продолжить.
- Молодцы! – заорал Серёга, подскакивая к нам. – И ведь никто не поверит, что вы вне площадки друг друга терпеть не можете! Глядя на вас, у меня самого чуть не встал! Такое напряжение между вами было – просто жесть! Вы гениальная пара! А Аргунов молодец – верно всё разглядел!
Он ещё что-то орал рядом с нами, размахивая руками, а я наблюдала за Морозовым. Он странновато посмотрел на меня, надевая на себя опять ледяную броню. А я тепло ему улыбнулась, прикусив язык, чтобы не съязвить в очередной раз. Видимо, моя улыбка его озадачила, поскольку ледяная корка слегка треснула, и через неё я разглядела вполне живого человека – слегка смущённого и не знающего, как ему реагировать.
- Не беспокойтесь, - томно сказала ему я, нежно положив ладонь на его руку. – Мне понравилось. Если будет желание… режиссёра, можно будет повторить.
Я забавлялась, как он отреагировал на моё поминание Серёги. Видимо, он думал, что покорил меня, заставил растаять, как любую другую дурочку на площадке. А тут я его такой прозой жизни! Он нахмурился и снова закрылся в своём ледяном замке. Я усмехнулась. Прячься-прячься. Но я-то видела, что ты вовсе не дед Мороз. И что если я тебе и не нравлюсь настолько, чтобы потерять от меня голову (с какой это стати?), то ты вовсе ко мне не равнодушен так, как хочешь показать.
Резко убрав свою руку, он поднялся.
- Целоваться с вами… - начал он. Я жала, какую очередную гадость он скажет. Как с жабой? Как с камнем? Как с нимфеткой-девственницей? Но, видимо, врождённая честность пересилила его желание язвить на мой счёт, и он, вздохнув, негромко сказал: - Мне тоже понравилось.
Я смотрела на него и не верила ушам: он что – сделал мне комплимент? Без подтекста я ехидства?
- Я бы повторил. Даже без желания режиссёра, - тихо добавил он, и быстро отошёл.
А я сидела и не могла понять – это вот что сейчас было?
На всякий случай я снова посмотрела на него: он стоял от меня на достаточном расстоянии. Но весь вид его был угрюм и мрачен. Странно. Чем он недоволен? Тем, что открыл свои чувства? Или тем, что так хорошо сыграл, что я смогла съехидничать на этот счёт?
Я нахмурилась в свою очередь. Вот чего мне только не хватало, так это любовных переживаний на съёмочной площадке! Сама влюбиться в него я не боялась – совершенно не в моём вкусе. А он? Я тряхнула головой. Влюблён он или только хорошо это играет – это его проблемы. В конце концов, я не стремилась его покорять. Пусть сам разбирается.
Тут мой взгляд упал на Юльку: глаза той были как блюдца. Господи ты боже ж мой! Вот она точно не удержится от того, чтобы донимать меня расспросами! Ещё и дикие выводы будет мне озвучивать!
Я скроила страшную рожу и прижала палец к губам. Юлька закивала так, что я испугалась, что у неё оторвётся голова. Снова тряхнув своей, я встала и вышла с площадки на воздух.
Побыть одной мне удалось недолго: за мной хлопнула дверь, и Юлька, схватив меня за руку, потащила подальше от павильона, которым была избушка, обозначавшая мой дом в этой деревне. Я не сопротивлялась.
Наконец, мне надоело нестись по кустам черт-те куда, и я тормознула Юльку. Она остановилась, тяжело дыша.
- Что это было, Наташка?
Я прекрасно понимала, о чём она, но решила поиграть в дурочку.
- О чём ты? Что было? – спросила я, невинно глядя на неё.
- У вас с Морозовым? Серёга прав, между вами такое напряжение было, что удивительно, что искры не сыпались! Да и он был слегка прибалдевший. Он хорошо целуется? А что он тебе сказал, когда Сергуня «стоп» скомандовал? Тебе понравилось? Ты хочешь ещё разок?
Как всегда, её вопросы сыпались на меня, не давая мне возможности на них ответить.
Подождав, пока она слегка выдохнется, я попыталась ответить по порядку.
- Ничего эдакого между нами нет и быть не может: мы же друг друга терпеть не можем! Какие искры? Что вы с Серёгой выдумываете? Ничего он не прибалдел. Просто актёр хороший. Целуется – ну, да, хорошо. Можно было бы повторить. Если Серёга команду даст. – Я улыбнулась: то же самое я сказала и Морозову. Не буду я говорить, что мне до смерти хотелось поцеловаться с ним ещё! С какой стати? Чтобы потом нарваться на насмешки или на его самоуверенность? Он и так о себе слишком высокого мнения. И только осознание того, что я ещё не подпала под его обаяние, держит его со мной… А как, собственно, держит? Да всё равно, как это назвать. Но это лучше, чем подвергаться его унижающему снисхождению и самодовольству. – Что сказал? Сказал, что я неплохая актриса. Всё, собственно.
Юлька скептически смотрела на меня. Я поёжилась: иногда она могла быть чертовски проницательной.
- Темнишь ты, - резюмировала она. – Я ещё с мужиками поговорю, выясню, что он сам думает. Хотя, итак ясно – сохнет он по тебе.
- Издеваешься? – лениво спросила я. И встревожилась: если Юлька начнёт копать, она докопается, что я… А что я? Тут мне в голову пришло, что я уже запуталась, что, собственно, я чувствую к Морозову. И всего-то от одного поцелуя! Дура! Сороковник на горизонте, а веду себя, как школьница – сама не знаю, чего хочу!
Юлька пытливо смотрела на меня. Я держала лицо, сколько могла, пока, наконец, мне это не надоело.
- Кончай есть меня глазами. Не влюбилась я в него. А он не влюбился в меня. Не выдумывай.
Юлька с сомнением смотрела на меня.
- Ну, чего уставилась? – Её упрямство начало меня уже раздражать. – От того, что ты выедаешь мне глазами мозги, я не влюблюсь в него. И нового ты от меня ничего не услышишь.
- Ох и темнишь ты! – повторила Юлька, задумчиво разглядывая меня. С чего это ей взбрело в голову играть в мамочку? Рожать не скоро, даже живот ещё не особо виден – что на неё нашло? Так гормоны влияют? – Не всё так просто, как ты говоришь. Вот, честное слово, чую тут второе дно. Ты в него влюбляешься, что ли? Ну, с ним всё ясно…
Я задохнулась. Вообще девка очумела со своей беременностью!
- С ума сошла? От одного поцелуя? – Она молчала – редкое явление. – Да и как я могу влюбиться в это ледяное чудо? Ты головой подумай: я ему с первой минуты не понравилась, а он меня с первой минуты бесит.
- И всё-таки, вы были бы неплохой парой, - с сомнением сказала Юлька. – Оба такие ехидные…
- Что за один день заговорили бы друг друга до смерти! Юль, хватит примерять на нас роли Беатриче с Бенедиктом, - раздражённо сказала я. Юлька непонимающе смотрела на меня. – Шекспир, «Много шума из ничего». – Юлька всё ещё таращилась на меня, как баран на новые ворота. Я вздохнула: я и забыла, что классика литературы – не её конёк. – Ладно, проехали, - махнула я рукой. – Лучше скажи, что тебе втемяшилось в голову, что Морозов сохнет по мне? Он же меня терпеть не может!
Юлька похлопала глазами. Ну, слава богу! Переключилась!
- Именно! – воскликнула она, схватив меня за руку. – Его так бесит, что он в тебя влюбляется, а ты – нет, что он боится показаться слабаком, и задирает тебя постоянно.
Ещё одна ошарашивающая новость: Юлька – психолог!
- Ну и дурак, - только и сказала я, удивлённая психологическим анализом Юльки. Сама я давно подозревала подобное. Но, с другой стороны, могла же и ошибаться. Ведь бывают необъяснимые симпатии и столь же необъяснимые антипатии – резко, на пустом месте. Тогда, когда он ждал ремонтников у меня в квартире, я брякнула о его любви, чтобы его позлить. Но… В последнее время поведение Морозова озадачивало: он то провоцировал, то старался меньше мне язвить, озабочивался поднести мне кружку чая иной раз, а, видя мою тревогу о здоровье Юльки, наперегонки с Юркой-Ёжиком, носились с ней, как с тухлым яйцом. Хотя, по поводу Юльки я могу быть вообще ни при чём. И всё-таки… Да вот и сегодняшний случай: с чего он кинулся защищать меня перед Серёгой по поводу постели в кадре? Мои «озарения» заставляли его хмуриться, как если бы он был озабочен моим психическим здоровьем. Хотя, может и был озабочен: кому нужна на площадке партнёрша «с приветом»?
И всё же… Видя его такт или хотя бы попытки, я тоже старалась сдерживать свой язык и благодарила за мелкие знаки внимания, от которых успела отвыкнуть. А, улыбнувшись ему пару раз, я с удивлением отметила его мимолётное смятение. Странный факт: другие мужчины реагировали иначе. По-разному, но в смятение и смущение моя улыбка вводила только юнцов или ослеплённых фанатов. Да-да, у меня как актрисы, оказывается, тоже есть поклонники. Я видела пару-тройку девиц в деревне и ближайшем городе в прикиде моей героини: блестящий чёрный платок поверх длинных чёрных волос локонами (парик, конечно, поскольку свои мне сроду так не отрастить – терпения не хватит), густо подведённые глаза с пышными ресницами, чёрные тени, красная помада, чёрный лак на ногтях, тёмное узкое платье с длинной пышной юбкой до пят и красной лентой на поясе, серебряные браслеты, серьги, кольца с большими чёрными камнями и простой амулет на чёрном шнурке. Я каждый раз усмехалась: без этого демонического образа меня мало кто узнавал, потому что я-то носила клетчатые рубашки с закатанными рукавами, потрёпанные джинсы, и вообще была шатенкой с короткой стрижкой. А макияжем же просто не пользуюсь: уже сам актёрский грим плохо влияет на кожу. К чему ещё косметикой перегружать? Может, ещё и это приводит Морозова в смятение?
Я встряхнула головой: этот чёртов Морозов стал слишком часто посещать мои мысли. Но больше меня изумило другое: мне, оказывается, вовсе не неприятно его новое отношение ко мне. И я даже стала находить какое-то извращённое удовольствие в его юморе, когда он направлен не на меня. Это тревожило. Но и возбуждало. Кстати, а куда подевался Гарик со своими ехидными замечаниями? Вот бы кто был в восторге от моего смятения: как же, он сколько раз мне говорил, что «такого кадра подогнал», что «мужик хороший и лучше него не будет», а я, видите ли, его постоянно обижаю. Куда делся этот хипстер гламурный?
Очнувшись от своих мыслей, я натолкнулась на пристальный взгляд Юльки. Уж что она подумала, я не знаю, но, зараза такая, удовлетворённо кивнула головой. Я махнула рукой – что толку переубеждать, если она вбила себе что-то в голову?



Моё предвидение о Серёгиных махинациях с деньгами в очередной раз оправдалось весьма неожиданным способом. Однажды он заставил нас прождать себя полдня, а, когда влетел, был похож на вампира после пирушки: подбитый глаз, сломанный нос, выбитые пара зубов, рука в гипсе и охи-вздохи с удержанием своей печени над ремнём штанов. На расспросы Верки, которая не оставила мечты мелькать в кадрах, и после «смерти» своей героини постоянно толклась в массовках в париках, Серёга так на неё рявкнул, что эта вечно ехидная гадюка, всегда радовавшаяся чужим промахам и ошибкам и наслаждавшаяся чужими унижениями, с белой мордой, прокушенной губой и слезами в глазах сбежала, куда подальше. Это мне напомнило недавнюю сцену с битьём кружек и россыпью кофейной гущи на серёгином плече. Слава богу, но до конца съёмочного дня Верку больше никто не видел. А, выместив свою злобу на ней, Серёга обратил свой взор василиска на меня.
- Что ты там, курва беспонтовая, говорила про то, чтобы я деньги не брал? – подозрительно спокойно обратился он ко мне.
Ну и ни фига себе! Я его, можно сказать, спасти хотела, предупреждала сколько раз, и я же ещё и курва!
- Я говорила тебе, - еле сдерживаясь, отвечала я, - чтобы ты, говнюк самоуверенный, не брал денег тогда от того амбала, что тебе их совал. Тебе один раз уже морду начистили. А, судя по ней сейчас, ты не только взял, но и на счётчик тебя поставили. – Его перекосило, а я удовлетворённо кивнула. – Если ты игнорировал мои предупреждения и поступил так, как сам захотел, с чего это я курва?
- Сука! – заорал он.
Мы находились в одном из павильонов, где отдыхали от съёмок и ждали этого козла вонючего. Я как раз закончила лёгкий перекус за общим столом с остатками пластиковых контейнеров из-под салатов и полупустых коробок из-под пиццы и китайской еды и прочего мусора из местного маркета. В другом углу на маленьком столике стоял чайник со стаканами, кружками, рюмками, банками с кофе, чаем и бутылками с соками и вином. Я как раз хотела выпить чаю, когда ворвался Серёга и разорался на меня.
- Тварь поганая! – орал он, брызгая слюной.
Я вскочила. Он нёсся на меня с налитым кровью во втором, ещё не заплывшем глазу. Серьёзно же его этот амбал приложил в этот раз! И всё же, при чём тут я?
Ёжик с остальными актёрами, статистами и рабочими бросились к нему. А я спокойно стояла: ничего он мне сегодня не сделает.
- Ты с ним сговорилась? – орал Серёга, удерживаемый Ёжиком. – Сколько он тебе дал? Ты с ним спишь? Шлюха! Я вышвырну тебя из сериала! В глухой деревне белкам в лесу будешь утренники устраивать!
Я пыталась сдержаться. Честное слово, я даже прикусила язык, чтобы не вырвались слова, что давно хотелось мне сказать этому напыщенному недоделанному гению режиссуры. Я даже сжала руки в кулаки. Но… Меня прорвало.
- Заткнись, ублюдок! – заорала я. Юлька стояла рядом, готовая меня защитить – ещё одна дурочка: она же беременная. Я её мягко отодвинула в сторону. – Ты, скотина, всегда ржал, когда я что-то кому-то предсказывала! Сам накосячил, когда я предупреждала! А теперь я же и виновата, что ты, лох конченный, у кого-то денег занял? В жизни твоего кредитора не видела! И никто мне ничего не платил! Стала бы я тогда мотаться по всей стране ради заработка! Стала бы я тогда с таким утырком бездарным работать! Да я бы хоть к Бондарчуку в голимый эпизод удрала от тебя, имея на руках деньги! И ты в курсе, недоносок, что с тобой у меня даже выздороветь не получилось нормально, Хичкок недоделанный? А меня ещё Кёниг и Е-бург, между прочим, ждут! А я с тобой тут цацкаюсь, Михалков доморощенный! Спилберг безрукий! Уймись, падла! И со своим амбалом и его родственниками сам разбирайся! Я тебе, гаду, слова больше не напророчу! Хоть башкой о стенку бейся!
Я замолчала, переводя дыхание. Вокруг стояла мёртвая тишина. Юлька вцепилась зачем-то в мою руку, Ёжик с ребятами держали остолбеневшего Серёгу, Морозов задумчиво смотрел между нами, поглаживая подбородок. Я хотела и по нему пройтись вместе с его бородёнкой, но запала уже не было. Я лишь перевела на него тяжёлый взгляд. Через минуту, очнувшись, он глянул в мою сторону. Что выражал его взгляд,  я не поняла. Да и, если честно, выяснять, что он там думал, мне не было охоты.
- Вылейте ему воду на голову, чтобы в себя пришёл, - спокойно сказала я Ёжику. Он кивнул кому-то, и молодой парнишка убежал куда-то за декорации.
Серёга стоял и хлопал глазами. Я удивилась:  неужели на него никто ни разу не орал? Но тут я заметила взгляды окружающих: какие-то настороженные, с опаской, как будто ждут, что я их укушу. Юлька отпустила мою руку и погладила по плечу.
- Больше никогда так не делай, - вполголоса сказала она. – Ты меня напугала.
- Он сам меня вывел, - обернулась я к ней. – Ты же знаешь, я сроду ни на кого не ору и не оскорбляю…
- Знаю, - спокойно сказала она, поглаживая меня по спине. Я передёрнула плечами: не люблю, когда со мной сюсюкают. Юлька сразу убрала руку и как-то смущённо топталась рядом, теребя замочек «молнии» на кармашке куртки. – Что? – Меня уже начало это раздражать.
Юлька кивнула на пол у стола, около которого бесновался Серёга: рядом со стаканами, бокалами, кружками и чашками валялись прозрачные осколки. Я ничего не поняла: наш стол, за которым мы периодически перехватывали бутерброды между сценами, или пили чай, или устраивали «шведский стол» из разнообразного алкоголя – ничего необычного, только разорванная пачка печенья, как будто в ней взорвалась петарда, помятые шоколадки, полбатона надкусанного хлеба, лепестки плавленого сыра в прозрачной одноразовой упаковке, початая нарезка колбасы… И всё это присыпано осколками, как я поняла, рюмки. Я непонимающе посмотрела на Юльку.
- Что? – повторила я.
- Рюмка сама взорвалась, когда ты кричала, - тихо сказала Юлька. – Рядом лежало печенье. Ему тоже досталось. Как и шоколадке.
- Что, сама взяла и взорвалась? – не поверила я.
- Нет. Только, когда ты кричала на Серёгу.
Я всё ещё не понимала.
- Ты хочешь сказать, я её разбила? – в безмерном изумлении спросила я. Юлька кивнула.
- Конечно, ты, - услышала я брюзгливый голос Гарика. Явился! – Сколько тебе, дуре упрямой, про твой дар твердить?
Я посмотрела на стол рядом с собой: на нём как ни в чём ни бывало сидел Гарик среди надорванных коробок из-под пиццы, пустых контейнеров из-под салатов, валяющихся пластиковых бутылок и мятых пакетиков с соками и газированной водой, и покачивал ногами. Я мысленно пожелала ему лопнуть, он выставил средний палец.
- Ты хочешь сказать, что я силой мысли взяла и лопнула рюмку? – наполовину к нему, наполовину к Юльке обратилась я. Юлька кивнула, Гарик показал мне язык. Я мысленно послала его и посмотрела на Юльку. – Так. Мне плохо, - сказала я. Тут же Юлька подсунула мне под зад стул, который, как я успела заметить, подал ей Морозов. – Скажи мне, что ты пошутила, - мрачно обратилась я к Юльке.
- Это все видели, - всё так же тихо сказала она.
Тут раздался истерический визг: это орала Верка, тыча в меня дрожащим пальцем:
- Ведьма! Ведьма проклятая! Чтоб тебе в аду гореть, чёртова образина!
Я потёрла лоб: начинала болеть голова.
- Вер, - не глядя на неё, спокойно сказала я. – Травки-примочки твоей доморощенной цыганки из Пензы, которую тебе соседка посоветовала, твой рак не излечат. Зря ты «химию» бросила. Тогда у тебя был бы шанс прожить подольше. Тебя я предупреждала тоже. Но вам всем плевать. А виновата потом я.
- Рак? – произнёс кто-то из актрис.
- Да, – сказала я. – Вторая стадия. Или фаза, или как это там называется. Если ты, - снова обратилась я к Верке, - не прекратишь валять дурака, то помрёшь в следующем году и в жутких мучениях. Слушай врача - лечись. А своими травками ты только дальше всё запустишь.
- Нет у меня никакого рака! – истерически орала Верка. – Нет и не было!
- Все слышали? – встрепенулась я. – Я предупреждала эту курицу! И за последствия чтобы не винили меня!
- Успокойся, - ласково сказала Юлька, поглаживая меня по плечу.
- Не обращайся со мной, как с душевнобольной, - устало сказала я. – Лучше вылейте и ей воды на голову – это её успокаивать надо. Кстати, где парень с водой для Серёги?
Как по заказу за спиной Серёги появился паренёк и опрокинул на него  пластиковое ведёрко. От неожиданности Серёга подпрыгнул козлом на месте и завертелся, отплёвываясь.
  - С ума сошёл? – заорал он на паренька.
А тот стоял и хлопал глазами, обнимая ведёрко, как будто то сможет защитить его от гнева фырчащего режиссёра.
- Не ори на него, - мрачно сказала я отплёвывавшемуся Серёге. – Кабы не твои вечные истерики, в этом душе не было бы нужды.
- Дура! – гаркнул он на меня.
Я стала медленно подниматься со стула, не сводя с него тяжёлого взгляда. Он отряхивался, фыркал, что-то бормоча себе под нос и поглядывая на меня. Видимо, что-то он заметил, потому как заблеял, заквохтал, заикал и срочно исчез в дверях. Остальные проводили его взглядами, а я также медленно села обратно. Юлька рядом переминалась с ноги на ногу.
- Да дайте же ей кто-нибудь стул, - устало сказала я, прикрыв глаза рукой.
Вокруг меня все задвигались, засуетились. Кто-то усадил Юльку, обмахивая её платком. На мгновение приоткрыв глаза, я увидела, как Юрка-Ёжик обмахивает её, вытирая попутно лоб. Я улыбнулась. Юлька застенчиво улыбнулась мне в ответ. Я устало кивнула ей. Ёжик озабоченно разглядывал её лицо.
- Ты ему сказала? – спросила я, снова прикрыв глаза. Мне становилось почему-то больно даже просто смотреть.
- О чём? – тут же встревожился Ёжик.
- Сказала, - смущённо сказала Юлька. – Но он надеется, что ты ошибаешься.
Я снова улыбнулась.
- Пусть надеется. Но если я права?
Ёжик вздохнул.
- Ну, значит, будет двойня, - сказал он. – Только, пожалуйста, больше никого нам не наколдуй.
- Но, Юр, я тут при чём? – Я подняла на него глаза. – Это от вас двоих зависит.
Юлька с Ёжиком посмотрели на меня, друг на друга и счастливо рассмеялись. Ну прямо влюблённые подростки!
- Завидуешь? – раздался у моего уха голос Гарика. А я и забыла о нём…
Постаравшись ничем не выдать себя, я сосредоточилась и подумала: «Я просто очень за них рада. Разве это трудно понять? Разве это так удивительно?».
Гарик усмехнулся.
- Вот им, - он кивнул на съёмочную группу, - можешь втирать. Но я-то знаю. Ты до смерти хочешь, чтобы мужик утирал тебе лоб, приносил чай, держал за руку, гладил по спине, обнимал, менял запаску на машине, бил морды гопникам за тебя… Ну хоть мне-то не ври, что это не так. Да, ты одиночества не боишься. Сама со всем справиться можешь: хоть колесо поменять, хоть кран починить, хоть обои переклеить. Но мужик тебе всё равно нужен. Тоже мне, железная леди.
Я закусила губу. Ну да, иногда я завидую Юльке. Особенно в таких ситуациях, когда мне самой нужно, чтобы кто-то принёс чашку чая или валерьянки. Чёрт! Не хватало ещё разреветься, глядя на чужое счастье!
«Да, я ей завидую, - в сердцах подумала я. – Доволен? Только Морозова своего мне не подсовывай в те мужики – я ему не нравлюсь».
- А ты погляди на него, - сказал Гарик.
Я перевела взгляд на озабоченное лицо Морозова. Странно, он смотрел не на беременную Юльку, а на меня. Впрочем, около Юльки Ёжик, а я схожу с ума. Есть от чего озаботиться.
Поймав мой взгляд, направленный на него, он нахмурился и отвернулся. А я попыталась сморгнуть непрошенные слёзы. Морозов же попытался надеть маску холода на своё лицо, но глаза… Нет, я не могла перепутать – он явно был обеспокоен. И беспокоился – обо мне? Нет! Не надо себя обманывать. Но вдруг я себя не обманываю? Ведь перестал же он язвить на мой счёт. А стул? Он мог вообще не суетиться. Не говоря про его недавнюю рыцарскую защиту меня от режиссёрских выдумок с постелью Серёги… Про его поцелуй я вообще молчу…
Додумав до этого, у меня что-то дрогнуло под ложечкой, и дрожь прошла до самого… низа. Я заметила, как блеснули глаза Морозова, мельком упавшие на меня, и как вспыхнули его щёки: наверно, он тоже об этом вспомнил. Я попыталась улыбнуться. Предательская слеза, всё же, скатилась у меня по щеке. Я быстро смахнула её. Лицо Морозова дрогнуло, он дёрнулся подойти ко мне. Вторая слеза побежала по другой моей щеке. Я стиснула зубы. Этого мне не хватало! Я опустила голову, чтобы никто не заметил моей слабости.
- Да не реви ты, - буркнул Гарик.
- Отвали, - прошептала я себе в грудь, смахивая слезу.
Вдруг мне на лицо упала тень. Я подняла глаза: Морозов протягивал мне салфетку, загородив собой от съёмочной группы.
- Спасибо, - сказала я, утирая глаза и не слишком элегантно высморкавшись.
- Вам нехорошо? – участливо спросил он, положив руку мне на плечо. Удивительно, но при всей моей нелюбви к чужим прикосновениям, его не было для меня неприятным.
- Нет, просто голова немного болит, - сказала я, поднимаясь. Меня слегка качнуло в сторону. Морозов тут же подхватил меня под руку.
- Вам надо прилечь, - озабоченно сказал он.
Я снова подняла на него глаза. Когда он не издевается надо мной, он вполне себе ничего. Как человек.
- А я тебе что говорил? – ехидно прогундел мне в ухо Гарик.
«Исчезни», - подумала я. Гарик с самодовольным выражением морды медленно растаял.
- Зачем вам это? – устало спросила я Морозова.
- Что – это? – серьёзно спросил он, ведя меня к выходу из павильона.
- Возня со мной? Я ведь вам неприятна.
Он помолчал, не отпуская меня.
- Не знаю, - наконец выдавил он. – Неужели я вам самой настолько неприятен?
- Ну почему же? – слабо улыбнулась ему я, не делая попыток вырваться. – Когда вы не издеваетесь надо мной, не строите из себя альфа-самца, вы вполне приятный человек. – Я помолчала. – Вроде, я вам это уже говорила…
Он нахмурился. И попытался убрать руку. Но я тут же сделала вид, что у меня снова закружилась голова, и вцепилась в него сама.
- Пожалуйста, не отпускайте меня, - тихо сказала я. А и в самом деле, я не хотела, чтобы он меня отпускал. Так что, не очень-то я и кривила душой.
Он пристально посмотрел мне в лицо. Я ответила невинным взглядом и робко улыбнулась. Тут мне глаза заволокла пелена, и я уже всерьёз держалась за него. Ноги у меня подкосились – чёрт знает что!
Морозов подхватил меня под руки, приобняв и нежно прижав к себе, выводя из жужжащего павильона. Действительно, это было приятно. И меня так давно никто не обнимал.
Я позволила ему вести себя куда-то, куда уже не видела – вокруг меня мелькали образы и картины, но я не могла сосредоточиться. А потом что-то мягкое накрыло мне голову, и я вообще перестала видеть, слышать, понимать и помнить: я упала в черноту…



После моего достопамятного выступления с лопнувшей рюмкой Серёга ко мне больше не цеплялся, даже перестал повышать голос. А наши сцены с Морозовым стали какими-то напряжёнными и скованными. Это то бесило Серёгу, то приводило его в неописуемый восторг, в зависимости от сценария Васи-Феди. Я не понимала, что творится с Морозовым: ведь после потери сознания у него на руках я ничего не помнила. А когда очнулась, рядом со мной была Юлька, помреж Катька с нашатырём и белая рожа Верки с поджатыми губами. Как только я пришла в себя, она ехидно заметила:
- Ну как же, как же! Прима! Звезда сцены! Всегда умеешь привлекать к себе внимание! Всё вокруг тебя вертится!
В ответ я выматерилась и сказала ей:
- Знаешь, Вер, такого таланта везде и всюду лезть в камеру, как у тебя, у меня нету. Так стараться, менять парики и раскрашивать свою рожу, выискивать одёжу  и реквизит – куда мне до тебя! И вообще, на твоём месте я бы по врачам бегала, а не следила за моим здоровьем. Ведь в этом случае ты упустишь своё. Сколько раз повторять: слушай врача!
Слегка порозовев, Верка, сжав кулаки, с воплями удрала от меня. Я была только рада. Но вот Морозов… Какого чёрта ему опять надо? Играет так, как будто палку проглотил. И мне приходилось из этого положения как-то выкручиваться, чтобы не получилось ещё хуже. Своё недовольство нашими сценами Серёга вываливал исключительно на Морозова и по возможности тогда, когда меня не было поблизости. Видать, сильно я его напугала. Разок я подслушала, как он распекает его. В другой раз он ныл, чтобы Морозов тактично мне объяснил мои ошибки. Я ждала вспышки недовольства или хотя бы ядовитых комментариев подобным наперсничеством. Но нет. Морозов куда-то растерял своё пошлое чувство юмора и улыбался своей потрясающей улыбкой только в кадре. Ещё бы свою кудлатую бородёнку сбрил… Пару-тройку раз мы целовались с ним по указке режиссёра. Что доставляло мне удовлетворение: как ни старался он держаться холодно вне площадки, держать себя в руках во время таких интимных сцен в кадре ему удавалось плохо. Я чувствовала его затаённую страсть и удивлялась, с чего бы это. Казалось, ещё чуть-чуть, и он накинется на меня и завалит на ближайшую кровать (или что там бы оказалось поблизости). Сплетни о нас не заставили себя ждать. И теперь, когда Юлькина тошнота по утрам пошла на убыль, она с новой силой стала доставать меня. Как будто одного ехидного Гарика мне было мало. Этот гад теперь появлялся с самодовольной рожей и улыбкой до ушей. Он понимающе кивал мне и многозначительно закатывал глаза, когда видел нас рядом. А я всякий раз желала ему лопнуть, сдохнуть второй раз и провалиться. Иногда мне удавалось добиться удивления на его морде, когда он исчезал. Но чаще меня отвлекала Юлька со своим любопытством. Вот уж на ком беременность отыгралась по полной: она начала путать текст и стала рассеянной. Однако её оговорки оживили Серёгу, и он оставил всё, как есть, повторяя, как попугай, что как раз комедийной нотки в сериале и не хватало. А я только скрипела зубами - мистическая линия получила новый виток: Серёге втемяшилось, что я должна читать мысли преступников и силой мысли принуждать их к признанию. Я ему ещё посоветовала заиметь личный призрак, чтобы за Морозова расследования проводил. Серёга задумался. Не дай бог, подаст идею Васе-Феде! И вот что тот тогда понапишет – я боялась даже думать. Словом, чем дальше, тем больше наш сериал напоминал записки сумасшедшего.



Слава богу, что перед новым годом позвонил Николай Павлович, мой питерский продюсер. Сердечно благодарил меня за предупреждение. Не успел он сказать и пары фраз, как трубку перехватила его жена. Ещё более сердечно и с дрожью в голосе она благодарила меня за то, что я настояла на проверке врачей и анестезии. Оказалось, у Николая Павловича была аллергия на то, что они хотели применить. В придачу тромб таки оторвался после операции. Но, благодаря своевременно поднятой тревоге жены, которая не оставляла мужа ни на секунду и хотела даже при операции присутствовать, врачи что-то там такое смогли сделать, что Николаю Павловичу это не повредило серьёзно. Как я поняла, звонил он мне из больницы, что меня удивило: ведь мог бы и позже отзвониться. Да и вообще забыть обо мне. Но после всплеска эмоций его жены он снова взял слово и сказал, что дрыща, дальнего родственника его знакомого или кого там, который подкатывал ко мне в Питере и оболгал перед тамошней группой, таки поколотили какие-то молодчики. Уж что там было причиной, я не стала выяснять. Просто убедилась в очередной раз, что моё «предвидение» работает. Николай Павлович шутливо спросил, ничего ли нового мне не являлось, на что стоило бы обратить внимание. Я его заверила, что ничего плохого я не вижу, и пожелала удачно закончить фильм и счастливо встретить новый год дома. На взаимных благодарностях мы распрощались. Правда, его жена всё ещё пыталась что-то сказать. Но Николай Павлович уже отключился. Ну хоть одна хорошая новость за всё время. Вернее, две: наказание дрыща тоже доставило мне удовольствие.
Однако Юлька решила вытрясти из меня душу. Или окончательно свести с ума своими расспросами. Когда в очередной раз выдалась минута передышки, она вцепилась в меня.
- Слушай, - тараторила она. – Я знаю, ты никогда и ни за что не скажешь. Но теперь я от тебя не отстану: колись, чо у тя с Морозовым?
Я была дома, чтобы хоть немного поспать и отдохнуть от суматохи площадки и как раз перекусывала бутербродами с чаем, когда ворвавшаяся Юлька прервала моё блаженное ничегонеделание. Дикий и прямолинейный вопрос Юльки застал меня врасплох: я чуть не поперхнулась. С Морозовым?
- С твоим милым Володей? – Я подозрительно посмотрела на неё: я ещё помнила её восторженные высказывания на его счёт. А в последнее время они трое – она, Ёжик и этот Морозов – как-то сдружились. Видимо, на почве беременности Юльки. – Ничего у меня с ним нет. Абсолютно. Да и что у меня может быть с этим снеговиком?
Юлька фыркнула.
- Ну уж не знаю, какой он там снеговик, но улыбка у него отпадная. – Юлька мечтательно завела глаза.
- Ёжик в курсе? – ехидно подколола я.
- Да ну тебя! – Юлька с досадой махнула рукой, забираясь с ногами на диван – пока она могла это себе позволить: всего-то пятый месяц. – Весь кайф обломала.
Я усмехнулась. А пусть не пристаёт ко мне с глупостями!
- Между прочим, - Юлька наморщила лоб. – Я тут одну сплетню слышала…
- Да? – без интереса спросила я, пытаясь вчитаться в сценарий. – И что?
- Вроде как Володя сказал Стёпику-костюмеру, что он в тебя влюбился.
Чай фонтаном вылетел у меня на сценарий. Я откашлялась. Юлька стала энергично стучать меня по спине так, что я чуть не выкашляла лёгкие.
- Обалдела? – накинулась я на неё: больно же! Она перестала. Я слегка отдышалась. – С ума сошла? Кто тебе это сказал? Стёпа? Убью, гада!
Кого именно, я не стала уточнять, поскольку сама ещё не решила. Хотя Стёпа-костюмер не обладал привычкой выдумывать всякие глупости, чтобы почесать язык и побыть в центре внимания. В глаза его даже Стёпой никто не звал. Только Степан Сергеевич. Хоть он и был младше меня года на три. Это был степенный основательный, даже где-то мрачный и серьёзный мужчина. Он никогда не шутил, но ценил изысканное чувство юмора. Не признавал пошлости и мещанства ни в чём. Стереотип, что все костюмеры гомики, в его случае совершенно не оправдывался – он больше походил на монаха или мрачную совесть грешника. В его костюмерной всегда был идеальный порядок и стерильная, чуть не операционная, чистота. Чего на съёмочной площадке было добиться просто нереально с нервными и истерирующими актёрами, которые разбрасывают вокруг себя всё на свете, начиная с текста и заканчивая реквизитом. Да и сам Стёпа-костюмер выглядел как породистый аристократ. Что удивительно, поскольку родился он далеко не в семье петербургских интеллигентов. Он редко улыбался и мало говорил. Сплетен же от него никто и никогда не слышал. Именно поэтому ему можно было доверить любую тайну: он никогда никому ничего не скажет, дальше него не пойдёт – как в колодец нашептать. И именно поэтому я была удивлена: если Морозов говорил со Стёпой, то откуда Юлька об этом знает?
- Из Серёгиных прихлебателей кто-то подслушал, - просветила меня Юлька, облизывая со всех сторон мороженое, которое откопала у меня в морозилке. Кстати, это ж которое она лопает? Не заболела бы. Я и не помню, что вообще когда-то покупала мороженое…
- Верка, что ли? – поморщилась я. Эта дура не нашла ничего лучше, как мелко мстить мне за то, что я раньше врачей поставила ей диагноз.
Юлька беззаботно пожала плечами.
- Мне Ёжик сказал. А кто сказал ему – я не знаю.
- Чушь какая. – Теперь плечами пожала я, стряхивая чайные брызги со сценария. – В жизни не поверю, чтобы этот айсберг смог в кого-то влюбиться. Тем более, в меня – он же меня терпеть не может.
Юлька снова пожала плечами, беззаботно облизывая пальцы.
- Я Ёжику тоже так сказала. А он ответил, что Володя не может с тобой по-другому: ты ж его к себе не подпускаешь.
Чего? Это что за новости? Не подпускаю! А как я к нему прижималась, когда после лопнувшей рюмки он меня из павильона выводил? Вот ведь гад!
- Не подпускаю? – Я вскочила и заходила по комнате. – Да этот дед Мороз с первой минуты меня изводит! Я лишь пытаюсь себя защитить! Я что должна ему на шею вешаться? – Повесилась разок. И что? Вспоминая этот нелепый случай, я теперь каждый раз морщилась.
Юлька опять пожала плечами.
- И это я Ёжику говорила. Да что толку. – Она махнула рукой. – Короче, на площадке мужики уверены, что Володя повернулся на любви к тебе, а ты спятила.
- Ну, это не новость. – Я села на диван. – То, что я спятила, все решили, когда я ещё Серегу из-под софитов дёрнула.
Я нахмурилась.
- Надеюсь, никакая дура не выдумала, что я сама влюбилась в Морозова? – Я сурово, как могла, посмотрела на Юльку. Та ответила мне странноватым взглядом. – Что? – Я встревожилась. – Наболтали?
Юлька сглотнула и жалобно посмотрела на меня.
- Агата с Машкой на что-то такое намекали. – Она чуть не плакала. Всерьёз решила, что я на неё разозлилась. Дурочка. Ну с чего бы я злилась на неё? Агата с Машкой… Две сплетницы в группе. Времени свободного много, потому что играют неглавные роли. Вот и чешут языки, выдумывая ерунду. А тут я – такой богатый материал дала, чтобы обо мне судачить! Плюс наши интимные сцены с Морозовым – то ли любовь, то ли нереально гениальная игра обычных актёров… – Наташ! Честное слово, я ни при чём! Я говорила, что ты его терпеть не можешь, как и он тебя. Но, сама знаешь… После ваших поцелуйных сцен, после того, как он вокруг тебя суетился, когда ты рюмку разбила… Мужики сплетничают, хуже баб. А девки языками молотят, как не знаю кто! – Она чуть не плакала. Ещё повредит своими эмоциями ребёнку…
Я осторожно обняла её за плечи и прижала к себе.
- Юль, уймись. Никто тебя ни в чём не обвиняет. Особенно я. Просто… - Я отпустила её и встала пройтись по комнате. – Дурацкая какая-то ситуация. И, главное, с чего?
Я остановилась, поражённая мыслью. Уже какое-то время Морозов, хоть и продолжал прохаживаться на мой счёт, но как-то беззлобно. И не давал другим пошлить про меня. Его взгляд, когда мне случалось поймать его на себе, был каким-то задумчивым. И я даже иногда скучала по нашим с ним перепалкам. Но всё же, это лучше, чем его снисходительность и оскорбительная ирония. Про наши сцены в кадре я не говорю вообще: всё думала, подтолкнуть ли его самой или дождаться, когда у него терпение лопнет. Пока ничего не придумала.
Тут как по заказу материализовался Гарик. Эта сволочь в который раз удовлетворённо улыбался. Я прикрыла глаза, досчитала до десяти и со всей своей силой мысли пожелала ему исчезнуть. Он удивлённо огляделся, потирая лоб, потом посмотрел на меня. Его глаза стали огромными, как блюдца. «Заткнись», - веско подумала я, не сводя с него тяжёлого взгляда. Он пару раз открыл и закрыл рот и нахмурился. В его глазах я читала удивление пополам с уважением. «Исчезни», - подумала я. Гарик хотел было запротестовать, но к его, да и к моему тоже, безмерному удивлению, он растворился, пытаясь что-то мне сказать. Я пожала плечами. Если мне вдруг стало удаваться силой мысли влиять на Гарика, то это только хорошо: могу в любой момент от него избавляться. Я улыбнулась. Ну, никак его мантра сработала: я начинаю вспоминать свой дар. Правда, наверно, не совсем так, как думал Гарик…
Юлька ещё пошмыгала носом, а потом уткнулась в растаявшее мороженое.
Мяукнул телефон. Разбрызгивая молочные капли, Юлька схватила трубку. А я, вздохнув, пошла за тряпкой.
Вытирая молочные брызги, я слышала, как Юлька обещала Серёге, что через минуту мы будем на площадке.
Отключившись, она уставилась на меня.
- Ну чего ты на меня смотришь? – улыбнулась я. – Тебя уже почти не снимают – куда девать твою талию, которой уже пятый месяц? А я при любом раскладе не успею через минуту к нему на пленэр. Глянь в окно: снегу нападало, капель стучит. Погодка – хуже некуда.
Юлька поглядела в окно, вздохнула и ткнула кнопку в телефоне.
- Юрочка! Ты не отвезёшь нас на площадку? – проворковала она. – Ну да, и меня тоже. Сергуня хотел что-то там доснять… Ну что ты выдумываешь! Шубы-тулупы прикроют любой живот. – Я улыбнулась – беспокоится. – Нет. Я не простужусь. Наташка присмотрит… - Она подмигнула мне. – Да, она со мной. Куда ж я без неё? А она – без меня?.. Хорошо, Ёжик, жду тебя…
Она отключилась. А я ей позавидовала в очередной раз.
- Ладно, - встала я. – Давай собираться. Вряд ли твой Ёжик заставит себя ждать. Когда едет к тебе.
Собрались мы быстро. Ёжик тоже не задержался. Уж не знаю, где он был, но минут через пятнадцать звякнул мой домофон. Я ответила, и мы с Юлькой стали спускаться вниз.
Подъехать к самому подъезду Ёжик не смог: во-первых, стояла куча машин жильцов, а во-вторых, дворники намели сугробов, расчищая дорожки у подъездов.
Поддерживая Юльку под руку, мы шли по дорожке вокруг дома и о чём-то болтали. Вдруг мне как-будто изнутри в голову что-то ударило, и я со всей дури толкнула Юльку от себя. Она не удержалась на ногах и плюхнулась на задницу в сугроб  под деревом.
- Ты дура, да? – возмущённо заорала она.
- Не знаю, - ошарашено ответила я. А и в самом деле, что это я…
И тут мимо моего носа просвистела огромная сосулька. Если бы мы с Юлькой продолжали идти, она бы как раз долбанула её по голове. Я стояла и тупо смотрела на ледяное крошево. Юлька медленно поднялась, отряхивая юбку: она приземлилась как раз на подтаявший снег и была ниже пояса мокрой.
- А сказать вот нельзя было, да? – раздражённо спросила она.
- Можно, наверно, - неуверенно ответила я.
- Всю юбку изгадила, - ворчала Юлька.
- Уж лучше грязная юбка, чем с дырой в башке, - очнувшись, сказала я.
Юлька передёрнулась. Я схватила её за руку и потащила обратно в дом.
- Что ты творишь? – возмущённо вырывалась Юлька.
- Ты вся мокрая. Ещё простудишься – меня твой Ёж убьёт. Придёшь – мигом в ванную, примешь тёплый душ. И не смей набирать воду!
- А что будет? – перепугано спросила Юлька. Я чуть не заржала: её наивная вера в мои колдовские способности была такой трогательной.
- Соображай. Выкидыш может быть. И горячего чаю налей себе. А потом переоденешься, и в кровать, под тёплое одеяло. И спать. Ясно?
Юлька быстро-быстро закивала головой, а я вытащила телефон и набрала Ёжика. Затем сунула трубку Юльке в руки и потащила дальше. Сбивчиво Юлька объяснила Ёжику про сосульку и юбку, напирая на то, что я спасла ей жизнь, и, видимо, так его напугала, что он догнал нас у дверей подъезда, когда я набирала код. Перемежая мат с руганью на меня и благодарностями, он под ручку проводил Юльку до моей квартиры. Потом, покрутившись вокруг неё с пледом и чашкой чая, он, успокоенный, проводил меня к машине. А потом, не торопясь, мы уже ехали в эту чёртову подмосковную деревню. Господи ж ты боже ж мой! Когда Серёга уже прекратит нас всех там держать! Сегодня же скажу этому доморощенному Спилбергу, что хватит уже морозить жопы актёрам своими потугами на режиссуру.



На удивление Серёга не буйствовал, когда я приехала одна, без Юльки. Даже зубами не скрипнул. Только мрачно глянул и отослал на  грим. Инка, пока делала мне лицо, всё пыталась выяснить, почему нет Юльки. Пришлось ей рассказать про сосульку, про подтаявший снег, про намокшую юбку. Умолчала я только о том, что я это предвидела. Иначе трёп бы не закончился никогда.
Верка на площадке встретила меня поджатыми губами и ненавидящим взглядом. Кстати, что она тут делает? Я прикрыла глаза, сосчитала до десяти и уставилась ей в переносицу. Перед моими глазами замелькали картинки: вот она дрожит у дверей какого-то кабинета, со страхом ожидая диагноза; вот она под капельницами на химии злобно зыркает на таких же бедолаг и шипит им в ответ; вот она делает минет Серёге (что? минет? я глазам своим не поверила!) и тот ей отвечает, что она будет задействована в следующем эпизоде… Так, кабинет – это, надо понимать, онколог. Эта зараза всё-таки пошла к врачу. И тот подтвердил мой диагноз. И назначил ей «химию». Которую она терпеть не может, как любой нормальный человек. Только вот почему она шипела на своих соседей? Те тоже раковые. Высохший мужчина средних лет рядом с ней шутил, улыбаясь бескровными губами. А у него чуть не последняя стадия. Наверно. Но он не ныл, не жаловался, никого не оскорблял. А эта… И уж что больше всего меня поразило, так это минет… Как эта гордая сволочь опустилась делать минет тому, кого на дух не выносила и считала бездарностью и мелким гадом? Теперь понятна та их достопамятная сцена с кофейной гущей: ещё бы! она делала минет тому, который потом вообще удалил её из сериала! Есть от чего взбеситься. Тем более, когда дни твои сочтены, а ты хочешь ещё немного пожить и желательно хорошо.
- Чего уставилась? – прошипела Верка. – Ванга доморощенная. Собой займись, тварь беспонтовая.
Боже, как я устала от её ненависти! Что я ей сделала?
Я снова сосредоточилась и постаралась передать ей свою мысль: «Отвали от меня. Я не виновата, что у тебя рак. Я не виновата, что ты ходишь на «химию» и там тоже всех ненавидишь. Я не виновата, что ты ублажаешь Серёгу ради роли в голимом эпизоде. Я перед тобой ни в чём не виновата. Хватит злобствовать! Если ты меня доведёшь – устрою тебе инсульт, чтобы не мучилась и не изводила других. Будешь лежать овощем и ходить под себя. И никто к тебе не подойдёт. Так и сдохнешь в дерьме и в одиночестве. Это моё последнее предупреждение».
Я не знаю, смогла ли я внушить свою мысль Верке, или она увидела что-то у меня на лице, но её перекосило, и она умчалась, фырча, как закипающий чайник. Хоть вопить перестала и призывать меня на костре сжечь. Не знаю, правда, надолго ли. Будет, что рассказать Юльке, когда я вернусь…
Я хотела потереть лоб – голова заболела, - но Инка шлёпнула меня по руке:
- Зря я, что ли, пыхтела над твоим лицом? А ну вали на площадку!
И она вытолкнула меня из кресла. Да уж, Серёгина манера на площадке заразительна: все начинают дёргаться и спешить.
Я махнула рукой: побыстрее бы всё закончилось. Дома Юлька лежит. А я даже не знаю, всё ли с ней в порядке. Всё-таки шлёпнулась на задницу, хоть и в снег. Да ещё мокрая вся…
Не обращая внимания на дикие гримасы Серёги, я позвонила Юльке. Только услышав её жизнерадостный голос, я успокоилась. Глянув на пританцовывавшего Серёгу, я встала на своё место. Тот, с опаской зыркнув на меня, убрался из кадра.
Без энтузиазма отсняв первые минут десять, хмурый Серёга дал нам пятиминутную передышку, пока перетаскивали камеры и выставляли свет. А меня вдруг накрыло: я увидела Юлькиного Ёжика за рулём. Вернее, я как бы была на его месте. Или в его теле. Или… Короче, он был внутри машины – куда-то ехал. А на него нёсся какой-то КАМАЗ. Сам Юра, похоже, задремал. Я в ужасе смотрела на воющее чудовище и вдруг… я нажала ногой на тормоз и вывернула руль. Машина уткнулась в сугроб, я (или Юра) ткнулся грудью в руль и заморгал. КАМАЗ, дико завывая, промчался, чуть не задев правое крыло. Юрка (или я) дёрнулся вместе с машиной.
Очнулась я, когда Верка с наслаждением молотила меня по щекам.
- Кончай веселиться, - хрипло сказала я, перехватив её руку. Господи! Как же трудно было мне это сделать!
- Снова цирк устроила? – с ехидным удовлетворением спросила Верка.
- Прокляну, - негромко сказала ей я. – Рак тебе благом покажется.
Верка ехидно хотела мне что-то сказать, но я смотрела ей в глаза. Мне было трудно. Голова смертельно болела, глаза закрывались. Но я не сводила с неё взгляда. Я вспоминала все её гадости, которые она сделала Юльке, устраивала Петюне, Ёжику, девочкам с площадки, которые делала мне. Припомнила все сплетни, все подлости и мелкие пакости её знакомым и незнакомым, соседям и просто случайным людям в транспорте или на улице. Откуда я всё это узнала? Не знаю. Это пришло мне в голову, когда я начала копаться в её… голове или душе – откуда мне знать, где я копалась? Моя голова сама была готова взорваться. Всё это пронеслось перед моими глазами. И всё это я попыталась мысленно передать ей, прибавив от себя: «Ты – мелкая завистница, злобная паскудница, пакостливая дрянь. Ты заслужила свой рак. И никто по тебе не заплачет. Ты всех оттолкнула от себя. У тебя даже родных не осталось. А друзьям ты нагадила так, что они будут рады, если тебя не будет. Покойся с миром». И я попыталась устроить ей обещанный инсульт. Но, видимо, плохо сосредоточилась или голова сильно болела. Но мне удалось только слегка передать ей собственную головную боль. Её лицо исказилось. Я закрыла глаза. Боже! Как же болит голова!
На своих губах я почувствовала солоноватый привкус. Через секунду их коснулась салфетка. Медленно открыв глаза, я увидела дико встревоженное лицо… Морозова. Я ещё умудрилась удивиться.
- Что такое? – с трудом спросила я.
- У тебя кровь, - серьёзно сказал он, и поднёс к моим глазам влажную салфетку. Она была насквозь пропитана кровью. Тревога в его глазах настолько озадачила меня, что я не сразу осознала, что он перешёл на ты.
- Ерунда, - прохрипела я. – Позвони Юре. Узнай, как он. Сильно ли ему грузовик крыло помял? Пусть садится на автобус и едет домой отсыпаться.
Морозов недоверчиво посмотрел на меня и вытащил телефон…
Я ощутила лёгкий холодок. Верка… Эта курица стояла поодаль с каким-то непонятным выражением лица. Я так привыкла видеть на нём недовольство, зависть, злобную радость, что спервоначалу не поняла, что она… сожалеет? Я не могла поверить своим глазам. Как раньше не могла им поверить, увидев её, делающей минет Серёге. Сейчас на её лице было написано неподдельное страдание, в глазах стояли слёзы. Я отвернулась от неё. Ей полезно осознать. А у меня нет сил сейчас её жалеть или даже просто сочувствовать.
Снова что-то потекло из моего носа. Морозов снова шустро промокнул салфеткой.
- Тебе в больницу надо… - начал он.
- Ты Юре звонил? – перебила я.
- Да. – Он был явно растерян. – Ничего не понял. Он задремал за рулём, и его чуть не раскатал КАМАЗ. Говорит, как на секундочку отключился, как что-то ему на ногу наступило и на педаль нажало. Потом вцепилось в руки и вывернуло руль. Он перепугался – подумал, Юлька рядом. А как грудью в руль ткнулся – в себя пришёл. Рядом никого. Только КАМАЗ мимо летит и сигналит. Борт чуть зацепил…
Он помолчал.
- Откуда ты узнала?
Я с трудом подняла на него глаза – даже это было больно.
- Почувствовала. Не могла сильно руль вывернуть, потому грузовик крыло ему и задел.
Морозов отшатнулся. В самом деле, мои слова нормальному человеку могли бы показаться бредом сумасшедшего: я на расстоянии управляю машиной – кручу руль. Да ещё падаю в обморок и истекаю кровью из носа. Когда она уже перестанет? Кстати, странно, что Верка никак не прокомментировала…
Когда я снова открыла глаза, с моей руки уже снимали манжету тонометра. Оказывается, кто-то вызвал медиков.
- Наташ. – Ко мне подошла Машка, одна из тех, что играли маленькие роли. – Тут тебе Калининград звонит… - И она протянула мне телефон.
Я с трудом взяла его в руку – какой же тяжёлый! И вдруг…
- Аделина Карловна. Ваш сын не брал этих денег. Его подставили. Если вы ему не поверите, он спрыгнет с крыши. Позвоните ему! Немедленно! – И я снова отключилась…



- Ну нельзя же так резко начинать пользоваться своим обретённым даром! – услышала я голос, конечно, вездесущего Гарика. – Эдак ты инсульт не Верке устроишь, а себе. Вон, Володю насмерть перепугала…
- Гарик, иди в жопу, - не открывая глаз, лениво сказала я. Так не хотелось снова возвращаться в этот мир – я устала.  – Не вспомнила я никакой дар. А Морозову твоему я на фиг не сдалась. Если я тронусь мозгами и меня запрут, ему надо будет привыкать к новой партнёрше на площадке. И, кто знает, может, она ещё хуже меня будет. И ему это надо? Вот он и не хочет, чтобы я раньше окончания сериала кончилась…
- Он так о тебе заботится, а ты…
- Заботится, не спорю, - говорила я. – И я тебе сказала почему…
- Ну, вы не совсем правы, - вдруг услышала я странно напряжённый голос.
Я резко открыла глаза и тут же охнула: свет резанул по ним так, что у меня слёзы выступили. Морозов. Рядом со мной. А я в палате. Дежа вю прямо…
- Что вы здесь делаете? – столь же напряжённо спросила я. Конечно, он слышал, как я говорила с Гариком! Этот говнюк не мог предупредить меня, что я не одна!
Морозов внимательно смотрел на меня. Мне даже стало как-то неуютно. А, шут тебя задери, сам виноват! Не надо было меня подслушивать! Покашлял бы, что ли, ради приличия! Да ещё, сволочь такая, опять на вы перешел!
Краем глаза я заметила Гарика на подоконнике. Этот гад сидел и улыбался! Ну, погоди! Сейчас я устрою тебе! Если ты считаешь, что я вспомнила свой дар – гореть тебе в аду, пакостник!
- Ладно-ладно! – замахал Гарик руками. – Ухожу-ухожу! Какая ты вредная стала, когда научилась меня прогонять!
«Сам-то какой? Постоянно меня задираешь и злишь», - подумала я.
- Ох ты, какие мы ранимые! Все-то тебя задирают! Все-то тебя хотят обидеть и унизить! Дура! – заорал Гарик.
Ну всё!
Я закрыла глаза и сосредоточилась… Когда открыла, успела заметить возмущённую рожу таящего Гарика. Он пытался мне что-то сказать, но я велела ему заткнуться. Короче, пропал он, к моему удовольствию, и не вернулся. Мерзавец.
Я посмотрела на Морозова. Он, оказывается, всё время за мной наблюдал.
- И что вы такого увидели в моём лице? – холодно спросила я.
- Да вот, никак не могу понять, то ли вы гениальная актриса, то ли придуриваетесь ради каких-то своих целей. То ли вам от меня что-то надо… Хотя, после ваших откровений я начинаю сомневаться, что вы от меня чего-то ждёте и что вы в своём уме…
- А никто из нас не в своём уме, - припомнила я диалог Алисы и Чеширского Кота из «Алисы в стране чудес» . – Просто некоторые это слишком хорошо скрывают.
Он чуть улыбнулся. Видимо, моя начитанность ему импонировала.
- И давайте прекратим этот цирк с версальской вежливостью, - недовольно сказала я. – Вы уже решили обращаться ко мне нормально. Так с чего вдруг опять выкаете?
- Я? – удивился он. – Когда?
- Когда утирали мне нос от крови.
Он смутился. Не думал, что ли, что я это замечу? Или надеялся, что забуду?
- Владимир, мы взрослые люди. Я прекрасно вижу, что не нравлюсь вам. Но вы меня хотите. И это раздвоение вас бесит. От сюда и ваше отношение ко мне. Определитесь уже, кто я для вас. И закончим эту комедию.
Мои откровения, видимо, основательно выбили его из колеи: видок у него был ошарашенный.
- А с чего вы… ты решила, что я тебя хочу? – наконец выдавил он. Ну, слава богу! Определился хоть с обозначением!
- Я ж не деревянная, - сказала я недовольно. – Или вы думаете, что я совсем ничего не чувствую? Не могу определить, когда играет актёр, а когда хочет мужчина? Гадалкой-колдуньей быть не надо, чтобы почувствовать… - Я осеклась. Он изо всех сил всё время старался не показывать своего отношения ко мне, пряча его под бронёй иронии, ехидства и провокаций. А тут я вывалила всё это ему в лицо. Что меня дёргало за язык? Давно же знаю, что мужчины не любят откровенность и прямоту. Им подавай восхваление, преклонение и похвалы. А я уже как-то привязалась к этому ершистому гаду. И уже начинала скучать без его язвительности. А ну как вообще исчезнет из моей жизни? Я заглянула себе в душу, чтобы понять, что бы я почувствовала тогда. Если откровенно себе сказать, то странное разочарование. Чёрт… Неужели я влюбилась в этого… деда Мороза?
А он всё смотрел на меня и думал. Я даже не пыталась заглянуть в его мысли. К чему? Никакой дар не заставит переменить чувства другого человека к тебе, если он уже определился. А я не хотела влиять на него. Это принуждение. Я же хотела, чтобы он решил сам.
Наконец он встал. Походил по комнате, ероша волосы на затылке.
- Даже не знаю, что вам… тебе сказать, - произнёс он, стоя спиной ко мне. – Каждый откровенный разговор с вами – как ушат холодной воды на голову. – Он повернулся. – Я не знаю, чему верить. Поначалу я думал, что вы так внимание к себе привлекаете. Хотя, убей бог, не понимал, зачем: ведь в иное время вы мне постоянно грубили… - Я хотела было уже с возмущением ответить, но он не дал мне сказать. – Понимаю, вы думали, что так защищаетесь от меня. Но ведь это я защищался от вас. – Я вытаращила глаза: это как? Я ж ему слова не говорила первая, чтобы от меня защищаться! – Видите ли, с первой минуты, как я увидел вас, вы мне не даёте покоя. Никогда со мной такого не было. Вы единственная женщина, которая настолько занимала мои мысли. Как так может быть? Актриса, которая снимается в дурацком сериале, валяется на всём готовом в палате, капризничает, и читает Фейхтвангера, знает о Салическом законе и исторических загадках, Шекспира чуть не наизусть, сама сходу, экспромтом сочиняет стихи, так трепетно относится к своей подруге, да ещё беспокоится о чужих алкоголиках! Как это в вас всё соединяется? – Он сел. – Я должен был разобраться. Но чем больше разбирался, тем больше привязывался к вам. И это меня злило. А потом я постепенно начал понимать, что вы настолько неординарная женщина, что надо мне перестать копаться в потаённых глубинах того, что я сам себе напридумывал, и принять вас такую, какая есть. В придачу, вы меня действительно привлекали. Странно было видеть миловидную женщину, которая считает себя некрасивой. Женщину, которая не обращает внимания ни на внешность с причёской – ведь лишиться таких роскошных волос не каждая даже подумает, не то, что сделает, ни на одежду. Которая вместо гламурных сумок ходит с потертым рюкзаком, говорит, что думает, не заботясь, как на это отреагируют окружающие. Ваше обаяние так на меня действовало, что я сам себе удивлялся. Ваши поцелуи в кадре – вы ведь не притворялись? Не играли?
Он смотрел на меня с серьёзностью, которая в иное время вызвала бы у меня ухмылку или язвительную насмешку. Но тут я оторопела. С чего его на откровения потянуло? Да ещё какие! Оказывается, он в меня влюблён чуть не с первого дня, как увидел такую всю страшную в палате после Петюниного удара топором по башке. Тут я вторично оторопела: влюбиться в подобное чучело? И кто из нас ещё с приветом, спрашивается?
- Нет, не играла, - сорвалось с моих губ. – Вы меня действительно возбуждали. И я ждала, чем всё закончится. Но вы всякий раз разочаровывали меня. – Он нахмурился. – Я ждала продолжения, - пояснила я. – Но вы были настолько тактичны и деликатны, что прямо зло брало… - Чёрт! Чёрт! Чёрт! Я вслед за ним перешла на вы и как дура разоткровенничалась! Ну всё… Теперь он имеет надо мной власть – то, чего я всё время старалась избежать. Теперь он будет считать, что покорил меня. А значит станет самоуверенным козлом с манией величия. А мне отведёт роль послушной овцы, которая будет обязана ему поклоняться и его нахваливать…
Я помрачнела. Он напрягся.
- Вы бы хотели, чтобы мы стали любовниками? – напряжённо спросил он в лоб.
- Я бы хотела нормального человеческого общения. – Если он хотел меня выбить из колеи – дохлый номер. - А не этих догадок о том, кто к кому и как относится, что думает и вообще… Прекратите мне уже выкать! Это до невозможности бесит! – вспылила я.
Он улыбнулся. Видя его улыбку, с меня слетела вся злость. Права Юлька – улыбка у него потрясающая.
- Мне трудно вот так, сходу говорить вам ты. Я привык держать свои мысли при себе и не подпускать человека близко…
- Я и не хочу, чтобы вы подпускали близко! – перебила я. Не надо мне от тебя ничего. Не хочу я лезть в твою душу. Просто перестань видеть во мне шут знает что…
- Хорошо, – снова улыбнулся он и подошёл к моей кровати. – Попробую. Но ты чертовски упрямая и непонятная женщина. Я никак не могу тебя раскусить.
- Не надо меня кусать, - ворчливо сказала я, пытаясь грубостью прикрыть своё смущение. – Я не орех.
- Я знаю. – Он сел ко мне на кровать и взял за руку. – Ты весьма сексуальная женщина. Которая вскружила мне голову.
Он медленно наклонялся ко мне. А я, затаившись, ждала. Наконец он неторопливо прикоснулся губами к моим губам. Не было камер вокруг, софитов, Серёги с его командой. Даже вездесущий Гарик не появился, чтобы возгордиться своим пророческим даром или чем там ещё. Были мы одни. И я отдалась своим чувствам, которые уже не хотела сдерживать. Его поцелуй, хоть и ожидаемый, застал меня врасплох. Оказывается, он целовался по-разному. Сейчас я чувствовала нежность. Тогда как в первый раз это была затаённая животная страсть. И то, и другое мне безумно нравилось.
Я подалась к нему всем телом, он обнял меня за плечи и уложил обратно. Мой язык требовательно хотел продолжения, но Морозов слегка отодвинулся от меня и прошептал:
- Тебе еще окрепнуть надо.
- К чёрту! – сказала я, и впилась в его губы сама. Если он не хочет беспокоить больную женщину, то эта женщина сама побеспокоит его.
И, позабыв обо всём на свете, я, не отрывая губ от него, начала расстёгивать его рубашку. Он не протестовал. Я улыбнулась про себя: пусть только потом попробует разыгрывать из себя самоуверенного козла – я ещё посмотрю, как у него это получится, и сумею поставить его на место.
За подобными мыслями я не заметила, как он стащил с меня майку. Вот ведь мастер!
Тем временем я взялась за ремень его штанов. Он был настолько готов, что много времени нам не потребовалось. Через секунду он был уже в моей кровати, лаская мое тело и шепча нежные глупости в ушко. Восхитительно! То, что нужно!
…А потом кроме нас двоих мир перестал существовать…



…Его губы были мягкими и упругими – странноватое сочетание, нежными и требовательными – ещё более необычное свойство в одном человеке. Его язык был виртуозен: у меня было около дюжины любовников (не бог весть что и не повод для хвастовства или сожаления), но ни один не целовался так мастерски, как Морозов. Мой язык то замирал в удивлении, когда его трепетал у меня во рту, вызывая непередаваемые ощущения во всём теле, то игриво ласкал его спинку, заставляя уже его замереть в недоумении. Он целовал меня со страстью и нежностью одновременно, жадно и осторожно, покусывая и посасывая мои губы, углубляя в них язык и убирая его, как только я пыталась сама его прихватить своими губами. Нежность и страсть одновременно – не знала, что так может быть. Непередаваемое, необычное ощущение, порождающее в теле непонятное возбуждение и дрожь.
Когда всё закончилось, он лежал, расслабленный, закинув одну руку за голову, а другой обнимая меня. Я тяжело дышала: давно уже никто не вызывал у меня проявления таких африканских страстей! А Морозов оказался превосходным любовником: в меру страстным, чтобы совместно со мной не спалить нас обоих, умелым настолько, что каждая моя клеточка  до сих пор дрожала от возбуждения, и отзывчивым – мне достаточно было только прикоснуться к нему, и я уже понимала, что ему приятно, что нет, а что мгновенно приводит в экстаз. Оказалось, его шея была столь же чувствительна, как моя. Интересный факт. Обычно мужчины возбуждаются, когда ласкаешь их… другие части тела. Преимущественно в районе таза…
- Как ты это делаешь? – вдруг спросил он.
- Делаю что? – Я посмотрела на него снизу вверх, покоясь на его плече.
Он помолчал.
- Уже долгое время я лечился от депрессии. Говорить, в чём причина, смысла нет: она всегда не одна и всегда не интересна… Я столько терапевтов посетил, таблеток выпил, на дурацких сеансах побывал… Ничего не помогало. Хотел уже было профессию сменить… А ты… С тобой мне хочется жить. Я в первый раз увидел солнце… - Я посмотрела в окно: в него светило яркое солнце с ослепительно голубого неба. – Как ты это сделала?
Я снова посмотрела на него. Он смеётся, что ли? Это у него-то депрессия? Баловень судьбы, красавец, любимец женщин, с отличным чувством юмора, когда не ударяется в пошлость, режиссёр с его рук ест и главную роль дал, сценарий чуть не под его диктовку пишется – что ещё надо? Но вдруг я ощутила его всепоглощающую тоску: как будто стало засасывать в чёрную вязкую пучину. Жуткое дело!  Обречённость, бессмысленность, отчаяние, безысходность, тоска обступили меня непробиваемой стеной, сжимая в кольцо душевной боли. Я сосредоточилась, пытаясь защититься от всего этого. Всё же секс с этим дедом Морозом был первоклассным. Я вспомнила всё то, что произошло между нами недавно, своё наслаждение, его удовлетворённые хрипы и глухое рычание и вдруг… Яркая вспышка пронзила мой… внутренний взор. Меня снова как будто изнутри в голову ударило и… чернота отступила. Я как будто плыла в облаках. Я была счастлива и радостна, спокойна и удовлетворена. С трудом открыв глаза, я увидела его изумлённое лицо.
- Ты это почувствовала? – Он неуверенно улыбнулся.
- Да. – Я провела ладонью по его щеке. А я и не заметила, когда он успел убрать свои кудельки – дурацкую бородёнку, похожую на кудри на мошонке. Сейчас мне уже было не смешно. Никогда прежде не испытываемая мной нежность затопила меня. Я крепче прижалась к нему. Странное чувство охватило меня: впервые в жизни я хотела мужчине отдать всю себя без остатка, оградить от бед и печалей, слиться воедино настолько, чтобы не разделяться.
- Ты странная, - тихо сказал он, крепче прижимая меня к себе и целуя в макушку.  Сладостная истома разлилась от того места до кончиков пальцев на ногах, ярко вспыхнув в паху. – Не знаю, как ты это делаешь, и мне наплевать на это. Только, чёрта с два, я тебя теперь оставлю! – И он сжал меня так, что я чуть не задохнулась. В первый раз слышала, как Морозов ругается. Я улыбнулась: получилось  забавно и трогательно. Я прислушалась к себе. Странное дело, но меня подобное собственничество не покоробило. Я, которая всегда противилась власти мужчины надо мной хоть в малости, тут повела себя, как влюблённая дура, которой захотелось любви, защиты, обожания. С каких это пор во мне вдруг возникли эти ничтожные качества?
- С тех пор, как ты стала женщиной, - проворчал Гарик, материализовавшись на подоконнике. – Говорил я тебе…
«Говорил, говорил, - подумала я лениво. – А теперь отвали. Оставь мне хоть иллюзию того, что я нормальная женщина, а не дурочка пятнадцатилетняя. Не зли мою гордость. И, кстати, я ещё не всё вспомнила, как ты знаешь. Поэтому дай просто передохнуть, пока твой Морозов не стал обычным скотом, как все вы со временем, а я не убилась головой о стенку, что поддалась на всё это».
- Дура, - ласково сказал Гарик.
«Знаю, - мысленно ответила я. – Сто раз уже говорил. Исчезни».
Гарик хотел что-то сказать, но исчез раньше, недовольно скривившись.
- О чём ты думаешь? – спросил Морозов, внимательно глядя на меня.
- О том, кого следующего мне придётся спасать, - ответила я, удобно устроившись у него на плече. Сама не заметила, как стала дремать. Оказывается, это может быть приятным, когда засыпаешь в объятиях любимого. Любимого? Но тут я додумать не успела – сон сморил раньше.
 


После моего приснопамятного пробуждения в обществе Морозова наши отношения с ним весьма запутались и стали ещё более непонятными. Он вдруг снова забился в свою раковину, видно, досадуя или стыдясь того, что так разоткровенничался со мной, и мы переспали. Нет, он по-прежнему был обаятелен и остроумен, когда группа посещала меня в палате. Он по-прежнему улыбался своей потрясающей улыбкой, от которой у женской половины группы сами собой начинали падать трусики, и сыпал анекдотами. Но в его общении со мной появилась какая-то настороженность, как будто он боялся, что я его укушу. Или он ждал от меня какой-то подлости. Я порывалась сказать ему, что не предам его доверия. Что я сама боюсь того, что он начнёт трепать о том, что между нами было, что будет вести себя со мной как самоуверенный хозяин. Но каждый раз я натыкалась на его настороженный взгляд, и у меня язык прилипал к нёбу. Возможно, всему виной было то, что ко мне в палату шеренгой ходила съёмочная группа, да Серёга постоянно приставал ко мне с очередными съёмками комы. Но на этот раз я упёрлась: никаких съёмок. Достаточно он меня поэксплуатировал! На его блеяние я ему напомнила про своё предсказание относительно амбала с деньгами. Одного этого оказалось достаточно, чтобы Серёга с воплями убежал из моей палаты и не появлялся некоторое время. Я была очень этому рада, потому как мне не хотелось влиять на его и без того неадекватные мозги. Верка, как обычно, приходила с поджатыми губами. Но сейчас она хотя бы не сочилась ядом. Своим шестым чувством я почувствовала, что в ней что-то изменилось. Я понадеялась, что мои слова хотя бы отчасти заставили её задуматься. Юлька была всё такая же шумная и заразительно весёлая. Беременность не заставила её унять свой характер. Даже, скорее, наоборот. И это меня тревожило: подобная эмоциональность могла повредить ребёнку. Детям. Озадачивал меня Морозов – ну как мне было пробиться через его стеклянную камеру? Я приходила в отчаяние от того, что наши начавшиеся доверительные отношения снова вернулись на стадию осторожного знакомства. А ведь я начала привязываться к этому… этому… деду Морозу…
Наконец подобное хождение по хрупкому стеклу мне надоело, и, когда он в очередной раз пришёл ко мне в палату в сопровождении Юльки (он теперь не рисковал приходить один – видимо, боялся не устоять сам или что я на него накинусь), я отослала её по какому-то ерундовому вопросу. Морозов хотел было пойти за ней, но я его удержала, мёртвой хваткой вцепившись в его руку. Заставив его сесть на мою кровать, я убрала руку и удобнее уселась среди подушек.
- Давай уже поговорим, - начала я. – В чём дело? Почему ты снова чураешься меня, как будто я сифилитик или припадочная?
Он помолчал. Потом встал. Я, было, подумала, что он сейчас уйдёт, и приготовилась снова остановить его. Но он только походил по палате, ероша волосы на затылке.
- Мне трудно так резко перестроиться, - наконец сказал он, не глядя на меня. – Я привык доверять только себе. Потому что любой женщине от меня что-то было надо. А не получая того, чего я просто не мог дать, я сам получал удар в спину. Именно потому, что я, как дурак, влюбился в тебя, я и не хотел повторения прошлых подлостей от тебя тоже. Я ведь не знал, как ты ко мне относишься. И пока ты унижала меня и грубила мне, я был уверен, что ты меня ненавидишь. Это отчасти успокаивало: значит, не будешь ко мне ластиться, что-то просить или требовать…
- Я тебя не унижала и не грубила тебе, - мрачно перебила его я. – Я лишь вела себя с тобой так, как ты со мной. Я же тебе объясняла не раз! И тоже была уверена, что безразлична тебе. Но спросила я сейчас не об этом. Вся эта любовь-ненависть и недомолвки в прошлом. Теперь-то что? Мы откровенно поговорили. И вполне можем вести себя как нормальные люди. А не ходить вокруг кругами, присматриваясь друг к другу и боясь задеть, как карточный домик. К тебе в душу я лезть не собираюсь, замуж не стремлюсь, трепаться о том, что мы переспали, у меня нет желания. Так в чём дело? Мне от тебя ничего не надо, кроме нормального отношения.
Он молчал, глядя на меня. То ли оценивал, то ли готовил ответ.
- Мне нужно время, - наконец сказал он.
- Для чего?
- Чтобы… поверить… Перестроиться…
- Да на здоровье, - пожала плечами я. – Только прекрати относиться ко мне так, как будто между нами совершенно ничего не было. Я ведь тоже не железная. Могу и ответить. Не говоря о том, что долго ждать, пока ты отелишься, я не собираюсь.
Он мрачно посмотрел на меня. Потом медленно улыбнулся.
- Я знаю. – Он помолчал и добавил: - Я постараюсь…
Вернувшаяся Юлька подозрительно оглядела нас по очереди. Когда Морозов вышел, она подскочила ко мне.
- Что между вами было? Что ты ему сказала?
Конечно, Юлька моя лучшая и единственная подруга, но я вовсе не обязана обнажать перед ней душу.
- Юль, - я взяла её руки в свои, заставив сесть и успокоиться. – Между нами ничего нет. – А как иначе назвать наши с ним отношения? Я даже слова подобрать не смогла. – Я просто попросила его не цепляться ко мне. Очень попросила.
Юлька недоверчиво посмотрела на меня.
- Интересно, как это ты очень попросила? Ты думаешь, я тебе поверю? У вас давно уже что-то между собой происходит. И я хочу знать, что.
Она плотно уселась на кровать и сложила руки на груди. Я вздохнула. Я не хотела с ней ругаться. Но и открывать душу тоже не входило в мои планы.
- Юль, я не знаю, что тебе сказать. Иногда мне кажется, что он действительно влюблён в меня. А иногда я его убить готова. Что между нами может быть? Только Серёгины фантазии, которые мы вынуждены играть. Лучше расскажи, как ты после того случая с сосулькой – всё нормально? Детям не повредило?
- Не меняй тему, - сказала Юлька, не меняя позы. – Со мной и детьми всё нормально. Ты и сама знаешь. А по поводу Морозова не заговаривай мне зубы: ты же можешь его прочитать, как книгу.
- Нет, Юль. Не могу. Я не всесильная колдунья. Я не могу «видеть» и «читать» каждого и каждому предсказывать. Гарик очень хотел, чтобы я вспомнила свой дар. Но я даже понятия не имею, в чём именно он заключается. Предвидеть я начала после удара топором. Но Гарик всё твердил, что я забыла и должна вспомнить. Юль, я обычный человек. И никакого особого дара у меня нет. Вот у тебя дар – ты всегда на позитиве, тебя все любят, на тебя даже сердиться нельзя. Скоро у тебя будут дети, а муж тебя любит до безумия. Это ли не дар? А что у меня? Мерзкий характер, беготня по стране и одинокая съёмная квартира. Я даже кошку не могу себе завести – меня дома никогда нет. Смысл был бы в том, чтобы я её завела? – Я вздохнула: я очень люблю кошек. – Нет, Юль. Ничего у меня нет.
Юлька всхлипнула. Я удивлённо посмотрела на неё: мой маленький спектакль так её растрогал? Мне даже стало стыдно за своё враньё. Хотя, почему враньё? Я сказала чистую правду. Может, просто не так зацикливаюсь на этом, более спокойно смотрю на своё одиночество и не устраиваю трагедий из-за того, что у меня нет мужика рядом. Но Юлька…
Я погладила её по руке. Уж лучше пусть жалеет меня, хоть я в этом и не нуждаюсь, чем лезет в душу.
Вдруг Юлька сорвалась с кровати и кинулась меня обнимать, всхлипывая мне в ухо. Вошедший Морозов остановился на пороге, не зная, как реагировать. Из-за Юлькиной спины я закатила глаза и улыбнулась. Морозов неуверенно улыбнулся в ответ.
А Юлька, основательно промочив мне плечо и шею, вдруг сорвалась с моей кровати и кинулась к Морозову на грудь, ревя, как пароходная серена.
- Какие же вы счастливые! – прорывалось у неё между всхлипами. – И какие глупые! – Она ещё пошмыгала носом, утираясь платком, услужливо поданным ей Морозовым. Наконец она подняла на нас опухшие глаза и сказала с самоуверенностью матери семейства: - Ведь вы же любите друг друга! Слепому видно! – Морозов замер. Я тоже остолбенела. Вот это проницательность! – Не надоело вам валять дурака? Володечка, - она обратилась к Морозову. – Наташка, конечно, с приветом и тараканами, но ты ж в любой момент можешь её потерять – ты погляди на неё: то привидения, то предсказания, то Ёжика моего спасла, то меня! От такого перенапряжения она и умереть может!
Морозов побледнел.
- А ты? – Она обратила ко мне своё зарёванное лицо. – Не надоело уже одной куковать? Может, остепенишься? Хватит по чужим городам и койкам прыгать!
- Мы друг другу ничего не обещали, - начала я.
- Я никому ничего не предлагал, - одновременно со мной сказал Морозов.
- Так пора бы уже! – воскликнула Юлька, и потащила упирающегося Морозова к моей кровати. Схватив его руку, она вцепилась другой в мою. – Будьте счастливы наконец! – сказала она радостно, и соединила наши руки.
От прикосновения к руке Морозова меня снова охватила возбуждающая волна удовольствия. Морозов слегка дёрнулся. А Юлька, ехидна такая, стояла рядом и хихикала.
- Я давно уже всё поняла, - радостно вещала она, удерживая наши руки. – Раньше, чем вы оба.
- Ну и сука же ты, - ласково сказала ей я. – Могла бы и предупредить, что ясновидица у нас ты.
- Ну… - Юлька зарделась – ни дать, ни взять, снова приняла мои слова за чистую монету. – Никакая я не ясновидица. Просто я вас обоих люблю. И хочу, чтобы вы были счастливы.
Она обняла нас обоих и упорхнула из палаты, весело что-то напевая.
- Это вот что сейчас было? – спросил Морозов, провожая её взглядом.
- Обычная женская интуиция, помноженная на проницательность будущей матери, - ответила я, с улыбкой глядя на него. – Ну так как? Прекратим валять дурака?
- Не берусь утверждать, но давайте попробуем, - сказал Морозов, с улыбкой повернувшись ко мне.
Он наклонился ко мне и потом… Словом, потом уже не имеет значения ни для кого, кроме нас двоих. Скажу одно: второй раз меня не разочаровал и был не хуже первого.



В этот раз я не задержалась в палате. И Гарик после своего подлого появления не доставал меня. Как я и ожидала, он ехидно улыбался и посмеивался, когда изредка смел являться ко мне.
- Говорил я тебе, что это твой лучший мужик? – веселился он. – Говорил, что лучшего не найдёшь? А ты ещё упиралась, кобенилась. Вот чего, спрашивается, вам, бабам, надо? Какого рожна? И красавчик, и не быдло, и любовник классный, и по тебе с ума сходит… Чего ты ещё хочешь?
- Наверное, чтобы мной перестали распоряжаться, как вещью. Ты решил, а я была обязана подчиняться? С какой стати? Или он – я же тебе не один раз говорила, ты забыл? В самый первый раз пришёл ко мне в палату, как честь оказал!
- Он же сказал тебе…
- Да, сказал. И что это меняет? Почему он свои чувства прикрывал за счёт моих? И я была обязана по вашему обоюдному желанию подчиняться тебе и раздвинуть ноги перед ним? А потом – вспомни? С какой стати я должна была хорошо относиться к тому, кто надо мной издевался?
Гарик помолчал.
- Ну а сейчас? – наконец хмуро спросил он.
- Сейчас он относится ко мне как к опасному зверю: осторожно. Хотя за те полгода, что мы знакомы, мог бы меня уже понять. И начать доверять. Так что, ты не меня доставай, а приставай к нему, чтобы перестал вести себя как дрессировщик хищников.
- И как я буду к нему приставать? – недовольно спросил он.
- А как ты мне его «подогнал», так и заставь прекратить себя так вести. Ты же сам говорил – забыл?
- Всё я помню, - буркнул Гарик. – Ну ты и стерва…
- Только потому, что не хочу быть игрушкой в ваших руках? Только потому, что смею иметь своё мнение? Как это неудобно: вещь – и вдруг не хочет подчиняться! Да как это так! Какая-то женщина, которой определили её место и указали, как жить, вдруг смеет противиться!
- Ладно-ладно! Завела песню!..
- И буду её заводить! – вспылила я. – Пока вы, скоты, не научитесь ценить женщину как человека, а не как придаток к вашим штанам!
- Да кто ж так… - начал было Гарик, но меня уже несло.
- Исчезни! – заорала я в ярости.
К моему удивлению, Гарик не растаял, как обычно, а мгновенно исчез, успев удивиться этому факту.
Я тяжело дышала. Голова снова начала болеть. Вошедшая на мой крик медсестра деловито пощупала мой пульс и натянула манжету тонометра.
- Если вы продолжите беседовать со своими привидениями, то доиграетесь до инсульта, - спокойно сказала она.
- Так вы уверены, что я не чокнулась, а беседую с привидениями? – удивлённо спросила я.
- А есть разница? – равнодушно спросила она.
- Наверное, вы правы, - неуверенно сказала я. – А вы не отправите меня к психиатру?
- Это дело вашего лечащего врача, - так же равнодушно ответила она. – Пока вы не кидаетесь на меня с кулаками, всё хорошо.
Меня удивила такая точка зрения. Но в то же время и успокоила: у неё нет желания докладывать моему врачу о моих отклонениях, чтобы тот запер меня в психушку.
Пока медсестра мерила мне давление, проверяла глаза, считала пульс и совала градусник под мышку, я внимательно рассматривала её флегматичное, даже замкнутое лицо. Именно таким и должен быть медперсонал в больнице: отстранённым, хладнокровным, деловитым и не сующим свой нос тебе в душу или не кидающийся на грудь с объятиями. Во-первых, это плохо для их собственной психики – пропускать каждого больного через себя. А во-вторых, больница – место, где лечат. А не нянчатся. Выслушивать жалобы на жизнь и правительство, судьбу и соседей, а равно отпускать грехи и жалеть – работа попа в церкви. А не врачей с медсёстрами в больнице.
- Вы такая невозмутимая, - сказала я – Неужели вас совершенно не беспокоит то, что я беседую с призраками?
Женщина сняла манжету, скатала её, глядя на меня. Я заметила лёгкий белёсый шрам на её левом запястье и перед глазами мелькнула картина: молодая девушка в ванной, полной крови. Я сморгнула. Женщина спокойно что-то записала на своём пластиковом планшете, потом снова подняла на меня глаза. Ни страха, ни боли в них не было. Только пустота.
- Я своё отбоялась в жизни, - равнодушно сказала она. – А вы не буйная – чего мне вас бояться? Вы же не тот самоуверенный мерзавец, что к вам приходит. Гарик, кажется?
Я кивнула, удивлённая.
- Вы его знали? – спросила я. Женщина смотрела на меня. Вернее, как сквозь меня. Жутковатое чувство.
- Да. Я знала его. Его привозили сюда несколько раз после его «нервных срывов». – Последние слова она сказала как выплюнула. – Избалованный мерзавец, который считал, что осчастливил мир своим появлением. – Она перевела взгляд за окно. Сейчас в палате были только мы вдвоём. И, возможно, поэтому она разоткровенничалась. – Когда его привозили, - продолжила она, всё так же глядя в окно, - он перещупал всех молоденьких медсестёр. И жутко бесился, когда ему отказывали. Папиком своим грозился. Даже, сволочь, жалобы писал на то, что над ним тут издеваются, плохо лечат, воруют лекарства, грубят. После этого папочкины амбалы побили наших девушек. Одной, самой симпатичной, которой он просто проходу не давал, обещали в лицо кислотой плеснуть.  – Я поёжилась. - А она замуж собиралась – они с парнем своим заявление подали уже. После этого несколько девушек уволилось. На их место пришла дурочка, которая влюбилась в этого…
Тут как по заказу появился Гарик. Он уставился на женщину и открыл было рот, чтобы что-то брякнуть, как я мгновенно приказала ему заткнуться. Он ещё пару раз пооткрывал рот, как рыба, вытащенная из воды, нахмурился и показал мне кулак.
- И что? – спросила я женщину, отводя взгляд от недовольного лица Гарика. – Она его полюбила, а дальше?
- А дальше – обычная банальная история, - вздохнула женщина и начала собираться. Она уже встала, как я взяла её руку. И тут на меня понеслись картинки: восторженные девичьи глаза, пылкие уверения Гарика, раздевавшего девушку, счастье, написанное на лице девушки. Я слышала обещания Гарика поговорить о них с отцом и пожениться. Я видела кровать в палате, где они оба задыхались от страсти, её дрожащие руки с тонкой картонкой с двумя голубыми полосками. Я видела, как он пренебрежительно отталкивает её от себя, её слёзы на опухшем зарёванном лице. Я видела, как она сидела в гинекологическом кресле, белая, как простыня, наркоз, палата, слышала приговор врача после – она никогда больше не будет иметь детей. А потом – ванна, полная крови, девушка с бритвой в руке, с которой капает кровь, снова палата, перебинтованные запястья, капельница, её равнодушное лицо… В следующее мгновение я увидела шприц в руках, спрятанных в хирургические перчатки, светлую запылённую комнату, где Гарик лежит под кайфом… Секунда – и шприц вонзается в вену бессознательного Гарика. Ещё одно мгновение, и Гарик начинает корчиться в судорогах… И вот он с мёртвыми глазами, с пеной на губах и в мокрых штанах лежит у ног девушки.
Это мигом пронеслось у меня перед глазами. Вздрогнув, я убрала руку.
- Вы… убили его? – шёпотом спросила я, вглядываясь  в лицо женщины, которую девушкой видела сейчас в своём видении.
- Да, - спокойно ответила она. – И убила бы ещё раз – ведь это он убил моего ребёнка и всех тех детей, что могли бы у меня родиться. Я просто отомстила за невинные души.
- Я никого не убивал! – взорвался Гарик. – Эта стерва сама пошла на аборт, когда я отказался жениться!
Я посмотрела на него. Как я ненавидела его сейчас! И всю силу своей ненависти я вложила в этот взгляд. Он поморщился.
- Ты врёшь, - прошипела я. – Ты наивной влюблённой девочке обещал жениться, уладить все вопросы с отцом, который спит и видит внуков и будет рад любой твоей жене. А когда эта девушка забеременела, ты сунул ей подачку на аборт, да ещё обозвал дешёвкой, которая прыгает в койку к любому. А она была девственницей!  Ты сам сказал ей избавиться от ребёнка, уж мне не ври – я это видела. Да ты вообще в курсе, сколько стоит аборт? Как это мучительно для девушки – решиться на него вообще? Или за тебя раньше родители всё решали и планировали, платили и улаживали? Да твоему папочке внуки были нужны, как таракану белые тапочки!
- Отца не трожь! – взорвался Гарик, подскакивая ко мне.
- Заткнись! – заорала я. Во мне клокотало столько злости, что, если бы силой мысли можно было что-то взорвать или поджечь, то от больницы, да и от этого городка камня на камне бы не осталось.
Гарик побледнел и отшатнулся. Или это мне так показалось… Он же привидение, крови и плоти не имеет. С чего бы ему бледнеть?
- Тебе, самоуверенному подлецу, даже в голову не приходило, что ты наделал, - продолжала шипеть я. – Ты считаешь себя во всём правым…
- Но она меня убила! – закричал он. – Сделала аборт, попыталась порезать себе вены и убила меня! Это она виновата!
- Заткнись! – снова заорала я. – Кабы не ты, ничего бы не было вообще! Кабы не твоё ущемлённое эго – петертрахать всех, на кого падает твой похотливый взгляд, - всё было бы иначе! Это тебя, мерзавца, отправили сюда, чтобы ты понял, какой ты подонок! Был и есть. Ничему ты не должен меня учить! Ничего не заставлять вспомнить – у тебя это вообще никак получается! Это я должна была тебе показать всю подлость твоей натуры! Ты увидел. Всё! Конец играм! Видеть тебя не хочу, тварь поганая!
Я вскочила с кровати и со всей силой мысли, со всей ненавистью к этому «золотому мальчику» пожелала ему исчезнуть навсегда из моей жизни и не появляться больше никогда… Мгновенная вспышка, Гарик исчез, а меня медсестра, поддерживая под руки, укладывала на кровать, промокая окровавленной салфеткой нос. Её глаза были странно влажными.
- Почему вы не усыновили ребёнка? – тихо спросила я её.
Женщина села на стул рядом с моей кроватью.
- У меня нет мужа, семьи, маленькая зарплата, съёмное жильё – кто же мне позволит? Ещё я на учёте у психиатра. Тут работаю из милости – несколько лет за мной наблюдали, поручая только полы мыть. Но персонала не хватает. Вот и перевели в медсёстры. Да и вообще… - Женщина вздохнула. – Я не могу верить людям. Даже таким маленьким, детям. Что-то у меня внутри сломалось, что я…
Женщина поднялась и направилась к двери.
- Возможно, вы и мне не поверите, - сказала я ей в спину, - но у вас всё будет хорошо. Правда.
Я не пыталась её утешить. Я просто увидела солнечную поляну, полную цветов, и улыбающуюся женщину на ней.
- Посмотрим, - сказала женщина и грустно улыбнулась. – А здорово вы его, - произнесла она.
Тут улыбнулась я. А женщина задумчиво посмотрела на меня и вышла. Какой Гарик, всё же, подлец и лицемер! Если он попадёт к чертям – так ему и надо!
У меня снова разболелась голова, и я провалилась в черноту сна. Господи! Какие ещё ты мне испытания сулишь?



Как и в первый раз встречать из больницы меня пришли Юлька с Морозовым. Хорошо, что съёмочная группа не воспоследовала за ними. Это было бы слишком… Юлька снова была восторженной, шумной, радостной, импульсивной и энергичной, а Морозов… был с цветами. Я чуть было не упала, увидев его с огромным букетом красных роз. А когда он вручил их мне, я даже прослезилась. Соседки по палате с затаённой ненавистью смотрели на меня, с умилением на Морозова и с завистью на букет. Если Юлькин энтузиазм вызывал у них раздражение и недовольство, то улыбка Морозова привела в благодушное состояние. А я была ошарашена: мне ещё никто не дарил таких шикарных букетов, да ещё без повода. Короче, выходила я из больницы под впечатлением. И в машине Морозова я слова не сказала. Да и не смогла бы: Юлька тараторила со скоростью пулемёта, не давая даже собственных мыслей услышать.
Проводив меня до дверей моей квартиры, она наскоро чмокнула меня в щёку и препоручила Морозову. Я даже не успела возмутиться – меня передавали как… как тот букет цветов! Но Юлька на прощание мне улыбнулась и заговорщицки подмигнула. Ну вот… И как мне сердиться на эту авантюристку?
Морозов проводил меня в квартиру, помог снять пуховик и сапоги. Я была тронута его заботой. Войдя в комнату, я остолбенела: на комоде стояла небольшая искусственная ёлочка, украшенная мишурой и игрушками. Чёрт бы всё побрал! Я и забыла, что скоро Новый год!
Войдя за мной, Морозов обнял меня за плечи.
- Какое сегодня число? – спросила я, не поворачивая головы.
- Тридцатое, - ответил Морозов. – Сергей Лущенко дал всем отдых до следующего сезона. Поэтому можно не торопиться на площадку.
- Но у меня обязательства перед Кёнигом и Е-бургом! – вспомнила я.
- Позвони им, - прошептал Морозов, склоняясь к моему уху. Возбуждающая дрожь пробежала у меня по коже, и кровь забурлила в венах.
Ну и как бы я это сделала, если он завладел моим телом и мыслями? И я, всегда такая ответственная и обязательная, плюнула на всё и отдалась ласковым и умелым рукам Морозова, его мягким и требовательным губам и… другим частям его потрясающего тела. Об остальном я подумаю позже. В конце концов, должна же и у меня быть жизнь, а не только работа!
И, отбросив сомнения, смущение и мысли о работе, я начала медленно расстёгивать ремень на его штанах. Во мгновение ока он стянул с себя водолазку, а дальше… А дальше мир в очередной раз перестал существовать. Не сговариваясь, мы решили, что до завтра он останется со мной. И Новый год мы встретим вместе. Наверно, это был первый Новый год за долгое время, который я встречала не в поезде, самолёте или гостинице в чужом городе. И, надо сказать, я не пожалела…



С исчезновением Гарика я обрела относительный душевный покой. Не знаю, сам ли он придумал, что я должна вспомнить свой дар, или его в заблуждение ввели, когда сюда направили, но я была уверена, что не он меня должен был курировать и учить. Наверняка это было его чистилище. А не моё наказание. Наверняка это он должен был что-то понять, а не я. Ведь он даже не догадывался, каким был мерзавцем, пока его не ткнули носом в его поведение при жизни. Хотя, история стара, как мир: мужчина считает, что женщина создана для его удобства. Для его удовольствия. Что держать слово, данное женщине, вовсе не обязательно. Что женщина неспособна понять ни ядерную физику, ни высшую математику, ни интегральные схемы, ни работу принтера или устройство автомобиля, а тем паче, коллайдера. Что женщина вообще должна быть благодарна, что на неё обратил внимание мужчина, что позвал на ночь или в ЗАГС. А что облагодетельствовал внезапным ребёнком – сама виновата: надо было предохраняться и не верить обещаниям. Словом, женщина – неразумное животное, которое можно и нужно использовать. И возмущаться, что оно начинает использовать тебя. Какая любовь при подобном самомнении? Мужчина называет любовью то чувство, которое бурлит у него ниже пояса. Когда получает любовницу, домохозяйку, рабочую лошадь, мамочку себе и своим детям одновременно. Любовь для мужчины – это удобства в его жизни. И если глупая женщина создаёт эти удобства, он говорит, что любит её. Мир мужской, созданный мужчинами для мужчин и живущий по мужским законам. Мужчины устанавливают правила игры, мужчины раздают карты и следят за ими же установленными правилами. Женщины вынуждены подчиняться. И если женщине удается – не выиграть, нет: в мужском мире женщина не может выиграть по определению – а сровнять счёт, то почему мужчин это возмущает? Мужчины пользовались женщинами со дня рождения цивилизации. А это больше 10 тысяч лет. Простые избирательные права женщины получили около полутора столетий назад, равноправие, которого на самом деле нет, женщины добиваются меньше ста лет – так что возмущает мужчин? Почему истерики про женскую власть, про притеснение мужчин? Откуда эти выдумки? Неужели от разобиженного эго и уязвлённого самолюбия? Но так подло ведут себя только личности ничтожные, мелочные. Которые от невозможности дотянуться до высшего, стараются это высшее принизить до своего уровня и очернить. А мужчины претендуют на благородство и гордость. Что ж, жизнь расставляет всё по своим местам. Только глупые женщины продолжают считать, что они без мужчин пропадут. Это мужчины пропадут без прислуги и создаваемых ею удобств. А женщины без мужчин могут очень даже хорошо жить. И даже сделают мир проще. А не таким заумным и агрессивным, направленным на самоуничтожение. Жизнь даёт женщина. Мужчина её только отнимает. И непонятно поэтому, почему во все века в любых религиях и философских направлениях солнце и свет, рождение и добро – это мужское начало, а луна и тьма, смерть и зло – женское. Пока мужчина не будет на месте женщины во всех смыслах, он не поймёт, какой же он подонок, недостойный жизни. Гарик мне это доказал…



…Перед отъездом я сподобилась присутствовать, правда, в роли слушателя, при разборках между Сергуней и Аргуновым. Поздновато спонсор спохватился и приехал проверять свои вложения. Да и оставлять Серёгу без присмотра – себе дороже: любую глупость сморозит, и будет уверять, что он не виноват. Вот как с тем амбалом: у этого недоделанного Михалкова виноватой оказалась я!
«Герцог» орал благим матом на притихшего Серёгу:
- Какого нахуя тебе понадобилось у него деньги брать, утырок безмозглый? Хоть бы со мной посоветовался, гений, блять, бизнеса! Он тебе только рыло начистил, а я тебе щас мозги вправлю! Ты, каззёл безмозглый, соображаешь, что не ты, а я с ним расплачиваться буду? ****ый ты аферист! Думаешь, я спущу это? Я деньги зарабатываю не для того, чтобы всякий прыщ из Мухосранска их просирал! Стоило уехать ненадолго, как ты дел наворотил! Куда сценариста дел? Что за ***ню ты снимаешь?
Я заглянула в приоткрытую дверь: Сергуня стоял перед ним, как нашкодивший школьник и что-то блеял. Честное слово, мне даже жаль его стало…
- Куда Скворцову дел? – продолжал орать Аргунов. Никогда не видела его в такой ярости! Зрелище не для слабонервных: ну прямо разъярённый бык на корриде! – Почему я её не вижу? Что за мужик вместо неё? Я не давал согласие на такие изменения! Кому ты что врать надумал?
- Твоя любовница головой тронулась, - пискнул Серёга.
Я чуть не задохнулась от подобного голимого вранья и хотела уже влететь, чтобы вцепиться ему в морду, но меня опередил рык Аргунова:
- Какая, нахер, любовница? – Он сгрёб Серёгу за шиворот и встряхнул. – Тебе, козлу озабоченному, везде только секс мерещится. Сначала займись им, трепло брехливое, а потом ори о нём.
Он отпустил полузадушенного Серёгу. Тот с красным лицом потирал себе шею.
- И давай, рассказывай, что у вас там делается и почему ты наврал, что я согласен на какую-то там «любовную линию», о которой я ваще в первый раз слышу.
«Герцог» сел за стол. Серёга с опаской сел напротив него.
- Значит так…
А дальше я услышала такую ахинею, что не выдержала и влетела в павильон с намерением вцепиться Серёге в глотку, чтобы заставить его забрать своё вранье назад. Что я орала, я не помню, но помню бегающие глазки Серёги и изумление, написанное на лице «герцога».
Когда я высказалась, закончив свою речь всеми известными мне эпитетами из животного и растительного мира, Аргунов смотрел на меня в полном восторге.
- А ведь я был прав! Ты и Морозов классно сработались! И из вас вышла такая суперская пара! – Он повернулся к Серёге. – Так что ты там мне говорил по поводу мозгов Скворцовой? Сдаётся мне, что у неё их побольше, чем у тебя. Пожалуй, я сменю режиссёра… - Он задумчиво поглаживал подбородок.
Тут я увидела, как Серёга впервые испугался. Ещё немного, и он  бы упал перед ним на коленки. Что ни говори, а появление Аргунова на нашей площадке всегда поднимало мне настроение. Может, он и был невысокого мнения о женщинах (а кто из них, мужиков, высокого? любой мужчина считает, что «баба дура, не потому, что дура, а потому, что баба»), но он, по крайней мере, не строит из себя господа бога, не поучает, не намекает и не провоцирует. И уже поэтому мне общаться с ним было просто. Не то, что с этим истериком-невротиком Серёгой, постоянно пьяным или полупьяным Петюней или тупоумными статистами, осветителями или операторами. Нет, я не перестала считать мужчин сволочами и кобелями. Но зачем самой лезть в бутылку, если тебя туда не заталкивают? Наши шуточные пикировки не были злыми и развлекали нас обоих. И теперь, видя, как он разыгрывает перед этим говнюком падишаха, имеющего право его казнить или миловать, я едва сдерживалась от смеха. «Герцог» мне незаметно подмигнул, я кивнула, что всё поняла. А Серёга трясся, как осина на ветру, и ничего не замечал.
- Ладно, - решил Аргунов. – Хрен с тобой. Мне самому интересно, как ты закончишь этот свой голимый бред. Но, имей в виду, я сначала увижу, что ты тут снял, а уж потом буду платить. Хватит уже из меня дурака делать!
Он сурово сдвинул брови. Серёга закивал, как китайский болванчик, и на полусогнутых выполз из павильона. Я подождала, пока его шарканье затихнет, и тихонько засмеялась. «Герцог» улыбнулся. А я… А я заржала в голос: давно так не веселилась!



…В один из дней, когда на студии был перерыв в съёмках сериала после новогодних праздников, а я вернулась из Е-бурга, рассчитывая лететь в Кёниг для завершения тамошних съёмок, посреди улицы я вдруг столкнулась с Гелей. А я уже стала забывать её. Вид у неё был странный: возбуждённый и встревоженный одновременно. Первое, о чём она начала говорить, удивив меня, был Гарик, даже не Серёга, что было бы логичнее:
- Зря ты с ним так… Он же не виноват, что к тебе приставлен…
- Ой, Геля! Хоть ты не выноси мне мозг! – воскликнула я, напугав прохожих, обернувшихся на меня с непонятным выражением лиц. – Ты не хуже меня знаешь, что такие люди ничему не научатся и ничего не поймут. Ты же слышала: он кругом не виноват!  Девчонка сама поверила его вранью, сама не  предохранялась, сама на аборт пошла, сама себе вены резала, сама его убила… Он даже не считает себя причастным ко всему этому, что говорить о вине и наказании. Такие, как он, будут всегда наказание считать несправедливым, а себя – безвинной жертвой. Сколько бы жизней ни прожили, сколько бы лет ни прошло.  Если бог захочет – вернёт его ко мне. Наверно, уже мне в наказание. – Геля улыбнулась. – Но это, если будет, то потом, когда-нибудь. Расскажи, что случилось у тебя. Я же вижу, ты сама не своя…
Геля нервно улыбнулась.
- Я нашла, - загадочно сказала она.
- Что нашла? – не поняла я.
- Свою семью, - всё так же загадочно сказала Геля. Вот новости! Не знала, что она её теряла.
- Свою семью? – переспросила я.
- Да. Ты должна мне помочь, - просительно произнесла она. Я ничего не понимала – должна? – Идём, - решительно сказала она. И зашагала вперёд.
Я машинально последовала за ней. Снова загадки… Как всё это осточертело!
Идя за ней неизвестно почему и зачем, я услышала звонок мобильника. Серёга, чтоб его… Этот гад в приказном порядке звал на площадку: ему приспичило переснять какие-то сцены. Сказал, что дура-Инка наложила грим не так, как надо. Можно подумать, раньше этого не было видно! Раздражённо он поинтересовался, куда делся Морозов, почему его телефон не отвечает. Выругавшись, я спросила, с каких это пор я стала личным секретарём Морозова? Выругавшись в свою очередь, Серёга туманно заблеял про то, что всей студии известно о наших отношениях. Юлька разболтала! Больше некому! Остальным просто по фиг, кто с кем спит. Или нет? Любопытствующих вокруг полно. Хоть та девчонка из массовки, Каролина, кажется, которую я предупреждала о насильнике. Вот та точно совала везде свой нос, вынюхивала любые сплетни и с наслаждением их пересказывала, добавив от себя. Вот погоди, гадюка, нашлю на тебя паршу какую-нибудь…
Как следует длинно и витиевато выругавшись, я пожелала Серёге лопнуть и отключилась. Как вы мне все надоели!
Я шла по улице, разозлившись на всех: на Серёгу, на Морозова, на Инку, даже на Юльку с неизвестной мне Каролиной. Когда же это кончится? Я шла, исходя бессильной яростью и на Гелю – вот куда она меня тащит? – и вдруг… Описать это трудно, но я как будто внутренне оглохла и ослепла, видя своим внутренним взором какую-то серую пелену. Жуткое ощущение, тем более, что всё, что было вокруг меня, я видела и слышала прекрасно. Трудно объяснить… И поверить в это ещё нереальнее. Сосредоточившись на серой пелене, я вдруг почувствовала, как кто-то берёт меня за руку и куда-то ведёт. В этой серой пелене вдруг проступило бледное усталое лицо женщины с грустными глазами. Я почувствовала под задницей лавку. Как я дошла и села, я не помнила. В рот мне женщина совала горлышко пластиковой бутылки. Я моргнула: марево исчезло. Оказалось, я сижу на лавочке на какой-то остановке, а рядом женщина, которую я только что видела в своём видении. Она серьёзно смотрела на меня, а я… А я видела какой-то серый туман вокруг её фигуры. Я огляделась. Недалеко я заметила встревоженную Гелю. Я уже хотела её позвать и спросить, в чём дело, но она энергично замотала головой, серьёзно глядя на меня. Я перевела взгляд на женщину. Та завинчивала бутылку крышкой.
- Вильгельмина-Христина Высоковская, - вдруг сказала я. Чего мне это стукнуло в голову?
Я снова посмотрела на Гелю. Она впилась взглядом в женщину так, как будто от этого зависит её жизнь. Я снова посмотрела на женщину. Серый туман продолжал колебаться вокруг её фигуры.
Услышав мои слова, женщина вздрогнула.
- Что вы сказали? – спросила она.
- Что случилось? – в свою очередь спросила я.
- Это я у вас хотела узнать. – Женщина нахмурилась. – Вы шли, а потом вдруг резко встали посреди дороги. Я вас обогнала. Случайно посмотрела на ваше лицо… - Она замялась. – Как бы это сказать… - Ей явно было неудобно. Ну да, она не я, которая беседует с привидениями и предсказывает невесть что впечатлительным людям.
- Что? – устало спросила я.
- Его не было, - не глядя на меня, сказала женщина. – Честно. Я смотрю на вас, а на месте вашего лица – белое пятно. Я очень испугалась.
Даже, если женщина и испугалась, то это не было заметно: спокойное лицо, уверенные движения, ни панической истерики, ни квохтанья надо мной. Я постаралась сосредоточиться. Белое пятно вместо лица… Интересно.
Я потёрла лоб – голова начинала болеть.
- А что за имя вы назвали? – спросила женщина, убирая бутылку в сумку.
- Не знаю, - честно сказала я. – Но мне кажется, это должно для вас что-то значить.
- Вы правы, - грустно сказала женщина. Я изумилась: никаких вскриков, даже удивления тому, что посторонний человек говорит так, как будто что-то знает. Нетипичная реакция. – Это имя моей прабабушки.
Я онемела. Краем глаза я заметила движение: Геля напряжённо смотрела на женщину, судорожно прижав руки к груди, из её глаз текли слёзы. Я ничего не понимала.
- Я тебе после всё объясню, - услышала я у самого уха её голос. Я снова посмотрела на неё: она стояла на своём месте и кивала головой, утирая слёзы. Как я могла её так близко услышать?
Я взглянула на женщину: она задумчиво смотрела на меня. Я снова посмотрела на Гелю. Она делала мне какие-то знаки. А я смотрела на неё и не понимала: почему бы ей не сказать этой женщине то, о чём она почему-то машет мне? Или мне сказать человеческим языком без этого языка глухонемых? Геля закатила глаза. В отчаянии она снова стиснула руки.
- Я не могу, - снова я услышала её голос у своего уха.
- Почему? – спросила её я.
- Что почему? – встрепенулась женщина.
Я посмотрела на неё. Она что не видит этого немого кино Гели? Я уже хотела было её об этом спросить, но тут меня что-то повело:
- Мне нужно с вами поговорить, - вырвалось у меня помимо моей воли. О чём, на божескую милость, поговорить? При чём тут я вообще?
Так, кажется, женщина мне что-то сказала. Вроде бы выскочившее из меня имя – это имя её прабабушки.
- Понятия не имею, почему это пришло мне в голову, - сказала я. Чёрт знает что…
Женщина откинулась на спинку лавки.
- Вам «скорую» вызвать? – спокойно спросила она.
- Если только психиатричку, - невесело усмехнулась я.
- Почему? – удивилась женщина. Страха у неё я не заметила. Обычно люди опасаются психов. На которого, наверняка, сейчас была похожа я.
- Почему? – Я задумалась. Не будешь же всем и каждому рассказывать, что от удара топором на съёмках сериала у меня открылся третий глаз! Но что-то меня потянуло за язык, и я сказала этой грустной женщине: - Просто иногда ко мне приходят видения и привидения, иногда я вижу будущее. Мои знакомые считают, что я придуриваюсь. А остальные – что я спятила.
- Экстрасенс, значит, - спокойно, даже флегматично сказала женщина. Видимо, я её не убедила. – И что же вам сказала моя прабабушка? – спросила она. Я не поняла – это была ирония или издевка.
- Ничего. Просто это имя пришло мне в голову, - ответила я.
- Она вам не являлась? – спокойно спросила женщина. А я так и не могла понять, она издевается или ей действительно любопытно.
- Нет, не являлась, - ответила я. Вот ещё! Мне одного Гарика было достаточно.
Однако, что-то смутное зашевелилось в моей голове, какая-то мысль. Но я никак не могла ухватить её. Я попыталась… Нет, не могу. Я вздохнула и мысленно махнула рукой: само потом вспомнится.
- Жаль, - равнодушно сказала женщина, вставая. – Вы уверены, что вам врач не нужен? – спросила она.
- Нет, не нужен, - ответила я. И вдруг… - Но мне кажется, вам нужна помощь… - Какая помощь? Что на меня нашло вообще?
Женщина, уже повернувшаяся, чтобы уйти, оглянулась на меня.
- И сколько мне это будет стоить? – холодно спросила она.
- Нисколько, - ответила я. Скептическое выражение показалось на лице женщины. – Я не торгую своими талантами, какими бы они ни были, - сказала я. Слегка приврала: талантом актрисы я как раз зарабатываю. И, слава богу, что мне в кадре делают такой дикий грим: эта женщина меня не узнала. А то неизвестно, чем бы дело закончилось. – У меня другая профессия. Думаете, мне нравится вечно выглядеть «с приветом» и знать то, что будет? – Я вздохнула. – Я жила, никого не трогала. А теперь моё личное привидение требует от меня вспомнить мой дар. И даже, сволочь такая, не намекнёт, в чём он может заключаться! – Женщина не улыбнулась. Она по-прежнему холодно смотрела на меня. – Ладно. Не хотите верить мне, не верьте. Но помощь вам нужна. Даже не столько лично вам, сколько вашему роду, - вдруг стукнуло меня. Ну откуда это взялось?
Женщина вздрогнула. Её взгляд стал более колючим. Она поджала губы.
- Вам наверняка нужно будет зайти ко мне домой, - сказала она. Это был не вопрос. Это было уверенное утверждение.
Я было хотела воспротивиться всему этому безобразию, но Геля снова начала подавать мне знаки, а потом у самого своего уха я опять услышала её голос:
- Помоги ей! Помоги! Ты не понимаешь! Но я позже всё объясню! А сейчас, умоляю тебя, помоги ей!
- Как я должна помочь? – спросила её я.
Женщина недоумённо уставилась на меня.
- Вы говорите, что мне нужна помощь, но сами спрашиваете меня, как вы должны помочь? – недоверчиво спросила она.
- Я не вас спрашивала, - ответила я.
- А кого? – подозрительно спросила женщина. – Тут никого нет.
Я посмотрела в сторону, где ещё недавно Геля судорожно махала мне руками. Её не было. Я огляделась по сторонам: нет, её нигде не видно. Странно… Чёрт знает что! Не померещилась же она мне!
Почувствовав приступ желчи во рту, я откинулась на спинку лавочки. Женщина скептически посмотрела на меня.
- Вам очередное привидение явилось? – спросила она.
- Нет, - сказала я. – Просто мне не очень хорошо.
- Скажите своим видениям и привидениям, чтобы оставили вас в покое ненадолго. А то не к кому будет являться, - ехидно произнесла она.
Мне же как-то было по фиг – мой чёртов дар проявлял себя тогда, когда было угодно ему, а не мне. Век бы его не знать.
- Уважаемая Галина Николаевна, - сказала я. Женщина вздрогнула. – Я прекрасно понимаю ваше недоверие и скептицизм. Не так давно я тоже не верила во всё это. И уж точно не ожидала, что сама буду предсказывать и силой мысли взрывать рюмки. И работа у меня есть. Достаточно постоянная, чтобы приставать к людям на улице. Поэтому у меня нет желания зарабатывать сомнительными афёрами. Я не хочу внедряться к вам в семью – ведь вы небогаты. Даже больше, - я пристально посмотрела на неё. – У вас огромный кредит за загородный дом, который выплачиваете без помощи мужа, хотя он и обещал помочь… А вы хотели пустить его на ремонт квартиры… - Откуда у меня в голове всё это бралось? Я уже не могла остановиться. – Вы верно поступили, когда оформили дом на себя: ведь кредит платите вы. Одно плохо: у вас постоянно утекают в никуда деньги, и дети, о которых у вас душа болит: сын, который пропадает где-то вечерами, старшая дочь, которая не вылезает из компа и депрессий, и младшая, слишком наивная и простодушная, открытая и щедрая. Смысл мне вас обманывать?
Я попыталась встать. Но улица у меня в глазах закачалась. Женщина настороженно посмотрела на меня. Надо отдать ей должное: ошеломление её быстро прошло.
- Вам точно «скорая» не нужна? – спросила она, поддерживая меня под руку.
- Нет, спасибо, - сказала я.
Тут я снова заметила Гелю: она напряжённо смотрела на женщину. Та пристально смотрела на меня. Я хотела было спросить её, какого чёрта всё это значит, но женщина не дала мне сказать ни слова.
- Я так поняла, - снова начала она, – что для лучшей помощи мне и моему роду, - последние слова её сопровождались ироничной улыбкой, - вам всё-таки надо посетить мою квартиру. На здоровье. Там брать всё равно нечего, кроме старой мебели, да пыльных инструментов мужа.
- Мне не надо… - начала было я, но женщина махнула рукой.
- По жизни мне никогда не везло. С чего вдруг должно повезти сейчас?
Я холодно забрала от неё свою руку. С чего я буду навязываться? Ну не верит мне эта женщина – не надо. Зачем я буду лезть к ней? Она же отталкивает меня!
- Благодарю вас, - ледяным тоном сказала я. – Справлюсь сама. – Я села. – Идите по своим делам. Вы мне очень помогли.
И я демонстративно отвернулась. Краем глаза я заметила отчаяние на лице Гели. Интересно, с чего бы это?
- Помоги ей, - услышала я снова у своего уха её голос. – Пожалуйста! Помоги ей!
- И зачем тебе это надо? – тихо спросила я. Шут знает, как это Геле удаётся говорить так, будто её губы рядом со мной.
- Я не знаю. Но чувствую, так надо.
- А почему ты сама?..
- Я не могу! – в отчаянии воскликнула Геля. Она всплеснула руками. – Поэтому нужна ты!
- Всем я нужна, - буркнула я. – Особенно Гарику. Кстати, давно не являлся.
- Он осмысливает себя в новых обстоятельствах, - раздражённо махнула рукой Геля. – Появится в своё время. Ты лучше ей помоги. – Она кивнула на женщину, всё ещё стоявшую рядом со мной. Странно, почему она не ушла?
Женщина заинтересованно смотрела на меня.
- Вы всё ещё здесь, - заметила я.
- Мне почему-то кажется, что, если я уйду, то не узнаю чего-то важного.
Она серьёзно смотрела на меня. Я недоумевала. Несмотря на всю ту мистическую хрень, что случалась со мной в последнее время, я не верила в предопределение и божественную волю. Странно для человека, видевшего приведения и взрывающего рюмки, предсказывающего будущее и не могущего понять одного-единственного мужика, портящего нервы своей самоуверенной язвительностью и в то же время влюблённого, но закрытого. Я вздохнула.
- Ну и как я ей помогу? – тихо спросила я Гелю. Если она умудряется разговаривать со мной на расстоянии, то пусть умудриться и слушать меня так же. – Она же мне не верит. И я бы не поверила. Идиотизм. – Я снова вздохнула.
- Вставайте, - решительно сказала женщина, и потянула меня под руку.
Я заупрямилась. Вот ещё! Ничем я не могу помочь! Пусть Геля сама помогает!
- Пожалуйста! – взмолилась Геля у меня в ухе. – Ну не могу я сама!
- Скажи уже, наконец, почему? – разозлилась я.
Она опустила голову.
- Не могу… - прошелестело у моего уха.
А женщина уже решительно тянула меня подняться и следовать за ней. Я удивилась её напору. Глядя на женщину, я заметила, что она немного ошарашена.
- Идёмте, - сказала она. – Зайдём ко мне домой. Вы передохнёте, попьёте сладкого чаю, я вам вызову врача…
Я слегка прибалдела. Вот так, вдруг незнакомого человека звать к себе домой – она в своём уме? Но, взглянув в серьёзное лицо женщины, я не стала её ни о чём спрашивать. Да и Геля подавала мне знаки… Вдруг она именно это имела в виду, когда говорила о семье? Но тогда почему она сама не подошла к женщине? Почему сама не рассказала ей? Голова кругом. То Геля меня тащила куда-то, теперь я волокусь за этой женщиной шут знает куда… Как, кстати, её зовут? Мне в голову стукнуло только её имя и отчество…
- Галина Воронова, - словно услышав мои мысли, сказала женщина.
- Что? – спросила я, очнувшись от своих мыслей.
- Моё имя – Галина Воронова, - повторила она.
Здрасьте. И у неё птичья фамилия… Наталья Скворцова и Галина Воронова…
- А я – Наталья Скворцова, - представилась я.
Женщина остановилась.
- Та самая? – спросила она. – Актриса с паранормальными способностями?
Я вздохнула. Начинается…
- Да, это я.
- Так что ж вы раньше не сказали! – воскликнула Галина и просветлела. Улыбка преобразила её хмурое лицо. Оказывается, эта женщина могла быть красивой, если бы не вечные заботы, которые сделали из её лица какую-то обезличенную маску.
- У вас красивая улыбка, - вырвалось у меня. – Улыбайтесь чаще.
- Мне часто это говорят, - помрачнела женщина. – Но у меня мало поводов для улыбок.
  Она снова насупилась и пошла вперёд. Я тяжело поспешила за ней. Она оглянулась на меня и взяла под руку. Не люблю так ходить – движения сковываются и надо подстраиваться под чужой шаг. Но Галина ненавязчиво поддерживала меня. Так что жаловаться было бы хамством.



До её дома было не так уж недалеко: пришлось перейти дорогу, и прошагать полквартала. Тихие дворы, шеренги машин вокруг, детские площадки, пустые днём, даже старух на лавках не видно. Лучше бы она вызвала психиатричку к остановке…Но я прикусила язык, поскольку с другой стороны женщины шла… Геля. Откуда она вдруг взялась, я не заметила. Как не заметила до этого, куда и как она пропала. Что-то я стала совсем рассеянной… И непонятно было другое – почему эта женщина не обращает на неё никакого внимания. Я решила прояснить этот вопрос позже: ведь Геля сама обещала мне всё объяснить…
Подошли мы к обычной панельной пятнадцатиэтажке. Вполне демократичный подъезд со «стаканом» для консьержки, где самой консьержки не наблюдалось, заколоченной дверью в туалет под лестницей и с двумя лифтами с барскими зеркалами в них. Всё без излишеств, в строгом казённом стиле бывшего Союза, за исключением этих самых зеркал. Хотя, чему удивляться: дом строился в конце восьмидесятых. А придать ему капиталистический шик хотели, видимо, не так давно. Глупо получилось: всё равно, как на доярку надеть бальное платье – королевой она не станет. Будет по-прежнему выглядеть как доярка в бальном платье.
Мы поднялись на десятый этаж. Всё тот же строгий казённый стиль разнообразила дверь в общий коридор: такое чувство, что с какого-то завода спёрли два листа железа и навесили вместо обычной хлипкой деревянной двери со стёклами. Правда, одна часть двери была непомерно широкой. Как я решила, для колясок то ли детских, то ли инвалидных. Подойдя к ней, я вдруг забеспокоилась. Почему – не знаю. Что-то странное вызвало дрожь во всём моём теле. Я попыталась взять себя в руки. Оглянулась на Гелю. Она кивнула. Странно… Впрочем, долго размышлять мне женщина не дала, открыв дверь.
Общий коридор по старой советской привычке был забит велосипедами всех размеров, санками, снегокатами. Около одной квартиры даже стояла бельевая корзина, в которой лежал свёрнутый толстый шнур или кабель. Или не знаю что. И велосипедная камера. Именно к этой квартире мы и подошли. Женщина отперла дверь, я вошла… и не поняла куда. В квартире стоял стойкий неприятный запах. Обычно так пахнет в автомастерской. Но это же квартира! Однако, присмотревшись, я засомневалась. Это место, скорее, напоминало филиал гаража или каморку дворника с охранником:  мебель разных цветов и стилей, дырявый линолеум в коридоре, разные обои на стенах, порванные в некоторых местах и висящие клочьями, ящик с инструментами под ногами, пара устрашающего вида рюкзаков по углам коридора, висящие по стенам провода, куча рабочей одежды в углу вешалки… Да, этой женщине действительно нужна помощь. Психиатра. Чтобы навёл порядок в её мозгах. Чтобы потом она, в свою очередь, навела порядок в квартире.
Галина посмотрела на меня и вздохнула.
- Я пыталась бороться, - с грустью сказала она. – Но всё в пустую. Мой муж не понимает разницу между домом и гаражом…
- Ма-а-ам! – раздался манерный голос из комнаты. – Кинь мне денег на телефон!
Женщина закатила глаза.
- Могла бы жопу оторвать и встретить меня, - грубо сказала она. – И потом, тебе девятнадцать лет, сама заработай на свой телефон!
- Ну ма-а-ам! – заныл голос.
- Нет у меня денег! – раздражённо бросила Галина.
- У тебя их никогда нет! – капризно ответил голос.
- Папочку своего благодари, - огрызнулась женщина.
Сняв верхнюю одежду, мы прошли в большую комнату, уставленную стеллажами с книгами. По стенам висели вышитые крестиком картины. А посреди комнаты стоял разобранный диван. Женщина недовольно поджала губы, что-то пробормотав сквозь них, но вслух ничего не сказала. Лишь оправила кровать и накинула покрывало. Геля куда-то подевалась. Снова…
Усадив меня на стул, Галина вдруг спохватилась:
- Я же хотела напоить вас чаем. Пойдёмте на кухню. Там удобнее.
Зайдя на кухню, я удивилась: побывав в коридоре и комнате этой странной квартиры, я ожидала, что и кухня будет столь же непрезентабельной. Однако… Горизонтальные жалюзи создавали полумрак и прохладу от прямых лучей солнца, нейтральные обои, чистый тёплый пол, новая мебель, добротный стол с диванчиком рядом и элегантными стульями, встроенная техника, вытяжка, сияющая чистотой мойка – всё говорило о недавнем ремонте. Я с наслаждением опустилась на удобный диванчик. Галина неторопливо включила чайник и достала кружку.
- И как вы собираетесь мне помогать? – спросила она.
Я очнулась. А в самом деле? Что это я? Не в гости же я пришла? У меня своих забот с Серёгой хватает.
Я хотела было ей ответить, но вдруг, к моему непомерному изумлению увидела рядом с ней… Гелю!
- Откуда ты появилась? – спросила её я.
- Вы о ком? – Галина повернулась ко мне.
- Да вот… - начала я и осеклась. Геля возникает и пропадает, а я этого не замечаю. Женщина её не видит. Я слышу Гелю у своего уха, хотя она стояла от меня на расстоянии… Чёрт возьми, Геля что – тоже привидение? Мысль, которая крутилась у меня на улице, вдруг чётко обозначилась: да, Геля привидение. Непонятно только, почему в больнице, где я лежала в первый раз, она не видела Гарика, который тоже был привидением, как она. Но уже тогда я заметила, что Геля ни с кем не общалась, среди суеты съёмок на неё никто не обращал внимания, когда я с ней прощалась в коридоре, это видел Морозов. Именно поэтому у него был такой странный взгляд: ещё бы, я прощалась с тем, кого не было. И теперь на улице: понятно, почему Геля не могла помочь этой женщине – та её просто-напросто не видела, не слышала, не ощущала. А её внезапное появление в квартире этой женщины после столь же внезапного исчезновения на пороге общего коридора? Теперь всё встало на свои места. Чёрт! Геля! Могла бы предупредить, чтобы я не выставляла себя идиоткой! – Кажется, с очередным привидением, - слабо ответила я.
- И что же оно вам говорит? – с кривой улыбкой спросила Галина.
- Пока ничего, - всё также растерянно ответила я.
- Попроси её показать альбом своей семьи, - сказала Геля.
- Какой? Зачем? – спросила её я.
- Попроси, - настаивала она.
- Моё привидение говорит, чтобы я попросила вас показать альбом вашей семьи, - сказала я Галине.
Галина напряглась.
- Если хотите, я не буду у вас ничего спрашивать, – поторопилась сказать я. – Я сама вам попытаюсь рассказать, чтобы вы перестали меня подозревать. А потом, возможно, я догадаюсь, как вам помочь.
Женщина с сомнением посмотрела на меня. Я и сама сомневалась – что я тут делаю? Зачем?
Галина поставила передо мной кружку с ароматным чаем и тарелочку с печеньем. Я машинально поблагодарила. Понаблюдав несколько минут за тем, как я ем, она удалилась из кухни. Я укоризненно посмотрела на Гелю.
- Ты не могла мне сразу сказать, что ты привидение? – недовольно спросила я.
- Я не привидение, - со вздохом ответила она.
- А кто? – Вот новости! А кто она тогда? Я замерла с недожёванным печеньем во рту и кружкой в руке.
- Это трудно объяснить… - начала она.
Тут вернулась Галина с большой тёмной папкой. Положив её передо мной на стол, она открыла толстые картонные страницы. Это был старый семейный альбом, где ещё чёрно-белые фотографии вкладывались в разрезанные «уголки». Я взяла альбом в руки и стала из вежливости просматривать. Я ощутила покалывание в пальцах и странную дрожь в теле, похожую на ту, которая проявилась, когда подходила к двери общего коридора.
Хлопнула дверь, грубый громкий мужской голос проорал:
- Я дома!
Женщина пробормотала себе что-то под нос. Послышали тяжёлые шаги, и на кухню ввалился высокий мужчина с хвостом длинных волос и с пегой бородой и усами вокруг пухлых губ.
- Поесть есть что? – грубо спросил он женщину.
Галина мрачно посмотрела на него и встала к холодильнику. Мужчина бросил взгляд на меня.
- Здрасьте, - буркнул он.
- Добрый день, - нейтрально ответила я, переворачивая страницу альбома.
- Это мой муж, - холодно сказала женщина. Я кивнула: догадалась уже.
Вдруг, пролистывая альбом, меня зацепило что-то знакомое. Я не поняла, что именно. Но, перевернув страницу, решила вернуться к предыдущей. Я смотрела на дам в курьёзных платьях и огромных шляпках, на мужчин в мундирах с пышными усами и огромными бакенбардами. Не то, всё не то… И вдруг…
- Кто это? – спросила я, указав на одну из фотографий. Семейный портрет – женщины, мужчины, дети, пара собак посреди лужайки, море на горизонте. А за живописной группой маячило смутно знакомое лицо.
Женщина мельком взглянула на фотографию.
- Это моя прабабушка, Вильгельмина-Христина Высоковская, - ответила она.
Мужчина фыркнул и что-то пробормотал.
Подождав, пока он выйдет из кухни, женщина торопливо заговорила, наклоняясь ко мне:
- Это семейный альбом. Предки моей матери были какими-то дворянами, я толком не знаю ничего. Мужа коробит, что она считает его быдлом. Но это же так и есть.
Она обвела рукой вокруг. Да, странноватое было жилище. «Двушка» на севере Москвы: прекрасный ремонт на кухне, куча стеллажей в одной комнате, в маленькой, в которой, как я заметила, было бы неплохо поменять обои, и коридор, в котором эти обои висят кусками, чередуясь с заплатами других, непонятно зачем взявшихся. Сама квартира, местами запылённая, местами тщательно убранная, производила впечатление склада всевозможных железок: от запчастей машин до дверных ручек и водопроводных кранов. Теперь я поняла грусть Галины: она просто действительно устала бороться с мужем и терпела это безобразие.
- Моя прабабушка, - начала она отстранённо, - была женой действительного тайного советника…
- Да, это не хухры-мухры, - перебила я. И продолжила за неё: - Жили они в Малороссии и болтались там по делам прадедушки. Крым, Одесса, Николаев, Кривой Рог… Пока не осели в городке недалеко от Мариуполя. Потом революция… Прабабушка с семьёй хотели бежать из России, но бабушка влюбилась в какого-то рабочего с завода… Бежали без неё. Прадедушка потом за границей спился из-за того, что не мог содержать семью, не смог приспособиться к чужой жизни, что был никому там не нужен. В припадке белой горячки он убил её. А тот рабочий бабушки был мастер на все руки. Любая деревяшка в его руках становилась произведением искусства, будь то шкатулка или резной комод. Но когда прабабушка эмигрировала, бабушка с её дворянством ему стала только мешать. И хоть она родила ему пятерых детей, он так не женился на ней. Хорошо, обоим повезло, и их репрессии не коснулись. Даже удивительно…
Женщина молчала, не выказывая удивления или испуга.
- Потом моя мать вышла замуж в почтенном возрасте двадцати пяти лет за заезжего работягу, моего отца, - продолжила она, спустя несколько минут. - Там история была ещё веселее: его мать была любовницей его отца. И тот уговорил её уехать из Воркуты, где она жила, а он работал, в Москву. Ну а тут, по приезде, она родила моего отца, а любовник её бросил. Она запила. Сынок, мой отец, тоже впоследствии стал алкоголиком. Но моя мать всё надеялась его исправить… Уже лет десять как перестала надеяться. Ну и я… Сами видите… Благодаря чрезмерной опёке матушки выскочила за первого, кто позвал замуж…
- И почему с вашей семьёй так?
- Мать рассказывала, что, когда прабабушка была ещё маленькой, на порог их дома подкинули ребёнка. Прабабушка была младшей в семье и всеобщей любимицей. И не хотела, чтобы в доме был кто-то младше неё. Ведь его тогда же любили бы больше. И она уговорила отнести ребёнка в табор, который тогда стоял на окраине города. И сама пошла со служанкой поглазеть на них. Цыгане ребёнка приняли. Но старая цыганка долго смотрела на него и на прабабушку, пока не сказала, что та навлекла проклятие на себя и всех последующих младших детей в семье тем, что они не приняли этого ребёнка…
Вот так поворот! Прямо бразильский сериал!
- И что? Как же снять это проклятие? – спросила я.
Женщина вздохнула.
- А вот этого прабабушка никому не рассказала. И в самом деле, у всех младших дочерей нашей семьи не задалась судьба. И семейная жизнь.
Женщина замолчала. Я пригляделась к фотографиям. Старый нечёткий снимок. Я попросила лупу. Но и она не помогла мне. При небольшой фантазии эту молодую даму в огромной шляпе, похожей на цветущую клумбу, можно было принять за Гелю. Но это, если дать волю фантазии. А на самом деле – она ли это? Вильгельмина – Геля… Сходство имён ещё ничего не значит. И ещё это смутно знакомое лицо чуть в стороне… Где я его видела?
Я вопросительно посмотрела на Гелю. Она вздохнула.
- Да, - с грустью сказала она. – Вильгельмина-Христина Высоковская – это я. Именно с меня всё началось.
- Ну так скажи, на божескую милость, как это закончить! – взорвалась я. – И при чём тут я?
Галина смотрела на меня. В её руках был кухонный нож, которым она намазывала масло на хлеб. Теперь она прекратила это занятие, прислушиваясь к моей беседе с Гелей. Вернее, моим ответам ей.
- Значит, она вам всё-таки явилась, - констатировала она. Умная, быстро сообразила. А ведь я ни имён не называла, ни даже не намекала ни на что.
- Я не знала, что она привидение – совершенно не похожа на того, кто мне нервы треплет уже полгода, - ответила я. -  Я думала, тоже обычный живой человек. Она и выглядела так, что я и подумать не могла…
Зачем я ей это говорю? Какая этой женщине разница, как развлекаются тараканы у меня в голове? И всё-таки, почему я? Почему в больнице Геля выбрала именно меня?
- Короче, Геля, - начала я и поперхнулась: она была старше меня на целый век. Но я уже так привыкла считать её своей ровесницей… - Вильгельмина. С тебя всё началось, так объясни, чем всё должно закончиться? А, главное, как это всё прекратить?
Геля снова вздохнула.
- Это ей не понравится. – Она кивнула на Галину. – Но дальше будет только хуже.
- Да говори уже! – снова вскипела я.
Геля собралась с духом и ответила, глядя на женщину:
- Она должна взять ребёнка своей родственницы.
Мне показалось, я ослышалась.
- Взять? Украсть, что ли? – изумлённо спросила я. Галина насторожилась.
- Нет, что ты! – Геля посмотрела на меня укоризненно. Я облегчённо вздохнула. – Взять на воспитание, усыновить.
- А с родственницей что?
- Я ещё плохо понимаю. Но Галина должна взять на воспитание себе в семью потомка того подкидыша.
- А родственница тут при чём? – удивилась я.
- Просто… - Геля снова вздохнула. – За этот бурный век так всё перемешалось, что… Словом, племянница сына жены того подкидыша, сводная, конечно, не родная, вышла замуж за брата мужа внучки мужа моей средней дочери… - Я попыталась выстроить этот родовой куст, но уже на брате мужа внучки споткнулась. Голова кругом. Видя мои мытарства, Геля сжалилась: - Не забивай голову. Просто поверь: всё здесь взаимосвязано.
- И я?
- И ты.
- Как?
Геля вздохнула. Если бы её вздохи можно было собрать – неплохой бы ураганчик получился бы…
- Ты – правнучатая племянница той цыганки…
Тут уже я была ошарашена не на шутку. Глядя на моё лицо, Галина быстро налила холодной воды в кружку и сунула мне в руки.
- Пейте, - приказала она.
Я машинально выпила.
- Я – цыганка? – Вот уж никогда бы не поверила! В моём лице вообще не было ничего цыганского. Да и мать с отцом о том ни разу не говорили. В ком из них цыганская кровь? Кто потомок той гадалки?
- Теперь ты понимаешь, при чём тут ты и каковы твои способности могут быть? – спросила Геля.
Я попыталась что-то сказать. Но вышел какой-то задушенный звук. Я снова хлебнула из кружки и прочистила горло.
- Так. Дай прийти в себя, - произнесла я.
Геля кивнула. Галина села за стол напротив меня. Я позавидовала её выдержке: незнакомая тётка пристаёт на улице с именем покойной прабабушки, несёт какую-то чушь про призраков с привидениями, навязывается в гости, сидит, пьёт чай, смотрит семейный альбом, беседует с пустотой… Ну вот, как я ей про ребёнка скажу? У неё долгов на полмиллиона, муж – скотина, дети-эгоисты. И вешать себе ещё одну обузу?
Некоторое время я приходила в себя. Галина молчала. Она даже не смотрела на меня, занятая своими делами: разогревала ужин. Она вышла из кухни, и я слышала её спокойный голос, о чём-то говоривший дочерям в комнате.
- Я сегодня буду ужинать? – раздался вопль из комнаты.
- Я всё разогрела уже, не ори, - отозвалась Галина. – Иди и ешь.
- Могла бы и принести! – снова раздался вопль.
- А разжевать тебе не надо? Совсем обнаглел!
- Могла бы и разжевать! – орал муж Галины.
Да-а… Быдло оно и в дорогом костюме будет быдлом. А свинью посели в чистые королевские апартаменты – свинарник сделает. Мне стало жаль Галину: жить с таким – это ж каким терпением и спокойствием надо обладать, чтобы хотя бы не срываться на его капризы?
Галина вернулась. На её лице было написано спокойствие, но я чувствовала, что она вся напряжена.
- Здесь нам не дадут поговорить, - негромко сказала она. – К тому же, сейчас дети ужинать за столом будут. Пойдёмте выйдем.
Я посмотрела на Гелю. Та кивнула.
Я тяжело встала.
- Моё привидение не против, - сказала я, улыбнувшись.
Галина не улыбнулась в ответ. В её глазах была тоска и обречённость. Разочарованная женщина, которая не ждёт ничего хорошего. Которая живёт просто потому, что живёт. Ну вот как я ей скажу, что для улучшения жизни в будущем, ей надо окунуться в ещё большую нужду и заботы-хлопоты в настоящем?
- Ты должна ей сказать. Пусть сама решает.
В коридор, где мы одевались, выскочила девочка с копной всклокоченных волос. Она держала в руках большой лист бумаги.
- Мама, я к окружающему картинку нарисовала. Проверь, там всё верно? – звонким голосом сказала она.
Глаза женщины потеплели. Оставив сапоги, она одной рукой обняла дочь, а в другую взяла лист бумаги. Девочка прильнула к ней, искоса посматривая на меня. Ей явно хотелось со мной поговорить. Но тут Галина наклонилась к ней и что-то негромко проговорила, указывая на что-то на листе. Девочка кивнула, взяла лист, бросила на меня любопытный взгляд и убежала в комнату.
- Извините, что задерживаю, - сказала Галина. Глаза её опять стали тоскливыми.
- Это вы меня извините, - поспешила сказать я. – За всё.
- Я в магазин! – крикнула Галина.
Из комнаты детей послышалось разноголосое «хорошо».
- Сигарет купи! – заорал муж Галины. – И пива!
Женщина выругалась себе под нос. Затем яростно натянула куртку и отперла дверь.



В лифте она молчала. Видимо, приходила в себя. Я снова ей посочувствовала. Мне можно было не расспрашивать её: я видела её жизнь, как будто всё время была с ней рядом.
На улице, немного пройдясь, она вдруг остановилась.
- Итак, что вы мне хотели сказать?
Я огляделась. Геля была рядом. Я помолчала, собираясь с духом. И выложила всё, что мне сказала покойница. Геля внимательно следила за женщиной. Та, нахмурившись, слушала.
Когда я закончила, Галина хмуро спросила:
- И где мне искать этого ребёнка?
Я посмотрела на Гелю. Лицо той просветлело.
- Так вы согласны? – спросила я.
- Надо подумать, - всё так же хмуро ответила Галина. Лицо Гели потухло. – И всё-таки, где мне его искать?
- Если она согласится, то, когда придёт время, я всё передам ей через тебя, - мрачно сказала Геля.
Я повторила Галине её слова с поправкой на местоимения.
- И как она узнает, когда и какое я приняла решение? - снова спросила Галина.
- Узнаю, - ответила Геля. – Ведь от её решения зависит и покой моей души.
Я вытаращила глаза. Собственно, чего это я удивляюсь? По какой иной причине Геля болталась бы тут, на земле, неприкаянная, в роли не пойми кого?
Я снова повторила её слова Галине. Та кивнула.
- Значит так тому и быть, - туманно сказала она, и направилась в сторону магазина, который я заметила, когда шла с ней к её дому.
Что она хотела сказать? Я спохватилась и, вырвав листок из блокнота, нацарапала номер своего мобильника. Затем, догнав её, я сунула ей бумажку в руку. Пусть будет. Женщина посмотрела на неё, на меня и поджала губы. «Посмотрим», - произнесла она, и пошла дальше. Я не стала больше её догонять. Действительно, там видно будет.



…После февральских и мартовских праздников Сергуня совсем озверел. Наш сериал уже какое-то время перестал котироваться, и о премьере на каком-нибудь мало-мальски центральном канале можно было забыть. Даже кабельные начали что-то финтить. И все надежды Серёги вырваться с периферии в столицу начали таять, как снег по весне. А тут ещё активизировался амбал, который давал ему денег, а потом же сам их своровал. А ведь предупреждала этого придурка: в провинции все друг друга знают, все друг другу родственники, все друг от друга кормятся. А он на того амбала пошёл заяву писать его же родственнику! Мозги есть вообще? Чем он там держал своего кредитора всё это время, я не знаю. Может, Аргунова приплёл: недаром тот орал, что расплачиваться придётся ему, а не Серёге. Но, видимо, это закончилось. Потому что, помимо мрачности от отказов продолжать показывать наш сериал, он пару раз приходил на площадку с фингалами. Да телефон его разрывался от криков Аргунова. Слов нет, мне приятно было видеть эту самодовольную рожу разукрашенной во все цвета депрессивного шизика. Но вместе с тем огорчало, что я не получу денег. Эх, уплывает от меня квартира!
Однажды он обратился ко мне с идиотским требованием воздействовать на амбала, чтобы тот от него отстал. Я была возмущена до предела: мало того, что эта сволочь никогда не воспринимала мои предсказания всерьёз, мало, что обвинил в последствиях того, что сам же меня не слушал, так теперь ещё требует, как будто я у него на жаловании или по гроб обязана! Видимо, его опасения по поводу моих способностей, проявившиеся тогда, когда я лопнула рюмку, рассеялись. Ну ничего! В ярости я ему устроила такой скандал, что полопались несколько рюмок рядом с ним, софиты обдали его дождём стекла, а у него самого на мобильнике треснул экран. Вот когда я разошлась! Я не орала благим матом, как Аргунов, выведенный из себя наездами серёгиного амбала, я шипела на него, как куча рассерженных змей, я высказала ему всё, что у меня накопилось, всё, без остатка. Он сидел, разинув рот, и что-то блеял. Ну совсем, как тогда, когда его отчитывал Аргунов! Но я не слушала. Я говорила и говорила, стекло вокруг лопалось, а у Серёги, видимо, случился паралич.
Напоследок я ему сказала, что, если он ещё будет относиться ко мне, как господин к прислуге, я ему устрою импотенцию на всю оставшуюся жизнь и вообще высушу его стручок до горошины. Если в прошлый раз мои крики заставили его начать меня опасаться, то сейчас он перепугался смертельно. Выскочив со скоростью пули из павильона, где мы беседовали, он куда-то удрал так, что пятки сверкали. И до конца дня не показывался. Те, кто не были в курсе нашего разговора, и кто не подслушивал, околачиваясь рядом, в недоумении спрашивали всех подряд о его местонахождении и о том, будут ли сегодня продолжаться съёмки вообще. Я же, немного успокоившись, решила настроиться на амбала, чтобы заставить его отцепиться от этой сволочи. Но нет, не получалось. Я вздохнула: каким бы ни был мой дар, я ещё пока плохо умею им управлять.
Из Кёнига позвонила какая-то Аделина Карловна, которая во что бы то ни стало хотела узнать, откуда мне было известно про какую-то кражу, деньги и её сына на крыше, и как я вообще поняла, что это она была тогда, если она мне слова не успела сказать, да и вообще мы с ней раньше никогда не разговаривали. А я пыталась вспомнить. Нет, Аделину Карловну я помнила: холодная и гордая женщина из Кёнига, которая играла главную роль. Но я не помнила ни кражу,  ни денег, ни какое отношение имею я к её сыну. Я ей так честно и сказала. Она, видимо, решила, что я издеваюсь, и весьма холодно со мной попрощалась, не продолжая выяснять отношений. И лишь отключившись,  я вспомнила, как, теряя сознание после вселения в тело Ёжика и попытки его руками вывернуть руль его машины из-под КАМАЗа, мне какая-то эпизодница, Машка, вроде, дала телефон, на котором висел Калининград. Как меня накрыло в очередной раз, и перед моими глазами появилась подстава парнишки с кражей в школе, который стоял на крыше и готов был прыгнуть, потому что даже его мать ему не поверила. Я схватила телефон и позвонила по последнему номеру и выпалила всё это в трубку, даже не дав собеседнице мне что-то сказать. Я объяснила ситуацию с моим «третьим глазом». Аделина Карловна молча выслушала, холодно сказала «спасибо за пояснения» и отключилась. Видимо, решила, что я спятила. Мне не привыкать.  Пусть считает, что хочет. Мне серёгиных истерик хватало. Да ещё появилось какое-то странное неприятное чувство. Как будто я ждала чего-то нехорошего. Но чего именно?  Я пыталась подключить свой «третий глаз» - бесполезно. Только чувство нервозности и тревоги усилилось.



В один из дней, когда мы безрадостно отдыхали от очередного дубля, и статистки вопрошали, смысл ли играть, если сериал закроют, я сидела, опёршись спиной о грудь Морозова. Наши отношения уже не были тайной ни от кого. И как раньше мы отбивались от острот друг друга и других по поводу отношений, так сейчас мы это делали сообща, наперегонки остря и высмеивая задевающих нас. Светило солнышко, было относительно тепло для начала апреля, но меня вдруг обдало ледяным холодом. Сквозь внезапную черноту я увидела, как иду по тропинке через парк, из-под полурастаявшего снега пробивается молодая трава. И я чётко ощущаю, что сейчас мне накинут удавку на шею. Я тяжеловесной коровой отпрыгнула в сторону. Мимо моего лица пролетела тонкая бельевая верёвка, а вслед за ней какой-то мужик чуть не пропахал тропинку носом. Как в замедленном кино я подставила ему ножку. Он тяжело шлёпнулся. Но быстро поднялся, подхватив верёвку. Я судорожно копалась в сумке (откуда сумка? я всегда с рюкзаком езжу) в поисках хоть чего-нибудь. Рассыпая по тропинке таблетки и содержимое косметички (откуда? сроду с собой не носила ни того, ни другого), я вытащила зонтик (а он-то здесь к чему? никогда не таскала эту лишнюю тяжесть), за который зацепилась пластиковая расчёска с тонкой ручкой (я же всегда щёткой пользуюсь! да и не беру с собой: откуда она в этой сумке?). Сжав зонтик в одной руке, а расчёску в другой, я огрела подскочившего мужика по башке первым и ткнула ему куда-то вторым. Он захрипел, но впился мне в плечо одной рукой, другой зажимая рану у основания шеи. «Сука», - злобно прошипел он мне в лицо. Потом попытался задрать на мне юбку (я снова удивилась – всегда хожу в джинсах, не люблю юбки). Я оттолкнула его и заорала… Вернее, я хотела заорать. Но я не слышала своего крика. А вскоре знакомая чернота навалилась на меня…
Когда я очнулась, Верка с хмурым лицом совала мне под нос нашатырь и вытирала окровавленный нос. Я была поражена – Верка? Которая меня терпеть не может?
Перехватив мой взгляд, она быстро отвела глаза и отошла от меня, передав заботы обо мне Морозову. Тот внешне был спокоен. Но я видела его белое лицо и до ужаса обеспокоенные глаза.
- Всё хорошо, - прохрипела я, пытаясь встать. Оказывается, я лежала на какой-то кушетке. – Что случилось?
Морозов удержал меня, заставив снова лечь.
- Ты говорила про какую-то Каролину и дорожку в парке. А потом потеряла сознание. Как тогда, с Юрой Крамским. Ты что-то видела? – спросил Морозов, склоняясь ко мне.
И тут я вспомнила. Каролина из массовки, которую я предупреждала против насильника и убийцы с удавкой. Так вот почему эта вся несуразица с сумками, зонтиками, расчёсками и косметичкой с таблетками! Я вселилась в её тело!
- Позвоните ей. На неё напал местный маньяк. Я, как могла, пыталась ей помочь. Но не знаю, удалось ли…
Верка по-прежнему хмурая, достала телефон. После нескольких звонков, на которые никто не отвечал, она, наконец, дозвонилась. Выйдя за дверь с телефоном, она пропала на полчаса. Или это мне так показалось. Вернувшись, она странно посмотрела на меня. Я не поняла её взгляда.
На Каролину действительно напал мужик. И чуть не удавил верёвкой. Она несла какую-то чушь, что от ужаса не могла пошевелиться, но её телом кто-то управлял. И этот кто-то сначала заставил её сойти с тропинки, а потом её руками огрел зонтиком по голове мужика. Тот уже хотел порвать на ней юбку, но её заставили заорать. Мужика схватили. Это действительно был местный маньяк. Его уже два месяца ищут. Он придушивал девушек в парке, потом насиловал и убивал. Благодаря зонтику Каролины он потерял прыткость. И его смогли схватить. Ещё она ударила его в шею тонким концом расчёски. Хотя она сказала, что это тоже не она была. Сейчас она в отделении даёт показания. На заднем фоне Верка слышала голос мужика, который орал, что он себе гулял по парку, как вдруг психопатка накинулась на него и ударила зонтиком и ткнула в шею расчёской. На вопрос, почему он гулял с бельевой верёвкой и зачем хотел разорвать юбку на девушке, Верка сказала, что не расслышала его ответа. Но, в любом случае, Каролина была жива и относительно здорова. Если не считать её фантазий о вселении чужого в её тело…
Отчитавшись, Верка снова странно посмотрела на меня. Я сосредоточилась, глядя ей в переносицу, и увидела такое отчаяние, что содрогнулась. Хоть она и была гадиной, но мне стало её жаль. И я постаралась передать ей хоть каплю оптимизма. Верка вздрогнула. Я почувствовала её недоумение и… раскаяние? Нет, это было точно раскаяние. Не дежурное сожаление. А искреннее раскаяние без надежды на что-то хорошее. Я задумалась. Не попробовать ли мне ей помочь? А что будет, если помогу – она снова станет той гадиной? Нет, уже не станет. Я видела. Она смирилась. У неё не было надежды и она не ждала чуда. Почему я была уверена в её осознании и перерождении, я не знала. Но я видела, что она перестала быть змеёй.
Я сосредоточилась и закрыла глаза. Я увидела огромное солнце, которое грело меня со всех сторон. Это было так радостно и замечательно, что я широко улыбнулась. Потом я как будто взяла Верку за руку. «Ты выздоровеешь, - сказала я её образу. – Ты поняла. И потому заслужила. Болезнь не вернётся, если не вернутся твои злоба, зависть и коварство. Ты будешь жить».  Я держала Верку под солнцем. Её тусклый серый образ на моих глазах преобразился: сначала постепенно наполнялся красками, оставив только серую дымку вокруг. Но тут и она начала медленно таять. И вот образ Верки смотрел на меня блестевшими от слёз глазами. Вокруг неё было уже бордовое свечение. «Ты выздоровеешь, - повторила я. – Не сразу, не мгновенно. Но ты выздоровеешь». Слёзы потекли у Верки из глаз, а я, моргнув, очнулась.
Оглядевшись, я заметила потрясённую Верку. Что она там себе видела - я не знаю, но я её видела такой первый раз в жизни.
- Правда? – спросила она меня.
- Да, - с трудом кивнула я. Боже, как болит голова! – Но не всё сразу.
- Но это правда? – не верила Верка.
- Да, - повторила я, и почувствовала, как Морозов утирает мне нос.
- Вы о чём? – серьёзно спросил он, сосредоточенно пытаясь остановить мою кровь.
- Веркин рак остановился. И со временем пропадёт, - хрипло сказала я.
По щекам Верки потекли слёзы. Не в моём воображении, а настоящие.
- Спасибо, - сказала она, и вышла.
А я откинулась на подушки и попыталась расслабиться. Боже, моя голова сейчас взорвётся! Я закрыла глаза и провалилась в небытие. Опять…



Всё шло к тому, что наш дебильный сериал переживал свои последние дни. «Герцог», видимо, отвлёкся на что-то более прибыльное или интересное или завяз в разборках с серёгиным амбалом, и всё реже появлялся на площадке. Юлькину беременность обыграли и закрутили на уровне бреда: как-то юлькина героиня с какого-то перепугу (который ещё не выдумали в сценарии) стала вспоминать начало своей беременности. В сумраке ночи на неё напал кто-то инфернальный и изнасиловал. Я переживала, как Юлька на этом сроке сыграет изнасилование. Ведь поначалу в сценарии её беременность не планировалась. Как бы эта встряска не повредила ей. Но всё обошлось. Я чуть со смеху не померла, когда увидела, что там снимает режиссёр: Юлька уже была глубоко беременной, и ему очень надо было исхитриться, чтобы в кадре не мелькал её живот. После его мытарств он потребовал, чтобы в кадре была относительно стройная деваха. Тут же оживились статистки – как же, звёздный час! Серёга придирчиво разглядывал их с ног до головы, пока не выбрал одну, которая минут десять визжала и подпрыгивала, хватая за руки своих подружек, которые с кислыми улыбками сквозь зубы поздравляли её. Однако, её таланта хватило только на то, чтобы запороть кучу времени и съёмок: она совала в кадр своё лицо, которому там было совсем не место. Я её понимала: дешёвая популярность личности, которая из себя ничего не представляла – единственная радость в её жизни. Однако, это, всё-таки, не повод, чтобы тратить наше время. И деньги спонсоров. В результате Серёга орал, как резанный, пока помреж с режиссёром колдовали над тем, что им удалось-таки наснимать. После двух дней и бессонных ночей они таки сотворили нечто вполне приемлемое. И все серии, пока рос живот Юльки, сценарист Вася-Федя обыгрывал сомнения героини: кто же отец ребёнка? Мифический муж, спятивший от ревности и подстерёгший её в ночи, то ли отвергнутый Петюня, которому, наверно, недоело рыскать по лесам, и он пугал деревенских, то ли его «лесная нимфа», которая спятила от любви, одиночества в лесу и ревности сразу и напала, а изнасилование Юльке привиделось, то ли неизвестный злоумышленник, вдруг по мановению Васи-Феди объявившийся в деревне и кравший скот по ночам. Я тогда сказала Серёге – что за фигня? А до этого в сериале у юлькиной героини не возникало таких сомнений? Он с апломбом ответил, что тогда она просто не помнила ничего. Так что, и сомнений у неё не могло быть. Всё остальное время Юлька релаксировала, рефлексировала и по замыслу режиссёра должна придать философский смысл этому шабашу буйной фантазии шизофреника. Правда, из Юльки такой же философ, как из меня основоположник марксизма-ленинизма. Но её пятиминутные дубли с задумчивым или зарёванным лицом или с дикими глазами, вытьём и вырыванием из себя волос или монологами то об аборте, то о самоубийстве хоть немного придавали смысл нашему сериалу. Ведь, собственно, с этого он и начинался, пока не разгулялась Серёгина фантазия изгнать прежнего сценариста и придумывать бредни на пару с выдумками Васи-Феди. Эти двое нашли друг друга и благополучно похерили хорошую идею. Может, поэтому «герцог» и охладел к нашему дурдому. И, наверно, поэтому шустрый жулик Серёга влез в афёру с деньгами амбала. У меня мелькнула мысль, а «герцог» тут не мог быть никаким боком? Хотя, зачем бы ему это понадобилось? Разбирайся потом с местечковыми «бизнесменами»… Я попробовала заглянуть в эту ситуацию своим «третьим глазом» или шестым чувством, но ничего не увидела и не почувствовала. Скорее всего, он тут ни при чём…



Нет, как, всё же, выматывают эти паранормальные дела. Стоило мне чуть очухаться от жути с насильником, как у меня засвербело: Юлька. Уже какое-то время я чувствовала какую-то тревогу, ожидание чего-то нехорошего. Неужели это будет связано с Юлькой? Я смотрела на неё: спору нет, какие съёмки, когда ей сегодня-завтра рожать? Несмотря на Серёгин эгоизм, жадность и глупость, он теперь снимал Юльку только в эпизодах. А крупным планом – как мебель. Она же главная героиня. Была. Совсем без неё никак. Вот и выкручивался Вася-Федя, как мог, а Серёга вдохновенно снимал его бред. Чем меньше денег оставалось, тем более одухотворённым выглядел Серёга. И чем ниже падали рейтинги, тем истеричнее были его вопли о нём как о непризнанном гении. Меня эта волынка, если честно, притомила смертельно. Мне надо было в Е-бург на съёмки и в Питер на доозвучку. Кёниг ещё что-то подозрительно притих. Никак тоже деньги кончились, и проект заморозили. Покатавшись между Е-бургом и Подмосковьем, я поставила Серёге вопрос ребром: либо он прекращает снимать эту чушь, либо берёт нормального сценариста. А то его Васе-Феде стукнуло в башку устроить любовный многогранник: беременная Юлька, вернее, её героиня, влюбляется до потери мозгов и реальности в героя Морозова (на этом финте я вытаращила глаза – это-то зачем? у неё итак муж и Петюня – зачем перегружать сериал?), мифический юлькин муж должен выползти из тени эпизодов, стать главным злодеем и попытаться убить героя Морозова. Герой Петюни должен в ревности пытаться убить его самого, а лесная петюнина нимфа по ошибке попадает в этот расклад, и кто-то там убивает её. Одного не могу понять: актёр, который блеял роль юлькиного мужа, был не крупным. Но перепутать его с субтильной девчонкой в метр с кепкой  ростом? Да и Петюня был атлетом – регулярно в качалку ходил в недавнее время, когда вспоминал между пьянками. Хорошо они ещё меня не приплели к этому идиотизму. Хотя, Вася-Федя явно хотел и мою героиню убить в этом любовном угаре. Ибо последние сцены он писал явно под влиянием подобных мыслей: какие-то незримые силы покушались на жизнь моей героини столь часто и нелепо, что мне, в конце концов, стало смешно: ну как снайпер (да и откуда снайпер в заштатной деревне?) может промахнуться, стреляя по неподвижной мишени со ста метров из винтовки с оптическим прицелом? Или как грузовик может не задавить одинокого человека на узкой улице? Или… Словом, я сказала этому убогому фантазёру, чтобы перестал валять дурака и выдумал что-то более осмысленное. Или убил мою героиню на фиг. Надоело из себя идиотку корчить. Вася-Федя напугался и на время переключался с меня на Юльку. Но тут уж я не выдержала: Юльке рожать скоро, на фига ей такие потрясения? Моя оскаленная рожа так его перепугала, что он отправил Юльку на сохранение в тишину и покой поселковой больницы. Где она приходила в себя от жутких предположений актёра-доктора. Однако, этот паршивец сглазил-таки её: ей становилось хуже. Я чувствовала, что Юльке нужна помощь. До родов было около четырёх-пяти недель, но я ясно ощущала, что ей надо в больницу. На очередном дубле она вдруг согнулась и жалобно смотрела на нас, пока мужики стояли столбами, не зная, что делать. Я подбежала тогда к ней и попыталась внушить, чтобы она не паниковала. Подвела её к стулу и осторожно усадила на него. Юлька вскрикнула и согнулась. Я крепко держала её за руку. Перед моими глазами встало пятно крови. Чёрт! Юльке надо не просто в больницу, а срочно и сразу в операционную! Как назло, ёжикову машину Серёга арендовал, чтобы с Аргуновым встретиться и куда-то там поехать по своим тёмным делишкам. Я не вникала: возможно, «забили стрелку» с тем амбалом. Мне не до них было. Да, сейчас мы находились в Москве, снимали какую-то дурацкую сцену. И эти два гада вполне могли поехать на метро. Но, видишь ли… Словом, не барское это дело. Уроды. Машину Серёги забрала помреж Катька, которая поехала улаживать уже какие-то студийные дела в какое-то то ли министерство, то ли на студию. И он не придумал ничего лучше, как взять ёжикову. Я хотела поубивать их, когда вернутся. Но мои эмоции не помогли бы Юльке. Пришлось везти постанывавшую Юльку на автобусе. Потому что она наотрез отказалась, чтобы ей вызывали «скорую». Вот тоже дурочка! Не хотела поднимать вокруг себя шумиху. А помереть она хотела? Я не стала настаивать, чтобы не сделать ей хуже. В другой ситуации я бы насильно держала её на стуле и ждала бы машину, как нормальный человек. Хоть морозовскую из ремонта, где ему чинили то ли подвеску, то ли ланжерон. Но тут… На помощь мне пришёл Морозов. Он подхватил Юльку под руку с другой стороны и решительно повёл её к остановке. Я благодарно смотрела на него: мужской поступок – делает, а не треплется. Юлька тяжело поднялась и поплелась с нами. Ей становилось хуже. Я держала её за руку и пыталась успокоить. Я видела её смятение и даже панику. Я не врач, и не знала, что с ней. Но явно было не всё в порядке. Морозов бросал на меня встревоженные взгляды. Я отвечала не менее серьёзными. Меня порадовал наш диалог без слов: своими встревоженными предположениями мы могли напугать Юльку. И что было бы? Я в очередной раз порадовалась, что Морозов такой неэмоциональный. Его спокойствие действовало на Юльку, пожалуй, даже лучше, чем моя паранормальщина…
Подошёл автобус. Я сунула нос в кабину и спросила водителя, доедем ли мы с роженицей в больницу. На его утвердительный кивок я махнула рукой, и Морозов осторожно подвёл Юльку к дверям. Пропустив их, я расплатилась с водителем. В салоне он осторожно усадил её на единственное свободное место. Уцепившись за поручни, мы с ним встали рядом.
На одной из остановок зашла толпа народу. Нас с Морозовым слегка оттеснили от Юльки. Громила, от которого разило перегаром пополам с немытым телом, резко толкнул её. Она чуть не слетела с сидения.
- Чего расселась? – грубо разорался он на весь салон автобуса. – Убери копыта! Понаехали со своей грёбаной Хохляндии и плодитесь, как сорняки!
А Юлька действительно была похожа на хохлушку: черноволосая, чернобровая, кудрявая с карими глазами, румяным кровь с молоком лицом и дородным телом казачки. Но она ни разу не с Украины. Её родня по отцу была из Сибири, а по матери из Ярославля. Сама же Юлька родилась вообще в Петрозаводске, куда её родителей зачем-то понесло в один нехороший день. Да и не в том дело. Юлька была на восьмом месяце, чувствовала себя хреново. Ни одна тварь не уступала ей место за всю её беременность, сейчас просто повезло. А тут какая-то пьяная скотина хамит и считает, что имеет на это право!
Я не успела развернуться к нему, как за своей спиной почувствовала движение: Морозов сгрёб громилу за шкирдак и медленно, но неумолимо волок его к выходу. По дороге, как я поняла, он ему ещё пару раз наподдал, поскольку я слышала пьяные возмущённые нечленораздельные вопли. Слава богу, была наша остановка. Морозов выволок громилу из дверей, чуть не грохнув его об асфальт. Я помогла сойти Юльке, которая выглядела – краше в гроб кладут. Я пыталась привести её в чувство – отпаивала водой, обтирала влажными салфетками. За спиной я чувствовала какую-то возню и ругательства. В какой-то момент оглянувшись, я увидела, как Морозов молча чистит морду пьяному громиле раза в полтора крупнее его. Что меня удивило, так это полное отсутствие эмоций и упорное молчание Морозова: ни тебе провокаций противника, ни ритуальных выдохов с криками, ни похвальбы или угроз. Я под руку отвела Юльку к лавочке на остановке. Она тяжело опустилась на неё. А я, на ходу вытаскивая шокер, поспешила к громиле. Успела я вовремя: он как раз пытался размозжить Морозову голову камнем, невесть как взявшимся у него. Со всей дури я ткнула в его массивную руку шокером. Он охнул. Раздался сухой треск, он слегка вздрогнул. А я всё жала на кнопку, вцепившись в него, как бульдог в добычу. С минуту шокер трещал, Морозов переводил дух, а громила наконец рухнул. Тут я отцепилась от него и глянула на Морозова. Господи! Ну чисто Дракула!
Я обошла громилу и, покопавшись в рюкзаке, подошла к Морозову. К сожалению, все мои салфетки ушли на Юльку. Но я откопала бумажные из «Макдональдса», попутно наткнувшись на перекись. Даже лучше: продезинфицирует сразу.
Как только я приложила салфетку к лицу Морозова, он отшатнулся от меня, как будто я ему в лицо раскалённой кочергой ткнула.
- Стойте спокойно, - раздражённо сказала я, и стала вытирать ему лицо одной рукой, другой крепко держа его за плечо, чтобы не сбежал. В какой-то момент я что-то заметила в его глазах. И со всей дури лягнула куда-то за спину. Кто-то за моей спиной взвыл. Я обернулась: пришедший в себя громила держался за промежность и материл меня по-страшному. Ну всё! Достали меня мужики! Не люблю, когда оскорбляют мою подругу!
И со всей дури я врезала ему в челюсть. А надо вам сказать, что на такие случаи я ношу на пальце шипастое железное кольцо с чернью – подарок поклонника-рокера. Громила схватился за лицо, а я, подхватив Морозова под руку, потащила подальше от этого пьяного скота. Удивительно, но он без слов покорно пошёл за мной. Только лицо у него было… Словом, для меня непонятное. Да в глазах задумчивое выражение. Оглядевшись на остановку, я увидела круглые глаза Юльки. Ну вот. И как я их двоих буду до больницы тащить?
Увидев Юльку, Морозов встряхнулся и высвободился из моих рук. Оглядевшись на согнутого громилу, он снова подхватил Юльку, и помог ей подняться. Я спохватилась, и взяла её под другую. Вместе мы пошли разыскивать эту чёртову больницу.
- Надо было вызвать такси, - пробурчала я. – Или «скорую».
- Нет, - решительно сказала Юлька. Тут она пошатнулась и застонала. Морозов крепче вцепился в её руку.
Я огляделась по сторонам: оказывается, мы собрали небольшую кучку вокруг себя.
- Эй! – крикнула я. – Где тут больница? Помогите нам! Женщина рожает!
Толпа стала резко редеть. Какая-то сердобольная женщина подошла к нам и начала что-то объяснять, но я перебила её:
- Уважаемая, мы не из этого района. Просто укажите направление.
Женщина кивнула и пошла вперёд. Я так поняла, что она решила показать нам дорогу. Что ж, весьма продуманно.
Через несколько минут мы дошли до нужного места. Вежливо поблагодарив женщину, мы с Морозовым ввели в двери Юльку. Как только она переступила порог, так тут же потеряла сознание. Мы с Морозовым дотащили её до ближайшего стула.
- Кто-нибудь! – закричала я. – Срочно врача! Быстро! Женщина истекает кровью!
Морозов серьёзно смотрел на меня. Я опустила глаза на пол: действительно, за Юлькой тянулась струйка крови. Господи! Что там с ней творится?
Я вцепилась ей в руку и закрыла глаза, всеми силами пытаясь передать ей просьбу жить и бороться. Перед моими глазами стояла кровавая пелена. На губах я чувствовала металлический привкус. Я взглянула на свои руки: они были в крови. Я оглядела себя: я сидела в кровавой ванне. Что же это такое? Я пыталась вызвать в памяти яркое солнце, которое помогло Верке победить рак на ментальном уровне. Но у меня ничего не получалось. Вдруг сквозь кровь проступила Юлька. Она была в растерянности и явно не понимала, что случилось.
- Юля! – крикнула я ей. – У тебя преждевременные роды. Или что-то там ещё. Но всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. Думай о том, что ты скоро дашь жизнь двум младенцам. Что у тебя есть Ёжик, который тебя любит и будет хорошим отцом. Юля! Держись! Помоги мне! У меня не хватает сил тебя удержать! Ну давай же! Будь со мной!
Она пыталась что-то сказать, но я не слышала слов. Пелена стала покрывать её. Я закричала, протягивая к ней руки. Но она ускользала от меня. Я пыталась подойти к ней. Но она отдалялась. За её спиной я успела разглядеть две смутные маленькие тени. Её дети? Неужели они умрут? Нет!  Я изо всех сил рванулась к ней и вцепилась в руку. Юлька испуганно смотрела на меня. По её щекам текли слёзы. Я держала её за руку, но она как будто таяла у меня в руках. И снова Юлька стала отдаляться. Пелена поглощала её. Я снова пыталась схватить её за руку, но не успела: Юлька исчезла за кровавым занавесом. Вместе с ней пропали маленькие тени. В отчаянии я закричала и снова рванулась к ней. И тут меня накрыла знакомое чёрное покрывало, и я упала в небытие. Я ещё успела подумать – когда же это закончится?



Я открыла глаза (как мне показалось) – странное ощущение: как будто я есть и меня нет. А что со мной было?
Я прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться…
- Что было, что было, - раздался ворчливый голос Гарика. Ну конечно! Куда же без него и его комментариев! – Переработала ты. Не девочка давно. Пора заканчивать по стране скакать.
- Гарик, иди в жопу, - лениво подумала я, и открыла глаза.
Сначала я не поняла где я и что вижу. А потом до жути перепугалась: я сверху смотрела на себя на кровати.
- Что… Что это такое? – Нет, я поняла, что я вижу. Но вот поверить…
- Идиотка, да? – с надеждой спросил Гарик. – Я ж тебе, дуре, сказал: ты переработала.
- И поэтому вышла из тела? – Я была готова вцепиться ему в глотку. – Гарик, не беси меня. Объясни толком…
- А это вот пусть она объясняет. – Он кивнул куда-то в сторону. Я проследила за его взглядом и увидела… Гелю.
- Ты тоже тут? – Сказать, что я была удивлена – ничего не сказать. Я была ошарашена: откуда она узнала?
Геля мне не успела ничего сказать: дверь открылась, нет, распахнулась, чуть не слетела с петель. И в палату влетела Юлька. Живот, который уже лез ей на нос, ничуть не изменил ни её стремительности, ни скорости, ни характера. Если только обострил некоторые черты. Я испугалась за неё: ведь мы с Морозовым привезли её в больницу, потому что она истекала кровью из… Ну, от туда. Я боялась преждевременных родов и всяких проблем с ней. Но нет! Вот она, как всегда сумбурная и шумная. Так быстро пришла в себя? И что за хламида на ней? Откуда на ней этот нелепый халат?
Влетев, она кинулась ко мне с безумными глазами и стала тормошить, вопя чуть мне не в ухо:
- Наташка! Дура конченная! Вставай! Кончай придуриваться! – Слёзы текли по её лицу ручьём. – Мне рожать скоро, а ты лежишь! Подымайся, корова больная! Один раз ты мне уже помогла – меня откачали! Благодаря тебе я лежу тут уже третью неделю! А что будет, когда срок придёт? Как я без тебя? – Вот какая связь между юлькиными родами и тем, что я лежу без движения – я сообразить не могла.
Юлька ещё тормошила меня, кричала и рыдала, когда подошедший Ёжик обнял её за плечи. Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась в голос, цепляясь за одежду. Он пытался её увести, но она мотала головой и стояла намертво.
- Юль, иди уже, - сказала я. – Ещё здесь  родишь.
Ёжик гладил Юльку, Юлька рыдала. Они не слышали, что ли?
- Конечно, не слышали, - ворчливо встрял Гарик. – Ты теперь, как мы.
- Мы? Кто – мы? – Я подозрительно посмотрела на него с Гелей.
- Ты чо, придуриваешься?? – Казалось, Гарик был одновременно удивлён и зол.
А я снова посмотрела на Гелю. Смиренное лицо, грустные глаза, лёгкая усталая улыбка… Она тоже привидение?
- Нет, ну ты точно курица конченная! – взорвался Гарик. – Не привидение она, а иная сущность! Обречённая болтаться тут, пока не поймёт, почему и не исправит зло.
- Зло? – Я смотрела на Гелю и не понимала: какое зло могла совершить эта женщина, такая добрая, милая, ненавязчивая, спокойная…
- Вообще память отшибло? – злился Гарик. – Забыла, как недавно в одной семье была? Где прабабушка Вильгельмина Высоковская?
Память медленно возвращалась ко мне. Я кивнула и осеклась: ведь та Вильгельмина – она.
- Она-она. За то, что от подкидыша избавилась, теперь сама тут валандается да семью на проклятие обрекла, кошёлка старая… - бухтел Гарик.
Тут меня вдруг обуяла дикая злоба: да что он, хипстер-переросток, может знать о жизни вообще и о жизни женщины в частности? Забыл уже, как обрёк наивную девушку на бесплодие и убийство? Забыл все наши разговоры и ссоры?
Не знаю, что на меня в очередной раз нашло, но я вдруг собрала всё своё возмущение, злость, презрение и ненависть и обрушила в который раз на Гарика:
- Как же ты мне надоел, ублюдок! Кто ты такой, что смеешь осуждать женщин? Твоя цель при жизни была – собственные удовольствия, а после смерти – издеваться надо мной! Тебя, подонка поганого, сюда спустили, чтобы ты хоть что-то понял – неужели это надо повторять тебе постоянно? Видимо, иначе до тебя не доходило – ни при жизни тут, ни при смерти там. И что? Ты только стебёшься и поносишь всех вокруг! Жопа в форточке! Пошёл на фиг в свой астрал! И передай там, что нихуя ты с задачей не справился! Сгинь!
Уж не знаю, что я такое сделала, но лицо Гарика вдруг исказилось до уродства и… он мгновенно исчез. А я удивилась этому странному явлению: обычно он уходил сам, когда я не могла от него избавиться. Позже, когда я научилась его прогонять – просто исчезал. Но до сих пор никогда он не искажался так… до неузнаваемости и не пропадал в секунду.
Геля смотрела на меня с грустной улыбкой.
- Ты начинаешь вспоминать свой дар, - произнесла она.
- И ты туда же! – простонала я. – Ничего я не вспоминаю. Лучше расскажи мне всё ясно и понятно: кто ты и почему… Почему я… ты… - Я не знала, как сформулировать то, что она встречалась мне, если она покойница и не привидение. Провалы в моей памяти ещё выбивали меня из колеи.
- Гарик прав, я не привидение, - вздохнув, сказала Геля. – В прошлой жизни я не выполнила возложенной на меня миссии, избавилась от направления, указанного мне через того подкидыша. Мне пытались объяснить, что я неправа, предупредить нехорошие события будущего века и испытывая судьбы моих потомков. Но, видимо, я только теперь поняла…
- Но почему я?
Геля с жалостью посмотрела на меня. Ну разве я виновата, что у меня вдруг амнезия случилась? Ну повтори ты мне всё заново!
- Не поняла ещё?
- Откуда? – Действительно, я просто-напросто не могла вспомнить. Понять… Я сейчас вообще не могла соображать.
Геля вздохнула.
- Цыганка, что приняла того подкидыша, была твоим предком.
Здрасьте пожалуйста! В моей голове что-то щёлкнуло: на меня понеслись картины прошлого – вся моя жизнь после удара Петюни топором. Ну и ни фига себе!
- И тебя послали помочь мне всё исправить, - продолжала Геля. Вильгельмина…
- Как исправить? – в который раз спросила её я. Ведь в прошлый раз она мне ответила весьма туманно.
- Ну, может, тем, чтобы я, наконец, всё осознала. – Ну просто прелесть! Замечательный ответ! А главное, ну такой понятный!
Так. Спокойно. Я – колдунья с личным призраком, которая должна помочь сущности, застрявшей между мирами… Но чем именно я должна помочь? Как? Что мне делать?
Геля говорила, что одна из её потомков должна взять на воспитание ребёнка, потомка того подкидыша. Ну и? Галина, потомок, так и не ответила, согласна она на эту авантюру или нет. Да и родственница – какая? откуда? где её искать?
Я смотрела на Гелю. Ладно, я смирилась, что я ненормальная. Но быть ангелом-хранителем или кем там? Что я вообще должна делать? Какого чёрта?
Геля снова вздохнула. Эх, тяжело быть непонятной сущностью: сама ничего не можешь и объяснить толком никак.
- Ты уже сделала первый шаг – помогла мне осознать, какую я ошибку совершила…
- Я ничего не делала! – перебила я. В самом деле, не надо мне приписывать чужие заслуги!
- Погоди, - остановила меня Геля. – Теперь надо исправить судьбу моих потомков. И ты сделала второй шаг: нашла одну и них.
Лицо Галины мелькнуло у меня перед глазами, её пустые глаза и квартира, похожая на сарай.
- И как я должна исправить судьбу твоих потомков? Я не могу вернуть тебя в прошлое и переиграть ситуацию!
- Скорее всего, это не надо. Надо кое-что другое.
- Что?
- Пока ещё не знаю.
- Чёрт знает что! – Ситуация напоминала мне тот разговор с Гариком: ты должна вспомнить свой дар, который неизвестно в чём заключается, и как его вспомнить никто не знает. Ну за что мне всё это?
За нашими разговорами я совсем упустила из виду, что со мной в палате была рыдающая Юлька и Ёжик. Теперь меня вдруг привлекла суматоха: Юлька начала задыхаться. Ёжик усадил её на стул и с воплями побежал звать врача. Неслыханное явление – Ёжик в истерике! Значит, действительно всё очень серьезно. Откуда-то взявшийся Морозов обмахивал её каким-то журналом. А я… А я вдруг с ужасом поняла: Юлька сейчас умрёт. Сначала родит двойню, а потом у неё упадёт давление, и она умрёт. Юлька, цветущая красавица-казачка, жизнерадостная и шумная, добрая и бескорыстная – моя самая лучшая подруга!
Я бессильно наблюдала за ней, потом кинулась к стулу.
- Юля! Юля! Я здесь! Не умирай, пожалуйста! Тебе ещё детей поднимать! Ёжик не справится!
И вдруг…
- Наташа? – Юля посмотрела прямо на меня. Морозов тоже глянул в моём направлении, но ничего не увидел. Он перевёл взгляд на кровать. Где лежало моё тело. – Наташка! Я тебя слышу! – Она рванулась вскочить, но без сил упала обратно. – Ты где, чтоб тебя?
- Юля, я рядом. У тебя сейчас будут роды. Скажи врачам, чтобы следили за давлением: оно у тебя резко упадёт…
- Какие роды? Какое давление? Мне же рано ещё! Всё вангуешь? – Она попыталась улыбнуться. Но бледное лицо исказила гримаса.
- Юля, слушай меня, - спокойно, как могла, сказала я. – Ты сейчас родишь. А потом у тебя упадёт давление. Всё поняла?
Юлька кивнула.
В палату ворвался Ёжик с медсестрой. Оттеснив Морозова, она начала проделывать какие-то манипуляции. Потом, глянув на мужчин, резко скомандовала:
- Её под руки и за мной.
Ёжик с одной стороны, Морозов с другой подняли Юльку, и на её подкашивающихся ногах вывели из палаты. Я оглянулась на Гелю.
- Иди за ней, - сказала она. – Ты ей нужнее. А я, по-моему, поняла, как снять проклятие с семьи.
Я не стала задумываться над её словами – не до того. Кивнув, я… помчалась за Юлькой. Через двери, стены, преодолевая всё на своём пути и не замечая этого. Юля, Юля, только не умирай…



Юлька умерла… Я не могла поверить. Этот фонтан жизни, энергии, радости и счастья вдруг исчез. Пропал, растворился. Как задутая свеча. Солнце в небе пропало напрочь. И не было надежды, что оно снова взойдёт.  Я была оглушена, потрясена, выбита из колеи. Ёжик тоже не мог поверить. Он сидел в коридоре, и невидящим взглядом смотрел в стенку. Морозов был рядом. Он ничего не говорил. Просто сидел рядом и молчал.
Я заглянула к юлькиным детям. Мальчик и девочка. Несмотря на то, что недоношенные, на мой взгляд, они были здоровы. Но их поместили в боксы, на случай, если… Я не хотела думать, что именно, если…
Побыв с ними, я вернулась к Ёжику. Он всё так же смотрел в стенку.
- Наташка, ты как? – вдруг услышала я.
Юлька! Меня охватила такая волна радости, что Юлька, вернее, её видение… душа… привидение… в общем, Юлька слегка испугалась.
- Что случилось? – спросила она.
- Юля, ты только не волнуйся, - как можно мягче сказала я. – У тебя начались роды. Дети здоровы – я была у них. Но вот ты – умерла…
Юлька скептически посмотрела на меня.
- Шутишь, да?
Она повернулась к Ёжику.
- Юр, чо она несёт?
Ёжик не пошевелился.
- Юра! – Юлька хотела потормошить его, но… - Юра! – в истерике завопила она.
- Юля, - как можно мягче снова сказала я. – Юля, он тебя не слышит. Ты умерла. Оставь его.
Юлька потрясённо смотрела на меня.
- Наташка! – Впервые я увидела неподдельный ужас на её лице. – Я жить хочу! Мне детей растить надо!
Я чувствовала её страх, панику и недоверие. Это холодом и сумраком обвевало меня. Я попыталась передать ей своё спокойствие, свою поддержку. Я хотела помочь ей, но не знала как.
Постепенно она пришла в себя. Подозрительно посмотрев на меня, она спросила:
- А ты? Ты же была в коме. Ты тоже умерла?
- Нет, Юль. Я ещё в коме. А вот тебе, наверно, пора.
Я чувствовала необъяснимую грусть. Как будто что-то уводит её от меня. Видимо, Юлька тоже это почувствовала.
- Пригляди за Юркой, - серьёзно сказала она. – И не оставь моих детей.
- Юль. – Я должна была ей сказать. – Я не смогу приглядеть за Юрой.
- Почему? – Юлька снова испугалась.
Я тяжко вздохнула.
- Он уйдёт в запой, и через две недели его машина собьёт. Насмерть.
- А дети? В детдом? Нет! Нет! – Юлька снова впала в истерику.
- Нет, Юль, - как можно спокойнее сказала я. – С ними всё будет хорошо. Ты ещё ими будешь гордиться.
Откуда я это знала? Не скажу. Но вдруг я чётко поняла: и как снять проклятие с Галины и её рода, и кто будет тот ребёнок, которого она должна будет взять на воспитание, и что будет с детьми Юльки. Одного не понимала – при чём тут Юлька вообще.
- Правда? – Юлька с надеждой смотрела на меня.
- Правда.
- Ты не врёшь, чтобы успокоить меня?
- Нет, Юль. Ты же знаешь – не умею быть тактичной. Всё будет хорошо.
Юлька улыбнулась. Совсем как тогда, когда была жива. Словно солнце взошло. Она хотела мне что-то сказать, но вдруг медленно стала таять. Я помахала ей рукой. Она послала мне воздушный поцелуй и помахала в ответ. А потом… растворилась.
Я повернулась к Ёжику. Ничего. Всё то же. Господи, помоги ему! Что я могу сделать?
Я попыталась передать ему своё сочувствие и поддержку, но… Он был закрыт для меня. Тогда я попыталась обратиться к Морозову. Нет. Ничего. Что же это такое?



Я медленно приходила в себя. Боже! Как не хочется возвращаться в этот мир! Там, где я была, я ничего не помню. Но, начиная обретать сознание, я вспоминала всё. И это всё мне не очень нравилось. Я хочу обратно. Где не было забот, хлопот, чужого горя и моего бессилия. Ну почему я? За что мне всё это?
Наконец, я открыла глаза и едва не потеряла сознание снова: рядом с моей постелью стояла… Галина. Что за чёрт? Снова видения?
Я поморгала. Она не пропадала.
- С добрым утром, - произнесла она.
- Здрасьте, - прошептала я. Почему-то не было голоса. Впрочем, сил тоже не было. Как будто я разгружала вагоны неделю без перерыва. – Что вы здесь делаете?
Женщина помолчала.
- Это странно, но… - Она снова помолчала. – Ко мне пришла женщина и сказала, что мой долг – позаботиться о её детях.
- Что? – Я дёрнулась, чтобы вскочить от удивления. Но едва могла шевельнуть рукой. – Кто к вам приходил?
- Видимо, ваша подруга. Она ещё снимается с вами в сериале. Снималась, - сказала Галина.
Я решила, что ослышалась. Юлька?
- К вам приходила Юля? Но она умерла!
- Я знаю. Узнала. Поэтому и была удивлена: как покойница могла прийти ко мне, да ещё требовать помочь своим детям. Я решила, что схожу с ума…
Тут рядом со мной материализовалась Геля. Она смотрела на Галину и улыбалась.
- Геля… Вильгельмина… Что ты… вы здесь делаете?
- Всё верно, - произнесла она. – Юля сама всё поняла. И ты должна была бы догадаться. Чтобы снять проклятие, Галине надо взять на воспитание детей Юли. Юля и есть потомок того подкидыша. А ещё, спасибо тебе за Каролину…
- Кого? – Это ещё кто такая?
- За Каролину, ту девушку, которую ты спасла от насильника. Это дочь Галины.
Я посмотрела на Галину. Она подставила стул к моей кровати и спокойно сидела, глядя на меня.
- Каролина – ваша дочь? – спросила я в полном изумлении.
- Да, - спокойно ответила Галина. – И когда она мне рассказала, что с ней случилось в парке, я поняла, что вы не лжёте. Я поверила вам. Поэтому я пришла вас навестить. И только тут я узнала, что ваша подруга умерла, родив двух детей…
- Скажите, сколько прошло времени? Её муж ещё жив? – перебила я.
- Да, жив. И я не знаю, как его уговорить передать мне детей.
Я тоже этого не знала. Кроме того, что его собьёт машина, и он умрёт. Как всё запутанно…
Вошла медсестра. Спокойно и деловито проделав какие-то медицинские операции, она записала что-то в карту и, не говоря ни слова, вышла.
- Знаете, всё скоро станет известно, - сказала я. – Оставьте жизни идти своим чередом.
Женщина кивнула.
- Я верю вам, - сказала она, вставая. – Правда, не знаю, как я справлюсь…
- Скажи ей, что я ей буду помогать, пока у неё не наладится жизнь, - встряла Геля.
Я повторила её слова. Женщина снова кивнула.
- Поправляйтесь, - сказала она, и ушла.
Мой бог… Ёжик… Ну как же так…



Он не заставил себя ждать. Распространяя запах перегара, он ввалился ко мне в палату дня через два. Не знаю, как его пропустили медики. Морозов пытался его удержать, но Ёжик пёр, как танк.
- Ты вышла из комы? – спросил он, глядя на меня из-под лобья. – Ты вышла… А Юля умерла. Ты знаешь это?
- Да, я знаю, - спокойно сказала я. – Я была с ней всё время.
- Как ты можешь? – заорал он. – Ты еще издеваешься? Она умерла, а ты жива! Почему она? Почему не ты? По тебе никто не заплачет! А она…
Слёзы потекли по его лицу. Жуткое дело – плачущий мужчина.
Он упал на колени перед моей кроватью. Я не поняла, что он хотел – помолиться или удавить меня. На всякий случай, Морозов подошёл ближе, чтобы… Чтобы – что?
Я вцепилась в одеяло. Мне тоже было не по себе.
- Я могла бы тебе рассказать, почему всё так, - спокойно, как могла, сказала я. – Но ты не захочешь слушать. Ты ослеплён своим горем. Но у тебя дети. Ты должен жить ради них…
- Дети! Дети… Это из-за них она умерла! К чему мне они, если её нет! – вскричал Юра. Вдруг он вскочил и выбежал из палаты. Морозов не успел его остановить.
- Беги за ним! – вскричала я. – Его время на исходе!
Морозов кивнул и выбежал вслед за ним, не говоря ни слова. Только бы успел… Только бы… нет, не успеет…
Через какое-то время я почувствовала сильный толчок где-то внутри головы. Перед моими глазами предстала дорога с покорёженной машиной и Ёжик, лежащий перед ней в немыслимой позе. С первого взгляда было видно, что он мёртв: его глаза, не моргая, смотрели в небо. Подбежал Морозов, запыхавшись, в расстёгнутом пиджаке. В первый раз я увидела проявление его эмоций: он ударил себя по ноге кулаком и выругался. Затем, вцепившись в волосы, диким взглядом оглядывался по сторонам. Вокруг собиралась толпа… Я не смогла ему помочь…
- Зато ты поможешь детям Юли, - произнесла Геля, появившись рядом с моей кроватью.
- Дай-то бог, - произнесла я. – Не оставляй Галину. Ей сейчас будет так трудно, что ты не можешь себе представить.
- Я знаю, - улыбнулась она. – Но всё будет хорошо. И с её мужем проблема разрешится.
- Как?
- Банально: он умрёт от цирроза скоро.
Странно, почему я того не увидела… А, ладно… Главное, что эта проблема у Галины исчезнет.
- Вот именно, - подмигнула мне Геля. – Я же говорю: всё будет хорошо…



Ну, всё хорошо не стало сразу. И всё-таки… И всё-таки я не зря жила: фильмы во всех городах были закончены, Морозов определился с отношением ко мне, мне удалось-таки выплатить свою ипотеку, что меня весьма удивило. Галина похоронила мужа, взяла на воспитание детей Юльки. Соцслужбы, что удивительно, скопом бросились ей помогать. Я вдруг получила наследство от кого-то из Прибалтики. Мне деньги были без надобности, и я их передала Галине. Она погасила часть своих долгов. Другую часть собиралась погасить в течение двух лет. Мы с Морозовым помогли ей отремонтировать коридор – теперь её квартира после её уборки от барахла мужа перестала быть похожей на сарай. В неё приятно было заходить. Мы сдавали мою квартиру, я жила у Морозова. А нехилый приработок пошёл на доплату за новую квартиру для Галины. Женщина была ошарашена: постоянные неудачи в её жизни сделали её циничной. А тут такая благотворительность. Морозов даже ворчал иногда, с чего это я так разбрасываюсь деньгами. Но я только загадочно улыбалась. Ну не рассказывать же эту фантастическую историю о предках-потомках, подкидышах и проклятии? Он бы мне не поверил. Хотя… Он уже привык к моим паранормальным способностям. Может, и поверил бы. Прочая жизнь Галины тоже начала налаживаться. Её сын, оказывается, не шлялся по подозрительным компаниям, а подрабатывал. И подработал себе для продолжения образования. Каролина, старшая дочь, решила завязать с карьерой актрисы. У неё обнаружились нехилые математические способности. И один колледж даже решил взять её к себе без оплаты. Младшая дочь… Ну, с ней пока не всё ясно. Однако, талант к танцам у неё явно проглядывал. Галина записала её в группу бальных танцев. Девочка начала делать успехи. Сама Галина с ней и младшими детьми переехала в новую «трёшку». Которая, кстати, была в нормальном состоянии. На неё как раз и пошла доплата от сдачи моей квартиры. Жизнь налаживалась.
Весьма меня удивило, когда однажды меня разыскала та медсестра из поликлиники, которая пострадала от подлости Гарика. Оказывается, к ней переехала жить какая-то дальняя родственница с детьми. То ли она с семьёй поругалась, то ли, получив отступные от бывшего мужа, решила в Москву податься, но не доехала, но теперь эта женщина доставляла приятные хлопоты той медсестре, разнообразя её одинокую жизнь. Дети полюбили её так, что ни о каком возвращении в ту дыру и тем более к козлу-мужу уже речи не было. Да и она сама бы не отпустила их. Женщина сдержанно благодарила меня за надежду, которая столь странно воплотилась: не имея возможности родить своих детей, она заботилась о чужих. Которые отвечали ей такой бурной любовью, что её хватило бы на десятерых. В придачу деньги родственницы были нелишними: они сняли квартиру получше и побольше, работали вдвоём и планировали купить хотя бы домик в ближайшем Подмосковье, чтобы иметь собственное жильё.
Я улыбалась, слушая её рассказы. Как же это хорошо, когда тебя любят. И, даже если ты не можешь сама давать жизнь – это же не главное. Главное, что ты можешь дать жить другим. Разве это плохо?
А от съёмок я пока решила сделать перерыв: хотелось ощутить, что это, когда ничего не делаешь вообще. Тут ещё прицепились какие-то умники из полиции с предложением помогать им в расследованиях. Нда… Этого мне только не хватало. Ладно, там посмотрим…
Гарик перестал мне являться. Что там с ним сталось – мне было не интересно. Наверху сами разберутся. Я же была довольна: год был насыщенный и суетливый. И хорошо, что теперь я могу отдохнуть. Да-а… Кто бы мог подумать, что такое может случиться…



Так и не поняла, в чём же мой дар. В том ли, чтобы, напугав людей, заставить их действовать иначе, или в том, чтобы гонять призраков, воздействовать на безбашенных и насильников, рискуя схлопотать инсульт, или какая-то иная причина. В своё время узнаю. Гарик благополучно исчез, надеюсь, навсегда, Геля получила свой покой, её семья – прощение, дети Юльки не попадут в детский дом, а я… Я живу с Морозовым. Долго ли продлится наше хрупкое счастье, я не знаю. Но одно я знаю точно: Юлька не умерла с концами. Где-то мы с ней встретимся, в своё время. Смерти я не боялась и раньше, ну а сейчас мне бояться и вовсе нечего. Прошлое ушло, будущее туманно – надо жить настоящим. Что я и собиралась делать с помощью Морозова.
А он и не возражал…