Ленинград (сейчас Санкт-Петербург) в годы войны в течении почти двух с половиной лет (872 дня) был в блокаде. Никто не мог ни приехать в город, ни выехать из него. Ленинград со всех сторон был окружен немцами. Не было воды, тепла, света и самое главное хлеба. Но город продолжал сражаться. В Ленинграде работали школы, библиотеки, звучала музыка.
Единственная дорога, которая связывала город Ленинград с остальной страной – Дорога жизни. Она проходила по Ладожскому озеру. Летом плавали корабли, зимой по льду шли грузовики. По Дороге Жизни в город привозили хлеб, а вывозили людей, в первую очередь детей. Их отправляли в детские дома. Только в Курганской области проживало около 7 тысяч детей ленинградцев. А сколько было вывезенных из Ленинграда семей. О блокаде Ленинграда написано много. Но лучше всего говорят сами блокадники. 11-летний мальчик Коля Васильев записал в своем дневнике: «29 января 1942 г. Умер Леша (мой брат) в 16 лет. Рано утром в 5 часов 30 мин. Он болел и работал и много изведал от этого и скончался. … 27 марта. Мамино здоровье все хуже и хуже. 31 марта. Мама лежит не может встать с постели. 3 апреля. 4 часа 30 минут мама начинает хрипеть, она умирает. Все кончено, я остался один, еду к Егоровым….».
Нина смахнула со лба капельки пота. Принести ведро воды для нее по-прежнему тяжелая задача. Хотя сейчас лето и с продуктами в городе наладилось. А когда бабушка в марте этого 1942 года привезла девочку на саночках к себе домой на окраину Ленинграда, она плакала. А сама Нина боялась подходить к зеркалу. В нем отражалась исхудавшая, с бледным вытянутым личиком 9-летняя девочка. Из-за слабости она почти не могла ходить и часто спала. Теперь по мере сил старалась помогать бабушке. Они остались одни. Отец воевал на фронте и известий от него Нина не получала больше года. Жив ли он? Может пишет по старому адресу, не подозревая, что в дом попала бомба и квартира разбита.
До войны было счастливое время, когда она жила с мамой и папой в большом доме совсем рядом с шумным Невским проспектом. Дети бегали по двору, играли в «Казаки-разбойники». В 12 часов мама позвала Нину обедать. По радио, которое мама всегда слушала, неожиданно произнесли: «Внимание! Внимание! Говорит Москва! Сегодня, в 4 часа утра без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек».
Папа Нины, военный, сразу ушел на фронт. Вначале было совсем неплохо. О войне напоминали только лучи прожекторов, устремлявшиеся в небо каждую ночь, да пролетающие самолеты. А уже в августе мама уехала рыть окопы. Мальчишки на улице говорили, что немцы совсем близко, но в город их не пустят. Некоторые ребята уехали в другие города, как говорили «в эвакуацию». А мама с Ниной остались.
4 сентября на город упали первые бомбы. Мама крест на крест заклеила окна бумагой. Но когда в соседних дворах разорвался снаряд, в комнате Нины вылетели все стекла. Окно забили фанерой и одеялами. Нина перебралась жить в комнату мамы. Старшие ребята дежурили на чердаках. На город фашисты сбрасывали зажигательные бомбы. Нина, как и все дети Ленинграда, знала, что такие зажигалки надо забросать песком или залить водой.
Город был отрезан от остальной страны. В магазинах стали исчезать продукты. Сперва Нина расстраивалась, что нельзя купить ее любимые пирожные с кремом. Но потом стало мало даже хлеба. В городе ввели карточки. Выдача хлеба постоянно уменьшалась. С 20 ноября 1941 г. дети стали получать по 125 граммов хлеба. Это были не те привычные мягкие довоенные булки. Хлеб войны был тяжелым, невкусным. Он прилипал к зубам. Мама сказала, что муки в городе не хватает, и в хлеб добавляют картошку, муку из березовой коры и отруби.
Чтобы получать больше хлеба, мама устроилась работать на Кировский завод. Там делали и чинили тяжелые танки КВ. А у девочки прибавилось дел по дому. Вода из крана перестала течь еще осенью, и за водой приходилось ходить на реку Нева.
В городе наступил голод. Каждый день Нина с нетерпением ждала, когда мама аккуратно разрежет кусочек хлеба на три: на завтрак, обед и ужин. Нередко на завтрак были только полкружки какао на воде и два печенья. За хлебом выстраивались огромные очереди. Однажды девочка простояла пять с половиной часов, но хлеба так и не смогла получить. Он закончился. Пришлось плестись в другой магазин. Вновь отстояв очередь, Нина получила заветные граммы. Говорили, что едят кошек. Наверно, это было правдой. Кошек в городе девочка давно не видела.
С наступлением зимы в квартире стало холодно. Батареи остыли. Рабочие с маминого завода установили в квартире металлическую печку-буржуйку. За дровами пришлось ехать через весь город. С огромным трудом мама и Нина привезли дрова на детских саночках, прикрепив к ним для устойчивости лыжи. Они стали жить в одной комнате. Во все остальные стащили лишнюю мебель и дрова.
На новый 1942 год в Михайловском театре состояла елка. После спектакля «Дворянское гнездо» для детей был настоящий подарок – обед. Нина перед войной даже не посмотрела бы на такую еду. Но сейчас… Тарелка обжигающе горячего супа, кусочек хлеба с повидлом, пшенная каша с маленькой котлеткой. Девочка с трудом удержалась, чтобы не съесть все сразу. Она завернула в салфетку котлетку и хлеб. Ведь дома ждала голодная мама. Многие дети прятали хлеб в карманы.
Однажды днем, когда Нина стояла в очереди за хлебом, она увидела оборванного грязного мальчишку, затравленным взглядом озиравшего людей. Когда свою долю получила едва стоявшая на ногах старушка, нахаленок вороном бросился на нее. Схватив заветный кусок хлеба, тут же на грязном полу стал есть, не обращая внимания на побои. Старушку, полумертвую от голода, унесли на руках. А воришка, вытерев рукавом слезы и кровь, встал и ушел грязный оборванный, может быть совсем одинокий (Приводится по блокадному дневнику Гали Земницкой).
В январе 1942 года Нина заявила маме, что в школу она больше не пойдет. Несмотря на голод в городе работали 39 школ. Занятия, правда, начались не 1 сентября, а 3 ноября. В классах из-за холода сидели в шубах. Часто уроки прерывались воздушной тревогой. Тогда и школьники и учителя прятались в подвале.
- Лучше я устроюсь в госпиталь или в отряд противовоздушной обороны. Там хоть кормить будут, - объясняла девочка, - все равно нормально учиться я не могу. На прошлой неделе три «двойки» схлопотала. И как их не получить?! Я задачу решаю, а в голове только одно: «Хлеба! Хлеба!! Хлеба!!!». Мне надо писать правильно, а в голове одни булки хлеба. А еще помнишь вкусные пышки с сахарной пудрой, а блинчики, а котлетки?! Да какая тут учеба?! И потом, если я буду хоть немного кушать в столовой мы может и выживем. Ты мне хлеб отдаешь. А сама не ешь. Я боюсь мама! Я боюсь, что ты умрешь! Нам есть почти нечего.
Они, обнявшись, плакали. И мама разрешила Нине не ходить в школу, пока идет война.
В начале февраля случилась беда. Нина тяжела заболела. Всю зиму она работала. Вначале в госпитале, а потом стала помогать милиции. Девочка вместе со старшей подругой Тоней обходила дома. Насмотрелась на покинутые квартиры с брошенными вещами. Люди умирали или уезжали. Особенно запомнилась самая первая квартира. От взрыва разбились оконные стекла, все в доме было кувырком. Ветер листал разбросанные книги, играл с полусорванными шторами. Кругом разбитая посуда, перевернутые стулья.
- Уехали? - шепотом спросила притихшая девочка.
- Похоже что нет, - Тоне, несмотря на ее 18 лет, тоже было не по себе, - Смотри какой беспорядок. Нет. Наверно не уехали.
До Нины постепенно стал доходить смысл этих простых и страшных слов. Не уехали! Но в квартире никого. На пороге лежала брошенная фарфоровая кукла. До войны (как же давно это было), Нина буквально со слезами упрашивала маму купить такую же. Красавица в ярком красном платье, чудом уцелев в этом хаосе, бессмысленно улыбалась.
- Можешь взять себе, - проследила за ее взглядом Тоня, - Здесь она уже никому не нужна.
Но девочка не смогла. Она осторожно посадила фарфоровую красавицу на диван. Они вышли, закрыв за собой двери. А Нину все преследовал взгляд никому не нужной куклы.
Спустя неделю Нина привыкла, но первой в квартиру входила все-таки Тоня. Если она осторожно закрывала двери и начинала писать в своей тетради адрес, Нина уже понимала. Внутри живых нет. А если отправляла девочку в больницу за помощью, значит, в квартире еще были люди, которых можно спасти. И тогда Нина старалась дойти как можно быстрее. Но сил не было. И как девочка не спешила, все равно приходилось присаживаться, чтобы перевести дух. Иногда она с тоской думала: «Вот ездили бы трамваи и автобусы. Тогда можно было бы мигом домчаться». Но трамваи, троллейбусы, автобусы и машины уже много недель стояли заметенные снегом. Бензина для них не было, электрические провода были порваны.
Наверно в этих бесконечных походах по 20-ти градусному морозу девочка и простыла. В начале февраля она слегла с высокой температурой. Пришедший врач, тяжело вздохнув, сказал.
- Воспаление легких. Плохо дело. Везите в больницу. Там хоть кормят.
Только в марте, качающаяся как былинка Нина, оказалась дома. Мама, еще больше похудевшая, старалась держаться бодро. И в честь выписки дочери устроила настоящий пир. Где-то достала муки и настряпала вкусных лепешек.
А через неделю Нина потеряла маму. Девочка после болезни стала часто и подолгу спать. Мама ругалась. Заставляла ее вставать, заниматься уроками. Но преодолеть слабость Нина не могла. Вот и сегодня она сквозь сон услышала, как хлопнула входная дверь – мама ушла на работу. В полусне незаметно пролетел день. На улице стемнело. Старенькие часы пробили шесть. Мама в это время обычно приходила домой. Но вот наступило и десять часов и одиннадцать. А мамы все не было. Кое-как натопив печурку, Нина дождалась утра. Но куда идти? С трудом одевшись, девочка пошла на Кировский завод. После каждых десяти-пятнадцати шагов приходилось садиться и отдыхать. Хорошо еще что февраль с колючими морозами остался позади. На заводе девочка узнала, что с мамой было все в порядке, когда она уходила домой.
Нина вернулась в пустую квартиру. На глаза наворачивались слезы. Что делать?! Она осталась совсем одна. Есть, правда, бабушка. Но она живет на самой окраине города, и Нина знала, что дойти туда у нее просто не хватит сил. Выплакавшись, девочка завернулась в одеяло. Такой нашла ее бабушка. Спустя несколько дней Нина узнала, что маму убило осколком бомбы, когда она возвращалась с работы. К счастью для девочки рядом была бабушкина знакомая, которая и сообщила о гибели.
И вот теперь Нина и бабушка живут вдвоем в маленьком деревянном домике на окраине города. Весной они вскопали участок земли перед домом и засадили его овощами. Прибавили выдачу хлеба. Теперь Нина с бабушкой получали по целой булке на двоих. Стали выдавать масло, крупу, муку. Призрак голодной смерти медленно отступал об блокадного города. Осенью Нина снова устроилась на работу в госпиталь. Вечерами ходила в школу. 18 января 1943 года, возвращаясь, домой из госпиталя, девочка еще издали почувствовала запах бабушкиных блинов. Недоумевая, чего бы это бабушка решила устроить пир, Нина ускорила шаг. Сегодня она просидела целый день, заполняя дела больных. И ничего не знала о том, что происходит на фронте.
- Ниночка, радость то какая! - Бабушка бросилась обнимать внучку, - смотри… смотри…
В газете, которую ей сунула в руки бабушка, девочка прочитала: «… после семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов СОЕДИНИЛИСЬ и тем самым ПРОРВАЛИ блокаду Ленинграда. В ходе наступления наших войск разгромлены…». Дальше Нина не стала читать. Со смехом она закружила бабушку по кухне. Прорвали! Блокаду прорвали!! Больше не будет этого страшного голода! Они живы! Надо только найти папу на фронте. Потом они с бабушкой то плакали, вспоминая маму, то смеялись, радуясь победам солдат.