ВЫБОР
У священника, служившего в небольшом районном городке, было четверо детей, два сына, и две дочери. Старший заканчивал семинарию и уже был женат, старшая дочь тоже была замужем, а второй сын оканчивал первый курс семинарии и еще не женился. Сам батюшка женился рано, и никогда не жалел об этом: жена у него была красивой голубоглазой блондинкой с твердым характером. Правда, с годами она изрядно располнела, да и он тоже не сохранил юношеской стройности, но жена его была во всем ему помощницей и опорой.
Отец Иоанн служил в старом ветхом деревянном доме и строил большую каменную церковь, лет десять строил, попутно, кстати, рос и его собственный дом на окраине города. А жили они со всей большой семьей в очень небольшом служебном доме при храме, в церковной ограде. В девяностых годах конца второго тысячелетия появилось в городе много предприимчивых людей, они помогали строить новый храм, силами же самого прихода, не бедного, но и не настолько богатого, построить высокое каменное здание с колокольней, с сверкающими куполами было практически невозможно. В общей массе своей народ нищал, уходила в прошлое средняя советская прослойка. Крестилось в девяностые годы народу много, и по десять, и по двадцать, и по тридцать человек. В приходе появлялись новые лица, всех их запомнить сразу было трудно, был при нем старый костяк, на него священник и опирался.
На одном из богослужений жена его заметила высокую миловидную девушку, стоявшую с матерью, заметила потому, что второй сын ее все на эту девушку посматривал. Стали узнавать, кто они такие, где живут. Наталья, работавшая в лавке, подсказала, что они соседи одной их старой прихожанки, Евгении. Евгения была из соседней станицы, ходила в храм года четыре, были у нее своих две дочери, тоненькая старшая Нина и пухленькая, беленькая, как булочка, Светлана.
Во дворе храма стояло небольшое низкое здание, больше похожее на сарай, оно служило им общей кухней, в смежной комнате была котельная. Кухня нередко служила и приемной для батюшки, когда можно было и чая попить, и с человеком побеседовать. Вот и пригласил он Евгению на кухню побеседовать.
- Ну что, Евгения, решили вы со своим домом в станице делать? Продавать будете?
Ее мать ухаживала за старенькой одинокой бабушкой, жившей в городе, и получила в наследство ее полдома, где они вчетвером сейчас жили, муж же ее продолжал жить в станице.
- Зачем продавать, батюшка?
Евгения была года на два младше священника, маленького роста, изящная, очень моложавая, и только натруженные руки выдали в ней колхозницу. В свои сорок шесть она выглядела прекрасно, особенно хороша у нее была крепкая ладная фигурка.
- Мы теперь крупные землевладельцы.
- Как так?
- Выделили в колхозе нам нашу землю, три гектара, Петя взял трактор, мы теперь и людей нанимаем.
- И что высаживаете? – батюшка прямо заинтересовался.
- Кабачки ранние, помидоры, огурцы. Так что скоро заживем, как богатеи.
- А что ж так – муж там, а ты здесь?
- Батюшка, дочери у меня учатся, обе невесты, за ними глаз да глаз нужен.
- Это точно. А соседи-то у тебя кто во второй половине?
- Старики ничего, на пенсии уже, дочка старшая отдельно живет, а вот младшая…, - Евгения округлила глаза и понизила голос, - младшая у них колдунья.
- То есть? - батюшка искренне удивился. - Никак я твою соседку в храме с дочерью иногда вижу.
- Да, и я видела. Но помните, у нас в доме культуры разные курсы проводили, всяких там эскстрасенсов, еще каких-то… Вот моя соседка туда на эти курсы ходила.
- Ты уверена?
- Да ее там многие видели, спросите других, и они вам то же скажут.
- М-да, неприятная новость, за ней нужно присматривать. Ты предупреди всех наших, чтобы за ней наблюдали. Я тоже к ней присмотрюсь.
Вечером за столом батюшка нарочно при детях все эти новости рассказал, да так рассказал, чтобы младший сын вовремя все понял, с точными указаниями дома. Сын его второй, Мишка, долгое время был шалопаем, учился с двойки на тройку, иногда, правда, и пятерки приносил, но редко. А в девятом классе он вдруг заметно переменился, засел за учебники, подтянулся по всем предметам и школу закончил без троек. И в семинарию поступил без проблем, но чувствовал отец, что женить его нужно было пораньше, пока не разгулялся. Пересказывая разговор с Евгенией, отец Виктор за сыном исподволь наблюдал, и сразу заметил, как тот смутился, едва заговорили о той миловидной высокой девушке и ее матери. Священник ясно дал понять, что она им не ко двору, а из этого следовал вывод: на девушку ту Мишке заглядываться не стоит. Видно было, что он приуныл, но помалкивал.
Впрочем, и девушка эта осенью в храме перестала появляться, говорили, что она поступила в университет. Так что батюшка по поводу этого увлечения сына совершенно успокоился, зато весьма заинтересовался дочерьми Евгении. Но Михаил долго на них вообще не смотрел, и лишь позднее, видя родительское одобрение, стал все чаще беседовать с младшей, беленькой. Тут-то отец и решил его оженить.
Стали готовиться к свадьбе, хотя младшей восемнадцать еще не исполнилось и старшую еще не засватали.
Матушка как-то сказала, что по правилам нужно, конечно, прежде старшую замуж выдать, но сын возразил, что так и прокиснуть можно, ожидая. Батюшка от слов жены несколько поморщился, но отступать не стал, решил после окончания второго курса сына женить.
Через две недели после Пасхи сыграли свадьбу. И невеста, и мать ее, и сестра были разодеты по первому классу, бабка на свадьбу не явилась, заболела, отец же был одет по-деревенски просто.
Старшему сыну священник помогал строиться в соседнем городке, откуда была его жена, младшему купил участок под строительство в своем городе, а вот храм в эти годы почти не строился, работа шла в нем вяло, священник все сетовал, что денег не хватает, но свадьбы всем своим детям справлял отменные. Правящий архиерей все чаще заговаривал при нем о долгострое, но батюшка всякий раз говорил, что вот в этом-то году уж они за дело возьмутся. Но в этом-то году разразился гром.
Михаил на машине своей попал в аварию, очень серьезную: черепно-мозговая травма, перелом руки, многочисленные ушибы. Это случилось ровно через месяц после свадьбы.
Михаил лежал в реанимации, в сознание трое суток не приходил. Врач-хирург сказал им, что надежды мало, и при Свете еще добавил:
- А если выживет, то неизвестно, что у него будет с мозгами.
Батюшка молился за сына днем и ночью, матушка из больницы не выходила, а Света, молодая Мишина жена, втихомолку собрала вещи и уехала к матери.
То ли Бог услышал их молитвы, то ли травма оказалась не столь глубокой, как показалось в первый момент травматологу, но Михаил, придя в сознание на третьи сутки, мыслил и говорил вполне адекватно, и поправляться он стал намного быстрее, чем думали. В первое время молодые снимали квартиру, и потому родители Михаила не сразу заметили исчезновение молодой невестки. Горе сосредоточило их внимание на собственном сыне, а Свету они как-то выпустили из виду, и были крайне удивлены, придя к ним на квартиру и не найдя в ней невесткиных вещей. Когда опасность несколько миновала и Михаил стал спрашивать, где же его молодая жена, отец Виктор с матушкой заехали к свахе. Встретила их вдрызг пьяная бабка, которая ничего вразумительного сказать им не смогла. Услышав во дворе разговор, вышла из дома Нина и объяснила им, что Света с матерью уехала в станицу.
Домой оба ехали молча, дома разошлись по разным углам, стараясь не смотреть друг на друга, потому что не знали, что говорить. Михаил все чаще спрашивал, где его жена, и пришлось, чтобы не травмировать сына, сказать, что Света болеет. Но когда он через месяц выписался и вернулся к родителям, потому что от квартиры пришлось отказаться, он узнал, что молодая жена его от него ушла – просто собрала свои вещи и уехала. Родители понимали, что это еще одна травма для сына, но скрыть правду было уже невозможно. Ни Евгения, ни ее дочери в храме больше не появлялись.
На этом страшные потрясения в семье не закончились.
Храм медленно, но все же закрылся кровлей. Священник и его матушка поседели, особенно матушка, и вся она как-то словно обмякла, на ее когда-то красивом лице появились крупные носогубные морщины.
Вскоре заказали большой колокол, малые колокола у них уже были. Еще через год заказали купола, и когда установили первый купол, настоятеля сместили с должности и перевели служить рядовым священником довольно далеко от дома. Ему пришлось там жить одному, без матушки.
Михаил после годового академического отпуска перевелся из семинарии в педиститут.
Храм же достраивали совсем другие, очень быстро, года за два. Поднялись над городом сверкающие купола, загудел постоянно колокол. И мало уже кто помнил, сколько сил и труда было вложено в него его первым строителем и настоятелем – на памятных мраморных досках, повешенных перед входом, имя его не значилось.