АРТУР КРЕСТОВИКОВСКИЙ МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ПАУТИНА
О, мудрость мирозданья глубока,
Прекрасен вид лучистой паутины,
И даже муха в ней светло-звонка.
К. Бальмонт
Паутина - знак запустения. Паутина - липкие тенета (липкая, вязкая и т. п.). Паутина - символ воздушности, тонкости. Паутина - традиционный атрибут тюремной камеры. Но паутина же - и не менее традиционно - одно из проявлений прекрасной природы. Сколько поэтов - столько паутин. Белый и Бальмонт, Маяковский и Брюсов, Анненский и Сологуб, и ещё многие другие пользовались образом паутины, и каждый видел в ней что-то особое, только его зрению доступное. Паутина в стихах русских поэтов лучится разнообразными оттенками красок и значений, от зловещей черноты (Сологуб, Волошин), до солнечной просветлённости (Бальмонт).
Создатель паутины - паук - также не обойдён вниманием поэтов. Паук тоже многомерен. У одних он вызывает страх и отвращение, порой вселенских масштабов (Ходасевич), у других - восхищение лёгкостью и соразмерностью форм (Мандельштам), у третьих является неотъемлемой, и потому прекрасной частью природы (Шаламов).
Сущность паука противоречива. В ней сосуществуют созидательное и разрушительное начала. В некоторых мифах индейцев паук является творцом мира. В известном древнегреческом мифе в паука (araignee) обращена искусница Арахна. Но и вампирическое начало паука достаточно ярко отражено и в фольклоре, и в литературе.
Паук - магическое животное, неизменный атрибут колдунов и ведьм. Живёт он зачастую там, где не живёт больше никто - в камерах узников и в жилищах поэтов. По словам Бродского, "пауку - одно удовольствие заштриховывать пятый угол". Метафизическая сущность паука выражена в этих словах.
Книга, о которой пойдёт речь, так и называется - "Метафизическая паутина". Пауки в этой книге чувствуют себя как дома. Самый главный паук в ней - это "паук смысла", которого автор предлагает выковырять. Что ж, последуем его совету и постараемся извлечь из "Метафизической паутины" метафизического паука.
Первое, что привлекает внимание в книге - это "каллиграммы" в форме паутины; они же являются и ключом к её содержанию. Паутина - это тенет, ткущийся из словесного материала. А словесный материал весьма своеобразен. Его своеобразие в данном случае состоит в полной включённости в культурный контекст, собственно, сам текст является контекстом, включённым в новые смысловые отношения и благодаря этому приобретшим новое качество. Цитаты из Кузмина, Набокова, Тракля, Бретона, Галчинского органично входят в текстовую паутину. Оживает живопись Леже, Шагала, Поповой, Осмёркина и других - не только в специально посвящённом живописи цикле "Каталоги", но и в других стихотворениях, где превалирует именно живописное восприятие мира.
При этом мир "Паутины" вовсе не вызывает впечатления "пёстрого сора", напротив, он однороден и органичен. Цитаты и аллюзии не просто собраны и приставлены друг к другу; они пропущены через "паутинные железы" автора, благодаря чему сотканные им нити ровны и гармоничны.
Излюбленный автором жанр - поэтическая миниатюра. Двенадцать таких миниатюр объединены в цикл "Часы" - и тут же разъединены, рассыпаны по всей книге. "Крупицы дня рассыпались часами..." - подсказывает нам автор. Так сквозной нитью сквозь "Паутину" тянется тема времени, причём время это дискретно, каждый час поворачивается к нам только одним мгновением, которое составляет суть этого часа. Такую же дискретность наблюдаем в циклах "Калейдоскоп", "Обрезки" - о ней говорят сами названия. При желании можно найти здесь аналогию с восточной эстетикой, в которой минимальными средствами достигается максимальная выразительность; однако очевидна включённость автора именно в европейскую культуру, и поэтому скорее следует вспомнить эстетику романтизма, одним из принципов которой было "в одном мгновенье видеть вечность..." и т. д., а одним из любимых жанров - лирико-философский фрагмент.
При этом поэтика "Паутины" - это, разумеется, поэтика нашего времени. Автор широко пользуется верлибром, как в миниатюрах, так и в более пространных стихотворениях, и это отрадно, ибо ещё раз показывает, что верлибр вовсе не чужероден на почве русского стихосложения, а может дать весьма интересные плоды. Немало стихотворений и с традиционной поэтикой; однако представляется, что верлибр является идеальной формой выражения для этого автора. Именно верлибр, не заставляя "отвлекаться" на красоты рифмы, не гипнотизируя ритмами и метрами, позволяет сразу погрузиться в образную ткань стихотворения. Именно верлибр может адекватно выразить особенность авторского взгляда на мир, о которой уже говорилось - некую фрагментарность, если можно так выразиться, "фасеточность" зрения, при которой каждая грань существует обособленно, и в то же время заключает в себе "всё". Привлекает внимание интонационное богатство верлибров "Паутины" (то, чего, к сожалению, не хватает большинству современных наших верлибристов - Буричу, Джангирову и другим, которые в погоне за афористичностью, чёткостью мысли, забывают о голосе, которым эта мысль произносится). Здесь мы находим и чёткую, аналитичную констатацию ("Судьба - пасьянс..."), и чуть игривую чувствительность ("Любовь"), почти сюрреалистическую выпуклость зрительных образов ("И тогда он сказал..."), и завораживающую монотонность ("Рондо"), - при этом ни на миг не забываем, что такая интонация может быть только у этого автора, что это именно его голос.
Но мы, кажется, забыли о "пауке смысла", которого собирались выковыривать.
"Если хочешь смести паутину,
Так смотри и начни с паука...", -
предлагал Бальмонт.
Из вышесказанного может последовать вывод, что паука-то и нет, что это, пользуясь выражением Кенжеева, "бесхозная паутина". Но бесхозных паутин не бывает. Паутина не только средство для ловли "светло-звонких" мух; паутина - сама смысл всей жизни и деятельности паука. Поэтому можно найти в ней паука, а можно и не найти - паук всё равно присутствует там, зримо или незримо. И как бы не сбивало с толку переплетение радиальных и концентрических нитей, застрявшие в нём мошки, листочки, капельки - средоточием его является паук, автор всего этого сооружения, паук - ткач, паук - архитектор, паук - поэт.
Москва 1990 год.
Ольга Бараш (переводчик).