Есть сказки про реальную жизнь, а есть реальная жизнь без сказок.
Что проповедуют женщины?
Они требуют любви и верности «до гроба».
От кого?
От мужчин!!!
Я всю жизнь изучаю женщин.
Как это так – всю жизнь?
А вот так!
С самого рождения и до сих пор.
О том, чтобы я их изучал непрерывно всю жизнь зело позаботилось родное государство.
И не родное тоже!
Куда бы я не попадал, от роддома до реанимации вокруг меня непрерывно роились женщины!
Проблема в том, что я родился исследователем.
Уж таково моё врождённое уродство – непрерывное исследование всего вокруг.
Наблюдение. Систематизация. Теоретическое осмысление. Проверка фактов. И вновь!
Я неутомим! Если я брался что-либо исследовать, я исследовал это десятилетиями. Потому у меня так ничтожно мало тем. И потому они столь явно заужены.
Кто бы еще смог просидеть около Святовита непрерывно десять лет?
Кого бы ещё так влекли шахматные фигурки?
Положительным качеством во мне были и остаются наблюдательность и добросовестность.
В этом мне не откажешь!
Что Святовита надо читать четвёрками ячеек с угла и сверху вниз по спирали – это как можно рассмотреть без серьёзной вдумчивости и запредельной наблюдательности.
И потому я не имел никакой возможности не исследовать женщин.
Это было выше моих слабеньких сил к сопротивлению навязываемому мне материалу.
Я помню свои самые первые наблюдения за ними в родильном Доме ребёнка, где именно женщины и сновали мимо меня – несчастного инвалида, обречённого на быструю неминуемую погибель.
Разумеется им и в голову не приходило, что вот этот, стремительно теряющий вес и не берущий грудь матери, туберкулёзник может заниматься своими научными исследованиями, в которых они и были главными объектами наблюдений, осмыслений и выводов. А мне именно они единственные и внушали интерес к продвижению в собственных пониманиях и непониманиях. Я и слов тогда ещё никаких не знал, но уже понимал, что женская грудь – для меня непозволительная роскошь! К сожалению мои наблюдения не имели источником сведения о кормлении и молоке матери! Уже там ярко проявилось моё научное уродство: эта жидкость не входила в круг моих научных интересов, а инстинкт при температуре за сорок один упорно не включался.
И я стремительно терял вес.
Пропустим несколько первых лет, иначе мы не доберёмся до сути моего сегодняшнего обобщения.
Я рос в семье из трёх великих женщин, жившей в окружении соседок и некоторых других то возникающих, то исчезающих в их круге общения женщин. Особо надо отметить сразу же Зингру и Зенту. Зента – эстонка, жившая в нашей семье всю войну и десять лет после. Её только в 1957-ом году вселили в отдельную крошечную комнатёнку в доме на Розы Люксембург. Она была незамужней, бездетной в общем просто репрессированной, сосланной и чудом подселённой по программе «уплотнения» в том самом страшном году. Понятно, что мы с Роной ходили к ней в гости. Общались.
Зингра – Зинаида Григорьевна Петрова была учительницей русского языка и литературы в той вечерней школе, которую мама заканчивала вернувшись со мной с Колымы. Познакомившись с Зингрой мама с ней уже не расставалась, став одной из самых преданных её учениц. Сложилось так, что в клубе Зингры (я считаю это удивительное объединение Женщин Школой!) постоянно обреталось сорок-пятьдесят женщин, в разные годы учившихся у Зингры в школе и ставших в дальнейшем учителями преимущественно литературы и русского языка. Ежемесячно мы ходили с мамой на эти литературные «посиделки», а в 1966-ом Зингра с группой учениц даже приезжала к нам с мамой в Слюдорудник! Это объединение просуществовало с войны до самой смерти Зингры и продолжало собираться до смерти Рутминского, и далее переросло в геофизическое объединение «Горный родник» Горного института. Собираются и доныне, хотя и мамы уже нет более пятнадцати лет.
У всех этих замечательных женщин была одна уникальная особенность. Кто тайно, кто явно, но все они воспринимали меня, как нечто абсолютно противопоказанное их существу. Говоря проще меня в общем-то тупо ненавидели.
При этом они и заботились обо мне, и проявляли признаки сочувствия в иных ситуациях, но я твёрдо знал: ненавидят! Причем ненавидят вполне обоснованно!!! И у меня не было ни малейшего заблуждения на их счёт.
Помимо этой группы женщин меня окружали девушки из моего детского сада и из моих трёх (трёх – прописью!) общеобразовательных школ.
Сейчас я говорю исключительно о педагогах.
Первую учительницу я помню очень расплывчато. Просто мы с ней общались два месяца и из школы-интерната меня вынужденно перевели в школу номер шестьдесят пять. Номер – поверьте мне, имеет значение! Вот в школе шестьдесят пять я на всю жизнь запомнил высокую пожилую учительницу нашего первого А класса – Ревекку Львовну. Вот кого я исследовал предельно академично!! Три четверти в первом классе! Благодаря ей я знаю немало о тайных женских уловках и уловочках, благодаря которым они держат фасон в самых невероятных условиях.
Именно она привела в конце третьей четверти скрипача и он поиграл нам целый урок на скрипке!!!
Я тогда ничего практически не знал о своём отце.
А жаль!
Ведь мне на роду было написано стать виолончелистом и трубачом.
Я был рождён композитором.
По сей день в моей душе хранятся согтни написанных мною волшебных чарующих мелодий, но…
О, это великое вечное непрекращающееся «но»!
Музыку я был обречён окружавшими меня Женщинами записывать исключительно словами.
Увы!
У нас была соседка: мама Оленьки Калюжной.
Мою бабушку звали Ольгой. Катя – первая жена дяди Миши назвала из дочку – мою первую двоюродную сестру – Олей! И Оли всегда были вокруг, рядом, около. Мама Оленьки Калюжной – профессор, исследователь райка рассматривала меня, как вполне подходящего раба, который будет водить её дочурку через весь город в английскую школу.
Оленька была членом нашей детской военной тайной организации ГРИНК, против которой Швамбрания просто отдыхает. В общем я стал рабом, водившим девочку в первый класс. По древнегречески раб водящий ребёнка в школу – педагог! Так Женщина предопределила мое внешнее назначение и я стал в восьмилетнем возрасте педагогом! Надеюсь вы понимаете, что с Оленьки я глаз не спускал и за полгода начал худо-бедно разбираться в некоторых девчоночьих озабоченностях. Впрочем помимо Оленьки у меня были и одноклассницы.
Мне дико повезло в детстве!
У меня была целая группа фантастических одноклассниц и одногруппниц!
Уж поверьте мне, были и совершенно невероятные девушки, с которыми я либо общался либо совсем близко либо просто рядом наблюдал. В качестве простенького примера приведу один час параллельного бега с одной девушкой в городе Краснодаре во время пыльных бурь в феврале 1970-го года. Мы мерно бежали по дорожке стадиона «Труд» параллельно. Не общались. Для неё я был одним из тренирующихся здесь вьюношей. Про неё я догадывался, что это та самая, которую исключили из сборной страны. Ну что может узнать о женщинах на бегу исследователь в то время, когда песок натурально скрипит на зубах и несмотря на намотанную на лицо майку не позволяет ни смотреть, ни дышать! Но я кое-что очень важное заметил. И записал Женщинам в актив!
Иллюстрация:
Алла Михайловна - доктор филологических наук. / Алла Шестерина / Из личного архива Публикация в Аргументах и Фактах