Немало летних ночей озаряют берег Рубы костры, особенно много компаний собирается там, когда дни жарки, а ночи теплы, и вода в озере как парное молоко. А Бобруйск это место такое, что каждый год не сговариваясь приезжает множество старых знакомых. Но поляны не такие большие, да и компании раздроблены, вот и костров горит ночью много и стоянки бобровые разрозненны по лесу. Ночами такими нередко хождение по лесу, от костра к костру, ведь и поздороваться зайти нужно, и выпить вместе, вспомнить былое. И приходят к кострам люди разные, кого-то ты знаешь хорошо, кого-то знал, а кого-то и вспомнишь едва. А у некоторых и лицо то вроде знакомое, а и не вспомнишь, откуда знаешь его.
И в такие ночи, когда костров много, бродит среди них один бобёр. Приходит он на костер, садится поближе к огню, холоден лес, согреться он хочет. Кто-то узнает его, хоть и имени не вспомнит, кто-то друга старого в нем узнает, а кто-то и в первый раз увидит. Бывалые бобры всегда привечают его, и у костра приютят, и выпить нальют, словно старый друг он им. Молодые расспросами их займут, а кто это такой вообще, зачем пришел. И ответят те, кто на Рубе не впервой, что товарищ это старый, приютить его надо, ибо чувствует душа бобра, что странника этого прогонять не стоит. Ибо парень этот один из духов рубского леса.
Давно, уже и не вспомнит никто, заезжал он в бобры, и лес знал как свои пять пальцев, каждой бобровой тропой пройдет, дерево поваленное найдет всегда да валежника мелкого, чтобы ночью в костер подбрасывать, дабы озарял он поляну и лица, и тени ночные разгонял. Но в один злополучный заезд проглядел он, и палатку свою поставил под деревом старым, подточенным и треснутым. И в одну из ночей разыгрался шторм и ливень силен был, словно стеной сходил он с мрачных ночных небес. Заехал он вечером, раньше других из своей компании, ибо нравилось ему время от времени в одиночестве провести рубскую ночь, прислушиваясь к шорохам духов леса. И хоть дров он и заготовил, но были они сырые, а земля непрогрета. Быстро затух костер, когда ливень нагрянул. Спрятался он в палатке, вымокший и замерзший, и уснул без страха, ибо привечал он духов лесных, а они его. Но злополучный тот шторм был силен, а дерево слабо, вырвало его с корнем и повалило на палатку, в которой спал тот бобёр.
Проснулся с утра он, замерзший. Шторм уже прошел и дождь утих, лишь редкие капли падали с промокшей листвы деревьев. Сел он на берег встречать рассвет, чтобы согреться в его теплых лучах. Тишина царила над Рубой, ни лес не шептался, ни вода не плескалась от купания в предрассветный час пьяных компаний. Лишь далеко, в стороне болот, был виден силуэт, стоящий на лодке среди водной глади, собирая дары утреннего клёва.
И вот, наконец, взошло солнце, но вместо того, чтобы согреть, оно растворило в своих лучах нашего странника, лишь показавшись из-за горизонта. А тело его, придавленное деревом, нашли друзья, приехавшие ближе к вечеру. И читался на застывшем лице его не страх, а лишь умиротворение. Так и бродит с тех пор дух его ночами от костра к костру, в надежде согреться теплом огня и алкоголя. И хоть не творит он зла, но лучше не прогонять его, ибо тех, кто его приютит, защищает он от всех страхов леса, ибо духи все местные его давние знакомые. Но если не пустить его к своему костру, не дать ему согреться, он уйдет, спокойно попрощавшись, но тени ночные увидят это, и не будет той стоянке всю ночь покоя. Ибо не привечают на Рубе тех, кто дружелюбием лесным не обладает и обосабливается чрезмерно от остальных. И, быть может, кто-то из них уже не встретит рассвет, и маска их посмертная будет напитана не умиротворением, но страхом. Многое рубская ночь таит в себе, и коль отгонишь добро, то место его заполнят страхи.