Позволь представиться…
Впрочем, не стоит. Не потому, что я так невежлив, чтобы тратить твое время на общение с незнакомцем… но будь ты на моем месте – ты бы и сам этого себе не позволил.
Да и кто из нас станет твоим знакомым? Нас двое, меня двое; но с одним ты и говорить не захочешь – даже себе он гадок, – а второй почти умер во мне: скоро его совсем не станет.
Моя лютость чадит перегаром старости и отравляет меня моим собственным ядом. Я зарос грубой, коричневой шерстью, – но она уже начинает выпадать, обнажая задубелую шершавую кожу, покрытую желтой чешуей. Мне холодно; я прикрыл бы себя широкими перепончатыми крыльями, – но уже нет сил поднять их. Скоро – о-о, унижение! – их насквозь изгрызут мыши и примутся за мой длинный голый хвост, не признав в нем почти такой же, как и у них самих…
Тебе страшно смотреть на меня? А ведь было время, когда ты бы мне мог позавидовать… Тогда не знали надежнее меня воина во всем Можжевеловом Краю – так назывались наши места… Болотистый северный край, боками выходящий к морю. У самой его кромки – огромными серыми бородавками в воду впиваются скалы: там я сейчас залег…
Я был когда-то человеком. Имел жену… Красивую, спросишь ты? Да нет, красавицей она не была; только глаза у нее были особенные – чистые, черные, ясные, как ночная вода в колодце…
Отца я лишился в молодости, едва научился владеть оружием; но мать жила со мной все время. Здоровье я унаследовал от нее, а ростом и статью – пошел в отца. Мать часто говорила мне об этом, а жена – я взял ее совсем молодой – придумала себе забаву: вечерами заставляла меня поворачиваться к огню и говорила, что ободок зрачка у меня чуть-чуть серебрится. Не знаю, так ли это было – женщинам, особенно влюбленным, трудно в чем-либо верить.
К тому же теперь мои зрачки уж точно не серебрятся. Глаза мои жадно раскрываются тому, что плещется и блестит перед ними, дрожит и движется, до самых век заполняя их провалы… но сами они по-прежнему черны и тусклы, словно прогоревшие угольные ямы…
Я был когда-то человеком. Без меня не обходился ни военный поход, ни праздник. Когда я побеждал на состязаниях, – все мной гордились, даже соперники. И хотя обо мне не сочиняли песен, а женщины не грезили обо мне день и ночь, – все в Можжевеловом Краю знали: если нагрянет опасность, им бояться нечего.
Это меня и сгубило.
Через два года после моей женитьбы в Край Можжевельников пришла беда: на его окраине завелось чудовище.
Никто не знал, откуда оно взялось. Но два слова – «мохнатый дракон» – поползли по селениям, наводя страх даже на смельчаков. Люди стали пропадать один за другим. Лишь об одном все могли – и боялись говорить.
Над Краем Можжевельников, как облако болотных паров, клубились зловещие слухи. К обычным-то драконам мы привыкли: они тут все время летают, и у них пока хватает ума, чтобы не полыхать огнем где ни попадя. Даже ребенок, увидев дракона, испугается его не больше простой вороны. А уж о драконах-людоедах в наших краях и не слыхивали.
Потому все и были напуганы, когда появился ОН. Правда, чудище никто не мог описать толком: кто был пока цел – едва ли хотел встретиться с ним; видевшие его вблизи – мало что уже могли рассказать. Поговаривали, что с виду пришлец похож на крысу невиданных размеров, но тело у него вытянуто, как у настоящего дракона, а по бокам, словно предупреждая о его появлении, гремят широкие жесткие крылья.
Выследив добычу, мохнатый тотчас приближался к земле – и захватывал человека, но не лапами, а хвостом, гибким и крепким, точно кнут; наверняка многие задыхались еще по дороге в драконье логово. А с живыми дракон вытворял… Тут я не знал, можно ли этой молве вообще верить. Говорили, будто язык у чудища длинный и узкий, как у медведя, – будто пойманные им умирают не то от ядовитой слюны, не то просто от ужаса, – а дракон и падалью не брезгует… Много чего говорили. Но в одном сомнений не было: убивал он изощренно, – словно обладал разумом.
Откуда брались эти слухи? Что в них было правдой, а что – бабьими выдумками? Неужели кто-то ушел от дракона живым – или какой-то храбрец сумел его выследить?.. И где обитало это чудовище? Куда уносило жителей Можжевелового Края? Я не побоялся бы пойти на косматого и один, – но как найти то, чего не знаешь? Или ждать, пока жесткие крылья загремят над домом, где с тобой живут старая мать и жена на сносях?
Но… все-таки дождались. Сперва – один наш охотник не вернулся с промысла. Позже возле ручья нашли его сапог… Потом – в селении появился незнакомец: кожа на руках и ногах содрана, лицо покрыто ссадинами, одежда – в лоскуты, а глаза… Только они о пережитом и говорили – их обладатель ни слова сказать не мог.
И тогда я решился. Надо было найти дракона и прикончить его, пока он не опустошил весь край. Тот беглец пришел по дороге, ведущей на север. Значит, мой путь лежал туда.
Провожало меня чуть ли не все селение. Мальчишки возбужденно шушукались, – старики качали головами и опускали глаза.
Вдруг из толпы показалась старуха – такая древняя, что, наверное, уже лет десять из дома не выходила. Она молча ковыляла мне навстречу, и я поневоле остановился.
– На чудище вышел? – спросила она сразу и напрямую, не дожидаясь моего приветствия.
– Да, матушка. Только где его искать – того не знаю.
– Старик знает, – ответила та. – Прямо иди, не поворачивай никуда, и ближе к морю держись. Там его и увидишь.
– Какой старик?.. – растерялся я.
– Что меж лесом и морем живет. – Старуха повернулась ко мне спиной и захромала обратно, ничего не добавив.
… Три дня я шел, ни души не встретив: даже птицы над головой, даже ящерки под ногами. Не дракон ли их распугал?.. Я опасливо вглядывался в небо, – но оно оставалось пустым, чистым и бестревожным.
На четвертый день я увидел того, о ком говорила старуха. Он сидел на большом замшелом камне, прямо и неподвижно, спиной к лесной чаще и лицом к морю, словно высматривая что-то на другом берегу. По виду и платью он ничем не отличался от обычного рыболова. Но, приблизившись, я заметил, что его густая седина то голубоватой вдруг покажется, то зеленоватой – а потом вновь серо-белая, как лежалый снег…
Старик обернулся. Он ничего не спросил – точно ждал меня.
– На мохнатого дракона идешь, – сказал старец. – По доброй воле идешь. Только пути не знаешь.
Я хотел ответить, но понял, что старик и сам всё нужное скажет.
– Дракон скоро умрет. Потому среди людей и появился.
– Откуда?.. – опешил я.
Старик не ответил. И опять перевел взгляд на море.
– Мало ли когда он умрет! Что ж теперь, сидеть и ждать, пока он всех людей в нашем краю перегубит?
Старик снова посмотрел на меня.
– Дракона одолеть хочешь? Или – людей от него спасти?
– Да разве это не одно, отец?..
Старик усмехнулся.
– Вижу, нет в тебе страха.
– Не приучен. Или я не воин из Края Можжевельников?
– Значит, этим дракон тебя не убьет…
Я ничего не понял из его слов. Выходит, похищенные мохнатым – как-то иначе умирали?
А старец продолжал:
– Дальше иди, вдоль берега моря. Увидишь серые скалы – самую большую высматривай. Возле нее дракона ищи.
– А найду – как убить-то его?
– В прибрежных валунах притаись – оттуда за ним следи. И помни: спящий дракон тебе не страшен. Это ты ему опасен – если сзади подойдешь.
– Отец, я воин, а не разбойник! Я на любого противника всегда шел в открытую…
– Не всякого врага в открытую победишь. Пришел смельчаком – не стань дураком. В хвосте драконова мощь. Сзади подойди – и хвост отсеки: где серое кольцо поперек него проходит – туда меть.
– Проснется же он!.. И от боли – еще сильней разъярится!
– Разве ящерица ярится, если хвост у тебя в руке оставит?
Слова старика немного меня успокоили.
– Потом в камнях спрячься – и уходи незамеченным. Твое дело исполнено. Дракону умирать, не тебе.
– А если он снова прилетит? Кто мне тогда поверит? Не только хвастуном, но и трусом ославят…
– Тебе так дорога твоя слава?
Я не знал, как ответить. Вернее, боялся… сказать правду: что своей славой все-таки дорожу.
– Тогда вот что выслушай. Даже если дракон при тебе умрет, – ни чешуйки, ни волоска драконьего себе не бери. И главное – в глаза дракону не гляди.
– А что в них? – допытывался я. – Или от его взгляда окаменеешь?
– Может, и окаменеешь. Только от страха, – коли найдется в тебе страх. А не найдется…
– Чего же бояться, раз не найдется?
– Испытывать тебя дракон будет. Иное начнет искать.
– Что, отец?
– Своё.
И снова я ничего не понял. А старик – снова повторил:
– В глаза – не смотри. Двери беде откроешь.
– Ладно, отец! Не уразумею – так хоть запомню! Прощай!
– Постой! – окликнул меня старик, едва я и пяти шагов не сделал. Я оглянулся.
– Жены своей… не касайся. Когда вернешься.
Тут уж настал черед усмехнуться мне.
– Долго еще не придется…
– И потом воздержись. Чтоб чернота драконова к сыну не перешла…
Да неужто старик знает, кого моя жена носит? И что за разговоры он завел мне вдогонку? Но рассуждать было некогда: солнце двигалось к западу, а я еще не нашел, где мне провести ночь.
… На седьмой день пути я увидел острые серые пики, высящиеся над морем. Скалы, о которых сказал старик! По пути к ним – валуны громоздятся, один больше другого... Такие громады тебя надежнее любой крепости укроют… только не валяются ли среди них человечьи кости?..
Одна скала из серой гряды, намного выше прочих, стояла чуть в стороне от берега. У ее подножия – еще одна гора лежала, поросшая бурым лесом. Но чем ближе я подходил, тем яснее видел: не лес это, а жесткая бурая шерсть; из-под нее высовывалась громадная чешуйчатая лапа с тусклыми когтями. Бока мохнатой горы с тяжким шумом вздымались и опускались, распространяя вокруг тяжелый, тревожный запах. Всякий, кто почуял его, тотчас бы сказал: так пахнет старость.
Выходит, дракону и впрямь недолго жить осталось?..
Но кто же знает, сколько последняя четверть жизни у них длится! А вдруг загубленными человечьими жизнями – чудовище свою продлевает?.. Нет уж – слишком долго терпел Край Можжевельников, слишком долго шел сюда я сам, – чтобы дать мохнатому дракону умереть просто так.
Я подкрался ближе. Дракон лежал недвижно – его головы я не видел и даже сразу не понял, откуда надо подходить. Но потом разглядел его крылья – те самые, гремучие, наводившие ужас на всех. Их черные пласты лежали вдоль исполинского туловища и прикрывали драконью голову. Мне неслыханно повезло – застать его спящим.
От туловища-горы тянулось что-то вроде длиннющего ремня из сероватой кожи. Я пригляделся: это же хвост дракона! Да уж, для такого мой меч – не страшнее иголки... Где же его уязвимое место – то самое серое кольцо?
Его я тоже приметил не сразу: кольцо на хвосте находилось почти у самого его основания. Я ударил мечом со всего размаху, и – о чудо! – чешуйчатый хлыст отделился от драконьего тела – будто лохматое чудище было обычной ящерицей, оставившей хвост в руке у поймавшего ее мальчишки!
Пока я дивился, мохнатая гора зашевелилась. Обрубок хвоста-хлыста странно дернулся, словно дракон проверял, на месте ли он, и хотел ударить им по земле. Черные крылья задвигались, оглушительно шурша…
Я отбежал к ближайшему валуну и укрылся за ним, наблюдая, что будет дальше. Но… ничего не происходило: дракон снова замер, прикрыл голову крыльями и – продолжал дремать.
Тут меня охватила ярость. Что же – я теперь должен уйти восвояси, а косматое чудище – будет спокойно спать, пока не придет к нему такая же спокойная смерть? Чтобы воин из Края Можжевельников – вернулся домой без трофея?.. Чтобы на моем поясе – не красовалась бурая драконья шерсть?..
Не бывать этому!
Слова старика как ветром выдуло из моей памяти – вместе с остатками страха. Я подбежал к дракону сбоку – ухватил рукой толстый пучок жесткого меха – и одним махом отсек его…
Вскоре я был опоясан этими бурыми клочьями, – словно сам оброс ими не хуже дракона.
И тут снова раздался звук, похожий на далекий раскат грома. Это дракон наконец-то проснулся – и снова расправлял свои черные перепончатые крылья. Меня от их взмаха точно ветром отбросило в сторону. Но не успел я подняться, как дракон выгнул шею, будто подкову, – и наставил морду прямо на меня.
Его голова оказалась намного меньше, чем я ожидал. В глаза мне бросились широкие коричневые ноздри, два острых выступа на голове и полукруглые клыки, выпирающие из пасти. Он не разевал ее и не шевелил ни одной из чудовищных лап. Каким-то чутьем я понял, что дракон вовсе не намерен сожрать меня на месте. Дракону нужно было не это.
Меня без остатка поглотили – огромные черные драконьи глаза.
Он как будто что-то во мне выискивал, – проникал взглядом в ту незримую клеть, что зовется душой, – нагло, по-хозяйски в ней шарил. Даже если бы я всей этой душой захотел, – то не смог бы отвести своих глаз от драконьих.
Дракон не просто смотрел – он со мной р а з г о в а р и в а л.
Бессловным был этот разговор. Но почему-то на память мне пришли все прежние военные походы, все павшие от моего меча… состязания и поверженные соперники… и та ярость, что клокотала во мне при встрече с моим немым собеседником – и безжалостным судьей.
Я больше не был воином из Края Можжевельников. Тусклыми когтями на гигантских лапах – это я раздирал звериные туши; это я захватывал путников длинным гибким хвостом; это мои крылья гремели в воздухе, заставляя обреченно замирать каждое сердце…
Не противника высматривал во мне дракон, – а соратника.
Нас было двое – там, у серой скалы возле моря. Один был драконом, – другой по виду человеком. Но у каждого из нас – драконье сердце гнало кровь по жилам. И душа была одинаковая – драконья.
Не помню, сколько длился этот поединок. Наконец черные провалы неподвижных глаз прикрылись веками, и дракон шумно, с усилием выдохнул – меня обдало тяжелой струей из его ноздрей. Затем он медленно отвернулся, будто узнал всё нужное и теперь потерял ко мне интерес, – разом взмахнул крыльями и оттолкнулся от земли лапами (я снова еле удержался на ногах) – и улетел в сторону моря – откуда, наверное, и появился.
Должно быть, и умереть ему – тоже положено было там.
... Больше о мохнатом драконе в Можжевеловом Краю не слышали.
О Старце-возле-моря – тоже не поминали.
Я и надеялся, и боялся встретить его на обратном пути, – но мшистый камень был пуст. Он один напомнил мне о завете старика, который я еще не нарушил.
«Жены своей… не касайся».
Куда уж проще – когда возвращаешься домой после двухнедельного пешего хода и от усталости засыпаешь чуть ли не на крыльце, – а жена твоя в тягости и переносит ее так, что вот-вот с душой расстанется. Она как-то сразу поняла, что я иным вернулся… но ни о чем не спрашивала, даже взгляда сурового не бросила ни разу. Только однажды вечером, сидя у огня, тихонько сказала:
– Зрачки у тебя уже не серебрятся…
… Вскоре наступил день большой охоты. В наших лесах много крупного зверя развелось: не припомню, чтоб когда-нибудь у нас было съедено и запасено столько лосиного мяса и кабаньего сала. А в тот день добычи было столько, что мы тут же принялись свежевать ее.
Пока я орудовал ножом, кто-то заметил:
– Ты эту шкуру так дерешь, будто у тебя когти выросли…
Я замер, глядя на свои руки: неужто правда? Но, ничего не увидев, громко расхохотался, – а следом засмеялись и другие охотники. Видно, спешил я – вот и померещилось им в моих движениях что-то звериное… Или всё дело в веревке из бурой шерсти, которую я носил теперь вместо пояса?
Той же ночью, когда мать и жена уснули, – я бросил веревку в огонь.
Драконья шерсть стала от жара еще темнее, медленно занялась и тихо зашипела, сгорая. И вновь мне почудился – тот тяжелый, тревожный запах…
Он быстро рассеялся, не долетев до ноздрей спящих женщин, не войдя в их легкие и в кровь моего первенца. Но я, как и моя жена, – продолжал вынашивать в себе новое, незнакомое мне существо (или… знакомое?). С каждым днем оно всё внятнее о себе заявляло.
… В праздник летнего солнцеворота, когда везде горели костры и поворачивались на вертелах кабаньи и оленьи туши, – я поймал себя на том, что готов разорвать голыми руками самую крупную из них – и впиться в нее зубами, не дожидаясь, пока та изжарится.
… Раз вечером – в полутьме бани – я скинул рубаху… и увидел на своей груди и руках островки жестких бурых волос. Как будто и не северянин вовсе…
… Взглянув ненароком в ковш с водой, из которого хотел напиться, – я заметил, что мои ноздри стали шире, а глаза – больше и темнее… полно, мои ли они? Хотя чего не привидится в неверной поверхности воды… Я схватил ковш обеими руками – он едва из них не выскользнул. Мои ладони стали большими и неуклюжими, а пальцы – длинными и негнущимися…
«Двери беде откроешь», – припомнилось мне. Да тут уже ворота настежь распахнуты и ветер по двору гуляет!.. Выходит, скоро настанет день, когда…
Нет, – не настанет. А настанет – меня не застанет! Если двери беде моей рукой открыты, – из этих дверей уйду я сам.
В конце лета, когда воздух уже напоминал о близкой осени, – я навсегда покинул родное селение. Именно тогда под нашей крышей раздался первый крик моего сына.
В ту ночь я думал о нем в первый и последний раз, хлеща по мелководью длинным узким хвостом и оставляя на влажном песке отпечатки когтистых лап.
… Эй, путник! Слышал ли ты о косматом драконе из Края Можжевельников? Видно, ты в наших местах недавно. Иначе не стал бы вздрагивать, заслышав в воздухе гром его крыльев.
Не пугайся – он не враг людей и держится подальше от человечьего жилья – и от того дома, где молчаливая черноглазая женщина растит сына, отец которого исчез в ночь его рождения. От мохнатой громады – крупному лесному зверю не уйти живому: сила дракона – в длинном хвосте, мощном, как ременный кнут; один его удар – и самый могучий медведь падает мертвым.
Но главная его добыча – другие драконы, рассекающие небо над Можжевеловым Краем. Что? Думаешь, огонь из пасти обычного дракона опалит бурый мех на драконе с гремящими крыльями?.. Да эта пасть и открыться не успеет. Длинный узкий хвост мигом оплетется вокруг шеи недруга…
Иди, иди, иноземец. Дракон, пожирающий дракона, – лучше такого не видеть. Ступай в ближайшее селение – там тебе расскажут, если еще помнят, о воине из Края Можжевельников, в одиночку ходившем на другое мохнатое чудище. Но не верь, будто сгинул он бесследно: не мог сгинуть тот, кого ты только что видел.
И дракон, и тот воин – это я.
Только второго во мне – с каждым годом и глотком драконьей крови – всё меньше. Скоро, верно, придет день, когда я совсем забуду – кто этот второй во мне.
… Кто считал их – мои драконьи годы? Но они привели меня на край жизни быстрее, чем я думал. Поглощая жизни других драконов, – я не продлевал, а укорачивал свою.
И вот уже клыки мои расшатались, когти ослабли, гремящие крылья отяжелели, и неподъемным стал страшный хвост, от которого никому не было спасения. Умирающий дракон, дракон-старик, – да такого огнедышащие собратья мигом доконают… особенно если вспомнят его прежние подвиги.
В последний раз я взмахнул ослабевшими крыльями – и направился к серым скалам. Туда, – где я впервые стал драконом.
Здесь и пещера для меня нашлась. Редко-редко выползаю я из нее – в надежде, что какая-нибудь крупная рыбина опрометчиво подплывет к берегу. А в остальное время – если холод не донимает – я сплю… вернее, не сплю, а впадаю в полусонное старческое забытье… тогда ко мне приходят, сменяя друг друга, путаные видения, в которых перемешались обе мои жизни – драконья и человечья.
Однажды мне приснился берег моря и камень, поросший пятнами мха. На нем сидел старик и тихонько пел. Язык этой песни не был мне знаком, – но я, как ни странно, все в ней понимал. Старик пел о молодом охотнике из Края Можжевельников, ни разу не видевшем отца – и почему-то прозванного Сыном дракона.
Старец окончил песню и посмотрел на меня – из моего сна, – словно желая что-то сказать… но тут моя дрема рассеялась, разбитая каким-то звуком.
Может, это рыба плеснула? Или камешек оторвался от скалы и с глухим стуком упал на песок? Нет, – такого звука я прежде не слышал… А если это какой-нибудь зверь, который только рад воспользоваться моей немощью?.. Нееет, надо выползти из пещеры, – самому увидеть, что тут деется…
Туман, несколько дней висевший над серыми скалами, почти растаял – от него осталась легкая дымка, пронизанная утренними лучами. День обещает быть теплым: хоть погреюсь немного…
... Возле серых скал снова послышался звук человечьих шагов.