Еще хочу

Георгий Жаркой
Неграмотная старушка. Расписаться, конечно, может. И вывеску  прочитать тоже может.
Ей некогда учиться было.  В детстве мачеха не давала. Иногда мачехам ребенка не жалко бывает: чужой ребенок. Вот и здесь такое же.
Рано работать пошла. Замужество. Родила семерых детей. И все парни. С мужем их на ноги поставили. Профессию дали. Они, парни, все в армии отслужили – настоящие мужчины!
Конечно, много работать пришлось. Очень много. Надо накормить и одеть. А еще быть матерью огромного семейства.
Затем сыновья невест стали приводить. Один за другим. Ей нужно было к каждой присмотреться. И помочь тоже надо было.
Муж помер. Внуки появились и развеяли печаль. Доказали, что жить нужно – для них. Они же внуки.
Так годы и пролетели. Старость пришла, как всегда, неожиданно. Вроде вчера молодым был. А тут – нате вам – жизнь пролетела.
Заболела. Слегла. Внуки приходили, утешали и помогали.
Появилась внучка. Ей пятнадцать или шестнадцать – большая уже. Бабушка лежала, а она ей книжки вслух читала.
Выбрала почему-то «Мертвые души» Гоголя.  Странный выбор для необразованной старушки. Но ничего: она лежит смирно и слушает. Внучка подумала, что бабушка вот-вот уснет. Нет, ничего подобного!
Внучка прочитала, как Чичиков у Коробочки побывал. Всю сцену до конца прочитала. И остановилась.  На слушательницу с любопытством посмотрела.
А бабушка вдруг сказала: «Дура она какая-то». И вдруг неожиданно: «Я не такая была».
Что она хотела этим сказать?  Наверное, почувствовала, что у Коробочки души нет. А она, бабушка, всю жизнь с душой прожила: любила, жалела, сочувствовала, работала. Сердцем поняла.
Гоголь для сердца и писал. Не для ума.
Я слушал, как Смоктуновский читает «Осень» Пушкина. «Октябрь уж наступил», - помните? И выучил стихотворение в манере Смоктуновского. То есть все его интонации, повышение и понижение тона голоса. Всю его исполнительскую манеру.
Приехал к маме. Она закончила только семь классов: ребенок войны. Да и какая учеба была?
Ей сейчас 92 года.
И вот она прилегла на диване отдохнуть. А я вдруг взял и прочитал ей «Осень». Так, как это делал великий артист.
У мамы щечки порозовели. Она после моего чтения помолчала и сказала: «Я еще хочу. Я хочу еще».
Эти строчки тоже для сердца написаны. И Смоктуновский их для сердца читал.
Несколько раз замечал, что простые люди зачастую искусство лучше воспринимают, чем образованная публика. Видел, как простой старичок слушал второй концерт Рахманинова. Когда началась вторая часть – неповторимая по лиризму, он заплакал. Он тоже сердцем слушал. Я в этом убежден.