Я была готова пускаться в любые авантюры и влезать в самые невообразимые ситуации, но ровно до тех пор, пока это было приключение не на долго. Я категорически не могла сидеть на одном месте, если это место не подразумевало постоянную смену деятельности или впечатлений и везде меня интересовали люди, а не работа с её механизмами и приёмами. Меня по жизни интересуют люди и люди в условиях чего бы то ни было. Хотелось бы смотреть на реанимацию взглядом журналиста, хотя пришлось смотреть глазами медицинского работника.
Допустим в большой компании, обсуждают космические технологии и вдруг кто-то, не имеющий отношения к предмету разговора никакого, говорит, что если захочет, то летом поступит в институт космических технологий просто на спор, на слабо. И поступает. Вот я в медицине, это история об этом. Каждый раз в очередном медицинском учебном заведении, в которое меня «поступали» и которых у меня было три, я была человеком "с улицы". Из раза в раз я больше и больше убеждалась в том, что это больше, чем просто «не моё». Каждый из этих трёх раз - два медицинских ВУЗа и один медицинский СУЗ - были средством для чего-то другого, но ни в коем случае не целью сами по себе.
В принципе, работа в реанимации гладко вписывается в череду всего предшествовавшего в моей жизни и, может показаться, что и это и всё предшествовавшее, скорее продиктовано складом моего характера, чем судьбой. Но это не так.
Так получилось, что передо мной встала задача устройства на работу безо всякой помощи со стороны. Нужно было выбирать между символической работой в поликлинике за символическую же зарплату и напряжённой работой в больнице за деньги, на которые возможно прожить. В больнице, мне предложили три дежурных варианта: реанимация, травматология и неврология. Сливки, отборные сливки, просто самый смак того, что возможно в медицине, если не брать, конечно, псих, тубик и нарколожку. Те варианты, которые предлогают пришедшим с улицы.
Делать нечего. Пришлось «выбирать».
Травматологическое отделение расположено в старом корпусе больницы, это подразумевает одну туалетную комнату на всё отделение в основном лежачих пациентов. Даже косметический ремонт в этом отделении не делался годов с восьмидесятых прошедшего века. Все некогда обязательные, но сейчас уже отходящие в прошлое в большинстве больниц, металлические заплаты на линолеуме, - признак запустения, - имелись там в большом количестве. Когда на практике я возила больных через больничный переход, пару раз пациенты подскакивали и чуть не вывалились с кресла из-за неровностей и заплат на полу. Поэтому я запомнила, какие места надо аккуратно объезжать. Я согласилась идти работать в травматологию, потому что имела заведомое предубеждение против неврологии и реанимации. Поговорив с медсёстрами отделения, я, во-первых, увидела живых людей, которые могут там работать и при этом даже оставаться приятными в общении. Во-вторых, туда я пришла после беседы со старшей сестрой одного из филиалов физкультурного диспансера, которая довольно требовательным тоном излагала список моих потенциальных обязанностей за прожиточный минимум. В этом отделении медсёстры получали в два-три раза больше и требовательных интонаций к потенциальной медсестре было меньше.
Проблема оказалась в другом. Когда понадобилось прийти туда повторно, меня предупредили, что в отделении нет санитарок, поэтому я должна знать, что не имею права возмутиться, если придётся таскать утки за всю свою половину отделения. Условно говоря утки, то есть утки и всё связанное с ними.
Я заволновалась. И вообще-то было с чего волноваться, а тут ещё задумавшись по поводу, вспомнила, что прямой обязанностью медсестры является постановка очистительных клизм, катетеров в половые органы, сбор мокроты и многое другое. Это есть в любом отделении, но в отделении лежачих больных этого как нигде много. Я ясно поняла, что «что» я буду делать я не знаю, но работать в это отделение я не пойду.
По совету доброжелателей сходила побеседовать со старшими сёстрами реанимации и неврологии.
В неврологии был евроремонт, но старшая сестра – очаровательная энергичная женщина, показалась мне… как бы это мягче выразиться… мне показалось, что в работе с ней лучше не сталкиваться. Она мне показалась очаровательной энергичной женщиной, которая непредсказуемо поменяет манеру общения в деле. Меня испугала её способность мгновенно переходить от доброй улыбки к хищному прищуру, когда речь зашла о том, что в их отделении берут не столько смен, сколько захотят, а столько, сколько понадобится коллективу: даже, если каждый день и каждый день без выходных и, даже если иногда по две смены в сутки. А, что я думала? Да! И такое бывает. Клизмы и утки само собой. И она хочет меня предупредить, что у них работают на износ и те, кому нужны деньги. Элементам, работающим для развлечения и способных разрушить стабильность в их коллективе, следует идти в другое место. Это, действительно, было так. Туда шли те, кому нужны деньги и выбирать не приходится.
В целом мы мило побеседовали и о работе и «за жизнь». Договорившись до того, что я железно иду к ней, я больше не возвращалась. В таких условиях лучше уже сразу было идти в реанимацию.
Реанимация показалась мне оазисом благополучия с евро-ремонтом и санитарками. Старшая сестра – спокойная внимательная женщина - предупредила, что своих санитарок они берегут, поэтому их хватает. Санитарки в их отделении не только носят утки, но и даже делают клизмы. В этом отделении было тихо.
Да. Я почти убедила себя, что может быть даже всё хорошо. Так сказать «ничего страшного», всего то и "делов". Подумаешь!
Вечером дома у меня началась паника. Я почувствовала себя лабораторным зверьком, которого закрывают в камеру для научных исследований. Ещё я представила себе записи в трудовой книжке, статьи трудового кодекса и поняла, что должна сделать всё, чтобы не влезть в то, из чего потом придётся вылезать. Когда речь идёт о записях в трудовой книжке и документах вообще, это уже далеко не приключение и не авантюрный роман.
Отец тяжело болел раком, тяжело восстанавливался после очередной химиотерапии и, из-за этого, практически не участвовал в решении вопроса. С мамой вместе мы обсуждали, какое издевательство, отправлять работать в реанимацию женщину моего тонкого интеллигентного склада. На следующий день мама уже была озлобленно-усталой и не расположенной к сантиментам. Нет, конечно не надо... Но, что я сама не понимаю, что придётся?!?!?! Ей уже надоела неопределённость и она начала срываться. Ещё через день она оказалась на больничном. Фельдшер скорой помощи и врач поликлиники с помощью моих уточняющих комментариев поставили маме диагноз "Почечная колика". Это поразительно, как я смогла подвести врача и фельдшера к постановке неправильного диагноза, будучи всего лишь медсестрой и сама будучи заранее уверена в его неправильности. Началось с того, что я немного приврала, чтобы приехала скорая помощь. Если бы я сказала радикулит, а не почечная колика, скорая бы не приехала.
К тому моменту, когда нельзя было сомневаться в том, что это радикулит, я уже молча оформила все документы для работы.
Таким образом я попала на работу в отделение реанимации городской больницы. Это реанимация единственной в городе больницы, принимающей тех, кого не принимают остальные больницы. Это значит, что я оказалась на работе в псих, тубик, нарколожке, морго-хосписе и ночлежке одновременно. Сюда свозят больных в состоянии между жизнью и смертью со всех отделений больницы, всех сложных пациентов с вызовов скорой помощи, в дни, когда больница дежурит, и, всех, кого по скорым вызовам не принимают другие больницы, в дни, когда дежурят они.
Меня сложно понять со стороны. Я женщина интеллигентная, веду себя тихо скромно. Уже сколько раз мне говорили, что дескать, хороший ты человек, но, не обижайся конечно, - не лидер. Нет, дескать, Алиса, в тебе «лидерского». Посмотри на меня где-нибудь случайно со стороны, так и не догадаешься, что в моей жизни есть место подвигу.
Продолжение, как вы уже догадались, следует.