Работа в реанимации была моей первой работой медсестрой. И случилась она не из тяги к острым ощущениям и романтике медицины, как обычно это бывает у тех, кто сознательно, а не случайно приходит сюда на работу. А, из-за мазохизма моей мамы, спроецированного на меня. Мама не захотела, чтобы я шла работать на тихое место в амбулатории, где я могла бы проработать долго. Поэтому мне пришлось идти на передовую, с которой я поспешила ретироваться два месяца спустя. Два месяца нужно было тянуть из меня жилы, чтобы понять, что человеку, не предрасположенному к медицине, лучше долго работать на малооплачиваемой работе в амбулатории, чем быстро уйти с относительно хорошо оплачиваемой работы на передовой. Максим Горький. Жизнь мои университеты.
И так. Мои планы попасть в высшее общество в качестве женщины значительного мужчины потерпели неудачу. Получать высшее медицинское образование параллельно с душераздирающими перипетиями событий личной жизни не получилось. Таким образом, в глазах более благополучных женщин, сумевших хорошо пристроиться, я была неудачницей. В то же время, огорчаясь слишком долго, я могла попасть в разряд «недотёп» в глазах не пристроенных к богатому мужику, но приспособленных к жизни, коллег. Это могло стать прямой дорогой на дно, к которому ведёт уныние. Допустить это было нельзя.
Благополучная ещё молодая симпатичная женщина с набором шуб и драгоценностей, хорошо приколоченная к состоятельному мужу с элитной недвижимостью, дорогими машинами и высоким статусом, - как-то разговаривала с моей мамой по телефону. В разговоре она жаловалась на жизнь. Вот де, постоянно изобретают новые законы, не успеешь привыкнуть к старым, и унизительно общаются с предпринимателями в государственных органах (налоговой, пенсионном фонде). Причём говорила это не как бы между прочим, а с надрывом, как о наболевшем. Как об архи притеснениях и случаях вопиющего унижения.
Что делает любовь? Смотрю, как мама, у которой проблемы такие, по сравнению с которыми проблемы сестры выеденного яйца не стоят, затаив дыхание слушает, вздыхая и кивая в такт головой, дескать «ай-яй-яй». Я подхожу ближе к селектору громкой связи в телефоне и советую сестре посмотреть вокруг себя. Предлагаю ей прослушать описание классической картины унижений медсестры в городской больнице. Такой мой манёвр нисколько не приводит её в смущение. В своём ли я уме? Нашла с чем сравнить. Медсестра – самый низ общества, о чём здесь говорить? Я, что вообще сама ничего не понимаю?! Она же про людей говорит, а я ей про отбросы общества. Нелепость какая. Прям смешно.
То есть ей смешно. Не мне, конечно. Мама начинает на меня цикать: «Ну, всё-всё, иди отсюда, дай нам поговорить», - как если бы она стыдилась того, какую сущую нелепость я выдала вслух. Реакция эта мне тогда была не понятна. Потому что мне, например, стыдно не того, что я работаю и делаю это в коллективе людей, которых уважаю. А, стыдно того, что у меня сестра оранжерейная эгоистка, снобизм и зацикленность на себе которой, взлелеян и выпестован доброй мамой. Могу позволить себе такие откровения (пишу анонимно).
Самые мелкие и надуманные проблемы сестры стояли выше моих самых крупных проблем. И именно такое положение вещей давно навязало мне гонку престижа, в которой я была заранее обречена на поражение. Потому что арбитром была мама, а она не судит, а слепо любит. Даже, если ты и добьёшься успеха в глазах чужих людей, чем заставишь своих посмотреть на тебя как будто впервые, это не будет на долго. Тебя просто жалостливо попросят отдать сестре то, что ты завоевала. Если не буквально, то на символическом уровне. Ведь ты сильная, так уверена в себе, от тебя не убудет, а она слабенькая, надо её поддержать. Понимание всего этого вначале приносило мне большую боль, а затем сделало циничной. Я сломалась и стала давать холостой ход, опускаться. Мама взяла на себя роль мученицы. Сестра роль сострадающей. В общем и целом картина приобретала вид а-ля «и за что же таким хорошим людям Бог посылает таких плохих детей?!». Всё точно по Эрику Берну. Его книге «Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры». Там подробно разбираются подобные сценарии, когда ближайшие члены семьи человека путём последовательных провокаций подножек ломают, а потом драматично на публику принимают образ спасателей и жертв несправедливости. Мне особенно запомнился сценарий «Жена алкоголика». Браво! Я поэтому всегда настороженно отношусь к загадочным рассказам про то, как у больших начальников или просто «хороших благополучных людей» дети становятся наркоманами, алкоголиками, проститутками, бандитами или людьми с какими другими перверсиями.
Глядя на картину пестования моей мамой эгоизма снобизма сестры, я ясно понимала, что если не сдюжу выйти из этого замкнутого круга, никто не станет разбираться, почему и как так смогло произойти. Я буду кругом виноватой: «И за что же таким хорошим людям Бог посылает таких плохих детей?!». Смочь выйти из замкнутого круга было надо. Моё счастье, что на моей стороне был Отец.
Сколько случаев, когда некогда приличные люди опускаются ломаются под гнётом предательства близких и отсутствия поддержки? Скольких людей из-за кредитов коллекторы довели кого до самоубийства, кого до нищеты без определённого места жительства? Мало ли историй? Сломать можно любого. Кого морально (ударом под дых от близких), кого физически (при наличии у власть имущих желания заняться кем-то конкретным).
Читала в журнале «Караван историй» биографию одной известной французской актрисы. Её мать ушла от отца к его лучшему другу. Отца, подкошенного таким двойным предательством, разбил рассеянный склероз. Добрая мама актрисы со своим новым мужем заботливо выделили ему на время медленного умирания сторожку при своём замке в поместье отчима. Актриса делает резюме: всю жизнь она осуждала мать, а в конце стала на её сторону. Потому что отец, не на долго придя в сознание перед смертью, сказал: «Вы ответите за то, что сделали». А, вот де отчим перед смертью у всех просил прощения и всех благословлял. Нормально? Это уже не двойное, это тройное предательство.
Не хотела писать о личном. Хорошо бы только о работе. Но, без описания моих личных мотивов, неубедительной наивностью вроде «миру мир» и «все люди братья» прозвучали бы мои дальнейшие рассуждения.
Может кому смешно, но я стала с большой чуткостью и вниманием относиться к бомжам. Я увидела, как сама могла бы оказаться на их месте.
Не имею иллюзий. У моей знакомой бомж убил сына за то, что тот подвёз его на своём шикарном джипе. На суде бомж объяснил: он посчитал, что сын этой женщины хотел унизить его своим превосходством. Зачем сын знакомой подвёз бомжа? Начитался эзотерики с установками типа «излучай позитив»? Переведи пятерых бабушек через дорогу, подвези трёх бомжей и твоё желание сбудется?
В одном из городов Центральной России бомжи зарезали католического ксёндза, который регулярно их кормил. Не в настроении были.
До сих пор жалею, что не вырвала деньги обратно у бомжа, который позлорадствовал над ранней смертью моего Отца. После богослужения дала милостыню бомжу и попросила поминать моего усопшего Отца: «Пожалуйста, поминайте раба Божьего (имя)». Он стал допытываться сколько лет было моему Папе. Я не сказала. Он не отставал. В ответ на мои слова о том, сколько лет было моему Отцу: «А, мне … А, я до сих пор живу! Видала». До сих пор себе простить не могу, что не вырвала у него эти деньги обратно и не наваляли с мужем ему по первое число. Потому что объяснять человеку, который отстоял всю литургию в православном храме, что на том свете успех определяется не количеством прожитых лет, а тем, куда он – дебил – Там попадёт в итоге, если он сам этого не понимает, не имеет смысла. Как-то не располагала ситуация к полемике со ссылкой на Вифлеемских младенцев. Надо было просто забрать обратно милостыню. Она явно не пошла ему на пользу.
Читала что-то вроде памятки для людей, которые хотят стать волонтёрами на раздаче бомжам горячих обедов и одежды на московских вокзалах. Смысл обращения был в призыве отбросить елейность и иллюзии. Не отвращая людей от желания реализовать высокие порывы, бывалые из волонтёров предупреждали об опасности умильного инфантилизма. Проводили профилактику разочарования у начинающих волонтёров. С одежды, которую раздают бомжам, обязательно снимаются бирки этикетки и упаковка. Для предотвращения возможных случаев перепродажи. Волонтёрам, которые хотят помогать в раздаче горячих обедов нужно не терять собранность. Не все, но многие из бомжей агрессивны, не брезгуют подставлять друг друга и воруют документы у других из озлобленности. Жестокие притесняют старых и беззлобных.
Поверьте, я не имею иллюзий. И тем ни менее. Когда работала в больнице, это было отношение к ним, как к людям. Таким же разным, как и все люди, но людям не в меньшей степени. Когда понимаешь, что сломаться может каждый, начинаешь благодарить Бога, что ты не на их месте.
Когда училась, даже не стала читать описание манипуляции выполнения внутримышечной инъекции многоразовыми шприцами. Подумала, что ими давно не пользуются. Я ошибалась. Первый укол многоразовым шприцом на практике опытная медсестра повела меня делать «сидевшему» мужчине без определённого места жительства. За такие уколы, если не делать скидку на то, что я не виновата, провожают с работы до дома:
- А, может не надо?! Их всё равно скоро уберут из оборота. Сейчас никто ими не работает.
- Не скажи. Знаешь, как было, когда одноразовые шприцы были в дефиците?! Пошли. Надо учиться.
Иглы от этих шприцев надо точить. Мы пошли делать укол шприцем с не заточенной иглой. Шприц с большим трудом вонзился в попу мужчины, перед которым мне было очень стыдно, но от меня ничего не зависело. Антибиотик при нажатии на поршень шприца, шёл не в ягодичную мышцу, а капал на пол – не было герметичности соединения канюли шприца с поршнем. Кто и как пользовался этим шприцем до того, для меня загадка. Сцена была достойна гестапо, но не городской больницы. Во мне боролись два чувства. С одной стороны, я была готова провалиться сквозь землю со стыда перед этим мужчиной. С другой стороны, думала, как бы он не проводил меня с практики до дома за такой укол. Самое ужасное, что после этого он смиренно сказал: «Всё? Спасибо!». Несколько раз повторил: «Спасибо!». Мужик, прости меня, пожалуйста. Честное слово, я не виновата.
Бомжи друг другу руки ноги ломают, чтобы в больнице оказаться поесть. Пятую часть коек травматологии городской больницы занимали такие случаи. В реанимации оказываются бомжи, которых ради садистского развлечения бьют свои же собратья по несчастью или садисты из благополучных.
На дороге, по которой я ходила на работу, однажды встретила мужчину бомжа, идущего еле волоча ноги, наверное только, чтобы не умереть от холода; идущего без цели и без большой радости от необходимости идти. С потерянным - смотрящим, но не видящим - отрешённым взглядом замученного человека. Взгляд трезвого человека не в себе от горя и привычки к безнадёге. Он не был заискивающим. Это был взгляд человека где-то далеко в глубине души сохранившего память о гордости, сознающего глубину своего падения и понимающего, что нужно идти, волочить ноги. Кто его знает, кто и что он за человек. Заслужил ли он такую участь и так ему и надо или, наоборот, поплатился за слабость быть чрезмерно добрым, или наивным, или глупым. Бог знает. Так или иначе, на какое-то мгновение в том состоянии души, которое выражал его облик, я узнала свои чувства.
Что-то в нём было такое в этом мужчине бомже, что встреча с ним на этой дороге меня взяла за грудки. Его образ потряс до глубины души. Он был как будто ходячим воплощением того, о чём я много думала, чувствовала и, что сама периодами переживала. Он проходит мимо меня своей дорогой, а я так потрясена, что мне бы остановиться, как вкопанной, но я продолжаю идти. На меня находит чувство такой слабости, что если бы рядом была стена, я бы о неё облокотилась. Не вчера родилась и живу не в заповеднике, видела бомжей и до этого. Я не знаю что, но что-то конкретно в нём, именно в этом человеке для меня было. Дело, на самом деле, не в морали, не в теории гуманизма, а в чём-то, что невозможно описать словами.
Хорошо, даже если о морали и о теории гуманизма. Мы, - люди, - живём в обществе, в котором постоянно обмениваемся эмоциональной информацией. Мы так устроены, что жить вне общества и, следовательно, вне обмена информацией, для нас противоестественно. Есть теория естественного отбора, но так же есть теория, подтверждённая археологическими исследованиями, о том, что человеческое общество стало развиваться тогда, когда появились лекари и тех, кто становился обузой - старых и больных - перестали бросать умирать в одиночестве. Взаимовыручка когда стала крепнуть.
Что изменят в его жизни мои 50-100 рублей? Ничего. Я же не взяла его на содержание. Дело не в деньгах. Это изменит что-то в моей жизни. Мне станет легче.
Он уже прошёл. Но, я знаю, что встречу его снова. И я действительно встретила его снова. И деньги у меня были. Но, я не смогла. У меня духу не хватило подойти к нему и всучить деньги. Мысли о нём меня не оставляли, не отпускали. Так же, как позже мысли о девочке Даше, к которой я сходила в детдом.
Я увидела его снова по дороге на работу опять тютелька-в-тютельку практически лицом к лицу. Мои планы на последние деньги не имели значения по сравнению с счастьем его увидеть. Я положила ему в руки деньги и меня как будто отпустило. Я почувствовала облегчение. Надо ещё подумать, кто оказывает большую благотворительность, тот, кто принимает помощь или тот, кто помогает. В конце концов, принимая помощь, человек даёт возможность помогающему почувствовать себя выше и лучше.
Это вечная тема низменных инстинктов в человеке, по особенному преломляющаяся в современных условиях жизни в стране. О бичах ли это или о тех, кто их сторонится?! В ходе социальных перемен 90-х-2000-х большое количество людей умерло, большое количество людей стало бедными и большое количество людей стало бичами. Их стало так много, что даже сложно считать их изгоями, - это была слишком многочисленная часть общества. Да, их много и много на столько, что сложно не понимать, мы живём там и тогда, когда на дне жизни может оказаться каждый. И люди понимают это, просто вместо милосердия это пробуждает жестокость. Как если бы жестокость гарантировала страховку от подобной участи. Это не просто желание отгородиться и закрыть себя от источников плохой информации. Это желание подчеркнуть своей жестокостью к нищим свою принадлежность к тем, кто уцелел. Своей жестокостью люди как будто говорят сами себе, что они-то не такие, им-то до такого далеко.
Кто-то озлобился в процессе приобретения печального жизненного опыта, а кто сам по себе, - без отношения к опыту, - злой. Даже маленькие дети очень отличаются характерами. Есть добрые ласковые солнышки, есть нейтральные, есть любители поотрывать лапки голубям и посмотреть, как извиваются в мучениях перед смертью лягушки. Со злыми понятно. С теми, кто ожесточился в процессе, сложнее. Это ужасно, - наблюдать, как интеллигентно ковыряются в помойке многие из потерявших жилище и привычный социальный статус. Интеллигентно ковыряются и стыдливо прячут лицо. На них тяжело смотреть, передаются чувства человека, который ещё способен чувствовать стыд и смущение. Да, щемящее чувство, быть свидетелем позора и унижения нищетой человека, не потерявшего человеческого достоинства и не впавшего в апатию на столько, чтобы перестать чувствовать и понимать.
В реанимации лежало очень много бичей и малообеспеченных людей. Бичи, безработные, проститутки, водители, дворники, гардеробщицы, уборщицы. Много наркоманов, алкоголиков, больных гепатитами и носителей ВИЧ. Появление человека со статусом было редкостью, вызывало много шуток и иронии.
Я помню молодого мужчину, который работал в фельд-егерской службе при руководителе региона. Он неудачно прокатился на снегоходе на турбазе. После желания выпить воды, вторым, что озаботило его, не успел он прийти в сознание, было соседство бича на койке напротив. Меня потрясла глубина высокомерия человека, который едва только преодолев порог жизни и смерти, в состоянии думать о классовых противоречиях. Я видела, как до этого днём к нему приходила невролог. Она проверяла его физиологические реакции. Спрашивала, что случилось, были ли наркотики, алкоголь. Он только мотал или кивал головой и мычал, - видно было, что очень хочет что-то ответить, но не может. Девчёнка медсестра сказала доктору за него, что он упал со снегохода на отдыхе.
Даже не знаю, как он понял, что мужчина, лежащий в койке напротив – бич. В реанимации и бичи и благополучные члены общества лежат в равной степени голые и в равной степени вымытые, в одинаково белом и одинаково чистом постельном белье. Уже не помню. Возможно, по разговорам. Его возмутило это соседство. Он удивился, почему их – бичей – не свозят в «нарколожку», а кладут здесь, рядом с такими приличными людьми, как он. Медсестра, к которой я была приставлена стажироваться, спокойно ответила, что бичи тоже люди. Алкоголика с разбитой головой не повезут в "нарколожку", так же, как больного туберкулёзом с инфарктом миокарда не повезут в тубдиспансер.
Цитирую из интернета:
«Однажды к Сергею Петровичу Боткину (выдающемуся русскому терапевту) обратился богатый купец, страдающий сахарным диабетом, ожирением и гипертонической болезнью. Он предложил большие деньги известному профессору, однако Боткин ответил, что возьмется за лечение только при одном условии: если тот босиком, взяв только котомку с хлебом, странником, без копейки денег, отправится пешком в Одессу, где и начнется лечение. Если же условие будет нарушено, врач откажется от лечения.
Купец был ошарашен услышанным. Но поскольку у него не было иного выхода (все его недуги считались неизлечимыми), ему оставалось лишь согласиться и отправиться в путь. По дороге в Одессу он просил подаяние, останавливался на ночлег в деревнях, питался чем Бог послал, прошел более 2 000 километров и, в конце концов, достиг цели своего пути в надежде на помощь известного доктора. Боткин осмотрел его и спросил, зачем тот явился, если является совершенно здоровым человеком. Купец удивился. Однако ни признаков ожирения, ни диабета, ни гипертонической болезни у него уже не было».
Есть такая теория, что надо сторониться людей, расплату за грехи которых не хочешь нести вместе с ними. Дескать "так им и надо". Ещё, есть теория, что нельзя вмешиваться в жизнь «дикой природы», - так ты как бы высказываешь сомнение в справедливости Бога, а Бог не справедливым быть не может. Я же думаю: «делай добро и беги» и «не оскудеют руки дающего».
Возвращаюсь к рассказу о моей сеструхе и тому разговору по телефону на громкой связи (см. начало публикации). Через несколько лет мама трагичным тоном с надрывом сообщала мне, какой ужас творится в медицине Центральной России. Сеструха в больнице на вторые сутки после полостной операции не могла дозваться в палату никого из медсестёр и санитарок, чтобы ей подали утку. Хотя – жалуется она – ей были слышны разговоры женщин на сестринском посту в коридоре. Её не могли не услышать. Утку ей принесли только после того, как она на карачках выползла из палаты в коридор. Не знаю, что эта «звезда» сказала или устроила, что с ней так обошлись даже не смотря на то, что в больницу её госпитализировали по ВИП-разряду через знакомых. Заведующий отделением в ответ на жалобу сказал, что девочки были заняты, они не слышали. И хотела бы посочувствовать, но не могу. Как учить по-другому людей, которые доброту и милосердие с презрением считают слабостью?