Книга "М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты" вышла в издательстве "Факел" (Ярославль) в мае 2021 года. Рукопись книги получила диплом ХI Международного Литературного Форума "Золотой Витязь" 2020 г.
К сожалению, форматирование на данном сайте затруднено, поэтому публикация по частям, ссылки выделяются квадратными скобками с цифрой, иллюстрации отсутствуют.
Продолжение.
Третья попытка убийства М.Ю. Лермонтова
Март-апрель Лермонтов сидит под арестом. В первых числах мая Михаил Юрьевич высылается в том же чине в Тенгинский полк: на Кавказ. И.А. Ганичев, опираясь на данные Российского государственного военно-исторического архива, пишет:
Большой интерес для всех, кто занимается изучением как биографии М.Ю. Лермонтова, так и николаевской эпохи в истории России, представляют резолюции, относящиеся к докладу генерал-аудиториата, о котором здесь идет речь. На первом листе доклада имеется надпись пером, сделанная Николаем I: «Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и г. Браницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным; в прочем – быть по сему. Николай. С.-Петербург. 13 апреля 1840-го». Мы уже знаем, что по действовавшим в то время законам за одно лишь участие в дуэли офицер мог быть лишен дворянства и разжалован в солдаты. Внешне приговор, вынесенный императором поэту, был относительно мягок. Между тем впечатление это обманчиво, и в данном случае офицер не просто переводился из гвардии (где чин поручика соответствовал чину армейского капитана) без повышения в полк, участвовавший в боевых действиях на Кавказе. Дело в том, что вечером 9 апреля, за несколько дней до вынесения Лермонтову окончательного приговора, в Санкт-Петербург пришло известие о падении очередного – Михайловского – укрепления Черноморской береговой линии. Для поддержки жестоко страдавших от нападений горцев, малярии и цинги гарнизонов оставшихся укреплений спешно направлялись находившиеся ближе других к ним Тенгинский и Навагинский полки. Российские войска несли тогда в указанном районе наиболее тяжелые потери. Николай I своим назначением стремился скорее подвергнуть поэта наибольшей опасности, и именно в этом можно усмотреть смысл его карандашных резолюций и пометок на обложке доклада генерал-аудиториата: «Исполнить сегодня же. 13 апреля. Об отдании в приказ сего числа о переводе поручика Лермонтова я уже объявил к исполнению дежурному генералу; весьма нужное, к немедленному исполнению» [140].
Следовательно, император лично посылает Лермонтова на смерть. Второй раз. Вспомним слова из цитированного ранее письма Лермонтова Раевскому: «Здесь, кроме войны, службы нету…<…> скучно ехать в новый полк, я совсем отвык от фронта...» [141]. Есть один нюанс, мимо которого, стыдно сказать, прошел и автор читаемой Вами работы: значение слова «фронт» в первой половине века не то же самое, что современном понимании. «Фронт», или «фрунт» – строевая служба, где рутинно отрабатывались маршировка, приемы, выправка военнослужащих. И когда Лермонтов пишет «я совсем отвык от фронта», он имеет в виду именно скучную, рутинную службу.
Запомним это. Как и то, что дважды император все-таки не очень-то заботился о сохранности поэта.
Подчинившись приказу, Михаил Юрьевич, выехав из Петербурга, заезжает по пути в Москву, где немного задерживается. Встречается с семьей Розенов [142]. Присутствует на именном обеде у Н.В. Гоголя. Встречается со славянофилами, из которых особенно выделяет Юрия Федоровича Самарина, с которым был знаком и ранее. В конце мая Лермонтов выезжает из Москвы.
Он понимает, что неугоден большому свету и может быть убит на Кавказе, но ему уже есть что оставить миру: уже написаны все ставшие впоследствии известными произведения, уже опубликованы многие стихотворения («Дума», «Поэт», «Не верь себе», «Как часто пестрою толпою окружен…», «И скучно, и грустно», «Казачья колыбельная песня», «Узник» и другие), и, самое главное, опубликован отдельным изданием роман «Герой нашего времени», где не хватало только предисловия, вошедшего во второе издание романа чуть позже. Лермонтов духовно «эволюционирует», если можно так выразиться, и его демон (что все-таки переводится как «дух») вместе с ним.
Главнокомандующий на Кавказе в 1816 – 1827 годах Алексей Петрович Ермолов говорил по поводу Мартынова, убийцы Лермонтова, Петру Ивановичу Бартеневу:
Уж я бы не спустил этому N. N. Если бы я был на Кавказе, я бы
спровадил его; там есть такие дела, что можно послать, да вынувши часы
считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы
законным порядком. Уж у меня бы он не отделался [143].
Надо думать, заинтересованные лица отправили Лермонтова на Кавказ с такими же планами. Не получилось в Петербурге убить или дискредитировать, получится просто убить на Кавказе. Главное, послать в нужное место.
Командующий войсками генерал-адъютант Граббе, поставив поэта исключительно на передовой, «приписал его к чеченскому полку генерала Галафеева – в самое пекло, где недавно совсем русские войска потерпели ряд неудач: горцами были взяты три русские крепости, остальные крепости горцы держали в осаде» [144].
В лагере под крепостью Грозной Лермонтов встречается со всеми своими знакомыми, среди которых Л.С. Пушкин, Д.П. Пален, Р.И. Дорохов, М.П. Глебов, А.А. Столыпин, С.В. Трубецкой и другие. Надо полагать, что все «кружковцы» имели ту же участь и те же «милости», что и опальный поэт.
Михаил Юрьевич участвует в сражении при речке Валерик; в сражении, которое стало знаменитым благодаря поэту…
С июля по декабрь 1840 года Лермонтов участвует в военных экспедициях, воюет в составе действующего отряда под начальством генерал-лейтенанта А.В. Галафеева, который относился к подчиненному по справедливости, регулярно упоминая в списках отличившихся и ходатайствах о представлении к награждению. (Потом о представлении Лермонтова к наградам подавали прошения П.Х. Граббе и генерал Е.А. Головин). Вероятно, доброжелательным отношением командования объясняется тот факт, что Лермонтову дозволено было лечиться в конце лета 1840 года на Минеральных Водах. Скорее всего, с проживанием в Кисловодске. Следовательно, Пятигорск поэт тоже посещал.
Император не утвердил ни одно представление к награде Лермонтова. Возможно, потому что за этим следовало бы повышение в чине и просьба об отставке, в которой не будет видимых оснований для отказа. А вот отпуск в Петербург на два месяца Николай I Лермонтову позволил.
В середине января 1841 года Михаил Юрьевич выехал из Ставрополя.
Немалый интерес представляют сведения о связи Граббе с М.Ю.
Лермонтовым. Оказалось, что еще перед отъездом из Ставрополя, 11 января 1841
года Лермонтов получил от Граббе письмо, которое поэт должен был передать в
Москве генералу А.П. Ермолову. Сведения об этом обнаружил С.А. Андреев-
Кривич в черновике письма Граббе к Ермолову от 15 марта 1841 года. <…>
Передача письма Ермолову через Лермонтова – факт значительный и любопытный.
Для того чтобы оценить это, необходимо представить себе Кавказ в 30-е годы
XIX века. Довольно метко охарактеризовал его Н.П. Огарев, отметив, что
«здесь среди величавой природы со времени Ермолова не исчезал приют русского
свободомыслия, где по воле правительства собирались изгнанники, а генералы,
по преданию, оставались их друзьями». Бывший «диктатор Грузии и проконсул
Кавказа» Алексей Петрович Ермолов находился в это время в опале, жил
попеременно то в Орле, то в Москве, изредка выезжая в Петербург. Его имя,
известное всей России еще со времен Отечественной войны 1812 года, долгие
годы объединяло людей, которые составляли своеобразную оппозицию
правительству. Этого человека побаивались даже в Петербурге.
После восстания на Сенатской площади враги генерала в столице стали
усиленно распространять слух о желании Ермолова якобы «отложиться от России,
стать во главе самостоятельного государства, составленного из покоренных
областей. Продолжительное отсутствие сведений о присяге Кавказской армии
императору еще больше встревожило Николая I, а Следственная комиссия «по
делу 14 декабря» усиленно искала прямые улики против Ермолова. Ничего не
обнаружив, Николай I не успокоился и направил начальника главного штаба
генерала И.И. Дибича в Тифлис с особым поручением: «разузнать, кто
руководители зла в сем гнезде интриг, и непременно удалить их». Генерала
Ермолова отстраняют от командования, и он уезжает в свое имение в Орловскую
губернию, а затем переезжает в Москву. К этому-то опальному генералу и везет
поручик Лермонтов письмо от его бывшего адъютанта.
Послание Граббе подтверждает, что у него с Ермоловым были неофициальные
отношения, которые не доверялись почте. Переписка между ними подвергалась
перлюстрации… <…> В феврале 1840 года Граббе отправлял с подобным же письмом
к Ермолову штабс-капитана Д.А. Милютина.
Передавая письмо Лермонтову, Граббе, видимо, также рассчитывал, что и
он, как и штабс-капитан Д.А. Милютин, на словах передаст то, что происходит
в армии, лучше, «нежели позволило бы то письменное изложение». Поручение
Граббе поставило Лермонтова в один ряд с людьми «ермоловского круга». Однако
неверно представлять себе, что это была организованная оппозиция
николаевскому режиму, возглавляемая Граббе, как об этом писали многие
исследователи. Кавказ в те годы был одной из отдаленных провинций Российской
империи, и военные здесь держались свободнее, чем в столице. На Кавказе
допускали и вольнолюбивые разговоры, и критику в адрес правительства.
Подобные вольные разговоры велись и в доме командующего войсками
Кавказской линии и Черномории генерал-адъютанта Граббе, где поэт нашел
радушный и даже дружеский прием.
Встреча Лермонтова с Ермоловым и передача этого письма могли произойти
в Москве в период с 31 января по 2–3 февраля 1841 года [145].
30 января Лермонтов прибывает в Москву. Посещает А.П. Ермолова.
5 февраля прибывает в Петербург и сразу нечаянно показывается в большом свете, на балу у Воронцовых-Дашковых.
Э.Г. Герштейн подробно анализирует этот эпизод.
Масленичный бал у графа Воронцова-Дашкова в 1841 году был устроен 9 февраля. Собираясь туда, М.А. Корф записал в своем дневнике: «Сегодня – масляничное воскресенье – folle journ;e празднуется в первый раз у гр. Воронцова. 200 человек званы в час; позавтракав, они тотчас примутся плясать и потом будут обедать, а вечером в 8 часов в подкрепление к ним званы еще 400 человек, которых ожидают, впрочем, только танцы, карты и десерт, ужина не будет, как и в других домах прежде в этот день его не бывало»
Программа придворного бала в точности совпадает с распорядком дня на таком же балу, устроенном во дворце в 1834 году. Пушкин описал этот бал в своем дневнике: «Избранные званы были во дворец на бал утренний, к половине первого. Другие на вечерний, к половине девятого. Я приехал в 9. Танцовали мазурку, коей оканчивался утренний бал. Дамы съезжались, а те, которые были с утра во дворце, переменяли свой наряд. Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидовали утренним счастливцам».
Лермонтов, конечно, был зван не на парадный обед, куда ждали наследника и Михаила Павловича, а – так же, как Пушкин в 1834 году и Корф в 1841 году, – на вечер. Этот вечер описан Корфом 10 февраля: «На вчерашнем вечернем бале Воронцова был большой сюрприз и для публики, и для самих хозяев, – именно появление императрицы, которая во всю нынешнюю зиму не была ни на одном частном бале. Она приехала в 9 часов, и, уезжая в 11, я оставил ее еще там. Впрочем, она была только зрительницею, а не участницею танцев. Государь приехал вместе с нею. Оба великие князя были и вечером, и утром».
Итак, поэт был замечен среди других шестисот приглашенных на том придворном балу, куда неожиданно явилась императрица в сопровождении императора [146].
Получается, для самих хозяев бала неожиданно прибывает императрица, которую сопровождают император Николай I и князь Михаил Павлович. Впрочем, венценосная чета точно планировали свой приход. И, конечно же, не только ради Михаила Юрьевича. Но В.А. Соллогуб, еще недавно писавший по заказу пасквиль на поэта, был в ужасе от страха за него. Однако Лермонтов не тот человек, который позорно бежал бы в подобной ситуации. Он повел себя так, будто бы ничего не случилось. В принципе Лермонтов, возможно, полагал, что прошел уже «огни и воды». В тюрьме сидел, под судом был, дуэль и унижения прошел, на войне под пулями выжил. В апреле намечалась амнистия по случаю бракосочетания наследника царевича Александра, и Лермонтов надеялся на милость – позволение выйти в отставку.
Арсеньева не сумела из-за распутицы выехать из Тархан в Петербург, чтобы повидаться с внуком. Можно только представить, как сожалела Елизавета Алексеевна, что отговорила Лермонтова выйти в отставку двумя годами ранее, и какое горе было для них обоих, что не удалось свидеться в Петербурге!
Лермонтов в столице, в надежде на отставку и приезд бабушки, вновь оказывается в своем круге: встречается с В.Ф. Одоевским, Е.П. Ростопчиной, С.Н. Карамзиной, В.А. Жуковским, А.Д. Киреевым, А.П. Шан-Гиреем, А.А. Краевским… Договаривается о втором издании «Героя нашего времени». Кстати, пока Лермонтов воевал, в октябре 1840 года друзья помогли ему издать сборник стихотворений, куда вошло 29 произведений, среди которых «Песня про царя Ивана Васильевича…», «Бородино», «Дума», «Мцыри» и другие [147]. Впрочем, помогали в этом деле не только друзья. Касаясь образа Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, характеризуя его как положительный, А.В. Карпенко и В.И. Прищеп пишут:
Характеристика [Е.А. Арсеньевой. – О.В.] позволяет верить тем, кто
рассказывал об отправке Елизаветой Алексеевной редактору «Северной пчелы»
Ф.В. Булгарину романа «Герой нашего времени» с вложенными 500 рублями.
Следствием стали восторженные статьи газеты 30 октября 1840 года. Хорошим
отзывом Булгарина воспользовался товарищ Лермонтова по университетскому
пансиону В.С. Межевич. Он опубликовал в «Северной пчеле» письмо о поэзии
Лермонтова с приложением стихотворения «Дума». Теперь имя и творчество
Лермонтова становилось известным не только в литературных и великосветских
кругах. Более широкое столичное общество было подготовлено к встрече с
интересом и вниманием. Как видим, PR-технологии, действенные и сейчас, были
известны нашим предкам еще в XIX веке [148].
Но это, естественно, нисколько не умаляет таланта Михаила Юрьевича.
Поклонившись Елизавете Алексеевне, продолжим.
12 апреля 1841 года Лермонтов получил предписание в течение 48 часов покинуть Петербург и проследовать на Кавказ в Тенгинский пехотный полк.
Вечером того дня состоялись проводы у Карамзиных. 13 апреля Лермонтов прощается с В.Ф. Одоевским. 14-го в 8 утра уезжает из Петербурга в Москву, оставив в редакции журнала «Отечественные записки» большую тетрадь стихов.
Арсеньева на расстоянии задействовала все знакомства: за ее внука хлопотал лично В.А. Жуковский перед наследником и императрицей. Бесполезно.
В Москве Лермонтов останавливается у Д.Г. Розена, где встречает Столыпина-Монго, который тоже должен отправиться в Тифлис, и А.И. Васильчикова. Монго уезжает раньше, Лермонтов проводит время в общении с Н.Н. Анненковым, Ю.Ф. Самариным. Особенно в разговорах с Самариным. Впечатления и смысл их Самарин записал в свой дневник. Однако:
Весь дневник Ю.Ф. Самарина состоит из отрывочных записей и выписок.
Тетрадь 1841 г. подверглась жестокой последующей цензуре. Большинство
листов в ней вырезано, из них значительная часть была заполнена текстом
карандашом и чернилами. Когда и кем были вырезаны эти страницы, установить
пока не представляется возможным. Общей участи этой тетради подверглась и
запись о Лермонтове. Она обрывается на полуфразе, далее следуют 7 вырезанных
страниц вплоть до следующей записи от 23 и 24 октября 1841 г. На некоторых
из корешков этих вырезанных страниц заметны следы текста карандашом и
чернилами. На последней странице сохранившегося текста о Лермонтове – следы
от непросохших чернил следующей вырезанной страницы [149].
Примерно 23 апреля Лермонтов выбыл из Москвы. По пути на Кавказ, в Туле, он встречает Столыпина-Монго, и дальше они продолжают путь вместе до штаба в Ставрополе, откуда Граббе посылает их в крепость Темир-хан-Шуры. Вероятно, экспедиция состоялась до их приезда в отряд или не состоялась вовсе. Возможно, они направились обратно в штаб и, заехав в Пятигорск 12 мая, прошли, говоря по-современному, медицинское обследование. Вряд ли Лермонтов, как и Столыпин, были совершенно здоровые. Лермонтов докладывает командиру Тенгинского полка о том, что он, отправляясь в отряд П.X. Граббе, заболел лихорадкой и получил от пятигорского коменданта разрешение на лечение. Врач Барклай де Толли рекомендует для Михаила Юрьевича лечение в течение всего лета.
И только почти через месяц после прибытия Лермонтова в Пятигорск Николай I нечаянно узнает о том, что Лермонтов не находится на фронте. Император шлет указания в Главный штаб. 30 июня 1841 года
Дежурный генерал Главного штаба гр. П.А. Клейнмихель сообщил
командиру Отдельного кавказского корпуса генералу Головину о том, что
Николай I, «заметив, что поручик Лермантов при своем полку не находился, но
был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командою,
повелеть соизволил..., дабы поручик Лермантов непременно состоял налицо во
фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом
удалять его от фронтовой службы в своем полку» [150].
Вот почему-то в этом месте у исследователей разногласия. Одни полагают, что император подтверждает свое желание послать Лермонтова на смерть, другие видели в этом противоположное:
Поэт обрекался на строевую и караульную службу непосредственно в
расположении полка (тогда в Анапе), без возможности отличиться в боевых
вылазках и экспедициях [151].
Получается странная вещь: Николай I вдруг поменял позицию и почему-то стал настаивать на «сбережении» поэта, в то время как на месте службы, в Главном штабе, почему-то действовали вразрез с пожеланиями императора: Розен, Габбе, Головин посылали Лермонтова на опасные задания, игнорируя Николая I. Как это понять…
Да, действительно, с августа 1840 года штаб-квартира Тенгинского полка «временно переместилась в крепость Анапу» [152].
Но вот читаем в работе Д.В. Раковича: весь 1841 год «Тенгинский полк в полном составе участвовал в экспедиции в земли непокорных убыхов…» [153]. В полном.
На просторах интернета находим, что…
…в 1841 г. под командованием начальника береговой линии генерала Анрепа
четыре батальона Тенгинского полка приняли участие в экспедиции в земли
убыхов. 5-й батальон, не входивший в число войск береговой линии,
находившийся в крепостях Кавказской и Усть-Лабинской, принимал участие в
набегах генерала Засса на закубанские племена. В марте из Темиргоевского
укрепления вышел отряд генерала Засса, в составе которого была 14-я
мушкетерская рота тенгинцев. Не доходя двух верст до впадения Фарса в Лабу,
войска столкнулись с войсками горцев, и произошла самая кровопролитная битва
на Кавказе – Фарсская [154].
Последнее упомянутое событие состоялось в марте 1841 года. Была ли возможна исключительно строевая служба в Тенгинском полку в 1841 году? Вряд ли. Весь 1841 год положение Тенгинского полка, ослабленного огромными людскими потерями, было неутешительным:
Горцы не решались нападать на них открытой силой, но беспрерывно вели
перестрелки с гарнизонами и держали их в постоянной блокаде [155].
Но даже если предположим, что конкретно в Анапе в это время было спокойнее, это мнение развеивает воспоминание одного из путешественников в 1840-е годы:
Жители отправляются с конвоем брать воду в речке Анапа, в расстоянии двух
верст от крепости. Крепостные лошади пасутся за крепостью под прикрытием
пушки [156].
Нет, «фронта» в значении «фрунт» не получается.
Итак. Филолог не экономист и не политик, он не в силах разобраться в тонкостях игры большого света. Но кое-какие соображения высказать может.
Лермонтов благодаря своим родственным связям, знакомствам, благодаря своему таланту стал значимой фигурой в игре большого света. Под большим светом понимается императорская семья и ее приближенные, среди которых шли интриги и борьба за влияние на высокостоящих особ. Лермонтов стал одним из таких приближенных, причем посвященный в игры [157] настолько, что, выйдя из них, предав их огласке или намереваясь это сделать, становился крайне опасным для противников. Можно также сказать, что недоброжелатели Лермонтова преимущественно склонялись к западному типу мышления, искали сближения с Англией и разрыва отношений с Францией. Недолюбливали Ермолова. Некоторые знакомые (и хорошие знакомые) Лермонтова пытались сохранять нейтралитет в игре большого света: это, вероятно, Краевский, Карамзины, военачальники Розен, Габбе, Головин.
Возможно, недоброжелатели Лермонтова убедили императора в опасности поэта. Опасность больше заключалась в том, что Лермонтов мог предать огласке что-то, что не предназначено для ушей посторонних. И если в стихотворении (например, как «Смерть поэта») многое не скажешь, то гораздо больше информации можно высказать в драме (например, как в «Маскараде») или в романе – «Герое нашего времени». И если Николай I позволил отпуск Лермонтову в начале 1841 года, то потому только, что не знал о дальнейших его творческих планах и настроениях (которые он поведал друзьям и знакомым во время отпуска), а возможно, и о письме к Ермолову. Во время же отпуска стали ясны намерения поэта выйти в отставку, участвовать в издательском деле и писать исторические романы, что в перспективе значило неизбежное обнародование информации и, главное, – неприятие игры большого света. Воспрепятствовать Лермонтову можно было бы тремя способами: дискредитировать поэта, убить его или не дать ему возможности писать. Попытки дискредитировать, предпринятые ранее, провалились. Убить на Кавказе в бою не получалось: Лермонтов упрямо не попадал под пули горцев. Остается третье: чтобы не было возможности написать большую прозаическую вещь, держать Лермонтова постоянно в боевой готовности, что по факту и происходило на так называемой «фронтовой» службе в Тенгинском полку.
Но было поздно: Михаил Юрьевич с мая находился в Пятигорске и если принялся за сочинения, то уже сильно продвинулся. Простое убийство теперь не решает проблемы. Обязательно нужна дискредитация на тот случай, если после убийства будут обнародованы рукописи.
Вообще, странно, что Николай I с опозданием узнал о том, что Лермонтов отсутствует «налицо». Возможно, и в отделении А.Х. Бенкендорфа вели двойную, а то и тройную игру. (На эту мысль наталкивает еще и тот факт, что, к примеру, Бенкендорф, получив осведомление о выезде А.С. Пушкина из Петербурга 9 марта 1829 года, понятия не имел, куда Александр Сергеевич поехал [158] …)
Как только Государь был извещен о том, что Лермонтов не под пулями, в Пятигорск, вероятно, были направлены нужные люди.
В.С. Нечаева, расследуя дело о «дуэли» Лермонтова и Мартынова, констатировала факты:
1. Во время своего последнего пребывания на Кавказе Лермонтов состоял под тайным надзором находившегося в Пятигорске и посланного из Петербурга со специальным поручением от Бенкендорфа жандармского штаб-офицера подполковника Кувшинникова.
2. О поручении, идущем от Бенкендорфа, знал и содействовал ему начальник штаба кавказских войск флигель-адъютант полковник Траскин. Он оказался в Пятигорске тотчас же после дуэли и держал в своих руках всю организацию следствия по делу о дуэли.
3. Три рапорта, посланные 16 июля в Петербург, необычайная быстрота, с которой была организована и приступила к работе следственная комиссия, свидетельствуют о большой важности, которая придавалась происшедшему событию, о заинтересованности в нем Петербурга.
4. Черновые ответы Мартынова на вопросы следственной комиссии (впервые публикуемые полностью) обнаруживают целую серию лживых сведений, обдуманно внесенных им после консультации секундантов, которым в свою очередь советы давал Траскин.
5. Вопросы Пятигорского окружного суда, который первоначально должен был судить Мартынова, показывают, что суд нащупал ряд сомнительных мест в первом показании подсудимого. Он поставил перед ним с достаточной определенностью вопрос о какой-то иной причине дуэли, кроме шуток Лермонтова, и вопрос об условиях дуэли, которые напоминали о преднамеренном убийстве Лермонтова. Мартынов в своих показаниях защищался именно от этих обвинений, но не давал прямых ответов на прямо поставленные вопросы, а ссылался на прежние показания на следствии и отсылал за ответом к секундантам.
6. Нормальное ведение дела Пятигорским окружным судом могло бы бросить свет на неясные моменты в истории убийства Лермонтова, однако оно было нарушено пришедшим из Петербурга царским приказом, который был отдан тотчас же после получения известия о дуэли, но по условиям сообщения лишь в середине сентября попал в Пятигорск.
7. Освобождение подсудимых от ареста во время следствия свидетельствовало о том, каково было отношение Николая к происшедшему. Оно обеспечивало также согласованность действий всех трех подсудимых, «круговая порука» которых доказана их перепиской.
8. Передача дела в военно-судную комиссию, непосредственно подчиненную военным властям, – Траскину, Головину, – прекращала нежелательные дополнительные розыски по делу и давала возможность с чрезвычайной быстротой его закончить.
9. Четыре присланные военным министром Чернышевым из Петербурга отношения о необходимости «принять всевозможные меры к поспешнейшему окончанию» дела свидетельствуют о значении, которое придавалось в Петербурге этому делу, о заинтересованности в нем самого царя.
10. Новая «милость» царя подсудимым – разрешение им до вынесения окончательного приговора покинуть Пятигорск для Петербурга и Одессы – подтверждала и без того ясный для кавказских властей факт, что дело будет решено в Петербурге независимо от приговоров, вынесенных местными инстанциями. Узнав о ней, Головин счел за лучшее воздержаться от окончательной конфирмации приговора и ограничиться лишь представлением своего «мнения» «на высочайшее благоуважение».
11. Приговор, вынесенный Николаем, так же как и все его личное вмешательство в дело от первого приказа об освобождении из-под ареста подсудимых во время следствия до последней резолюции о взятии расходов по делу на счет казны, свидетельствует о том, что убийство Лермонтова было им воспринято, во-первых, как дело, в котором он был лично заинтересован, и, во-вторых, как дело, за которое его исполнители не должны были нести никакого наказания [159].
Все же Николай I был заинтересован в убийстве Лермонтова. Или, скажем так, не очень возражал против этого, о чем знали организаторы преступления, убийца и соучастники.
Вот мы и подошли к главному: что же случилось 15 июля 1841 года в окрестностях Пятигорска.
140. Ганичев И.А. «Перевесть в Тенгинский полк тем же чином…». В апреле 1840 года император Николай I под видом мягкого наказания за участие в первой дуэли поручика лейб-гвардии Гусарского полка М.Ю. Лермонтова проявил особую жестокость // Военно-исторический журнал. 2003. №12. С. 57-60. С. 58-59.
URL: https://regiment.ru/Lib/C/57.htm (дата обращения: 10.09.2020)
141. Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. М.; Л.: Наука, 1964. 198 с. С. 88.
142. Ашукина-Зенгер М. О воспоминаниях В.В. Бобарыкина о Лермонтове // М.Ю. Лермонтов. М.: Изд-во АН СССР, 1948. Кн. II. (Лит. наследство; Т. 45/46). С. 741-760. С. 748.
143. Гордин Я.А. Книга «Ермолов». С. 163.
URL: https://litlife.club/books/
158943/read?page=163 (дата обращения: 4.06.2020).
144. Бойко Н. М.Ю.Лермонтов. Глава 27, продолжение. URL: http://proza.ru/2019/11/14/938 (дата обращения: 4.06.2020).
145. Михайлов О.Н. Генерал Ермолов. С.115-116.
URL: https://litlife.club/books/
49130/read?page=115 (дата обращения: 4.06.2020).
146. Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. Лермонтов и двор (часть 6).
URL: http://lermontov-lit.ru/lermontov/
kritika/gershtejn/sudba-lermontova-2-6.htm
(дата обращения: 4.06.2020).
147. Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова; Бородино; Узник; Молитва («Я, матерь божия...»); Дума; Русалка; Ветка Палестины; Не верь себе («Не верь себе, мечтатель молодой...»); Еврейская мелодия (Из Байрона) («Душа моя мрачна...»); В альбом (Из Байрона) («Как одинокая гробница...»); Три пальмы (Восточное сказание); Молитва («В минуту жизни трудную...»); Дары Терека; Памяти А. И. О-го; 1-е Января («Как часто, пестрою толпою окружен...»); Казачья колыбельная песня; Журналист, Читатель и Писатель; Воздушный корабль (Из Зейдлица); «И скучно, и грустно...»; Ребенку («О грезах юности томим воспоминаньем...»); Отчего; Благодарность; Из Гёте («Горные вершины...»); Мцыри; «Когда волнуется желтеющая нива»; Сосед («Кто б ни был ты, печальный мой сосед...»); «Расстались мы; но твой портрет...»; Тучи.
148. Карпенко А.В., Прищеп В.И. Оправдание Лермонтову. Нальчик. ООО «Телеграф». 2014. С. 55-56.
149. Герштейн Э.Г. Отклики современников на смерть Лермонтова: (По неопубликованным материалам архивов Елагиных, Булгаковых, Каткова и Самариных) // М.Ю. Лермонтов: Статьи и материалы. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 64-69. С. 69.
150. Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. М.; Л.: Наука, 1964. 198 с. С. 163.
151. Карпенко А.В., Прищеп В.И. Оправдание Лермонтову. Нальчик. ООО «Телеграф». 2014. С. 126.
152. По лермонтовским местам: путеводитель / Сост. О.В. Миллер; Авт. предисл. И.Л. Андроников. М.: Профиздат, 1985. 304 с. С. 192.
153. Ракович Д.В. Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Тифлис, Типография Канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе. 1900. 494 с. С.18.
154. Кондратьев Ю. Вклад Тенгинского пехотного полка в развитие Кубани. С. 1-9. С. 6-7.
URL: http://m-academ.centerstart.ru/sites/
m-academ.centerstart.ru/files/u4/statya
_vklad_tenginskogo_pehotnogo_polka_v_
razvitie_kubani_-_kondratev_yuriy.pdf
(дата обращения: 10.09.20).
155. Там же.
156. По лермонтовским местам: путеводитель / Сост. О.В. Миллер; Авт. предисл. И.Л. Андроников. М.: Профиздат, 1985. 304 с. С. 193.
157. Интересно, что Милевская Н.И. (Милевская Н.И. «…Я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно» (Творчество как дополнительный опыт постижения жизни) // Московский Лермонтовский сборник. Вып. 4-5. «Послушай, вспомни обо мне…». М., 2019. 568 с. С. 37-55. С. 51), анализируя отношение Лермонтова к жизни, полагала, что поэт определял жизнь как игру; многие его герои «играли», но не хотели быть «игрушкой».
158. Ениколопов И.К. Пушкин в Грузии и под Эрзерумом. Тбилиси, Изд-во «Мерани», 1975. 171 с. С. 44.
159. Нечаева В.С. Суд над убийцами Лермонтова: («Дело штаба Отдельного Кавказского Корпуса» и показания Н.С. Мартынова).
URL: http://lermontov.info/duel/
sud.shtml (дата обращения: 4.06.2020).