Хорошо, когда дома есть разная литература, тогда есть шанс, что молодой человек между Пелевиным и Сорокиным снимет с полки Довлатова и… тут вопрос, – какова будет реакция? Ответ получил ещё вчера, – реакция положительная, "Заповедник" в чтении, может быть, уже прочитан. Забираю книжку со скамьи при входе в дом, сажусь на ступеньку, открываю. Юный читатель гудел всю ночь с поселковыми приятелями, ему сейчас не до чтения, а мне кстати.
«Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь грустное. Например, последний разговор с женой… <…>
– Ты хочешь написать великую книгу? Это удается одному из сотни миллионов!
– Ну и что? В духовном отношении такая неудавшаяся попытка равна самой великой книге. Если хочешь, нравственно она даже выше. Поскольку исключает вознаграждение…»
С вознаграждением у Довлатова были проблемы.
«Тебе не платят – вот что скверно. Деньги – это свобода, пространство, капризы… Имея деньги, так легко переносить нищету…»
Хочется легко переносить нищету.
«В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса…»
Да, что-то происходит на уровне звука. Звуковой барьер.
«…холмы, река, просторный горизонт с неровной кромкой леса. В общем, русский пейзаж без излишеств. Те обыденные его приметы, которые вызывают необъяснимо горькое чувство.
Это чувство всегда казалось мне подозрительным. Вообще страсть к неодушевленным предметам раздражает меня… (Я мысленно раскрыл записную книжку.) Есть что-то ущербное в нумизматах, филателистах, заядлых путешественниках, любителях кактусов и аквариумных рыб. Мне чуждо сонное долготерпение рыбака, безрезультатная немотивированная храбрость альпиниста, горделивая уверенность владельца королевского пуделя…
<…> не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…»
Любовь к берёзам, собакам, лошадям…
Сильные конкуренты. Сопровождающему даму с собачкой иной раз может показаться, что он ничто рядом с предметом привязанности спутницы: ведь человеку не высказывают столько нежности, столько замечательной снисходительности к недостаткам, столько восхищения тем, что другим неприметно. Может быть, он и не стоит этого… этот человек…
У Довлатова предложения сплошь и рядом завершаются многоточием. Автор может сказать больше, но молчание бывает таким многозначительным. Короткое часто точнее бьёт в цель, так иногда кажется. Цель у каждого своя, многоточия оставляют для них место.
В знаки препинания автор волен вкладывать содержание какое ему угодно. Можно вообще без знаков, потоком слов. Интонация проникает в текст с живым участием читающего. Степень свободы слова поражает воображение, когда воображение вступает со словом в родственную связь.
На библиотечных полках стоят километры толстых томов, в которых филологи много чего о сути речи, слова, текста сказали. Тома отмалчиваются. Открываю наугад. Местами написанное завораживает, но чтобы понять что-то, надо читать с самого начала и, скорее всего, сначала должны быть тонкие книжки и нудные лекции. Закрываю том, закрываю тему.
Не так сразу. Сначала надо понять, что сам написал. Зачем цитаты, которые о книге ничего толком не говорят? Лучше было бы воспроизвести пару эпизодов, в которых стиль автора раскрывается.
Оставляю как есть. Читать надо саму книгу, а не то, что о ней пишут. Хорошая книга удовольствие доставит. Вот и я, получая удовольствие, сказал, что на ум пришло, словно произнёс невнятный тост, уже под градусом, довольный происходящим. В этом состоянии можно продолжать чтение. Дочитаю ли, не знаю. Времена такие. Чтобы получать удовольствие уже не обязательно доводить до конца. Процесс стал важнее…