Позвонили в четыре утра. Женский голос.
-Елена Григорьевна? Это из больницы...
Пауза.
-... Ваша мама умерла.
Пауза.
-Я Вам соболезную.
Прозвучало совсем не официально.
-Я могу её... увидеть? Попрощаться...
-Тело уже в морге. Санитар приходит к 12 часам. Патологоанатом будет после обеда. Конечно, это Ваше личное... Но я бы не советовала Вам видеть её сейчас. Отговорить я Вас не могу. Попробуйте уснуть. Выпейте что-нибудь успокоительное.
Сразу уснуть у Елены не получилось. Не помогло и выпитое лекарство. Но потом сон всё-таки одолел её, измученную многодневной бессонницей. Спасительный сон. Похожий на зыбучий песок.
Но звонок она услышала. Не прерывающаяся мелодия звонка буквально вырвала её из пленившего сна. Глаза не хотели открываться.
-Я слушаю.
В трубке раздался шорох, непонятный шум.
-Лена... Мне холодно...
Голос матери. Слабый, тихий. И прерывистые гудки.
Глаза резко открылись и закрываться не хотели. Тело охватил озноб. Казалось, даже телефон в руках стал ледяным и холодом обжигал руку.
Лена лихорадочно нажимала кнопки. Звонок был с телефона матери. Приметный номер. Три завершающие цифры — единицы.
Она попыталась набрать его. С трудом, но набрала. Раз, другой...
-Абонент вне зоны доступа.
За окном уже рассвело. Через открытую форточку донёсся звонкий девчачий голос:
-Мишка, побежали, на автобус опоздаем!
Лена замотала головой, будто отгоняя от себя сон- наваждение.
-Какие сны т е п е р ь, когда мамы не стало, будут мне сниться?
Её невидимая связь с матерью всегда была столь тесной,что, казалось, они когда-то были единым целым, поделённым на две части. И вовсе не в физическом смысле.
Уснуть опять у неё не получилось. В голове, как живые, метались мысли, которые Елена не могла ухватить и «рассмотреть». Она бесцельно бродила по квартире, трогала вещи матери, будто сохранившие тепло материнского тела и ощущение её присутствия рядом.
В 11 часов она не выдержала. Быстро оделась и вызвала такси.
Водитель был неразговорчивым. Всю дорогу молчал, но часто бросал взгляд в зеркало заднего вида, будто пытаясь убедиться, что с ней всё в порядке.
В приёмном покое было довольно многолюдно. Пациентов не было, только люди в белых халатах обсуждали какую-то премию. Многие были ей знакомы, так как, приходя к матери в реанимацию, Елена переодевалась в приёмном покое.
Оживлённый разговор стих. Все смотрели на неё.
К ней подошла знакомая фельдшер.
-Маргарита, - вспомнила Елена её имя.
-Я Ткачёва Елена Григорьевна... Моя мама Ткачёва Наталья Семёновна... ночью...
-Вы, наверное, рано пришли, - произнесла фельдшер. - Там... ещё никого нет. Пойдёмте, я схожу с Вами. Только ключи возьму.
Они вдвоём молча шли по асфальтированной дорожке к моргу, - небольшому беленькому домику, располагавшемуся в рощице старых деревьев, среди которых особо выделялись цветущие черёмухи, наполняющие воздух терпким ароматом. В листве деревьев щебетали невидимые птицы. Казалось, вокруг ничего не изменилось. Казалось...
Маргарита вставила ключ в замочную скважину, но провернуть его у неё не получилось..
-Хм... только и произнесла она, потом постучала кулаком в дверь.
-Лёша! Ты здесь? Открывай!
Дверь распахнулась.
За порогом стоял молодой парень, в белом халате, что-то жующий.
Лёша, ты что, ночевал здесь?
-Да я уже третий день тут живу, Маргарита Львовна. Главный разрешил. У меня послезавтра самый сложный экзамен, в общежитии не приготовишься. Там уже неделю пятикурсники свадьбу празднуют. А здесь тихо, спокойно, никто не мешает.
Маргарита что-то зашептала ему на ухо.
-Да-да, конечно. Проходите, я сейчас всё приготовлю.
Лена с Маргаритой прошли следом за парнем мимо комнатки-кабинета и оказались в небольшом зале. Четыре холодильные камеры, «рабочий» стол. В одной из камер была её мать. Точнее, её тело.
Несмотря на видимую ветхость помещения и оборудования, всё выглядело почти стерильно чисто.
Стараясь не думать о предстоящем (сама же захотела), Елена повернулась спиной к камерам.
-Может, Вам стОит что-нибудь выпить? Корвалол, пустырник?
Голос Маргариты звучал рядом.
-Нет, не надо. Я справлюсь.
Да, она справится. Она и мать всегда справлялись сами со всем, что искажало их жизнь. Поодиночке или вдвоём. Построить семейную жизнь не получилось ни у одной, ни у другой. Жили вдвоём, работали, сохраняя трепетные отношения мать-дочь.
За спиной раздался металлический лязг. Санитар открыл дверцу холодильной камеры, выкатил носилки-каталку...
-Пожалуйста, Елена Григорьевна. Присаживайтесь. Вот стул.
-А где её телефон? - вспомнила Елена.
-Телефон? - Санитар и фельдшер переглянулись.
-Не знаю, о чём Вы говорите, но её сюда доставили только в больничной сорочке. Больше на ней и при ней ничего не было. Понимаете, у нас с этим строго. Года два тому назад в больницу по «Скорой» доставили больного, он сначала в терапии лежал, потом его в реанимацию перевели, а потом... сюда поступил. При поступлении в больницу у него при себе была большая сумма денег. Ну, возможно, человек не доверял своим близким. В общем, деньги тогда пропали. Думали, что их кто-то украл. Полиция этим занималась. Всех допрашивали. Потом деньги нашлись. Больной, когда в терапии лежал, приклеил стопку денег скотчем к днищу тумбочки.
После этого по больнице издали приказ, запрещающий больным хранить при себе деньги и ценные вещи. Они подлежали сдаче под опись при поступлении больного. А в реанимации вообще нельзя телефоном пользоваться, может произойти сбой оборудования. Так что к нам... сюда... телефон не мог попасть.
Голос Маргариты звучал мягко и сочувственно.
Тело матери по горло было укрыто простыней. Лицо с закрытыми глазами выглядело так, будто мать спала.
Санитар и Маргарита тихо шептались в стороне.
Елена сдвинула простынь ниже. Левая рука матери лежала на груди, правая вдоль тела.
Елена накрыла своей ладонью кисть левой руки матери и вздрогнула. Рука была тёплой.
-А разве так бывает? - Ни к кому конкретно не обращаясь, даже не спросила, а произнесла Елена.
-Как? - одновременно переспросили фельдшер и санитар.
-Рука тёплая.
Елена коснулась лба матери.
-И лоб тёплый...
Маргарита и Алексей переглянулись. Первым к каталке приблизился санитар. Прикоснулся рукой ко лбу Натальи Семёновны.
-Этого не может быть, Вам показа...
Он не договорил, как-то спешно схватил правую руку матери Елены, пытаясь отыскать на ней пульс.
-Отойди, - Маргарита оттолкнула его, схватила ту же руку, замерла...
В пронзительной тишине на лицо фельдшера буквально наползла неестественная бледность.
-Фо... фоне... заикаясь, она явно не могла выговорить слово.
Санитар метнулся в докторскую и тут же вернулся, держа в руках фонендоскоп.
Мощным движением рук фельдшер рванула сорочку на груди Натальи Семёновны, приложила фонендоскоп. Все замерли. Мгновение, другое...
Маргарита вытащила из кармана халата телефон, трясущимися руками набрала номер и буквально заорала в трубку:
-Реанимацию в морг! Быстро!
И, обращаясь к санитару, стоявшему с открытым ртом рядом, закричала:
-Неси одеяло, её надо укрыть... Согреть...
Елена помогала Алексею укутать мать в казённое клетчатое одеяло, пока фельдшер что-то кричала по телефону.
-Водитель, …, в туалет пошёл, нашёл время, - стервозным голосом произнесла Маргарита, отключив телефон, - покатили!
Завершающее слово было адресовано санитару.
Лихо развернув каталку, Маргарита покатила её к выходу, притормаживая, пока санитар раскрывал двойные створки одной двери, затем другой.
Елена бежала по дорожке рядом с дребезжащей каталкой, держа руку матери, и никакая сила не могла заставить дочь отпустить её. Около приёмного покоя разворачивалась машина «Реанимация». Навстречу им по дорожке бежали люди в белых халатах.
Наталью Семёновну сразу поместили в реанимацию. Елену отвели в пустующую палату, укололи, и она моментально уснула. Проснулась уже вечером, за окном стемнело.
Разговаривал с ней, несмотря на позднее время, главный врач больницы. Сказал, что состояние матери стабильное, сейчас она спит, и, хотя находится в реанимации, в постороннем вмешательстве не нуждается. И совсем растерянным голосом добавил, что у неё не нашли признаков обширного инфаркта, диагностированного ранее в реанимации. Да, есть некоторые проблемы с сердцем, но не столь серьёзные.
Конечно, он принёс свои извинения, говорил сбивчиво, но по его виду было понятно, что он сам ошеломлён случившимся.
Елена слушала его вполуха и, совершенно беспардонно прервав его, спросила:
-Я хочу забрать телефон мамы. Где он?
Доктор растерялся. Но тут же сделал звонок, и через минуту в кабинет зашла женщина в белом халате, медсестра.
Телефон матери был отключен. Здесь же, совершенно не слушая того, о чём ей говорили доктор и медсестра, Елена включила его. Утреннего звонка на имя Елены в списке исходящих не было. Последний исходящий звонок был недельной давности.
-Скажите, а где всё это время... пока мама была в реанимации, находился её телефон?
Медсестра и доктор в растерянности переглянулись.
-Что-то не так?
Елена промолчала, ожидая ответа.
-Понимаете, - пришла на помощь главрачу медсестра, - при поступлении больного в реанимацию, телефоны передаются родственникам или хранятся в сейфе в ординаторской. Телефон Вашей мамы хранился в сейфе...
Тягостную паузу первой прервала Елена.
-Я не хочу никаких разборок по этому поводу. Я не хочу, чтобы эта история стала известна моей матери.
Наталью Семёновну выписали через неделю. Елена взяла отпуск за два года, сняла дачу в деревне, куда сразу и переехала с матерью. Ни в больнице, ни сама Елена так и не рассказали Наталье Семёновне о случившемся. Диком и в то же самое время необъяснимом.
В один из так любимых ими вечеров-посиделок на веранде, они пили чай из старинного хозяйского самовара, со свежим мёдом и ароматным клубничным вареньем.
-Лена, я хочу рассказать тебе одну историю. Мне просто необходимо её рассказать. Она меня немного тяготит. Да и не история это, а сон. Он мне приснился в больнице, когда я в реанимации лежала. Будто очнулась я в каком-то тёмном помещении. Ничего не видно, но так холодно! Просто невыносимо холодно. И я звоню тебе и прошу принести мне одеяло. Других подробностей сна я не помню.
Елена отвела взгляд в сторону.
-Мама, это всего лишь сон. Сон, который надо забыть и никогда не вспоминать о нём.