Жил на свете славный молодец по имени Ратья Бор. Был он чист душой и светел ликом. Жизнь вёл скромную и честную, чтил отца и мать, совестью дорожил, слово держал, в деле своём мастером прослыл. И лишь один недуг мешал ему мир всей душой полюбить да с небесами примириться. О том и сказ я свой веду.
Случилось это в давнюю пору, много лет назад. Тогда лес застыл, очарованный объятиями зимы, и никого близко к беру могучему не подпускал, пока тот сны видит да сил набирается. Шёл лесною тропой, в думы погрузившись, молодой Ратья Бор. Долго шёл, да так, что не заметил, как забрёл на опушку. Видит, изба стоит, из трубы дымок слабый вьётся да закручивается в спирали, словно заколдованный. Решил молодец в дом к хозяевам проситься – ответ держать за то, что забрёл в места заповедные, покой белоснежный нарушив. Только он подумал об этом, дверь дубовая приоткрылась, заскрипели ржавые петли, будто мыши летучие на шабаш слетелись. На порожек девица вышла, в полушубок одетая; коса чёрная из-под шали вилась до самых пят, а глаза небесным огнём сияли точь-в-точь луна в полновесье. Улыбнулась она Ратье Бору и поманила к себе. Не ослушался тот.
– Доброго знамения, молодец. Куда путь держишь? – елейным голосом пропела девица.
– Простите меня, хозяюшка, что потревожил природу-матушку. Чай, опушка милее сердцу, коли думы сюда привели.
– Не тревожься о том, Ратья Бор. Дорога твоя тернистая, вот и привела ко мне.
Удивился молодец, как девица про имя его прознала. Ведь не видал он её раньше ни в селе, ни в лесах густых, ни на сборищах праздных. Да и домик этот озябший, кажется, впервые видит.
– Не дивись тому, о чём не ведаешь, братец, – ответила девица, словно прочитав мысли молодца. – Нет в этом никакой загадки. Поживёшь с моё – начнёшь будущее за два шага наперёд видеть.
– Кто же вы, хозяюшка? – спросил Ратья Бор, а сам думает: сколько же лет пролетело, что время ни красу, ни косу девичью не тронуло серебром.
– Много, много лет. Имя моё – Велья Мира. Не дивись и тому, что молода я с виду – то наговоры знаю чудесные, что зрение вмиг обманут и разум затуманят.
– Ведунья вы али богиня, что на землю спустилась, люд родной наставлять?
– Ни то, ни другое. Для тебя я здесь, дорогу тебе указать. Заблудился ты в лесу тёмном, а все тропы снегом припорошило. Не найти тебе теперь дороги назад, в дом родной.
Похолодело сердце Ратьи Бора от речей таких.
– Неужто час помирать мне пришёл? Так знайте, я готов. Жизнь вёл честную и ко всем по справедливости относился. Мне не за что перед предками стыдиться.
– Знаю, знаю. Но спешишь ты, братец. Рано ещё небеса видать, дорога твоя не окончена.
Вздохнул Ратья Бор, не зная, радоваться сей вести или нет. Ведь неспроста думы завели его на опушку леса, куда ни один человек зимой не ходит.
– И про это знаю, – горько ответила девица, – тяжело твоему сердцу верную службу нести, железные оковы душу сковали. Но излечим твой недуг, коли сбросишь пелену с глаз да оглядишься хорошенько.
– Простите меня, хозяюшка, не понять вам беду мою. Ничто не может излечить печаль, что свила гнездо в сердце моём.
Сдвинула сердито брови Велья Мира, велела молодцу подойти. Не ослушался он и в этот раз. Взяла она его ладони в свои, поднесла к губам алым и зашептала наговоры тайные. Сколько ни старался Ратья Бор слова знакомые распознать, всё тщетно.
– Руки твои не верны тебе, братец. Знаю, мастер ты искусный, но изменит удача, и разобьётся то хрупкое, что пока ещё теплится в душе твоей.
Отдёрнул руки Ратья Бор, на лице его тень мелькнула.
– Что вы такое говорите! Одна отрада у меня осталась – жить и людям служить.
– Верно толкуешь да нескладно. Обида у тебя на сердце, небеса проклинаешь. Напрасно то – не они виной случившемуся.
– Не ведаете ли вы, кто ж повинен в том? Кто забрал то единственное, что душу мою согревало даже в самые морозные зимы?
– Ведать – ведаю, но сказать не могу. Уста мои запечатаны, покуда ты сам не захочешь вернуть радость жизни да любовь.
– Как же я могу это сделать?
– Сложного в том ничего нет. Всё в руках твоих – и жизнь, и судьба, и мир, и покой. Но руки твои не верны тебе.
– Ошибаетесь вы, хозяюшка. Живу и тружусь по справедливости я, совесть людская – всему голова.
– Мало этого, братец. Душа твоя в оковах, разбей цепи. Умойся водой студёной, разведи костёр да семь кругов обойди, руки земле предай, чтобы силушкой напитались, встань по ветру на скале высокой – позволь ему в светлых кудрях прогуляться. Так и пелена спадёт.
– Не поможет всё это, хозяюшка. Погибла любовь моя – отрада земная. Я глаза её зелёные по сей день во снах вижу. И голос слышу, что зовёт меня так протяжно…
– Покуда держишься за печаль свою, братец, не видать тебе выхода. Так и проживёшь жизнь, в горечи купаясь.
Девица развернулась и собралась в дом возвращаться.
– Постойте, хозяюшка! Неужели нет спасенья для души моей ненастной?
– Совет дали тебе, чего ж ты ещё хочешь? – скрипучим голосом ответила Велья Мира, оборачиваясь к молодцу. Увидел Ратья Бор, что перед ним стоит старуха безобразная – всё лицо морщинами затянуто, будто молочной пеной, а глаза белёсые и потухшие. – Ну, слушай, Ратья Бор: в недуге своём утешенье ты находишь, и радость твоя неживая – велесов дар, бесов кормит. Слаб ты стал, духом обнищал. Что снаружи крепок – не смотри, лета своё возьмут, дай только петле закрутиться. Что ж мне с тобой, таким хилым, беседы вести? Захочешь – сам ко мне придёшь и вопрос, верный сердцу, задашь. Вот тогда приглашу я тебя в свой дом и чаем напою. А пока варись в своём котле да меня, старую, за собой не тяни.
Возмутился Ратья Бор, что старуха так дерзко с ним заговорила, беду клича. Топнул ногой по земле-матушке, разметав снежное полотно по ветру.
– Никогда не случится этого. Слышите? Никогда! Проклинаю я наговоры ваши, и советы небес не нужны мне.
Развернулся он и зашагал прочь с опушки. Шёл куда глаза глядят. Права была Велья Мира – дороги все заметены, обратного пути не видать. Тут и ночь опустилась, луна взошла, одарив землю серебром своим. Сел Ратья Бор у ели высокой, закрыл глаза руками и тихонько заплакал. Права была Велья Мира, во всём права. Но даже в час зловещий не мог признаться себе, что в недуге своём душу тешил, чем и жил, влача остатки тепла и света, словно дворовую собаку, без вины на цепь посаженную.
Рассердился на себя Ратья Бор. Встал, вытер слёзы с лица рукавом. Тут и луна подсобила, сжалившись над горемыкой, осветила путь к родному дому. Зашёл он в родное селение и не узнал его: видит, домишки приземистые, старые соседствуют с молодыми, подтянутыми, в небеса красными шпилями стремящимися; люд незнакомый навстречу идёт, с опаской встречают они незваного гостя. Дошёл до своего дома Ратья Бор, постучал в двери. На порожек сгорбленная старушка вышла и невидящим взором оглядела незнакомца.
– Что вам надобно? Простите, не узнаю я вас. Кто вы такой? Впервые в нашем селении?
Не сразу узнал Ратья Бор в старушке родную мать. Но она была перед ним – вот её родинка на правой щеке, и непослушный локон, хоть и седой совсем, а всё так же выбивается из-под чёлки.
– Матушка, что же это вы… как это, – залепетал молодец, не веря глазам своим.
– Ах, – всплеснула руками женщина, – не может этого быть, сколько же лет пролетело! Где же ты был всё это время, родной мой!
Женщина причитала и плакала, радуясь, что видит сына живым и невредимым. Подставил он лицо своё под горячие материнские поцелуи, мокрые от слёз. На шум старик вышел, опираясь на палку. С первого взгляда узнал он сына своего славного, Ратью Бора, пустил слезу скупую и взгляд благодарный в небеса направил. Обнял молодец отца и мать своих.
– Сколько же меня не было, что вы так постареть успели?
– А ты думаешь, сам лучше нас выглядишь, – с улыбкой ответил отец, хоть голос его ещё дрожал. – Взгляни-ка на себя.
Зашёл Ратья Бор в дом, взял зеркальце со стола и оглядел себя. Перед ним предстал лик, совершенно ему незнакомый: первые морщины уже бороздили некогда гладкое полотно лица, борода сделалась длиннее и гуще, первые седые волосы уже прятались в ней, словно змейки в высокой траве. Лишь глаза его остались прежними, хоть и обрамил их прищур старческий.
– Как же это, – только и вымолвил Ратья Бор.
– Сынок, почитай, уж двадцать лет прошло. Искали мы тебя по всем весям, лесам и полям. Кого ни спрашивали, никто тебя не видел. Так и решили, что сгинул в лесу – то ли бера пробудил, то ли в реку свалился. Мать все глаза выплакала, но свыклась. Да и я слабину дал, чего уж говорить. Где же ты так задержался?
Рассказал Ратья Бор всё, как было – как девицу, обратившуюся старухой, встретил, как та наговоры шептала да речи странные вела, как рассердился на неё да как домой направился. Ничего не утаил.
– Эх, сынок, нельзя так с духами природы. А коли бы ты Морену-проказницу встретил, то и живым бы не воротился.
– Так что же мне теперь делать?
Старики посмотрели друг на друга, обменялись мудрыми взглядами.
– Идти тебе надо, сынок, обратно в лес, на опушку. Поклонись Велье Мире да вопрос задай, что ждёт от тебя она.
– Как же мне спрашивать, ежели я не знаю, о чём.
– Нехитрое это дело. Живи в гармонии с природой, и та обязательно откликнется. Но это завтра, а сейчас – ложись-ка ты спать. Утро вечера мудренее.
Уснул Ратья Бор, только голова подушки коснулась. Снились ему сновидения чудные про Морену-проказницу, с весёлым смехом с метелью танцующую, да зелёные глаза любимой, смотрящие из реки глубокой, залитой лунным светом. Проснулся он рано – заря только-только начиналась. Одевшись, вышел из дома и умылся студёной водой, затем бросился на землю и приник к ней, вымаливая силы. Костерок соорудил нехитрый, семь раз его обошёл, пока огонь руки лизал, словно верный пёс. Взобрался на холм и подставил лицо ветрам благодатным. Наконец, вдохнул полной грудью Ратья Бор, ощутил радость жизни и силушку нечеловеческую, что стремительным потоком по жилам разлилась.
Пришло время возвращаться на опушку. Обнял Ратья Бор отца и мать, крепко поцеловал их.
– Кто знает, свидимся ли ещё, родные мои. Берегите себя.
– И ты береги себя, сынок, – сквозь слёзы прошептала мать, а отец крепко похлопал сына по плечу.
Долго шёл Ратья Бор, не зная направления. Дорога вела его мимо елей да сосенок, блуждая в лесных потёмках. Наконец, вышел он на опушку и увидел уже знакомый дом с вьющимся из трубы сиреневым дымком. На порожек вышла старуха и хитро прищурилась.
– Кого судьба пожаловала!
– Здравствуйте, хозяюшка, – поклонился ей в ноги Ратья Бор. – Я пришёл к вам за наказом. Вопрос задать хочу.
– Ну, задавай свой вопрос, молодец, – ухмыльнулась старуха.
– Не позволите ли мне чаю с вами отведать?
– Отчего же не позволить – будь гостем дорогим.
Ратья Бор зашёл в чистый и светлый дом. Куда ни глянь – везде глаз радуется, так приятно всё было устроено. Следом за ним зашла Велья Мира. Махнув чёрной косой, она пригрозила тонким пальчиком коту, устроившемуся на столе у печки. Тот недовольно зевнул и отправился дремать под лавку. По чашкам уже был разлит чай, сладким ароматом манило варенье, а середину стола венчал пышный ягодный пирог.
– Что же ты, Ратья Бор, так много времени впустую провёл, – посетовала девица, усаживая гостя за стол.
– Не ведал я, что заблудился в собственной тьме, хозяюшка. Ускользнула от меня правда, кривда поселилась в сердце. Любил я всей душой зеленоокую свою, но сгинула она в водах речных. С тех пор не было мне покоя.
– Знаю, знаю. Но теперь пришёл ты, а значит, исцелишься. Время пройдёт ещё не мало, но и не много. Светлая весна трижды сменит мрачную зиму, прежде чем круг жизни возобновится. И девица сероокая уже вышла на дорожку, залитую лунным светом – к тебе путь держит. Вновь почуешь ты радость, тепло и свет. Вновь счастье и покой обретёшь.
– Что же мне делать до тех пор?
– Чай стынет, братец. Пей его, пей, родной.
Ратья Бор сделал первый глоток пряного напитка. Покой, словно мягкая перина, окутал его. Он сделал второй глоток. Вернулась радость жизни и заструилась рекою по венам. Он сделал третий глоток. Всё вокруг заволокло сиреневым туманом. Голова закружилась, и молодец провалился в сон.
Очнулся он в родном доме. Сел и огляделся – всё по-прежнему, как было двадцать лет назад. Взглянул на себя в зеркальце и расхохотался во весь голос.
– Что такое? Случилось чего? – спохватилась его помолодевшая мать, вбегая в комнату.
– Нет, матушка, родная моя! Теперь всё хорошо будет.
Ратья Бор крепко обнял мать и вышел во двор – умыться студёною водой.