Воспоминания отца.
2-го марта 1942г. меня отправили слушателем на курсы
усовершенствования заместителей командиров частей по
снабжению Интендантской академии Красной Армии
имени В.М.Молотова в г. Ташкенте. Все те-же слушатели
военных курсов при Харьковской Военно-хозяйственной
академии.
Раздалась команда зычным,волевым,громким голосом:
-Приступить к занятиям!
И все группами пошли в лекционный зал.
Командир курсов-полковник, высокий,пожилой,сухопарый, с хорошей военной выправкой. Участник революций и гражданской войны и не раз глядевший смерти в глаза, стоял перед нами с боевыми орденами на груди.
С молодым взглядом серых глаз, смотрящие через очки, ознакомил всех с ситуацией, сложившейся на боевых позициях наших войск.
Говорил не громким, командирским, повелительным голосом:
-Весенние события 1942 года на фронтах,особенно на Харьковском направлении, сложились печально для наших обороняющихся войск. Немцы, сосредоточив шестую ударную армию, усиленную танковыми корпусами и воздушным флотом, под командованием генерала Паульса, пошли на прорыв наших обороняющихся войск. Несмотря на ожесточенное двухнедельное сопротивление наших войск, сопротивление было сломлено,
фронт был прорван. Наши войска, теснимые врагом и неся большие потери, начали отходить в Старобельские степи,оставляя город Харьков.
В конце лекции на тему" Обеспечение полка на марше и во встречном бою", начальник курсов сказал:
- Скоро мы с вами распрощаемся.
Группа после этих слов мгновенно затихла, все сидели, затаив дыхание, все ждали чего-то невероятного. Такая была тишина, было слышно гудение пролетавшей над головой мухи. Пауза начальника была недолгой.
-Вашу группу приказано готовить к отправке в город Москву,- и добавил:
-Вероятней всего, это будет во второй половине июля.
Это решение, очевидно принято, в связи со осложнившейся обстановкой
на фронте. А поэтому,- продолжил он,- для того, чтобы пройти всю намеченную девятимесячную программу для вашей группы, мы приняли решение, классные занятия сократить до минимума, заменив их лекциями. Их вы должны слушать внимательно и на самоподготовке глубже разобраться в том, что мы вам рекомендуем. В скором будущем, придётся решать вопросы обеспечения практически, самостоятельно, в тяжелых фронтовых условиях. Тот, кто правильно будет совмещать теорию с практикой, тот будет уважаемым среди военнослужащих частей.
Ташкентское солнце так нагревало город за день, что ночная прохлада не успевала остудить воздух. И в здании, где разместилась Харьковская Военно-хозяйственная академия, и в общежитии с двухъярусными кроватями где размещались все, кто проходил переподготовку командно-хозяйственного состава тыла вооруженных сил страны, стояла удушливая духота. Дышать было нечем. Приходилось открывать окна и двери, закреплять их на ветровые крючки. Волна свежего, утреннего воздуха, ворвавшегося в открытые окна и двери, не успевала ещё достигнуть безмятежно спящих и утомленных ночной духотой людей, раздавался оглушительный надтреснутый бас:
-Подъем!
Это был голос сорока пяти летнего дневального. Не успевали одеться, как тот-же голос продолжал:
-Выходите строиться на зарядку!
Начинался новый, не похожий на предыдущие дни, день изнурительной двенадцатичасовой учебы, четырёхчасовой самоподготовки, перерывы на приём скудной пищи и шестичасовым сном.
Ночь была душной и тревожной. Беспокойно ворочаясь во сне, меня мучали кошмары. Снился первый бой. На огромном равнинном просторе грохот боя затих. Немногие из уцелевших, небольшими группами отходили по недозревшей ещё пшенице. В полях было тихо и пусто, только едкий, горький дым расстилался от догоравших танков и автомашин. Я шёл, оглядываясь по
сторонам, дым лез в засохшее горло, мешал дышать, слезил глаза. Кругом валялись разбитые пушки, орудийные передки, повозки, убитые лошади и всюду трупы, трупы.... Мне казалось, что я иду не по земле, а плыву над ней.
Почему так много наших?- этот вопрос сидел у меня в голове.
Вот орудийный расчёт- весь в повалку. Вот лежит боец с оторванной рукой, с широко раскрытыми глазами, смотрит в небо,но не видит его.
Этот- лицом в землю. А этот уже не человек,вторая половина его где-то рядом.
Из-за стелющегося дыма на западе, не было видно догоравшей вечерней зари. Медленно угасал страшный день, унося с собой в неизвестность многие человеческие жизни. От всего увиденного сердце защемило, я стал задыхаться. Резкая боль в ноге заставила меня проснуться, я застонал. Нога ныла. Я вспомнил, что это был мой первый бой, где я был ранен в ногу. Рана давала о себе знать.
-Наверное будет дождь,- подумал я.
Апрель месяц стоял тёплым, солнечным. Несмотря на прохладные и свежие зори, в дневное время температура воздуха поднималась до 25-30 градусов. Эти прошедшие тяжелые два месяца переподготовки для меня приобрели иной внутренний смысл, иную окраску. По необъяснимому ощущению я впитывал все, что преподносили преподаватели- разумные, необходимые,
нужные военные занятия. Я тяготел к знаниям. Это делало меня сильным, знающим и нужным.
Апрельская лунная ночь. Слушатели уже спят, некоторые с храпом
смотрят сны, другие в полусне переворачиваются с боку на бок. Я лежу
на втором этаже двухъярусной кровати, везде тихо, сонная тишина.
Изредка слышался гудок паровоза, проходящего невдалеке, да шарканье
по асфальту шагов запоздалых прохожих. Спать не хотелось, мысли
меня будоражали. Они, как мелкая облачность, то появлялись, то исчезали. Сквозь прутья кроватной решетки стал смотреть на освещенную луной улицу. Вдали, за темным силуэтом одноэтажного дома, терялись, в ещё неполном сумраке, горы. Они напоминали стадо исполинских верблюдов. Ближе, у самого предгорья, изредка мелькали непогашённые огоньки большого аула. Левее -два громадных корпуса текстильного комбината. Они стояли как два недремлющих стража, возвышающихся над городским пригородом. Фонари везде почти потухли. Тускло светила лампочка над тумбочкой дневального.
Город жил до предела напряженной жизнью военного времени. Эшелонами прибывали эвакуированные люди из опасных фронтовых зон. Это были женщины с детьми, старики и раненые. Город был так насыщен людьми и ранеными, что местным властям приходилось развертывать палатки. Часть эвакуированных людей отправляли в аулы. Несмотря на большое количество поступающих людей, эвакуированных заводов и отправляемого военного снаряжения и военного формирования, улицы города были полупустынные, не
было гуляющих людей. Все было подчинено напряженному труду по обеспечению фронта всем, чем только располагала его
промышленность. Только цветы на газонах росли не ведая печали. Они, своим буйным цветением ласкали человеческий глаз, обдавая ароматом проходящих мимо них людей.
Вот и кончился ещё один день тяжелой учебы. Голова гудела. Мысли с трудом переворачивались в голове, было тревожно, сон не приходил. Мужская сила буйствовала во мне. Хотелось ласки и тёплого женского плеча. Хотелось ласковых рук и нежных поцелуев. Где сейчас моя Татьяна с моими дочками? Когда я смогу их увидеть?
Война! Война! Все-ли с ними в порядке? Как они и где сейчас?
Эти мысли постоянно не давали мне покоя. Мысли о моей маленькой семье проносились в голове и не давали мне возможности уснуть. В небе над городом расплылись темно-синие тучи, потемнело. Тревожно качались вершины тополей. Капли первого весеннего дождя, косыми трассами прочертили воздух. Стало свежо, я уснул.
Опять та-же самая равнина. Но весенняя, цветущая. Я иду по тропинке через эту равнину. На плечах у меня сидит дочурка Лида, ей всего три годика. Рядом со мной идёт моя красавица жена Татьяна. Войны ещё нет. Равнина цветёт буйным цветом. На душе мне легко и радостно. Я держу дочурку за ножки, а она размахивает руками и что-то щебечет. Татьяна поворачивается ко мне и смеётся. Как сильно я их люблю! Пятимесячную Леночку оставили с
бабушкой. Она совсем ещё кроха. Ей рано ходить на такие прогулки.
На Лидочке ситцевое коротенькое платице, а в пушистых белых
волосиках огромный бант в яркую полоску.
Вдруг навстречу группа военных. Это офицеры старшего состава. Они идут чеканным шагом с жесткими лицами. Мне надо- бы опустить дочку на землю и отдать офицерам честь. Но я не могу этого сделать, дочка крепко держится за меня. Офицеры молча проходят мимо.
-Что-же теперь будет? - взволнованно спросила Татьяна.
-Тебя накажут, отдадут под трибунал ?
Я просыпаюсь в холодном поту. Это был сон? Или такое уже было наяву?
Я никак не могу вспомнить. Падаю головой на подушку и опять засыпаю.
Сновидения путаются, меняются.....
И вот я уже оказываюсь в своём родном селе Покровское, на древней земле Одоевских князей. Все это происходит в юношеские годы, до войны, когда кроме своего села и его жителей, я никого больше не знал и ничего не видел. Бегу я по тропе, протоптанной людьми и коровами, к верхним
прудам. Там, на небольшой площадке у амбара, в грязи лежит пойманный амбарный вор со связанными руками. Жители села решили совершить над ним самосуд. Сердце от напряжения и бега колотилось в груди, пытаясь вырваться. Боялся опоздать, что не смогу увидеть, узнать, как происходит самосуд. Моё юношеское сознание подсказывало- нельзя убивать человека без суда и следствия. Нельзя срывать свою злобу на человеке,который поступил безрассудно. Надо во всем разобраться, узнать, выяснить. Что его заставило
обкрадывать и оставлять многие семьи без хлеба и семян.
Но я не добегаю до площадки, где происходит самосуд. Босые ноги
увязают в весенней грязи, я их едва переставляю. Немеют руки и все тело.
Я бегу, как в тумане, медленно, с большим усилием. Стараюсь обойти дорожную лужу, подскользнулся и падаю. Поднимаюсь, сворачиваю к изгороди и вдруг вижу покачивающиеся девичьи босые ноги.
В изумлении останавливаюсь, поднимаю голову и вижу. На толстой верхней жерди сидит незнакомая девушка. Золотые курчавые волосы распущены, над глазами пушистые ресницы. Она в батистовом платье. Сквозь него просвечивается её тело. Она беззастенчиво улыбается, показывая изумрудные зубы. Она посмеивается и говорит:
- Привет Лёньча!
Я забываю обо всем на свете. Стремительно подхожу к девушке, но тут- же вспоминаю, что оставил лошадей в поле невыпряженными из плуга. Взглянул на свои грязные руки, ноги и грязные холщовые штаны и рубашку. Прихожу в замешательство. Моё лицо покрывается краской стыда. Останавливаюсь в двух шагах от изгороди, на которой сидит девушка и не знаю, что мне делать. А когда вспомнил, поднял голову, на изгороди никого уже не было. Девушка исчезла, как приведение. Тогда я бросаюсь за изгородь, и как по волшебству
передо мной возникает моя жена Татьяна. Подходит ко мне и,положив
на мои плечи свои исхудавшие тонкие руки, говорит:
- Все-таки пришёл. Я знала, что придёшь!
Её глаза, полные тоски и отчаяния, смотрели на меня. Я вскочил, сел на койке и руками схватился за голову. Скупая мужская слеза покатилась по щеке.
-Хотя - бы ещё раз её увидеть,- шептал я, думая о своей Татьяне.
Ташкентское лето, не смотря на военные трудности, начинало набирать силу. В весенний месяц горизонт, частенько, затягивался серой дымкой, зато теперь он раскрылся на всю видимость глаз, в ширь и в даль. В солнечных ярких лучах сверкают арыки, вода в них стремительная, прохладная. Это
прозрачная, холодная, горная вода. Вдали у горизонта, подобно каравану верблюдов, груженных хлопком, тянутся по всему горизонту горбатые, снегом покрытые горы. Они подставляют солнцу и ветру крутые, отвесные спины и отлогие бока, сливаясь с небом. За городом, на несколько сотен километров, до самых гор, тянутся бесконечные зеленые, широкие поля хлопчатника, его кустарники, напоённые горной водой, набирали силу. Неокрепшая и не
набравшая полной силы зелёная листва, при незначительном дуновении ветра, весело между собой о чем- то шепталась.
Прибывание в Ташкенте подходило к концу. Оставалось лишь несколько дней для экзаменов и отправки в Москву. Всем уже надоело учиться, хочется действовать, воевать. С фронта приходили тревожные вести. Может перед отправкой на фронт дадут несколько дней увольнения. Каждый из нас мечтал о возможности свидания с семьей. Хотелось приласкать детей и любимую жену.
Когда ещё увидимся? И увидимся ли???
Воспоминания отца-Думчева Алексея Алексеевича 1912г. рожд.