Белые ночи в Питере, дом полон, но не тесен. Где счастье – всегда много места, всем хватает, в том числе для радости, которую привозят гости, особенно, если это – друзья. Встречаем Виктора с женой из Краснодара.
Прошлой осенью возвращались мы с Ирой из отпуска, с моря, поездом. Везли прекрасное настроение. Хорошим хочется поделиться с близкими. Уже в поезде неожиданно для себя, предлагаю:
– Помнишь рассказывал про Виктора из Академгородка? Давай заедем.
– Которому не хотели устанавливать телефон? Ты хочешь?
– Конечно.
– Тогда и я хочу.
Дело в том, что у Виктора очень громкий бас. Защитил он диссертацию, не по голосу, а зря – мог бы. Дали ему отдельный кабинетик, пришел он с просьбой поставить городской телефон.
– Зачем? Тебя и без телефона слышно.
– Мне с Москвой разговаривать.
– Открой окно.
Вышли в Краснодаре часа в три ночи, хорошо, что нашли такси. Стоим на первом этаже перед дверью в новой пятиэтажке. Они, как все хрущёвки, одинаковы. На стенах успели появиться надписи. Напротив нужной нам двери дважды подчёркнуто одинокое слово «Козёл». Написано с большой буквы. Уважают. Надеюсь, что это не к Виктору, не в смысле моего уважения, конечно. Ира берёт инициативу в свои руки. Звонит кодом: один длинный, два коротких. Длинный, конечно, условно, ночь всё-таки. Такое впечатление, что даже звонок у неё нежный. Ждёт минутку, повторяет код. Топают босые ноги, заспанный голос:
– Кто там?
Ира приглушённо, на явку ведь зашли, называет пароль:
– У вас продаётся славянский шкаф?
Короткая пауза – не проснулся. Тишина.
– Что? Что?
– У вас-таки продаётся славянский шкаф?!
Мы слышим (мы – неправильно, слышит весь подъезд) хохот. Шаляпин в образе Мефистофеля огорчился бы. Распахивается дверь, попадаем в крепкие объятия мужской дружбы.
Днём, за столом, украшенным цветами (имеются ввиду наши жёны) и вкусными закусками, Нина рассказывает. Залетел к ним недавно в квартиру попугай, не понравилось ему, где раньше жил. Он знает много слов и, хорошо что нечасто, перемежает их нецензурными. Дали объявление, никто не приходит. Купили большую клетку — жалко мебель, надоело оттирать. Он много ест и много летает. Консультировались, как отучить от лишних слов – научите другим. Нина быстренько и научила: «Виктор дурак». Когда садятся за стол, то у попугая наготове непременная фраза: «Хорошо сидим». Квартира новая, пригласила она коллег отметить событие. Работа тоже новая, коллектив дружный. Начальника звать не хотели – шуток не понимает. Не приглашать – неудобно. Мужа дома не было, его никто ещё не знает, в том числе имя. Сели за стол, выпили, закусывают. Попугай комментирует: «Хорошо сидим» — общий смех.
Нина поясняет:
– Он много говорит и, главное – понимает.
– Выпусти, пусть полетает, может поделится чем-нибудь интересным.
Открыла клетку. Начальник, Виктор Михайлович, молодой мужчина, сидит во главе стола, он выше всех, на макушке лысина. Полетал попугай, полетал и сел ему на голову. Тот возмутился, прогнал:
– Почему ко мне сел?
– У одного тебя площадка приготовлена.
Попугай покружил и вернулся. Трогает клювом лысину. Начальник спрашивает:
– Что он там делает?
– Изучает.
Притихли в ожидании. Птица разобралась быстро:
– Виктор дурак.
Грохнули все. Начальник даже заикаться стал.
– От-ткуда попугай знает, как меня зовут? — Выпусти, пускай полетает, расскажет что-нибудь интересное.
Берёт Виктор бутылку вина, смотрит на градусы. Я интересуюсь, глядя на погоду:
– Обнуляешь?
Понимающий смех Мефистофеля. Причину нужно пояснить. Получил Виктор ту самую квартиру в Академгородке зимой, а холод был собачий, каждый день температура держится около сорока. Я с другим приятелем в Сибири первый год. Выходишь на улицу – красота: белый-белый снег (пачкать нечем и некому), золотистые стволы сосен блестят на солнце, зелёные иголки. Не успеваешь налюбоваться, как начинает колоть щёки и нос морозными иголками – стальные. Больно. Снимаешь перчатки, оттираешь, и так всё время, пока не добежишь до работы. От меня – далеко, поэтому втроём живём у Виктора.
Утром он звонит из телефона-автомата в институт, договаривается, что не придём – работаем дома. Возвращается через гастроном и, радуя нас, показывает бутылку:
– Обнуляем погоду. На улице – минус сорок, внутри будет плюс сорок.
Я продолжаю: «Уместно ли сейчас вспомнить другое обнуление – экономическое». Соглашаются.
Играли в волейбол на улице «на вылет», тогда «модно» было, иногда собиралось до десяти команд. Составы сильные, были и мастера спорта. Проигравшие скидываются, покупают шампанское победителю, и они здесь же, на площадке, разливают, естественно всем. Вечер, лёгкий ветерок у земли, вверху – сильнее, облака торопятся, стали сплошным чёрно-серым месивом, закрыли весь горизонт на западе. Однородная масса всё темнее и темнее, включилось уличное освещение, и вроде бы, даже пахнет, но приятно – землёй. Дело рук человеческих, правильнее, конечно, не рук, а другого места, которым, наверное, это придумали.
Действительно – земля, из Казахстана. Распахали целину, защиты никакой, эрозия почвы. Сильный ветер поднимает чернозём и уносит на гигантские расстояния. Не дали доиграть – нам то что, выпьем просто так. А вот политико-экономическая игра власти обнулила хлебный баланс, пришлось импортировать. Дошло до событий в Новочеркасске.
Можно улыбнуться нашей прошлой жизни, когда молодой, то улыбаешься не зависимо ни от чего – просто так. Виктор продолжает. С одной стороны – наука, с другой – мелочи быта. Большое общежитие для молодых специалистов. В Академгородке интимная проблема – нет презервативов. Люди учёные, знают, что от несоблюдения правил техники безопасности человек может не только умереть, но и родиться. Каждому командировочному их заказывают. Лечу во Львов. Гостиница в центре, а я не взял мелочи: зубную щётку, пасту... Каждый день за чем-нибудь спускался в аптеку. Она в гостинице. Познакомился с продавщицами, молоденькими девушками. Чувствуется, что интересуются не только лекарствами. Весь город обклеен афишами ансамбля «Берёзка». Они заселились сюда же. Снуют автобусы, развозят их на работу: на репетиции и спектакли.
Через день звоню в Академгородок: всё прекрасно, свою работу сделал, возвращаюсь.
– А презервативы?
– Какие?.. А чёрт, в суете забыл.
– Что у тебя там, никаких дел на личном фронте?
– Я-таки – дезертир.
– Бегом в аптеку.
Ругаю себя, спускаюсь.
– Что опять забыл?
Не знаю, как сказать тем более, что именно я забыл. Кто-то же мне напомнил. Стараюсь говорить потише, наклоняюсь ниже:
– Дай, пожалуйста… пачку презервативов, – но мой-то бас похоже слышат и в коридоре, оттуда заглядывает горничная.
Знакомая уже аптекарша, молоденькая такая, в кофточке, застёгнутой по самую шею, отворачивается, под прилавком аккуратно заворачивает в бумагу. Раньше так делали – стеснялись продавцы и покупатели. Даёт пачку – это две штуки. Поправляю:
– Мне большую пачку – коробку.
Удивлённо смотрит.
– Целую упаковку? Но там же 100 штук.
– Такую и нужно.
Оглядела меня, будто первый раз видит, поводила плечам, хотя при чём тут плечи, и ушла. Приносит упакованный свёрток. Хихикает.
– На «Берёзку» вечером идёшь?
– Сегодня некогда.
Не объяснять же, что вечером придут в номер на последнее «совещание» заказчики. Народу в аптеке нет, из остальных окон высунулись, прыснули. После «совещания» пошёл в ресторан, о закуске, как водится, мы не подумали. Подсел к девушкам из ансамбля.
– Чем занимаетесь?
– Портной, зашиваю дыры в карманах экономики.
– Не заметно, деньги проваливаются.
– Вы сегодня вторые, кому рассказываю, – на пальцах объясняю, как в экономике это делается.
Неожиданно проявили живой интерес, обидно, что не к молодому учёному. Говорят, что их беспокоили дырки только на пуантах:
– Надо же, как интересно, завтра приходите дорассказать, обязательно!
Утром сообщаю ребятам, что вчера купил, вечером улетаю.
– Сколько?
– Коробку, сто штук.
– Одну? Идиот, на целое общежитие. Возьми ещё одну! Поторопись, не то разберут.
– Вы знаете, как они на меня вылупились?
– Дурак, от зависти. Была бы возможность, пошли за тобой.
Спускаюсь в аптеку. Там вчерашние девушки из ансамбля:
– Давно так замечательно не проводили время, как с вами. Мы не поехали на репетицию и можем начать с обеда, будем первыми.
Приглашение слышат продавщицы.
– Что на этот раз забыл?
Неловкое молчание, привлекать внимание не хочу, наклоняюсь как можно ближе. На «моей» аптекарше нарядная блузка, глубокий вырез приглашает заглянуть.
– Дай, пожалуйста... ещё коробку, – из соседних окошек высунулись поглядеть на меня. Я бы на их месте вышел. Смотрю на её лицо – никогда в жизни не видел больше такого удивления.
– Закончились?!
Из повести "Признание в любви"