М.М.КИРИЛЛОВ
ТЕЛЕФОН ТЕЛЕФОНЫЧ
Миниатюра
Люди теперь, не только работают, но и живут на «удалёнке». Это выражение, впервые возникшее у нас весной 2020 года и конкурирующее теперь разве что только с термином «самоизоляция», стало всенародным и прочно вошло в наш лексикон и практическую жизнь. Это - словесные «дети» всемирной пандемии, вызванной коронавирусом неизвестной продолжительности. Попытки ограничить это массовое эпидемиологическое явление, предпринимаемые в нашем государстве, да и во всех других регионах мира, главным образом, по экономическим причинам, сами по себе, оказываются пока малоэффективными и не оправдывающими ожиданий. Усилия эпидемиологов продолжаются и наращиваются, но пока мощь малоизученного эпидемического процесса, видимо, преобладает над возможностями человечества. В этом всё дело.
Вы помните, многие люди ещё недавно страшились мировой пролетарской революции, обещавшей всего лишь освобождение угнетённых от эксплуатации. А как же быть теперь – в ожидании возможной гибели всего человечества от инфекции?! Это будет пострашнее революции пролетариев, причём, прежде всего, вновь именно для трудящихся всего мира. Здесь ведь и самая тщательная «удалёнка» и энергичная вакцинация могут не помочь, так что не пришлось бы нам всем со временем удалиться в мир иной - «загреметь под фанфары», если это не преувеличение? А не хотелось бы…
Поскольку эти глобальные проблемы я всё равно не решу, оставляю их обсуждение более сведущим, сосредоточившись лишь на своём, обычном житье-бытье, в условиях вынужденной длительной самоудалёнки от всего на свете (удалёнки без кавычек). Сейчас только старость не имеет «удалёнки», не так ли?
Пару слов о себе, не потому, что это интересно, а для ясности.
Мне полных 88 лет. Для бывшего школьника времён войны это немало. Я – в прошлом военный врач, проработавший 60 лет. Со мной больная жена, школьный педагог, с которой мы прожили вместе уже 68 лет. И наша, уже взрослая семья, живущая не с нами и далеко от нас. Как и у всех, у нас есть и прочая родня, и уже очень редкие друзья и ученики. Но для меня, плохо передвигающегося даже по квартире и слабо видящего, не очень здорового человека, к тому же живущего на 10 этаже дома без выхода на улицу последние 6-7лет и уже в почти полной самоизоляции, даже при социальной поддержке, жизнь складывается не легко. Впрочем, как и у большинства стариков.
Главное же во всём этом - резкое ограничение живого общения с людьми по разным причинам и, как следствие, истощающий рост одиночества. Сейчас, даже для более молодых, это - большая беда. Жизнь в этих условиях утрачивает, особенно для старого человека, былую целесообразность.
В прошлом у нас с женой ранее была богатая жизнь. И нашей прекрасной советской страны, и наша собственная жизнь. Мы много сделали и многого достигли. Есть, что вспомнить и передать нынешнему поколению, что мы всегда делали и пытаемся делать даже сейчас. Но всё это, в основном, в прошлом, теперь им и поделиться–то не с кем. А ещё страшнее, если оказывается, что многим, особенно молодым, это уже и не нужно. Потребности у них не те, вкусы другие, удовлетворённость не тем. Да и сами люди стали другими. Тяжко это сознавать и с этим встречаться.
Что же остаётся нам в этих условиях для внешнего общения? Интернет, телевидение и телефон? Только этим и пытаемся жить, словно бы на что-то ещё надеемся. Но и это, к сожалению, – всего лишь, иллюзия окружающей реальности и, тем более, радости.
А что там, в этих средствах массовой информации? Однообразные новости с постоянным, устрашающе-тревожным, акцентом на вирусную опасность и, тем не менее, неадекватно неохотное отношение населения к спасительной вакцинации, по-прежнему шумные и какие-то малоавторитетные политические ток-шоу, частые огорчительные сообщения о похоронах великих артистов советской эпохи, навязчивая демонстрация полуобнажённой богемы, разводов и измен как почти единственной нормы в сегодняшней жизни театральной интеллигенции, популизм эпатированных политических шутов и всепоглощающее, неограниченное раздолье рекламы. Именно этим и живёт современный интернет и телевидение. Их компетентность, уровень культуры, интеллектуальная и духовная высота очень не высоки. Это безмерно утомляет, огорчает, а нередко и возмущает. Смотреть и слушать нечего.
Остаётся связь по телефону. Местному и междугороднему. Тут и денег не жалко, дорого ведь живой голос услышать, тем более родного человека. Это радует. Но темы разговоров, подчас не радостные, неожиданные отрицательные известия, жалобы на болезни и материальные трудности, усталость и замотанность собеседников часто огорчают так, что без корвалола иногда и заснуть не удаётся. Бывает, иной раз, даже боишься набрать телефонный номер, так как ведь могут и огорчить. Друзья-то все такие же старые и больные, как и ты сам. Время нас, восьмидесятников, выталкивает из настоящего и будущего не сулит. Поэтому телефонная связь часто похожа на ходьбу по канату на большой высоте. Шаг влево, шаг вправо и…
Разговор с молодыми часто не предсказуем, их развитие всё более нетрадиционно, они живут теперь чем-то другим, как они ошибочно считают, более прогрессивным. Молодёжь, впрочем, как и прежде, часто переоценивает новизну и само значение своего появления на свет. Они не понимают, что без нас, их прошлого, их нет. Традиционный консерватизм, пожилых, их уже не устраивает и часто безосновательно отдаляет их от родных людей и полезных традиций. На самом деле, течение жизни, даже в наше время, более эволюционно, чем они думают. Тем более, в более инертной, духовной, области жизни, где особенно ценна преемственность и уважительная солидарность поколений. Нарастающую отдалённость людей нельзя объяснить только их занятостью, особенностями характеров и социальными ограничениями.
Ловлю себя на мысли, что я сейчас гораздо ближе к своим дедам, чем к внукам. Их будущее, при всей их активности, мне не ясно. Это сказывается и на нашем телефонном общении и не только у меня.
Сокращение общения со сверстниками, однокашниками, учениками и, тем более, с родными, в последние годы родило во мне устойчивое ощущение, что, возможно, я пребываю ныне где-то на каком-то далёком острове в Океании, где лишь иногда у самого горизонта белеют чьи-то далёкие и одинокие паруса проплывающих мимо кораблей… Может, там мои? Как они там? Вряд ли. Да и если даже так, заняты своим делом и им не до меня.
Такого одиночества, похожего на не заслуженную ссылку, особенно в старости, какой бы ни была жизнь, я бы Вам не пожелал.
Тут мне как-то неожиданно даже подумалось, а что если разговаривать в такие минуты с самим телефоном, когда гудки есть, а абонент не отвечает, что становится обычным. Не пропадать же и звонку, и мне?… Я попробовал.
Очень просто: ты к гудкам в трубке как бы обращаешься: «Привет, дружище!», а телефон в ответ гудит и гудит, спокойно так, и как бы при этом, вроде бы, что-то обещает. Но никогда не огорчает.
Сначала я говорил ему огорчённо в трубку: «Эх ты, молчаливый мой «Телефона-телефона…», а подумав, стал именовать его более дружественно и уважительно - «Телефон Телефоныч». Он же не виноват, что его таким сделали. Я его как бы задабриваю, а он продолжает себе гудеть, как его научили: «Я здесь, я здесь, я на связи…»
Я убедился, ему всё можно рассказать, о себе, как себе, это было тем более важно, что поговорить тебе тогда было больше не с кем. Выскажешься, и вроде бы на душе легче станет. Телефон Телефоныч в ответ всегда деликатно так отвечает мне со своим неизменным постоянством и доступностью.
Разговор с самим собой? А что? Молятся же, например, верующие про себя или негромко вслух, перед стоящей на полке в светлом углу дома, иконке молчащей, но внимательной, всё понимающей и всё прощающей богоматери? Помолятся-помолятся, тяжесть с души снимут, пообщаются, как с живой матерью, и живут себе дальше спокойно. Ну а как ещё вернуть себе душевное равновесие и успокоение в этой нашей тревожной жизни, а-то даже и прощение, если тяжко на душе, а открыться некому?
Можно, также сердечно, как с телефоном, «поговорить» и со своей, уже ушедшей, настоящей матерью, просто так, по памяти, мысленно, глядя на её портрет или фотографию… Это же маленькое счастье…
Может быть, кто-нибудь воспользуется и этим моим душевным предложением разговора с самим телефоном как с посредником отсутствующего абонента? Важно только найти своего Телефон Телефоныча и договориться с ним об этом. Рассказывать об этом другим, конечно, не нужно, как и о всякой личной тайне. Сам знаешь, и молчок. Тебе полегче стало, но могут ведь и не понять.
Конечно, это не то, чего хотелось бы, но, как говорят, на безрыбье и рак – рыба. Всё лучше, чем ничего… Если у тебя нет друга, выдумай его… «А Вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Телефон-Телефоныч – это та же флейта, просто сделанная позже и из другого материала.
Старость человека очень богата прошлым, которым он не успел воспользоваться и поделиться с другими, но он очень беззащитен. Стариков – подлинную соль Земли - надо беречь. Это – кладовая. Вы согласны со мной?