Алан отрыл глаза, протянул руку к письму, лежащему на табурете, и безжалостно порвал его.
А вслед за этим , он достал новый лист бумаги, и начал писать снова…
И, сколько раз мне ещё предстоит просыпаться серым, промозглым утром, и сжавшись в комок, кататься по постели,
,рыча от ненависти к самому себе? За то, что не удосужился найти тебя и всё это сказать ещё тогда, тогда, в той жизни.
Да как бы я смог тебя разыскать? Смог бы, если бы только понял вовремя: будущего нет. Будущее—миф, придуманный для самоуспокоения. «Ничего, всё впереди»- так мы врём себе, от трусости, от того, что не хотим признать свою неспособность жить истинной, а не мифической жизнью.
Ну, и вот, подходит время, когда ясно, как божий день: нет никакого будущего. Есть только прошлое.
А раз так… Любовница мне нужна только такая как ты.
Почему? Потому что кроме тебя, никто не сможет вызвать во мне истиной, бешеной страсти.
И я рано, или поздно, убью тебя. А ты станешь (непременно станешь!) возвращаться с того света и мстить мне, превращая остаток моей жалкой жизни в чистый кошмар!
Ну, да, всё как ты говоришь...Ты старая, совсем уже не сексуальная, но мне нужна ты и только ты!
И ты доведёшь меня до безумия.
В моей жизни тогда будет всё… Но не будет пустоты!
А я всё-то себя обманывал, делал то, что вообще, к чёртовой бабушке, не нужно.
А нужно? Да просто припасть к твоим холодным, бледным, покрытым сетью склеротических вен, ногам—щекою, губами, глазами. И—оставаться так, до «момента истины», или до прихода этой, ну, которая с косою ходит…
И не знать больше ничего. Не хотеть больше ничего...Не просить. Смешно: кого просить, не тебя же. А больше никого не надо.
Алан по привычке занёс руку: порвать письмо.
Однако, что-то удержало...Надежда, что ли, появилась?