Девочка и волки
Посвящается моей правнучке Ванессе.
Жила-была маленькая девочка, звали ее Валерия. Она уже закончила первый класс. Лето и осень – пора собирать грибы и ягоды. Наша героиня поехала с родителями в тайгу за ягодами. Там растут брусника, клюква, голубика, черника и много чего ещё.
Родители наказали Валерии не отходить от машины, потому что в тайге водятся волки, медведи и другие звери.
Таежные волки летом не нападают на людей, так как они не голодные. Им хватает дичи и мелких зверей для пропитания.
Валерия, собирая ягоды, так увлеклась, что потеряла из виду машину и заблудилась. Устав ходить, она присела отдохнуть на толстое вековое дерево, свалившееся от ветра. Ей еще повезло, что рядом протекал небольшой ручеек. Она подошла к нему, наклонилась, придерживаясь за стебелек от куста ивняка, и напилась ключевой водички.
Услышав шорох слева, Валерия увидела большую волчицу. За ней шли два волчонка, почти уже взрослых, и два маленьких, очевидно, селетки (рожденные этим летом). Все они лакнули из ручья по два-три глотка воды. Большая волчица мирно подошла к Валерии. Та не испугалась и стала потихоньку пищать: «пи-пи...», так как знала, что волки детей не обижают, а наоборот оберегают. Писк волки принимают за плач своих детей.
Валерии мама уже читала рассказы про волков. Бывало, что дети живут по много лет в волчьей стае и понимают язык зверей, но не знают человеческого языка. Когда они попадают к людям, учатся разговаривать. Так было и с Маугли. Был также случай, когда человеческий детеныш, пожив среди людей, снова вернулся в волчью стаю.
Старая волчица обнюхала Валерию, лизнула руку. За ней последовали два малыша, стали подпрыгивать, пытаясь завязать игру. Валерия заигралась с волчатами и не заметила, что наступили сумерки. Время подходило ко сну. Волчица поднялась на небольшой взгорок у извилины ручья и прилегла, давая понять, что надо ложиться спать. За ней пошли малыши, а потом и старшие волчата. Девочка поняла, что и ей надо идти к ним, хотя знала, что ее будут искать родители. По команде мамы-волчицы взрослые дети легли, а Валерию волчица взяла за курточку и уложила сверху на взрослых волчат. Малыши улеглись по бокам.
Так они пролежали некоторое время. Девочка думала, как бы ей сбежать от волков? Но куда бежать??? Она не знала. Вдруг старая волчица встрепенулась, поднялась и стала прислушиваться. До нее донеслись какие-то звуки. По запаху поняла, что близко люди, ткнула носом своих малышей и пошла в противоположную сторону. Волчата шустро следовали за ней.
Валерия осталась стоять, провожая взглядом своих друзей, до тех пор, пока они не скрылись из вида. И в это же время она услышала человеческие голоса и поняла, что ее ищут. Вышла на открытое место и трижды прокричала: «Ау-у-у».
Через несколько минут девочка увидела своего папу и побежала к нему навстречу. Он взял ее на руки, и Валерия рассказала ему о встрече с волчатами. Так благополучно закончился день, и все здоровые и невредимые вернулись домой.
Грибной день
Рассказ правнучки Эвелины Милейко.
У меня прадедушка ветеринарный врач. Он лечит домашних животных: лошадей, коров, овец, свиней, коз, кур и даже голубей. Любит он диких животных и птиц. Очень переживает, когда рассказывают, что кто-то убил дикого козла или лебедя. Он с детства делает скворечники сам и развешивает их на деревья. Всегда восхищался щебетанием птиц. Очень часто во дворе появлялись ласточки и напевали свои песни. Они сидели на рогатине и изучали мир.
Сейчас прадедушка уже старенький - ему 90 лет. Он продолжает делать скворечники и весной встречать птиц, которые поселятся в них. Всех птиц он подкармливает хлебными крошками, семечками, пшеном. На эту подкормку налетают и голуби, живущие на чердаке соседнего дома. Бывает, что выпавшего из гнезда птенца приходится снова посадить в скворечник. Дикие животные боятся людей, но когда им плохо они выходят к людям за помощью.
Однажды мы поехали за грибами в лес всей семьей. Время мы выбрали удачное: до этого три дня моросил мелкий дождь. И прадедушка сказал: «Погода теплая, грибная». И он не ошибся. По опушкам знакомого леса мы быстро набрали полные ведра грибов. Даже маленькие Настенька и Вика научились собирать грибы. А сколько было шума и радости от небывалого занятия для нас!
Вдруг прадедушка сказал: «Посмотрите, из соседнего лесочка вышли два лося». Мы увидели больших животных. Но они повели себя неожиданно: не поспешили обратно в лес, подальше от людей, а наоборот, мелкими шагами неуверенно передвигались в нашу сторону. Прадедушка нам сказал, что у них, возможно, вздутие желудков от обильного брожения корма. Из багажника машины достал свой чемоданчик с синим крестом и быстро направился к животным.
Мы стояли как вкопанные и с тревогой наблюдали за происходящим. Прадедушка всегда возил с собой чемоданчик с набором лекарств для оказания первой помощи. Внезапно первый лось упал и задрыгал ногами. Надо было спешить. Прадедушка Алексей открыл свой чемоданчик, достал какой-то инструмент и резко ударил им в бок животному. Через минуту или две лось спокойно задышал, а потом вскоре и поднялся. После того, как прадедушка погладил его по шее, лось благодарно лизнул его в плечо, и животные медленно пошли в сторону большого грибного леса.
А прадедушка вернулся к нам и объяснил, что у лося от вздутия желудка наступило удушье, и если бы он не получил помощи, минут через десять мог погибнуть. «Больные животные всегда ждут помощи от человека. Теперь они будут жить», – от этих дедушкиных слов всем нам стало еще радостнее.
Дикая наседка
В один из первых июньских дней, когда травы поднялись на высоту до пятнадцати сантиметров и более, мама нас попросила сходить в Артельский лес нащипать щавеля. Она хотела сварить борщ к обеду. Мы с братом стали говорить, что мы там были и щавеля не видели. Она настояла на своём и пошла вместе с нами на целинные поляны вокруг леса.
Щавель нашли, но он только показался из земли, и рвать его можно будет дней через десять. Вглядываясь в травостой, я обратил внимание на небольшой бугорок, вокруг которого поднялась пышная осока, хорошо прикрывавшая его сверху. И, о чудо!!! Я увидел серую куропатку. Она сидела, широко расставив крылья, прикрывая собой гнездо, абсолютно бездвижно. Сразу же мелькнула мысль в голове: если её забрать, то борщ будет вкуснее. Потрогал её – не шевелится. Тогда я маме показал на дохлую куропатку.
Мама взяла её на руки, но она не шевелится, не меняет форму тела, как загипнотизированная. Затем мама притронулась к лежащим в гнезде яйцам - они были теплые. Значит, куропатка высиживает своих птенцов и решила не улетать. Она любит своих деток больше жизни. Мама очень осторожно опустила куропатку на гнездо и просила нас не подходить к нему.
Прошло две недели, мы напомнили маме о куропатке-наседке. Она разрешила нам сбегать в лес и осторожно посмотреть на гнездо. Если птица сидит, то нельзя её трогать. А если её там нет, то она благополучно вывела своих птенцов и увела их в лес.
Мы с братом наперегонки помчались в лес, тихо подошли к кочке, где было гнездо. Осторожно раздвинули траву и увидели скорлупу от яиц. Значит, она вывела своих птенцов.
К тому времени подрос и щавель. Мы нарвали листочков покрупнее и с радостью доложили маме о куропатке, вручив ей два небольших пучка щавеля. Она сказала, что мы правильно поступили. Разорять птичьи гнезда нельзя, дикой природой надо любоваться, беречь её. Тогда и человечество будет добрее.
Волки и собаки
В годы войны в наши Сибирские края пришло много волков. Не нравилось им жить в Европе. Фронт двигался с запада на восток. Звери всё дальше и дальше уходили от фронтовых выстрелов, от грохота орудий и танков, от большого скопления техники. Они хорошо себя чувствовали, продвигаясь на восток, где можно было прокормиться дичью или в летний период задрать домашнее животное.
К нам в деревню они пожаловали зимой, когда было уже много снега. Никто их не видел, так как нагрянули они ночью. На нашей главной улице они задрали всех собак. Никто не слышал ни шума, ни лая собачьего. Очевидно, собаки, боясь волков, пытались забиться по углам, помалкивали, чтобы не выдать себя.
Да и не было у нас больших собак. В одном дворе был большой пес по кличке Полкан, но его забрали в армию для подрыва минами вражеских танков. Собак тренировали: кормили мясом под танками, потом стали кормить при работающих моторах и, привязав к ним мины, пускали на немецкие танки. Они кидались под танки, надеясь на мясные блюда, и мины, взорвавшись, выводили из строя технику.
Известна статистика. За время Великой Отечественной войны на фронте было около 600000 собак. Они вытащили с поля боя около 700000 тысяч раненых, участвовали в разминировании 300000 городов, уничтожили 300 вражеских танков, нашли 4.000000 мин и снарядов.
После ночного нападения волков на нашу деревню в живых остался только один пёс по кличке Бобик. Он был невысокий, но длинный, довольно умён. А вот где он успел спрятаться от волчьей стаи, так мы и не узнали. Я думаю, что он залез между сенным прикладком и стеной сарая. Больше ему негде было спрятаться.
Утром, мы только открыли наружную дверь, он заластился. Вокруг дома и построек были волчьи следы. В других дворах были явно видны места, где волки закусили собачатиной.
Мы своего Бобика ничем не кормили, он сам промышлял: ходил на бригадный колхозный двор, но там кроме лошадей никакого скота не было. Возможно, в конском навозе что-нибудь съедобное находил. Ходил и по чужим дворам в поисках пищи. Один раз я его видел в селе Баррикада. Возле конторы стояло несколько саней с коробушками, наполненными зерном. Здесь был и Бобик. Он заскочил в короб с пшеницей и языком принялся захватывать зерно. Я удивился, поскольку никогда раньше не видел и ни от кого не слышал, чтобы собаки ели зерно. Подойдя ближе, я узнал и своих бригадных лошадей. Из конторы вышел мой старший брат, ему было 16 лет, и объяснил, что семенное зерно они повезут на Кухаревский элеватор на хранение, а весной снова привезут для посева. «А Бобик от самого дома бежал следом за мной, надеясь чем-нибудь закусить», – кивнул он на собаку.
Придя на выходные дни домой, я маме сказал, что видел Бобика в Баррикаде, он ел зерно. Она ответила: «Наверное, он был сильно голоден».
Судьба Бобика была трагична. В летнее время он продолжал существовать на самостоятельном довольствии. Бродил по чужим дворам и питался «святым духом». К несчастью, оказался у соседки, через дом от нас. А у неё сын работал в милиции, жил в Исилькуле, но часто приезжал домой. И, обнаружив Бобика в своём дворе, пристрелил его из пистолета. Так не стало последней собаки в нашем посёлке.
Волки в деревню больше не приходили, рассеялись по лесам, зарослям бурьянов и продолжали счастливую жизнь в Сибири.
Волки-угонщики
А теперь, ребята, я вам расскажу про волков-похитителей. Это случай из моего раннего детства, когда я о них услышал впервые, но никогда не видел. Мне в то время было лет пять-шесть, я еще не ходил в школу.
В соседнем поселке, Новом Улендыкуле, при организации колхоза, была построена кошара, где содержались овцы. Рядом с кошарой был сделан загон из жердей, и в летний период в нём содержали овец. Днём их выгоняли на пастбище, а на ночь опять загоняли в загон. Охранявший их сторож был вооружён только палкой. Никто не ожидал, что волки угонят овец. Да они и сами, может быть, просто хотели закусить хорошим жирненьким барашком, а потом воспользовались представившимся шансом. Но обо всем по порядку.
Во второй половине ночи четыре зверя заскочили в загон, схватили барашка, быстро перегрызли ему горло. И минут через десять от него остались «рожки да ножки». Отара в это время шарахнулась от зверей, сбилась в кучу, свалила изгородь. Овцы оказались на свободе. Проглотив барашка, волки повернули отару к балкам в сторону озера Эбейты. Медленно погнали их правее села Ксеньевка. Два волка шли за отарой сзади, а два по бокам, не давая отаре расширяться.
Сторож сообщил в деревню, и люди поехали догонять украденную отару. Верховой приехал и в наш поселок, велел послать вдогонку смельчака на жеребце Соколе.
Добровольцем ехать на таком быстром и сильном коне вызвался мой дядя – Харитон Андреевич Дрыга. Он был человеком отчаянным и, отказавшись от седла, сел верхом на Сокола и на полной рыси полетел в юго-восточном направлении. И удивительно, что он подъехал к послушно идущей отаре овец одновременно с верховыми, кинувшимися в погоню гораздо раньше.
Всадники определили, кто какого зверя будет преследовать. Дяде Харитону достался боковой слева. Волки стали уходить от отары. Наш всадник направил Сокола и стукнул пятками ног под бока. Жеребец сразу взял галоповый аллюр и довольно быстро начал приближаться к «воришке». Зверь уже не мог прибавить скорость и, оглядываясь, стал показывать свой оскал. Даже пытался сделать прыжок на шею Сокола, но запутался в ногах жеребца.
У лошадей единственная защита в схватках с волками и с другими зверями – это копыта. Они хорошо лягаются задними конечностями и топчут передними. Сокол наступил на зверя сразу двумя передними ногами и резко остановился, наклонив голову вниз. А всадник не мог остановиться – по инерции полетел вперед и упал, несколько раз перевернувшись. По счастливой случайности ничего не сломал, так как приземлился на ковре из густой прошлогодней травы.
Он медленно поднялся и, оглянувшись назад, увидел Сокола, стоящего двумя копытами на спине и шее волка. Зверь был без движения с оскаленной пастью, и казалось, уже неживой. Дядя Харитон не торопился подходить. Подождав минут десять, он взял поводья и попытался вести Сокола. Но жеребец не двигался с места, очевидно, думал, что зверь еще жив. Так и простояли ещё минут пятнадцать – Сокол ни с места.
В это время подъехал один из всадников и пояснил, что трех других волков не смогли догнать. Вместе они развернули отару овец и направили в деревню. Подъехавший верховой сказал, что надо отрезать голову волку и бросить её, чтобы увидел Сокол. Так они и сделали. Только тогда жеребец сделал шаг и сошёл с трупа.
Так довольно благополучно закончилась война с волками, а дядю Харитона, по существующему тогда закону, правление колхоза наградило бараном.
Сокол приобрел общерайонную славу победителя, а в годы Великой Отечественной войны был мобилизован на фронт в кавалерийские войска.
Напомним о детях
Мою внучку Алину на шестнадцатом году жизни положили в областную детскую больницу. Требовалась квалифицированная врачебная помощь. Училась она в девятом классе и закончила 5 классов музыкальной школы по классу фортепиано. Лечились в этой больнице дети от семи-восьми до шестнадцати лет, таким образом, она была старшей из пациентов. Я еженедельно к ней приезжал, справлялся о ее здоровье и привозил гостинцы.
Дело было летом, и свидания проходили во дворе, где были оборудованы сиденья и столики. Однажды, когда мы с внучкой сидели, разговаривали, и она угощалась домашними лакомствами, во двор вышла девочка лет семи и села на другую лавочку. Вид у нее был трудно поддающийся описанию. Смотрела она в одну точку, куда-то вдаль, с нескрываемой грустью и тоской. Одежда была ей великовата и заметно поношена. Я спросил у Алины про девочку.
– Ой, дедушка, она такая наглая! Как кто приедет, она выходит и сидит, ждет, чтобы ее тоже угостили.
– Так это же не наглость, Алина. Она же никому не мешает. Ей, наверное, тоже хочется чего-нибудь сладенького. А к ней приезжают родители или кто-нибудь из родственников?
– Нет, не приезжают. Она живет в детдоме. Говорят, что родители у нее запились, и их лишили родительских прав. А из детдома тоже никто не приезжает.
– Так значит, этот ребенок обижен судьбой, а вы тоже не поддерживаете, не разговариваете с ней. Вы, Алина, неправы. Ведь она ни в чем не виновата. Ребенок растет без мамы, её никто не пожалеет, не приласкает, а это так тяжело и обидно. Вы наоборот должны поддерживать её. Да и угостить можно чем-нибудь вкусненьким, никто от этого не обеднеет.
– Да, дедушка, ты, пожалуй, прав. Так всё расписал, что мне её стало жалко.
– Тогда давай пригласим ее к нам, если не возражаешь.
– Лен, иди к нам! – окликнула девочку Алина. Та робко подошла. Я пригласил её к нам за стол, предложил пирожок, колбасу, налил стакан газировки. Обед прошел за дружеской беседой. Я расспросил, как она учится, какие мультики любит смотреть по телевизору, есть ли у нее книжки. И когда она ответила, что книг у нее нет, пообещал через неделю привезти ей детские книги с картинками. Лена поблагодарила за угощение и, попрощавшись, ушла в корпус.
Алине я сказал:
– Ты здесь самая старшая, и я чувствую, что ты верховодишь среди детей. Возьми шефство над Леной. Не давай ее в обиду, объясни детям, что ее тоже нужно угощать.
А поскольку Алина рассказывала, что у них в больнице стоит пианино, на котором кроме нее никто не играет, я подсказал ей разучить с ребятами детские песенки с участием Лены.
– Тогда у них останутся хорошие впечатления о проведенных здесь днях, да и болезни быстрее отступят.
На прощанье Алина сказала:
– Хороший урок ты, дедушка, мне преподал. Теперь я не дам Лену в обиду.
В следующий приезд я привез Лене пару детских книжек. Она не скрывала радости, и несколько раз повторила:
– Спасибо! Спасибо Вам!
А через неделю, выписывая внучку из больницы, лечащий врач сказала:
– Не знаю, что мы будем делать без Алины. Она нам хорошо помогала, ко всем детям могла найти подход…
Ах, этот Рикки
Собака не зря считается другом человека. Эти животные всегда добросовестно служат людям: использовались для охраны подворий, защищали стада домашних животных от диких хищников, помогали на охоте, могут быть поводырем для слепого человека, служат в полиции, МЧС и на границах, в годы Великой Отечественной войны помогали бойцам подрывать вражеские танки. И, наконец, используются во многих семьях как декоративные живые существа, прививая детям любовь ко всему живому.
В мире существует около 400 пород собак. Меня удивила собачка породы йоркширский терьер по кличке Рикки. Это очень мелкое животное темной масти, лохматое, с выстриженной до середины брюшка задней частью, что делает ее похожей на льва, со свисающими на глаза прядями волос, требующими иногда небольшой подстрижки. И поразительно умное.
Такого щенка подарили студентке первого курса Пражского института сервиса, нашей соотечественнице Инне Шаптала. Она была проинструктирована, как ухаживать и содержать этого малыша, и он благополучно вырос до взрослого и стал любимцем всей семьи.
Рикки был очень умный и чуткий, обладал хорошим нюхом. Если ему давали кусочек колбаски, он его нюхал, и если признавал пригодным для употребления, съедал, а если тот ему не нравился, то Рикки бросал укоризненный взгляд на дающего, отвернувшись, потихоньку уходил, садился в кресло и обиженно смотрел на мир. По его глазам легко читалось его настроение. Это были поразительно умные глаза. Он напоминал ребенка, который готов вот-вот заплакать. А если ему сказать грубое слово, он затаивался в своем уголке кресла, а ночью во сне даже всхлипывал.
Любил Рикки прогулки на свежем воздухе, дважды в день его выводили на длинном поводке на улицу кто-нибудь из членов семьи. Не только младший братишка Вадим, но и мама с папой не возражали составить Рикки компанию.
Доводилось Рикки и летать на самолете, когда вся семья во время летнего отпуска прилетела в Омск. Автору этих строк пришлось прогуляться с Рикки в аэропорту. Он оказался очень любопытным, постоянно рвался с поводка, обнюхивал все углы, ему было дело до всех ларьков, весовых, закутков. Инна подсказала мне:
– Дедушка, иди с ним на улицу, пусть он там на просторе побегает.
Мы с ним вышли, Рикки, как шарик, прокатился вдоль корпуса порта, и мы оказались возле металлического забора. Продолжая прогулку в сторону пустыря, я заметил, что у нас по курсу лежит стая бездомных дворняг. «Как бы они не разнесли Рикки в клочья», – подумал я и уже настроился отбиваться, защищая эту малютку. Рикки, не подозревая опасности, смело катился прямо на собачью лежку. Дворняги, очевидно, не видели такого чуда, а заметили его, когда оставалось всего 2-3 шага до них. Испугавшись, они подскочили и дружно пустились наутек, оглядываясь на ходу, не преследует ли их это непонятное существо. Рикки остановился на месте, где лежали дворняги, тщательно обнюхал, потом поднял голову и внимательно посмотрел на меня, давая понять, что обнаружил что-то собачье. Потом снова медленно прошелся по месту лежки и был готов бежать дальше.
Вернувшись в корпус, я рассказал Инне о «героическом подвиге» маленького Рикки.
Стоит заметить, что Рикки был очень аккуратен и чистоплотен. При нужде в туалет он всегда просился на улицу, подойдя к дверям и давая знать голосом. Но был случай, когда Рикки остался дома один, а у него сильно заболел животик. И Рикки не выдержал – оправился на пол возле дверей. Инна, придя с занятий, обнаружила это чрезвычайное происшествие, но самого песика нигде видно не было. Инна стала его звать, он не отзывался. Пришлось его искать. Обнаружен он был под кроватью с виноватым видом. Инна стала ласково с ним разговаривать, убеждая, что он не виноват. И только после этого Рикки вылез из-под кровати. А через несколько часов пришла с работы Иннина мама. Только она переступила порог, как Рикки снова шмыгнул под кровать, думая, что она его может наказать. Инна объяснила маме, в чем дело, и мама кое-как уговорила общего любимца вылезти из своего убежища.
Влюбленный попугайчик
Замечаем ли мы, род человеческий, с какой любовью к нам относятся наши "меньшие братья" – собаки, кошки, лошади, гуси, страусы, попугаи и даже дикие животные. Известны случаи, когда лоси приходят к человеку, как бы прося оказать помощь. Человек для них, очевидно, кажется божеством. И что характерно, они умеют быстро прощать своего хозяина, если он их даже накажет. Собаку иногда человек может побить, если она задрала курицу, – и она понимает, за что наказана, человеку прощает и больше этого не делает.
Мне пришлось наблюдать за влюбленным попугайчиком. Полине Милейко – 18-летней девушке, студентке 2 курса Педагогического университета, подарили попугайчика, конечно, содержавшегося в специальной клеточке. О его жизни у предыдущего хозяина мне ничего не известно кроме того, что это был мужчина – молодой человек. Попугайчик небольшой, немного больше синицы. Полина сразу полюбила этого красавца из семейства пернатых. Она была очень внимательна к нему: своевременно давала корм, меняла воду и любовалась им, подолгу разговаривала с ним, хвалила за красивое оперение, а утром, уходя на занятия, наказывала ему не скучать.
Попка был очень доволен своей хозяйкой, подщебечивал на ее ласковые слова, взмахивал слегка крылышками и не отводил свой взор от ее красивых светло-карих глаз.
Через 3-4 дня Полина решила выпускать его из клетки. Она открыла дверцу, и он, выскочив наружу, сел ей на руку и продолжал глядеть в глаза. Потом она прошлась по кухне и взялась подогревать супчик к обеду. Попка сидел возле клетки и влюбленными глазами внимательно следил за тем, что делает его хозяйка. А когда она села за стол и отправила первую ложку супчика в рот, Попка прыгнул ей на правую руку и продолжал смотреть, как она ест. И ей пришлось «работать» за столом правой рукой с сидящим на ней красавцем и любоваться друг другом. Она пыталась давать ему хлебные крошки, но он не принимал пищу. Может, потому, что всегда был сыт или, скорее, ему было интереснее наслаждаться видом своей благодетельницы.
Постепенно пообвыкнув, Попка стал летать по кухне, часто садился на оконную раму и смотрел через оконное стекло, что творится за пределами ему доступного обитания – на улице.
Полина, уходя утром на занятия, стала клетку оставлять открытой, и Попка до 3-4 часов дня оставался один. При ее возвращении он подлетал к ней, садился на плечо, что-то щебетал на своем языке, выражая радость, и даже мешал ей раздеваться. Потом они вместе обедали. Попка непременно садился ей на кисть правой руки и совершенно не мешал ей принимать пищу. Содружество двух живых существ было абсолютно гармонично и безмятежно.
Полина училась в Омске, жила в однокомнатной квартире, каждую неделю ее навещал дедушка, снабжая всем необходимым для жизни, а родители жили в Исилькуле, и она ездила домой нечасто.
На первомайские праздники студентам было предоставлено два выходных, она решила съездить к родителям. Уезжая, оставила своему любимцу корм и воду не только в клетке, но и на кухонном столе, надеясь, что ему не будет голодно, и наказывала ему не скучать.
Вернувшись через двое суток, Полина удивилась, что ее не встречал любимый у дверей. Она быстро разделась и крикнула:
– Попка, где ты?
Но он не подал голоса. Полина забеспокоилась и быстро вошла на кухню. Глянула на стол – попугайчик лежал на столе возле своей клетки. Она взяла его в руки и ахнула:
– Попка, ты умер?! Мой ты любимый! Что же с тобой случилось?
Она обвела взглядом стол, корм и вода были нетронуты. Запричитала:
– Да если бы я знала, что ты заболеешь, я бы не уехала от тебя и, возможно, тебя бы вылечила.
Проплакавшись вволю, Полина позвонила своей подружке по учебе Настеньке и попросила ее срочно приехать, чтобы не оставаться одной в горе.
Настя приехала, вместе еще поплакали и решили обратиться к соседке по квартире Лидии Дмитриевне, которая посочувствовала и посоветовала девочкам похоронить Попку с достоинством.
– Где же похоронить? – спросила Полина.
– Можно на картофельном поле, где работники СибНИИСХоза садят картошку, а лучше в посадках, там никто не нарушит его покой. Выкопайте ямку поглубже, положите его в коробочку и закопайте.
Полина и Настя подобрали небольшой контейнер из-под продуктов, тщательно его вымыли, взяли лопату, ведро и, подобрав полянку в посадке, выкопали ямку, подсыпали на дно сухого песка, положили контейнер с попугайчиком и, присыпав сверху песком, завалили землей. Воткнули в холмик небольшую палочку, чтобы обозначить место захоронения. Перекрестились. Постояли еще немного у могилы любимого существа, понурив головы, со слезами на глазах пошли домой.
Через несколько дней приехал дедушка и обратил внимание, что клетка пуста, а Полина в каком-то скорбном состоянии. Он спросил:
– А где же попугайчик?
– Его нет, – ответила Полина и прослезилась.
– Наверное, вылетел в форточку? Прозевала?
– Нет, хуже. Он умер.
– А от чего же?
– Не знаю, ты, деда, ветврач, вот и скажи мне, отчего?
– Поленька, это он от тоски. Очевидно, думал, что ты навсегда бросила его, и не мог этого пережить. Ты ведь никогда не оставляла его даже на сутки, и он знал, что ты приходишь. У птиц бывает такая сильная любовь. Может, слышала такое выражение: «лебединая верность». Оно родилось потому, что лебеди, если подстрелят одного из пары, второй поднимается высоко в небо, складывает крылья и камнем падает на землю и разбивается. Вот так и твой Попка умер от разрыва сердца, думая, что потерял тебя. Не плачь, можно купить другого попугайчика, – утешал ее дедушка.
– Такого больше не будет, – тихо сказала Поленька. – Я против торговли попугайчиками. Их ловят там, где они сами живут счастливо, увозят с родины, держат, как заключенных, в неволе.
Все это делают люди, а сами хотят быть вольными, как птицы, и умереть на родине. Почему же попугайчик, умеющий так преданно любить, должен умереть в тоске и быть похороненным на чужбине?
Дикие собаки
После двадцатилетнего перерыва мне довелось посетить историко-краеведческий музей в городе Омске, экспозицию «Лицом к лицу с природой», демонстрирующую дикий животный мир, населяющий территорию Омской области и западной Сибири. Чего там только нет, начиная от скелета мамонта и черепа пещерного льва, кончая современными мухами, жуками, бабочками. Есть чучела редких и малочисленных животных, и наоборот, расплодившихся в неимоверных количествах разнообразных водоплавающих пернатых.
В музее я узнал о птице, которая в моём отрочестве и юности так надсадно кричала по ночам в нашем Поющем озере. Зовётся она в России дергачом, на Украине деркачом, а в учебниках биологии – коростель. Мне было известно, что она на зимовку пешком уходит в тёплые страны, а дойдя до Черного моря, перелетает его. Прочитав стихи московского поэта Асанова, узнал, что она преодолевает Черное море на лебедях. Скорее всего, правда и то и другое. Если не удастся взгромоздиться на лебедя, они летят сами. Возможно, могут сесть на воду, отдохнуть – и снова в путь. Инстинкт гонит их на своё место зимовки. Увековечена эта птица у славян фамилией Дергачёв или просто Деркач.
Там же я видел чучело дикой собаки, которая уже много лет считается исчезнувшей по неизвестной причине. Однако экскурсоводы говорят, что она снова начала встречаться на территории области. Значит, где-то в безвестном месте несколько особей остались и постепенно размножились, хотя пока ещё в небольшом количестве. И им мало кто удивляется, потому что если и увидит, то примет за обычную бродячую собаку.
В музее мы пробыли не менее двух часов, всё было интересно. Мы задавали вопросы, и работники музея нам охотно и подробно отвечали. Они поблагодарили нас, потому что за полдня мы были единственными посетителями.
Через год после посещения музея я возвращался в свой град Исилькуль и заехал к своей племяннице Наталье Борисовне Ёрш – учителю истории в средней школе номер один. У неё большой дом и вход с двух сторон. Мы зашли во двор со стороны цветника, осмотрели огород, а потом хозяйка открыла нам калитку и с гордостью показала свою любимицу, воинственно настроенную на всех чужих. Она охраняла автомобиль, а меня, чужака, почуяла, когда я был ещё за забором, и залаяла. Лай был чёткий, красивый, просто музыкальный. Посмотрев на лающую собаку, я ахнул – точно такую же я видел в краеведческом музее Омска. Стал расспрашивать хозяйку, где она её взяла и как привязала на цепь.
Наталья Борисовна пояснила, что собака выросла у них дома. Пару лет назад её мама пришла к ним во двор и поселилась в развалившемся сарае, где была солома, соорудив себе довольно уютное жильё. Поскольку у них собаки не было, ее решили оставить. Однако корм, принесенный хозяйкой, она при ней не ела, а съедала после её ухода. Через несколько дней к ней наведался друг, но долго не задерживался. Он был одной масти с ней. Тёмно-бурого цвета с шерстью сантиметров пяти, свисающей немного под животом. Такая же длинноватая шерсть была и на хвосте.
– Не прошло и месяца, наша гостья родила двух щенков – мальчика и девочку, – продолжала рассказ Наталья Борисовна. – Оба одного цвета с мамой и приходящим в гости другом. К сожалению, мальчик вскоре погиб, а наша красавица, лающая певица, хорошо развивалась и даже позволяла брать её в руки. Мама её шныряла по чужим дворам и почему-то стала воровать всякие безделушки и приносить во двор. Их обычно выставляли в палисадник, и соседи приходили, забирали своё. Многим не нравилось, что собака занималась воровством, просили её привязать. Но она не давалась в руки.
И дело кончилось плохо. Собакам подсыпали отраву, и она погибла вместе со своим любимым в муках, с пеной изо рта. После этого случая их дочь привязали и поселили во дворе в тёплой конуре. Корм она принимала тоже только после моего ухода. Была очень чуткая и всегда подавала голос на всякий шорох - отменный сторож.
– Наталья Борисовна, Вы можете предложить её краеведческому музею или Большереченскому зоопарку, – сказал я.
– Ни за какие деньги не отдам свою любимицу, – ответила она.
Хочется ещё сказать уважаемому читателю, что дикие животные для выживания нередко переселяются в населённые пункты, поближе к человеческому жилью, где можно прокормиться на пищевых отходах. В наших полях и лесах не остается ничего живого, даже мыши не ведутся. Совсем мало стало зайцев, перепелов, куропаток, сусликов, хомяков. Всё уничтожено цивилизацией.
Что ожидает появившуюся в наших местах дикую собаку? Она ведь мясоядная. Вот она и двинулась в наш город не от хорошей жизни. Предпочитает жить рядом с человеком, нежели погибать с голода в дикой природе. Поможем ей и сохраним её. Думаю, что она не может причинить вреда. Прилагаю фото этой красавицы. Может, ещё кто-то увидит подобную и проявит сострадание, поможет ей выжить.
Пчеловоды
Что мёд сладкий и полезный, всякий знает, но как его добывать, мало кому известно. Кое-кто пробует заводить пчёл и думает, что это просто, но помучившись пару лет, терпит фиаско и бросает эту отрасль хозяйства. У них не получается, особенно у тех, кто это делает, не прочитав учебник по основам пчеловодства, а журнал «Пчеловодство» выписывают очень немногие, и в основном, опытные пчеловоды. А вот наша общая беда – зависть не дает многим спокойно жить.
Один пчеловод, довольно опытный, мне рассказывал: «Выставлю весной пчёл из омшаника, соседка спрашивает: «Ну, как, Иван Петрович, перезимовали пчёлы?» Говорю: «Нормально, все живы». Она аж побледнеет от зависти. А как скажу, что пропала семья, она расцветает. Как по русской пословице: небольшая беда – у соседа овца сдохла, а всё равно радость… Так я ей всегда стал говорить, что плохо перезимовали, две-три семьи не вынесли зимних холодов – этим поднимаю ей настроение».
Большинство считает, что пчеловоды все очень богатые, но это совершенно не так. От десяти пчелосемей доход не более чем от одной коровы. Другое дело, что продукция, полученная от пчёл, на 90 % идёт на рынок, а от коровы, наоборот, большая часть съедается семьёй, и только процентов 10 – на рынок. Любители пчеловодства держат по три-пять семей, а опытные – по десятку. Я имею в виду работающих и служащих людей. А живущие за счет пчёл держат до пятидесяти, а в настоящее время деловые омичи держат и по сотне на больших прицепах и выезжают на медосбор в северные районы, на липовые леса.
Вывод: не надо завидовать пчеловодам. Эта отрасль сельского хозяйства очень сложная, требует знаний. Кроме того, у жадных, которые выкачивают к зиме у пчёл как можно больше мёда, они просто не ведутся. Тут простая истина: мёд идет к мёду. Голодные пчёлы, если и выживут к весне, плохо развиваются и остаются к главному взятку слабыми, а слабые пчёлы товарного мёда вообще не дают.
Приведу несколько примеров из жизни. При создании колхозов и позже, в 50-70-х годах, государство пыталось научить некоторых из них этой отрасли, – не получалось, пчелы всегда погибали из-за некомпетентности пчеловодов. В колхозе «Россия» Баррикадского сельсовета, с момента его организации, начиная от коммуны, тоже было несколько таких безуспешных попыток. А как появился в селе Алексей Иванович Короб, переехавший из Васютино на центральную усадьбу в начале шестидесятых годов, закупили десяток семей, и он быстро, за пару лет, довел до 50 семей и ежегодно получал по 50 килограммов на семью товарного мёда. Обслуживал пасеку один и только на период качки мёда брал одного рабочего. Пасека стала рентабельной, падежа пчёл никогда не было, каждый желающий колхозник мог по сходной цене купить мёд в своём хозяйстве.
Держал Алексей Иванович и свою небольшую пасеку в десять семей, и продукции от каждой семьи получал столько же, сколько и от колхозной. Но некоторым, кто любил приворовать, казалось, что и он этим занимается. Хотя это не так, ибо колхозная пасека была одной из лучших не только в районе, но и в области. Поэтому руководство колхоза его поддерживало и не давало в обиду.
Мне приходилось по выходным бывать в Баррикаде, и не помню дня, чтобы он на мотоцикле не заехал к моему отцу, древнему пенсионеру, опытному пчеловоду, и не посоветовался, как поступить в том или ином случае.
Но времена меняются. На должность заступил новый председатель. Он вызвал Алексея Ивановича и говорит:
– Передавай пасеку. – И добавляет: – Хватит, поднажился, дай возможность другим.
Пчеловода это обидело, и он сказал:
– Я готов, присылайте комиссию.
Так пасека оказалась в руках совершенно некомпетентного человека.
Дело было к осени, немедленно приступили к качке мёда. Старались как можно больше взять. Да вот не знали, что пчёлам зимой тоже нужен корм. Весной вынесли пчёл из омшаника – половина погибли с голода, остальные еле-еле летали, ослабли от бескормицы. Так они простояли лето и не могли развиться. Товарного мёда в ульях не было, а качать хочется новому пчеловоду. Не качали, а выскребали всё, что было. Но наскребли только для себя попробовать. Поставили на зиму в омшаник, а весной выставили – ни одной семьи в живых не осталось. На этом кончилось колхозное пчеловодство, не сбылась мечта нового председателя дать нажиться другим.
Алексей Иванович, обиженный несправедливостью, переехал в пригородный совхоз к Омску. Ему дали квартиру, вручили пасеку, и опять он в передовиках области.
А в соседнем колхозе «Сибирь» пчеловодом работал тоже старательный специалист по фамилии Ляпин. Многие годы тоже числился в передовиках. Как стали ликвидировать его деревню Муравьи, он переехал на центральную усадьбу колхоза – в село Маргенау. А его пасеку передали в деревню Пучково. Не знаю, чем они мотивировали передачу пасеки человеку совершенно некомпетентному в этом сложном деле. Здесь всё закончилось ещё быстрее. Весной ульи выставили, а с подветренной стороны зажгли большую кучу навоза. Дым шёл через пасеку, и за сутки все пчёлы были уничтожены. За их гибель никто ответственности не понёс.
На верхах нашей власти, в частности, в Госдуме, рассуждали, как в стране поправить финансы, и кто-то предложил обложить налогом пчеловодов. И единогласно вынесли такое решение. Не додумались же вынести решение уменьшить себе зарплату. И вот вечером по телевизору на радостях выступил один депутат, часа через два-три, по другому каналу – другой, тоже с улыбкой. Но пока они спали, кто-то это вопрос прояснил, и утром в новостях передали, что вчерашнее своё решение по пчеловодам Дума отменила (так как нигде в мире оно не облагается). А есть даже случаи, что фермеры доплачивают пчеловодам, чтобы они ставили свои ульи рядом с их полями, поскольку многие сельскохозяйственные культуры нуждаются в опылении.
Приведу еще один эпизод этой противопчеловодной войны. Инспектор отдела заготовок Великий Василий Давыдович любил рассказывать про пчёл, восхищался ими: как такое маленькое насекомое может делать большое дело – опыляет растения и кормит людей таким сладким продуктом. А как интересно с ними работать! Пчел он держал в селе Солнцевка, у сына, который был преподавателем английского языка в школе.
Я его предупреждал:
– Ты, Василий Давыдович, много не рассказывай про своих пчёл, потому что мир завистлив.
Он, возможно, воспринял мои слова, а вскоре убедился в их правоте на своей шкуре. Начальник, в котором он чувствовал скрытую неприязнь, посылает его в совхоз разобраться с качеством молока. Он вышел на большак, ведущий в совхоз, и ловит попутную машину. Простоял около часа и никак не может уехать. А начальник едет на казённой машине уже проверять его работу. И даже не остановился подобрать своего инспектора.
Василий Давыдович потом добрался-таки на попутной машине, выполнил намеченную работу, а на следующее утро пришёл в свою контору с заявлением об увольнении. Разговора никакого не было, претензий по работе ему никто не предъявил, но заявление молча подписали, и он с трудовой книжкой через час уже был в пожарной команде, где работал ещё в молодости, и сразу был принят на должность командира подразделения.
О себе и о работе,
или Как я догнал Америку
Начнем с истории рода моего, хотя мне очень мало известно. Раньше об этом никто не вспоминал, очевидно, в силу малограмотности.
Мои предки были выходцами из запорожского казачества, никогда не были крепостными. Известная мне ветвь представителей нашей фамилии берет начало в селе Мельники Черкасской области Украины, на левом берегу Днепра. Как там говорят, первый Дрыга, мой пра-пра-прадед Артем (1790-1860 гг.) пришёл из-за Москвы. Именно пришел. И его звали Москалём. Я думаю, что это был обычный демобилизованный солдат с чисто украинской фамилией. В Омской области сейчас есть Дрыги в селе Красногорка Полтавского района (нам не родственники) и в Таврическом районе, все – переселенцы из Украины. Будучи в санатории в Евпатории, я встретил однофамильца из Запорожской или Днепропетровской области.
У сына Артема Дрыги Никона (1820-1890 гг.) было четверо сыновей – Иван, Аким, Радмон и Алексей. По разговорам родителей я помню только дедушкиного отца Акима, у которого тоже было четыре сына.
Мой дед Андрей был старший, 1868 года рождения. По своему времени считался человеком грамотным: две зимы, как он выражался, ходил в школу. Сколько лет служил в армии, не знаю, но первые два года учился на ветеринарного фельдшера где-то в Прибалтике. Потом состоял на должности, имея на погонах лычки. Демобилизовался за пару лет до наступления нового века. Женился на Наталье Григорьевне Дудура, которая была моложе его на 8 лет. В 1899 году у них родилась дочь Матрена.
Отец бабушки, Дудура Григорий, занимался пчеловодством, и даже когда они жили уже здесь, в Ольгино, привозил раз мёд в Омск для продажи.
Земли у Акима Дрыги было мало – десятины три или четыре, поэтому Андрей с женой и шестимесячной дочкой поехал в Сибирь. Предварительно съездил на разведку: поездом от Золотоноши до Златоуста Челябинской области, затем верхом на купленной там лошади через Казахстан до Иртыша и вверх до его истока. Но обратном пути подобрал место возле города Бийска Алтайского края. Вернулся в Златоуст, продал лошадь и поездом вернулся домой. Жене Наталье сказал: «Собирайся, поедем на вольные земли». Подробно это описано в моей книге «Земля зовет».
Однако на железной дороге случился затор, не доехав до Омска, поезд «застрял» на неопределенное время, и переселенцы дальше не поехали. Местом жительства (с выделом земли) Андрею было определено село Ольгино Полтавского района.
В 1923 году семья дедушки переехала в поселок Улендыкуль с шестью детьми, старшая дочь Матрена уже вышла замуж за Танского и пока осталась жить в Ольгино.
Мой отец Яков Дрыга, 1904 года рождения, в 1926 году женился, и в 1930 году вторым ребенком в семье родился я. О детстве, юности, родных местах и близких мне людях я много рассказывал в своих уже опубликованных сборниках.
Учился в Улендыкульской начальной школе (в Новом Улендыкуле), затем в Баррикадской неполносредней, и в 1948 году закончил Исилькульскую среднюю школу № 1. Поступил в ветеринарный институт, потому что там платили стипендию, а без стипендии учиться я бы не смог. Кроме того, подрабатывал грузчиком на баржах, на пивзаводе, землекопом на стройках, а труд я любил любой.
После окончания института десять лет работал в Тюменской области: первые пять лет старшим ветврачом МТС, затем, после реорганизации сельского хозяйства, мне областным Управлением сельского хозяйства было поручено организовать Голышмановскую межрайонную ветеринарную лабораторию для обслуживания трех районов – Аромашевского, Бердюжского и Голышмановского. До этого мы пользовались лабораторией Ишимской.
С этой работой я справился; было построено типовое здание лабораторного корпуса и двухквартирный дом для ветврачей. А меня перевели на должность главного ветврача Голышмановского района, где я проработал два с половиной года, подготовил себе замену и в августе 1964 года уехал домой, в Исилькульский район.
Работал в Управлении сельского хозяйства на должности инспектора-организатора в отделе животноводства. После новой реорганизации меня направили в отделившийся Полтавский район на должность главного ветврача района, где я проработал с 1 января 1965 года три года и четыре месяца. Затем вернулся снова в Исилькуль на должность директора районной станции по искусственному осеменению сельхозживотных, которая потом была переименована в межрайонное племпредприятие, так как к нам присоединили станции еще трех районов – Шербакульского, Полтавского и Москаленского, и они стали нашими филиалами. Должность моя стала называться не директор, а начальник племпредприятия. В этой системе я проработал 11 лет.
Работа этих станций заключалась в содержании племенных животных, получении семени от них, доставке его на фермы хозяйств, подготовке на местах техников по искусственному осеменению коров и контроле за их работой.
До меня директора как-то часто менялись: одних просили уйти, а другие сами уходили, им казалось это дело трудным. А мне несложно было найти взаимопонимание с коллективом, от иных освободиться, прекратить воровство комбикорма, который для наших станций в определенный день готовил Марьяновский элеватор. Сами мы заготавливали качественное сено костровое и зеленку, на которую сеяли овес с викой или горохом – смесь, богатую белками, вовремя скашивали лафетами, подсушивали, затем валки переворачивали вручную всем коллективом, включая начальника, копнили, подвозили к ферме и складывали в стога, тонны по три-четыре в каждом. В осенне-зимний период скармливали пять тонн моркови, две тонны хвойной муки, соль-лизунец. Трижды в неделю делали шестикилометровые маршевые прогулки животным, чего кроме нас никто в области не делал. И результаты наши были в два раза выше всех предприятий в области. Наша районная станция, а затем и всё межрайонное племпредприятие работало рентабельно, а остальные все с убытками.
В соответствии с результатами коллектив нашего предприятия – все от мала до велика – получали в конце года премиальные – по два оклада. Люди это поняли, и все работали, четко выполняя свои обязанности.
Комбикорма бугаям давали в сутки по шесть килограммов на голову, а на остальных предприятиях, судя по отчетам, – по восемь, но продукции мы получали в два раза больше, чем у всех в области. Был случай, когда мы, по приказу из области, бугаёв мясных пород передали в другие племпредприятия, и там они сразу стали давать семени в два раза меньше. При сдаче месячных отчетов наш областной начальник Устин Степанович Гребенников, подняв меня, спросил:
– Почему у тебя бугай давал семени 10 миллилитров, а в Крутинку отдали, – стал давать по 5 миллилитров?
Я ответил:
– Устин Степанович, половину комбикорма воруют.
– Все что ли воруют?
– Не все, а только те, кто получает по 5 миллилитров.
Он засмеялся и говорит:
– Так они все по пять получают.
Я ему:
– Значит, все воруют.
Отделались общим смехом.
Нашлись специалисты, которые оценили нашу работу – комиссия Министерства сельского хозяйства РСФСР. Они ехали из Москвы на автомобиле вдоль железной дороги и заходили на станции по искусственному осеменению сельхозживотных в ряде областей. Проверив нашу работу, сказали главное:
– Ваше племпредприятие первое, в котором мы увидели бугаёв действительно заводской кондиции. – И поехали дальше в сторону Омска.
Через месяц мы получили приказ по Министерству сельского хозяйства РСФСР, что нам присуждается второе место с премированием автомобилем «Москвич» из серии отправляемых на экспорт. Хотя с автотранспортом у нас не было проблем, мы были обеспечены.
Государство стремилось поддерживать нашу службу, но на местах порядка не было. Воровство распространилось повсеместно оттого, что крестьянам негде было купить корма для своей птицы и одной-двух свиней. Так мы догоняли Америку.
Земли пахотной в нашем предприятии было гектаров 180. Часть была засеяна костром, остальное – зеленкой. Поскольку сена у нас всегда было заготовлено года на полтора, мы решили в 1979 году гектаров шесть засеять пшеницей с тем, чтобы обеспечить рабочих зерном для личных нужд. Осень была дождливая в этом году, через два-три дня хлестал дождь. В просвет между дождями мы в совхозе взяли два комбайна (простаивавшие там без дела, молотить они не могли из-за сырости), лафетами скосили и через два дня валки перевернули всем коллективом вручную. Ветерок погулял по валкам – досушил их, и вечером мы комбайнами их обмолотили. Зерно свалили на асфальтовую площадку и воткнули металлические штыри для контроля за температурой. Утром вытащили – зерно почти не грелось. Составили ведомость и всем рабочим продали по пять центнеров. На остатке было еще две-три тонны зерна, которое мы потом свезли на элеватор.
Райком КПСС усмотрел в этом превышение моих полномочий: нельзя продавать рабочим, пока район не выполнил государственный план. Но у нас-то не было плана по хлебу. Это просто хлебная трясучка, начавшаяся в 1917 году и затянувшаяся на полвека.
Проводить индустриализацию - нужны были деньги для покупки станков и другого оборудования. Немало средств уходило на финансирование компартий всего мира. Наш экспорт держался в основном на пшенице, особенно много ее у нас покупала Германия. Вот товарищ Сталин и требовал сеять ее как можно больше. И сеяли пшеницу по пшенице годами. А земля требует соблюдать севообороты, чередовать культуры. Поэтому урожайность по всей стране снижалась. Овса сеяли совсем мало. Лошади на одном сене и соломе (которых тоже зачастую не хватало) плуг не тянули. Их хлестали кнутами, забыв старую пословицу: не гони коня кнутом, а гони его овсом. Был большой падеж лошадей. Техники было мало, и она не успевала все сделать вовремя. Отсюда и такой низкоурожайный результат.
Президент академии сельскохозяйственных наук академик Николай Иванович Вавилов поднимал вопрос о соблюдении севооборотов, но Сталин посчитал, что он не понимает государственного значения хлеба, и велел его арестовать и заморить голодом в Саратовской тюрьме. Вавилова заменил Трофим Денисович Лысенко, не очень авторитетный в науке. В мою бытность студентом он приезжал в Омск, и в сельхозинституте вели дискуссию по вопросам растениеводства. Так один профессор сельхозинститута после этой дискуссии повесился, не выдержав непонимания дела в верхах…
Да простит мне уважаемый читатель, что я многословно отклонился от своего вопроса. Продолжим…
Я зашел ко второму секретарю райкома, курировавшему сельское хозяйство, он сказал мне:
– Да, может, все обойдется…
Мне бы надо было зайти к первому. У нас все заворовавшиеся обращались к нему, и большинству он прощал – не допускал до суда. Но я не думал, что совершил что-то страшнее воровства.
Меня вызвали на бюро райкома КПСС и решили исключить из партии и снять с работы.
Я написал апелляцию в обком. Сначала работала предварительная комиссия, потом на бюро обкома мне неопределенно сказали:
– Езжай домой.
Я просидел неделю дома, меня никуда не вызывают. Пришел к первому секретарю – пригласили на бюро и вернули партийный билет. Я спросил:
– А как с работой?
Мне ответили:
– До свидания.
Я все понял и ушел.
Позже мне передали слова первого секретаря, сказанные в своем кругу: «Если бы он зашел ко мне, ему вообще ничего бы не было»…
Хочется сказать несколько слов о судьбе племпредприятия. Встретил я дней через десяток одного из шоферов, и он рассказал, что на второй день работы нового начальника среди бела дня вывезли куда-то весь комбикорм, животные остались на одном сене, заведующая лабораторией Надежда Ивановна Каныгина возмущается, что количество семени снизилось наполовину, сравнялось со всеми областными.
Через месяц областное Управление сельского хозяйства закрывает Исилькульское племпредприятие, забрав животных на областную станцию. Семени у нас на фермах было заготовлено достаточно, оно хранилось в сосудах Дюара в жидком азоте при температуре минус 193о. Людей уволили, технику забрали на областную племстанцию.
Начальник областного племобъединения Михаил Никанорович Фадюшин, естественно, с согласия руководства района, предложил мне работу в Марьяновском районе начальником племобъединения. От этой бумажной работы я отказался. У меня сложилось четкое ощущение, что мне предлагают работу подальше от родительского дома, чтобы я не помогал отцу по выходным дням работать на пасеке. В это время было гонение на пчеловодство.
По положению ветврачи имеют право работать в санэпидстанциях врачами в промышленной и бактериологической лабораториях, в отделах дезинфекции, радиологии и других, а в больницах – врачами клинических лабораторий (диагностика с микроскопом). Так я оказался в Исилькульской СЭС санитарным врачом – заведующим отделами дезинфекции и радиологии.
Работа для меня была понятна, я быстро наладил дело, особенно по части профилактической дезинфекции. В мою бытность переводили стерилизацию с кипячения на стерилизацию под давлением. Я за два месяца объехал все ФАПы в районе и проверил, как делают фельдшеры, тех, кто не знал, как надо, – научил.
А по отделу радиологии нам прислали пробы радиоактивных камней для определения степени радиоактивности. Результат даже меня удивил: из 32-х врачей районных СЭС правильно степень определил я один.
Следует еще сказать, что коллектив медицинских работников меня принял с уважением и достоинством. Через полгода меня избрали председателем райкома профсоюза медицинских работников.
Только месяца через два-три, как я проработал в СЭС, в райкоме КПСС узнали об этом. Был звонок главврачу СЭС Александру Афанасьевичу Пензеву, мол, как он без их разрешения взял на работу Дрыгу. Тот ответил: «Я главный врач, по положению мне дано право принимать и увольнять специалистов. У нас на этом месте не было специалиста, работа нуждается в нем».
Были еще попытки как-нибудь мне нанести удар, но нашелся в их среде человек, который сказал: «Мне звонили, я разрешил ему там работать». Это Шаповал Дмитрий Филиппович, третий секретарь райкома. Потом он и мне позвонил: «Если будут спрашивать, говори, что я разрешил». Мне оставалось только его поблагодарить. На этом дело закончилось, меня больше не тревожили.
Интересно, что районный вождь того времени со своим подручным сам решил заняться расходящимся с линией партии, но очень доходным, по его мнению, пчеловодством. Подручный как-то нашел пчеловода, которого мало кто знал, потому что он стоял с пасекой в поле всегда один, и договорился с ним, что они ему продадут автомобиль ЛуАЗик (с ведущим передом, у него высокая проходимость по любой грязи), а он на их долю выделит пчел, за которыми сам же продолжит ухаживать. Тут еще стоит пояснить молодым читателям, что в свободной продаже тогда автомобилей не было, их распределяли работникам предприятий и организаций в порядке очереди только по решению первого секретаря райкома.
Мне случайно довелось встретиться с этим человеком. Вывезла наша бригада своих пчел недалеко от разъезда Юнино на поля совхоза «Лесной». Период был таким, что взятка большого нигде нет. Сижу на пасеке – дежурю. Подходил человек, которого я вижу в первый раз, и говорит:
– Здесь нельзя ставить пчел.
– Почему?
Он:
– Здесь стоит Иван Иванович.
Я:
– Так это что, его земля?
– Да нет. Понимаете сами, ведь начальство…
– А что, у начальства есть льгота или право на индивидуальное пользование землей? Или оно забыло о равенстве и братстве? Никуда мы не поедем.
Он, задумавшись, молчит. Потом поворачивается уходить. Я спрашиваю:
– Как Ваша фамилия?
Он отвечает:
– Павлюков. – И уходит.
Я спросил у продавца пчеловодного магазина, знает ли она такого человека. Она ответила:
– Знаем. Он, как и все, сдает воск, покупает вощину, инструмент и даже брал ульи.
Мне стало понятно – индивидуал.
Медом он снабжал начальство несколько лет. Когда наступила перестройка и сменилась власть, владелец ЛуАЗика заявил своим благодетелям:
– Ребята, хватит…
А 1980-м году у нас в городе организовалось второе садоводческое общество «Мичуринец». Мы на домашнем совете тоже решили взять эти шесть соток и заняться садоводством. Общество курировалось филиалом Омского телезавода. Главный бухгалтер филиала временно возглавила бухгалтерию общества. Составили списки желающих, тянем номерки – кому какой участок. На этом собрании присутствует и представитель райкома КПСС – заведующая сельхозотделом. Вмешивается и кричит:
– Дрыга, тебе дача не положена!
Я ей тоже кричу сквозь гомон собрания:
– Почему?
Она мне:
– А вот потому!
Я снова:
– Непонятно. Поясните. Потому что от меня пахнет медом? Или боитесь, что я разбогатею на грядках? Лично Вы два года владеете дачей в «Энтузиасте» – не разбогатели, так и я не буду богатеть.
Бухгалтер трясет в шапке номерки дач и не обращает внимания на крики, делает вид, что не слышит. Номерки разобрали, в том числе и я.
Избирают председателя общества – из коллектива телезавода, а заместителем – меня. Работали мы, не покидая своей основной работы, месяца три-четыре. Потом появился новый директор филиала телезавода и заявил, что никакого правления ему не надо, он сам будет руководить дачами. Никто не стал возражать: «Баба с воза – кобыле легче». Проработал он директором с полгода, и его уволили, по слухам, вроде бы залез в государственный карман. Тогда избрали освобожденного председателя. Общество «Мичуринец» стало интенсивно развиваться.
На заслуженный отдых я ушел из СЭС, проработав там 12 лет, в том числе два года уже будучи пенсионером. Потом еще дважды главный врач СЭС приглашал меня выйти на работу, но я уже перестроился на другое занятие – литературную деятельность.
В 1998 году была издана моя первая книга – повесть «Земля зовет». Через 20 лет, в 2019 году эта повесть сделала меня дипломантом литературного конкурса имени М.С. Шангина. В 2009 году вышел сборник рассказов «Как это было», в 2013 году – сборник «И так было…» и в 2020 году – рассказы, посвященные участникам Великой Отечественной войны, моим землякам, в том числе и родственникам, в связи с 75-летием Победы. Все книги издавались Омским государственным педагогическим университетом на мои собственные средства.
Мне стукнуло 90 лет. Продолжаю работать…